Плутоний для Фиделя. Турецкий гром, карибское эхо. Глава I. Штормовое предупреждение (А. А. Гранатова, 2013)

Над всей Атлантикой безоблачное небо

Пилот специального подразделения авиации, майор Ричард Хейзер поднял самолет в воздух, когда над континентом еще сгущалась ночная мгла. Перед тем как выйти на взлетное поле авиабазы ВВС США в Калифорнии, Хейзер, подтянутый и высокий брюнет с высоким и открытым лбом, уронил взгляд на болтающийся настенный календарь, где строгие цифры украшались феерическими фотографиями штурмующих небесную бездну американских самолетов. «Незасекреченные модели», – Хейзер незаметно улыбнулся углами рта, продолжая изучать календарь: его стальной красавец Lockheed U-2, или просто У-2, как крылатую машину окрестили в Союзе, на календаре не значился.

За пару минут до команды «стартуйте!» Хейзер коснулся шершавой рукой прозрачной рамки, обозначающей на календаре дату, и передвинул ее на 14 октября 1962 года. Бортовой хронометр отсчитывал секунды едва заметного рассвета. Пилот надел шлем, очки, перчатки. Руки легли на штурвал. Густая, как сливки, влажная пелена укрывала Флоридский пролив, в направлении которого майор Ричард вел машину. Отсюда, с авиабазы Эдвардс, до береговой линии Кубы – считаные минуты лету, если держать курс строго на юг. Слева от шумно разрезающего предрассветное небо лезвиями крыльев «Локхида» пролегали Багамские острова, куда на отдых стекались напыщенные джентльмены со щебечущими длинноногими леди со всего мира. Укрытые соленой фатой ночного тумана, дремали острова Большая Абака и остров Андрос. Встречный ветер был вполне терпимый, погода благоприятствовала полету.

Октябрь 1962 года начался с проливных дождей и тоскливой затяжной облачности, так что поступил приказ из разведцентра, – временно отложить аэрофотосъемку. Президент США Джон Кеннеди и директор ЦРУ Джон Маккоун, занявший свою должность в ноябре 1961 года, к такому решению пришли одновременно, оба были не в пример предшественникам – Дуайту Эйзенхауэру и Алену Даллесу – настроены куда как менее враждебно против Кубы, а после того как Ален Даллес провалил в апреле 1961 года операцию «Сапата-Мангуста» в кубинском заливе Свиней и Кеннеди попросил именитого разведчика подать в отставку, стало очевидно, что Фидель Кастро оказался крепким орешком и с ходу на Кубе политический режим не поменяешь.

«Полеты можно продолжить, как только погода улучшится, – сухо заметил Кеннеди, пристально глядя на Джона Маккоуна. – Сейчас в них нет острой необходимости. В сентябре советский лидер Никита Сергеевич Хрущев в заявлении ТАСС объявил, что «на Кубе советского наступательного вооружения и ракет нет». – «Вы в это верите? – Джон Маккоун вскинул брови. – Можно ли доверять русским?»

Профессиональный атомщик и новый директор ЦРУ, Джон Маккоун был единственным в окружении Кеннеди, кто в преддверии Карибского кризиса вопреки всем данным собственной разведки, ничего подозрительного не обнаруживавшей, твердил, что на Кубе должно находиться советское наступательное вооружение.

«Если его там до сих пор нет сегодня, то оно появится там завтра. Понимаете, это очень удобно, – объяснял свою мысль Маккоун. – Советская военная база под боком у нас. Это сразу же изменило бы геополитический баланс сил в пользу русских». – «Вы верите, что подобный прыжок через океан возможен? Под нашим-то пристальным контролем?» – возражали Джону Маккоуну высшие чины в Пентагоне. Директор ЦРУ пожимал плечами: «Не знаю, как они это сделают, но это фантастически выигрышная для Союза позиция!» – «Думаете, Хрущев способен на подобный риск?» – «Эта игра стоит свеч!»

Еще 23 августа 1962 года Джон Маккоун направил президенту США меморандум, в котором изложил гипотезу: на Кубу возможна перевозка советского оружия морским путем, и, возможно, именно сейчас советские суда, которые туда идут, груженные якобы сельскохозяйственной техникой, на самом деле везут туда оружие. «Но чтобы обслуживать серьезное оружие наступательного характера, нужны люди, – заметил Кеннеди, ознакомившись с меморандумом директора разведки. – Кубинцы с подобной техникой незнакомы. Значит, русским потребуется тайно перевозить на Кубу целые армейские части и подразделения! Но где они спрячут огромное количество солдат? Да и переход через Атлантику – неблизкий!»

В ответ на президентский скепсис Маккоун поставил военно-практический эксперимент. Несколько подразделений американских солдат поместили в трюмы различных судов и покатали в тропических водах. На третьи сутки такого «круиза» у военных начались массовые приступы всевозможных заболеваний – от головокружений и теплового удара до лихорадки и расстройств желудка. «Значит, моя гипотеза на практике неосуществима», – устало подумал Маккоун, и его агрессивный настрой по отношению к Острову свободы поубавился. Но ненадолго. Червь сомнения продолжал грызть аналитический мозг Джона Маккоуна. 7 сентября 1962 года, еще не имея на руках таких объективных данных, как, скажем, аэрофотосъемка, директор ЦРУ, находясь во Франции, направил в штаб-квартиру ЦРУ в США шифротелеграмму, последняя фраза которой звучала так: «Возможно, на Кубе уже находится советское оружие, возможно, ракеты малой дальности» (см. С. Микоян, Анатомия Карибского кризиса, М., 2006, фотодокумент на стр. 172).

Когда же сентябрь 1962 года зарядил дождями и шквалами, директор ЦРУ приказал разведывательной авиации прекратить полеты над Кубой. «Только горючее зря тратим. Да и президент Кеннеди считает, что с этим можно повременить, тем более что советский лидер Никита Хрущев в начале сентября заверил весь мир через ТАСС, что никакого советского оружия на Кубе нет и быть не может».

Не горел нетерпением взять реванш после провала Эйзенхауэром и Даллесом операции в заливе Свиней и президент США Джон Кеннеди, его больше заботили начинающиеся выборы в Конгресс. Не считал Кубу приоритетным направлением во внешней политике и министр обороны в правительстве Кеннеди, аналитик Роберт Макнамара, пришедший на свой пост из бизнеса, из совета директоров автомобильного концерна «Форд».

И все же политическое завещание президента Эйзенхауэра ликвидировать на Кубе коммунистический режим оставалось. В день своего ухода из Белого дома, 19 января 1961 года (передача президентской власти в США традиционно приходится на 20 января перед зданием Конгресса, в полдень), покидающий свой пост Дуайт Эйзенхауэр экспрессивно убеждал нового хозяина Белого дома в том, что «необходимо срочно ликвидировать коммунистический режим на Кубе, нельзя эту проблему решать «маньяна» (испанское maсana означает «завтра», кубинцы используют это слово в значении «неизвестно когда», «после дождичка в четверг»)». Кеннеди пообещал Эйзенхауэру, что на предмет «маньяна» можно не беспокоиться. Однако Джон Фицджеральд лукавил: ему просто не хотелось спорить со своим предшественником. Но тут объявились «люди из Пентагона» и начали с басовитой экспрессией давить на Кеннеди: мол, план Эйзенхауэра по Кубе «Мангуста» давно расписан в деталях, надо действовать, дайте отмашку!

Поэтому, как только небо над Флоридой развеялось и установилась относительно ясная погода, разведывательные полеты были возобновлены. Самолет У-2, ведомый рукой Ричарда Хейзера, вырулил на знакомую траекторию. Слева остался маленький скалистый, заросший буйным тропическим кустарником с жесткими листьями, напоминающий при взгляде из иллюминатора изумрудную пуговицу островок Ки-Уэст. Американцы назвали зеленый островок символично, Key West, значит, «Ключ к Западу» или «ворота на запад». Остров Ки-Уэст находится примерно посредине Флоридского пролива, между Майами и Гаваной. Именно здесь незадолго до Кубинской революции, провозгласившей победу армии Фиделя Кастро над режимом Фульхенсио Батисты, американский писатель и любитель морской рыбалки Эрнест Хемингуэй познакомился с будущим капитаном своего катера «Пилар», загорелым кубинцем Григорио Фуэнтесом Бетанкуром. Полуграмотный рыбак из кубинского Кохимара спас жизнь будущего нобелевского лауреата, когда разбитая штормом яхта Хемингуэя терпела бедствие. Кубинцы в то время ходили настороже, боялись провокаций, боялись янки, боялись жандармов Батисты, которые пачками бросали невинных в тюрьмы, боялись и повстанцев Фиделя: и среди них были свои лазутчики. Взбудораженный народ жил в постоянном страхе за жизнь. Но рыбак Григорио Бетанкур не думал о политике, сворачивая снасти и спасая бородатого незнакомца, на своем маленьком пропахшем рыбой и водорослями катере перевозя его на сушу. «Морской закон и характер кубинца! – сказал по-испански Григорио. – Мы обязаны помогать всякому, кто терпит бедствие в океане, вдали от берега, не разбирая, друг это или враг». После этого Хемингуэй записал в своем дневнике: «Ки-Уэст, «ключ к Западу», самое прекрасное место на земле». Писатель эпизодически жил здесь и на самой Кубе порядка тридцати лет. Любопытно, что одним из символов Кубы, изображенным на государственном гербе, является ключ.

Всего за час самолет преодолевает расстояние от Флориды до кубинского побережья. За этот час эпатажная держава с неутоленными политическими амбициями, кричащими витринами супермаркетов, неоновой рекламой пафосных казино, клубов, ресторанов вдруг стала незримой и неосязаемой. Всего час перелета над укутанным в соленый шлейф тумана дремлющим морем, и позади остаются зеркальные зубья небоскребов престижных торговых центров, коронующие самовлюбленную, энергичную и рациональную нацию, сотканную из упрямых, пробивных, циничных эмигрантских династий.

Всего несколько минут требуется, чтобы оказаться в совершенно ином мире, где люди живут иначе и мыслят иначе, иными ценностями. Здесь не понимают, что ради мешка с деньгами можно убить человека и что деловая карьера эгоиста-одиночки может быть важнее семьи, в которой много детей и внуков. Большинство домов на Кубе не имеют ни тяжелых железных дверей, ни сигнализации, ни каменных заборов, а лишь легкие фанерные дверные коробки, низенькие деревянные частоколы, через которые легко перепрыгнет коза и пронырнет кошка, да примитивные замкищеколды из звонкого металла. Боевых собак тут нет, а желтые и рыжие поджарые дворовые псы ластятся к каждому, что к хозяину, что к чужаку – гостю. И никому из этой боевой, ходящей в будни и праздники в военной форме болотного цвета братии, не приходит в голову держать в домашних сейфах личное огнестрельное оружие, чтобы защитить себя от бандитов. Да и домашних сейфов нет. А улицы постоянно патрулируются.

Не требуется специального приглашения, чтобы зайти в дом соседа на чашечку ароматного кофе с тростниковым сахаром, сваренного на песке в специальном латунном кувшинчике. Позвони в любую соседскую дверь, и тебя почти наверняка угостят и кофе, и ромом с колой, и сладким зеленоватым коктейлем из тростника с дольками лайма, и шуршащим, как на весенней реке во время ледолома, льдом. Здесь принято дружить семьями, как если б у всех были общие родственники. Принято водить детей в один и тот же детский сад и школу и потом подолгу вечерами обсуждать с соседями, чему там учат и как воспитывают. А когда это наскучивает, включают на кассетном магнитофоне бодрую музыку и начинают танцевать румбу или сальсу, и когда танцующих становится больше, чем может вместить гостиная, улыбающаяся толпа кубинцев плавно перетекает на улицу и продолжает танцевать возле дома, прямо на асфальте. Мимо нее проезжают загорелые, обтянутые в яркие спортивные трико велосипедисты, шествуют нагруженные сумками прохожие. Некоторые на мгновение останавливаются, ставят сумки на асфальт, а затем рьяно вплетаются в своеобразный хоровод кубинской сальсы. И тогда жизнь нескольких кубинских семей сливается с жизнью улицы. Поэтому забудь об официальности, а просто подойди к двери и постучись…

Покрывшийся небесной влагой, как холодным потом, самолет У-2, опираясь на восходящие потоки воздуха, стремительно поднимался над белым и плотным, словно морские льдины, плавающие в небесном океане, фронтом облаков. Их серебристый панцирь накрывал синюю морскую бездну, как ледяная скорлупа, но вдали, где небесные айсберги начинали таять, в темной глубине проблескивали сквозь соленый туман желтые огни прожекторов Острова свободы. От напряженного управления штурвалом руки Хейзера в кожаных перчатках слегка занемели. Он думал о том, что вот еще один полет – рисковый и бессмысленный – в его жизни, над страной, нравы которой он не понимает и отторгает своим гордым американским сердцем. Что за радость в сальсе на улице, с соседями, ведь это не ужин в дорогом ресторане с голливудской звездой? Кто они, эти кубинцы, распевающие «Куба либре!», «Свободная Куба»? За что борются их революционные фанатики? Он не понимал, зачем этот крошечный островок посреди океана с его странной нацией понадобился большим, сильным и богатым Штатам. Но приказ есть приказ. На панели управления горели красными цифрами параметры навигации. Самолет приближался к вспыхивающему разноцветными искрами ожерелью береговых огней, заливу Гаваны.

На короткое время ночной передышки бурлящее чрево котла с клокочущими лозунгами революционной борьбы команданте Фиделя и товарища Че успокоилось и затихло. Гавана спала, спали города Матанзас, Ольгин, Кохимар. Зеленая ящерица-игуана острова Куба смежила веки. Шуршали сквозь сон остроконечными веерами финиковые и кокосовые пальмы, шелестели высохшими на солнце листьями кофейные и тростниковые плантации, простирающиеся до горизонта квадратами и ромбами цветов рыжей яшмы и болотного турмалина.

Куба. Это слово на местном наречии индейцев означает «земля». Остров Куба площадью в 105 тысяч квадратных километров – самый большой в Кубинском архипелаге, окруженный еще примерно тысячью мелких островков, самые мелкие из которых представляют собой просто скалу в море с пучком зелени. На территории Кубы помещаются десять островов размером с Ямайку и целая дюжина таких крошечных государств, как Пуэрто-Рико!

Кубинский архипелаг примыкает к границе субтропической зоны планеты. Бытует мнение, что само название Кубинскому острову дали аборигены племени таино, которые занимались земледелием и говорили на одном из аравакских языков. Но то же самое слово – «земля!» – с восторгом выкрикивал и генуэзский мореход Христофор Колумб, изможденный многодневным плаванием по просторам Атлантики в поисках Индии. Американцы не любят эту историю, о ней вы не услышите в Штатах. В октябре 1492 года Колумб заметил на горизонте темную линию суши. Вожделенная «земля», на которую высадилась команда каравелл «Санта-Мария», «Пинта» и «Нинья» Колумба, оказалась Кубой.

В центре Гаваны – белоснежное величественное здание Капитолия, архитектурно напоминающее дом американского Сената на Капитолийском холме в Вашингтоне. Но это сходство лишь внешнее, в кубинском Капитолии находится Национальная библиотека. Страсть к познанию оказывается значимым противовесом американским чувственным ценностям, символика которых ассоциирована с известными ресторанами, ночными клубами, голливудскими грезами и игорными домами.

Само слово «свобода» на Кубе понимают иначе, нежели в Америке, символом которой стала каменная дама с короной из семи лучей – семи континентов – руки французского скульптора, вылепленная «по образу и подобию» жены производителя швейных машин «Зингер». Выставленная на международной выставке, французская девушка в колючей каменной короне так вдохновила американцев, что им в итоге девушку подарили, и теперь мы ее знаем как символ Нового Света.

Символом Кубы стала совсем иная женщина, Изабелла Бобадилья де Сото, жена губернатора Гаваны. Это ее изображение мы встречаем на роме «Гавана Клаб» и большинстве кубинских торговых марок. Она стоит, обратив голову к небу, задрапированная в ткань, ниспадающую мягкими складками, и опирающаяся на католический крест, как на флагшток. Однажды ее муж, губернатор и испанский генерал де Сото, отправился завоевывать новые земли во Флориде и оставил Гавану на попечение супруги Изабеллы на целых четыре года. Долгие четыре года испанка Изабелла де Сото правила кубинским городом Гаваной железной мужской рукой, но когда с другого берега Карибского моря пришло известие о гибели ее супруга, то инфаркт сразил ее. В память об Изабелле де Сото, правящей испанской колонией справедливо, но без мужской алчности и жестокости, благодарные гаванцы отлили фигурку Изабеллы в виде бронзового флюгера и водрузили на вершине крепости Ла-Фуэрса. Именно эта фигура Изабеллы де Сото изображена на этикетках кубинских ромов, сигар и других товаров. Поговорите с кубинцами, и вы услышите о верной женщине Изабелле, безмерно преданной своему мужу, рассказов куда больше, нежели о том, как она правила островом. «Мы ценим настоящую любовь», – подчеркнут кубинцы.

Маленькая Куба кажется огромным и непривычным миром, насыщенный совсем иной экспрессией и эмоциями, нежели мир, начинающийся на севере Флоридского пролива. Средневековая крепость Морро с белоснежной колонной маяка, бросающего на воду красноватые отблески, возвышалась над глубоким заливом темной глыбой скользких от саргассовых водорослей камней. Маяк, расположившийся на выступе отвесной серой скалы, врезающейся в море, освещал красноватым лучом развороченные штормами бурые волнорезы набережной-маликона и разбитую вдребезги асфальтовую дорогу.

Вдоль маликона – маленькие и легкие, словно игрушечные, двухэтажные домики с облупленной краской и потемневшими от соленого ветра металлическими жалюзи на окнах, с полными чугунных завитков решетками балконов, с которых из широких глиняных кадок свешиваются гирлянды душистых вьюнов с розовыми и сиреневыми колокольчиками соцветий и на которые карабкаются с потрескавшейся рыжей земли зеленые паруса дикого винограда.

И сейчас пилот Ричард Хейзер, бесстрашный американец с точеным англо-саксонским профилем, сам себе напоминает богатого путешественника, опрометчиво направившегося в царство загорелых аборигенов, беспечно обосновавшихся под кокосовыми пальмами на коралловом песке. Он вывалился вместе со своим самолетом из роскошного мира бисквитно-белоснежных особняков и сочных голливудских грез в гудящую москитами кокосово-тростниковую неизвестность. Он пересекает Флоридский пролив и переносится из мира благополучия и процветания в страну, напоминающую развороченный муравейник. Здесь люди погружены в бесконечные заботы о хлебе насущном и в оборону от недремлющего врага, они защищаются и ненавидят таких, как он, профессиональный пилот майор специального подразделения авиации, Ричард Хейзер.

Зачем же он отправился в эту дикую страну, полную страха, отчаяния и надежды? Какие чувства у сильной и гордой Америки способна вызывать маленькая пальмово-тростниковая Куба кроме высокомерной жалости? Кубинские земледельцы, изнуренные многочасовой рубкой сахарного тростника под палящим солнцем, возделыванием кофе и табака, ютятся в открытых всем ветрам деревянных домиках с крышами, крытыми сухими тростниковыми листьями. В таких хибарах любой житель зеркальных небоскребов не смог бы провести и нескольких часов! Крестьяне, подобно трудолюбивым муравьям, с утра до глубокой ночи копошащиеся на плантациях, измазанные до ушей рыжей кубинской глиной, не имеют даже представления о том, что такое кондиционер и ванна. Горячая вода – непозволительная роскошь. В кубинских магазинах не купишь ни тортов, ни шоколада, нет даже копченого окорока, ноздреватого сыра, свежего творога, йогуртов и сливочного масла, словно запас продовольствия в стране победившей революции – на исходе. На пару стаканов молока в день может гарантированно претендовать только ребенок, правда, бесплатно, по особой программе. Конечно же, в бакалейных лавках можно добыть рис всех сортов и оттенков, от снежно-белого до золотисто-коричневого, но сколько можно питаться одним рисом? День, два, неделю, месяц? Пожалуй, даже самые добрые люди должны ожесточиться из-за подобных лишений. Разве будешь доволен лишь радостью познания, сыт книгами из Национальной библиотеки и прочей духовной пищей? Разве страх за будущее, словно воронка тропического смерча, не поглощает и не засасывает кубинский народ?

Американский пилот Ричард Хейзер достиг береговой линии Кубы. Над Атлантикой восходило розовое солнце. Остались вдали Гаити и Ямайка, Багамские острова и Большие Антильские острова, мир вечного лета, рай на земле. «Какая странная и упрямая нация – кубинцы! – думал пилот. – Куда же они идут в своей революционной борьбе? Знают ли сами, видят ли перед собой цель или же лишь полагаются на железную волю и разум своего команданте?»

За спиной майора Ричарда Хейзера осталась двухсотлетняя история его западной державы, ее культуры и цивилизации. Но сейчас она ему не помогала. Впрочем, было не время думать о ее плодах. Сделав резкий разворот в утреннем воздухе, пилот заставил машину пройти по дуге, после чего он начал пересекать остров. На море упала тень пирамидальных облаков, похожих на вершины Гималаев, сгрудившихся на горизонте. Первые лучи восходящего солнца превращали волны Карибского моря в живой аквамарин. В иллюминаторе мелькнуло на миг ожерелье Гренадинов. Солнце, небо и острова, напоминающие с высоты птичьего полета драгоценную россыпь самоцветов! Пилот, чей самолет пока шел на большой высотой высоте в 22 км, чуть снизил машину, собираясь начать фотосъемку. Его взгляд скользнул по панели управления, хронограф высветил «14/10/62» и время: часы и секунды.

Облет Кубы майор Ричард Хейзер начал, согласно инструктажу, с запада на юго-восток, а затем, сделав воздушную петлю, он обогнул береговую линию острова и полетел в обратном направлении, с юга на север. К концу этих виражей его руки с трудом держали штурвал, полет без всяких сменщиков и «автопилотов». Хейзер вырулил машину на кубинские города Тако-Тако, Сан-Кристобаль, Бахиа-Хонда, где, по мнению ЦРУ, могло находиться особо опасное оружие, и преодолел эти три города всего за десять минут. Было уже семь утра по местному времени, и Ричард видел из кабины, как Куба энергично просыпалась и отряхивала с себя ночную росу и озноб экваториальной ночи. Маяк крепости Морро прекратил освещать путь кораблям в бухту своим красным, как раскаленное металлическое лезвие, лучом прожектора. Был отчетливо виден цвета черненого серебра купол белоснежного Капитолия и остроконечные готические башенки католического костела Старой Гаваны. Майор Хейзер вел свой высотный самолет уверенной рукой, и фотокамера, установленная на «Локхиде», тщательно фиксировала быстро разворачивающуюся под крылом картину.

Вот мелькнуло какое-то крупное административное здание, над ним ветер рвал полотнище национального флага. К слову, этот флаг был разработан не правительством Фиделя Кастро, а намного раньше, во времена испанской колонизации. У него удивительная история: созданный испанцами, флаг в быту именуется «Одинокая звезда», как и флаг американского Техаса. А дело было так. Флаг Кубы появился еще в 1848 году, его создателями выступили испанский морской генерал Нарсисо Лопес и его друг, редактор газеты «Правда» (La Verdad), оказавшийся одновременно талантливым художником, Мигель Толон. Кстати, Мигель Толон занялся и разработкой герба Кубы. Королевская пальма, украшающая сегодня кубинский герб, – это его идея. Но вернемся к флагу. Дизайн кубинского флага опирался на геральдику американского звездно-полосатого флага, и он получил условное название «Одинокая звезда» (La Estrella Solitaria). Удивительные совпадения у стран – политических оппонентов, правда? По мнению дизайнера флага Мигеля Толона, «одинокая» звезда освещает путь кубинского народа к свободе и независимости. Красный треугольник, на фоне которого звезда расположена, – символ революции. Три синих полосы означает три региона, на которые разделили Кубу испанцы. Белый же цвет двух полос, перемежающих синие, символизирует этическую чистоту народа и справедливость государственной власти. В мае 1950 года войска генерала Нарсисо Лопеса предприняли неудачную попытку свергнуть власть испанских колонизаторов, впервые подняв в испанском городе Карденесе флаг независимой Кубы. Увы… Но флагу суждена была долгая жизнь.

Куба продолжала переходить их рук в руки, и ее государственными флагами становились поочередно флаги США и Испании. Лишь 20 мая 1902 года флаг «Одинокая звезда», разработанный Мигелем Толоном и Нарсисо Лопесом, стал официальным флагом Кубы. В годы правления Кубой сахарного короля, покровителя игорного бизнеса Фульхенсио Батисты этот флаг, разработанный испанцами, не менялся, диктатор не придавал значения геральдике, его интересовала лишь прибыль от американского игорного бизнеса, и таких авторитетов мафиозного мира, как Лаки Лучано, диктатор принимал как самых дорогих гостей в лучших отелях Гаваны. Когда 1 января 1959 года режим Батисты пал, то Фидель Кастро тоже не спешил с новой геральдикой, но по другой причине: он скрывал политическую суть революции. Кастро было выгодно думать, что американцы не видят социалистической сути его революции и думают, что просто один сахарный король хочет свергнуть другого сахарного короля с пьедестала. Американцы полагали, что все богатые промышленники мыслят одинаково и ради прибыли готовы на все, считаются лишь с бизнесом, а на человеческие жизни своей нации им плевать. Потому они и не стали душить Кубинскую революцию в зародыше. Когда же они увидели реформы, проводимые Кастро, гневу американских мафиози, вхожих в правительство США и потерявших на Кубе миллиардный игорный бизнес, не было предела. Есть версия, что именно представители игорной мафии заказали убийство Джона Кеннеди, после того как тот решил оставить режим Кастро в покое.

Стремительно светало. Куба превращалась в деловито суетящийся муравейник. Крестьяне размашистыми точными ударами сабель-мачете рубили плантации трехметрового сахарного тростника. Его грузили на грузовики и повозки, запряженные волами, которые время от времени подбирали с земли зеленые сочные обрубки, и тогда по их мягким губам текла сладкая пена. Вокруг плантаций табака и кофе сгрудились фургоны с брезентовым верхом. Стояла жара, и казалось, что под ярким солнцем плавится даже металл.

С каждой минутой все больше народа высыпало на базарную площадь Старой Гаваны. Все гаражи, домики, сараи изрыгнули на узкие, наспех мощенные улочки разнообразные средства передвижения. Допотопные автомобили и телеги, повозки для сена, велосипеды, грузовики, автобусы. На свет стремительно извлекались все ящики на колесах! Крепкая лошадь среди этого странного транспорта производила впечатление чего-то надежного и долговечного, ведь живая лошадь не требует запасных частей! Чтобы починить старенький автомобиль, нужны поршни, клапаны и шестеренки, но где их взять в стране, поглощенной революционной стихией, и долго ли эти механические детали, добытые с невероятным трудом, будут действовать? А бензин для мотора стоит немало, ведь нефти на Кубе нет, ее приходится закупать в Венесуэле. Хорошо, если новые друзья – в Союзе – помогут нефтью в обмен на сахар, но пока деклараций в этом больше, чем дела. Напрягаясь изо всех сил, вереница загорелых трудяг в рубахах защитного цвета на скрежещущих средствах передвижения перемещается к широким дорогам, ведущим в города и на тростниковые плантации.

Революция превратила жизнь кубинского народа в постоянную битву, и вот они, загорелые, с серьезными лицами, едут на скрипящих, гудящих и грохочущих машинах, вооруженные мачете для тростника, как боевыми саблями. В городских автобусах вперемежку свалены самые разнообразные вещи, громоздятся беспрестанно болтающие женщины с детьми и улыбающиеся отцы семейств. Чему они улыбаются? О чем болтают? Танцевальные ритмы латиноамериканской сальсы и революционных песен смешиваются в какофонии и криках, и этот немыслимый рев сочетает в себе радость и отчаяние, страх и непреклонную веру в победу. По улицам кубинских городов движется караван героев, идущих за победой революции без запасных частей, без шин, без бензина… Родина или смерть! Мы победим!

Благополучно обогнув Кубу и отсняв очередной материал для центральной разведки, майор Ричард Хейзер направил самолет в сторону Флориды. К плановому полету он отнесся с холодным равнодушием, работа есть работа, ее следует делать даже в том случае, если уверен, что серьезного результата для твоего ведомства не будет: ты – профессиональный военный, решение принимают за тебя, а тебе за работу платят деньги. Облеты Кубы американскими самолетами-разведчиками до сих пор были делом протокольным, никакой сверхценной информации для ЦРУ они не приносили, но и отменять их не рискнули. Фотоматериал, собранный с риском для жизни, пыльными грудами собирался в архивах, забивал там все шкафы и полки, а потом большей частью уничтожался, ведь и в архиве пространство ограничено. Потом привозили новые фотопленки, и с ними происходило все то же самое. И так изо дня в день.

Бестолковая, бессмысленная работа! Месяц назад, 4 сентября 1962 года, президент США Джон Кеннеди официально заявил перед Конгрессом, что «на Кубе нет никаких наступательных ракет». Вот те раз! ЦРУ ищет то, чего нет? Но приказ есть приказ и не подлежит обсуждению. И поскольку разведывательные полеты над Кубой начальство решило не прекращать, значит, надо летать, а не раздумывать…

О том, что русской разведке, проводящей переброску на Кубу стратегических ракет, неожиданно помогли… китайцы, известно немногим. А дело было так. В начале сентября китайцы сбили над территорией Китая высотной зенитной ракетой С-75 американский самолет-разведчик U-2. В Белом доме начался переполох. После этого инцидента, а также в связи с облачной погодой, затрудняющей аэрофотосъемку, в ЦРУ приняли решение временно приостановить полеты U-2 над странами коммунистической идеологии, в том числе и над Кубой, в период с 18 сентября по 13 октября. За это время на Кубе советские вооруженные силы успели провести базовую работу по монтажу стратегических ракет. Поэтому, когда 14 октября высотные полеты U-2 были возобновлены, Куба была уже во всеоружии.

Приземлившись на авиабазе в южной Флориде, майор Ричард Хейзер отогнал машину в ангар и, равнодушно вынув фотопленку из аппарата, направился к руководству. Рядовой вылет, «фотосессия», похожая на предыдущие. Пилота уже ждали. Хейзер передал фотоматериал и отрапортовал, что полет прошел нормально, без инцидентов. Захлопнув дверь кабинета своего военного начальства и спускаясь вниз по лестнице, Ричард начал прокручивать в своей голове варианты своих действий на остаток дня. На глаза ему опять попался тот же самый календарь, с самолетами и прозрачной рамкой, передвинутой его рукой на дату 14 октября 1962 года, это было воскресенье. Хейзер мысленно выругался, что такой бестолковый полет пришелся на выходной, он устал и измучен бессонной ночью, перелетом и неизвестностью, а уик-энд уже заканчивается, Он на миг закрыл глаза, перед мысленным воображением поплыли роскошные блондинки на аршинных каблуках и приятели по службе с тяжелыми пузатыми стеклянными кружками пива. Нет, веселый вечер, похоже, отменяется: помятое отражение в зеркале не вызывает восторга, сейчас следует прежде всего выспаться. Майор открыл глаза и еще раз мысленно послал все ЦРУ с Пентагоном к чертям собачьим.

Хейзер и не предполагал, что спустя считаные сутки его вызовет к себе на прием сам президент США Джон Кеннеди и эту встречу увековечат фотографы Белого дома. Аэроснимки, сделанные 14 октября пилотом самолета U-2, были расшифрованы в ЦРУ опытным аналитиком Дино Бруджиони уже спустя несколько часов после возвращения майора Хейзера на авиабазу. В справке национального разведывательного центра по дешифрованию аэрофотоснимков говорилось, что «на Кубе, в районе Сан-Кристобаля имеется старт для ракет типа «земля – земля». Обнаружены три позиционных площадки ракет средней дальности. Идентифицированы восемь транспортных машин и четыре пусковых установки». И хотя сами двадцатиметровые ракеты на фотоснимках не были зафиксированы, директор разведки Джон Маккоун вынес вердикт: «Я все же был прав! Русские установили на Кубе свое оружие!»

Пилоту Ричарду Хейзеру, которому удалось добыть эту сенсацию, повезло, кубинский пальмовый «лес» не скрыл даже бликов солнца на массивных корпусах трейлеров с окислителем для ракетного топлива. На трех установках мобильного типа никаких маскировочных сеток не было, только тенты. Но что находилось под тентами, догадаться было несложно (см. С. Микоян, «Анатомия Карибского кризиса». М., 2006, фотодокумент на с. 176).

Потом, правда, советские военные стали использовать маскировочные сетки, измазанные грязью, так что результат аэрофотосъемки стало трудно интерпретировать. Почему же их не использовали раньше – вопрос риторический. А ведь если бы не эта оплошность – и в работе по монтажу ракет соблюдалась маскировка, то беспрецедентная операция «Анадырь» достигла бы задуманного финала! Директор ЦРУ Джон Маккоун спустя несколько месяцев признался Кеннеди: «Если бы у нас были только фотоснимки после 14 октября, то мы могли бы ничего и не заметить. Материал, привезенный из полета Ричарда Хейзера 14 октября, был единственным прямым доказательством советских ракет на Кубе».

Венский вальс и Берлинская стена

Известную поговорку о том, что первое впечатление о человеке – самое сильное, как нельзя лучше подтвердило знакомство советского лидера Никиты Хрущева и президента США Джона Кеннеди. Произошло это в июне 1961 года в Вене – городе Кафки и Фрейда, Штрауса и Моцарта, городе, пропитанном мелодией вальса и ароматом кофе по-венски, благоуханием роз и лилий, блеском хрустальных люстр и шелестом каштановых аллей.

После этой встречи Джон Кеннеди недовольно отозвался о Хрущеве:

– Упертый большевик! И обращался со мной как с мальчишкой!

А Хрущев, в свою очередь, так отозвался о Кеннеди: – А президент-то США совсем молодой, в сыновья мне годится! Нет, это не желчный и злобный старик Эйзенхауэр, с Кеннеди мы, пожалуй, сумеем повернуть нашу холодную войну в сторону потепления! Но для начала этого зеленого юнца стоило бы припугнуть русской силой! (см. А. Розенцвейг, Джон Кеннеди, «Жизнь, расколотая надвое», М., 2004, с. 75–80).

Ни Кеннеди, ни Хрущев друг друга адекватно не воспринимали, и это важно для понимания того, почему узел Карибского кризиса столь глубоко затянулся. Хрущев рассчитывал, что информирование по всему миру о самом факте присутствия на Кубе советских ракет с ядерными боеголовками (после завершения их монтажа) спровоцирует политического оппонента на совершенно другую реакцию – Америка прекратит сжимать кольцо военной экспансии вокруг Союза и, возможно, начнет выводить свои ракеты, нацеленные на Москву, из Турции, Италии, Англии. А то, что у «зеленого юнца» – американского президента – реакция окажется столь агрессивной, Хрущеву и в голову не приходило.

Но гораздо более интересно для нас раскрыть скрытую пружину драматургии Карибского кризиса, заложенную в Вене. Об этой скрытой пружине почти не говорится нынешними политологами, пишущими об этом историческом эпизоде. Между тем именно она послужила главным сдерживающим фактором для США, и именно этот «крючок» и удерживал Кеннеди от того, чтобы согласиться с предложением недальновидных военных из Пентагона и ЦРУ, предлагающих президенту немедленное вторжение на Кубу – тактику, о которой генеральские чины говорили ему изо дня в день.

Никто из этих генералов не был с Кеннеди в Вене и не присутствовал при его знакомстве с Хрущевым. Возможно, именно поэтому американские генералы упустили из виду в своих гипотетических предложениях, «что будет после вторжения на Кубу», именно то, что Кеннеди поставил во главу угла.

Именно акцент президента США на этом факте и удержал, возможно, Карибский кризис от сползания в котел войны. Имя его – Берлин.

Почему же американские аналитики и военные не стали просчитывать изменение геополитической ситуации на европейском плацдарме после возможной бомбежки силами ВВС США – Кубы? Они были уверены, что в Европе ничего не случится, а Хрущев ничего не будет делать в ответ на американское вторжение, они не видели никакой связи между Гаваной и Берлином. А Кеннеди эту связь увидел. Она не была очевидной, не было никаких гарантий того, что в ответ на авиабомбежку американцами советских ракетных баз на Кубе Хрущев даст немедленное указание ввести русские войска в Западный Берлин. Но Кеннеди полагал, что именно такой будет первая реакция Хрущева и своим вторжением на Кубу американцы развяжут войну в Европе. Кеннеди не сомневался, что Берлин станет немедленным ударом Хрущева, как только первые штурмовики ВВС США поднимутся в воздух и возьмут курс на Кубу.

– Однако объективно нет никаких доказательств, что Хрущев поступит именно так, – возражал Джону Кеннеди его брат и одновременно министр юстиции США Роберт Кеннеди. – Посуди сам, Гавана и Берлин, какая тут связь, эти города так далеки друг от друга!

– А я себя ставлю себя на место Хрущева как человека, – отвечал Джон Кеннеди. – Я пытаюсь понять его мысли, это важнее в военной стратегии, чем абстрактные схемы. Надо понимать, как и о чем думает противник. И я уверен, что наши самолеты еще не достигнут берегов Кубы, а Хрущев уже введет свои войска в Западный Берлин! Сделать Берлин полностью советским – это его мания, его навязчивая идея!

Эту уверенность Джону Кеннеди дала встреча в Вене. «Высоколобый русский большевик ни о чем не может думать, кроме как о Берлине, – решил тогда президент Кеннеди. – Этот Хрущев просто одержим Западным Берлином!» Первое впечатление о Хрущеве для Кеннеди оказалось именно таким. После того как Хрущев в августе 1962 года воздвиг знаменитую Берлинскую стену, Кеннеди укрепился в своей позиции: «Хрущев, видимо, днем и ночью только и думает, что о взятии Берлина!» Сам же Хрущев, вероятно, и не догадывался, до какой степени Берлин оказался «крючком» для американцев в ситуации Карибского кризиса и что именно встреча в начале лета 1961 года в Вене с Кеннеди спасла Кубу от американского вторжения в октябре 1962 года…

Хрущев и Кеннеди не воспринимали друг друга на личностном уровне до встречи в Вене в начале лета 1961 года. Президентство Джона Кеннеди только начиналось, когда в одном из секретных писем он пожелал встретиться с Хрущевым, чтобы понять, что это за человек и как с ним себя вести в дни холодной войны между «лагерем коммунизма» и Западом. Кеннеди сам предложил встречу Хрущеву в формате «один на один» и отправил советскому лидеру письмо 23 февраля 1961 года, в День Советской армии, чтобы подчеркнуть лояльность по отношению к советским вооруженным силам и «уважение к советским военным, особенно в связи с победой над Гитлером, когда США выступили на стороне СССР».

Это письмо Кеннеди составил всего спустя месяц после собственной инаугурации и называл его «обращением к здравому смыслу». Одной из «болевых точек», подлежащих взаимному обсуждению, предлагался Берлин, столица поверженной Германии, разбитый на четыре сектора, разделенный стеной на ФРГ и ГДР, на Западный и Восточный и представляющий собой постоянный воспаленный очаг посреди Европы. Мирный договор между СССР и Германией, как известно, после Второй мировой войны не был подписан.

«Все мои коллеги-дипломаты полагают, что в отсутствие переговоров по Берлину Никита Хрущев подпишет сепаратный мирный договор с ГДР и организует в Европе кризис из-за Берлина», – писал американскому президенту Джону Кеннеди, едва вступившему в свою должность, тогдашний посол США в Москве, Томпсон. Действительно, уже около трех лет Хрущев вынашивал идею подписания мирного договора с ГДР. Джон Кеннеди и сам был лишен иллюзий, он однажды заметил, что «если новая мировая война и разразится, то только из-за Берлина, это самое взрывоопасное место на земле» (см. Д. Розенцвейг. Джон Кеннеди, «Жизнь, расколотая надвое». М., 2004, с. 77).

«Берлинскую проблему» Кеннеди и собирался сделать главной темой во время встречи с Хрущевым. К этому следует добавить, что видный американский дипломат, Джордж Кенан, историк и аналитик в области международных отношений, занимавший в 50-е годы должность американского посла в СССР, предсказывал: «Исход холодной войны зависел от того, попадут ли Западная Европа и Япония, ключевые центры военно-промышленной мощи, оставленные дрейфовать в конце Второй мировой войны, – в советскую или же американскую сферу влияния». К встрече Хрущева и Кеннеди в 1961 году стало очевидно, что инициативу политического влияния у советского лагеря Штаты уже перехватили.

И все же встреча на высшем уровне между Хрущевым и Кеннеди была необходима. Хотя бы ради личного знакомства. Местом для встречи была выбрана столица Австрии, Вена, город, созданный в стиле утонченной роскоши, где ты встречаешь огромный цветник Бельведера, золотые мозаичные каскады художника Гюстава Климта, а в воздухе носятся мотивы из «Сказок Венского леса» и «Голубого Дуная» Штрауса. Это – город пронзительно-свежего воздуха, в котором чувствуется близость горных исполинов, альпийских лугов и снежных вершин со сбегающими водопадами чистейшей воды, в которой играет пятнистая форель. Перезвон часов на готических башенках старинных зданий сопровождает вас, пока вы идете по улице. Справа и слева от вас приветливо зазывают уютные кафе с изысканными хрустальными люстрами и ароматным кофе, пахнущим ванилью и корицей, украшенным шапкой белоснежных сливок и подающимся с яблочным штруделем или шоколадным пирожным. В Вену нельзя не влюбиться!

На встречу с Никитой Хрущевым Джон Кеннеди взял своего ближайшего помощника, Макджорджа Банди. Эту фамилию стоит запомнить, именно Банди информировал утром 16 октября 1962 года о советских ракетах на Кубе и будет затем присутствовать на всех совещаниях, посвященных разруливанию Карибского кризиса.

Макджордж Банди, по профессии – историк, по должности – ректор одного из Гарвардских колледжей, ходил в ближайших помощниках и доверенных лицах у Кеннеди благодаря трем своим качествам: волевому характеру, высокой организованности и гибкому интеллекту. Кеннеди подчеркивал, что в его кадровом пуле одним не хватало характера, другим – мозгов, третьим – дисциплины и найти такого помощника, как Банди, было редкой удачей.

– Мы с Банди за день успеваем провернуть столько, сколько они в своем Госдепартаменте за полгода не могут, – похвастался Джон Кеннеди своей жене, объясняя необходимость взять с собой помощника на встречу с Хрущевым в Вену.

Добавим, что если проанализировать стенограммы совещаний в Овальном кабинете Белого дома во время Карибского кризиса, то станет очевидна и гибкость мышления Банди, его способность быстро менять свою точку зрения в зависимости от изменения конъюнктуры ситуации. Банди неспособен был инициировать стратегическое предложение сам, однако внимательно слушал, что говорили другие, и поддерживал только ту линию, что отстаивал его хозяин – Кеннеди. Кроме того, он, несмотря на свой высокий статус ректора, охотно опускался до роли «мальчика на посылках», выполняя функции секретаря и пресс-секретаря, готовя за президента его доклады, не гнушался «грязной» бумажной работой, печатая протокольные бумаги, отсылая президентские телеграммы и просто организовывая телефонные переговоры Кеннеди с лидерами других стран. За подобную услужливость президент, вероятно, тоже его ценил.

Впрочем, еще до того, как самолеты президента США и советского лидера приземлились в Вене, супруги Кеннеди вместе с Макджорджем Банди отправились с двухдневным визитом к президенту Франции Шарлю де Голлю. Отношения США и Франции были неоднозначны, в них было много нелепиц, у американцев родилась поговорка: «Идти на войну с французами – все равно что на оленью охоту с аккордеоном». Джон Кеннеди надеялся обговорить с президентом Франции вопрос присутствия американского вооруженного контингента в Европе, а Жаклин Кеннеди – искупаться во французской роскоши… Это был визит в Париж уникальной женщины: первая леди, урожденная де Бувье, закончившая Сорбонну со степенью бакалавра искусств и специализирующаяся в дипломной работе на французской классической литературе, бегло говорящая по-французски, носящая туалеты исключительно от Шанель и Живанши, как если бы она была женой президента Франции, а не Америки!

Жаклин де Бувье родилась в пригороде Нью-Йорка в образованной семье, ее отец – американский брокер французских кровей. Мать – ирландка. Закончив элитарный колледж, Жаклин в своем дневнике записала: «Я не собираюсь становиться домохозяйкой, мне интересно познавать мир». Высшее образование Жаклин поехала получать во Францию. Роман Жаклин и Джона развивался бурно, говорят, однажды в штате Вирджиния дорожный полицейский «застукал» влюбленную парочку на заднем сиденье автомобиля с открытым верхом, но, узнав сенатора Кеннеди, «испарился». В 1953 году 36-летний сенатор Джон Кеннеди женился на выпускнице Сорбонны 24-летней Жаклин, их свадьба стала событием года. Жаклин родила дочь Кэролайн и сына Джона. Однако очень скоро Жаклин на одном из приемов проговорилась, что «на свете не существует верных мужчин», имея в виду своего мужа. Пока ее муж катался в Средиземном море на яхте с загорелыми девицами, Жаклин пережила кровотечение и рождение мертвой дочки. Позже, едва родив через кесарево сечение сына Патрика, она уже спустя несколько дней хоронила этого несчастного ребенка: ее сын Патрик скончался от респираторного синдрома. А ее муж тем временем влюбился в голливудскую блондинку-кинодиву…

В августе 1962 года Жаклин узнала из прессы о загадочной гибели от передозировки снотворных киноактрисы Мэрилин Монро, звезда которой 5 августа 1962 года погасла так же внезапно, как и зажглась. Сказать, что Жаклин сильно расстроило это известие, было бы лукавством. Удивило, потрясло неожиданностью – да, пожалуй. Но мог ли уход соперницы расстроить Джеки? Риторический вопрос. Впрочем, брак «сказочной принцессы и принца» выдержал все испытания. Розовый шерстяной костюм от Шанель, забрызганный кровью мужа, который она отказалась менять на церемонии присяги нового президента Линдона Джонсона, стал символом женской верности (любопытно, что вице-президент США Линдон Джонсон, присутствуя на совещаниях по Карибскому кризису, всегда молчит и выступает всего пару раз, причем по теме выборной кампании, а не самого кризиса, и бросает свои реплики в отсутствие Джона Кеннеди).

Жаклин де Бувье, символ просвещенной и современной женщины, свободно говорила на французском и испанском, а итальянский и польский помогали ей готовить выборную президентскую кампанию мужа. Она стала одной из самых молодых, всего в тридцать лет, первых леди США, и журналисты ее прозвали «сказочной принцессой Джеки». Став первой леди, Жаклин продолжает сотрудничать с журналами по теме культуры. В роли первой леди Жаклин пробыла 1037 дней, став легендой страны.

Природное обаяние Жаклин обладало удивительной силой. Узнав, что на встречу в Вене президент Джон Кеннеди приедет с женой, Хрущев бросил: «Я хотел бы первым делом ей пожать руку, а не ему».

Но за пару дней до Вены Жаклин вместе с мужем посетила Париж. Французы приветствовали первую леди США восторженными криками. Жаклин воспринималась здесь как своя, как подлинная француженка. После торжественного приема в президентских апартаментах последовал головокружительный вечер в Версале. Чету Кеннеди окружали золото и хрустальные капли фонтанов, сверкание драгоценностей, живописные букеты цветов, мелькание изящных туалетов, уточненные шлейфы ароматов, череда помпезных военных мундиров, анфилада изысканно сервированных столов с изумительными винами. Джеки блистала на этом приеме звездой первой величины, и муж восторженно прошептал ей на ухо: «Ты – ослепительна!»

Со стариком де Голлем президент Джон Кеннеди поделился наболевшим. Де Голль вел себя покровительственно: «С русскими ни о чем договариваться не надо. Им надо просто диктовать условия. Ваша задача – не переубеждать Хрущева, а показать ему силу, что вы готовы воевать, если это необходимо. Демонстрируйте силу! Крепко стойте на своем!» Похоже, что эти напутственные слова де Голля крепко врезались в память Кеннеди, ибо именно так себя он и решил вести с Хрущевым во время Карибского кризиса.

Вена встретила чету Кеннеди изумительными белоснежными «свечками» цветущих каштанов, перезвоном колоколов в католических соборах с узкими готическими башенками и каменным кружевом фасадов, и цокотом конных повозок, двигающихся по старинной традиции кругами, возле здания Парламента, выполненного в древнегреческом стиле и украшенного впечатляющих размеров каменной статуей богини Афины Паллады.

Джон Кеннеди пил утренний кофе. Он думал о том, насколько ограничена свобода президентских действий, ее нет ни в политических решениях, ни в выборе соратников, ни в выборе политических оппонентов.

На встречу с советским лидером Кеннеди пришел в строгом костюме с ярким галстуком в крупную полоску. Хрущев был в однотонном галстуке, его темный пиджак украшали две звезды Героя Советского Союза. Оба собеседника остались при своих мнениях, никакого договора по Берлину не подписали. Хрущев экспрессивно доказывал преимущества социализма, Кеннеди интеллигентно и мягко возражал.

– И даже ученый с мировым именем Альберт Эйнштейн считал социализм более справедливым и перспективным общественным устройством, нежели капитализм, – декларировал Хрущев.

Нежелание Кеннеди вступать в спор Хрущев истолковал как «мягкотелость» и неуверенность «зеленого юнца». Вспомнив, как резидент КГБ в Вашингтоне Георгий Большаков ему в Пицунде докладывал о том, что «президент США – фигура зависимая, и это надо учесть», Хрущев сделал неадекватный вывод о том, что имеет дело с политиком весовой категории заведомо ниже своей собственной. Поставить себя на место президента США, чтобы понять, что собой представляет эта зависимость, в том числе и от олигархов, и почему президент США острожен в принятии решений, советский лидер не мог. «Личный связной» Хрущева, разведчик Георгий Большаков озвучивал просьбу Роберта Кеннеди учесть «зависимость американского президента», но советский лидер никак не понимал, о чем идет речь: «Он глава страны или кто?» В самом деле, не столкнувшись нос к носу с нефтяными олигархами, банкирами, игорной мафией и отставными генералами, ушедшими в крупный бизнес, очень трудно себе представить, на что эта публика способна. А у Хрущева такого опыта не было. Поэтому интеллигентность и осторожность Кеннеди, который, к сожалению, через год стал жертвой заговора крупного бизнеса и теневых политиков, Хрущев ошибочно истолковал как проявление слабохарактерности. Реакцией Кеннеди на кубинские ракеты Хрущев был ошарашен. Слабохарактерный «зеленый юнец» – и вдруг такая решительность?

Знакомство Хрущева и Кеннеди 3 июня 1961 года в Вене закончилось пустословием и отсутствием всяких договоров. Хрущев смотрел на Кеннеди покровительственно, как на ребенка, пространно рассуждал о преимуществах советской системы перед «загнивающем Западом». «Венское знакомство» лидеров двух сверхдержав вылилось в монолог одного Хрущева, а вежливые комментарии Кеннеди были истолкованы советским политическим лидером как «слабость». Советский лидер продолжал испытывать эйфорию от того, что 12 апреля 1961 года в космос полетел первый в мире человек, им стал гражданин Союза! Осознание этого научного и политического прорыва придавало Никите Сергеевичу сил и боевого духа.

«Упертый твердолобый большевик!» – мысленно отметил Кеннеди, вспомнивший легендарную выходку Хрущева на ассамблее ООН с постукиванием ботинком по столу и обещанием «закопать» мир капитализма. Поездка в 1959 году в Нью-Йорк, к сожалению, сопровождалась атмосферой недружелюбия, не открыла Хрущеву глаза на трудности экономического соревнования с США, он возлагал неоправданные надежды на Третий мир и даже пообещал, что «в отличие от Америки в Союзе к 1980 году будет построен коммунизм».

Представление Хрущева о Кеннеди как о «молодом и зеленом» политике заставило его после июньской встречи в Вене развернуть решительные действия в отношении Берлина. Мирного договора с ГДР он не подписал, зато все лето 1961 года Хрущев возводил знаменитую стену между Западным и Восточным Берлином. В качестве особой меры предосторожности Хрущев потребовал, чтобы стену возводили поэтапно, чтобы отслеживать реакцию Запада. Вначале протянули колючую проволоку, потом стали возводить каменную кирпичную кладку и уж на заключительном этапе к стене приставили вооруженные посты охраны. Запад молчал. 13 августа 1961 года СССР опубликовал отчет о завершении работы по возведению Берлинской стены и стал ждать, затаив дыхание, в Министерстве иностранных дел царила тревога, но все западные страны молчали. Стало ясно, что Запад стену не снесет, – Союз вздохнул свободно. Уверенность Хрущева в своих силах, особенно по отношению к Джону Кеннеди, усилилась.

– На Запад нужно давить, – заметил Хрущев министру обороны Родиону Малиновскому, находясь на летнем отдыхе в Болгарии в мае 1962 года. – Вспоминаю Кеннеди в Вене. Президент-то США совсем зелененький! И в сыновья мне годится! Хочет завоевать весь Берлин, но где ему!

Когда же министр обороны Родион Малиновский заметил, что, несмотря на молодость и «зеленость» президента США, есть и объективные опасности, скажем, близость к Союзу американских ракет «Юпитер», размещенных в Турции и способных достигнуть Москвы через десять-двенадцать минут полета, Хрущев лихо заявил:

– А! Давайте-ка и мы запустим в штаны к американцам русского ежа…

Так родилась идея беспрецедентной операции «Анадырь». Отметим, что перед тем как принять решение о том, чтобы «запустить американцам в штаны ежа», Хрущев стал свидетелем еще одного значительного события, без которого карибская геополитическая партия не была бы разыграна.

А именно, в апреле 1961 года Куба выиграла у ЦРУ тяжелую операцию под кодовым названием «Сапата-Мангуста» в заливе Свиней (Плайя-Хирон). История несостоявшейся смены власти на чужой территории стала одним из ведущих пусковых механизмов для принятия в Союзе решения об операции «Анадырь». Операция «Сапата» (так названная по месту высадки американского десанта) предварялась «Белой книгой» о Кубе, изданной 3 апреля 1961 года Госдепартаментом США и разосланной всем членам ООН. В «Белой книге» Куба обвинялась… в экспансии коммунизма и во вмешательстве в дела других государств. 12 апреля президент Кеннеди официально заявил, что «США не будет совершать военного вмешательства для свержения правительства Ф. Кастро», а уже 15 апреля происходит бомбардировка пилотами США, замаскированными под «восставших кубинских летчиков», и 17 апреля к заливу Свиней (Плайя-Хирон) направляется бригада из 1511 бойцов ЦРУ, прошедших подготовку в Гватемале.

В свою очередь, «Залив Свиней» тоже был реакцией США на дипломатические отношения, сложившиеся между Кубой и Союзом после визита Анастаса Микояна на Кубу. После знакомства Фиделя Кастро и Анастаса Микояна стало очевидно, что у Кубы появился мощный покровитель в лице советской сверхдержавы. Вот когда в Белом доме снова вспомнили о планах Эйзенхауэра по ликвидации режима Кастро! Началась лихорадочная подготовка к операции «Мангуста». Ее апогей совпал с днем рождения Никиты Хрущева – 17 апреля! Американцы надеялись ликвидировать режим Кастро, но им это не удалось.

Команданте Фидель: революция или смерть!

Согласиться на тайное размещение на своей территории ядерного оружия мог далеко не каждый политик. Но Фидель был как раз из тех, кому не привыкать к риску. Расскажем ключевые эпизоды его биографии, чтобы почувствовать его личность, понять, почему он вел себя именно так, а не иначе в условиях Карибского кризиса.

Имя легендарного революционера полностью звучит так: Фидель Алехандро Кастро Рус. «Дополнительное» имя Алехандро Фидель придумал себе сам, это его псевдоним, выбранный им во время революционной борьбы. Именем «Александр» он подписывал свои статьи для газеты «Обвинитель», в которых критиковался режим Батисты. Кастро восхищался полководцем Александром Македонским, который был его любимым историческим персонажем.

Уже после победы Кубинской революции историки обратили внимание на то, что в отряде Фиделя почти все бойцы были потомками испанских эмигрантов. Главный упор в идеологической подготовке делался на знакомство с марксистской теорией. «Если бы мы не изучали марксизм, если бы мы не были вдохновлены примером Хосе Марти, мы не смогли бы даже представить себе революцию на Кубе, потому что группа людей, из которых никто не учится в военной академии, не смогла бы начать войну против армии, хорошо организованной, хорошо вооруженной и хорошо обученной, и одержать победу практически без потерь», – вспоминал эти годы Фидель Кастро. Когда 10 марта 1952 года к власти на Кубе пришел крупный сахаропромышленник Фульхенсио Батиста, революционер Фидель Кастро назвал эту дату одним из самых важных дней в своей жизни. «Винтовку и приказ – вот и все, что я желал иметь в тот момент», – говорил Кастро. Однако ни президент, ни лидеры партии «ортодоксов» не желали проявлять решительность. Именно тогда Фидель решил порвать контакты с политиками подобного рода, которых его брат, Рауль, именовал «людьми-пробками»: они стремились оставаться на плаву любым путем. Фидель, юрист по образованию, проанализировал антиконституционные действия Батисты и уже 24 марта 1952 года отнес в Конституционный суд досье на Батисту, в котором, по мнению Фиделя, диктатор нарушил сразу семь статей Уголовного кодекса: этого хватило бы, чтобы Батиста окончил свои дни за решеткой. Кроме того, Фидель не побоялся отнести открытое письмо к Батисте в редакции самых смелых кубинских газет. В нем, в частности, говорилось: «Вы совершили переворот не против беспомощного и находящегося в прострации президента Прио, а против собственного народа, да еще сделали это накануне выборов, результаты которых были практически известны заранее. Своими действиями вы сеете не мир, а зерна ненависти! (…) Наступил час борьбы, отдать жизнь – это значит ничего не потерять, а вот жить в кандалах – это жить в позоре» (цит. по: Леонов Н.С., Бородаев В.А. «Фидель Кастро. Политическая биография», с. 60). Вскоре после этого Кастро стал собирать революционный отряд из молодых людей, возраст которых, как правило, не превышал 30 лет. Посвятившая себя семье и воспитанию сына жена Фиделя – Мирта Диас – была абсолютно безразлична к революционным исканиям супруга. Более того, родной брат Мирты, Рафаэль, пытавшийся заводить дружбу с влиятельными людьми, работавшими на Батисту, стал одним из главных идеологических противников Фиделя, и, выбирая между взглядами мужа и взглядами своих родственников, Мирта выбрала второе.

Отметим, что женщины в революционной борьбе Фиделя сыграли далеко не последнюю роль. Среди них были боевые валькирии и музы, соратницы и вдохновительницы, отличные стрелки из винтовки и единомышленницы, и просто женщины, влюбленные до беспамятства в этого поразительно волевого, энергичного, жизнелюбивого, сильного мужчину почти двухметрового роста.

В период разрыва с Миртой в окружении Фиделя появляется светская львица Натидат Ревуэльта. Она считала себя социалисткой и тянулась к революционной борьбе, однако ее богатая семья не позволила Нати Ревуэльте стать социалисткой не на словах, а на деле. При знакомстве Фиделю Нати показалась кинозвездой: у нее были большие зеленые глаза, темные и жесткие волосы цвета воронова крыла и загорелая кожа. Нати была замужем за старым, но состоятельным кардиологом, к которому ходили сливки гаванского общества. Роман с Фиделем для Нати ассоциировался с началом политической деятельности, революционной и мятежной, как сама молодость. Она не порывала с буржуазными кругами, но старалась помогать революционерам и даже продала свои фамильные драгоценности, чтобы деньгами помочь революционерам в их тайной деятельности. Деньги революционному кружку действительно были очень нужны, и в своей знаменитой речи на суде «История меня оправдает» Фидель сказал: «Мы собрали свои средства лишь благодаря беспримерным лишениям». Действительно, соратники Фиделя продавали даже то, что их кормило, – свои лаборатории, фотостудии, фармацевтические лавки и даже мебель. Была собрана смехотворная для революционных преобразований сумма – 20 тысяч песо. Но именно с этой суммы начиналась Кубинская социалистическая революция, на нее приобретались ружья и винтовки. «Однажды я подсчитал, во сколько обошлась Монкада, яхта «Гранма» и война в Сьерра-Маэстра, и, возможно, все это в сумме даст лишь 300 тысяч долларов. Так что можно сказать, что мы совершили самую дешевую в мире революцию», – позже говорил Фидель (цит. по: М. Макарычев «Фидель Кастро». Серия ЖЗЛ, М., 2008).

Штурм казарм Монкада в 1953 году дал начало движению, именуемому «Движение 26 июля», но закончился для армии повстанцев неудачей, и сам Фидель был на волосок от гибели. В один из моментов агрессивно настроенные солдаты Батисты уже готовы были нажать на курок, когда раздался повелительный голос: «Не трогайте их!» Немолодой человек, которого звали Педро Саррия, стал одним из ангелов-хранителей Фиделя. Он отвел Фиделя и других пленников к грузовику, тихо сказав: «Вы очень отважные ребята». Затем был суд и тюрьма. И в том, что Фиделю была сохранена при этом жизнь, немаловажная заслуга оказалась со стороны его уже почти чужой и далекой супруги, Мирты Диас Баларт. Она использовала все каналы связи с Батистой, которые были у ее родственников, и просьба Мирты сохранить жизнь Фиделю дошла до самых высших инстанций, включая архиепископа Сантьяго Переса Серантеса, который пообещал, что Фидель будет жив. Только в тюрьме Фидель узнал, что его брат Рауль жив, его схватили двумя днями раньше. Не миновать бы братьям Кастро смерти, если бы к тюрьме в Сантьяго не съехались журналисты, включая и зарубежных. Никто из них не догадывался, что революция Фиделя – социалистическая, зато государственный переворот, организованный Батистой, сомнений не вызывал, и потому либеральная пресса подняла шум о том, что в тюрьме могут заживо сгнить два талантливых брата Кастро, которые борются за конституционные выборы в стране и законную президентскую власть. Некоторых журналистов допустили к подсудимому, так что его идеи о возрождении Кубы быстро стали достоянием общественности. Находясь в полной изоляции от своих товарищей, Фидель объявил голодовку. Это был его протест против судебного решения: якобы Фидель по состоянию здоровья не может находиться на общем процессе, его дело перенесено на более поздний срок. Тем временем были распространены сотни фальшивых листовок, в которых предлагалось «выкрасть Фиделя из тюрьмы». Сам Фидель считал, что это было алиби для тюремщиков, которые собирались инсценировать бегство Фиделя и в процессе этой инсценировки его убить. Фидель отказался от адвокатов, и обвиняющая сторона уже потирала руки. Но Фидель, профессиональный юрист, замыслил на суде сложную игру, выступая одновременно и в роли обвинения, и в роли адвоката. Он получил в суде все привилегии как адвокат и даже обращался к судье «Ваша честь!», требуя перевести его в адвокатскую ложу. Фульхенсио Батиста, узнав об этом театре, приказал сократить число журналистов на суде. Приговор самого суда был неумолим, Рауль Кастро и трое революционных лидеров получали по 13 лет тюрьмы, остальные – были приговорены к сроку от трех до десяти лет. Айде Сантамария и Мельба Эрнандес, которые проходили по делу как «медсестры», получали по шесть месяцев тюрьмы.

12 октября 1953 года Фидель произнес в зале суда знаменитую речь «История меня оправдает», это был трехчасовой политический памфлет, в котором он рассказывал о том, как готовился штурм казарм Монкада и зачем. Позднее эта речь была напечатана отдельной брошюрой, и ее разносили по конторам, раздавали на митингах. Прокурор просил приговорить Фиделя к 26 годам тюрьмы (видимо, по созвучию с «Движением 26 июля»?), хотя Уголовный кодекс Кубы ограничивал пребывание в тюрьме 20 годами. В итоге 17 октября 1953 года заключенный номер 4914 (номер Фиделя) отбыл из тюрьмы Сантьяго на остров Пинос для отбывания 15-летнего срока. Батиста был доволен, он был уверен, что подобный «урок» отобьет у молодых людей, чьи имена пресса уже успела сделать легендарными, охоту к подобным выходкам. Всем лидерам «Движения 26 июля» – Раулю Кастро, Педро Мирету, Хуану Альмейде, Айде Сантамарии и Мельбе Эрнандес – была сохранена жизнь. В эти ряды чуть позже вольется и легендарный Эрнесто Че Гевара. В «образцовой тюрьме» Пиноса Фидель имел возможность читать книги, в числе авторов оказались Карл Маркс, Иван Тургенев, Николай Островский, Уильям Теккерей. О «Капитале» Маркса Фидель с присущим ему юмором отзывался: «Дочитал до 370-й страницы, а дальше не осилил».

«Фидель – самый читающий из известных мне политических деятелей, – рассказывал разведчик, генерал КГБ, Николай Леонов (цит. по: Леонов Н.С., Бородаев В.А. «Фидель Кастро. Политическая биография», с. 93). – Книги Фидель читает бесконечно много. Когда я был в его скромном доме в Гаване, то я ничего, кроме книг и гимнастических снарядов, не увидел».

В июле 1954 году Фиделю сообщили, что у его жены Мирты Диас Баларт любовная интрижка с известным политиком, министром внутренних дел батистовского правительства Эрмидой, который был начальником ее брата Рафаэля, при случае напоминавшего Мирте, что она «из приличной семьи» и что за «революционного мятежника» она вышла замуж против воли родителей. Для Фиделя это был удар, интрига в ведомстве его злейшего врага Фульхенсио Батисты! «Только такой женоподобный субъект, как Эрмида, мог опуститься до последней степени половой дегенерации, лишиться всякой мужественности», – отозвался Фидель об Эрмиде. Несмотря на желание пообщаться со своей любовницей Натидад Ревуэльтой, Фидель мужественно удерживался от переписки с нею. Светская львица с революционным шармом не выдержала первой и передала через мать Кастро – Лиину Рус – письмо. К этому времени Нати уже успела развестись со своим старым мужем и чувствовала себя свободной. В ответ на ее письмо Фидель написал строки, от которых тюремная охрана, обязанная читать всю переписку, должна была, вероятно, уронить слезу. «Дорогая Нати, – писал Фидель, – я с радостью отдам свою жизнь за твою честь и счастье. Ты – женщина. Женщина – это самое нежное, что есть на свете. Женщина в мужском сердце – это источник священного и неприкосновенного почитания. Сегодня в моей памяти вновь возникли дни, когда я грустный, опечаленный и униженный чем-нибудь приходил к тебе. Мои ноги сами вели меня в твой дом, где я находил покой, радость и умиротворение. Краткие мгновения общения с твоей чистой и благородной душой были для меня наградой за долгие часы горестей и печалей» (цит. по: М. Макарычев, «Фидель Кастро», серия ЖЗЛ, М., 2008, с. 145). Но Рафаэль, брат Мирты, замминистра внутренних дел, легко мог контролировать подобную переписку. Он взял письмо для Нати и положил его в конверт для Мирты, а письмо, адресованное Нати, он отправил Мирте. После этого взбешенная Мирта сама подала на развод. А уже спустя несколько месяцев после развода с Фиделем Мирта вышла замуж за Эмилио Неньеса Бланко – одного из сторонников Батисты. Когда же режим Батисты был свергнут, Мирта и Эмилио уехали жить в Мадрид, где и остались, и Мирта всю оставшуюся жизнь держала в тайне свой брак с Фиделем Кастро. Что касается ее брата Рафаэля, то он перебрался жить в США, а кроме того, умудрился стать другом конголезского диктатора Мобуту Сесе Секо.

В феврале 1954 года медсестры Мельба Эрнандес и Айде Сантамария вышли на свободу. Тем временем Фульхенсио Батиста, незаконно захвативший власть два года назад, решил «юридически узаконить свой президентский статус» и назначил в стране на 1 ноября 1954 года демократические выборы президента. Годом ранее он отменил Конституцию 1940 года, что фактически делало невозможным существование оппозиционных партий. На Кубе в угоду американцам начались гонения на коммунистов, и в мае 1955 года появилось бюро по подавлению коммунистической деятельности. Шеф разведуправления США Ален Даллес выразил благодарность «понятливому» кубинскому президенту Бастисте. «Создание кубинским правительством бюро по подавлению коммунистической деятельности является важным шагом вперед в деле борьбы за свободу», – писал Даллес Батисте. Диктатор упивался своей властью. Желая продемонстрировать, какой он справедливый и гуманный, он решил устроить амнистию в тюрьмах. Слухи об амнистии мгновенно разнеслись в прессе, кубинский народ начал требовать милости по отношению к Фиделю. Одновременно через свои каналы связи с людьми Батисты светская львица Нати Ревуэльта добивалась амнистии для возлюбленного. Удивительно, но все призывы, просьбы и требования «Фиделя – на волю» возымели должный эффект. Батиста решил отпустить Фиделя и его товарищей, посчитав, что молодые революционеры больше вреда ему не принесут. Известие об амнистии участников штурма Монкады было встречено кубинцами с восторгом.

15 мая 1955 года Фидель и его 27 товарищей, отбывавших срок на острове Пинос, вышли на свободу. В тюрьме они пробыли двадцать один месяц и пятнадцать дней. Однако агрессивность солдат Батисты не вызывала у Фиделя сомнений, что его ставят перед выбором: или же забыть о прежней политической деятельности, или же покинуть страну, или снова сесть в тюрьму.

Так началась тайная и длительная подготовка Кубинской революции. Понимая, что подпольную революционную деятельность развернуть на Кубе солдаты Батисты не позволят, Фидель предложил вынести штаб-квартиру революционеров за пределы страны. Уже в этом проявился его недюжинный интеллект. Государством, подходящим для штаб-квартиры революционеров, стала Мексика, а сами участники борьбы собирались в Мехико на улице Эмпраран, в доме 49. Это было маленькое и тесное помещение, очень простое, в котором были лишь кухня, столовая, ванная и спальня, где стояло несколько раскладушек, днем их сворачивали, и спальня превращалась в гостиную. Эта квартира принадлежала Марии Антонио Гонсалес, которая эмигрировала с Кубы после переворота Батисты. У этой немолодой женщины был свой счет к режиму Батисты: ее родной брат умер вскоре после выхода из тюрьмы, не оправившись после пыток. Именно в ее квартире состоялась судьбоносная встреча Фиделя Кастро с Эрнесто Че Геварой де ла Серной, молодым аргентинским врачом, прибывшим в Мексику из Гватемалы, о котором выдающийся французский философ-экзистенциалист и писатель Жан-Поль Сартр сказал: «Я думаю, что Че был не только интеллектуалом, но и самым совершенным человеком нашей эпохи». Сам же Че Гевара был так восхищен Фиделем, что спустя всего несколько дней после их знакомства сочинил «Песнь в честь Фиделя».

Однажды хозяйка квартиры в Мехико, где располагался штаб революционеров, кубинка Мария Антонио Гонсалес, заметила подозрительного человека возле своего дома. Увидев Марию Гонсалес, он испуганно скрылся за углом. Мария Гонсалес немедленно об этом сообщила революционерам, и тем удалось его схватить. Незнакомец оказался гангстером Поликарпо Солером. 10 тысяч долларов – такой гонорар ему пообещали за убийство Фиделя, чья фотография оказалась у него в кармане. Оказалось, что заказчиками убийства были сотрудники кубинского посольства, получившие в свою очередь «заказ» от Батисты, до которого стали доходить слухи о том, что Фидель готовится в Мексике к тому, чтобы свергнуть его режим. Спустя годы Фидель будет вспоминать о беспокойных днях, проведенных в Мексике, когда практически ежедневно приходилось сталкиваться с угрозой гибели: «Для нас началась большая одиссея в Мексике. Когда я доставал оружие для наших бойцов, меня арестовали. Они думали, что ловят контрабандистов. Нас спасло то, что полицейские стали с нами разговаривать. Батистовские агенты подстрекали мексиканскую полицию взять ранчо «Санта-Роса» штурмом. Пришлось сказать, что мы им сами покажем ранчо. Расчет был прост: в толпе горожан полицейские не могли по нам открыть огонь. (…) В сумке оказался номер телефона квартиры, где мы держали оружие. Я про эту бумажку забыл, а полицейские, обыскивая нас, нашли ее. Это был самый сильный удар. Однако чем больше о нас эти полицейские знали, тем больше они нас уважали» (цит. по: И. Рамоне «Фидель Кастро. Моя жизнь. Диалог на два голоса». М., 2009, с. 202–204).

Несколько недель длилось заключение Фиделя Кастро и его боевых товарищей в мексиканской тюрьме, а выйдя на свободу в июле 1956 года, Кастро столкнулся с проблемой, где взять деньги, чтобы восстановить арсеналы конфискованного оружия. Но для Фиделя неразрешимых задач не существовало, его фантастическая воля к победе позволяла находить путь к выходу в самом запутанном лабиринте. Проанализировав ситуацию, Фидель решил встретиться с бывшим кубинским президентом Карлосом Прио Сокаррасом, на которого в свое время Фидель собрал внушительное досье, уличавшее Сокарраса в связях с гангстерами и мафиози, что давало возможность утверждать, что экс-президент Кубы «продавал и покупал убийства». Встреча с Сокаррасом была, конечно, не слишком приятной для Фиделя, но у Сокарраса были деньги, и Фидель рассчитывал на его помощь в борьбе против Батисты. Кастро с пятью товарищами тайно прибыл в американский городок Макаллен и поселился в его отеле «Королевская пальма». Здесь в номере 21 его ждал экс-президент Кубы Сокаррас. После переговоров враг Батисты пообещал выдать революционерам 50 тысяч долларов. Эта сумма устраивала революционеров. Яхта, на которой они собирались отплыть, чтобы совершить революцию на Кубе, ориентировочно могла стоить половину этой суммы. Остальных денег должно было хватить на покупку оружия. Как водится, не обошлось без случайностей. Однажды Фидель проезжал мимо мексиканского города Тукспан и из окна машины увидел небольшую яхту, стоявшую на приколе в устье одноименной реки. Только Фидель с его звериной интуицией мог посчитать эту утлую посудину под названием «Гранма» полезной делу революции. Владелец яхты – американец Вернер Грин – уступил ее за символические 15 тысяч долларов. Революционерам пришлось полностью перестилать палубу, заменить мачту и оба двигателя, баки для воды и горючего. Но хуже, что «Гранма» могла взять на борт порядка 20–30 человек, а у Фиделя было 80 бойцов. А еще надо было везти оружие. Яхта плыла столь перегруженная, что ватерлиния у нее находилась глубоко под водой. К тому же она отклонилась от курса и попала в шторм, так что все страдали от морской болезни. У Че Гевары начался приступ бронхиальной астмы, и только благодаря тому, что его коллега, врач Фаустино Перес, захватил с собой несколько ампул адреналина, Че Геваре удалось облегчить страдания. Неожиданно в каюты стала поступать вода, и тогда стали бросать за борт весь балласт – даже консервы с мясом и канистры с горючим и пресной водой! А когда все это оказалось на дне Мексиканского залива, оказалось, что иллюзию течи создал… сломанный санузел. На пятый день из еды на «Гранме» остались лишь одни гнилые апельсины. Пресная вода заканчивалась. А предстояло плыть еще три дня! Вдобавок ко всем бедам, ночью в воду упал штурман Роберто Роке – пришлось его вылавливать.

В нескольких милях от Кубы «Гранма» столкнулась с военными катерами: кто-то из предателей донес Батисте, что на Кубу идет корабль с отрядом вооруженных революционеров. Однако, не имея описания корабля повстанцев, обшарпанную и невзрачную «Гранму» не тронули. Впрочем, военные катера были хорошим предупреждением, и Фиделю пришлось вместо намеченного порта Сантьяго поменять курс на горы Сьерра-Маэстра. Израсходовав последние литры горючего, «Гранма» села на мель в сотне метров от берега. Обессиленные голодом, морской болезнью и бессонными ночами, повстанцы стали прыгать в воду, поднимая над своей головой винтовки, Рауль Кастро переправлял на берег боеприпасы. И в этот момент на горизонте показались военные катера и открыли по уже пустой «Гранме» огонь.

«Мы брели, – напишет в своем дневнике Че Гевара, – через мангровые заросли болота, спотыкаясь от усталости, напоминая армию призраков. Этой армии призраков из восьмидесяти человек предстояло воевать с тридцатипятитысячной армией Батисты». Бойцы десантировались в трех десятках километров от того места, где их ждал отряд под руководством удивительной женщины-стрелка Селии Санчес.

Именно Селия Санчес, валькирия и боевая подруга Фиделя, надолго заняла место в сердце команданте после светской львицы Нати Ревуэльты, которая в революционной борьбе ценила лишь романтику да разговоры про мораль и справедливость, а пот, кровь и выстрелы ее пугали. А Селия Санчес была не только теоретиком, но и практиком революции, и имя этой женщины стоит запомнить, оно будет значимым и во времена Карибского кризиса.

Трое суток, с 2 по 5 декабря 1956 года, когда отряд Фиделя пробирался по мангровым зарослям навстречу отряду Селии Санчес, тянулись как один страшный и кошмарный день. Покружив над горами Сьерра-Маэстра, летчики Батисты никого не заметили, и в газетах написали, что «Фидель утонул в болоте». Но сам Батиста в это не верил. К облаве на отряд Фиделя подключились владельцы плантаций и крестьяне – за звонкую монету. Сам Фидель одним из самых страшных дней своей жизни называет 5 декабря 1956 года, когда солдаты Батисты обнаружили в тростниках отряд Фиделя и открыли по нему огонь. В этом бою погибли и попали в плен многие, к условленному месту из 82 добралось всего 22 человека, включая братьев Кастро, Че Гевару, Хуана Альмейду. Но «когда есть воля к победе, когда человек не теряет присутствия духа, когда он верит в свое дело, никакое поражение не заставит человека отступить», заметил позже в одном из своих интервью Фидель. В рождественскую ночь 25 декабря 1956 года отряд Фиделя ушел в горы Сьерра-Маэстра. За информацию о местонахождении повстанцев Батиста пообещал гонорар в 5000 долларов. А поскольку, как выразился Че Гевара, «крестьяне – люди добрые и благородные, но опасающиеся, что за покровительство повстанцам солдаты Батисты их упрячут в тюрьмы, а за шпионство щедро вознаградят», надеяться, что среди местных жителей не будет лазутчиков, не приходилось.

В истории движения Кастро начались страшные эпизоды с появлением внутри отряда шпионов и предателей, один из них, Эутимио Герра, вооруженный револьвером, чтобы за гонорар от Батисты застрелить Фиделя, умудрился даже оказаться с команданте в одной походной палатке.

Звериным чутьем почувствовав в отряде предателя, Селия Санчес настояла на ночном дежурстве возле палатки Фиделя, а в ту тревожную ночь она сама охраняла его сон. А затем Селия, влюбленная в Фиделя и безумно боящаяся его потерять, на рассвете настояла на обыске Герры – и пистолет, точь-в-точь такой, как у солдат Батисты, выдал шпиона с головой. Был полевой суд, и Герра был казнен по законам военного времени, но спустя некоторые время, когда революция завершилась, Фидель разыскал семью этого крестьянина, решившегося на подобное, чтобы вытащить из нищеты семью, и позаботился о ней, добившись, чтобы все дети этого крестьянина получили хорошее образование.

1957 год Фидель Кастро провозгласил «годом накопления сил». В горах Сьерра-Маэстра Фиделю пригодились знания, почерпнутые из книг о великих полководцах. На 16 февраля 1957 года была назначена встреча Фиделя с лидером «Движения 26 июля» Франком Паисом. Встреча проходила на ферме Эпифанио Диаса. Здесь Фидель встретился и с боевой подругой всей его жизни, Селией Санчес. Здесь Рауль Кастро познакомился со своей будущей женой, впоследствии председателем Федерации кубинских женщин, Вильмой Эспин, с которой они вместе прожили полвека.

Вильма Эспин, наполовину француженка, была девушкой из обеспеченной семьи. Ее отец занимал высокий пост руководителя завода по производству рома «Баккарди», а мать была дочерью французского консула на Кубе. Вильма училась в Гаване на химическом факультете, а закончила свое обучение в США, в Массачусетском технологическом институте. Удивительно, что Вильма не только поддержала революционеров, но и вместе с Селией Санчес и с Айде Сантамарией стала одним из руководителей женского партизанского отряда.

К тому времени, как Фидель сошелся с Селией Санчес, не столь чувственной и сексуальной, как Нати Ревуэльта, но обладающей жестким характером и яркостью личности, Нати уже воспитывала дочку Фиделя – Алину, которой передался весь его бунтарский дух. Повзрослев, Алина бежала в Испанию со словами: «Это не мой банкет!» – и выпустила там скандальную книгу о похождениях мятежной дочери Фиделя.

Война армии Фиделя против армии Батисты длилась 25 месяцев. В своих дневниках Фидель вспоминает, что это была и «история появления знаменитой бороды. Она проста. В полевых условиях борода росла сама по себе. А за два с лишним годом повстанческой борьбы он успел к ней привыкнуть». Отметим, что за это время число сторонников Фиделя росло, а режим Батисты стал неудобен США. Батиста перешел роковую черту в бессмысленных убийствах и пытках оппозиционеров, и Белый дом в марте 1958 года объявил, что прекращает поставку оружия армии Батисты. Кроме того, Батиста начал активно общаться с главарями американской мафии, принимая в Гаване короля игорного бизнеса Лаки Лучано и других как родных. Видя, что самые крупные американские бандиты нашли «политическое убежище» в Гаване, ФБР убедило Белый дом, что пора прекращать покровительствовать кубинскому диктатору. В отношении же Фиделя, явно метившего на место Батисты, в США предположили, что Кастро – такой же сахаропромышленник с хваткой капиталиста, как и Батиста, и потому не возражали против смены власти. Социалистическую суть революции Фиделя в США проглядели – потому и не удушили ее в зародыше.

В новогоднюю ночь 31 декабря Бастиста бежал с Кубы, и 1 января 1969 года стало днем рождения новой Кубы. Пять лет, пять месяцев и пять дней – начиная с 26 июля 1953 года по 1 января 1959 года, когда Фидель Кастро и его товарищи ежесекундно подвергали себя смертельной опасности.

Зная эти эпизоды революционной борьбы, не станешь задавать себе вопрос о том, «боялся ли Кастро разместить на Кубе советские ядерные ракеты». Безусловно, Фидель шел на высокий риск, согласившись на советскую операцию «Анадырь». Но что такое спецоперация русской разведки в сравнении с пятью годами ежедневного смертельного риска?

Но прежде чем мы перейдем непосредственно к описанию операции по переброске советских ядерных ракет на Кубу под кодовым названием «Анадырь», стоит расставить акценты на скрытых «пусковых механизмах» этого решения в Политбюро Никиты Хрущева. Почему «Анадырь» был предпринят именно в летние месяцы 1962 года? Почему и для чего решили использовать именно ракеты с ядерными боеголовками, если войну с их помощью вести не собирались? Ответ на эти невольные вопросы дает такой факт: в США осознали, что у Кубы появился новый и очень сильный покровитель – Советский Союз.

Распутаем клубок в обратной последовательности. Последней каплей для принятия в Политбюро Хрущева в июне 1962 года решения о том, что следует предпринять радикальные действия для защиты Кубы, стала провалившаяся в апреле 1961 года в заливе Свиней (Плайя-Хирон) операция ЦРУ «Сапата-Мангуста» по свержению режима Кастро. Для организации этой операции и других подрывных действий против Кубы ЦРУ в январе 1960 г. создает «Группу 4», которая ориентирована на подрывные действия против режима Ф. Кастро.

В свою очередь, Джон Кеннеди дал согласие на проведение спецоперации в заливе Свиней, существовавшей в планах еще Д. Эйзенхауэра, после того как ЦРУ принесло Кеннеди неопровержимые доказательства того, что у Кубы появился очень сильный друг в лице Союза и со свержением Кастро надо спешить, иначе Куба может стать военной базой Союза под боком у Америки. Вот эти неопровержимые доказательства о новом и сильном друге Кубы – Союзе: визит А. Микояна на Кубу в феврале 1960 года и знакомство Кастро и Хрущева на ассамблее ООН в сентябре 1960 года.

А теперь расскажем об этом подробнее.

Микоян летит к Фиделю, или «Первая ласточка»

Чтобы разобраться в сути свершившейся на Кубе революции, в Союзе была активизирована агентура КГБ. Ключевыми фигурами советской разведки, работавшими с аппаратом Ф. Кастро и знакомыми с ним лично, следует назвать Николая Леонова, Александра Феклисова (псевдоним – Александр Фомин), Георгия Большакова и Александра Алексеева (псевдоним Александр Шитов), который к моменту Карибского кризиса был назначен Хрущевым на пост посла СССР на Кубе.

В октябре 1959 года в Гавану под видом журналиста Александра Шитова летит агент КГБ Александр Иванович Алексеев. Он встречается с Фиделем, с Че Геварой и делает вывод о том, что Кубинская революция дружественна идеологии Советского Союза. Уже в следующем месяце, в ноябре 1959 года, резидент Александр Шитов-Алексеев по просьбе Фиделя Кастро в сопровождении кубинских дипломатов прибывает в Мехико и передает первому заместителю Совета министров СССР Анастасу Микояну приглашение от Фиделя совершить визит на Кубу вместе с выставкой, которую Микоян открывал в Мексике. И уже 4 февраля 1960 года советская делегация во главе с А. Микояном прибывает на Кубу для открытия выставки в Гаване, а 13 февраля Куба и Союз в лице Микояна подписывают торговое соглашение о закупке Союзом сахара и о кредите Кубе на 100 млн долларов под 2,5 %.

На визит Микояна и налаживание между СССР и Кубой торговых связей последовала жесткая реакция США. Посольство США разорвало все дипломатические отношения с Гаваной и отказалось вести любые переговоры с правительством Кубы.

4 марта 1960 г. в гаванском порту Ля Кубр был взорван корабль с грузом оружия, закупленного для Кубы в Бельгии, погибло более 100 человек, 300 были ранены. На похоронах жертв теракта Кастро возложил вину на спецслужбы США. Действительно, на заседании «Группы 4» в США 9 марта ее лидер Д.С. Кинг (ЦРУ) ставит вопрос о ликвидации Фиделя Кастро, Рауля Кастро и Че Гевары «одним пакетом» (операция «Мангуста») и предлагает операцию по ликвидации режима Кастро и смене власти на территории Кубы на проамериканский режим с помощью высадки американских наемников на острове (операция «Сапата») и установлению на Кубе временного правительства, собранного из эмигрантов.

Реакцией на информацию о мартовском заседании «Группы 4» ЦРУ под руководством Д. Кинга, а также мартовский теракт на корабле с бельгийским оружием в порту «Ля Кубр» стало обращение в конце марта 1960 г. Ф. Кастро через советского разведчика А. Алексеева (Шитова) к Хрущеву с просьбой о поставках советского оружия для защиты Кубы от американских диверсантов.

Однако не будем торопиться. Драматургия политических отношений между Кубой и Союзом заслуживает более подробного рассказа.

Итак. Февраль 1960 года на Кубе выдался, как это обычно бывает, теплым, но одновременно богатым шквалистыми ветрами, когда с темного моря ветер приносит горькую соль и торнадо, вдребезги разбивающие хрупкие стеклянные жалюзи на окнах. В это время небосвод над Карибским морем приобретает сероватый оттенок, и сизые мазки облаков разбросаны на нем, будто кто-то случайно опрокинул и разлил гигантское ведро гуаши.

В такие дни приятно подолгу сидеть на берегу и наслаждаться морской прохладой, вдыхать соль океана и слушать крики голодных чаек. Ядовитого тропического солнца можно не опасаться, оно надолго скрылось из виду, купаясь в киселе облачной сизой гуаши. Легкая куртка-ветровка и спортивная обувь как нельзя лучше соответствуют февральской погоде на Кубе, когда ветер переменчив и непостоянен, как капризы красавицы, а морской простор будоражат буруны иссиня-стальных валов. Это время очень удобно для долгих прогулок на свежем воздухе и неспешного обмена мнениями.

В это время в провинциальных кубинских домах жизнь чуть замедляется: сезон тростниковой страды позади, а новый сезон рубки зеленых сладких стеблей-исполинов – еще нескоро. Дом простого кубинца кажется частью природного ландшафта, где он построен. Иногда через открытые жалюзи в дом забегают любопытные ящерицы-гекконы и забираются высоко по стенкам к потолку, проносятся по всей комнате и стремительно выбегают на улицу. Кубинцы живут в согласии с природой, обратив в подданных всех живых тварей от зебу до мангусты и игуаны.

Кондиционеров в домах простых кубинцев нет. Вода в водопроводе – холодная, ванну встретишь редко, да и цветной телевизор относится к предметам роскоши. Деревянный настил в сельских хижинах, крытых потрескавшейся черепицей, дрожит под ногами, как зыбкие мостки, и никто в этом не виноват, кроме как время. Однако даже старенький паркет – навощен и блестит как зеркало. Несмотря на всю внешнюю несовременность и некомфортабельность, кубинский дом полон тепла и дружелюбия. В домах не найти кухонных комбайнов, стиральных машин-автоматов, бесшумных пылесосов и посудомоечных машин, но кофемолка с деревянной ручкой, измельчающая в шоколадную пыль свежеобжаренные зерна, и латунная турка найдутся всегда. Не во всех домах есть компьютеры, но в любой кубинской семье вы обнаружите стеллаж с книгами. Разлитый, точно ладан, запах старинных книг в плотном переплете не сравним ни с какими благовониями. Здесь ценят мораль, звучащую на страницах художественной литературы. Здесь гордятся, что писатели с мировым именем – Гарсиа Маркес и Эрнест Хемингуэй – живут на Кубе, а не на земле своей благополучной и богатой родины.

Кубинские мальчишки горды, но не тщеславны – и страшно любопытны! Это не для робких – забраться на верхушку акации лишь для того, чтобы поглядеть, оперились ли птенцы черного дрозда, и дружески с ними поздороваться. Девушки романтичны, верят в настоящую любовь и принца, любят шуршащие цветастые шелковые платья, перламутровые подвески в серебре и крупные банты из яркой органзы. Они едва ли не с младенчества танцуют румбу, танец любви, рожденный на Кубе, и напевают песни, в которых неизменно встречается слово «коразон» – «сердце».

Любая кубинская школьница приготовит флан – особый пирог без муки – и ледяной коктейль с зеленым соком сахарного тростника. Они украшают себя шуршащими бусами из морских ракушек и кулонами, вырезанными из черного коралла, который водится только в Карибском море.

В свободное от учебы время мальчишки играют в морских пиратов, а девочки плетут сумочки из тростниковых и пальмовых листьев и с малолетства чувствуют себя в доме хозяйками, а точнее, добрыми феями. И лучше всего бывало, когда такая фея включала вечером тяжелую старинную лампу со стеклянным мозаичным абажуром-куполом на высокой подставке. Эти старинные торшеры добрые феи перекатывали из комнаты в комнату, и от них на стенах оживали причудливые тени. Неожиданно расцветали на стенах букеты огня, окаймленные пальмовыми ветками, и вокруг были незыблемые заповедники тьмы и страха.

Все чаще море набегает на берег чередой тяжелых валов. Они выбрасывают из темной пучины белые и гладко обглоданные волнами, словно исполинские кости допотопного динозавра, стволы и ветви прибрежных деревьев. Время от времени на белом коралловом песке оказываются целые снопы буро-зеленых морских водорослей с безнадежно трепещущими на них кусочками желе, медузами, источающие сильный запах морской соли и йода. Зеленые обрывки гнилых морских снастей с белыми и ярко-оранжевыми поплавками, куски досок от солнечных тентов, пальмовые ветки, высохшие изнутри и потому легкие, похожие на обросшие шерстью бейсбольные мячи кокосовые орехи – все это море щедро выбрасывает на берег.

Деревянная вертолетная площадка, стоящая на высоких столбах, затрещала. В болотистой местности Лагуны-дель-Тесоро приземлиться вертолету было непросто, а самолету – и вовсе невозможно. Советский вертолет Ми, куда как более тяжелый, нежели кубинские вертолеты, шумно вращал лопастями крыльев, стараясь не провалиться под деревянный настил, явно не рассчитанный ни на габариты, ни на вес этой машины. Но похоже, что опускаться на эту вертолетную площадку все же не следовало. И действительно, летчики аккуратно подняли примерно на метр машину над досками, так, что она «зависла» над площадкой, не касаясь ее. И тут люк вертолета открылся, и из него поочередно начали выскакивать: бородатый силач в военной форме, и интеллигентного вида армянин в деловом костюме, и еще несколько человек. Вертолет продолжал грохотать лопастями над их головами и бурно гонять потоки теплого воздуха – у одного мужчины в этой команде улетела шляпа. Когда же все благополучно спустились по деревянной лестнице вниз, вертолет поднялся в воздух и улетел на дозаправку горючего.

Навстречу Фиделю и Микояну шел улыбающийся молодой брюнет в берете со звездой, уже успевший стать легендой. Он дружелюбно протянул руку команданте и его гостю.

– Мы не ждали, что вы на такой машине прилетите, – с улыбкой вместо приветствия оборонил Че Гевара, бросив виноватый взгляд в сторону немного покосившейся вертолетной площадки.

– С выставки угнали, – пошутил Микоян. – Решили, ну, что этому вертолету зря пылиться на стенде, пусть лучше поработает…

– У русских товарищей хорошие машины, – кивнул Фидель и с присущим ему юмором продолжал, – я нашему другу, Анастасу Микояну, показал из этого вертолета всю Кубу, словно гид на обзорной экскурсии. Вот только летчики были советские, и им почти удалось то, что пока никак не удается ЦРУ – они едва не ликвидировали Фиделя.

И пока делегация шла в дом, к уже накрытому столу, Фидель рассказал, как было дело (см. С. Микоян, «Анатомия Карибского кризиса». М., Академия, 2006, с. 64).

Советские летчики, сопровождающие технику на выставке в Мексике, с Кубой были знакомы плохо. Поэтому, когда им доложили, что их шеф, Анастас Микоян, собрался на этом вертолете из Мехико еще и на вторую выставку, которая проходит в Гаване, пилоты пришли в замешательство. Добыть хорошую топографическую карту Кубы им не удалось, а та, что оказалась в их распоряжении, была, по выражению Фиделя, похожа на картинку Кубы в школьном учебнике. «Обзорная экскурсия» на выставочном вертолете по Кубе вначале проходила успешно, но с Кайо-Ларго советские пилоты взяли курс на восток. И вот здесь начались приключения.

– Я не сразу это заметил, – вспоминал Фидель. – А нам лететь надо было на север. А когда я заметил, что под крылом местность совсем не та, что ожидал, спрашиваю: «Куда вы летите?» Им перевели, и они отвечают «на восток». Я прошу их изменить курс, но они показывают на карте город Сьенфуэгос и не соглашаются курс менять, мол, вначале надо туда, заправиться горючим. Тогда я спрашиваю, а сколько у вас осталось горючего? Они отвечают: «Минут на двадцать должно хватить». Им казалось, что за это время они доберутся до заправки. А в действительности наш вертолет просто рухнул бы в море! Я не на шутку встревожился и говорю, что дальше на восток будет только море и за полчаса они не только не долетят до Сьенфуэгоса, но и вообще до любой суши. Они были упрямые и не соглашались и продолжали лететь на восток, им казалось, что они лучше меня чувствуют местность. Что делать? Не оружием же угрожать? Ведь нельзя же мне, принимая высокого гостя из Москвы, вместе с ним утонуть в море? Время идет, горючее на исходе. Пришлось сказать Анастасу Микояну, чтобы он оказал давление на пилотов. Микоян приказал пилотам не спорить со мной, а выполнить мои указания. Мы изменили курс. Я им показал путь на север, в Лагуна-дель-Тесоро. Это недалеко от местности огромных болот, чуть севернее от Плайя-Хирон (залив Свиней). Из-за того, что мы изначально ошиблись курсом, вышел перерасход горючего, теперь его в баке были последние капли. Если бы их не хватило, мы увязли бы в болоте!

В Лагуне к прилету высоких гостей тщательно готовились.

Навстречу Фиделю и Микояну вышла Вильма Эспин, жена Рауля Кастро. Полуфранцуженка-полукубинка, с образованием, полученным в американском технологическом университете, волевая и решительная женщина с собственной революционной биографией. Она явно доминировала в этом обществе. Это она работала в подполье в Сантьяго в 1956 году вместе с Франком Паисом, это они готовили восстание революционеров, приуроченное к высадке «Гранмы».

Вильма Эспин, «деловая леди», вопреки воле своих аристократичных родителей стала сильным и самостоятельным революционным лидером. Ее сдержанная улыбка, манера одеваться, строгая прическа и жесты – все подчеркивало волю и властность. После нескольких лет борьбы в подполье и гражданской войны революционеры обрели наконец нормальную семейную жизнь. Вильма вышла замуж за Рауля Кастро, и вскоре у них родился ребенок. Но было ясно, что домашние хлопоты никогда не превратят ни Вильму, ни ее соратниц в простых домохозяек. Рожденные для большой политики никогда не смогут отказаться от своей роли.

Вильма Эспин считалась «первой леди» Кубы. Отчасти француженка, женщина с европейским мышлением и химик по образованию (как Маргарет Тэтчер, кстати), она была ярким общественным деятелем наряду со своим мужем, Раулем. Вильма любила носить деловые костюмы, а на официальных праздниках, сопровождающихся, например, традицией разрезания огромного кремового торта и танцами, надевать декольтированные платья и жемчужное ожерелье. Она боролась за права эмансипированных женщин и возглавляла Федерацию кубинских женщин. Именно Вильма стала автором Семейного кодекса Кубы, который гарантирует равноправие мужчин и женщин, а также обязывает мужчин заботиться о доме и участвовать в воспитании детей. Свою общественную деятельность Вильма поразительным образом сочетала с домашними делами, а на Кубе, подчеркнем, воспитывать меньше двух-трех детей в семье было не принято. Со временем у Рауля и Вильмы Кастро родилось четверо детей, три дочери и сын.

Алейда Марч, жена Че Гевары, полноватая шатенка со светлыми и по-детски наивными глазами, в противовес Вильме Эспин застенчивая и молчаливая, была, напротив, создана скорее для домашнего быта, нежели для политической трибуны. У нее и Че Гевары тоже маленький ребенок, сын Камилио. Сам товарищ Че шутил, что детей в семье должно быть не меньше, чем человек в бейсбольной команде, и выбрал для себя женщину, которая также видела себя в первую очередь мамой. Хотя отметим, что именно верная Алейда в 1958 году в бою за Санта-Клару, как подчеркивал Че Гевара, находящаяся всегда с ним рядом, подающая патроны и оружие, и помогла решить исход сражения в пользу повстанцев.

Алейда Марч удочерила ребенка Че Гевары от его непродолжительного первого брака с перуанкой, экономистом Ильдой Гадеа. Уехав из Мексики, Че Гевара расстался с первой женой: из-за революционной деятельности Че между ним и женой возникло непонимание, напоминающее то, что было и у Фиделя с его первой женой, Миртой Диас. После победы Кубинской революции Ильда привезла свою дочь Ильдиту в Гавану и, как напишет в своих дневниках Че, «вручила мне ее в качестве подарка, наверно, в честь нашей революции». Перуанке Ильде Гадеа ребенок от революционера был не нужен, зато боевая подруга Че Гевары Алейда Марч с радостью взялась за воспитание Ильдиты – пятилетней приемной дочки. К своим сорока годам, когда Че Гевара был трагически расстрелян 9 октября 1967 года американскими рейнджерами в Боливии, в его семье было уже пятеро детей: дочки Ильдита, Алейдита, Селия и сыновья Камилио и Эрнесто. Все заботы о семье ложились на плечи верной Алейды Марч.

Гостей вышла встречать и Айде Сантамария, сестра замученного во время революционной борьбы при штурме казарм Монкада солдатами Батисты революционера Абеля Сантамарии. Она – один из руководителей кубинского движения за суверенитет (аналог советского Комитета защиты мира). Строгая, деловая женщина, не столь экспансивная, как Вильма Эспин, но и не такая скромная и тихая, как Алейда Че. Спустя несколько месяцев Айде Сантамария стала женой министра культуры Армандо Харта.

Селия Санчес, подруга Фиделя, – худая темноволосая женщина чуть старше всех остальных. Прекрасный стрелок из огнестрельного оружия. Отчаянная революционная валькирия. После высадки отряда Фиделя с «Гранмы» в ноябре 1956 года она организовала снабжение оружием и боеприпасами из Сантьяго. Тогда у нее с Фиделем начался роман, который, как потом выяснится, окажется на всю жизнь. Фидель выучил Селию стрелять из винтовки, и они вместе готовили отряды повстанцев. Потом он ей доверил архив революции, она стала занимать должность, которую можно было бы сравнить с секретарем ЦК в Союзе. Будучи постоянно в политике, она даже не мечтает о том, чтобы стать ярким политическим лидером, ей неинтересно участвовать в управлении страной, как, скажем, по-европейски эмансипированной жене Рауля – Вильме Эспин. Но Селия безгранично предана Фиделю, она влюблена в его революционную деятельность и в него самого и беспрекословно делает все, что ему нужно и о чем он ее просит. Сам Фидель, однако, официально с Селией Санчес отношения не оформил. Видимо, он слишком «обжегся» на официальных браках с Миртой Диас и Нати Ревуэльтой, он уже не верил в то, что женская любовь и верность могут продолжаться всю жизнь, а с Селией именно так и вышло. Всю жизнь, вплоть до последнего, когда Селии после тяжелого онкологического заболевания в восьмидесятилетнем возрасте не стало, она была верна одному Фиделю и считала его Богом на земле.

– Что вы уже успели посмотреть? – приветливо говорит Вильма Эспин, обращаясь к Микояну.

– Табачные плантации. Нам показали, как растет табачный лист для знаменитых гаванских сигар, – отвечает с улыбкой Микоян.

– В провинции Пинар-дель-Рио, – уточняет Фидель. – А вот чем вы нас собрались угощать, покажите! Мы проголодались!

– Мы вас хотим угостить жареным поросенком и желтым рисом с красной и черной фасолью, – весело отвечает шатенка Алейда в нарядном платье с кружевами и оборками: судя по всему, жена Че Гевары взяла на себя привычную роль кулинара. – Национальное кубинское блюдо.

– Этим национальным кубинским блюдом нас уже накормили в Пинар-дель-Рио! – скептически роняет Фидель. – Нет ли у вас еще чего-нибудь для разнообразия?

– Я вижу на столе много фруктов, – скромно замечает Микоян. – Можно попробовать? – и, указывая на розовые дольки папайи, желтые манго и белые авокадо, добавляет: – Я вижу необычные, таких не бывает в Союзе.

– Правильно! – кивает Фидель. – Кстати, на Кубе обед принято начинать именно с фруктов. Для вас это, наверно, странная традиция. А нам так нравится! А кстати, стал бы у нас Союз покупать фрукты?

– Какие же, например? – Микоян с ходу начинает мыслить по-деловому. – Фрукты должны выдержать транспортировку и не испортиться в хранилищах!

– Апельсины, бананы, ананасы, грейпфруты? – Конечно! – отвечает Анастас Иванович. – Наши люди очень нуждаются во фруктах. А сколько тонн этих фруктов вы могли бы нам поставлять?

– Да сколько угодно! Без ограничения! – Вы не представляете себе масштабов нашей страны. Может быть, ваши специалисты из института Аграрной реформы смогли бы для нас подготовить точные цифры? Сколько тонн в год и каких именно фруктов?

– Хорошо. Я дам поручение нашим специалистам подготовить для вас проект договора, – Фидель приятно удивлен деловитостью гостя.

В красной глиняной пиале с графическим орнаментом в сладком соку, напоминающем арбузный, плавали оранжевые кубики кубинской дыни – папайи. В другой пиале, зеленой, с таким же орнаментом по краю, лежала целая гроздь карликовых бананов, сладких и мягких, как мед. На глиняной желтой тарелке с черным орнаментом подали горячие пшеничные тосты с соленым маслом и сыром. Высокие стеклянные кувшины светились золотистыми соками – манго и апельсина. К тому же по кубинской традиции принесли большой стеклянный кувшин с родниковой водой, в которой плавали кусочки лайма и лед.

Фидель как бы невзначай добавил, что хочет разнообразить стол своей собственной кулинарией. Все, что он сейчас видит на столе, – слишком типично.

Оказалось, что кулинария – хобби Фиделя. Он убежден, что настоящий мужчина обязан уметь вкусно приготовить мясо и непременно иметь несколько рецептов собственных фирменных блюд.

– Фидель все время в движении, он почти никогда не отдыхает, разве что когда спит или ест, – добавляет Рауль. – Поэтому он так любит поесть, для него еда символизирует отдых.

– Но знаете, – делится Фидель с Микояном за столом, – я очень люблю итальянскую кухню. Я обязательно вам покажу, как умею готовить спагетти с разными соусами и добавками, и я их сам изобретаю и потом охотно делюсь рецептами с друзьями, если блюдо выходит вкусным. И знаете, где я впервые начал ставить кулинарные эксперименты? Ни за что не догадаетесь! – и, выдержав внушительную паузу, Фидель добавляет: – В тюрьме на Пиносе!

Фидель рассказывает, что в молодости любил вкусно поесть. А в душе себя чувствовал настоящим поваром, после революционера, конечно. Когда после неудачного штурма казарм Монкада солдаты Батисты посадили Кастро в тюрьму и после оглашения 15-летнего срока отправили в тюрьму на Пиносе, то Фидель получил возможность время от времени развлекать себя кулинарными экспериментами (см. «Гастрономическая страсть Фиделя Кастро», – Вашингтон Таймс, 28.07.2004). По сравнению с тюрьмой, где он находился во время следствия, пережив 40 дней в карцере без тепла и света, тюрьма на Пиносе выглядела курортом. Родным он тогда писал: «Недавно брат прислал мне с востока кусок окорока, и я приготовил из него бифштекс с желе из гуайявы. А сегодня ребята прислали мне банку ананасовых долек в сиропе. Похоже, я мысленно притягиваю вещи! Завтра я буду есть окорок с ананасами! Но больше всего я люблю готовить спагетти по разным рецептам или сырную тортилью. Ах, как это вкусно. И какао-шоколад на десерт! И мой репертуар этим не исчерпывается!»

– Но макаронные изделия не способствуют хорошей фигуре, – заметил кто-то из советской делегации.

– Мы, революционеры, об этом не думаем. Никогда не знаешь, когда в следующий раз удастся толково поесть. Пусть спагетти, рожки и пицца не приносят пользы организму, пусть это самые вредные для фигуры образцы итальянской еды, но я их очень люблю! – не сдавался Фидель. – Вот увидите, скоро я открою по всей Кубе сеть пиццерий, и они будут пользоваться успехом!

Действительно, забегая вперед, скажем, что в начале 1990-х, когда Советский Союз, ставший Российской Федерацией, прекратил многие торговые контракты с Кубой, мини-пиццерии Фиделя сыграли важную роль для преодоления продуктового дефицита.

– К моему дню рождения Фидель обычно готовит потрясающее блюдо, креветки в сметане со специями, – добавил Рауль. – Его надо есть горячим. Вкуснятина!

– Вот только сметана на Кубе – дефицит, – откровенничал Фидель. – Вся беда в том, что обычные молочные коровы не выдерживают нашего жаркого климата. Мы сейчас пытаемся на острове Пинос разводить гибриды зебу и молочных коров. Раньше там была только образцовая тюрьма Батисты, а теперь вот – научная площадка в сельском хозяйстве.

Рауль добавил, что одомашненные антилопы зебу хорошо переносят экваториальный климат, но мало подходят для производства молока. Потому кубинцев появилась идея скрещивать зебу с высокоудойными голландскими коровами. Впрочем, желаемый эффект высокой молочности достигался лишь в первом поколении таких гибридов, закрепить его во всей линии никак не удавалось.

После обеда Микоян, Фидель и Эрнесто Че Гевара решили прогуляться в сопровождении переводчика и советского разведчика Николая Леонова по мостикам и дорожкам среди болот и озер. Здесь для делегации Микояна устроили рыбалку со спиннингом. Микоян с Фиделем сели в одну лодку, охрана – в другую, за плечами кроме спиннингов были ружья и карабины. Фидель похвастался, что недавно на ежегодных чемпионатах по морской рыбалке стал рекордсменом. Сам Эрнест Хемингуэй вручал ему приз за лучший улов, это было в окрестностях Гаваны.

– Мы дружим с Эрнесто, хотя он и американец, – замечает Фидель, чуть искажая имя писателя на испанский лад. – Он открытый, добродушный человек, очень веселый и общительный – вот почему ему в Америке, стране одиноких эгоистов, плохо, а здесь он как дома.

– Имя Эрнесто носят только добрые и хорошие люди, – шутливо вставляет Че.

– Да, – соглашается Фидель, – Но в отличие от нашего Эрнесто, Хемингуэй винтовку умеет применять только на охоте. А вот крепкие сигары они любят одинаково. Хемингуэй уже почти тридцать лет на Кубе, у него здесь дом, Финка Вихия. Правда, он бывает там наездами. Беспокойный человек, его безудержно носит по всему свету, наверно, писателю подобное необходимо.

– Да, думаю, необходимо, чтобы набраться впечатлений для книг.

– А вы знаете, что его во время шторма, когда его яхта терпела бедствие, спас кубинец, простой рыбак? Хемингуэй его сразу же взял капитаном своей яхты, у нас говорят так: «Не всякий моряк – рыбак, но всякий рыбак – моряк».

– Это верно подмечено. – Эрнесто так потом с этим рыбаком подружился, что своего самого младшего, последнего сына назвал Григорио – в честь этого кубинца. А еще Эрнесто написал о нем повесть, «Старик и море». Вы читали его повесть «Старик и море»? Она о Кубе!

– Мы недавно начали издавать в Союзе Эрнеста Хемингуэя, – кивнул Микоян. – Никита Сергеевич тоже считает, что талант важнее гражданства. Хоть Хем и родился в Америке, но его роман о войне «Прощай, оружие!» – это блестящий пример гуманизма и желания противостоять милитаризации мира…

Фидель понимающе улыбнулся, коснувшись своей густой бороды.

– Мы бы хотели также, чтобы мир не вооружался. Но пока что мы видим обратное. Особенно по отношению к молодым странам, которые, как, скажем, Куба, хотят быть свободными. Почему Америка провозгласила свободу своей главной государственной идеей, но при этом не желает считаться с другими странами, силой и хитростью подавляет их независимость, а ведь и они тоже имеют право на свободу?

– Американцы, увидев наши реформы, пришли в ужас. Они почувствовали, что потеряли бизнес на Кубе. Если мы не сделаем рывка за ближайшие год-полтора, нас сомнут, – безапелляционно заявляет Че и вспоминает цитату из классиков марксизма: политика следует за экономикой, но не наоборот.

– Американские владельцы игорных домов и казино, для которых Куба была вторым Лас-Вегасом, кубинская буржуазия, эмигрировавшая в США, все еще сохранили свое могущество и даже свою организационную структуру, – продолжает рассуждать вслух Че Гевара. – Они будут давить на американских политиков, чтобы реставрировать на Кубе прежний режим.

Микоян выслушивает горячую речь Че Гевары и говорит, что Союзу надо для начала восстановить дипломатические отношения с Кубой, следует иметь посольства для нормальной регулярной связи и для экономического и политического сотрудничества.

– Примерно три четверти экспорта и импорта в кубинской экономике приходится на США, – подчеркивает Че Гевара. – 25 ноября 1959 года я был назначен директором национального банка Кубы. Весь золотой запас, хранившийся в банках США, я немедленно вынужден был перевести в другие банки (уточним, Швейцарии и Канады). Американцы могли золотовалютные резервы заморозить под разными предлогами, видя наши реформы. Но реформы еще только в начале своего пути, чтобы их активно развивать, нужны средства, а где их взять? Если не считать национализации частного капитала, то практически – неоткуда. Что скажет Латинская Америка, которая до сих пор поддерживала Кубу, если вдруг кубинская экономика начнет хромать?

Микоян слушает и понимающе кивает. Он все больше приходит к выводу, что у Кубы наладятся с Союзом долговременные и тесные взаимоотношения.

После рыбалки в окрестностях Лагуны делегация на джипах отправилась в город Сантьяго-де-Куба провинции Ориенте, где находилась латифундия отца Кастро. Фидель показал дом, где он родился, любопытное сооружение в испанском стиле, на сваях, между которыми был устроен коровник.

– Многие не понимают, почему я, сын крупного сельскохозяйственного буржуа – сахаропромышленника, стал вдруг революционером. Почему я вдруг стал защищать интересы простых крестьян и рабочих, – заметили Фидель. – Но если вы узнаете биографию моего отца, то ничего удивительного в этом не будет.

Отец Фиделя Кастро, Анхель Кастро Анхиз был эмигрант испанского происхождения (у всех кубинцев две фамилии, одна – отца, а другая – матери). Он родился на севере Испании в семье очень бедных крестьян и уже в 11 лет потерял мать, а отношения с мачехой у него не заладились. После того как его призвали на военную службу, Анхель Кастро оказался на Кубе, но, к счастью, ни в каких военных действиях не участвовал. После войны, закончившейся бесславной капитуляцией Испании и потерей ею колонии Кубы, Анхель, убедившись, что на родине, где царит нищета и безработица, его никто не ждет, принимает решение переехать жить на Кубу. Однако Куба, освободившись от испанского гнета, свободной не стала. Многие предприятия перешли под контроль американцев. Североамериканские буржуа активно разбивали плантации сахарного тростника, Анхель Кастро понял: это и есть главный бизнес Кубы. Он жил в провинции Ориенте, не имея ни денег, ни связей, ни образования, но обладая огромным желанием вырваться из нищеты. Он начинал свою карьеру рабочим, строившим транспортную ветку, по которой шли поезда, груженные тростником, на перерабатывающие заводы. Со своим товарищем, галисийским эмигрантом, Анхель Кастро открывает трактир для рабочих и на вырученные деньги приобретает несколько быков. Благодаря парнокопытным Анхель Кастро перешел в категорию подрядчиков и по контракту с американской фирмой начинает заниматься разработкой земельных территорий под сахарные плантации. В артели Анхеля Кастро уже 300 человек, и все они вырубают лес, заготавливают древесину, готовят землю под посадку тростника. Любопытно, что в зрелом возрасте, словно чувствуя свою вину перед природой, он начинает активно засаживать кубинскую землю ливанским кедром, а биографическая книга, выпущенная о его жизни на Кубе, будет называться «Во времена кедров». Итак, поднакопив денег, Анхель Кастро приобретает 900 гектаров земли в провинции Ориенте под выращивание тростника. Плата за землю составляет порядка пяти процентов от реализации продукции, и это вполне приемлемо. На своей земле Анхель Кастро выращивает порядка 80 тонн сахарного тростника в год. Это дает возможность ему подняться еще на одну социальную ступеньку и даже купить собственную усадьбу.

В доме Анхеля Кастро «Сабанильос», выполненном в галисийском стиле и стоящем на сваях, 13 августа 1926 года родился будущий революционер Фидель Кастро. К тому времени его отец разменял уже шестой десяток, владел 10 тысячами гектаров земли и был крупным латифундистом. Вокруг своих заводов он построил инфраструктуру – молочный заводик, мастерскую, скотобойню, хлебопекарню. Итак, биография отца революционера напоминала «американскую мечту» на практике. Для тех же, кто не был знаком с юностью отца Фиделя Кастро, было удивительно, почему в этой зажиточной семье вообще говорили о жизни простых рабочих и считались с интересами бедных крестьян.

День неумолимо клонился к закату, когда Фидель предложил Микояну на джипе подняться на гору Гран-Пьедра, чтобы оттуда увидеть окрестности Гаваны и морское побережье как на ладони. Погода резко переменилась. С моря потянуло сыростью, в воздухе зазвенели москиты, и сизые вечерние тучи уронили на землю несколько капель дождевой влаги. Стремительно темнело, крестьяне в широкополых соломенных шляпах, грубых рубахах и болотного цвета брезентовых штанах, небрежно заправленных в хромовые сапоги, гнали с пастбищ коров и буйволов. Рубщики сахарного тростника также возвращались со своих плантаций на грузных машинах, которые едва не переворачивались на дорожных ухабах и колдобинах, таких высоких, что в вечерней полутьме эти влажные глиняные бугры с чавкающими вокруг них лужами можно было принять за выползших из какой-нибудь ближайшей трясины бегемотов. Родители начали приводить домой из детских садиков детишек. В домах зажигались первые огни, и в маленьких кафе под тростниковыми крышами и с простым деревянным настилом вместо танцпола стали раздаваться бодрящие звуки сальсы, шуршание маракасов и гитарные переборы.

В воздухе возле крепости Морро и замка Королевской Силы пахло саргассовыми водорослями и пряными цветами, раскрывающимися, видимо, только на ночь. В самом деле, приглядевшись, можно было обнаружить на фоне мрачной и грубой каменной кладки нежные белые граммофончики душистого табака, которые в стремительно наступающей темноте светились как звезды. В домах семьи готовились ужинать. В шумно булькающих котлах варили золотистый рис и черную фасоль, жарили на открытом огне свиные шкварки, разделывали морскую рыбу и тонкими ломтиками резали пресный хлеб. В зарослях вьюна и дикого винограда, увивающих каменные балконы с чугунными решетками, хором заверещали, запели цикады.

Фидель, Микоян, Леонов и несколько человек охраны прибыли на небольшую площадку в горах, усыпанную песком и гравием. Здесь стояли большие брезентовые палатки и легкие деревянные бараки рабочих, и одна из этих палаток, похожая на солдатскую полевую кухню, с находящимся рядом брезентовым тентом, под которым стоял колченогий, наспех сбитый из остатков строительных материалов, стол, видимо, служила рабочим столовой. На грязном полу, полном щепок, бетонных комьев и строительного мусора, лежал солнечный переплет окна.

Рабочие, с загорелыми обветрившимися лицами, в костюмах, измазанных масляной краской и цементом, вышли из полосы дымного света бараков навстречу. Они были несказанно рады приезду высоких гостей. Фидель же был раздосадован и обрушил весь свой гнев на первого попавшего под горячую руку рабочего: команданте дал распоряжение подвезти на вершину горы несколько палаток, раскладных кроватей с новенькими одеялами и запас наилучшего продовольствия, но ничего этого не было! И высоких гостей никто, кроме рабочих, не встречал!

– Я думал, что смогу вам показать рассвет над Кубой с вершины нашей Гран-Пьедра, но вы видите, как нас встречают? – недовольно буркнул Фидель, обращаясь к Микояну. – Что будем делать? Вернемся в город, в гостиницу?

Анастас Иванович несколько секунд напряженно думал, сдвинув густые темные брови к переносице. Ему показалось, что эта ситуация – проверка его как человека: можно ли с ним будет дальше иметь дело? Вот если сейчас он отступится, проявит слабость, согласится вернуться в мягкую постель в гостинице, то резко упадет в глазах Фиделя, этого поразительного в своей целеустремленности и воле человека, способного выдержать более двух лет партизанской жизни: в тропической сырости, полной москитов, без полноценного питания и питьевой воды, без запаса сменной одежды и обуви, без медикаментов, но зато всегда под прицелом многочисленных солдат Батисты. Наверняка Фидель презирает безвольных и женоподобных неженок, предпочитающих комфорт мягкой кровати да теплой ванны свежему горному воздуху! Разочаровывать команданте Микояну не хотелось.

– Хотелось бы, однако, заночевать в горах, – наконец произнес Анастас Иванович. – Когда еще у меня в жизни будет такая возможность? Нельзя ли организовать хоть какой-нибудь походный ночлег?

Анастас Иванович отметил, что сейчас он вспоминал свою революционную юность, тоже весьма далекую от представлений о комфорте, и на его лице появилось воодушевление.

Он поймал на себе глубокий испытующий взгляд темных глаз Фиделя. «Любопытно наблюдать, как вы воспринимаете походные неудобства и трудности. О чем будете говорить в экстремальную минуту?» – прочитал Микоян в этом взгляде.

– Останемся здесь и встретим рассвет в горах! – подытожил Фидель.

Кроме Фиделя и Микояна остался переводчик и резидент КГБ Николай Леонов, которому удалось познакомиться с Кастро еще до революции, шофер и охранник. Всех остальных отправили ночевать в город.

Фидель, похоже, еще надеялся, что появятся его люди и подвезут палатки, кровати-раскладушки, белье и еду. Однако ни палаток, ни кроватей с матрацами, ни продуктов так и не привезли. Тогда Фидель сказал рабочим, что им придется потесниться, потому что они будут ночевать с Микояном прямо в рабочем бараке.

Между тем совсем стемнело, но вдали, под горой, зажглись окна домов – сверкающая россыпь золотых огоньков, каждый из которых возвещал о чуде человеческой воли и свободолюбивого духа. При свете этих вечерних огней кто-то читал, кто-то был погружен в раздумье, кто-то рассказывал другу или возлюбленной сокровенное. И каждому из этих живых огоньков нужна была пища: цель, заставляющая человека двигаться вперед, сопротивляться и познавать себя в борьбе с препятствиями и трудностями. И, вырывая у вечерней природы ее тайны и всеобщую истину, люди прокладывали себе путь к вечным вопросам: откуда ты и куда идешь? Кто твои родные по крови и кто – родственные души? Веришь ли ты в справедливость, в братство людей или только в деньги и звериную конкуренцию? Что такое счастье, любовь? В чем смысл твоей жизни?

– Наша революция многим в Штатах кажется невероятной. Кучка отчаянных головорезов без денег и достаточного количества оружия вышла против многотысячной армии Батисты и победила ее. И знаете, почему нам это удалось? – Фидель закурил сигару, и кольца пряного дыма потекли сизыми стройками в ночном воздухе. – Капиталисты этого никогда не поймут, потому что они мыслят единственной категорией: деньги. Но это всего лишь железные монеты или бумажки. Не деньги имеют подлинную силу, а идеи. Деньги – всего лишь средство для чего-то, и если нет цели, толку от них, как и других безликих предметов, немного, они просто протекут между пальцев как вода – и все. На деньги можно что-то купить или обменять, но только не настоящую победу. Потому что побеждают не вещи, а личности. Побеждает дух и воля.

Темнело стремительно, как это всегда бывает в тропиках и экваториальных широтах, кровавое зарево заката над Атлантикой смыла голубая акварель надвигающейся ночи. А потом вступившая в свои права теплая южная ночь растянула бархатный синий плащ над островом, и луна, напоминающая хрупкое перламутровое блюдо японского фарфора, величаво поднялась над горизонтом.

Фидель приказал развести костер над обрывом. Затрещали поленья, и резко метнулись тени, испуганные рыжим лисьим хвостом пламени. В отступившем мраке высветились высоченные метелки сухой травы, пальмовые черные веера и ветви акаций с круглыми как монеты листьями. Над костром, перевитый дымом, сверкая, дрожал ночной воздух.

На сумеречном просвете неба темнели рыжие черепичные крыши и клубы облаков, напоминающие черничное мороженое. Море, обведенное по горизонту золотой нитью, устало дремало. В скалистых проемах темных береговых ям шумно вздымалась и опадала вода: море дышало. Бледно светились звезды, и монотонно верещали цикады, мрак усилился тревогой южной ночи, всегда предшествующей рассвету.

Спустя годы об этом эпизоде Фидель Кастро рассказал на конференции 2002 года, посвященной Карибскому кризису в Гаване (далее цит. по: С. Микоян. «Анатомия Карибского кризиса», с. 72).

«Мы приехали на гору Гран-Пьедра на джипах из Сантьяго, – вспоминал Фидель. – Я поручил приготовить там еду и ночлег. Но ничего этого не было сделано по причине безалаберности тех, кому это было поручено! В столовой у рабочих нашлись какие-то банки с сардинами, черствый хлеб, еще у них оказалась вареная консервированная фасоль. Кажется, больше ничего. Микоян был вполне удовлетворен, ему, кажется, даже нравилось оказаться в такой обстановке. Мы с трудом нашли для него какую-то кровать, вероятно, одного из рабочих, но никакого неудовольствия он не проявлял, а ведь только что мы находились в городе с шикарными отелями, и туда можно было вернуться всего за час по хорошей дороге. Однако мы с Микояном решили остаться на Гран-Пьедре, отпустив всех сопровождающих в город».

Ночевать Микояну и Фиделю пришлось в недостроенном бетонном здании, возможно, будущей гостинице. В двух комнатах поставили две раскладушки с одеялами для Фиделя и Анастаса, их и было-то всего две. Николай Леонов и охрана расположились в третьей комнате, возле большого чана с горячим кофе, всю ночь черпали его прямо из чана большими алюминиевыми кружками, беседовали и вообще не ложились спать.

Эта экстремальная ночь на скалистой вершине Гран-Пьедра и встреча рассвета, романтичного и алого, как Кубинская революция, и подружили на всю жизнь Микояна с Фиделем. Именно Микоян полетит к Фиделю, когда уже на финальной стадии Карибского кризиса возникнет проблема контроля над вывозом вооружения. «Лучше тебя, Микоян, у нас никого нет, кого можно отправить к Фиделю!» – скажет Хрущев. И Микоян, несмотря на умирающую супругу, полетит к Фиделю выполнять политическую миссию.

Уже на следующий день после ночевки в горах Микоян пообещал, что отношения с Кубой будут развиваться весьма бурно. Сразу же договорились о поставках кубинского сахара в обмен на русскую нефть. А потом все члены делегации вернулись в Гавану на советском Ил-18. И состоялось подписание правительственного соглашения о покупке Советским Союзом 1 млн тонн кубинского сахара и о советском кредите Кубе на 100 млн долларов.

– Если Советский Союз даст Кубе 100 млн долларов кредита, а потом бросит нас, когда со стороны США давление только усиливается, мы окажемся в тупике, – заметил Че. – Америка хочет ликвидировать Кубинскую революцию любым способом.

Че Гевара мыслил дальновидно. Визит Микояна в феврале 1960 года на Кубу был расценен в Штатах как поворотный пункт внешней политики. Были присланы послы, и заработала регулярная дипломатическая связь между Кубой и Союзом. Остров свободы обрел в лице Союза мощного политического покровителя и экономического союзника.

В США в этом время у власти еще находился Дуайт Эйзенхауэр, и он начал обсуждать вопрос кубинской сахарной квоты на рынке США. 30 % сахара США закупали у Кубы. Это составляло половину всего сахара, производимого Кубой. Узнав о дипломатических отношениях между Союзом и Кубой, Эйзенхауэр дал распоряжение сократить квоту на поставки кубинского сахара в США. А вскоре, в течение 1960 года, США вообще ликвидировали эту квоту. На первую же попытку Эйзенхауэра отказаться от 600 тысяч тонн сахара Советский Союз демонстративно заявил, что покупает у Кубы этот сахар. Микоян выступал по советскому телевидению и находчиво отвечал на вопросы журналистов о том, какую политику Союз будет проводить в отношении Кубы. Эйзенхауэр был в ярости.

Сможет ли СССР купить весь кубинский сахар, ранее поставляемый в США, спрашивал себя Эйзенхауэр и сам себе отвечал, что да, сможет. Союз – огромная страна, для нее будет недостаточно, пожалуй, всего сахара, произведенного Кубой. А сумеет ли Америка обойтись без кубинского сахара? Вероятно, сумеет, ведь сахар производят и в Латинской Америке. Тогда в своих дневниках Эйзенхауэр отметил: «Сахарная сделка между Кубой и Союзом сама по себе не угрожала американским экономическим позициям, но речь идет о политике». В воздухе запахло грозой.

Именно политика против Кубы заставила правительство Эйзенхауэра подготовить демонстративный отказ нефтяных компаний «Стандарт Ойл – Нью-Джерси», «Техас Компани» и «Ройял Датч Шелл» перерабатывать сырую нефть для Кубы. Когда на Кубу в 1960 году пришел первый танкер с советской сырой нефтью, руководители этих компаний заявили, что не будут эту нефть перерабатывать, и не стали свой отказ никак объяснять, но причины были слишком очевидны. Правительство Эйзенхауэра, надавившего на американских «нефтяников», рассчитывало, что сами кубинцы не смогут наладить переработку нефти и окажутся в экономическом кризисе. Но Фидель отдал приказ о национализации нефтеперерабатывающих кубинских заводов, а из Москвы вылетели специалисты, занимающиеся переработкой нефти. Очень скоро Куба получила свой собственный бензин и мазут.

Эйзенхауэр был в ярости. Он понял, что экономическими мерами реконструировать капитализм на Кубе не удается. И тогда он решился на радикальные меры – вооруженное вторжение на Кубу и переворот, в котором бы Кастро был физически устранен, а к власти пришло бы временное правительство из числа эмигрантов. Этот проект ЦРУ получил кодовое название план «Мангуста». В ЦРУ сформировали «Группу 4», под руководством Д. Кинга и при личном контроле А. Даллеса.

Но перед тем как план «Мангуста» вступил в действие и проявил себя на практике в виде операции «Сапата» (вторжение в залив Свиней), уже во времена нового президента США, Джона Кеннеди, произошло еще одно существенное событие, которое резко усилило агрессивный настрой США по отношению к Кубе.

Этим событием стало знакомство Фиделя Кастро и Никиты Хрущева 18 сентября 1960 года в Нью-Йорке на сессии ассамблеи ООН.

Хрущев защищает Кастро, или «Вторая ласточка»

Сентябрь 1960 года выдался прохладным. Парки Нью-Йорка выглядели необычайно красиво: невидимый живописец бросил золото и пурпур на листья кленов, превратил листья лип в янтарь и оливин, окунул в бронзу плоды конских каштанов. Иногда дорожную пыль смывали падающие на землю капли прохладных осенних дождей. Люди спешили на работу, закутавшись в пестрые шарфы и раскрывая время от времени над головами яркие разноцветные купола зонтиков.

Ассамблея ООН в сентябре 1960 года стала исторической – на ней дипломаты сбросили маски. 14 сентября американцы объявили, что «ограничивают из соображений безопасности пребывание Фиделя Кастро в США пределами Манхэттена». То же самое было объявлено в отношении Никиты Хрущева, Яноша Кадара (Венгрия) и Мехмета Шеху (Албания). Таким образом, ущемление прав на ассамблее ООН Хрущева и Кастро сделало «товарищами по несчастью» и невольно сблизило еще до знакомства. В ответ на это правительство Кубы (в это время Кастро находится в США) 17 сентября ограничивает передвижение посла США на Кубе Ф. Бонксала пределами района Ведадо в Гаване. Этот ответный жест возмущает США. И тогда по чьему-то негласному указанию владелец роскошной гостиницы «Шелбрунн» в Нью-Йорке, распахнувшей свои двери для участников ассамблеи, в одностороннем порядке взвинчивает в несколько раз цены на гостиничный номер для кубинцев. Неслыханное дело!

Но кто-то очень сильно, видимо, надавил на владельца «Шелбрунна», добиваясь выселения делегации Кастро. «Эти кубинцы ведут себя словно дикие звери! Они шумят, громыхают своей музыкой, сваливают возле мусорных баков горы жестянок из-под колы, – объяснил владелец гостиницы свое решение слетевшимся на скандал журналистам. – Наши солидные постояльцы недовольны. Пусть эти дикари возвращаются на свои пальмы! Что им делать на ассамблее ООН? Как они вообще здесь оказались? Чего доброго, они мне еще мебель поломают! А чем расплачиваться будут? Революционными лозунгами?»

Эмоциональное выступление владельца отеля немедленно напечатала пресса. Расчет «заказчиков» этого черного пиара был на то, что Фидель демонстративно покинет Америку. Однако Фидель понял это и легко превратил антирекламу в мощнейшую саморекламу. Через оппозиционную американскую прессу он заявил, что его товарищи были готовы к подобному ходу событий, что революционерам не привыкать к полевым условиям жизни. На дворе – прекрасная осень, и они будут счастливы провести остаток ассамблеи в платочном лагере, дыша свежим воздухом, а не пыльными гостиничными коврами.

– Черт бы побрал этого Кастро! – госсекретарь ООН Даг Хаммаршельд размахивал утренней газетой. На первых полосах газет красовался портрет улыбчивого бородача, а не Эйзенхауэра, как ожидалось! – Фидель нас обставил как детей! Обыграл на нашей собственной территории!

«Такая ассамблея ООН всем запомнится надолго, – напечатали слова Фиделя Кастро оппозиционные журналисты. – Спортивные палатки из магазинов для горнолыжников оказались отличного качества. После брезентовых палаток, в которых мы ночевали, ведя революционные партизанские действия против режима диктатора Батисты, эти туристические палатки – просто роскошь!»

– Вот сукин сын! – госсекретарь Даг Хаммаршельд стиснул кулаки.

Уже две яркие, как апельсины, горнолыжные палатки украшали маленький садик возле здания ООН. Кубинцы завершают их монтаж, проверяя натяжение нейлоновых тросов, удерживающих апельсиновые купола, и под одобрительные возгласы нью-йоркских зевак весело заявляют, что в Америке, оказывается, умеют делать хороший товар для спортсменов и они, кубинцы, приятно удивлены, что остаток ассамблеи ООН им придется провести в таких замечательных палатках.

Вопреки ожидаемому народному презрению, вокруг имени Фиделя уже раскручивались легенды! И дело было не только в «жареном» и «скандале» – Фиделя выгнали из отеля, Фидель разбивает палаточный лагерь… Вслед за журналистами мировая общественность готова была поднять руководство ООН на смех…

Неожиданно в разгар конфликта к палаточному городку кубинцев пришел скромного вида человек. Как выяснилось, посланник от владельца отеля «Тереза» в районе Гарлем. Хозяин «Терезы», как смущенно заявил посланник, был бы счастлив, если бы Фидель Кастро нашел возможным для себя остановиться совершенно бесплатно у него в гостинице, а также разместить в «Терезе» своих товарищей. Фидель, улыбаясь, дал немедленное согласие.

Такое развитие событий взбесило госсекретаря ООН окончательно. Отложив все срочные дела, он самолично направился к Фиделю, благо палаточный лагерь еще не успели свернуть и апельсиновые купола красовались прямо под окнами.

– Господин Фидель Кастро Рус, – попробовал объясниться Даг Хаммаршельд, – вы не знаете, чем рискуете. Рядом с «Терезой» происходит железнодорожная линия, и здание буквально трясется от шума проходящих поездов.

– А разве не за шум нас выселили из «Шелбрунна»? – Отель «Тереза», куда вы направляетесь, расположен в районе Гарлем, а это страшное место. Гарлем кишит продажными типами, без стыда, совести и принципов.

– Этим нас здесь уже не удивить. – Район печально знаменит своими мошенниками. Там нельзя ходить без оружия! Вы даже не представляете, какой угрозе подвергаете жизнь своих товарищей, опрометчиво принимая предложение владельца отеля, расположенного в районе, куда не ступала нога белого человека.

– Именно такой отель нам и годится, – отрезал Фидель. Отныне отель «Тереза», окна которого круглосуточно дребезжали от проезжавших мимо поездов, стал центром политической жизни Нью-Йорка. Теперь отсюда ежедневно под восторженные крики толпы Фидель Кастро отправлялся на заседание ассамблеи. Хозяин отеля чувствовал себя на вершине счастья, о лучшей рекламе «Терезы» он и не помышлял и уже заказал граверу памятную табличку о том, что «здесь в сентябре 1961 года во время 14-й Генеральной ассамблеи ООН останавливалась делегация лидера Кубы Фиделя Кастро».

– А эта «Тереза» не так уж и плоха! Да, совсем не плоха, как раструбила паршивая продажная пресса, – с чувством внутреннего удовлетворения заметил лидер советской делегации Никита Хрущев. – Вполне приличные номера, даже без клопов и тараканов.

– И с вполне съедобным завтраком, – улыбнулся Фидель. – Здесь умеют варить кофе. Не такой крепкий, как на Кубе, но вполне сносный, – команданте указал жестом на маленький аккуратный кофейник, из которого поднималась ароматная струйка пара. Холл «Терезы», где состоялось близкое знакомство лидеров Союза и Кубы, был декорирован в неброском стиле. Серовато-зеленые кресла с простой обивкой и узкими вискозными полосками рисунка, в тон им фисташковые шторы с вертикальным геометрическим орнаментом и в качестве украшения окон модная западная замена русского тюля – скользкая, с перламутровыми переливами, оливкового цвета органза. Элементы интерьера были неброскими, разве что красочные картины, вышедшие из-под кисти абстракционистов, – яркими пятнами украшали стены…

Неожиданный визит советского лидера в отель «Тереза» бандитского района Гарлем стал новым поводом для шумихи в прессе. Журналисты строили догадки, о чем могли беседовать в стенах этого неподобающего для белого человека отеля два государственных лидера. Официальные американские газеты злословили, что «Никита Хрущев, лидер советской сверхдержавы, совершая визит в «Терезу», окончательно потерял чувство собственного достоинства».

– Но главное, конечно, не клопы, а жучки, – Хрущев улыбнулся во всю ширь своего лица. – Уверен, что «Тереза» без жучков! А вот в «Шелбрунн» американские шпики их наверняка успели понапихать. Вы просто молодчина, товарищ Фидель, что так утерли им нос! Отныне и навсегда вы мой друг.

– Спасибо. – Я думаю, у нас с вами общие идейные принципы, а значит, могут быть и общие деловые интересы. Приезжайте в Союз. Уверен, что вам наша страна понравится. И помните, что, как бы дальше себя Штаты ни вели, мы вас в беде не бросим.

Между тем заседания ООН продолжались по графику. Один за другим выступали лидеры государств. Речь Ф. Кастро, длившаяся четыре с половиной часа, вошла в историю как своей продолжительностью, побив все рекорды, так и резкой оценкой действий капиталистического мира.

– Наше правительство отстаивает линию реформ в интересах народа, национализации промышленности и банков, контроля государства в аграрном секторе. Мы считаем, что государство должно помогать бедным и обездоленным. Наша стратегия – развитие социального сектора экономики, что означает бесплатную медицинскую помощь и гарантированное для всех граждан Кубы высшее образование на конкурсной основе, – отметил Фидель на ассамблее (см. М. Макарычев. «Фидель Кастро», серия ЖЗЛ. М., 2008, с. 344).

У одних участников ассамблеи, к которым относилась и советская делегация, это вызвало шквал аплодисментов, у других, как, например, у британцев, – бурю негодования. Британский министр иностранных дел, выходя на трибуну, публично обозвал Фиделя Кастро «вором, проходимцем и бродягой».

Реакция Никиты Хрущева оказалась резкой и незамедлительной.

– Что вы себе позволяете, товарищ лорд?! – громогласно объявил Никита Сергеевич. – Вы публично оскорбили лидера молодой и независимой страны! Это вы – ведете себя как бродяга или бандит из Нью-Йорка!

Зал замер в оцепенении. «Переводи, – Хрущев толкнул в бок своего помощника Олега Трояновского. – Переводи, будь что будет!»

– Вместо того, чтобы выдвигать конструктивные предложения в международной политике, вы превратили трибуну ООН в площадку для полива кубинского лидера грязью! – не унимался Хрущев. – Разве может глава британского МИДа позволить себе жаргон вроде «вор» и «бродяга»? Я был в Гарлеме. Так вот, нью-йоркский район Гарлем куда приличнее трибуны, с которой вы только что сошли! Там, по крайней мере, нет публичного хамства! Куба – суверенное государство! И она вправе самостоятельно избирать свой путь развития. Замечу, что Куба не эксплуатирует чужой труд и не живет за счет колоний, как это делала долгое время ваша страна – Британия, за счет чего она и разбогатела!

Так кого же после этого следует обвинять в пренебрежении моральными принципами?

Зал взорвался. Это была смесь овации и негодования. У Хрущева отключили микрофон. Объявили перерыв.

– Но каков мерзавец этот британский подданный! – Хрущев продолжал гневно сжимать кулаки. – За лишний доллар он мать родную продаст!

– Будут теперь знать, как публично оскорблять социалистов! – вполголоса заметил Анастас Микоян, но было видно, что вспыльчивость шефа его не радовала.

– Пойдемте в буфет. Отведаем империалистической еды. – Пойдемте, Никита Сергеевич. Правда, странная здесь еда какая-то. Ни вкуса, ни запаха, разве что на глаз красива. Будто синтетическая. Вот он, бизнес, сверхприбыли… И все в красителях, консервантах… Это ж сплошной вред организму! Ничего натурального! А люди – ничего, не брезгуют, покупают и кушают. Свыклись, наверное.

Хрущев и Микоян направились к лифту, чтобы спуститься в буфет. Переводчик Олег Трояновский шел чуть следом. Однако пообедать им толком не удалось. Едва они уселись за столик, как к советской делегации подлетел холуйского вида молодой человек в белоснежной рубашке и черном костюме. В руках он держал какую-то бумагу на ярком бланке с логотипом ООН и печатью.

– Господин Хрущев, – виновато опустив глаза в пол, объявил малый, видимо, из секретариата, – мне очень неловко, но…

Хрущев оторвал глаза от тарелки, вопросительно посмотрел на Трояновского.

– Переводи, Олег, что там стряслось? – Никита Сергеевич, он говорит, что… вы использовали неподобающую для дипломатического выступления лексику, нанесли публичное оскорбление главе британского МИДа…

– А британец что себе позволял? Фиделя назвал вором и бандитом!

– Согласен. Но нам сейчас принесли документ. И, согласно статье международного права и устава ООН, мы вынуждены уплатить штраф за публичное оскорбление британского дипломата… в размере пяти тысяч долларов. Это – штраф. Стоит подпись секретаря ООН Дага Хаммаршельда.

– Знакомая личность… Не он ли выдворял Кастро из «Шелбрунна»?

– Штраф надо заплатить, иначе мы обязаны досрочно покинуть ассамблею.

– Мы поняли. Оставьте нам бумаги, – Хрущев кивнул, и вышколенный юноша удалился.

– Ну, что скажешь, Анастас Иванович? – Хрущев перевел взгляд на своего соратника. – Каково? Вначале они выдавливают с ассамблеи Фиделя, а теперь и нас! Нет, никаких демаршей! Мы улетим в Москву, только когда сами захотим. Заплатим этим чертям все, что они просят… Олег, займись этим вопросом.

– Понял. – Вот видите, что такое капитализм, – Хрущев глотнул кисловатого сока. – Сговор кучки проходимцев. А где же свобода и демократия, о которых они талдычат? Где их хваленые права человека? Почему английский джентльмен на наши слова правды налагает руками американцев – штраф? А при этом лидер молодой и независимой страны Фидель должен терпеть хамство английского лорда?

– Я жить в этой Америке при таких волчьих отношениях среди людей не смог бы, – проронил Микоян. – Деньги – единственное мерило человеческой личности! Отбери у рядового американца кошелек – что останется? Пустота! Это ведь нация великовозрастного инфантилизма! Никто ни о чем не заботится, кроме как о своем брюхе. А кубинцы и без кошельков – личности. Волевые бойцы! Они мне симпатичны своей любознательностью, добротой и альтруизмом. Вот это – настоящие люди!

– Слишком много показного у американцев: неоновые витрины магазинов, казино, рестораны. Все блестит, шуршит, сверкает. Да и «фабрика грез» – Голливуд. Но жить-то приходится не в грезах, а в реальности! – не унимался Хрущев. – А тут все искусственное, все напоказ. Хвастают не мудрой женой да крепкой семьей, а красивой любовницей и дорогой автомашиной. Даже еда у них синтетическая, да чересчур дорогая. Пять тысяч долларов улетело за обед! Пойдемте отсюда, товарищи!

Однако на этом скандалы вокруг сентябрьской ассамблеи ООН не закончились. Напротив. Драматургия набирала обороты. Следующим конфликтом стала история с самолетом «Британия», принадлежащим кубинской авиакомпании «Кубана». Полицейские власти Нью-Йорка без объяснения всяких причин заблокировали его вылет, хотя все лайнеры участников ассамблеи защищал дипломатический иммунитет. Но на самолет кубинской делегации наложили эмбарго, причем это было сделано в тот самый час, когда участники ассамблеи уже ничем не интересовались, кроме сбора чемоданов к отлету…

Но и эта интрига американского секретариата ООН была сорвана.

В гостиничном номере советского лидера Никиты Сергеевича Хрущева раздался телефонный звонок. Оказалось: звонили от Фиделя Кастро. Кубинский команданте вошел в гостиничные апартаменты стремительно, в свойственном ему стиле бури и натиска. Хрущев встретил его сдержанной улыбкой. История с эмбарго, наложенным на самолет, принадлежащий кубинской компании, да еще, согласно международному праву, обладающий дипломатическим иммунитетом, так поразила Хрущева, что он, едва дослушав реплику кубинского лидера, выпалил:

– Берите мой самолет и на нем возвращайтесь в Гавану. «Ил» – хороший и надежный лайнер.

– Никита Сергеевич, я впечатлен вашим великодушием. А как же ваша делегация?

– А моя делегация подождет. Погуляет еще денек по Нью-Йорку, подышит свежим воздухом…

– Как мне отблагодарить вас? – Ерунда. Мы с вами единомышленники, а это главное. Итак, кубинская делегация во главе с Фиделем Кастро возвратилась с пресловутой 14-й ассамблеи ООН из Нью-Йорка на «хрущевском» правительственном лайнере Ил. Теперь на всей Кубе знали: у маленькой и независимой страны появился надежный защитник в лице советской сверхдержавы.

Историю с «хрущевским Илом», с трапа которого делегация Кастро триумфально спустилась в аэропорту Гаваны, американская пресса, разумеется, замолчала. Однако об этом эпизоде, конечно же, стало известно ЦРУ, а еще – доложили президенту США Дуайту Эйзенхауэру. Президент взорвался. «Черт побери! Еще не хватало, чтобы у Кубы появился покровитель в лице Союза!» – кричал Эйзенхауэр, мечась по своему кабинету в Белом доме. Ему немного осталось править страной, но до 20 января 1961 года, когда на его место пришел Джон Кеннеди, покидающий Белый дом Дуайт Эйзенхауэр сказал:

– Дорогой Джон, передаю тебе в руки нашу великую страну и прошу тебя завершить мое дело. Я не успел, но ты должен. Ты обязан ликвидировать режим Кастро на Кубе. Надо спешить, господин президент Кеннеди! Медлить нельзя! Уже восстановлены дипломатические связи между Союзом и Кубой! Микоян закупает у Кубы весь наш сахар и помогает ей дешевой нефтью! Что будет дальше?! Надо спешить! Ты понял, дорогой мой?

– Да, согласен, – Кеннеди понимающе наклонил голову. – Карфаген должен быть разрушен. То есть Куба.

Эйзенхауэр кивнул.