Искушение
После посещения Иверона он, как всегда, приложился к Иверской иконе Божьей матери. И как всегда испытал одно и то же чувство.
Перед иконой исчезали все мысли, словно выдуваемые ветром. Уносились прочь возможные просьбы, желания и слова. Матушка смотрела строго, словно говоря: я сама знаю, что тебе нужно.
В голове наступало безмолвие.
Только потом через некоторое время постепенно всплывали слова молитвы и благодарности.
Выйдя из монастыря, он набрал фляжку воды из святого источника. Приложил флягу к губам, сделал пару глотков чистой холодной воды.
Разве это не чудо: всего в нескольких метрах от моря – источник совершенно чистой пресной воды. Как раз в том месте, где икона была обретена.
Антоний посмотрел на солнце. Надо было торопиться, чтобы успеть в свой монастырь.
У монастырских ворот со своей машиной копался монах Мелхиседек из сербского монастыря. Он направлялся в Кариес и обещался подвезти до поворота, насколько можно. Дальше придется идти пешком.
Открыв дверь старенького джипа, Антоний смахнул пыль с сиденья, бросил котомку назад.
– Едем?
– Едем, брат, да.
Мелхиседек плохо говорил по-русски, но небольшого словарного запаса вполне хватало для общения.
Антоний открыл окно. Помимо набившейся в салон пыли, было еще очень жарко. Натужно взревев, машина пошла на подъем.
Иверский монастырь уходил вниз, под гору, а море, между тем, становилось все больше, заполняя все окружающее пространство.
Неприятности начались почти сразу. На очередном подъеме машина заглохла. Мелхиседек вылез и, подняв капот, попытался понять премудрости зарубежного инжектора. Он причитал и крестился, но, судя по тому, что машина не подавала признаков жизни, совершенно безуспешно.
Отчаявшись в своей затее, Мелхиседек вытащил старенький мобильник с треснувшим экраном и долго с кем-то переговаривался.
Затем вздохнул и посмотрел на Антония. Где словами, где жестами объяснил, что машина придет только через несколько часов. Их заберут до Кариеса, а там Антоний где-нибудь переночует.
– Нет, – Антоний замотал головой, – Мне сегодня в своем монастыре нужно быть. Я никак не могу!
Мелхиседек непонятно заговорил на своем сербском, указывая на небо.
– Никак… Нельзя! Пода.. Пода…
– Поздно? – Догадался Антоний.
Мелхиседек закивал головой.
– Поно! Поно! Ночь! Никак!..
Антоний посмотрел на небо. Времени было, конечно, уже много.
Знал бы, что машина сломается, он вышел бы раньше. Теперь отсюда, даже если срезать путь, километров пятнадцать будет, не меньше.
– Мне надо идти, брат, – сказал он. – Действительно, надо.
Достал котомку с заднего сиденья, пожал монаху руку. Тот вздохнул и перекрестил его.
Скорым и размашистым шагом Антоний отправился в путь. Идти было не тяжело. Дневная прохлада постепенно спадала, ветер с моря приятно холодил спину.
Пройдя несколько километров, Антоний свернул в сторону, срезая таким образом большой крюк. Дорогу он знал. Однажды они с экономом уже здесь были. По ней редко кто ходил, так как камни и валуны, казалось, сами вылезли на проезжую часть, решив погреться пол лучами южного солнца. В некоторых участках они превращали дорогу в узкую тропинку, подталкивая путника к опасной близости ущелья.
Но Антоний чувствовал свои силы и без опаски продирался через колючие кусты.
Сначала все шло хорошо. Направление он выдерживал правильно, и по всем расчетам уже должна была показаться вершина. От нее до монастыря оставалось рукой подать. Но приближался вечер, и солнечного света становилось все меньше. Тени удлинялись, а лучи в кустарнике переплетались в причудливой мозаике. Скоро он понял, что заблудился. И вместо того, чтобы выйти к небольшому ручейку, стекающего к морю, дорога резко ушла куда-то вниз, потерявшись между валунами.
Антонию стало неприятно. По спине пробежал холодок, и он был уже не от морского ветра. Остаться ночью вне стен монастыря для монаха было делом немыслимым. Да, Афон, конечно, святое место. Но, в то же время, это и поле битвы Добра и Зла. Не зря с наступлением темноты ворота монастыря закрываются, словно крепости.
Ночью по острову не ходит никто.
Дорога уже почти перестала быть различимой. Пару раз споткнувшись о камни, Антоний громко, совершенно не таясь, стал творить Иисусову молитву.
– Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного! Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного!
Он хотел сотворить крестное знамение, но не успел.
Они вышли из-за поворота неожиданно, словно здесь были всегда.
Или его поджидали.
Числом около десяти, низкого роста, как дети. Только лица сморщены как у стариков и глаза горят злобой.
– Антоний! Антоний! – Закричали они пронзительными голосами. – Монашек славный! Идем за нами! Мы тебе благодать дадим! Ты же здесь за благодатью пришел! Начитался в книжках, благодати захотелось!..
Антоний похолодел.
К появлению нечисти можно готовиться всю жизнь, но чаще всего она настигает врасплох.
Святые отцы, конечно, славные воины, но что взять с него, молодого и неопытного монаха?
Он застыл, как столб, оцепенев от ужаса.
Самое страшное было то, что они угадали его самый большой грех. Скрытый и потаенный. Конечно, целью его монашеской жизни было приближение к Богу. Но больше всего в глубине души он стремился к той благодати, о которой читал в святоотеческих книгах. Он, конечно, понимал, что благодать нужно заслужить и не в этом смысл монашеского служения, но желание не уходило, засев в самых сокровенных участках подсознания. Регулярные исповеди и молитвы, конечно, помогали, но грех гордыни изжить не так просто.
– Благодать! Благодать!.. – Визгливо кричали исчадия. Они обступили его вплотную и образовали хоровод.
Резкая, неприятная песня резанула уши. Она совершенно была в диссонансе с окружающей действительность, была не от мира сего, поэтому противно и навязчиво залезала голову, туманила мозги, лишая способности действовать.
Антоний стоял, не в силах даже перекреститься.
Хоровод между тем подтягивал его к пропасти. Визгливая мелодия прерывалась диким хохотом, и от этого душа леденела еще больше.
– Давай, Антоний! Вознесись на небо! Сейчас ты будешь на небесах! Ты же этого хотел!..
Сатанинское отродье приплясывало и кривлялось, чувствуя свою силу. – Ты же этого хотел!.. Ты же этого хотел!..
Антоний пытался что-нибудь сделать, но не мог. Все тело словно связали липкой и прочной паутиной.
Когда до гибельного падения оставалось всего несколько шагов, слабенькая мысль, словно на последнем издыхании, появилась в его голове.
Это была мысль об Иверской Божьей матери.
«Матушка, – прошептали непослушные губы,– спаси! Я же только сегодня у тебя был…»
Собственно, больше ничего не потребовалось.
Наваждение исчезло. Словно и не было в помине.
Антоний отпрянул от обрыва, судорожно хватаясь за кусты. Тело пронзило холодным потом. Рука сама собой лихорадочно заметалась в крестном знамении.
Он побежал по дороге прочь от этого страшного места. Куда-нибудь, только подальше!..
И – странное дело! – скоро показалась вершина, которая должна уже была час назад служить ориентиром.
Страх постепенно уходил. Антоний нервно рассмеялся:
– Ишь, дьявольское отродье! Взять решили! Как бы не так!..
Через некоторое время даже появилось настроение. Он уже думал о том, как будет рассказывать братии о своем приключении и как удалось справиться с нечистью.
И тут, когда до стен родного монастыря, оставалось совсем немного, Антоний, воодушевленный своей силой, сделал очень большую ошибку.
Он остановился, повернулся к ночным сопкам и потряс кулаком:
– Да хоть все силы ада! Я со всеми справлюсь…
В монастырь он успел вовремя. Ворота еще не закрывали. До акафиста надо было успеть доложиться эконому и сделать несколько незначительных дел.
После всенощной игумен сказал Антонию, чтобы тот задержался. Это было необычайно, так как обычно все поручения передавались через эконома. И если игумен лично кого-нибудь вызывал, значит, обстоятельства были экстраординарные.
Дождавшись, когда братия выйдет из храма, они сели на лавочку в пределе. Игумен выглядел растерянным и долго не мог начать разговор, подбирая слова.
Антоний молчал. Он опустил голову, ожидая вероятного разноса, и перебирал в голове, где и когда он мог провиниться.
– Тебя вызывает старец Илия, – наконец сказал игумен и пристально посмотрел на Антония.
– Старец Илия? – Удивился тот. – Он разве здесь был?
Слова игумена вызвали удивление. Старец жил в отдаленном скиту, никуда не выходил, с людьми не общался. Раз в неделю ему отправляли пропитание в виде сухарей и небольшого количества овощей. При этом исключался всякий контакт. Послушник оставлял пищу возле двери и уходил. В следующий раз он только забирал пустые корзины. В таком затворе старец жил уже много лет, задолго до того как сам Антоний появился в монастыре. О старце ходили легенды, но настолько невероятные, что вряд ли в них верили сами рассказывающие. Иногда он появлялся в монастыре, исповедовал братию, но это было так редко, что представляло целое событие.
Во всяком случае, лично Антония старец не знал, да и сам Антоний его никогда не видел. Разве что несколько раз относил ему пропитание.
– Нет, он здесь не был, – покачал головой игумен. – Он… – настоятель с трудом подбирал слова, – просто явился ко мне. И сказал, чтобы ты пришел сегодня к нему.
Антоний оторопело отшатнулся.
– Я?.. К нему? Сам старец так сказал?
Игумен кивнул.
Антоний пожал плечами:
– Хорошо, как скажете. И когда отправляться?
– Прямо сейчас. Не жди трапезы. Прямо сейчас и отправляйся.
Антоний наклонил голову.
– Благословите, отче!
Игумен размашисто его перекрестил.
Дорога до скинии старца была неблизкой. Она петляла между холмами, пока не упиралась в почти вертикальную скалу, уходящую высоко вверх. Дальше следовало подниматься по узкой, едва заметной тропке, ежеминутно рискуя сорваться и переломать все кости. Хватаясь за кусты и низкие деревца, Антоний, наконец, добрался до жилища старца.
В замешательстве остановился у входа. Просто постучать, прочитав при этом полагающуюся молитву? Подождать, когда старец выйдет сам? Покашлять, наконец, обозначая свое присутствие? И сколько так ждать?..
Старец вышел сам. Дверь скинии широко распахнулась и в темноте кельи показалась худая фигура.
Антоний наклонился почти до земли.
Старец вышел из кельи, внимательно посмотрел на монаха.
– Благословите, авва!
В сложенные ладони для благословления старец вложил свою руку и перекрестил наклоненную голову.
Рука старца оказалась теплой и мягкой.
– Заходи! – Сказал он. – Что стоять?
Голос звучал немного слабо, но по-доброму.
Антоний поднял голову. Отец Илия находился уже в преклонном возрасте. Глубокие морщины избороздили лицо, которое было несколько бледным и почти не тронутое солнцем. Видимо он редко выходил из кельи. Тело худое, а руки тонкие, как у ребенка. Одет в поношенную, видимо, много раз латанную одежду. Но от всего внешнего вида внимание сразу отвлекали глаза. Они были детской чистоты и пристальные.
Старец махнул рукой, приглашая следовать за собой.
Когда глаза привыкли к полумраку кельи, Антоний стал озираться, рассматривая скудную обстановку.
Оказалось, что рассматривать было нечего. Простая деревянная лавка вместо кровати, пустой стол с небольшим количеством посуды, табурет, у входа какой-то хозяйственный инвентарь, маленькое окошко задернуто чем-то вроде шторки. И иконы. Их было много, и занимали они почти всю противоположную от входа стену.
– Выпей воды с дороги, – предложил старец. – Долго шел-то.
Он налил из кувшина в глиняную плошку холодной чистой воды.
– Спасибо, отче! – Поблагодарил Антоний. Вода была очень даже кстати в этот жаркий день.
– Поешь? – Старец вытащил из широких карманов несколько сухариков. – Подкрепи силы. Сегодня они тебе понадобятся.
Подождав, пока Антоний съест, старец сказал:
– Ну, а теперь рассказывай.
– Что? – Не понял Антоний.
– То, что с тобой произошло вчера.
Антоний поперхнулся.
– А откуда вы знаете… Я же еще никому…
Старец слегка улыбнулся.
–Да уж знаю. Такое трудно скрыть. Хочу услышать теперь от тебя.
Антоний рассказал вкратце, что с ним произошло.
– И это все? – Старец пристально смотрел на него своими чистыми глазами.
Антоний повторил свой рассказ, но уже более подробно.
Старец Илия покачал головой.
– Ты не все рассказал.
Антоний недоуменно пожал плечами.
– Больше мне нечего добавить.
– Хорошо, а кому ты грозил?..
– А.. – покраснел Антоний. – Да, действительно… Я был так воодушевлен победой…
Старец тяжело вздохнул и задумался, подбирая слова.
– А тебе в голову не приходило: кто ты такой, чтобы вызывать такие силы на поединок? Да и победу одержал не ты, а Матерь Божья. Хорошо хоть догадался ее попросить! Ишь, гордец! Какой я великий!.. Своим поступком ты встал на одну сторону с врагом, хоть и назвал его врагом. Думаешь, грех победить грехом? Душа твоя и так было больна, а сейчас она повредилась еще больше.
Антоний опустил голову.
– Да, отче, согласен! Неприятно мне что-то после всего этого. Словно болит внутри…
Старец вздохнул.
– Вот! Одним неразумным поступком ты перечеркнул все, что нарабатывал долгие годы. Изгонять бесов могут только святые, в которых нет ни капли тщеславия или гордыни. А уж связываться со всей тьмой сразу…
– Так что же мне делать? – В отчаянии вскричал Антоний.
– Молиться. – Без раздумий сказал старец. – А что еще остается? Молитва – единственное оружие монаха. Как, впрочем, и любого человека. И смирение. Понимание того, что ничего ты не можешь. А он, – старец показал пальцем вверх, – может все.
– Спасибо, отче, – Антоний вскочил и начал кланяться. – Я прямо сегодня и начну!
Старец улыбнулся.
– Садись! Не сегодня, а прямо сейчас. И не начну, а начнем. У одного тебя силенок еще маловато.
– Да, да, конечно, – закивал головой Антоний. – Я готов.
– Вот и хорошо! Только ни на что не обращай внимания. Полностью все выбрось из головы. Только молитва!
Старец поднялся, открыл дверь кельи. Посмотрел долгим взглядом наружу. День подходил к концу. Солнце подсвечивало вершины сопок, с моря тянуло вечерней прохладой. Приближалась ночь. Здесь, как и во всех южных широтах, она наступала сразу, неожиданно падая на притихшую землю.
– С Богом! – Сказал старец и плотно закрыл дверь. Глухо звякнула тяжелая металлическая щеколда.
– Становись со мной перед иконами. Будешь повторять за мной.
Старец стал на колени, рядом с ним встал и Антоний.
Илия раскрыл молитвенник и начал неторопливо читать, проговаривая каждое слово, словно впечатывая его в ум и душу.
Антоний послушно за ним повторял.
Между тем ночь постепенно вступала в свои права. Маленькое окно в келье стало совсем черным, внутри тоже все потемнело, и только слабый свет свечи колебался в темноте кельи, отбрасывая причудливые тени на ее стены.
Вначале Антонию повторять за старцем слова молитвы было легко. Это не представляло никакой сложности. Но потом легкое беспокойство, переходящее в страх стало постепенно вползать в его душу. Мысли рассеивались, а язык стал заплетаться. Странно! В монастыре на всенощной молитвы были длиннее, а внимание удавалось сохранять до конца всей службы.
Скоро он просто машинально повторял слова, не вдумываясь в их содержание.
Антоний скосил глаза. Старец по-прежнему ровным голосом читал молитвы, периодически осеняя себя крестным знаменем.
За стеной кельи что-то зашуршало. Послышались шаги.
Неизвестный, или неизвестные, обошли вокруг, подергали дверь.
– Кто это может быть? – С ужасом прошептал Антоний.
Старец не ответил, весь погруженный в молитву.
В окно постучали.
Затем постучали в дверь уже сильнее. Щеколда задрожала в своих пазах.
В душе возникло оцепенение, как у кролика перед удавом. Ощущение чего-то страшного и неизбежного захлестнуло сознание, вытесняя все попытки к сопротивлению.
Старец продолжал читать молитву, не обращая внимания на окружающее. Разве только слова стал произносить более четко и медленно.
За стеной послышался смех.
– Я не за тобой пришел, Илия! Отдай мне монаха!
Страшная сила стала понимать Антония, направляя его к двери. Сил сопротивляться не было.
– Сиди! – Вдруг резко прервал молитву старец. – На колени!
Антоний безропотно встал рядом на колени, подчиняясь как сомнамбула.
– Выйди, Антоний! Что тебе Илия может дать кроме своих молитв! А я тебе дам все. Я тебе дам блаженство. Ты ведь за этим сюда пришел?.. Выходи, не бойся…
Антоний начал медленно подниматься.
– Сиди! – Резко повторил старец. – Повторяй за мной!..
Антоний бессмысленно стал повторять слова молитвы за старцем.
Странно, но в голове немного прояснилось.
Тогда тот, кто был за дверью, сменил тактику.
– Антоний, посмотри, кого я с собой привел!
За дверью раздался голос:
– Сынок, открой. Это я!
Антоний похолодел от ужаса: это был его отец.
– Сынок, мне здесь холодно! Открой!..
Антоний прошептал побелевшими губами:
– Но я же тебя похоронил… Столько лет назад.. Я же сам смотрел на тебя в гробу, запоминая на всю оставшуюся жизнь. Потом мы бросали землю… Потом я сам поправлял крест на твоей могиле…
Крест!.. В затуманенном мозгу он ухватился за это слово. Что-то оно обозначает… Что-то важное и нужное… Липкий ужас вымывал все из головы, но этот участок мозга, который удерживал это слово, сопротивлялся, не позволяя скатиться в животное состояние.
Дальнейшее происходило, как под наркозом. Сознание выхватывало четкие и правильные слова молитвы, произносимые старцем, настойчивые приказы за дверью, хаотичные обрывки мысли. Перед глазами, как в бреду, проносились видения каких-то куполов, вставали образы икон с суровыми и строгими лицами, пахло ладаном.
Дверь сотрясалась от сильных ударов.
… Утро наступило, словно освобождение. Исчезло все и сразу. Антоний потряс головой, протер глаза, освобождаясь от кошмарного сна. На душе оставалась только усталость и онемение.
Старец так же, как и всю ночь стоял на коленях. Только уже не проговаривал слова молитвы, а тихо их шептал. Глаза его были закрыты, лицо изнемождено, слабая рука с трудом осеняла крестным знаменем.
– А теперь уходи. – Сказал Илия. – Больше моя помощь теперь не нужна. Мне необходимо побыть одному. Иди с Богом.
Антоний с трудом встал, преодолевая оцепенение уставшего тела. Подошел к двери, не решаясь ее открыть. Но оглянулся на старца и решительно ее отворил. Яркий солнечный свет ворвался в помещение. Антоний вышел наружу и вздрогнул: земля вокруг кельи была изрыта следами, словно вокруг носилось стадо животных.
Антоний быстрым шагом, почти бегом направился к своему монастырю.
Он пришел, когда уже закончилась трапеза и дневные работы были в самом разгаре. Монахи находились на своих послушаниях, на территории монастыря было практически пусто.
И те редкие из насельников, кто встречался с ним, приветствовали, как принято с небольшим поклоном. Однако задерживали на нем взгляд и, приостанавливаясь, украдкой смотрели ему вслед. Их взгляды Антоний чувствовал спиной.
Только когда Антоний вошел в свою келью и посмотрел в маленькое зеркальце, предназначенное для подравнивания усов и бороды, он понял странное поведение братии.
Он поседел…