Глава 1
Подпрыгивая от нетерпения, Гектор мчался по пыльной дороге. Они с отцом направлялись в Олимпию, расположенную на полуострове Пелопоннес. Из Афин они на корабле добрались до острова Эгина, затем достигли Арголиды – северо-восточной области Пелопоннеса. Глубоко вдающийся в сушу Арголидский залив отделял её от другой области – Лаконики, занимавшей юго-восточную часть Пелопоннеса. В Лаконике находилась Спарта, о которой Гектор немало слышал от отца и его друзей, а также от учителей. После Лаконики появилась юго-западная область Пелопоннеса – Мессения. Корабль шёл на север вдоль берега Мессении, и отец рассказал, что эта область, издревле заселённая эллинами-ахейцами, была в стародавние времена покорена дорийцами, основавшими Спарту и превратившими жителей Мессении в рабов. Дальше на севере лежала Элида – область, где и была построена Олимпия.
Корабль был переполнен – желающих побывать на Олимпийских играх хватало. Доплыв до устья реки Алфей, корабль проплыл ещё немного до гавани у городка Фея, там пассажиры сошли на берег и по дороге направились на восток в Олимпию вместе со многими другими желающими увидеть празднество. Бесконечный поток людей, объединённых одной целью: увидеть чудо, происходившее раз в четыре года в разгар лета, когда после самого длинного светового дня в году наступало полнолуние.
Гектор остановился, дожидаясь отца, который и не думал торопиться, увлечённый разговором с каким-то стариком. Старик этот сел на корабль на Эгине, и с тех пор плыл с ними. Гектор почти не обращал на него внимания, зачарованный новыми ощущениями и непривычной местностью. Пейзаж был не похож на афинский – выжженную солнцем равнину и ярко-синее море, сухой, раскалённый воздух и пересохшие реки. В Элиде было куда прохладнее, дул сильный ветер, а воздух был не так сух. Встречались даже небольшие болотца с непривычной глазу растительностью, необычно много лесов и пастбищ. А вдали виднелись горы, среди которых где-то был Кронос – знаменитая гора, где великий Зевс победил своего отца, титана Кроноса, низвергнув его в царство мёртвых – Тартар. Отец и мама так много рассказывали ему о богах и героях, их победах и событиях, связанных с этими краями, что теперь мальчику казалось, будто он уже бывал здесь.
Окрик отца вынудил Гектора остановиться. Старик, шагавший рядом, окинул мальчика понимающим взглядом и обратился к отцу:
– Не ругай молодого человека, Прокл. Юность так быстротечна.
– Он уже достаточно взрослый, Праксидам. Пора вести себя соответственно. Несётся, как на пожар.
– Пожар и есть! Пламя олимпийского огня зажигает кровь, как ничто иное!
– А вы на играх бывали? – вмешался Гектор, обращаясь к Праксидаму. Отец почему-то рассмеялся.
– Не только бывал, но и участвовал, – подмигнул старик. Чуть погодя он добавил:
– И побеждал.
Его взгляд стал отрешённым, словно он пытался проникнуть вглубь прошлого и снова вспомнить былые дни и победы.
Гектор этого не заметил. Он впервые встретил олимпийского чемпиона! В Афинах ему не доводилось видеть чемпионов. Единственный победитель из Афин, которого он знал, – родственник отца по имени Кимон – умер, когда Гектор был совсем маленьким, и мальчик его не помнил. Восхищённый Гектор уставился на Праксидама, только сейчас отметив, насколько сильным было его тело, несмотря на возраст, который выдавали глубокие морщины и седые волосы. Да, таким мог быть чемпион! Рельефные мышцы проступали на мощных руках, а ноги казались отлитыми из металла или камня. Почувствовав руку отца, Гектор отвёл взгляд, но продолжал из-под ресниц изучать старика. Судя по сложению, он мог быть борцом.
– Если хочешь что-то узнать, можно, конечно, понаблюдать, но иногда проще спросить, – Праксидам неожиданно хитро подмигнул мальчику. Гектор оглянулся на отца, и тот кивнул.
– Вы борец?
– Верно. Мне приходилось участвовать в разных состязаниях, но я всегда предпочитал именно борьбу, точнее, кулачный бой. Правда, со времени моей победы прошло уже лет тридцать.
– Тридцать? – такой срок казался Гектору вечностью.
– Не так уж много, но это с какой точки зрения смотреть. Когда я был так же юн, мне тоже казалось, что пятьдесят – это конец жизни.
Гектор смутился. Неужели, его мысли так легко читать?
– Просто, мой мальчик, тебе пока незачем скрывать свои мысли. Ты волен думать, что хочешь. Это одна из лучших черт юности.
Гектор не знал, что сказать. Разве взрослые не могут думать, что хотят? Впрочем, он не стал забивать себе голову – впечатлений и без того хватало.
Поток людей увеличивался, пыль так и клубилась в воздухе, из-за чего, несмотря на жару, многие кутались в плащи.
Гектор едва не приплясывал от нетерпения. И это нетерпение было свойственно не ему одному: одинокие путники и группы людей целеустремлённо шли в одном направлении. Всюду слышались шум голосов, ржание лошадей, скрип повозок, оживлённые разговоры, смех, шутки и рассказы о событиях, связанных с играми. Люди словно забыли о той жизни, что они вели раньше – здесь была другая, нереально-прекрасная жизнь, которая для многих была исполнением долгожданной мечты.
Гектор всегда с завистью смотрел на сверстников, побывавших на Олимпийских играх. На них съезжался народ со всех концов Эллады, включая те места, о которых в Афинах хотя и слышали, но почти ничего не знали. Теперь ему самому представился случай посмотреть на это чудо. Гектор улыбнулся при мысли о том, как популярны будут его рассказы среди друзей в Афинах.
Тем временем Олимпия приближалась. Они уже вышли на берег Алфея, впереди виднелась речушка Кладей, которая впадала в Алфей с севера. Вот на месте слияния этих двух рек, примерно в ста двадцати стадиях1 от гавани и была конечная цель путешествия. Дорога вывела путников к мостику через Кладей, после чего взорам открылась Олимпия – место, где можно было достичь небывалой славы, равной славе могучих богов и великих героев. Место, где Зевс победил своего жестокого отца, место, по которому ходил Геракл. Здесь всё излучало божественное спокойствие и память столетий.
Праксидам жестом указал на Кронос, и Гектор не сдержал разочарования: это был скорее холм, чем гора. Праксидам и Прокл с улыбкой переглянулись, и старый олимпионик спросил:
– Что, неказиста гора?
Гектор снова смутился, но смело ответил:
– Я думал, титаны предпочитали места повыше.
Оба взрослых расхохотались.
– Уверяю тебя, что высота не главное, коль скоро всё будет происходить у подножия горы, а не на вершине.
– А что надо для участия в играх?
– Тому, кто пожелает стать чемпионом, предстоит пройти долгий путь, мой мальчик. Прежде всего надо сообщить о своём желании организаторам игр. Если они сочтут тебя достойным, ты будешь много тренироваться. За месяц до начала игр придётся приехать в город Элида, местную столицу, и доказать на испытаниях, что ты готов к играм. Затем ты месяц тренируешься в Элиде, проходишь через ещё одно испытание и становишься участником игр.
– Любой человек может стать участником? – уточнил Гектор.
– Любой свободный эллин. Мужчина или юноша, вроде тебя.
– Значит, я тоже могу?
Праксидам бросил на мальчика оценивающий взгляд:
– На самом деле, можешь, хотя сто с небольшим лет назад мальчики до соревнований не допускались. В этих играх участвует величайший борец Эллады – Милон из Кротона. Так вот он начал выступать, когда ему было четырнадцать, то есть всего на пару лет больше, чем тебе. Потом он участвовал в играх четыре раза уже взрослым, опытным борцом и всегда побеждал.
– Я о нём много слышал. Друзья рассказывали, что по силе он может сравниться с Гераклом. И он может бегать с быком на плечах. И…
Праксидам положил руку ему на плечо.
– Не сомневаюсь, что твои друзья это рассказывали, но сам я такого не видел. Думаю, что тебе тоже лучше довериться своим глазам.
Прокл и Праксидам шагали неторопливо, степенно, ничуть не заботясь о чувствах Гектора. Тот хотел припустить бегом, но вынужден был сдерживаться.
Широкий людской поток постепенно концентрировался у переправы через Кладей, но после неё снова расходился разными путями. Кто-то шёл смотреть Олимпийское святилище, кто-то стадион, но большинство предпочли сразу заняться обустройством. Разноцветный палаточный городок рос буквально на глазах. Те, кто прибыли раньше, занимались привычными будничными делами. Такое количество народа Гектор видел разве на празднике Великие Панафинеи, который проводился в Афинах раз в четыре года, как и Олимпийские игры.
Они перешли мостик и оказались на противоположном берегу Кладея. Гектор немного пробежал вперёд и застыл, пытаясь разглядеть сквозь деревья место, куда он так стремился. Перед ним расстилалась большая долина, окаймлённая лесистыми холмами. Почти сразу за переправой располагались различные постройки, предназначенные для подготовки спортсменов. Тут же теснились бесконечные палатки прибывших ранее путешественников. Но наибольший интерес вызывал олимпийский комплекс – священная роща с храмом, алтарями богов и статуями победителей. Рощу окружала ограда. Дальше на восток находились стадион и ипподром, но из-за деревьев их было плохо видно.
Отец, подошедший сзади, легонько подтолкнул мальчика в спину, и тот с сожалением оторвался от созерцания раскинувшейся перед ним панорамы. Все трое двинулись вперёд, лавируя между людьми. Многие узнавали Праксидама в лицо и приглашали к своему очагу, но старик вежливо улыбался, приветствовал знакомых и незнакомых людей, а потом шёл дальше. Наконец было найдено подходящее место в тени огромного платана, и работа закипела.
Как только палатка была установлена, Гектор удовлетворённо потянулся, оглядевшись по сторонам. Теперь, когда у него было время рассмотреть всё вокруг, Гектор поразился, насколько упорядоченной оказалась эта по виду хаотичная толпа. Некоторые копошились возле палаток, устраиваясь поудобнее. Палаток были сотни, и напоминали они раскинувшееся над долиной лоскутное одеяло. Чуть в стороне толпились торговцы и ремесленники, предлагавшие на продажу еду, ткани, вино, оружие, доспехи и массу других товаров. Всюду заключались пари на грядущих победителей, рядом бродили ослы, мулы и лошади, сопровождаемые окриками погонщиков, факиры показывали фокусы, откуда-то слышались стихи, а над всем этим морем людей неторопливо вилась нежная мелодия флейты… В этом непрерывном гаме трудно было что-либо расслышать, но зато было на что посмотреть. Гектор медленно побрёл вдоль рядов палаток, впитывая увиденное.
Когда ему на плечо опустилась чья-то рука, Гектор вздрогнул. Оглянувшись, он увидел приветливое лицо Праксидама, к которому испытывал глубочайшее восхищение. Бывший кулачный боец махнул рукой в сторону ограды, опоясывавшей рощу:
– Всё, что находится внутри, называется Альтис – священная роща Зевса. Именно там завтра будет проходить первый день Олимпийских игр. Он посвящён жертвоприношениям, жребию и клятвам спортсменов, а все соревнования будут проводиться послезавтра. На третий день будет награждение победителей.
– А как проходит жеребьёвка и что за клятвы?
– Не торопись, постепенно ты всё узнаешь.
Гектор вздохнул и решил набраться терпения, хотя на языке вертелось множество вопросов.
– Хочешь посмотреть рощу?
– Конечно, – Гектор радостно подпрыгнул, но тут же взял себя в руки. Оба они направились к входу в Альтис, располагавшемуся в северной части западной стены ограды.
Перед тем, как войти, старик указал налево, где высились колонны, скрывавшие песчаные дорожки.
– Там расположены гимнасий и палестра, где атлеты тренируются перед играми. Завтра после основной церемонии ты сможешь посмотреть на тренировки.
Праксидам провёл мальчика в Альтис. Густая тень деревьев накрыла обоих, и жара, характерная для самого жаркого месяца в году, немного отступила, словно преклоняясь перед духом богов. Здесь был иной мир, незнакомый, но желанный. Всюду бродили люди, но не было ощущения тесноты.
– Завтра у тебя не будет возможности увидеть, что именно происходит внутри этих стен, поэтому я расскажу тебе о некоторых обычаях и обрядах.
– А почему я не смогу всё увидеть? – прервал Праксидама Гектор, но тут же умолк. Старик, однако, ответил:
– Внутрь во время завтрашних торжеств будут допущены лишь жрецы, спортсмены, судьи и послы городов. Как ты понимаешь, все желающие в роще не поместятся. Ведь их многие тысячи.
Это Гектору в голову не приходило.
Праксидам указал мальчику на небольшое квадратное здание у самого входа:
– Это пританей, здание администрации. Такой есть в любом городе, в том числе и в Афинах. Местные пританы занимаются решением текущих дел. После игр здесь устраивается пир для победителей, здесь же находится алтарь богини домашнего очага Гестии, на котором во время игр постоянно горит огонь. На алтаре приносят жертвоприношения перед играми, и именно отсюда завтра начнётся шествие процессии по Альтису.
За пританеем возвышался величественный храм – самая высокая постройка Альтиса. Храм стоял на трёх каменных ступеньках и был окружён колоннами. Гектор насчитал шесть с одной стороны и шестнадцать с другой. Некоторые колонны были деревянные, но они перемежались более новыми каменными – храм был построен так давно, что дерево уже начало разрушаться. Храм этот поневоле приковывал внимание своими размерами и какой-то странной суровой мощью. Он не был очень высоким, но казался внушительным, прочным и надёжным.
– Ты, должно быть, видел немало храмов в Афинах, но этот – один из самых древних храмов Эллады. Он построен около ста лет назад. Это храм богини Геры, жены Зевса. Здесь хранится священная реликвия – диск, на котором записаны правила Олимпийских игр, выбитые при царях Ифите и Ликурге. Раньше здесь хранились подарки городов и отдельных людей, но их стало так много, что большинство перенесли в специально для этого построенные сокровищницы.
– Давай пройдём внутрь, – предложил Праксидам. Они обошли храм – вход находился с противоположной стороны – и поднялись по ступенькам. Оказавшись внутри, Гектор завертел головой. Два продольных ряда колонн делили храм на три неравные части: большую центральную и две узких боковых. В глубине храма высились две каменные скульптуры: Гера и Зевс. Гера сидела на троне и была одета в тканый пеплос2. Рядом стояла фигура бородатого Зевса. Гектор посмотрел в тёмные глаза Геры, и ему стало не по себе. Она смотрела прямо на него, пронзая насквозь, словно говоря: «А есть ли у тебя право быть в этом месте?»
Гера никогда не нравилась Гектору, потому что строила бесконечные козни его любимому герою Гераклу, но сейчас мальчик испытал нечто сродни уважению. От её взгляда, казалось, было невозможно укрыться даже за колоннами. На её фоне Зевс несколько терялся, и его одеяние было куда более грубым. Приблизившись, Гектор заметил, однако, что тонкие губы богини сложены в лёгкую спокойную улыбку – да и вся фигура при ближайшем рассмотрении, казалось, излучала покой и уверенность, присущие богам. Гектор сделал шаг назад, чтобы получше осмотреть фигуру.
– Имя того, кто её сделал, давно забыто, но камень до сих пор хранит образ, который подарил нам тот художник. Такие творения могут прожить века, если их не уничтожат варвары, которые не понимают красоты и ценят разрушение, а не созидание. Постарайся не уподобиться им в будущем. Вон, смотри, – Праксидам указал на пространство позади Геры и Зевса, где виднелись ещё статуи, – там есть, например, статуи Гор, детей Зевса и богини Фемиды. Так вот их давным-давно делал мой земляк, эгинец Смилис. На Эгине от его работ почти ничего не осталось, потому что всё уничтожено войнами. – Праксидам внезапно замолчал и, вздохнув, продолжил:
– Знаешь, что мне больше всего нравится в Олимпии? Не только сами игры, но и правило, которое требует всеобщего мира во время их проведения. Именно благодаря этому в Олимпии сохранилось столько сокровищ – и я говорю не о ценных подарках.
Праксидам отошёл от статуй и приблизился к какому-то диску, лежащему на постаменте. Он был бронзовый, а по краю едва читались буквы. Гектор нагнулся, пытаясь разобрать надпись, но вскоре разочарованно повернулся в Праксидаму:
– Ничего не понятно. А вы знаете, что тут написано?
– Давным-давно Элида и Спарта воевали друг с другом. В конце концов царь Элиды Ифит и царь Спарты Ликург договорились о мире и в честь этого события провели Олимпийские игры. Игры здесь проводились издавна, как говорят, со времён Геракла, а то и раньше, но тогда они не были так популярны, на них не съезжались со всех концов Эллады. Ифит и Ликург сделали игры такими, какие они сейчас, установили правило, по которому во время игр на определённый срок объявлялось священное перемирие – экехейрия, чтобы все желающие могли без проблем добраться до Олимпии, а после игр уехать домой. Вот об этом и написано на диске.
Гектор понятия не имел, кто такие Ифит и Ликург и хотел расспросить Праксидама поподробнее, но тот уже указал Гектору на треножник в глубине храма. На нём были сложены венки.
– Это – венки, которые вручат победителям в последний, третий день игр. Здесь они хранятся до церемонии награждения.
Гектор вытянул шею, чтобы получше разглядеть венки. О таком с детства мечтал любой мальчишка! Венки были сделаны из двух ветвей оливкового дерева, и перевязаны пурпурными лентами. Гектор представил, как получает подобный венок: ощутил его прикосновение к своей голове, приветственные крики болельщиков, пение гимнов в свою честь… Из сладких грёз его вырвало похлопывание по плечу.
– Идём, сынок, тут ещё есть на что посмотреть.
Они направились к выходу, и Гектору казалось, что по пути его сопровождают не статуи Ареса и Плутона, Диониса и Асклепия, Аполлона и Артемиды, а сами боги.
Они вышли из храма. Справа выделялось сооружение с пятиугольной каменной оградой. Она была невысокой, и за ней хорошо был виден небольшой холмик, напоминавший могилу. Однако Праксидам не стал задерживаться возле этого места, а прошёл чуть вперёд, наискосок от ограды, почти в центр Альтиса, подведя Гектора к огромному жертвеннику, выделявшемуся чёрным пятном на фоне зелени. Каменное основание в виде круга покрывал толстенный слой пепла, создавая ступеньку, а на ней возвышался настоящий пепельный холм.
– Это алтарь Зевса Олимпийского – главное святилище Олимпии. Здесь перед празднеством приносят в жертву животных, а их пепел смешивают с водой Алфея и намазывают на алтарь. Сначала жертвы приносят в пританее на алтаре Гестии, затем процессия идёт сюда, а потом все идут к алтарям других богов и героев: Афины, Артемиды, Геры, Гефеста, Аполлона, Геракла… – Праксидам отвлёкся и посмотрел на Гектора. – Я вижу, ты заскучал.
И впрямь, Гектора мало занимал алтарь, даже такой огромный. В Афинах их было много, и мальчик не раз видел, как проходят жертвоприношения. Куда интереснее казались многочисленные статуи героев-олимпиоников, чьи победы на Олимпийских играх дали им право ставить в этом священном месте свои изображения. Гектор с нетерпением поглядывал по сторонам, готовый по первому знаку старшего друга бежать навстречу знакомству с героями прежних лет.
Заходящее солнце озаряло разукрашенный мрамор и известняк статуй, подчёркивая тени и складки одежд, наполняя изваяния жизнью и силой.
– Статуи, которые ты видишь, в большинстве принадлежат победителям игр. На многих есть посвящения, кто и в каком виде соревнований выиграл венок. Некоторые статуи были установлены здесь самими победителями, некоторые – их городами, иногда намного позже победы. А многие победители так и остались без статуй.
Гектору хотелось рассмотреть статуи поближе, почитать надписи, но Праксидам потянул его в сторону, к юго-западному входу в Альтис. Они обогнули пятиугольное строение, и старик остановился у какой-то дикой маслины. Гектор, испугавшийся было, что его сейчас заставят покинуть это почти неизведанное место, воспрянул духом и с интересом уставился на дерево.
– Это и есть маслина, из листьев которой делают венки победителей. Говорят, его посадил сам Геракл, привезя из далёких земель, где живут гипербореи.
Впрочем, дерево было как дерево, ничего примечательного Гектор не заметил. Зато с этого места был отлично виден весь Альтис. Его северная граница проходила у подножия Кроноса, и вдоль неё с запада на восток выстроились здания. Главное из них – храм Геры – в лучах заходящего солнца казалось особенно внушительным. Другие постройки были небольшими и главным образом состояли из двух боковых стен с двумя колоннами между ними при входе. Крыши их покрывала цветная черепица. Задние стены зданий были обращены к склону Кроноса. Праксидам махнул рукой в их сторону:
– Это сокровищницы разных государств. Там хранятся их дары и подношения.
Сокровищницы Гектора тоже интересовали мало. Старший спутник, очевидно, заметил нетерпение мальчика, потому что тихо хмыкнул и снова направился в сторону алтаря Зевса. Впрочем, до него они не дошли, остановившись у деревянного навеса, под которым находился вкопанный столб, скреплённый в нескольких местах обручами. На столб Гектор внимания не обратил, направив взгляд на две деревянные статуи. Они выглядели старыми, да и других статуй из дерева здесь не было. Гектор с любопытство посмотрел на Праксидама, ожидая объяснений.
– В честь моей победы мне разрешили установить в Олимпии статую. Самую первую, поставленную в честь спортсмена, – в голосе старика прозвучала нескрываемая гордость. Он прикоснулся к творению резчика, но взгляд его был устремлён не на статую, а куда-то далеко. Он словно вновь слышал и видел свою давнюю, но от этого не менее великую победу.
– Один мой знакомый художник сделал её для меня из кипариса. А вот эта статуя, – Праксидам указал на стоявшую неподалёку статую из смоковницы, – сделана в честь победы панкратиста Рексибия из города Опунта две олимпиады спустя после меня.
Несмотря на то что статуя Рексибия была поставлена позже, выглядела она куда менее сохранившейся. Однако художники сумели каким-то образом передать в дереве мощь и силу двух борцов, которые молча и снисходительно взирали на проходящих мимо простых смертных.
– А что это такое? – Гектор ткнул пальцем в столб. – Почему этот столб укрыт навесом?
– Это столб Эномая. Ты о нём слышал?
– Нет. Кто это?
Откуда-то сбоку раздался смешок, и Гектор подпрыгнул от неожиданности. Он почти забыл, что вокруг находились люди.
– Эномай был царём Писы, которая когда-то давно владела Олимпией. Это – столб от его дома, – голос принадлежал тощему, но жилистому мальчишке на год старше Гектора. Его тёмное от загара тело покрывали шрамы и рубцы, в том числе довольно свежие, недавно бритую голову едва прикрывал жёсткий ёжик чёрных волос. Он был босиком, на плечах – ободранный плащ, немало повидавший на своём веку. Взгляд мальчишки, как и голос, казался одновременно вызывающим и насмешливым: – Вы сказали, это ваша статуя? Значит, вы – Праксидам, борец? – опять этот тон, но с намёком на едва заметный интерес. – В Спарте я часто видел победителей разных игр, но из других городов никого не знаю.
– В таком случае, раз уже тебе известно моё имя, представься, чтобы и я мог знать, с кем имею дело, – слова Праксидама тоже звучали чуть насмешливо, но мальчишка пропустил насмешку мимо ушей.
– Клеант из Спарты, – больше он не добавил ничего. Но и не ушёл, внимательно разглядывая бывшего борца.
– Если ты из Спарты, то должен знать об Эномае. Может, поделишься с Гектором?
Клеант нахмурился, потом покачал головой. Конечно, он знал историю этого царя, но, как и раньше, предпочитал слушать, а не рассказывать. Всегда можно услышать что-то новое, если его не выгонят. Он уже довольно много услышал от приехавших на игры зрителей о росте могущества Персидской державы, её войнах с соседями, о готовящемся походе персидского царя Дария на север Понта для борьбы с какими-то скифами или саками. Правда, кто они такие, Клеант толком не знал, но все надеялись, что Дарий найдёт среди них свою гибель. Услышал он и о недовольстве, которое усиливалось в городах Ионии, а также о событиях в Афинах, где несколько лет назад умер тиран Писистрат, и теперь правили его сыновья Гиппий и Гиппарх. Много было разговоров и о других частях Эллады, помимо Пелопоннеса. Об этом не говорили на уроках в школах Спарты – ученику из Лакедемона незачем знать такие вещи, вполне хватало истории громких побед собственного государства и его союзников. Клеант сам себе не мог толком объяснить, зачем собирает эти сведения.
– Эномай действительно был царём Писы. У него была дочь Гипподамия, слава о красоте которой шла по всей Элладе. К ней сватались многие богатые и знатные женихи, пленённые прекрасным обликом девушки. Но царь не спешил выдавать дочь замуж из-за пророчества. Ему была предсказана смерть от руки будущего зятя. Эномай испугался, и вот что он придумал. Он объявил всем, что выдаст дочь лишь за того, кто обойдёт его в состязании колесниц. Но царь поставил условие: проигравший гонку должен умереть. Эномай был уверен, что нет никого, кто мог бы его превзойти, поскольку ему не было равных в умении управлять лошадьми, а его кони были самыми лучшими. Многие пытались соревноваться с Эномаем, потому что красота и добрый нрав Гипподамии лишали мужчин разума. Женихи пытались вновь и вновь, и росло количество жертв, которые Эномай приносил в угоду своему страху. Однажды в Элиду из-за моря приплыл некий Пелопс. Он услышал о Гипподамии и захотел на ней жениться. Но Пелопс понимал, что шансов уцелеть у него нет, а умирать ему не хотелось. Он решил пойти на хитрость: уговорил Миртила, возницу Эномая, не ставить чеки в оси колёс царской колесницы. Миртил согласился за определённую плату, и всё вышло так, как хотел Пелопс. Колёса соскочили с осей, а поскольку Эномай на своих быстрых конях мчался как ветер, то он ударился о землю с такой силой, что разбился насмерть. Пелопс женился на Гипподамии и стал царём Писы, а полуостров, на котором мы находимся, назвали его именем – Пелопоннес.
– А что Пелопс пообещал Миртилу? – с любопытством спросил Гектор. – Почему тот согласился ему помочь?
– Разве это имеет значение? – презрительно бросил Клеант. – Предательство есть предательство. Пелопс – трус. Настоящий мужчина не станет сражаться обманом.
– Но ведь Эномай тоже был несправедлив. Он побеждал тех, кто был не таким умелым, как он, и не имел таких коней, – возразил Гектор.
– Это не его проблема. Их никто не заставлял.
– Тебе нравится Эномай?
– Нет. Он ещё более жалкий трус.
– Тогда зачем ты его защищаешь?
– Не его. Я за честный бой. И я не люблю предателей.
– Как будто я люблю, – обиделся Гектор. – Но разве у Пелопса был выбор? Как бы ты поступил?
Клеант насупился:
– Я бы не стал умирать ради женщины, – высокомерно заявил он. – Но если бы решил участвовать в этом деле, то нашёл бы способ.
Гектор едва не засмеялся, но тут молчавший до сих пор Праксидам счёл нужным вмешаться:
– Дело не в том, как бы ты поступил, а в том, как не поступил бы. Есть вещи, сделав которые, ты обречёшь себя на гибель. Может быть, не в прямом смысле, но всё же гибель. Потому что предательство или другой бесчестный поступок, вроде жестоких игр Эномая, влечёт за собой возмездие богов. Поэтому Эномай погиб от руки своего слуги, и его дом был разрушен молнией. Этот столб – всё, что от него осталось. Миртил вместо награды тоже получил смерть. То ли он хотел полцарства, то ли ещё что, но Пелопс не захотел платить и сбросил соучастника со скалы в море. Миртил перед смертью проклял род Пелопса, и с тех пор не было потомкам Пелопса удачи, их преследовал злой рок. Одна подлость повела за собой другую, и так далее. Ну что, Гектор, захотел бы ты такой судьбы, выбрал бы путь Пелопса?
– Нет, – мальчик был серьёзен. – Но как же быть?
– В данном случае можно отступить, можно учиться тому, в чём ты слаб, можно собрать армию и победить врага или заставить врага принять свои условия. А можно украсть невесту и бежать. Только вы можете решить, как поступать. Рано или поздно вам придётся делать тяжёлый выбор и отвечать за него тоже придётся вам или вашим близким.
– А если выбора нет? – резко спросил Клеант.
– Выбор есть всегда, но не всегда хватает смелости ему следовать или ума его увидеть.
Солнце опускалось всё ниже, и Гектор с сожалением понял, что путешествие по Олимпии закончено. Клеант, казалось, не обращал внимания на поблекшие краски, словно умел видеть в темноте. Тем временем Праксидам повёл Гектора к выходу, миновав по пути дикую маслину Геракла. Клеант следовал за ними, хотя его независимый вид не давал заподозрить, что ему нравится нынешняя компания.
Выйдя за ограду, старый эгинец повернул налево и, зайдя за угол, направился вдоль стены Альтиса на восток, к ещё одному зданию между оградой и Алфеем. У южной стены здания была установлена статуя Зевса.
– Это булевтерий, здание, где заседает буле – олимпийский совет. Завтра именно сюда в конце придут спортсмены и судьи, а члены совета – гиеромаи – будут принимать их клятвы. Спортсмены поклянутся у статуи Зевса Горкия, Хранителя клятв, соблюдать все правила игр, а судьи – честно судить. На этом завтра обряды закончатся. Теперь идём, пора поесть.
И действительно, в животе Гектора немедленно заурчало, и он уже без сожалений пошёл к палатке, где ждал отец. Клеант хотел улизнуть, не желая навязываться, но Праксидам не позволил, потянув за собой. Юный спартанец решил, что глупо отказываться, раз уж подвернулась возможность перекусить, и без сопротивления, которого вполне можно было ожидать от столь независимого молодого человека, побрёл за стариком.
Даже привычная солёная рыба и лепёшки казались необычными в новой обстановке. Тени мелькали тут и там, и шелест травы от пробегающих мимо людей не заглушался уже дневным многоголосьем – лишь время от времени кое-где слышались взрывы смеха, возгласы, приветствия, песни. Умиротворение, наполненное жизнью, – пожалуй, именно так можно было описать атмосферу этого земного уголка на стыке Алфея и Кладея.
Гектор наслаждался теплом огня и компанией, в которой находился. Клеант сидел тут же: его словно притягивало к этим открытым людям, так непохожим на прежних знакомых. Он и Праксидам весь вечер о чём-то говорили, из-за чего Гектор чувствовал себя немного отвергнутым. К ним присоединились ещё три человека: один – юноша лет двадцати с едва пробивавшейся бородой, которую он явно холил и лелеял, а двое других были братьями и, как оказалось, знали немало занимательных историй.
– Я слышал, Милон из Кротона снова собирается участвовать в играх? Специально приехал посмотреть, сможет ли он выиграть, ведь ему уже почти сорок. Я не знаю никого, кто выступал бы так долго и при этом побеждал, – эти слова произнёс юноша, который явно не понимал, как можно верить в такую победу. Судя по всему, остальные его мнения не разделяли.
– Раз ты его не видел, то подожди с суждениями. Это самый могучий борец, какого знала природа со времён Геракла, уверяю тебя, – насмешливо возразил один из братьев – Диадор – и подмигнул Гектору. – А что касается возраста, то посмотри на Праксидама – рискнул бы ты с ним сражаться?
Юноша – его звали Меарон, а прибыл он, как позже выяснилось, из Милета в Азии – окинул старого эгинца внимательным взглядом и промолчал.
– Как ни приятно мне такое сравнение, но, к сожалению, до Милона мне далеко. Такие атлеты бывают раз в сто лет. У него уже пять побед на Олимпийских играх – и это не считая побед в Дельфах, Немее и на Истме у Коринфа.
– Подумаешь, – вмешался Клеант, не выдержав, – у нас в Спарте тоже были борцы, которые побеждали в Олимпии по пять раз.
– Неужели? Что-то я таких не знаю, – произнёс второй брат, чьё имя было Финний. – Как их звали?
– Хетомикл побеждал пять раз, а его отец Гиппосфен – шесть раз, – невозмутимо ответил Клеант. – В Спарте даже есть храм Гиппосфена – так его почитают.
– Я про них не слышал. И когда это было?
– Когда в Афинах Драконт и Солон только начинали устанавливать законы, а Милет ещё был свободен от персов.
Гектор поражённо раскрыл рот, пытаясь выудить из воспоминаний хоть что-нибудь об упомянутых афинянах, но ничего не вспомнил, кроме того, что жили они где-то во времена его прадедушки и установили в Афинах новые законы.
Взрослые с удивлением уставились на юного спартанца.
– Неужели в Спарте всему этому учат? Я слышал, у вас многие взрослые даже читать не умеют, – казалось, Меарон не верит собственным ушам. – Откуда тебе столько известно?
– Кто умеет слушать, тот знает, – отрезал Клеант, и, вытащив откуда-то финик, демонстративно засунул его в рот. Спорить на эту тему ему не хотелось, ведь он и сам частенько задавался вопросом: почему знания так мало значат на родине? Его способность вспомнить и соединить в единое целое события зачастую вызывала раздражение не только у его сверстников в Спарте, но и у взрослых, а попытки расспросить про жизнь в других странах натыкались на стену непонимания и, как правило, заканчивались наказанием. Но обсуждать с чужаками эту тему он не собирался.
– А ведь мой отец рассказывал мне про Хетомикла, – вспомнил Праксидам. – Он действительно был очень силён и могуч. Хотя не всегда стоит судить лишь по внешности. Вроде бы в тот год, когда Хетомикл выиграл в последний раз, в кулачном бою среди юношей должен был участвовать один молодой самосец Пифагор. Так вот, его осмеяли зрители. Из-за длинных волос они решили, что он неженка, и исключили из состязаний. Но он оказался не так прост и рискнул соревноваться со взрослыми – и победил.
– Это какой Пифагор? Философ из Самоса, который создал школу в Кротоне? Но ведь он ещё жив, как он мог победить в то время?
– Нет, то был другой человек.
– Философ Пифагор? Я что-то слышал о нём. Кажется, Милон тоже из его школы.
– Верно.
– А что это за школа? – поинтересовался Гектор, который тоже хотел участвовать в беседе.
– Про них мало известно. В их учении много странностей. Я слышал, они не едят бобов.
– Пифагорейцы считают главным в мире число, и поклоняются ему, как богу, – уверенно заявил милетянин. – Я знаю, поскольку Пифагор учился у мудрецов из Милета.
– Да, но нельзя сказать, что он – их ученик. Он предпочёл найти свой путь. Те философы изучали природу, которую видели, а Пифагор познаёт мир с помощью числа. Для него число – точнее, единица – начало и причина сущего. Ещё они считают, что душа человека бессмертна и изначально живёт на небесах, но потом время от времени она возрождается на земле в образе человека или животного, и её возвращение на небо зависит от умения жить правильно. У членов общества общая собственность и образ жизни. Впрочем, я мало про них знаю.
– Почему?
– Это очень закрытое общество, о нём ходит много слухов, но мало кто знает что-то наверняка.
– А почему вы думаете, что Милон – один из них? Это мне кажется странным, ведь Пифагор не слишком жалует атлетов, считает, что почёт должен воздаваться не тем, кто сражается за венок, а тем, кто приезжают на игры просто «понаблюдать, не ища побед».
Гектору стало скучно, и он уставился на Клеанта в надежде поболтать. Но тот упивался беседой и на Гектора даже не смотрел.
Клеант был здесь уже несколько дней, пешком добравшись из Спарты. Еду добывал в лесу, а когда была возможность – подворовывал у путников, направлявшихся в Олимпию. В этом он стал мастером, ведь в Спарте воровство было обычным явлением: спартанец с детства должен научиться добывать себе еду любыми способами. Правда, стоило попасться, и платить приходилось по полной программе. Среди шрамов на его теле были и отметки, полученные за кражу пищи. Жестокая порка была не столько наказанием за кражу, сколько за то, что он не смог сделать своё дело по-тихому. Лишь в последнее время Клеант наловчился не попадаться.
Впрочем, воровать он не любил – это доля тех, кто не достиг зрелости. А на долю взрослых доставались войны и земля с рабами. Клеант давно мечтал о тех временах, когда у него всё это будет.
В Спарте не поощрялись дальние странствия и знакомства с чужеземцами, но дети должны учиться самостоятельности, да и статус Олимпийских игр был достаточно высок, поэтому юным спартанцам не возбранялось посещать их ни в качестве участников, ни в качестве зрителей. Тем более, Элида была давним союзником Спарты и не без помощи последней управляла проведением игр.
Клеант не забыл о своей детской мечте – стать олимпийским чемпионом. Он уже несколько лет упорно и помногу тренировался. Наиболее популярны среди спартанцев были, естественно, состязания борцов, но они требовали мощи тела, которыми Клеант не обладал. Как он ни старался, его руки, плечи, торс не обретали достаточной силы. Поняв, что шансов стать великим борцом у него нет, Клеант решил заняться бегом. Его особенно привлекал долихос – бег на длинную дистанцию не меньше семи стадий. Говорили, что первым, кто выиграл долихос, когда его впервые ввели на Олимпийских играх двумя столетиями раньше, был именно спартанец – Аканф. О нём много рассказывали на занятиях, потому что именно с него началась череда олимпийских побед спартанцев. Раньше они почти не участвовали в играх, а с той победы Аканфа в течение полутора сотен лет половина побед в Олимпии доставалась Спарте. В последние десятилетия побед значительно поубавилось, но желающих получить заветный венок в Лакедемоне хватало.
Клеант был из их числа. Уже сейчас почти никто из сверстников в Спарте не мог обогнать его, но пока он мог лишь мечтать об играх, поскольку они требовали немалых средств, а отец наотрез отказался помогать мальчику. Он вообще почти не общался с сыном, и Клеант мог рассчитывать только на себя или на государство, которое часто брало на себя расходы, если считало кандидата перспективным.
На эти игры Спарта выставила несколько человек, и Клеант получил разрешение побывать в Олимпии, правда, добираться ему пришлось самостоятельно. На шестьсот с лишним стадий, которые разделяли Спарту и Олимпию, мальчик потратил несколько дней. Зато он увидел много новых мест и много узнал о происходивших в Элладе и за её пределами событиях, пристраиваясь к группам стекавшихся в Олимпию эллинов.
Сидя у костра с новыми знакомыми, Клеант удивлялся причудливости провидения. У него никогда не было друзей. Сверстников отталкивала его серьёзность, равнодушие ко многим спартанским забавам и традициям, стремление к знаниям. С другой стороны, поражала его удивительная способность выживать и ускользать из самых неприятных ситуаций. Клеант уже давно подумывал о том, чтобы изменить отношение других спартанцев к себе, но для этого пришлось бы стать одним из них. Таким, какой он есть, он никому не был нужен. Это не огорчало его, но и не позволяло ощущать себя нормальным человеком. Уже давно мальчик понял, чего именно ждёт от него община, в которой он рос: стать воином, готовым воевать и умереть ради интересов Спарты. Учёные и философы, как и торговцы или ремесленники, были в Спарте не в чести.
И вот сейчас, познакомившись с Гектором и его взрослыми спутниками, Клеант впервые встретил людей, которые не ждали от него особого поведения и обращались к нему, словно знали его всю жизнь. Особенно понравился Клеанту Праксидам. Отчасти вызывало восхищение звание борца, которое не суждено было завоевать Клеанту, отчасти – спокойное, мудрое отношение к миру, не лишённое юмора, но и не оторванное от реальности. Иметь такого учителя в школе было бы потрясающе. От такого отца Клеант тоже не отказался бы, но в Спарте понятие отца было совершенно другим, нежели в остальных частях Эллады. За время странствий Клеант успел уловить разницу в отношениях между отцами и детьми родного государства и других стран, хотя ни за что не признал бы этого вслух. Он привык быть один, но, глядя на Гектора с Проклом, испытывал какое-то тоскливое одиночество, ведь собственного отца он видел крайне редко. Отцами в Спарте были для него все взрослые. Все – это всё равно, что никто, внезапно осознал Клеант, глядя, как Гектор за ужином весело переговаривается с Проклом, припоминая их общие приключения и делясь мечтами. Именно этого – жизни с родителями – и не было у спартанцев. Странно, но даже то, что завтра начнутся игры, не вызывало у Клеанта столь сильных эмоций, как возможность сидеть рядом с такими разными людьми и слушать их беседу, видеть ободряющую улыбку Праксидама.
Разговоры окончились за полночь, и все разбрелись по палаткам в предвкушении завтрашнего дня. Клеант, как оказалось, палатки не имел, а спал под открытым небом. Гектор предложил новому приятелю перебраться к ним, но спартанец отказался. Где-то он умудрился собрать тростник и теперь укладывался на сооружённую из него подстилку, словно ничего более мягкого не знал. «А может, так оно и есть? – подумал Гектор. – Может, в Спарте это обычное дело. Надо будет спросить».
Подходил к концу длинный день. Гектор устал, но даже сейчас, когда голова клонилась к земле, а глаза отказывались открываться, мальчик был счастлив. Завтра он увидит Олимпийские игры.
Перед рассветом люди засобирались, чтобы успеть донести до богов свои чаяния, мечты и благодарности. Гектор с трудом продрал глаза и почти на ощупь вылез из палатки.
Ветер пробирал до костей, и не было ещё солнца, чтобы сгладить его силу, однако Гектор почти не ощущал холода. Впереди всех ждал трудный, но чудесный день, и предвкушение грядущих побед уже витало в воздухе. Начинаются Олимпийские игры!
Наскоро перекусив лепёшками, Гектор с отцом, Праксидам и Клеант, который казался на удивление хорошо выспавшимся, отправились к ограде Олимпийского святилища. Туда же стекались многочисленные людские ручейки, постепенно заполняя местность вокруг ограды.
Гектор подпрыгивал на месте, пытаясь что-либо разглядеть, но это было почти невозможно. Даже более высокий Клеант напрасно вытягивал шею. Вокруг стоял невообразимый гул голосов, перекричать который никто и не пытался. Праксидам рукой указал, куда смотреть, и мальчики заметили огромную процессию, выделявшуюся на фоне толпы спокойствием и собранностью. Тьма постепенно рассеивалась, и стали видны пурпурные мантии двух агонофетов, распорядителей состязаний, и белые – жрецов. Жрецы держали на привязи животных, среди которых стояли два огромных быка, предназначенных в жертву Зевсу Олимпийскому. За жрецами выстроились именитые граждане разных городов в богатых одеждах, с дарами в руках, и спортсмены в накинутых плащах. Гектор хотел было задать несколько вопросов Праксидаму, но быстро понял, что это бесполезное занятие, и решил просто наблюдать. Вопросы подождут. К тому же старый эгинец вскоре покинул их компанию и каким-то образом сумел протиснуться ко входу, присоединившись к процессии. Прокл прокричал в ухо Гектору, что победители прошлых лет зачастую приглашались для участия в церемониях.
Тем временем процессия направилась к главному входу в Альтис – тому самому, через который вчера Праксидам провёл Гектора в священный округ. Гектор уже знал, что сначала они зайдут в пританей, где принесут жертву богине домашнего очага Гестии, затем будет главная жертва – на алтаре Зевса Олимпийского, после чего по очереди будут принесены жертвы на алтарях других богов, что займёт всю первую половину дня.
Время шло, но никто не уходил. Солнце поднималось всё выше, заряжая людей энергией. Снова оживилась торговля. Вокруг то и дело заключали пари, обсуждали атлетов и их шансы на победу, вспоминали прошлые игры…
Наконец из Альтиса появилась процессия и направилась к булевтерию. У статуи Зевса зазвучали слова клятв, почти неслышные толпе, которая сопровождала их приветственными криками. Когда всё закончилось, народ загудел громче, уже зная, что основная церемония этого дня подходит к концу. Солнце пекло нещадно, и люди постепенно разбредались по палаточному городку, чтобы перекусить и отдохнуть.
После обеда Гектор с Клеантом по совету Праксидама отправились посмотреть за тренировками, которые шли полным ходом. В центре гимнасия – огромной песчаной площадки, окружённой колоннадой, – шла борьба, хотя было очевидно, что бой тренировочный. За боем наблюдал огромный человек, словно высеченный из камня, его мускулы играли под бронзовой кожей, будто он и сам боролся.
– Это Милон, – давешний знакомый из Милета, Меарон, восхищённо, как мальчишка, уставился на знаменитого борца. – Сейчас он порвёт верёвку, смотрите!
Гектор не сразу понял, что имеет в виду Меарон, но через мгновение подметил, что голова Милона обтянута верёвкой, лицо побагровело и налилось кровью, а вены на шее вздулись от невероятного напряжения. Группа зевак с интересом наблюдала за процессом, громко выражая поддержку, а кое-кто, явно заключив пари, сильно переживал за исход сражения.
Гектор присоединился к приветственным крикам, а когда верёвка лопнула, радостно завопил вместе со всеми. Клеант, стоявший рядом, был более сдержан, но сила атлета поразила и его.
На этом развлечение не закончилось. Милон вытянул перед собой руку, поставив ладонь ребром так, что большой палец смотрел вверх, а остальные пальцы были плотно прижаты друг к другу.
– Хотите доказать свою силу? – крикнул он. Его голос без труда перекрыл вопли собравшихся. – Предлагаю желающим отогнуть мизинец.
Желающие нашлись, но все попытки закончились ничем. Милон стоял, как вкопанный, и даже зевнул, когда вездесущий Гектор уцепился за его мизинец и, подобрав ноги, повис в воздухе, держась за палец. Вскоре Милон улыбнулся мальчику и сказал:
– Ну, довольно, мне пора немного размяться.
Гектор, улыбаясь от уха до уха, отошёл в сторонку, туда, где стоял Клеант. Довольные зрители не расходились, и мальчики с трудом протиснулись сквозь толпу в надежде увидеть других спортсменов. Их было человек двадцать, некоторые отдыхали в тени деревьев, но большинство бегали, прыгали, боролись или метали диск. Среди них были и ребята немногим старше Гектора, которым он отчаянно позавидовал. Стать чемпионом в таком возрасте! На одного из борцов, красивого молодого человека лет двадцати двух, указал Клеант:
– Это Каллител. Ещё недавно он учился в той же школе, где и я, был главой отряда.
– Отряда?
– Ну да, нас делят по отрядам, когда мы уходим из семьи.
– Как это – уходите из семьи?
– Ну, когда мне было семь, отец, как и другие родители, отдал меня в школу, а там нас поделили на отряды. – Видя, что Гектор не понял, Клеант нехотя добавил: – Мальчики из одного отряда вместе спят, едят и учатся.
– Спят? А разве вы спите не дома? – растерянно спросил Гектор.
– Мы не живём дома. Для нас школа – это и есть дом.
– Как странно, а у нас не так. Я живу с родителями, а мой учитель грамматики только учит нас с друзьями грамоте. И ещё я хожу в палестру на тренировки. А почему у вас по-другому?
– Такой закон издавна установил Ликург. Он был великим законодателем.
Гектор задумался. Жизнь вне дома и без родителей казалась ему невозможной.
– А как же твои родители? Они что, не против?
– Нет, конечно. Как они могут быть против? – Клеант пожал плечами. – Это закон. Все ему следуют.
Помолчав, он добавил слышанные не раз слова:
– В Спарте все живут, как одна семья.
Гектор едва не сказал, что не хотел бы жить, как в Спарте, но побоялся оскорбить нового знакомого. Он часто слышал от отца и других взрослых, в том числе и учителей, что в разных местах разные обычаи, но впервые он узнал о городе, где дети и родители не были семьёй. Это казалось странным и даже диким.
Клеант отвернулся, делая вид, что смотрит на борьбу своего соотечественника. На самом деле он вспомнил то, о чём думал вчера вечером. Раньше он не считал, что его жизнь чем-то необычна, но, побывав здесь, понял, что есть и жизнь другая. Большинство мальчишек в Олимпии ходили с отцами. Те объясняли им правила, описывали игры, учили разным премудростям, иногда наказывали. Всё это было у спартанцев, но в роли отца выступали все взрослые. Их полагалось уважать, почитать, слушаться. Оставив Спарту, Клеант впервые столкнулся с тем, что отца можно ещё и любить. Просто потому что он – отец. Это противоречило установлениям Ликурга, но почему-то не казалось неправильным.
Ощутив толчок в бок, Клеант очнулся от размышлений и взглянул на площадку. Каллител закончил схватку, и зрители одобрительно загудели.
Рядом кто-то указал на очередного спортсмена – одетого в доспехи мужчину, вышедшего на дорожку для бега.
– Это Дамарет. Он выиграл прошлые игры в гоплитодроме, и будет участвовать в нём снова.
– Гоплитодром? А это что? – Гектору было стыдно, но этот вид спорта был ему незнаком. Впрочем, Клеант, похоже, тоже не слишком понимал, о чём речь.
– Не удивляйтесь, что не слышали о нём, – неслышно подошедший сзади Праксидам кивнул одному из борцов, который уважительно склонил голову, и продолжил: – Это бег в полном вооружении гоплита. Его ввели как раз на прошлых играх. Атлет должен пробежать дистанцию в один стадий, но при этом он надевает шлем, панцирь и поножи, и должен нести щит, меч и копьё, то есть он будет одет как гоплит в сражении.
Кто такие гоплиты, Гектору объяснять было не нужно. У Прокла дома было снаряжение, включавшее все упомянутые принадлежности, и в случае войны Прокл по призыву занимал своё место среди тяжеловооружённых пехотинцев.
Клеант про себя одобрил столь практичный вид спорта, припомнив, как армия гоплитов аргосского царя Фейдона наголову разгромила спартанцев в битве при Гисиях лет сто пятьдесят назад, о чём в Спарте не забыли до сих пор, хотя вспоминать об этом не любили. Клеант побрёл дальше вдоль границы гимнасия. Не перестававший радоваться Гектор присоединился к нему, и вместе они долго смотрели на тренирующихся атлетов, обсуждали громкие победы, рассказывали друг другу о своей жизни.
День постепенно уходил, остужая пылающие тела спортсменов и зрителей. Тени становились длиннее, а зов желудков – громче. Усталость тоже давала о себе знать, хотя о ней мальчишки думали в последнюю очередь. Гимнасий почти опустел, атлеты направились освежиться и отдохнуть в соседнее здание – палестру.
– Идём, – Гектор потянул Клеанта к палатке, – ужин, наверное, готов. Есть хочу – сил нет.
Впереди их ждало великолепное застолье, участники которого, впрочем не столько ели и пили, сколько наслаждались разговорами. Гектор почти ничего не слышал – наскоро перекусив, он пристроился между отцом и Клеантом и незаметно уснул.
Клеант оказался упорнее: он упрямо сидел и вслушивался в гул голосов, но собравшиеся больше обсуждали поэзию и художников, чем политику и войны. Люди словно решили забыть на время о проблемах, поджидавших их за пределами долины. Незаметно голоса стали отдаляться, и спартанец последовал в страну снов за своим новым приятелем.
Оба мальчика даже не почувствовали, как взрослые осторожно подняли их на руки и перенесли в палатку.
Люди начали просыпаться задолго до рассвета. Радостное предвкушение освещало их лица – не было никого, кто смотрел бы мрачно или недовольно. Собирались наскоро, перекусывая на ходу и глядя на небо: соревнования начинались с рассветом, и пропустить начало никто не хотел.
Широкий поток устремился на стадион. Многие уже были там, занимая места на склонах Кроноса, где был наилучший обзор. Похоже, кое-кто ночевал прямо на голой земле холма.
Гектор с отцом, Клеант и Праксидам пробрались к склону и заняли места недалеко от сокровищниц. Гектор оглядел стадион и поразился – народу было, наверное, не меньше двадцати тысяч.
Едва заметные проблески начинающегося утра позволили Гектору разглядеть прямоугольные очертания стадиона, вытянутого с востока на запад. Утрамбованная площадка была посыпана песком, посередине проходила беговая дорожка, которая начиналась недалеко от алтаря Зевса. Место старта отмечали небольшие столбики и плиты. Праксидам махнул в сторону стадиона:
– Длина дорожки – один стадий. Изначально бег на стадий был единственным на играх.
Продолжить он не успел. Из Альтиса показались агонофеты в пурпурных одеяниях с венками на головах. За ними следовали спортсмены, впереди которых шёл какой-то мужчина. Он подвёл атлетов к деревянному помосту на противоположной от Кроноса стороне стадиона. Они выстроились в линию и замерли. Зрители, почувствовав важность момента, также умолкли, глядя на заполнявшееся красками небо. Над долиной Олимпии воцарилась удивительная тишина, наполненная волнением, ожиданием и радостью. В центр стадиона вышли трубачи и подняли трубы.
Раздавшиеся в тишине сочные уверенные звуки прозвучали призывом к началу очередного великого праздника, и одновременно небо на востоке озарилось огненными всполохами.
Наступавший рассвет показался Гектору самым красивым из всех, что он видел. В долине, погружённой во мрак, люди застыли в ожидании, когда и их коснётся эта сияющая красота. Тьма постепенно рассеивалась, а когда солнце наконец появилось на востоке, осветив долину, вокруг раздались восторженные крики, отдающие дань этой первозданной красоте. Охваченные единым порывом люди радовались наступившему дню, выражая радость во всю мощь свои лёгких – воплями, криками и даже торжественным напевом. Тысячи человек сейчас ощущали себя единым существом, находившимся в тесном контакте с самим Зевсом и богом солнца Гелиосом.
Вскоре народ успокоился, и взоры всех устремились на арену. Началось представление атлетов. Гектор не знал имён, но слушал и слушал. Мужчина – официальный представитель Элиды – положил ладонь на затылок одного из атлетов и прокричал имя Тимасифея из Дельф.
– Все ли присутствующие согласны, что он свободный и достойный гражданин? – и повёл молодого человека по кругу вдоль стадиона. Глашатай прокричал эту фразу ещё два раза, но возражений не последовало, и он вернул Тимасифея на место.
– А что значит «достойный» гражданин? – спросил Гектор Праксидама. – И что будет, если кто-нибудь выступит против?
– По правилам в соревнованиях могут участвовать лишь свободные мужчины, родители которых тоже должны быть свободными людьми. Варвары и рабы состязаться не могут. Также нельзя нарушать режим подготовки к играм, и атлет не должен быть преступником. Если кто-либо из зрителей подтвердит, что одно из правил нарушено, спортсмена ждёт наказание. Это может быть порка или штраф, но главное – он исключается из соревнований. Правда, зритель тоже может солгать, и ему придётся несладко, если он будет уличён в клевете.
Церемония представления шла своим ходом. Только Милон и Дамарет, как уже побеждавшие в Олимпии, в ней не участвовали. Среди атлетов было несколько подростков лет пятнадцати-семнадцати. Их Гектор буквально пожирал глазами, мечтая оказаться рядом.
Первым шёл бег на стадий – главное соревнование Олимпийских игр. Накануне спортсмены с помощью жеребьёвки были разбиты на четвёрки. Теперь первые четверо заняли места на старте, а остальные терпеливо ждали своей очереди. Когда все четвёрки пробежали, состоялась новая жеребьёвка среди сильнейших бегунов: один из судей принёс кувшин с камнями, и атлеты вынимали их, внимательно глядя на что-то, изображённое на камне. Праксидам объяснил, что на каждом камне выбита какая-нибудь буква. Те спортсмены, чьи буквы совпадут, будут состязаться вместе. После этого этапа прошла новая жеребьёвка, и бег повторился. Победил Исхир из Гимеры.
Начались другие виды бега. Клеант наблюдал за каждым состязанием не просто с любопытством, но явно заинтересованно, словно что-то рассчитывая. Гектор не слишком увлекался бегом, однако когда в гоплитодроме победил Дамарет, быстрее всех пробежав дистанцию, мальчик радостно приветствовал теперь уже двукратного чемпиона.
Стоявший на бронзовом треножнике Дамарет улыбался, принимая от судьи пальмовую ветвь. Глаза его сверкали в прорезях шлема, украшенного серебряной инкрустацией. Спортсмен был покрыт потом и с трудом дышал, доспехи запылились, но победитель стоял, гордо подняв голову в бронзовом шлеме и твёрдо держа в руках бронзовый же щит.
Соревнования шли, не прерываясь. Один вид сменялся другим. Зрители топали, свистели, кричали и махали руками, приветствуя победителей, количество которых росло. Наибольший интерес вызвали у всех соревнования по борьбе, в которых выступал Милон. Они шли возле судейской трибуны, где была специальная площадка. Милон, подтверждая репутацию непобедимого борца, вновь и вновь повергал соперников на песок. Каллител, который был одним из самых молодых борцов, казался таким тщедушным на фоне Милона, что даже когда он проиграл, зрители приветствовали его – просто за то, что он не побоялся сразиться с чемпионом. Каллител невозмутимо склонил голову и в свою очередь поприветствовал победу Милона. Последний поединок состоялся между великим спортсменом и каким-то атлетом из Элиды.
В отличие от большинства борцовских поединков, этот длился недолго. Тела атлетов буквально лоснились от оливкового масла, которым они умастились перед боем с головы до пят. Стоя друг против друга на слегка согнутых в коленях ногах, борцы вытянули вперёд руки в ожидании начала схватки. Чуть вытянув шеи, они внимательно искали друг у друга слабые места. Борьба началась спокойно, будто Милон и не торопился победить, лишь время от времени проводя какой-либо захват или подсечку. Внезапно противник Милона оказался прижат к земле, и зрители завопили от восторга.
– Ещё два раза уложить на землю – и Милон победил! – заорал обычно сдержанный Клеант на ухо Гектору. Юный спартанец не мог не отдать дань уважения такой силе и мощи, какие демонстрировал уже не первый год знаменитый кротонец. Даже ему, далёкому от любви к борьбе, невозможно было оторваться от такого зрелища.
Между тем темп схватки возрастал. Иногда трудно было уследить за мелькающими руками и ногами, а скользкие тела позволяли проводить такие приёмы, какие казались при обычном ходе вещей просто невероятными. В какой-то момент голова элейца оказалась почти у земли. Он пытался сопротивляться, упираясь коленями и руками в землю, но его шея была обхвачена мощной рукой Милона, лицо налилось кровью, и он, не имея возможности дышать, прекратил борьбу и второй раз был брошен на землю. Третьего раза долго ждать не пришлось. Оба соперника изрядно разгорячились: Милон от предвкушения победы, которая уже почти была в его руках, а элеец – от страха, что поражение практически неизбежно. В отличие от соперника Милон обладал огромным опытом и не стал торопить события, решив использовать нервозность противника в свою пользу. Так и вышло: тот попытался провести приём, но при этом раскрылся, и Милон без труда провёл очередной захват, перехватив элейца поперёк туловища. Чуть приподняв его над землёй, кротонец подался вперёд всем телом и швырнул соперника на землю, после чего упал на него сверху и придавил его живот ногой. У Гектора заложило уши от криков, прокатившихся по стадиону. Сегодня, кто бы ни победил, именно Милон – главный чемпион. Это была его шестая победа!
Глашатай вышел на середину стадиона и трижды громко объявил: «Милон, сын Диотима из Кротона», после чего судьи поставили великана на бронзовый треножник возле трибуны и вручили ему пальмовую ветвь, одновременно возложив на голову белую ленту.
Ещё запомнились Гектору соревнования мальчиков: бег, борьба и кулачный бой. Он оторваться не мог от юношей, которым не было восемнадцати, а кое-кто был почти его сверстником. Но какими взрослыми они казались! Какое уважение зрителей вызывали! Когда объявляли победителей, они получали не меньше поддержки и одобрения зрителей, чем взрослые атлеты. Зависть нечасто посещала Гектора с такой силой, но сейчас он не мог не признать, что страшно им завидует. Он дал себе клятву как можно скорее оказаться на их месте.
Наступил вечер, и соревнования на стадионе закончились. Предстояла наиболее зрелищная часть – конные ристания. Ипподром располагался чуть южнее стадиона – между трибуной, где сидели судьи и Алфеем. Там была своя, намного более широкая, дорожка, а в центре располагались стойла для лошадей. К стартовой линии начали подъезжать тетриппы – колесницы, запряжённые четвёрками лошадей.
Представление участников отличалось от прежнего: объявляли имена владельцев и клички лошадей. Гектор обратился к Праксидаму и удивлённо спросил:
– А разве имена возниц не должны объявляться?
Праксидам усмехнулся – чуть презрительно, как показалось Гектору:
– Нет. Возницы, как правило, либо рабы, которым запрещено самостоятельно участвовать в соревнованиях, либо бедняки, у которых просто нет средств. Настоящие победители – это владельцы, которым принадлежат кони и колесницы. Так победу добывать намного проще, чем тренироваться день за днём, а потом подтверждать свою силу в борьбе с другими атлетами. В этих соревнованиях слава завоёвывается богатством, а не доблестью победителя. Раньше было по-другому, но гонки слишком опасны, и постепенно владельцы предпочли подвергать опасности слуг, а не себя. Кое-кто из них, правда, до сих пор рискует сам, но таких немного. Жизнь богатых слишком хороша, чтобы отдавать её ради венка.
Видно было, что такое положение вещей волнует не только Праксидама: сидящие поблизости мужчины согласно закивали, хором выражая одобрение.
Возницы тем временем заняли места на колесницах. Они, в отличие от других спортсменов, которые состязались обнажёнными, были в белых накидках. Каждая тетриппа состояла из лёгкой, открытой сзади повозки на двух колёсах. Одной рукой возница держался за поручень повозки, другой – за вожжи. Колесницы выстроились в линию.
Прозвучал сигнал трубы, и гонка началась. В воздух взметнулась пыль, почти сразу скрывшая колесницы, так что с трудом можно было различить цвета отдельных повозок. Они мчались вплотную друг к другу на огромной скорости, и грохот их не перекрывался даже гулом голосов болельщиков, не жалевших глоток. Возницы балансировали с трудом, каким-то чудом удерживаясь на повозке и одновременно управляя лошадьми. Упряжки находились в опасной близости друг от друга, постоянно сталкиваясь, так что уже через шесть кругов осталась лишь половина участников, а двое возниц так и остались лежать на земле, причём один – прямо беговой дорожке. Колесницы проехались по нему, и теперь даже помощь другого возницы, пытавшегося оттащить его на обочину, вряд ли могла его спасти.
Положенные двенадцать кругов сумели сделать всего три колесницы, из которых одна намного опережала других. Она выделялась на общем фоне тем, что в неё были запряжены четыре коня разной масти: гнедой, вороной, буланый и в яблоках.
– Победитель в гонке тетрипп – Клеосфен, сын Понтиса из Эпидамна, – объявил глашатай. – Его лошади – Феникс, Коракс, Кнакий, Самос.
Имя возницы, стоявшего возле треножника, не прозвучало. Впрочем, на голову ему возложили повязку из ткани. И пусть зрелище, недавно развернувшееся перед его глазами, действительно завораживало, Гектор ощутил лёгкое разочарование. Немного чести – получить венок, не прилагая усилий.
Уже начинало темнеть, и дневная жара почти спала. Напряжение уходило вместе с жарой, люди словно остывали, выплеснув за день столько эмоций, что сейчас казались опустошёнными. Даже взрослые зрители явно устали, а многие дети откровенно спали прямо на земляных трибунах Кроноса. Никто, однако, не уходил, ожидая последних соревнований игр – скачек.
По сигналу кони с развевающимися гривами понеслись по дорожке ипподрома, подгоняемые голыми пятками жокеев. Круг ипподрома они прошли на одном дыхании – так, по крайней мере, казалось, а потом их словно тьма поглотила. Гектор открыл глаза, ощутив лёгкий толчок отца, и с удивлением обнаружил, что задремал и пропустил чествование последнего победителя. Сумерки сгустились, даже масти лошадей различались с трудом. Соревнования закончились, зрители поднимались и покидали трибуны, живо переговариваясь и унося с собой впечатления незабываемого дня.
Следующий, заключительный день Олимпийских игр, был посвящён чествованиям победителей, жертвоприношениям богам и пирам. На этот раз отдохнувшей за ночь публике было дозволено увидеть действо, развернувшееся на территории Альтиса, возле алтаря Зевсу. Здесь, на деревянном столе, были разложены тринадцать венков – по числу дисциплин. Гектор увидел это, устроившись на плечах отца, поскольку иначе рассмотреть что-либо в толпе, заполонившей всё вокруг, не представлялось возможным. Не будь это Олимпийские игры, Гектор бы не позволил обращаться с собой, как с маленьким, но в данном случае у него не хватило духу отказаться. Впрочем, он был не единственным сыном, кого отцы поднимали ввысь, давая возможность насладиться зрелищем. Клеант, упрямо не желавший просить о том же Праксидама, в конце концов оказался на мощных плечах бывшего борца и замер, стараясь лишний раз не двигаться.
Судьи тем временем торжественно подвели победителей с белыми повязками на головах и пальмовыми ветвями в руках к столу, где лежали венки из листьев священного оливкового дерева. Откуда-то послышались песнопения, над головами собравшихся размеренно и торжественно плыли мелодии гимнов. Они славили богов и героев – в первую очередь Зевса и Геракла. Далеко не все слова были понятны: звучали песни на древнем дорийском диалекте, отчего ещё сильнее ощущалась связь событий нынешних и прошлых, зародившихся давным-давно, но переданных сквозь века многими поколениями.
Сама церемония отчасти повторяла то, что происходило на стадионе: агонофет объявлял имя победителя, имя его отца и город, откуда он приехал. Один за другим чемпионы подходили к судье, и тот возлагал им на голову поверх белой повязки оливковый венок. Толпа вопила во всю мочь, отдавая дань спортсменам, их силе и ловкости, мощи и храбрости, уму и терпению. Каждому новому имени зрители аплодировали изо всех сил. Земля, где стояли чемпионы, была усеяна цветами, а в воздухе, сопровождаемые музыкальными аккордами флейтистов, носились разноцветные ленточки: ветер швырял их в разные стороны, не давая опуститься вниз.
Гектор смотрел на запад, где солнце почти скрылось за деревьями и больше не ослепляло, как днём. Пир был в разгаре, и конца ему не предвиделось. Всюду пили вино, и никто не жалел мяса, хотя в обычные дни оно было редкостью для большинства присутствующих. Победители сидели рядом со всеми, весело хохоча и обмениваясь воспоминаниями о тренировках. Гектор, который уже не мог съесть ни кусочка, улёгся на траву. В наступающих сумерках он вспоминал и заново переживал наиболее яркие события вчерашнего дня – дня, который он запомнит на всю жизнь.
Гектор и Клеант сидели у костра подле группы взрослых. Помимо Прокла и Праксидама тут были уже знакомые мальчикам двое братьев Диадор и Финний, молодой эллин Меарон и многие другие.
Гектору хотелось поболтать с Клеантом, побольше узнать у него о Спарте, но тот лишь раздражённо цыкнул и уставился на погружённых в разговор мужчин.
А разговор, скорее даже спор, шёл жаркий – как огонь, что пылал тут же. Гектор почти ничего не понимал, а стоило ему ухватить нить одной темы, как появлялась новая, тут же уводя спор в сторону. Мальчик откровенно скучал, пропуская мимо ушей почти всё, лишь иногда выхватывая обрывки фраз:
– Как ты можешь так говорить? Я на своей шкуре испытал, что значит власть персов в Милете, и, поверь, если восстание начнётся, я первый его поддержу.
– Даже если оно начнётся, Меарон, это ни к чему не приведёт. Вы не сможете противостоять Персии.
– Мы объединимся…
– А когда вас завоёвывали, почему не объединились?
– Тогда всё было иначе…
– Ну, конечно, тогда вы больше боялись друг друга. А самые умные, вроде теосцев, просто бежали из Ионии.
– По-твоему, мы должны смириться? Неужели вам всё равно?
– Я вообще не понимаю, почему это должно нас касаться. Милет всегда гордился своей независимостью и богатством, так пусть и выпутывается сам! – ехидно заметил Диадор.
– Ты неправ, это касается всех, – Меарон разгорячился. – Дарий ищет союзников для похода против скифов. Он хочет захватить наши колонии на побережье Понта, а они не только наши, но и ваши торговые партнёры.
В отличие от Гектора, Клеант слушал внимательно, ловя каждое слово. Раньше он мало слышал о Персии – в Спарте эта тема не была популярна. Но теперь на миг мальчику показалось, что такое равнодушие не совсем верная тактика: судя по беседе, сила и могущество Персии были реальной угрозой. Это вполне соответствовало тому, что Клеант слышал в Олимпии последние несколько дней. Далёкие скифы и понтийские эллины не слишком его беспокоили, как и торговля с окружающим миром, ведь Спарта вполне обеспечивала себя сама, но если начнётся война, то коснётся она всех. Войны были возведены в Спарте в ранг священный, и долг всякого гражданина – участвовать в них для защиты родины. Детей с колыбели готовили к воинской службе, страна всё время находилась в состоянии боевой готовности. Среди полисов Эллады не было равных Спарте в умении воевать и побеждать. Но если Персия так могущественна, то война с ней может обойтись очень дорого…
Мысли Клеанта прервал взрыв хохота. Темы войны плавно перетекли в иную, более фривольную область взаимоотношений, и изрядно захмелевшие мужчины наперебой делились байками из жизни реальных и вымышленных людей. Клеант нахмурился – ему хотелось больше узнать о событиях, потрясавших мир, но поделать он ничего не мог. Впрочем, сумерки уже давно сменила ночная тьма, и мерцавшие костры постепенно гасли, отмечая не только конец ночи, но и финал Олимпийских игр. Завтра с утра люди начнут разъезжаться по домам, наполненные воспоминаниями, эмоциями и мечтами. Завтра он расстанется с Гектором, который был неплохим спутником эти три дня, пусть и слишком болтливым. Но главное, он больше не увидит Праксидама, и от этого его одолевали странные чувства. Спартанец был уверен, что Праксидаму нравилось с ним общаться, делиться опытом и сведениями, давать ненавязчивые советы. Вот только завтра пути их разойдутся, и вряд ли они увидятся вновь. На мгновение Клеант представил, что будет, если завтра он уедет вместе с Праксидамом на его родную Эгину, но эта мысль тут же улетучилась. Нет, это было бы предательством своей страны, и Праксидам, конечно, возненавидит его, если узнает о подобных идеях. Клеант решительно мотнул головой и решил, что уйдёт завтра перед рассветом, пока все спят.
Разговор у костра почти прекратился, лишь Прокл и Праксидам тихонько переговаривались друг с другом. Клеант поднялся, разбудив неведомо когда задремавшего Гектора, и подошёл к взрослым.
– Я иду спать, – голос Клеанта сорвался, и он помедлил. – Хотел попрощаться… – он повернулся к Гектору: – Пока, Гектор.
Гектор в ответ что-то промычал и снова закрыл глаза.
Потом Клеант, обернувшись к Праксидаму, выдавил:
– Спасибо за всё.
Старик внимательно посмотрел на мальчика и кивнул ему:
– Прощай, Клеант. Рад был познакомиться. Жаль, что так мало времени… – он тоже поднялся и, шагнув к мальчику, положил руку ему на плечо. – Не думаю, что когда-нибудь буду в Спарте, но, может быть, мы оба снова приедем сюда через четыре года. Кто знает.
Клеант моргнул, кивнул Проклу и пошёл к своей тростниковой подстилке. Эти игры закончены, но теперь парень точно знал, что на следующих он будет не просто зрителем, а участником. Никто не помешает ему показать, на что он способен.