11:45 АМ
Людей удовлетворить невозможно. Те, у кого мало, хотят, чтобы стало много. А у кого много, хотят еще больше. А получив еще больше, желают быть счастливы малым, однако неспособны сделать для этого усилие.
Неужели они не понимают, как просто устроено счастье? Чего хочет, например, эта мелькнувшая мимо девушка в джинсах и белой блузке? Куда она так спешит? Какая безотлагательная надобность не дает ей созерцать этот ясный солнечный день, морскую синеву, пальмы вдоль набережной, детей в колясках?
«Не беги, девушка! Все равно не убежишь, не спрячешься от двух самых главных явлений в жизни человека – от Бога и от смерти. Бог сопровождает каждый твой шаг и досадует, что ты не обращаешь внимания на чудо жизни. А смерть? Ты ведь только что прошла мимо трупа и ничего не заметила».
Игорь уже несколько раз прошел мимо того места, где было совершено убийство. Но в какой-то момент понял, что своим мельканием может навлечь на себя подозрения, и решил отойти на почтительное расстояние метров в двести и наблюдать оттуда, опершись на перила ограждения и надев темные очки (они не только спасают от яркого света, но и служат здесь, среди знаменитостей, атрибутом статуса).
Удивительно – уже почти полдень, а никто пока не заметил мертвое тело на центральном проспекте города, к которому сейчас приковано внимание всего мира.
Но вот к скамейке подходят мужчина и женщина и, увидев, что девушка не работает, в гневе принимаются на нее кричать. Мужчина – это, вероятно, отец – яростно трясет Спящую Красавицу за плечи. Женщина наклоняется над ней, закрывая обзор.
Игорь знает точно, что сейчас будет.
Раздастся пронзительный женский крик. Отец отпрянет в ужасе, выхватит из кармана мобильник. Мать начнет тормошить девушку, не подающую признаков жизни. Соберутся прохожие. Вот теперь, сняв свои черные очки, и он может подойти поближе – еще один из многих любопытствующих.
Отстранив плачущую мать, которая обнимает девушку, какой-то молодой человек пытается сделать искусственное дыхание, но тут же оставляет свои попытки – лицо Оливии уже успело приобрести легкую синюшность.
– Вызовите «скорую»! Вызовите «скорую»!
Несколько человек одновременно набирают один и тот же номер, все сознают свою нужность, важность, отзывчивость. Уже слышен приближающийся вой сирен. Мать кричит все громче и надрывней, отталкивая тех, кто пытается ее успокоить. Кто-то обхватывает бездыханное тело, пробуя приподнять и усадить мертвую девушку, другой советует не тратить времени, пусть лежит как лежит – слишком поздно что-либо предпринимать.
– Ясное дело, передозировка наркотиками, – замечает третий. – Нынешняя молодежь…
Остальные кивают, соглашаясь. Игорь продолжает бесстрастно наблюдать за тем, как подъехавшие парамедики достают из машины дефибрилляторы, пытаются провести реанимацию, а старший над ними молча смотрит, понимая, что ничего уже сделать нельзя, но не препятствует их усилиям, чтобы его подчиненных не обвинили в халатности. Носилки с телом Оливии задвигают в салон «скорой», мать цепляется за них, санитары после недолгого сопротивления разрешают ей сесть в машину, и та срывается с места.
С того момента как родители обнаружили свою дочь, и до отъезда «скорой» прошло никак не больше пяти минут. Оторопелый отец стоит на прежнем месте, не зная, куда ему идти и что делать. Тот, кто высказался недавно насчет наркотиков, подходит к нему и, не понимая, с кем разговаривает, повторяет свою версию случившегося:
– Ничего особенного. Такое бывает здесь чуть ли не каждый день.
Отец не реагирует. Сжимает в руке телефон и смотрит в пустоту. Он либо не понял, либо не знает, что же такое бывает здесь чуть ли не каждый день, либо находится в шоковом состоянии, стремительно перебросившем его в то неведомое измерение, где душевной боли не существует.
И толпа исчезает так же стремительно, как возникла. Остаются лишь двое мужчин: один – с зажатым в руке телефоном, другой – в темных очках.
– Вы знали эту несчастную? – осведомляется Игорь.
Ответа нет.
Лучше всего последовать примеру остальных – и продолжать прогуливаться по набережной Круазетт, наблюдая за тем, что происходит в Каннах в это солнечное утро. Игорь и сам не в силах объяснить себе, что испытывает сейчас, разрушив вселенную, которую не смог бы восстановить, даже будь он всемогущ. Заслуживает ли этого Ева? Девушка – он знает, что ее звали Оливия, и это беспокоит его, ибо она перестала быть всего лишь безымянным лицом в толпе, – могла бы произвести на свет гения, который изобрел бы средство против рака или придумал бы, как сделать так, чтобы на земле наконец установился мир. Он, Игорь, пресек бытие не одного человека, а всех поколений, которые могли бы родиться от него. Неужели любовь, как бы неистова и велика она ни была, способна оправдать такое?
Он ошибся с первой жертвой. Она никогда не станет известием, Ева не получит его сообщение.
«Думать тут не о чем: что случилось, то случилось, – сказал он себе. – Готовься пойти дальше и пройти дольше. Девушка стала жертвой твоей огромной любви. Оглянись по сторонам, посмотри, что происходит в городе, веди себя как ни в чем не бывало – свою чашу страданий ты уже испил и теперь имеешь право жить уютно и покойно. Ты – на Каннском кинофестивале. Ты готовишься».
Даже будь он в купальном костюме, добраться до берега было бы трудно. Судя по всему, каждый отель владеет огромными пространствами песчаных пляжей и расставляет там свои топчаны и зонтики, метит своими логотипами, посылает туда своих официантов и охранников, которые требуют предъявить ключ от номера или иное доказательство того, что ты входишь в число постояльцев. Под огромными белыми навесами проходят презентации нового фильма, нового сорта пива или нового косметического средства. Там люди одеты «нормально», то есть мужчины – в ярких цветастых рубашках и светлых брюках, а женщины – в легких платьях, в бермудах и в туфлях на низком каблуке.
Те и другие – в темных очках. Ни те, ни другие не демонстрируют своей физической привлекательности, ибо представители Суперкласса давно перешли эту грань и всякий «напоказ» выглядел бы в их глазах в лучшем случае нелепо и жалко.
Игорь отметил еще, что все они не расстаются с мобильными телефонами – это важнейшая часть их снаряжения.
Очень важно принимать звонки, ежеминутно прерывая разговор, чтобы ответить на вызов, не имеющий на самом деле никакой срочности, или набрать пространный текст эсэмэс-сообщения. Давно позабыв, что эти три буквы расшифровываются как short message service, люди щелкают по маленькой клавиатуре сотового телефона так, словно это пишущая машинка. И разве имеет значение, что дело это неудобное и довольно утомительное и что от него болят пальцы?! Не только в Каннах, но и по всему миру в этот самый миг эфир заполнен такими вот, например, восклицаниями: «Привет, любовь моя, я проснулся сегодня с мыслью о тебе, как хорошо, что ты есть в моей жизни!», или: «Буду через десять минут, приготовь обед и отправь белье в прачечную», или: «Здесь смертная тоска, но больше пойти было некуда, а ты где?»
Проговорить это все можно за десять секунд, а набрать и отослать – самое меньшее минут за пять, но так уж устроен мир. И кому же это знать, как не Игорю, зарабатывающему сотни миллионов долларов благодаря тому обстоятельству, что телефон давно уже перестал быть средством связи: его незримый провод превратился в ариаднину нить, в способ удостовериться, что ты не один на этом свете, и доказать всем остальным собственную значимость.
И этот механизм ведет мир к полному слабоумию и вырождению. Хитроумная система, созданная в Лондоне, каждые три минуты и всего за пять евро в месяц предлагает такую услугу: перед тем как начать разговор с человеком, на которого вы хотите произвести впечатление, нужно сначала позвонить по определенному номеру и активировать систему. И тогда посреди вашего разговора раздастся трель, вы достанете телефон из кармана, прочтете сообщение и скажете: «Ничего, это может подождать» (конечно, может: сообщение содержит всего три слова: «По вашей просьбе» и час). Ваш собеседник почувствует себя лицом более значительным, и деловые переговоры пойдут веселей, ибо он знает, что имеет дело с очень занятым человеком. Через три минуты придет новое сообщение, напряжение возрастет, и вы сами вправе решить, разойтись ли минут на пятнадцать или снова показать, как вам важен этот разговор.
И лишь в одной-единственной ситуации мы соглашаемся выключить телефон. Нет-нет, не на официальном обеде, не на театральной премьере, не в зале кинотеатра, когда на экране – самый напряженный эпизод, и когда каждому из нас приходилось слышать мелодичный сигнал вызова. Но только в тот миг, когда при посадке в самолет слышится всегдашнее вранье: «Во избежание помех просим вас во время полета не пользоваться телефонами», – мы способны испугаться, поверив, что это на самом деле так.
Игорю ли не знать, когда был сотворен этот миф: давным-давно авиакомпании задались целью во что бы то ни стало внедрить в обиход разговоры по телефону с борта самолета. Минута стоила десять долларов, а система соединения была та же самая, какую используют операторы сотовой связи. Ничего из этого не получилось, но исключить этот пункт из списка запретов, читаемого стюардессой перед взлетом, просто позабыли. И никто не знает, что в каждом самолете найдется непременно два-три человека, не ставшие отключать свои сотовые, что ноутбуки выходят в интернет через ту же систему, которая позволяет функционировать мобильным телефонам, – и нигде, ни в одной стране мира авиакатастрофы по этой причине пока не случилось.
Теперь эту легенду пытаются несколько модернизировать и привести в соответствие с реальностью, в то же время удерживая цены на заоблачных высотах – по сотовым можно звонить, если будет использована навигационная система самолета. Стоить будет вчетверо дороже. Никто толком не объясняет, что это такое – «навигационная система самолета…». Но если люди позволяют себя обманывать, то это в конце концов их личное дело.
Игорь идет дальше. Воспоминание о том, как в последний раз взглянула на него Оливия, вселяет в душу тревогу, но он старается поскорее забыть об этом.
Охранники, темные очки, бикини, одежда, выдержанная в светлых тонах, драгоценности, люди, которые торопятся так, словно им в это утро предстоит какое-то важное дело, фотографы на каждом шагу, пытающиеся выполнить неисполнимую задачу и заснять нечто новенькое и невиданное, бесплатные газеты, журналы и пресс-релизы, рассказывающие о фестивале, распространители буклетов, обращенных к тем простым смертным, которых не пригласили под белые навесы, и рекламирующих рестораны на склоне холма, где никто не говорит о том, что случилось сегодня на набережной Круазетт, и где модели снимают вскладчину квартирку, надеясь, что их пригласят на кастинг и жизнь их волшебно преобразится.
Все это так ожидаемо. Все это следовало предвидеть. Если он решит сегодня прийти на одну из этих презентаций, никто не станет чинить ему препятствий, потому что час еще ранний и промоутеры опасаются, что публика не соберется. Однако уже через полчаса охранники получат строгий приказ пропускать только красивых девушек без спутников.
Так отчего бы и не попробовать?
Повинуясь внутреннему побуждению, ибо он выполняет здесь некую миссию, Игорь спускается вниз, но дорожка приводит не на берег, а к огромному белому шатру с пластиковыми окнами, кондиционированным воздухом, расставленными внутри светлыми столами и пока еще не занятыми стульями. Один из охранников у входа спрашивает, имеется ли у него пригласительный билет, и он отвечает: «Имеется». Роется в карманах, делая вид, что ищет приглашение. Девушка в красном осведомляется, чем она может помочь.
Он протягивает ей свою визитную карточку с логотипом компании и словами «Игорь Малеев, президент». Уверяет, что, конечно, занесен в список, но оставил пригласительный билет в отеле – забыл захватить его с собой после нескольких деловых встреч. Девушка отвечает: «Добро пожаловать», – и жестом приглашает войти – она давно уже овладела искусством оценивать людей по их манере одеваться, а кроме того, слово «президент» в любом уголке мира значит одно и то же. А тут – еще и президент российской компании! Все знают, что богатые русские очень любят показывать, что просто купаются в деньгах. Она даже не сверяется с перечнем гостей.
Игорь входит и направляется к бару – под этим белым полотняным навесом есть все что душе угодно, включая танцпол, – и заказывает ананасовый сок, потому что по цвету он гармонирует с интерьером.
И еще потому, что из стакана, украшенного маленьким японским зонтиком, торчит черная трубочка-соломинка.
Он присаживается за один из пустующих столиков. Среди немногочисленных пока гостей заметен человек лет за пятьдесят с крашенными под цвет красного дерева волосами, ненатурально бронзовой кожей, чрезмерно рельефной мускулатурой, развитой не спортом, а изнурительными упражнениями в одном из тех фитнес-клубов, что обещают своим клиентам вечную молодость. На нем поношенная футболка, а рядом с ним сидят еще двое мужчин в строгих, безупречно сшитых костюмах-тройках. Эти двое поворачивают головы к вошедшему, а Игорь отводит глаза. Оценив его, оба теряют к нему интерес.
Игорь же продолжает наблюдать, пользуясь тем, что темные очки скрывают направление взгляда.
На столике перед человеком в футболке лежит телефон, а оба его спутника беспрерывно отвечают на звонки своих мобильных.
Интересно, что такого непрезентабельного субъекта – почти оборванца, урода, считающего себя красавцем, – не только впустили сюда, но и усадили на почетное место. Телефон его отключен. Вокруг вьется официант, то и дело осведомляясь, не угодно ли чего-нибудь. Крашеный не удостаивает его ответом, обозначая отказ лишь движением руки. Игорь понимает, что это – птица очень, очень высокого полета.
Он протягивает официанту, который ставит на стол прибор, купюру в пятьдесят евро и, глазами показав в сторону человека в голубой майке, спрашивает вполголоса:
– Кто это такой, не знаете?
– Джавиц Уайлд. Большая шишка.
Ах, вот как. Что ж, тем лучше. Это вам не безвестная девчушка, продающая кустарные сувениры. Джавиц Уайлд подходит идеально. Он – не знаменитость, но какая-то шишка. Один из тех, кто решает, кому стоять в свете юпитеров, но сам-то он туда не стремится, ибо знает себе цену. Один из тех, кто дергает за ниточки, заставляя своих марионеток считать себя избранниками, которым завидует весь мир. Дергает, а потом в один прекрасный день без объяснения причин перерезает шнурочек, и куклы безжизненно и бессильно падают.
Он из Суперкласса.
А это значит: друзья у него ненастоящие, зато враги – самые что ни на есть подлинные.
– Еще один вопрос. Как, по-вашему, допустимо разрушать миры во имя великой любви?
Официант смеется:
– Вы – Господь Бог или гей?
– Ни то, ни другое. Но спасибо, что ответили так, как ответили.
Он понимает, что действовал неправильно. Во-первых, для оправдания того, что он делает, он не нуждается ни в чьей поддержке. Он думает так: если все когда-нибудь умрут, почему бы кому-то не потерять жизнь во имя великой любви? Так повелось от начала времен, когда мужчины жертвовали собой, чтобы прокормить свои племена, а девственниц отдавали жрецам, чтобы умилостивить драконов или богов. А во-вторых, он совершенно напрасно привлек к себе внимание постороннего человека, выказав интерес к гостю в футболке.
Официант, разумеется, уже забыл об этом, и все же не следует рисковать без нужды. Игорь говорит себе, что все это вполне естественно: на кинофестивале все про всех хотят знать всё, и за эти сведения принято платить. Он делал это сотни раз по всему миру, и, можно не сомневаться, кто-то платил официанту, чтобы узнать про него, Игоря. Официанты не только привыкли к такому поведению, но и ожидают его.
Нет, он ни о чем не собирается вспоминать. Перед ним – очередная жертва. Если удастся довести план до конца и официанта будут допрашивать, он, конечно, скажет, что все, мол, в этот день было как всегда, разве что какой-то посетитель осведомлялся, позволительно ли ради великой любви разрушать другие миры. А может быть, он уже и забыл про эту фразу. Полицейские спросят: «Как он выглядел?», а он ответит: «Не обратил внимания, но точно – не гей». Полицейские привыкли, что в эти дни в барах сидят интеллектуалы, собирающие материал для зубодробительных исследований о, например, социологических аспектах Каннского кинофестиваля.
И все же одно его тревожило.
Имя. Имена.
Ему уже приходилось убивать раньше – по приказу и с благословения своей страны. Он не знает, скольких именно, он редко видел их лица и никогда – ни разу в жизни – не спрашивал, как их зовут. Ибо это означало бы увериться в том, что перед тобой – живое существо, а не противник. Имя превращает абстрактное понятие «враг» в нечто уникальное и особенное, имеющее прошлое и будущее, предков и, возможно, потомков, переживающее взлеты и падения. Человек есть его имя, он гордится им, он повторяет его тысячи раз на протяжении жизни, он выделен им и опознан. Это первое, что он научается произносить после слов «мама» и «папа».
Оливия. Джавиц. Игорь. Ева.
А у духа имени нет, он на какой-то срок заключен в оболочку этого тела и однажды покинет его, и когда на Страшном суде предстанет Господу, тот и не подумает осведомиться: «Ты кто?» – а спросит лишь: «Ты при жизни любил?» Суть бытия заключена именно в этом – в способности любить, а не в имени, которое мы носим с собой в паспортах, визитных карточках, водительских удостоверениях. Великие мистики меняли себе имя, а иногда и вовсе навсегда отказывались от всякого имени. Когда Иоанна Крестителя спросили, кто он, в ответ услышали: «Глас вопиющего в пустыне». Повстречав своего будущего сподвижника, Иисус пренебрег тем, что тот всю жизнь отзывался на имя Симон, и стал называть его Петр. Моисею, спросившему имя Бога, было сказано: «Я есмь».
Быть может, надо подыскать себе другую жертву. Довольно и того, что у первой было имя – Оливия. Однако в тот же миг Игорь чувствует, что отступать нельзя и некуда, хоть и решает никогда больше не спрашивать имя той галактики, которую собирается уничтожить. Отступать нельзя, потому что это будет несправедливо по отношению к бедной, совершенно беззащитной девушке на пляже – добыче столь легкой и столь сладостной. Ему брошен новый выбор, принявший обличье этого вот псевдоатлета: у него крашенные в цвет красного дерева волосы, скучающий взгляд и, судя по всему, реальная власть. С ним справиться будет гораздо труднее. Двое в костюмах-тройках – это не просто помощники: видно, как они постоянно вертят головами, оглядывая пространство вокруг, фиксируя все происходящее. Если он, Игорь, хочет быть достойным Евы и справедливым к Оливии, придется показать свою отвагу.
Он оставляет соломинку в бокале. Скоро здесь будет людно и шумно. Надо лишь подождать до тех пор, пока павильон заполнится людьми, а это не займет много времени. И точно так же, как он не планировал уничтожение мира средь бела дня, на набережной Круазетт, он и сейчас не знает, как исполнит свое намерение. Однако чутье подсказывает, что место выбрано безошибочно.
Он больше не думает о бедной девушке с набережной: в кровь впрыснут адреналин, сердце бьется учащенно, он доволен и возбужден.
Джавиц Уайлд не станет тратить время на то, чтобы бесплатно поесть и выпить на очередном из бесчисленных «мероприятий», куда его приглашают из года в год. Если уж он сидит здесь, значит, ему что-то нужно. Что-то или кто-то.
И это будет для Игоря железным алиби.