Конец Пути
Велика, крепка и прозрачна была алмазная скала – тысяча шагов в длину, тысяча в ширину и столько же в высоту. Сияла она в свете солнца единым, монолитным кристаллом. Казалось, нет силы, способной повредить ей, нанести на незамутненную поверхность хотя бы малую царапину.
Раз в тысячу лет подходил к скале почтительный жрец в пурпурном одеянии – избранный из сотен тысяч достойных – и слегка касался ее рукой. И проводил он после этого весь остаток жизни в посте и молитве – ибо не каждый может оставить истинный след в истории мироздания. Тысячу тысяч таких скал источили до основания неисчислимые поколения жрецов. Небосвод поседел от дряхлости, и погасли звезды, а новые не зажглись, когда остался на земле один Бхима.
Был Бхима черноволос и желтолиц, а темные глаза его горели внутренним огнем. Хромал он на правую ногу, потому что была она короче левой. Голоса Бхимы не слышал никто – потому что не с кем было ему разговаривать и некого слушать.
Вечное солнце и дыхание Бхимы согревали мир – пустой и равнодушный. Только Бхима мог почувствовать свежесть весеннего ветра и душный зной пустыни, холод высокогорных следов и горячее дыхание земных недр, свежесть плода дынного дерева и обжигающую горечь перца. Только ему под силу было ощутить запах распускающихся весенних цветов и прелой листвы, морской соли и дымящейся на горных склонах серы.
Лишь один аромат не знал Бхима – дыхание смерти и запах трупа врага – ведь не было у Бхимы врагов. Не было у него и друга, спутника, собеседника – ведь в прошлой жизни был он драконом, пожиравшим миры, и не помнил мать свою, и отца – хотя ведал многое. А первое, что увидел он в этом воплощении – прекрасный цветок лотоса на водной глади, и себя – сидящим в нем.
Неспокоен был Бхима, сжигал его внутренний огонь, и жажда, и стремления. Восходил он к вершинам самых высоких гор, поднимался на величайшую гору Сумеру, и шагал в пропасть – но не падал камнем на острые скалы, а шел по воздуху, как по земле. Опускался он на дно океанов, надеясь найти там живое существо – но и в полной тьме глубин, где весь океан, казалось, давит на него, не встретил он ни одного ничтожнейшего создания.
Встречались в горах пещеры, полные алмазов и изумрудов, рубинов и бирюзы, плескалась волна на отмелях, розовеющих от кораллов, и вдосталь было жемчуга в потайных гротах, но никто не стерег сокровища – все они были во власти Бхимы.
Прекрасны были зеленые леса – без конца и без края, привольны степи, широки и полноводны реки. Снег сверкал на вершинах черных гор, и облака царственными башнями плыли по небу. Сверкали молнии, и гремел гром, шел дождь, и налетал ураган – но не понимал Бхима, зачем все эти чудеса ему одному.
Дымились высокие вулканы, и моря лавы исторгались из их недр. Ходил Бхима по раскаленным морям, ноги его обугливались, но не могла эта боль заглушить страдания его души.
Изнурял себя Бхима тысячелетними постами среди вечно цветущих садов – но только ярче разгорался его дух. Мог он взглядом разгонять облака и вызывать ураганы, двигать горы усилием воли, превращать тусклые камни в золото, а золото – в труху, но не радовало это Бхиму. Ибо не понимал он, для чего живет и страдает, для чего могущество его и боль. И сверкало в лучах солнца золото, и скрипел на зубах прах – но что золото, что прах оставляли Бхиму равнодушным.
Так внятны стали связи этого мира Бхиме, что, закрыв глаза, перемещался он за тысячу шагов от того места, где был прежде, и затем на тысячу тысяч шагов, и еще дальше. А потом и не закрывая глаз шагал он, куда ему хотелось – и расступалась ткань мироздания навстречу ему, подчиняясь его воле.
Не было в мире силы, неподвластной Бхиме. Только над собой он был не властен, и горько ему стало созерцать себя, и мир вокруг. Поднял Бхима руку, указал на солнце, и погасло сияющее светило. Погрузился во тьму мир, но не принесло это покоя Бхиме – ведь мог он на ощупь различать камни, и слышать шелест своих шагов по песку, и плеск волны – а больше звуков в мире не осталось.
Тогда создал Бхима из гранита колесо, начертав на нем: «Ом мани пад ме хум», и вращал это колесо так, что раскалилось оно, и сияло подобно солнцу, развеивая тьму на много тысяч шагов вокруг. Огненные буквы на колесе горели подобно алмазам.
Жаркий ветер шел от колеса, шелестели листья деревьев бодхи на этом ветру.
И в свете колеса, повторяя мантру, прозрел Бхима свои предыдущие воплощения и понял, почему не может умереть. Не заслужил он этого, ибо путь его был страшен – ведь воплощал он мировое зло, подчинял волю других, противился судьбе и предавался гордыне. Последним существом в мире остался он – не было для его духа другого пристанища.
Тогда впервые услышал мир голос Бхимы, произнесшего:
– Раскаиваюсь я в делах своих.
– Зачем скорбеть о том, что было и чего не было? – отозвался голос, Бхиме не принадлежавший, и этим удививший его несказанно. – Мир есть страдание, а желание – зло. Откажись от желаний – и станешь благ.
Так принял Бхима помощь извне, чего не бывало никогда прежде, от тех, кто уже прошел свою часть пути. Перестал он желать могущества, двигать взглядом горы, шагать через моря, отказался от всех сокровищ мира и от самого мира. Просветление снизошло на него, и последнее существо было избавлено от оков сансары – к вящей радости Бодхисатв. Отказался Бхима от деяний и вступил в Нирвану, последним из живых существ став Буддой и избавившись от страданий. Махакальпа закончилась, и Путь был завершен.