Повесть о потерянном времени. По дороге с облаками…. (Вместо вступления) (Д. М. Ненадович)

Небо было беспардонно проткнуто радугой. Очень красивой, химически не модифицированной, полноценно-семицветной и арочно– выпуклой в правильной своей дугообразности. Простое же земное небо, наслаждаясь постоянством дружественного соприкосновения с безграничной вакуумной вечностью и, осознавая при этом собственную, глубочайшую в своей голубизне, но всеж-таки ограниченную верхними слоями стратосферы бездонность, ничуточки даже совсем на радужную эту беспардонность не обижалось. Какие обиды могут быть у великих? Пусть даже ограничено великих? Вообще-то обиды, конечно же, могут быть. Особенно у тех великих, величие которых кроме них самих никто не замечает. Но здесь был совершенно не тот случай. Было у этого величавого неба гораздо больше поводов на другое совсем обижаться. Ведь сколько кругом непотребства ежедневно твориться! Точнее сказать: ежесуточно сиюсекундно творится! Какие ведь только придурки с утра до ночи (а ночью еще и с утроенной энергией) в исступлении своем не стремятся нарушить гармонию нижних слоев ранимого небесного тела. Одни болезненно лопатят винтами геликоптеров, другие баламутят турбинами самолетов, а третьим нижних слоев уже для паскудства своего не хватает: так и норовят они продырявить безропотное до поры до времени родное наше небушко до самой что ни на есть стратосферы. Пульнут, к примеру, понарошку какую-нибудь радиоактивную чушку, изображающую ядрёный боезаряд, и лазят потом на другом конце света по болотам с дозиметрами, ищут ее, чушку эту понарошечную. Им ведь очень важно узнать: туда ли она прилетела? И глубоко наплевать им на стонуще-проткнутое насквозь баллистической траекторией тонкое тело. А то еще, бывалыча, вдруг устремятся они в этом теле как можно больше сквозных отверстиев понаколупывать. И ведь получается пока все у них. Понаколупают и вопят потом про свои успехи в мирном освоение ближнего космоса. А космос этот ближний давно уже забит банальными такими и паскудными в земном своем естестве экскрементами отважных покорителей космоса. Вся это отчаянная гнусность, наверное, ужасающе смердит под прямыми солнечными лучами. Еще бы – это ведь абсолютно беззащитные экскременты. Они ведь совсем незащищены родной атмосферой. Но вони их никто не чувствует. Вакуум, однако.

И чему же тогда собственно радуются покорители? Чем гордятся они? Открытием очередного отхожего места? Весьма сомнительное достижение. Подождите, но ведь это особые, можно даже сказать, выдающиеся экскременты – это ведь продукты жизнедеятельности самих, неустрашимых в отважности своей, покорителей космоса! И как много их! А как же? Покорение – это дело ведь весьма многотрудное. Поэтому и побочных продуктов всегда так много в процессе покорения появляется. А вы сами попробуйте. Покорите чего-нибудь и попробуйте при этом ни разу обильно так не обосраться. Ничего у вас не получится. Обязательно обосретесь. С ног до головы. И уверяю вас, что это будет не единожды. Это потом, если все задуманное вам удастся, ваше отмытое до лица тело будет венчаться, светясь лучезарной улыбкой на глянцевой обложке какого-нибудь особо продвинутого журнала. А во время покорения – нет. Там все прозаичней. Если же ли это конечно действительно покорение, а не какое-нибудь запугивание ежа голой попой. И ежели это не просто запугивание, то придется вам соприкоснуться с чем-то липким и пахучим. И не всегда только со своим. (Вспомните анекдот про генерала, осматривающего свой мундир утром после вчерашнего боя и с негодованием повествующего своему денщику: «Представляешь, Порфирий, этот поручик, этот патологический трус во время боя с перепугу мне весь мундир облевал!» «Да, да, – уныло поддакивает генералу старый денщик, – эта трусливая сволочь умудрилась вдобавок еще и в штаны вам насрать»). Так что, не расстраивайтесь – это все неприятно, конечно же, но вовсе даже не является каким-то там конфузом. Это нормальная практика экстремального освоения чего-либо доселе никому неизвестного. Такое встречается часто. Тем более в практике освоения космоса. Одно успокаивает – в открытом космосе очень трудно дышать, поэтому никто там особенно и не дышит. А раз никто особенно не дышит, значит, никто и не сможет погибнуть от всей гаммы этого страшного зловония. И даже не сможет этот «никто» никак повредить своему здоровью. А это ведь главное – быть живым и здоровым. Все остальное, как говорится, приложится.

Да, что-то опять куда-то не туда занесло… Случился вдруг какой-то эмоциональный и не продуманный совершенно срыв в обиде за Вселенную. Нервы стали ни к черту. А вот если спокойно так пораскинуть мозгами, погреметь полушариями и поразмыслить, то ничего страшного вроде бы и не происходит. В конце-то концов, ведь эти обильно гадящие покорители постоянно рискуют и как только могут честно делают свое дело. Не бескорыстно, конечно же. Получают за это покорение они немалые деньги. И видать, действительно заслуженно получают: просто так ведь, за удовлетворение собственного любопытства, платить никто не будет. Такие-то деньжищи да при рыночной-то экономике?! Да еще в период общемирового экономического кризиса?!! Но нам, земным насекомым, великих этих дел с наших глубоких атмосферных низов никак не разглядеть. Даже вооружившись мощным телескопом мы можем обнаружить в прилегающем к земной стратосфере космосе лишь многочисленные и беспокойно клубящиеся кучи наспех упакованного в ненадежные контейнеры дерьма отважных покорителей космоса. А средь всей этой объемной и вонюче-клубящейся под ударами метеоритов и жесткого рентгеновского излучения мусорно-экскрементной кучи сможем мы еще разглядеть в безоблачную погоду нарезающих свои вытянутые в эллипсы орбиты пронырливые спутники-шпионы. Эти вездесущие приборы всегда почему-то очень плохо замаскированы под контейнеры с экскрементами и поэтому очень сильно выделяются на общем фоне. Во всяком случае, распознать их можно без особого труда. Но все без исключения спутники-шпионы являются очень секретными. И прочными. А иначе нельзя: очень велик у этих космических аппаратов риск угодить в плотный центр экскрементного облака и быть там раздавленным. А при этом раздавливании из спутника могут вывалиться важные государственные секреты и упасть на территорию коварного врага. Допустить этого никак нельзя. Поэтому очень прочные они, эти аморально подглядывающие и нахально фискалящие космические аппараты. И поэтому очень дорого они стоят. Может взять так всем землянам сразу, собраться где-нибудь и промеж собой договориться чтобы совсем от этих ябед отказаться? Сэкономить, к примеру, на обеспечение откупных средств для сомалийских пиратов? Или же на содержание не желающих работать палестинцев? Нет, никак нельзя. За соседями, за ними всегда ведь надо следить. Всегда за ними глаз да глаз нужен. Так спокойней. А то того и гляди, умыкнут чего тихой сапой своей под покровом коварной ночи. Кусок какого-нибудь нефтегазоносного континентального шельфа. В районе Арктики, например. Ведь как говорят на постоянно ворующей у нас газ хитрой Украине: «Тиха украинская ночь, но сало…!? Сало надо перепрятать!» И правильно, кстати, говорят. Не только говорят, но еще и действительно друг от друга постоянно перепрятывают. (И не только друг от друга. От нас тоже прячут они его. А вдруг Россия нападет и конфискует этот главный хохлятский стратегический продукт в счет сворованного у нее газа?) Прячут хохлы в свои секретные подземные хранилища еще и другой газ – «на дурняк» у Европы отсосанный. Но не тут-то было! Мы тоже не лыком шиты – глядь на «незалэжных» своими спутничьими глазами сверху: «Ага, вон они схроны-то! Извольте-ка и газ в Европу вернуть и салом с нами расплатиться!» Но не все так просто. Они, хохлы лукавые, ведь этим салом и газом воровато спрятанным только-то и живы. Поэтому очень глубоко все время прячут. Со спутников схронов этих пока не разглядеть. А поэтому как только хохлам этим за неуплату и воровство перекрывают газовую трубу, они, недобро поминая «клятых москалив», тут же откапывают из схронов в лесу и на огородах свои вожделенные, густо посыпанные солью шматки и со свистом пускают в свои трубы заблаговременно сворованный газ из секретно-глубоких «самостийных» хранилищ. И живут себе дальше как ни в чем не бывало. Жгут, жаря свое стратегическое сало на ворованном российском газе. И ведь хорошо при этом живут паразиты: припеваючи и «москалив» ругаючи. С подобной беспардонностью надо как можно быстрей заканчивать. Чтобы не было этого любимого всеми хохлами – «на дурняк», «на шару» или еще как. Посправедливости надо бы. А вот для этого и нужны эти шпионские аппараты. И их надо непрерывно совершенствовать. Совершенствовать до тех пор, пока не начнут они надежно обнаруживать спрятанные хохлами продукты. А то ведь до смешного уже доходит – народ уже начал слагать анекдоты. В одном из них повествуется о том, как сидят наши правители на пикнике и один из них жарит на вертеле президента Украины. Другой правитель некоторое время удивленно смотрит на кулинара и говорит ему: «Ты чего так быстро его крутишь, он же не успевает как следует прожарится? Хочешь, чтобы у тебя рожа была как у этого сифилитика?» «Медленнее нельзя, – отвечает кулинар, – я уже пробовал, но ведь он, шельмец, сразу начинает угли воровать».

Вот так, сначала воруют, а потом прячут. Вот и нам надо постоянно все, что только можно перепрятывать. А как же? За нами ведь тоже постоянно следят. Вот уже ипретензии по поводу арктических шельфов начали предъявлять. Почуяли возможную выгоду от возможного потепления. Но шельф, его, конечно же, перепрятать очень трудно, а вот золотовалютный резерв – очень даже легко. Можно отправить его, к примеру, туда же куда отправили нефтедоллары резервного и стабилизационного фондов. На поддержку пошатнувшейся американской экономики. А дядя Сэм потом нам за это, но за другие и то же наши деньги милостиво пришлет нам пропитанные антибиотиками куриные окорока и старое кенгурячье мясо. Все это милостиво присланное за отдельную плату потом очень быстро съедается обедневшим за последнее пятнадцатилетие населением и поэтому оно, населении это, никогда и ничем не болеет. А потому как очень много оно поглощает антибиотиков. Их ведь не зря в свое время придумали. Антибиотики-то эти. Поэтому-то население и не болеет ничем. Оно просто мрет себе сразу так и со скоростью в сотню тысяч в год. И дело здесь вовсе не в неправильном питании. Это всегда так было. Еще Булгаков в свои экологически чистые времена утверждал, что проблема человека не столько в том, что он смертен, а в том, что он, поганец этот, человек, то есть, еще и почему-то внезапно смертен. Конечно же, с тех далеких булгаковских пор экология наша стала гораздо более мерзопакостной, но с точки зрения населения ничего не поменялось: оно, население, так и осталось внезапно смертным. Но, при всем при этом, народонаселение, продолжает оставаться по сути дела абсолютно здоровым до самой скоропостижной своей смерти. Стоп, стоп, стоп! Опять куда-то понесло. При чем здесь смертность населения, когда речь шла о мирном освоении космоса?

Так вот, до некоторых не доходит: почему это нынешнее освоение космоса называется мирным? Когда там, в космосе этом, в ходе его дерзкого освоения только-то химически агрессивное дерьмо покорителей и секретные спутники-шпионы роятся? Да, относительно врожденной агрессии дерьма здесь есть некоторые натяжки – мало тут мирного, а вот относительно спутников-шпионов все вроде бы понятно. Не совсем? Ну как же – они ведь, шпионы-то эти по сути-то своей очень даже мирные. Они ведь никого не обижают. Они только информируют кого надо. А эти «кто надо» уже стремятся воришек жестко наказать. Воры поэтому-то и не крадут никогда помногу, потому как знают: «Следят, гады! Уже, наверное, засекли. Надо поскорее делать ноги». Поэтому спилят воришки какой-нибудь гектар леса и бегом с покрытой пеньками поляны, потому как знают: «кто надо» уже в пути. А как только узнают ворюги, что нет этих секретных спутников – тут такое начнется! В общем, мира тогда уже нигде и не видать будет. Все друг у друга всё разворуют. Поэтому-то и мирные они, по сути своей, эти строгие на вид спутники, что мировое добро берегут. Всегда на страже стоят они, эти могучие сателлиты нашей матушки Земли. И вреда от них никакого. Польза одна. А вот от этого, пусть даже и тщательно упакованного в специальные контейнеры дерьма отважных героев-покорителей, вред только один и отрицательные эмоции. Космос, хоть и ближний – это ведь не нуждающаяся в удобрениях пашня. И основной вред этому высотному гадюшнику, называемому ближним космосом, создает так почему-то называемая международная космическая станция. Ну какая она на фиг международная?! Этой самой «международности» там, конечно же, наплакал кот: сплошь одни янки там между иллюминаторами порхают. Ну, наших туда еще иногда, правда все же, пускают. А куда этим янкам сейчас деваться? Пока только у нас есть такие аппараты, которые до этой станции надежно долетают. И слетают с нее тоже довольно уверенно. Правда, все время как-то жестко приземляются. На кадрах с места их посадки всегда можно увидеть недовольных американских астронавтов с болезненными гримасами, потирающих скафандры в районе ушибленных при посадке копчиков. Что, не нравится, господа америкосы? Не нравится вам наша жесткость и искреннее презрение к комфорту? Тогда придумайте для себя что-нибудь получше. Только не получается у вас ведь ничего. Вот накрали вы мозгов по всему миру и придумали этим ворованным серым веществом вполне комфортные для себя челноки-«шатлы», чтобы совсем уж просто было – как на пассажирском самолете из Далласа в Финикс. Но жажда комфорта в очередной раз вас подвела, господа америкосы. Они ведь, «шатлы» эти, у вас давно уже либо разбились, либо почему-то все время ломаются еще по пути на орбиту. Летят от них, пока еще не разбившихся, всю космическую дорогу какие-то ржавые ошметки. Но иногда некоторые из этих «шатлов» как-то еще, порой до орбиты станции этой американской всеж-таки умудряются дотягивать. Дотягивают они обессиленные кое-как до станции и безвольно повисают на ней. А могучие духом покорители космоса трясутся потом всю свою орбитальную дорогу от страха, глядя в толстые станционные иллюминаторы на дырявую «шатловскую» обшивку: «Как же теперь вертаться?» И от этого-то животного страха, конечно же, происходит ускорение выделения различного рода продуктов жизнедеятельности. Вместе с ускорением непрерывно растут и объемы выделений. И, само собой, в такие тягостные минуты еще большее количество сильно разжиженных экскрементов тупо выбрасывается за борт. Гораздо большее количество, нежели это происходит в обычном штатном режиме. Но тут уже ничего не поделаешь. Как мы уже отмечали, таковы законы экспансии. Проблема в другом: дрожь ведь не позволяет проделывать отважным покорителям свои садисткие эксперименты, пагубные для самых беззащитных представителей земной природы: мышей, насекомых, лягушек, амеб, микробов и вирусов. Не говоря уже о вообще беззащитных в бессловесности своей растений. В конце концов, очередное героическое покорение заканчивается в обычной будничности своей полной бесславностью: суетное латание ржавого космического корыта, судорожный выброс контейнеров с еще не остывшим экспериментально-экскрементальным материалом за борт (сейчас уже не до этого!) и торопливый побег с орбиты (до-мо-о-о-ой!). И зачем тогда туда летать-то вообще? Тратить столько пригодившегося бы и на грешной земле зеленого американского бабла? Неужели это у этих америкосов теперь такой новый вид спорта: кое-как долететь, подрожать немного, пометать экскременты, а потом, поминутно наполняя скафандр рвущимися в открытый космос фекалиями, ремонтировать дырявое корыто-«челнок» сгибаясь под порывами безжалостного космического ветерка? И при этом победителем, наверное, считается экипаж, героически доставивший на землю-матушку хотя бы одну замученную экспериментами, но, не смотря ни на что, не сломленную и живую еще муху? Если это так, тогда понятно. Спорт – это ведь здоровье нации. Хотя находятся иногда отстойные такие в обрюзгшести своей скептики, цедящие через обвисшую в слюнявости своей нижнюю губу что-то вроде того, что: «Польза сомнительна. Вред очевиден». Но эти гнусавые-то еще, ладно. С ними как раз все более или менее, но, во всяком случае, все же хоть как-то понятно. Они за всю жизнь ничего тяжелей неполного стакана не поднимали. Не дано им этого. Чтобы значит полными стаканами. Потому как сильно ручонки подрагивают. И аргументов у них поэтому-то и нет никаких. Какие же могут быть аргументы без полного-то стакана? А вот находятся еще иной раз какие-то особо изощренные скептики. Вот у этих как раз и нет проблем со стаканом и аргументами. Они ведь вот как преподносят все, шельмецы эдакие: «Если бы спорт был полезен для здоровья, – строят они такое предположение и тут же делают из него вывод, – то все спортзалы, стадионы и бассейны мира были бы забиты евреями!» Во как! И все, услышавшие это заведомо ложное утверждение с таким вот отстойным и бездоказательным выводом, вдруг сразу начинают вспоминать: когда же они последний раз видели еврея на беговой дорожке? Или же когда попадался им на глаза еврей в канатах ринга? Вот на хоккейной площадке в последнее время даже негры начали уже появляться, а евреев как не было, так и нет. Апологеты спорта одно время возлагали большие надежды на Стива Айзермана – разочаровал. Немецкие корни у него оказывается. Так что крыть пока нечем. Но это пока, время все равно найдет этот заветный аргумент в пользу спорта и утрет нос этим продвинутым в язвительном своем беспределе скептикам.

А вдруг это все же не спорт? Вдруг это все же желание извлечь из внешне бесславных космических полетов какую-то скрытую и внутренне-солидную коммерческую выгоду? Ведь летают уже на станцию за огромные «баблосы» космические туристы. Возвращаются, правда, всегда почему-то с красными руками. Недавно все-таки выяснилось, почему же проступает у них всякий раз это загадочное покраснение. Оказывается, дело не во влиянии невесомости, как многие ученые-медики до этого думали. Все дело в том, что очень сильно бьют по рукам этих незадачливо-отважных туристов профессионально дрожащие члены экипажа. Бьют в тех всегда наступающих случаях, когда на следующий день после прилета на станцию новоявленный турист начинает чувствовать себя вполне состоявшимся и уже довольно высокопрофессиональным астронавтом. Прочувствовав все это, турист тут же пытается пожмакать какие-нибудь особо понравившиеся ему кнопочки или дернуть за какой-либо особо оттопыренный тумблер. Вот тогда-то и начинают постепенно свирепеть полноправные члены экипажа, глядя на непрерывно мигающие красные лампочки пультов управлении. И в этом, каждый туристический полет наступающем случае, несмотря на отчаянные в совершенно необоснованной своей обиде туристические вопли: «Я вам такие бабки плачу!» и растопыренные в негодовании пальцы, без рукоприкладства обычно дело не обходится. Но от этих горе-космонавтов-астронавтов хоть какая-то польза есть – «баблосы». А от бесплатно прокатанных на орбиту лягушек, микробов и амеб, от них-то какая коммерческая выгода? Да и выглядит все это как-то трусливо. Вот затащили бы на орбиту кого-нибудь покрупнее, например, какого-нибудь вымирающего уссурийского тигра. А еще лучше захватить с собой полноценную и разнополую парочку тигров для проверки влияния невесомости на рождаемость. И вовсю над этой парочкой экспериментировать, кормя ее при этом гречневой кашей с индейкой из специального тюбика! Глядишь, и ряды космических натуралистов сильно поредели бы. Ну а поскольку тигров экспериментаторы стараются с собой почему-то не брать, ряды исследователей постоянно растут. Растет и количество плавающих в невесомости экскрементов.

Так что, вот такие вот мерзопакостные времена у нас нынче наступили. Просто даже как-то незаметно подкрались они к нам, времена эти. И мы ведь знаем, какое явление обычно подкрадывается к нам незаметно. Явление, выражаемое коротким, но очень емким словом. Знаем ведь мы, как это все может быть серьезно и порой, сильно грустим в предвкушении наступления этого явления. Но только не сейчас. Ведь тут такая радуга вдруг образовалась! И никому нет от нее абсолютно никакого вреда. Это ведь, если по околонаучному – продукт тихого и безобидного такого разложения слегка хамовитых в пронырливости своей, но все же веселых солнечных лучиков! Какие тут могут быть обиды? На естественным образом разлагающихся на этой планете уже давно никто не обижается. Не таят на них попросту никакого зла. На этой планете в таких случаях уже давно принято говаривать: «О разлагающихся – либо хорошо, либо вообще ничего». В общем, с разложением на этой планете все уже давно довольно строго. И поэтому образовавшаяся как-то вдруг радужная разноцветность беспрепятственно стекала капельками по широкой дуге и с благодатью впитывалась каждой клеточкой пересохшей земной поверхности. Поверхность видимо уже была чем-то больна и поэтому сильно жаждала именно этой радужной и целительно-разноцветной влаги. Недавно шедший дождь заставлял поверхность только брезгливо морщиться. Морщась, поверхность еще острее ощущала в болезненных складках своих набухающие от дождя мегатонны гниющего мусора – продукта, если так можно выразится, развития очередной земной цивилизации. Сколько же уже их было, цивилизаций-то этих на одной и этой многострадально истоптанной и всячески попираемой поверхности! Но, справедливости ради, надо отметить, что по разному вели себя эти цивилизации. Древние бывалыча тоже сильно докучали: то каналы возьмутся рыть в самой неплодородной части этой самой поверхности, то плужком по почве туда-сюда пройдутся. А то еще возьмут и набьют всякой дичи. Но как-то деликатней все намного было, раньше-то, душевней как-то. Поцарапают, к примеру, поверхность или флору с фауной слегка потревожат, когда очень уж сильно проголодаются и молятся потом неделю вымаливая прощение у потревоженных духов и богов: «Прости нас, засранцев, премилостливый, Перуне! И ты прости нас, достопочтимый Велес! Не со зла мы! Просто очень кушать нам хочется!» Боги с духами сперва слегка прогневаются, но потом простят страждущих. Простят, ибо понимают: действительно, не со зла же они ведь, в самом-то деле, просто так они все примитивно устроены, не могут пока еще святым духом питаться. «Мы вот хоть и можем на тонкую энергетику всецело подсесть, – думали многочисленные божества, – а ведь тоже не без греха, любим и мы тож иногда мясцо-то с хлебушком пожевать, когда свершаются в нашу честь различные жертвоприношения. А почему любим-то мы все это? Почему бы не отказаться от скоромного совсем? Другой энергетики-то ведь вполне хватает кругом. Вся беда в том, что уж больно она невкусная, энергетика эта. То ли дело подогретое на жертвенном огне и истекающее жирком мясцо!»

Вот так-то вот. Почти мирно все было в эти древне-справедливые времена. Ну, если даже и не совсем мирно, то хотя бы естественно. А затем появились откуда-то эти поганцы, представители так у них важно называемой техногенно-индустриальной цивилизации, они ведь не желают ждать никаких милостей от природы. Далась им эта милость. Они ведь какой лозунг-то себе придумали? Простой совсем лозунг-то, но тупой ведь абсолютно в своей же простоте: «Взять их (в смысле – милости) у нее (у природы, значит) – наша задача!». Задача у них, видите ли, такая. А как, простите, милость эту природную можно взять без просьб молитвенных, обсуждения разумного количества забираемого и, наконец, получения благословенного разрешения? Без всех этих «нежностей» это ведь уже грабеж какой-то в чистом виде получается! Изуверское просто глумление над матушкой-природой. Она ведь хоть и матушка, но такого вот беспредела точно не простит. Придумает она, в конце концов, свое адекватное возмездие. А эти-то, олухи, надеются праведного возмездия-то этого каким-то чудесным для них образом как-то избежать. Надеются ускорить так у них называемый, технический прогресс и, воспользовавшись его результатами, благополучно смыться с загаженной земной поверхности. Нырнуть, так сказать, в прозрачные глубины бескрайней нашей Вселенной. Ну конечно! Это было бы для них спасением. Но не долгим. Они ведь ни в коем случае и там, в глубинах этих, не успокоятся. Пакостить-то ведь ни при каких обстоятельствах не перестанут они и там, в просторной этой бескрайности. Ни за что! Потому что такая у них есть привычка. И привычка у них эта давняя и врожденная. А вот у далеких предков этих поганцев эта пагубная привычка была всего лишь – навсего приобретенной. Тогда ведь понятия никакого не было о приличных манерах, а пустой земли вокруг было много. В общем, не было тогда никаких сдерживающих это непотребное поганство факторов. Изгадил одно место стойбищем своим вонючим и тут же смылся на не занятую еще территорию. И так из поколения в поколение. И весь негатив просочился в гены. В итоге привычка стала врожденной. А врожденная привычка – это уже клинический случай. И очень даже похоже, что это уже безнадежно клинический случай. Впрочем, одна надежда еще только-то и остается – надежда на безупречную бесконечность эту вселенскую. А если вдруг бесконечность эта не так уж и безупречна? Может ее и нет вовсе? Страшно об этом даже подумать. Ведь тогда же уже совершенно некуда будет деться! Не спрятаться тогда уже не куда. Так и придется доживать свой скорбный век нашему потомку на одной из помоек самой удаленной от нас планеты самого ближайшего созвездия Альфа-Центавры. Доживать, в мусорной куче сидючи, и с удивлением глазеючи, задравши грязную, с жидкими и слипшимися волосами безумную головушку, на обнаруженную конечность вселенной: с одной стороны мерцающие звезды безнадежно загаженных галактик, с другой стороны глухая не понятно из чего сотворенная небом черная и вязкая в склизкости своей защитная стена. Все! Приплыли. Тупик. Больше теперь загаживать нечего. А как хотелось бы чего-нибудь лучшего! Проклятые гены! Но, коль тупик, может уже пора проделать весь путь в обратную сторону? Вмешаться в порочную генетику, все за собой убирая и обустраивая?

Но, до этого еще вроде бы далеко. Такой безысходный тупик – это ведь еще не скоро, наверное. Есть еще простор для поганствующего творчества. И, пока все происходящее непотребство продолжает успешно развиваться дальше. Пока не на территории всей галактики, а на многострадальной нашей планете с неброским названием – Земля. А на этой планете, как ведь всегда поступают? Очень просто и незамысловато – выдвинут какой-нибудь хищнический в гадкости своей лозунг и тащат, прикрываясь лозунгом, все подряд. И с поверхности тащат, и из глубочайших недр волокут. Флору косят, фауну истребляют. И при этом не просят в молитвах прощения ни у каких богов, а духи – те вообще уже давно вышли из моды. Ни кто им давно уже не молится. Богам еще кое-как, по великой нужде и сквозь зубы, но иногда такое случается. В такие редкие минуты изо всех молельных мест только-то и слышится: «Господи дай то (крутую машину, виллу на Кипре и т. д.)! Господи дай это (воровато-доходную должность, халявную путевку на Таити и т. п.)!» Помолятся страждущие всуе и продолжают себе дальше чего-нибудь косить и истреблять. И при этом везде за собой оставляют кучи зловонного мусора: слабость на поганцев, видите ли, нападает каждый раз после совершения очередных злодеяний – с такой самоотдачей напакостят, что убрать за собой уже сил не остается. И опять же, врожденная привычка все время дает о себе знать. Проклятые предки!

А если план межгалактического побега вдруг не удастся, ну там не заладится что-нибудь с долбанным их научно-техническим прогрессом? В этом случае просто какая-то запрограммированная на самоуничтожение собственным же дерьмом цивилизация у нас в итоге получается! И вот ведь что в этой ситуации кажется обидным: все поганство и, непотребность всяческая не в ходе ведь бегства от голода происходит. Просто очень хочется всем поганцам сразу и, одновременно всем хочется удовлетворить абсолютно все свои постоянно растущие потребности. А потребности растут с третьей космической скоростью, и уж они-то точно скоро покинут пределы родной галактики. На них только-то вся надежда и осталась. Но опять же надежда-то эта – не надолго она. Это ведь только-то небольшая отсрочка неизбежного тупика.

И сейчас уже путь к тупику пребывает в самом активном своем состоянии – все когда-то начатое на отдельных участках суши непотребство творится уже повсеместно. И стираются уже в памяти те относительно недалекие времена, когда на земле жили еще строгие и принципиальные строители коммунизма, и еще встречались островки относительного экологического благополучия. На одном из таких участков земной суши с прилегающими к нему морями было даже очень еще неплохо. И сегодня можно такое уже утверждать, что даже прекрасно все тогда там было. А все это потому так было, что сдерживала неуемный рост потребностей населения того благословенного участка плановая экономика. Экономика, так полюбившаяся местно-участковым тогдашним правителям. Отстойная совершенно в застойности своей, но оказавшаяся единственно правильной на все времена. И правители эти, начитавшись марксово-энгельсовских трудов, взяли просто тупо так и стали игнорировать в планах своих всяческую, хотя бы мало-мальскую возможность роста каких-либо потребностей населения этого благословенного участка. Нет, потребности населения, конечно же, всегда учитывались, но только естественные. И туалет был в доме у каждого! У кого непосредственно в доме, у кого во дворе дома. Но что бы каждая отдельно взятая семья осталась тогда без туалета?! Не было такого. (И не надо сейчас порочить родную нашу советскую действительность своими погаными языками! Были в ней, конечно же, отдельные недостатки. Ну да, мало было, конечно же, туалетов на советских улицах. А на фига они вообще, спрашивается, нужны? На наших зеленых забытых жилищно-коммунальными службами сразу же после постройки улицах-то? И широких наших вспоминаемых только по большим революционным праздникам площадях? В те заведения, которые все же кое-где были, все равно ведь нельзя было уже войти после того, как в нем побывали самые первые после открытия посетители. Только в армейском общевойсковом защитном комплекте можно было туда проникнуть без особого ущерба для здоровья. Зато все это было абсолютно бесплатно. Плохо только, что в комплекте-то в этом прорезиненном вообще дырочек никаких не предусмотрено было. Потому как не для того их делали, комплекты-то эти, понимали, видать, что не до посещения туалетов уже будет во время ядерно-химической и бактериалогической войны. Понимали, что во время этих войн совершенно другие проблемы будут у населения. Вот и получается, что воспользоваться клозетами нереально, а вот красоту города портят эти отстойные сооружения. Просто-таки на корню уничтожают весь созданный когда-то и кем-то великим архитектурный облик. Великий старался-старался, можно сказать всю душу в этот облик вложил, а тут на тебе – все перечеркивают такие вот убогие одноэтажно-заляпанные источающие зловоние первых посетителей чудища. Недаром в те не такие далекие еще времена эти редкие заведения народ называл не иначе как «домиками неизвестного архитектора». И недаром скрывал свое имя от народа этот неизвестный никому архитектор. Узнал бы народ – несдобровать было бы этому бездарю. А так все закончилось для него, наверное, благополучно. (Это можно только предположить, потому как имя его до сих пор остается неизвестным). Всенародного признания, конечно же, не смог добиться неизвестный архитектор в те неблагодарные годы. Ну и ладно, зато хотя бы жив, наверное, остался он. Судьба у него, видимо, такая была. И далеко не каждому ведь так может повезти. В Питере был вот тоже какой-то архитектор. Имени своего не прятал. Не туалеты строил он. Исключительно дворцы для царей сооружал и соборы для попов и народа зодчил. В общем, благие и большие дела всегда творил. До сих пор стоят – не покачнутся даже. Монументальные просто какие-то. Так не повезло ведь ему, несмотря ни на что. Недавно об этом стало известно. На экскурсии кто-то был не так давно в Зимнем дворце, так экскурсовод поведал, что расстрелян он нынче. Экскурсовод так и сказал: «Архитектор этого дворца расстрелян!» Даже, говорят с какой-то непонятной радостью приподнёс эту информацию экскурсовод. Видать за что-то в обиде на архитектора. Наверняка какой-то производственный конфликт. Великие они ведь все конфликтные. Ну что же, и это тоже судьба такая. Что тут поделаешь? Уже ничего нельзя тут поделать. Но и бездельничать по жизни тоже нельзя, а поэтому надо бы ненадолго вернуться к домикам неизвестного архитектора. Мало их было. Ну, а уж если случилось вам обосраться, наконец-то, от постоянного вашего переедания мясными продуктами (а в застойное то время причина такого вот нечаянного недуга вашего могла состоять исключительно только в этом), так и сидите себе дома и щурьтесь в окошко. Нечего нигде шляться. Дома то, там же все есть! Правители обо всем загодя позаботились. Ну, а если вас по-маленькому где в пути прихватит, пивка там хлебнули лишку и все такое прочее – тоже не беда. Спасительно-маскировочные кустики и низкорослые деревья произрастали тогда повсюду и в изобилии.

И не надо презрительно ухмыляться, вспоминая те времена. Надо задать себя простой вопрос: «А сейчас чем лучше-то стало?» Туалетов вроде бы в самом начале нашего доморощенного капитализма открылось много. Росли в то время платные сортиры, как грибы после благоприятного для них дождичка. Даже начали они одно время теснить столовые и продуктовые магазины. И войти в них в первое время их существования можно было без особого риска. Уже не надо было облачаться в малопригодный для предстоящих довольно ответственных дел общевойсковой защитный комплект. Но уже через довольно непродолжительный время появились первые ограничения. Видимо ушлые труженики отхожих мест быстро почувствовали сильную зависимость граждан от услуг повсеместно открываемых заведений, а раз зависимость сильна, то необходимость в трудозатратах резко ослабевает. И решили тогда рыцари вантусов и швабр с этим делом завязать. В смысле, с трудозатратами. Результаты не заставили себя долго ждать. Вскоре при входе в заведения надо было соблюдать предельную осторожность и делать это с обязательной прищепкой на носу. Перед входом требовалось судорожно и глубоко вдохнуть в себя большое количество несвежего городского воздуха, напрочь затаить дыхание и крепко зажмурившись вприпрыжку ворваться в вожделенное заведение. Далее, не снижая темпов своего озабоченного передвижения, коротким скупым движением сбросить запрашиваемую в алчности своей сумму служителям сего храма и быстренько так все свои дела сразу и сделать. И еще успеть на том же, но уже еще сильней спертом вздохе выскочить! Выскочить и радостно, освобождено так и шумно задышать! Так дышат подводники всплывшие на поверхность с потерпевшей катастрофу подводной лодки. Некоторым это не удавалось. Падали бездыханными еще во время оправления. Этих слабаков мы и в расчет никогда не берем. Потому как надо было не лениться и тренироваться с детства. Коль уж довелось родиться в такой большой и великой стране. Стране, не терпящей проявлений каких-либо слабостей. В общем, начало капитализма вселяло тогда в здоровую часть населения нездоровый (как впоследствии выяснилось) оптимизм. Но потом большинство этих заведений куда-то очень быстро исчезло и все вернулось на круги своя, все к той же совково-туалетной реальности, но уже за вполне капиталистические деньги (нижайшая просьба не путать количество затраченных денег с качеством предоставляемых услуг).

Ну вот, теперь стало, наконец, все, вроде бы, ясно. Прояснел, наконец, факт того, что с удовлетворением естественных потребностей в период совковости этой, ныне модно ругаемой за какую-то отстойность, выглядело все просто даже отлично. По крайней мере, вполне достойно и прилично все выглядело все это тогда. А что касается всего остального, дрожащиго в низменности своих неестественных потребностей – это уже отдельная история. Эти потребности в неистребимом, до неприличия, но все же в тихом своем бунтарстве, совершали иногда робкие попытки хоть как-то подрасти и непроизвольно будоражили иногда своими наглыми притязаниями обыденное сознание населения. Но это было достаточно редко в силу того, что потребности эти были неестественными. Тем не менее даже в таких, достаточно редких случаях местные правители всегда были настороже. Выслушают они бывалыча робкие претензии подотчетного им населения: ну там, большие очереди на машину, в квартире народилось уже пятое поколение и хотелось бы пожить отдельно от маразматиков-предков (в общем какую только чушь и ахинею не приходилось выслушивать мудрым этим правителям!), и, строго-сдержано так, глядь в план свой прозорливо-многолетний, по-буравят выпуклыми от усталости глазами мудреную свою бумагу и тут же в светлых головах их рождается очередной строгий вердикт: а вот шиш вам, глубокоуважаемые нами товарищи, нашим гениально составленным планом никакого роста ваших и без того излишних потребностей не предусмотрено. Вот, к примеру, на хрена сдалась вам эта сраная машина? С нею столько же сразу возникает проблем: гараж, бензин, пробки, аварии. Вы же вынуждены будете сразу отвлекаться от созидательного своего труда. А кто же за вас будет строить коммунизм? А для чего мы так упорно и последовательно развиваем услуги общественного транспорта? Он же уже и так всегда почти вовремя и почти бесплатно для вас? Мы уже даже кондукторов упразднили и объявление даже специально для вас повесили над бесконтрольными кассами: «Совесть пассажира – лучший контроллер!» Но мы то ведь прекрасно понимаем, что совести у вас не была никогда и сейчас нет никакой! Знаем мы, что самые не ленивые из вас билетик конечно же выкрутят, но денежку обязательно в кассу эту бросить почему-то забудут (совершенно случайно между прочим, на фоне здоровой усталости от строительства нового общества). И мы это понимаем, потому как денежка-то такая маленькая в наличности-то у каждого про запас всегда имеется. Поэтому вовсе и не жалко вам ничего. Но вот эта здоровая усталость, да еще коварная, измученная глистами в детстве память, будь она неладна! Ну, да ладно, останется, в конце-то концов, вам что-нибудь про запас! А запас – он ведь не тянет. Не оттопыривает он вам предательски глубокие ваши карманы. А мы на вас за этот запас вовсе даже и не в обиде. Так чего же тогда вам еще надо, собаки? Отдельное жилье?! А с жильем вашим поросячьим вообще ничего не понятно нам. Дай вам каждому отдельное – опять появляется множество всяческих неудобств и отвлечений от строительства коммунизма. Этого вполне реального и справедливого общества. Вот, к примеру, только вы настроились внести какую-то особенную долю в это благородное и общечеловеческое дело, например, внедрить рацпредложение на родном своем предприятии, а тут бац и бабуля со своими старчески маразматическими капризами во внезапно возникшем, желании срочно пообщаться с казалось бы уже давно забытым внуком. А бабуля проживает очень далеко от вас, к примеру, за несколько тысяч километров. И вам приходится отвлекаться! Бросать свое производство без внедренного рацпредложения и вести сопротивляющегося внука через всю великую страну, дабы восстановить мнимо нужную и якобы исчезающую взаимосвязь поколений! И, представьте, мы все это предвидим! Поэтому-то и делаем все, чтобы собрать всех вас, единоличников, изначально вместе. Дабы не нарушить связь времен и поколений. И чтобы не тратить заработанные деньги на билеты. Пожалуйста. Все для вас. Общайтесь себе, сколько влезет. Передавайте свой десятилетиями накопленный опыт выживания в этой стране едва зародившемуся потомству. И мы вас уверяем – ваш опыт этим несмышленышам еще не раз понадобится! Мы и для этого сделаем все возможное! Отдадим всех себя этому делу без остатка!

Население всегда чувствовало в такие минуты небывалое угрызение совести. Население, оно ведь всегда верило в беззаветность служения народу своих правителей и постоянно ставило себе в пример их непоказную скромность (один всю жизнь носил потертый военный френч, другой лазил по кукурузным полям в соломенной шляпе и т. д.). Ну а раз верило и ставило в пример, то на какое-то время успокаивалось это население. А успокоившись, оно только усиливало свою бескомпромиссную идеологическую борьбу с мещанством, вещизмом, накопительством, фарфоровыми слониками и с неистребимым абы, чем обжорством (а ведь чем только не обжиралось население в то время: несколькими сортами картошки, капусты, свеклы и моркови, а иногда дело доходило даже до иваси и путасу!). В общем, начинало бороться со всеми потребительскими пороками человечества одновременно.

И не только в судьбах людских, но и в недрах земных копалась эта плановая экономика. Да еще как копалась! Будь здоров, даже как копалась! Не церемонилась совсем с недрами-то этими. Но большинство из того, что вытаскивалось на поверхность, сразу же отправлялось на подрыв западной капиталистической хищнеческо-рыночной экономики, для ускорения, значит, ее окончательного в неизбежности своей загнивания. Водоемы, опять же, хоть и слегка, но все же загрязняла плановая эта экономика, не любила она планировать заранее строительство очистных сооружений. Экономика-то должна ведь быть экономной. Это в перенаселенной Европе с очистными носятся все как больные. Но их то, как раз, можно понять: они ведь без очистных-то без этих на следующий день, сразу же в собственном говне возьмут и, хлюпая в гибельном восторге, мгновенно так и захлебнутся. Вот пусть и тратятся. Раз не хотят восторгов. И чтобы не мгновенно, значит. Чтобы постепенно как-то у них все это произошло. А мы вот возьмем и планово сэкономим. Нам-то зачем нужны эти затратные очистные сооружения? У нас ведь вона, какие просторы! Какие водоемы! Байкал, например. Полоумные зеленые вопят по поводу его загрязнения, а его ведь родимого и десятью целлюлозными комбинатами не засрешь. А все почему? Потому что действуют во всей этой природной шири своеобразные, так называемые, защитные механизмы естественной самоочистки (видно знала мудрая матушка-природа, с кем придется ей, в конце концов, иметь дело и решила все ж таки, хотя бы таким образом подстраховаться). Поэтому пока все будет хорошо. Нет если, к примеру, возьмем мы на себя повышенные обязательства и будем непрерывно и круглосуточно из всех своих биологических и промышленно-зловонно зияющих дыр грубо и беспринципно так, в беспределе своем попросту извращаясь, гадством этим заниматься – и то, не одно столетие надобно потратить, чтобы в дерьме-то этом можно было бы, в конце-концов, тихо так и безвольно захлебнуться! Или же даже с неподдельным восторгом захлебнуться. Это, опять же, как кому на тот момент понравится. Но нам-то на фиг, спрашивается, это все надо? Не такие уж мы, в конце концов-то, законченные дебилы, какими нас все время пытаются выставить. И в планах нашей не рыночной тогда еще экономики не было таких вот целей и устремлений. Потому-то и не было никаких апокалипсисов. Мы ведь таких далеко идущих целей перед собой и сейчас не ставим, а поэтому как-нибудь еще проживем какое-то время. И дети наши как-нибудь проживут после нас. А если и они не будут брать на себя повышенных обязательств в оглядке на нас, почти предусмотрительных, то может еще что-то и внукам с правнуками перепадет. Пусть тоже хоть чему-то порадуются, не поминая со злом нас всуе. Даже хоть и в запале каком словесном находясь, пусть и не думают даже поминать нас по не-доброму.

Мы-то, если так спокойненько-то и обстоятельно все обсудить, чем перед ними, молодыми этими да ранними, можем быть в принципе виноваты? Чем мы им собственно, могли не угодить-то? Мы ведь всегда бессонно старались. Накормить их старались всегда чем-то, и ведь поприличней старались все время накормить их, из того, что было на тот момент по средствам. Временами получалось даже покруче, чем путасу. И о духовном развитии не забывали. На кружки всевозможные да на секции всякие полезные водили их. Опять же, на те кружки и секции водили, которые были в то время. А было их тогда довольно много. И все были полезными. А мы втихаря радостно потирали ручки и тайно на что-то надеялись. Думали: а вдруг новый Ландау? Или Каспаров? Или же Сальников, наконец? А вдруг все же это будет обновленный Харламов или новоявленная Пахомова? Но про меж себя, ложно скромных, – так ни-ни, ни о чем, ни о каких тайно-сокровенных помыслах. Да что вы? Как вы могли такое о нас подумать? Нет-нет, мы ведь только за здоровьем, да за развитием сюда ходим. У нас, знаете ли, особые устремления или же особые виды хронической ангины. Что это такое? Это когда ребенку постоянно хочется сделать самолет или же у него постоянное воспаление горла, причем именно такое, которое протекает на фоне общего гниения и распада гланд. А тут, вы правильно понимаете, ребенка всему научат. И как самолет смастерить, и как ракету на скорую руку сварганить. А относительно здоровья: на льду (в воде, в воздухе) все негативное сразу же у детишек наших пропадает! Тут просто абсолютное здоровье начинает на подрастающее поколение ниспадать. И это есть наша главная на этой земле задача. А ежели еще какие государственные дела нам перепадают – мы же всегда «за», на выборах всегда присутствуем и непременно голосуем там. И всегда правильно голосуем. Демонстрируем, так сказать, народное волеизъявление. За единый блок коммунистов и беспартийных! Так что молодежь у нас, по отношению к нам сирым, всегда должна быть без особых там «претензиев» – чё могли на тот момент, то и сделали. Так що, ызвынайтэ нынешние дядьки та тетки.

Словом, все было еще относительно чистенько на этом отдельно взятом участочке. Ну, бывало, правда, что занесет порой куда-нибудь не туда. Ну, какой-нибудь ядерный взрывчик, к примеру, где-нибудь устроят. Но, это так, как говорится, потехи ради. Положат, к примеру, на какую-нибудь естественную или искусственную возвышенность десяток-другой килотонн в тротиловом эквиваленте ядерного заряда, вокруг различной боевой техники понаставят, нажмут на красную кнопку и только: «Ба-ба-бах!!!» Громко! И грибок какой красивый при этом получается! А весь мир почему-то содрогается в ужасе. Трусы! Не умеют ценить истинную красоту – красоту освобождающейся от пут ядреной энергии. Освобожденная энергия буйствует в радости. Сейсмическая волна успокаивается только на третьем круге своего пробега вокруг шарика. А нашим шалунам-забавникам все нипочем: первые из них начинают бегать по пораженной территории в поисках дополнительных рентген/час на интимную часть своего пропащего в грехе туловища, вторая группа баловников над ней, над пораженной, значит, этой территорией начинает летать на самолетах и головы (в клиническом своем любопытстве) из различных лючков высовывать, а третьи, стало быть, самые хитрые из шалунов, занимаются различного вида измерениями. Ходят, например, эти хитрованы в специальных защитных костюмах и все измеряют простой советской рулеткой: «Так-так-так, на сколько интересно откатилась там у нас от своего первоначального положения сорокотонная тушка танка? Каковы видимые повреждения? Есть ли скрытые дефекты? А другие, из тех же хитроумных третьих, вылавливают простаков из первых и вторых, уже светящихся от радости, веселых таких баловников и измеряют количество собранных ими рентген. Ну а закончив измерения, строго фиксируют время отбытия радостно святящихся в мир иной. При этом самые хитроумные из проказников озабоченно морщат лбы и делают сухие записи в своих потрепанных исследовательских блокнотах. Записи примерно следующего содержания: «Ч + 12 часов, потери – 30 % личного состава. Ч + 24 часа, потери – 50 % личного состава» (Ч – это то самое время, когда: «Ба-ба-бах!!!»). Ну а как по другому? Надо ведь все изучить, все тщательно исследовать. Вдруг когда-нибудь пригодится. А эти вымирающие придурки? Эти назначенные кем-то для исследований баловники? Да на фиг они теперь кому нужны… Вот того, кто все-таки не вымрет, того может быть чем-нибудь к старости наградим. Например, неработающие ручные часы с наспех накарябанной гвоздем на тыльной стороне надписью: «Сорок лет отечественному ядерному взрыву» принесем ему в хоспис. Ну а тех слабаков, которые все же не выдержат перегрузок и вымрут, этих-то и награждать ни к чему совершенно. Не прилично это. Их надо бы поскорее забыть. Ничего страшного – новые народятся.

Но это так только, отдельные, можно сказать, досадные в некомфортности своей фрагменты, проистекавшей на благословенном участке земной поверхности содержательно наполненной жизни. И участок этот занимал целую шестую часть земной тверди многострадального нашего земного шарика. Шарика, который уже начал потихоньку орошаться едкими в кислотности своей дождями. И этот постепенно прокисающий шарик начал уже потихонечку вкатываться в эпоху спорного потепления прилегающего к нему климата. Впрочем, спору собственно и не было тогда никакого. Споры появились уже сейчас, но опять же, только по поводу периодичности наступления этого самого потепления. А по поводу самого факта его наступления уже нет! Никто не спорит. Утихомирились, наконец, разномастные ученые, приводя в порядок разорванные в клочья бороды. А зачем попусту портить и без того редеющую растительность? О чем, собственно, можно теперь так вот предметно спорить, когда уже давно растаяла ледяная шапка на вершине самой знаменитой африканской горы Килиманджаро?

В общем, за исключением отдельных шалостей, абсолютно все негативные явления зарождались и проистекали в то время на остальных пяти шестых частях суши, подвергающихся хищнической эксплуатации со стороны многочисленных представителей общества потребления. Общества над которым порочно обнажил в зверином оскале свои тогда еще внешне крепкие, но уже подверженные скрытому кариесу зубы, циничный капитализм. А на гордом острове сбалансированных социализмом потребностей можно было еще с полной уверенностью в завтрашнем дне наблюдать положительно-продолжительные явления первородно-естественной природной гармонии.

И в эти созерцательно-умиротворенные минуты появления на небосводе радуги вовсе не хотелось тогда думать о пороках мирового общества, а тем более не хотелось думать о идущей где-то совсем недалеко войне. О войне, громыхающей преимущественно по ночам и всего-то навсего в двух локтях отсюда по генштабовской карте! Ну а если не по расстоянию, а по времени мерить, то в каких-то шести часах неторопливого военно-транспортного лета. А война эта, она ведь не просто так идет. Она ведь началась во искупление неизвестно откуда вдруг взявшиеся у нас интернациональных долгов. Долгов, вдруг как-то сразу так образовавшихся у всех без исключения республик СССР перед одним, хоть и внешне очень дружественным издалека, но слегка чем-то обиженным народом Афганистана. Ну что же, бывает такое хоть и не очень часто. Сама история подтвердила, что такое в принципе возможно. Задолжали как-то все разом народцы, населяющие территорию захудалого СССР, сынам великого афганского народа. И никто здесь не виноват. Так уж в историческом контексте как-то само-собой, случайно все образовалось. Сделать что-нибудь еще, чтобы как-нибудь так без долгов все образовалось уже в ту пору было совершенно невозможно. И теперь уже надо было как-то выкручиваться. Чтобы, значит, не опухшим от слез бессилия лицом в грязь. А чтобы значит с гордо поднятой над долговыми обязательствами головой. Долг он ведь тем и хорош, что платежом красен.

Сначала, правда, как всегда (для вида просто) покапризничали слегка – откуда долг-то? Не помним мы про него совсем. Ну а раз капризы вначале обязательны, то пришлось отказать-таки этому насквозь великому афганскому народу. Хотя народ-то этот поначалу много-то и не просил вовсе. Просил-то всего хоть какой-нибудь малюсенькой военной поддержки и не для чего-нибудь, не для какого-нибудь личного обогащения, а для достойнейшего дела: начала строительства социализма еще в одной соседне-дружественной стране. Захотелось, знатчица, этим новоявленным кредиторам-братьям у себя островок относительного благополучия забабахать. Обзавидывались все. Мол – у вас-то есть, вам хорошо и нам тоже хочется. А коль у вас есть, а у нас пока нет, то за вами и должок! (Это было очень похоже на современный анекдот про справедливый гнев «гаишника», остановившего на дороге «нового русского», который каждый день в течение долгого времени отстегивал «гаишнику» бабки за каждую не пойми зачем остановку, а потом вдруг куда-то на две недели пропал. «Ты где был, мерзавец, – орал, не помня себя от радости, внешне возмущенный «гаишник». «Да вот, знаете ли, на Канары на две недельки махнул. Отдохнуть там и все дела. Три года без отпуска», – испуганно лепетал «новый русский». «Вот, сволочь, – с утихающим раздражением думал про себя внешне гневный гаишник, – отдыхал он! И все ведь за мои бабки!») Тогда ведь многие хоть и знали о том, что делиться – это все же иногда бывает полезно, но в слух об этом не говорили и делиться не спешили. А сегодня это делают почти все, а г-н Лившиц и смело говорит о необходимости этого действа с экранов телевизоров. Те, кто делится они благодаря этому-то только и живы до сих пор. А тогда – нет! Не овладело это понимание еще серыми народными массами и их вождями. Не проникла еще эта мысль в серое общественное сознание.

И именно поэтому, из-за серости-то этой и отказали по-первости велико-просящему народу. Не всему народу конечно же. Всему-то, тем более такому великому, как откажешь? А потому-то и отказали очень хитроумно в бесшумности своей, даже, можно сказать, дипломатично очень даже отказали! Отказали всего-то-на-всего одному только официальному лицу товарища Тараки. Несмотря на то, что лицо это вполне официальное было и давно уже очень даже хорошо знакомо было всему без исключения тогдашнему руководству СССР. И при этом прозорливо-правильно все сделало тогда наше руководство. Не обращая абсолютно никакого внимания на свою серость. Вскоре ведь одинокое лицо товарища Тараки было изрядно подпорчено, просто доведено до синевы, а затем и вовсе стерто с лица земли другим искателем всеобщего счастья, правда, уже совсем не товарищем тогдашнего руководства СССР. Этого не товарища тогда все промеж собя так и называли – «нетоварищ» Амин. И по другому совсем (но, исключительно промеж собой) называли они этого незадачливого Амина. Но здесь нельзя сказать точно, как именно они называли его. Получится совсем уж даже не по литературному. Ну а тут, когда этот гад еще вдруг вздумал такое утварить с другом-Тараки! Несмотря на письменное обращение нашего Генерального секретаря! Тут чаша терпения серого руководства была переполнена. Факт гнусного убийства очень сильно возмутил, можно даже сказать очень сильно возбудил руководство великой страны. Такого полного беспредела откровенного аминовского хамства в отношении только что целованного взасос всеми членами Плитбюро ЦК КПСС «дружища» Тараки не ожидал никто. А возбужденно возмутившись, правители тут же и организовали вполне справедливое наказание для этого зарвавшегося хама. И возмездное наказание закончилось довольно удачно для тогдашнего руководства СССР – никто из этого руководства при штурме дворца Амина не пострадал. Окрыленное успехом проведенной операции тогдашнее старовато-сероватое руководство сразу же вызвало к себе нового своего товарища Кармаля. Свято место ведь пусто никогда не бывает. И с покойниками дружить всегда хлопотно. А тут такой живой и энергичный. Всегда не скрывающий своего желания стать главой такого величайшего во всей истории народа, особенно в ту пору, когда ему, величайшему этому, так сильно во всей округе задолжали. И вот, важный претендент, облачившись в новый костюм, в котором он явно чувствовал себя так, как мог себя чувствовать случайно отловленный в пустыне бедуин, затянутый в тесные средневековые дворянские одеяния и доставленный ко двору французского короля для подписания договора о подданстве, рискнул вдруг повторить на радость всем будущим душманам старинную просьбу почившего в бозе Амина. И риск этого живущего своей жизнью костюма, поддерживающего подбородок не известного еще широкой общественности лица товарища Кармаля оказался оправданным! Новый друг тоже был неистово зацелован взасос! Но на этот раз за засосом последовали конкретные действия! Кармаль же понял, что действия непременно последуют только после последнего в усталости своей хлюпающего засоса. Понял, устало отирая с потного в страхе риска лица своего, прокисшие слюни престарелых вождей. Неистово, но как можно незаметней (дабы ненароком не оскорбить старческой сентиментальности), отирая свежим дипломатическим платочком своим застаревшую свежесть склизких остатков проявления чувств, он краешком своего выросшего в коварной ночи уха успел уловить многочисленные шепелявящие шептания. Шептания эти вырывались из многочисленных шипящих протезами уст и, многогранный смысл их утопал в сложившейся какофонии, но основное, лейтмотив, так сказать, или же квитэсецию, как кому нравится, Кармалю удалось без ошибочно тогда уловить (кстати, квинтэсеция Кармалю всегда нравилась не сравнимо больше). Квитэсеция содержала следующее: «Ребята, гхе-хе, кха-кха, а ведь ей-ей, за нами-то все ж, как ни крути, а должок-то числится! Причем должок-то этот самый что ни на есть интернациональный! Как же мы могли про него забыть?! Может, это старость уже невзначай подкралась к нам? Что-что? Ах, да, мы ведь совсем еще молоды. Война с германцем только ведь недавно-то совсем еще закончилась. А там мы совсем ещё пятидесятилетними пацанами-то были. Так в чем же дело? Как проморгали мы эти священные обязательства? А, ну да, наверное, какой-то очередной заговор. Наверное, как всегда, это слюнявое МИД нам вовремя про долги наши не напомнило. Спят они, как всегда, эти бездельники! Мы– то своим партийным чутьем давно уже ущучили: что что-то все-таки здесь не так! Неладно как-то все идет. А поэтому и не спокойно на партийной нашей душе. Недомолвки всегда какие-то и недосказанностть. А тут вдруг – бац! И прозрение такое на нас вдруг снизошло! Такое, прямо таки очень даже приятно-бодрящее воспоминание! Возбуждающее такое! Ай да Кармаль! Ай да Боря! Ай да сукин сын! Пронял-то как, этот шельмец! Недаром ведь работал когда-то послом в насквозь дружественной нам Чехословакии! Как ведь все толково преподнес, паскуда! Что-что? МИД утверждает, что ничего мы никому не должны? Неудачным опытом Великобритании в такой дружественной нам стране пугает? Это в стране, которая слезно нас к себе зовет? И не по пьяному делу ведь зовет-то, Кармаль-то он ведь вроде бы трезвый был? Да, все говорят что Боря был как стеклышко. Мусульмане-то они ведь вообще не употребляют алкоголя. Так чего им надо тогда? Этим холеным врунам-дипломатам? Может они думают, что Боря был обкуренным? Опия ведь у них там хоть завались. Да нет, вроде не отлетал никуда он сознанием. Вполне убедительно клянчил возмещение долга. Чего же еще надо этому МИДу? Ну да, конечно же, это ведь у них работа такая – очень грамотно врать. Их ведь этому сызмальства обучают в ихнем МГИМО. И не каждый так сумеет – с утра до ночи все время врать. Простой какой человек соврет, к примеру, пару раз за день для своей пользы, а то и без пользы соврет, просто так, привычки ради и кается вечерком после выпитой чарки. А дипломаты эти, профессионалы-то наши– нет! Никогда ни в чем не покаются они. Даже после литра коньяка. Врут себе всю дорогу напропалую без всяческого зазрения никогда не бывшей у них совести: собьют, к примеру, наши доблестные ПВО какой-нибудь нарушивший наше воздушное пространство самолет, и совершенно ведь справедливо собьют! А как же – он ведь нарушил, гад-то такой! Поэтому должен быть любой ценой сбит! Все так в этом мире поступают. Особенно самые демократически продвинутые государства! А наши завравшиеся вконец дипломаты тут же сообщат: «Нарушивший наше воздушное пространство неопознанный никем объект скрылся в неизвестном направлении с экранов наших особо чувствительных радаров». Понятное дело, что объект куда-то скрылся. Попрубуй-ка ты еще полетай, когда из фюзеляжа торчит даже не разорвавшаяся полутонная чушка ракеты класса «воздух-воздух». Очень трудно с ней летать. Сильно нарушена аэродинамика. Но врать-то зачем? Надо всегда и всем говорить правду. Всю правду и прямо в лицо. За исключением неизлечимо больного люда. Возможно, это будет выглядеть туповато. Ну и пусть, зато так – гораздо гуманней. А потому как рушит все иллюзии. Но этим долбанным дипломатам… Им ведь, как в народе говорится – хоть ссы обильно им в глаза, все божья для них роса. Все с них, как с гуся вода. Поэтому-то и народ-то наш правдивый, в это самое МГИМО – главную школу их цивилизованного вранья и не стремятся зачислять никогда. В эту кузницу внешне респектабельных лжецов. Поэтому-то это погрязшее в коррупции заведение и называется у народа «мимо».

А раз так, то пусть они теперь сюда уже не лезут! Умники эти! Не демонстрируют свое идеологическое несовершенство. Они, видите ли, историю когда-то читали! А интернационализм, если хотите знать – это составная часть облика строителя коммунизма. Строитель коммунизма, он, конечно же не являлся пока еще фигурантом исторических эпосов. Новый он пока еще фигурант потому что. И это надо понимать. Но час строителя не за горами. А если этого кто-то до сих пор недопонимает – партийный билет на стол и вон из МИДа. В начальную школу идите. Вы же вроде как историю знаете? Вот учителем истории и попробуйте устроиться там по нашей рекомендации. А если повезет, то будете вы детям неразумным свои глупые сказки рассказывать. А еще лучше было бы вам в вечернюю школу устроиться. Рабочая молодежь вам там быстро мозги вправит, импотентным в рафинированности своей интеллигентам. Англичан, видите ли, они в пример нам приводят. Тех, кто давно уже все колонии свои просрал, а теперь уже и, казалось бы, со своей Ирландией справиться никак не может. Вот пусть они, надменные эти альбионцы и дальше там у себя сопли в туманности своей продолжают пережевывать. А мы здесь у себя будем принимать наши волевые, правильные во взвешенности своей и чрезвычайно своевременные такие политические решения! По-ленински, так сказать, принимать мы все это будем».

И одно из действительно мудрейших политических решений было незамедлительно принято! И какое грамотное в необходимости своей решение! Ввели-таки проходимцы-то эти, к старости своей неожиданно для себя обрюзгшие, но по решению-то по своему неожиданно молодому, войска в «жаждущий» социалистического обновления Афганистан! Стыдливый такой контингент этих войск получился у них. Чего же стыдились они? А стыдились они тогда все того же проклятущего запада. Совесть ведь у нас, наверное, где-то на западе спрятана. А с запада в то время доносились слухи о какой-то оккупации и якобы имперских амбициях наших истинных интернационалистов. И пришел тогда великий стыд. Ложный просто какой-то, после принятия такого-то великого решения! Границы с заведомо недружественными государствами как-то стыдливо не перекрыли. А оттуда, из недр этих внешне нейтральных государств, пошли абсолютно недружественные нам караваны, тщательно закамуфлированные под естественную кочевую миграцию. И ничего с этим вожди тогда почему-то не смогли сделать. Наверное, из-за прогрессирующего к старости гипертрофированного гуманизма: «Как же это мы такие все из себя гуманные строители коммунизма можем нарушить сложившуюся тысячелетиями естественную миграцию кочевых племен? Вона бедуины шастают караванами почти по всей Африке, а им при этом даже менее цивилизованные и, соответственно, гораздо менее гуманные, чем мы, государства еще и деньги за аренду земли отстегивают. Ихняя, стало быть, земелька-то в африканской округе, бедуинская!»

В общем, погрузились эти престарелые вожди в эдакое ложное человеколюбие и втянули и без того стыдливо-ограниченный контингент своих экспедиционных войск в тягомотную, многолетне-бесперспективную партизанскую войну, регулярно подпитываемую американским оружием, боеприпасами и продовольствием посредством мирно бредущих с разных направлений к границе Афганистана караванов.

Эх, жаль, не было уже в живых незабвенного Семена Михайловича Буденного! Некому было уже рассказать тогдашним кремлевским стратегам о положительном опыте искоренения басмачества в ставшей впоследствии советской Средней Азии. Рассказать-то уже было некому, а книжек стратеги эти к тому времени уже никаких и не читали. Надоело это все им уже к глубокой их старости. Ну просто до чертиков все надоело им уже. Наступила для престарелых этих правителей какая-то иная пора. А вместе с наступлением этой безрадостной поры возникла у них какая-то другая, очень слабо граничащая с болезненной маниакальностью, просто непреодолимая такая потребность. Потребность была внешне довольно невинной и состояла в том, чтобы хотя бы какие-нибудь книжонки, но непременно о чем-нибудь и как-нибудь пописывать. Пусть даже и не самим иной раз пописывать, потому как не царское это дело. Да и трудно это, ежели все делать хорошо. А по тому сподручней было правителям, чаще всего, выступать, как сейчас принято выражаться, в роли авторов неких идей или проектов. А писать-то в стране в то приснопамятное время еще было кому. Полнокровный и далеко не полностью бесталанный Союз писателей был всегда к их услугам. Полный, так сказать, комплект соловьев-певцов социалистической действительности был у правителей этих, что называется, всегда под рукой. Ничего не стоило кликнуть какого-нибудь там из наиболее идейно-зрелых и прельстить его какую-нибудь льготой. Или лауреатство какое ему пообещать. И пусть себе пишет. Нечего водку пить в Переделкино. А о чем, собственно, писать, придворному соловью и не надо никогда задумываться. Ему всегда подробно расскажут об этом сами «авторы идей-проектов». Главное – грамотно это все описать, и тогда в любом случае получится «нетленка». А иначе чего бумагу марать? Иначе не стоит эта игра свеч. И перегоревших электрических лампочек тоже не стоит. Потому как если это не «нетленка», то кому она может, в конце концов, пригодиться? Отпрыскам? А когда же эти царственные отпрыски смогут реально заглянуть в ящики столов своих могущественных родителей? Ну конечно же, только после безвременной и со дня на день ожидаемой кончины. И что получится? Заглянут они в этот ящик, в лучшем случае, в поисках дополнительного завещания по какой-нибудь секретной транснациональной собственности, а там этот бесполезный старческий бред. И все. И никаких дополнительных векселей и облигаций. Без всякого сомнения, вся эта пожелтевшая и готовая рассыпаться в тлен писанина будет немедленно в праведном гневе разорвана и наспех сожжена в богато инкрустированном камине. Поэтому – только «нетленка»! При таком к себе отношении корыстолюбивых потомков и в назидание им, вожди просто из вредности должны были после себя оставить что-нибудь нематериальное. А поэтому и надо было та-а-к написать! Та-а-к воспламенить вожделенные глаголы, чтобы невзирая на корыстных потомков все остальные граждане, проживающие в этой счастливейшей в мире стране, стране издания этих непревзойденных «нетленок», в глубоком запое эти книжки днем и ночью непрерывно перечитывали. Да, да, чтобы все остальные виды запоя срочно побросали граждане, а в этот, особый, читательский, так сказать, чтоб непременно и повсеместно они погрузились. А для этого очень много экземпляров надо издать. Очень приличный должен быть тираж. И его уже не сожжешь просто так в камине. С ним уже приходится считаться. Поэтому уже нельзя было так, хоть и истово, но накоротке, прочитать очередную «нетленку», как бы всуе, по-быстренькому обогатиться, а заодно перевоспитаться и тут же в одночасье забросить ее куда подальше. Нет. Так не пойдет. Надо было, чтобы граждане обязательно с особой тщательностью шедевры эти законспектировали. Вот тогда-то погрязшие в своем корыстолюбии прямые вождей потомки уже точно ничего паскудного сделать не смогут! Никогда не смогут стереть они имен своих великих предков из памяти народной. Потому как что написано народным пером, не вырубишь уже ничего даже самым острым топором! Не помогут уже неблагодарным в корысти своей потомкам и инкрустированные камины!

Ну а поэтому и надо было вменить самым амбициозным из граждан самой свободной в мире страны непрерывно что-то конспектировать. То есть, непрерывно записывать в глупые свои ученические тетрадки самые мудрые мысли вождей своих. А то и все подряд надо было записывать. Потому как у вождей, у них ведь глупых-то мыслей не может быть по определению. А потом все это надо было к месту и не совсем к месту (это не важно: мудрость вождей, заложенная в цитатах, была универсальной), но непрерывно цитировать.

Вот и писал народ вечерами непрерывно, а с утра принимался цитировать. Не весь народ, конечно же, самая его амбициозная часть этим занималась. Почему только часть? Да еще и амбициозная? Все очень просто. Вот ежели кто, например, решал для себя всю жизнь работать слесарем-сантехником, тот, конечно же, ничего не писал и не цитировал, а при каждом удобном случае предпочитал выпить стаканчик-другой портвейну. А вот еже ли кто-то стремился занять теплое местечко бригадира слесарей-сантехников, тот уже принимался за конспектирование и цитирование. Это был здоровый советский карьеризм. Советские карьеристы всегда очень сильно отличались от представителей западного карьеризма, девизом которых была фраза: человек человеку волк; а манера поведения характеризовалась следующим высказыванием: они идут по трупам и их не тошнит. Все это было чуждо советским карьеристам. Слишком они были идейными. Идеи черпались у вождей. Конспектируя и цитируя своих вождей, каждый уважающий себя советский карьерист должен был всегда особым образом отмечать значимые для страны события, неразрывно с именами вождей связанные. И заходили в этих описаниях карьеристы иногда очень далеко. Иногда в порыве неистового своего подхалимажа получалось у них так, что народец-то вовсе даже как-то ни при чем все время получался, в историческом, так сказать, контексте. Хотя в исходном тексте ничего подобного не было! Это был какой-то парадокс: в «нетленках» обычно содержалось описание народных подвигов при руководящей роли вождей, а в любительских опусах акценты были явно смещены. Получалось, временами, так, что все реальные дела-то все же за вождями оставались. Нет, ежели что пакостное в истории случалось – это дело поганенького народца (утаил урожай от продразверстки, бежал с поля боя и т. д.), а вот если приключалась какая победа – это, непременно, какой-то великий вождь или даже несколько вождей сразу. Хотя уроки истории учат тому, что несколько вождей сразу на одну победу – это явный перебор. В этом случае меж вождей завязывалась нешуточная борьба, в результате которой хозяином победы оставался кто-то один, а остальные моментально становились шпионами, засланными в руководство страны недружественными государствами, «перерожденцами» или просто «врагами народа». Далее вся эта мгновенно образовавшаяся «нечисть», тут же бесследно исчезала в разных направлениях из летописей великих побед и упоминалась только на закрытых заседаниях Политбюро для устрашения партийцев, колебания которых отличались от колебаний линии партии.

А может быть и не было вовсе никакого воровства заслуг, побед и свершений? Может все так и было на самом деле, и это нашло свое отражение в великих, конспектируемых и цитируемых произведениях в какой-то скрытой форме? Что-то типа 25-го кадра? Немудрено. Уж кому, как не им, прямым участникам давних тех героических событий, всю правду про все это было знать? Ведь и действительно, все хорошее, что случилось в новейшей нашей истории, это ведь все, наверное, благодаря им. Потому-то и стали они, наверное, великими. А как иначе? Читайте классиков о роли героев в истории. Мало того, по видимому, все эти великие для страны события от начала и до конца этими же вождями были задуманы, организованы и, в конце концов, воплощены. И все ради вас, благодарные конспектирующие-цитирующие. Ради вас, не всегда в своей безнадежной глупости осознающих свое же, неожиданно свалившееся на вас счастье. Осознать – это ведь тоже талант такой особый и особый же удел. Удел совсем даже не многих. Многие почему-то не проникаются, а только имитируют. А некоторые даже имитировать ленятся! Потому-то всегда немного их и бывает, истинных вождей, в смысле. Относительно которых проникаются абсолютное большинство, которое ничего не имитирует и никогда не ленится.

А пока нет этого должного уровня осознанья хотя бы у самых активных особей из инертного народа, надо очень упорно конспектировать, поминутно помечая (желательно, дефицитными разноцветными карандашами марки «Кохинор») обилием восклицательных знаков и подчеркиваний особо продвинутые мысли. И это была абсолютно не лишняя работа: впоследствии очень удобно было цитировать. Открыл конспект на любой странице, заметил выделение и озвучил. И не надо сомневаться: озвученное выделение всегда будет в тему. По крайней мере, никто с произнесенной цитатой спорить не рискнет. А за цитированием обязательно должны были следовать реальные дела. Практика – это ведь критерий истины. Так написано в учении великого Маркса, а марксизм – это ведь вовсе не догма. Это такое руководство к действию. Как, например, руководство по настройке домашнего кинотеатра: не прочитав очень трудно разобраться. А вот после преодоления врожденной лени и внимательного прочтения руководства вся окружающая действительность приобретает для вас простоту пареной репы. Какой бы разнообразной она не была. А вот после проверки великих идей на практике надо было плавно перейти к прославлению. Приступать, так сказать к практической части объективизации своих внутренних восторгов – не просто так «ля-ля» языком грешным или «скрип-скрип» пером чернильным, пусть даже и восторженно, а приступить к истовому, от души идущему прославлению своих новых жизненных кумиров. Прославлению всегда и везде: на собраниях трудовых коллективов, во время санкционированных и непременно лояльных строю демонстраций и митингов (других-то тогда ведь и не проводилось), на съездах, слетах и т. д. За это и поплатились в конце-то концов. Ведь сказано же было в Писании что-то вроде того, что: «Не сотвори себе кумира!» А кумиров повсеместно творили. Грешили, значится, всю свою скорбную семидесятилетнюю дорогу. Вот и нечего теперь ни на кого и ни на что обижаться. Только-то и остается теперь – терпеть. И поделом! Так, наверное, этим карьеристам-молчальникам-прославителям и надо.

А поделом всем остальным, которые в карьеризме замечены не были, потому, что только находясь на каком-нибудь празднике в узко-семейном кругу наши терпеливые граждане, уже не скованные (после третьего тоста, опять же, за здравие вождей) правилами законопослушного поведения в местах скопления других строителей коммунизма, запросто приступали к льющемуся из сердца осквернению светлых обликов героических своих правителей: «Дедушка Ленин, говорите? Мяса нет и масла нет – на фиг нужен такой дед?!», «Все во имя человека, все для блага человека, говорите? Это девиз очередной пятилетки? Наверное, все так и есть, мы даже знаем имя этого человека!» И так далее, до N-го (индивидуального) подхода «к снаряду», после которого и без того уже невнятная речь вдруг срывалась в истошный поросячий визг. Но даже в этом случае славящая тональность визга продолжала строго выдерживаться (звуки могли достигнуть недружественных ушей за пределами дома-крепости), а для подтверждения искренности демонстрируемого восторга можно было еще выйти на балкон и поднять портрет вождя над головой. Но не дай Бог уронить его, портрет этот! Или нечаянно-отчаянно шваркнуть его об угол стола исключительно ради того, чтобы предотвратить собственное беспорядочное падение от глубокой усталости по пути к балкону. Этого никак нельзя было допустить. Дело могло сразу же приобрести ярко выраженную политическую окраску. И все это с очень большой долей вероятности могло быть объединено с абсолютно беспочвенными обвинениями в злостном бытовом алкоголизме. А такие обвинения напрочь расходились с обликом строителя коммунизма. И это уже было серьезно даже не для карьеристов. Это уже чем-то попахивало. Психически нормальным гражданам эти запахи никогда не нравились. И дабы предотвратить подобные верноподданнические несуразности и такие опасные неудобства впредь, портреты вождей старались прибить к стене покрепче самыми толстыми гвоздями и прибить их как можно выше – под самый потолок старались вождей от греха подальше повесить. И все это всегда делалось исключительно с чувством глубочайшего уважения к ним.

В общем, как не говори, а очень большая нагрузка выпадала прежде всего на самую амбициозную часть советского народа. Порой просто все, от корки до корки приходилось этой части общества из гениальных произведений переписывать. Не реально было, порой, просто как-то себя пересилить, обмануть себя как-нибудь и чего-нибудь в конспекте своем стыдливо пропустить. Еще менее реально было заставить себя при цитировании что-либо замолчать: недосказать какую-нибудь великую фразу. Да, непомерно большими были писчие трудозатраты у по-советски здоровых карьеристов. Здоровых карьеристов было очень много, поэтому нередко уже под угрозой оказывались производственные планы, планы по уборке вдруг уродившегося в кои-то веки урожая и, что в несколько раз для страны было опасней, – появились неожиданно у народа проблемы с демографией.

Некоторые политиканы того времени пытались искать корни народно-демографических проблем в росте эгоистических настроений среди особей репродуктивного возраста и даже вводили налоги на бездетность. Другие из заблуждающихся политиканов, более продвинутые в математике, вооружившись статистическими методами, рассуждали о так называемом, «эхе войны». В общем, полный хаос царил в понимании первопричины и выборе инструментов для решения этой проблемы. В этом-то хаосе и утонула истина – амбициозному народу просто стало некогда заниматься вечерами всякой ерундой. Некогда стало этим карьеристам заниматься ерундой и в выходные дни. Устремились вдруг амбициозные к письменному переосмыслению, своей истории, неразрывно связанной с жизненными подвигами своих престарелых вождей. А те, из народа которые без амбиций были… Тем эта ерунда особо и не нужна была никогда. Вот и упала тогда рождаемость, не смотря на почти сто процентный брак изделий № 3, выпускаемых печально знаменитым Баковским заводом резиновых изделий.

А вот что касается переосмысления… Тут было все в порядке. Так, буквально вся страна в одночасье рассталась с заблуждением о предрешении исхода второй мировой войны во время Сталинградской битвы. Битва эта, в сравнении с масштабными и кровопролитными сражениями, развернувшимися на Малой земле (кусочке черноморского побережья, где в свое время высадился яростный десант, вдохновляемый молодым чернобровым политруком), показались стране просто детскими недоразумениями в дворовой песочнице. Стране хоть и не было прямо рассказано о творческих муках маршала Жукова, испытываемых им в периоды подготовки крупнейших военных операций Великой Отечественной, когда вдруг рядом не оказывалось того же чернобрового политрука, доросшего впоследствии аж до целого полковника, но намек на это важное обстоятельство во многих произведениях явно наличествовал. Вся страна почувствовала эти маршальские страдания между скромно написанных строк и мысленно умоляла полковника: «Не артачься! Найди время – не можешь приехать, так позвони хотя бы маршалу-то! По засекреченному каналу, с гербом который, обязательно, слышь, позвони! Посоветуй что-нибудь дельное! Не ровен час, сморозит еще в запале чего! Горяч больно у нас маршал-то!» И полковник проникался, прислушивался он в те времена к народу, к сермяжной его правде. Проникался важностью момента молодой еще, но уже мудрый в чернобровости своей черноморский орел. Проникался и опять же где-то между строк непременно звонил маршалу. Не всегда по телефону с гербом. Не каждого ведь полковника к нему подпускают. Но непременно звонил. Советовал маршалу, спорил с ним, настаивал на правильности своего плана проведения операции и затем принимал непосредственное участие в очередном разгроме несметных полчищ немецких захватчиков. Жуков, конечно же, тоже кое-что иногда дельное предлагал. Но так, чаще всего по мелочи, штрихи какие-нибудь втихаря к плану пририсовывал. Упрямый ведь тоже был мужик. Недаром при планировании берлинской операции Сталин долго стоял, в задумчивости попыхивая трубкой, оценивал замысел маршала Жукова, а потом вдруг произнес: «А все такы идытэ и посоветуйтэсь с палковныком Брэжнэвым!»

– Полковник не смог приехать, – доложил готовый к такому повороту событий маршал, – я звонил ему, но у него сегодня партактив дивизии.

– Я вислал за ным самолет, он уже в Гэнэральном штабе – спокойно ответствовал Верховный Главнокомандующий.

Ну что тут еще можно добавить? Итог всем известен. Война была победоносно завершена. И вот уже четырежды герой (поговаривали даже о перенесенной тиражированным героем операции по расширению грудной клетки – очень трудно стало размещать на прежних площадях многочисленные в заслуженности своей награды), потряхивая поседевшими бровями и поблескивая маршальскими звездами, принимает очередное эпохальное решение, положившее начало развалу когда-то великого государства.

Вот с такими размышлениями о недавнем прошлом страны брел по дороге среди среднерусских полей и лесов к новому месту своей дальнейшей службы когда-то «обучаемый военный», а с недавних совсем пор аж целый старший лейтенант Ракетных войск стратегического назначения Сергей Михайлович Просвиров. Брел он по еще мокрому асфальту, демонстрируя окружающей его природе приобретенную совсем недавно шаркающую походку, радуясь повисшей на его пути первородной естественности радужного семицветия и чудесному своему излечению в стерильно-строгих военных госпиталях. Арка образовавшейся на Серегином пути радуги как бы символизировала ворота в его новую жизнь, полную новых впечатлений, знакомств и суровых военных буден. Вот и шаркал он в эти ворота, пропитанный честолюбивыми мечтами и въевшейся терпкостью запахов госпитальных лекарств. Ворота не приближались к Сереге, но и не удалялись от него. И, не смотря на то, что он знал причину этого явления и вдобавок хорошо помнил мудрое восточное изречение о том, что движение – это все, а конечная цель – ничто, эта ситуация стала понемногу «заводить» бывшего спортсмена. Бывший спортсмен ускорил свое шаркающее перемещение. Со стороны Серегино перемещение, наверное, выглядело довольно забавным и напоминало галоп случайно и спустя многие годы попавшей на ипподром старой клячи, временно забывшей о своем почтенном возрасте, – давали знать о себе не до конца залеченные раны продырявленного в нескольких местах опорно-двигательного аппарата. Но, тем не менее, километровые столбики стали попадаться навстречу Сереге все чаще. Появилась давно забытая радость движения. Проснулась, наконец, старая спортивная привычка преодолевать большие расстояния. Родные пейзажи менялись один за другим как в окне скорого поезда. Где-то на подсознательном уровне захотелось, наверное, Сереге поскорее выгнать из памяти и неродные виды горных хребтов с кроваво красными предрассветными вершинами и, обновить прочно застрявший в носовых пазухах запах жаркой несвежести грязно-кровавых бинтов на вопящих от боли ранах. Память то и дело цеплялась за старое. То и дело выхватывала она стробоскопом мысли из глубин затемненного недавней болью сознания нерадостные воспоминания о произошедших с ним медицинских злоключениях. Сначала выхватит воспоминания о медицинских упражнениях в госпитале далекого, кишащего всевозможными видами гепатитов и разнообразием форм малярий афганского города Кабула, а затем всплохами осветит палаты и операционные во внешне обшарпаном, но внутри относительно чистеньком и даже совсем не плохо оборудованном госпитале почти родного города Ташкента.

Ага, вот и долгожданная развилка. От нее, как объяснили еще в штабе, до спрятанной в лесах части ходит автобус. На остановке, внушая некие опасения, царит полное безлюдье. Ни души кругом. Ан, нет. Внутри неровно окрашенного в пупырчатости своей сооружения, издалека напоминающего слегка упорядоченную свалку железобетонных плит, вдруг обнаруживается одиноко сидящий на разломанной скамейке-жердочке грустный старичок-боровичок со слегка отвисшими в беззубости щеками. Грусть его вскоре объясняется довольно просто: «Афтобуф только фто уфел. Щасу не профло есе, как уфел. И я, фот, фишь, фоенный, тофе опофдал. Фсе бабка эта – лефый ее забери, самохфонку ф бане запфятала, а фтакан ф фубными протэфами так и не нафел. Это она фтобы я к куму ф гости не ефдил. Ф Слизнефе он у меня фифет. Недалеко отфель. Аккурат рядом с помойкой. Со ффей Москвы туды мусоф сфозят. Фонища! Глазья на лоб! Но фифут как-то. И дафно федь уфе фифут. Прифыкли. Да ефе, фишь ты как, в гости приглафают. Стало быть ффе у них там форофо. Фубы-то ладно, больфе ф горло проффкочит. Фа-фа-фа. А как в гофти ф пуфтыми-то руками? Беф магарыфа? Ну и бабка мне досталася! Не бабка – кобра какая-то! Фиди таперича тута полдни иф-фа эфтой фмеи. А фообфе-то афтобуф фдефя фафто фодит. Быфалыфа, люди гофорили, аф по тфи фаза на день приеффал он, ефели конефно не фломаетфя где или Фитька-фофер не фапьет, каналья. Да не перефивай ты, фледуюфий, уф фофсем фкоро будет – пару-тройку фафов фего-то и офталофя ефо подофдать. Ф другиф мефтнофтях, люди гофорят, фто фроду фообфе никакофо транфпорту не дофдефьфи. Только на попуткаф когда фрофно надо куда добираются. А до фафти твоей, товариф фоенный, фдесь ефе километров фесть будет. Так фто дафай-ка «ф дурофка» ф тобой, пока футь да дело, перекинемфя. Картифки-то, как раз для эфтих случаеф нофу зафсегда ф фобой». Разгоряченного быстрым перемещением Серегу такая интенсивность автобусного сообщения и перспектива остаться «дураком» в народной памяти этого хитрющего в беззубости своей деда явно не устроили. Он тяжело вдохнул своей полной надежд грудью и почесал по уходящей вверх по склону нарытого ледником холма дороге дальше, прихрамывая, но не снижая темпов своего прерванного было передвижения в манящую грядущими карьерными перспективами шестикилометровую даль.