Глава 9
Переговоры состоялись на рыночной площади – опустевшей, обезлюдевшей, со всех сторон окруженной гейнцами. Простые горожане сюда не лезли, проявляя должное благоразумие. Обезоруженная городская стража и ландскнехты, не оправдавшие надежд нанимателей, тоже скромно держались в стороне и предпочитали ни во что не вмешиваться.
Несколько повозмущалась и покуражилась – больше, правда, для виду – городская знать, чья немногочисленная свита, запершись в неприступных домах синьоров, не дала себя разоружить. Правда, узнав о планах Дипольда, отпрыски древних родов, обосновавшиеся в Нидербурге, приняли сторону пфальцграфа. Благородные нидербуржцы пожелали присоединиться к остландской армии и отправиться в поход против ненавистного Чернокнижника. Только вот пользы от таких союзников было, в общем-то, немного.
Проблема заключалась в том, что кроме своих смехотворно малых дружин и собственных мечей благородному, но, увы, небогатому сословию города предложить было нечего. Артиллерия, ради которой затевался весь сыр-бор, как и склады с орудийными припасами, как и пушечных дел мастера, как и наемники, вкупе со всей городской стражей, находились в подчинении бургграфа и городского совета.
Бургграф в городе отсутствовал. Рудольф Нидербуржский, лишившийся дочери в день злопамятного турнира, покончил с собой, а Карл Осторожный, являвшийся прямым сюзереном отнюдь не вольных нидербургских земель, по своему обыкновению медлил с назначением нового градоначальника. Так что всеми делами Нидербурга заправлял совет, большую часть которого составляли торгаши, цеховики, ростовщики и прочие толстобрюхие денежные мешки. Именно на их средства содержались гарнизон и орудийная прислуга, и именно они ведали изготовлением бомбард для нужд города, а также закупкой пороха и ядер.
А истинным хозяевам артиллерии идея похода на Верхнюю Марку категорически не нравилась. Нидербургские купцы, ростовщики, главы ремесленных гильдий, владельцы цехов и мануфактур, входившие в городской совет, испуганно жались друг к другу посреди очищенного торжища и не проявляли энтузиазма по поводу предложений пфальцграфа.
Делегацию бюргеров возглавлял сухонький старичок с лысым черепом, обрамленным жидким венчиком седых волос, с большим носом и парой круглых стекляшек, нацепленных на горбатую переносицу. Это новомодное изобретение, способствующее улучшению зрения, стоило, между прочим, целое состояние. Города, в которых производились подобные диковинки, можно было пересчитать по пальцам одной руки.
Горбоносый старик сохранял самообладание много лучше прочих членов городского совета. Пряча бегающие выцветшие глазки за блестящими стекляшками, пожилой нидербуржец вел переговоры многословно, осторожно и дипломатично.
– Правильно ли мы понимаем, что ваша светлость желает снять с городских стен бомбарды, опустошить пороховые склады и увезти с собой пушечных мастеров?.. – трагическим голосом вопросил он для начала.
– Да, моя светлость желает, – сердито бросил Дипольд. И внушительно добавил:
– Также моя светлость желает получить от города и предместий коней и повозки, пригодные для транспортировки бомбард, ядер и пороха. Еще – съестные припасы и фураж на случай долгой осады. И работников для возведения фортификаций. Кроме того, моя светлость рассчитывает присоединить к своему войску состоящих на службе у Нидербурга ландскнехтов, конных и пеших стражников и городских стрелков при полном снаряжении. И, наконец, моя светлость была бы весьма признательна, если бы городская казна выплатила вперед полугодовое жалование нидербургским солдатам, которые отправятся со мной в Верхнюю Марку.
Старик крякнул. Старик сглотнул. Старик вздохнул.
– Вы хотите забрать у города пушки, солдат, припасы и деньги… – печально произнес нидербуржец. – Но что будет с нами, если поход вашей светлости не увенчается успехом?
Бюргер выдержал небольшую паузу и, не дождавшись от помрачневшего пфальцграфа ответа, торопливо продолжил:
– Я вовсе не предрекаю неминуемого поражения вашей светлости. Я лишь теоретически – только теоретически – предполагаю худшее. Если ваше войско вдруг будет разбито, тогда наш несчастный город окажется совершенно беззащитным перед оберландским маркграфом.
Дипольд подумал, что этот скользкий и упрямый старикан чем-то неуловимо напоминает ему отца. И от того, наверное, так бесит.
– В первую очередь оберландцы придут сюда, – из-за стекляшек глаза переговорщика казались особенно большими и испуганными. – Придут с мечом, огнем, со своими механическими рыцарями и горящими жаждой мести сердцами. Вы же знаете, нидербуржские земли вплотную прилегают к границам Верхней Марки и…
Пфальцграф не дал ему договорить. В сердцах звякнул одной латной перчаткой о другую.
– Именно поэтому я и прошу… – Дипольд поморщился. Просить у этих?! Нет, тут впору требовать. А лучше забирать силой. Ладно, пусть пока… – прошу вашей помощи.
Пауза. Судорожный вздох.
– Я все же осмелюсь предложить вашей светлости отказаться от похода в Оберландмарку, – старик дрожал, но говорил. Говорил то, что говорил… – Это крайне опасное предприятие. И к тому же даже при благоприятном исходе реальная выгода задуманной вами кампании может и не окупить всех вложенных…
– Молчать! – взревел Дипольд, вновь перебивая вовсе уж зарвавшегося бюргера.
Тот дернулся, будто напоровшись на пику. Вздрогнули и прочие члены совета.
Да, этот старик напоминал Дипольду отца, но, Слава Богу, с ним можно разговаривать иначе, чем с могущественным родителем.
– Конечно, мы готовы обсудить цену, – неожиданно вставил нидербуржец.
Цену? Какую цену?! Что за чушь?! Дипольд в недоумении уставился на собеседника. Дань? Откупные? За что? За то, чтобы его армия не переступала границы с заклятым врагом Нидербурга? Чтобы повернула назад? Этого пфальцграф взять в толк не мог. Это было как там, в маркграфской темнице, где узники-смертники отказывались бежать из собственных клеток.
– Если за плату, достойную вашей светлости, вы соизволите покинуть город… – понизив голос так, чтобы никто, кроме Дипольда, не мог услышать сказанного, продолжал старик.
– Да как ты смеешь, торгаш?! – злобно прошипел в ответ пфальцграф.
Под его гневным взглядом нидербургский переговорщик ссутулился, съежился, вжал голову в плечи. Однако не умолк.
– Прошу простить меня, если мои слова показались вашей светлости непозволительно дерзкими. Но и понять умоляю тоже! Сейчас я радею только о благополучии родного города.
– Твой город – не вольное поселение, старик, – хрипло заметил Дипольд. – Ты забыл, кому он принадлежит?
Ответ прозвучал не сразу. А отвечал старый нидербуржец, вовсе уж зажмурившись от ужаса и пригнув голову, будто в ожидании неотвратимого удара. Но ведь отвечал же, мерзавец!
– Помню, ваша светлость. Его сиятельству герцогу Вассершлосскому, курфюрсту Остландскому. Вашему мудрейшему и милостивейшему батюшке…
Дипольд скрежетнул зубами. Да, все правильно говорит старик!
– И любому его приказу, либо приказу назначенного его сиятельством бургграфа мы готовы подчиниться беспрекословно.
– Я сын Карла Остландского!
Флюиды ужаса, идущего от перепуганного горожанина Дипольд ощущал почти физически. Однако стеклоглазый бюргер не заткнулся, пока еще была возможность пойти на попятную.
– Но все же вы не властны над Нидербургом, ваша светлость, – подобострастно-приторным тоном старик пытался смягчить обидное значение сказанных слов.
– Ах, не вла-а-астен?! – протянул Дипольд.
Ладонь пфальцграфа легла на эфес меча. Стоявший… дрожавший перед ним человек пока этого не видел. Голова нидербуржца по-прежнему была склонена, а глаза – зажмурены.
– Конечно, если у вас есть грамота с печатью господина курфюрста…
«Ишь ты, грамоту ему подавай!» Пальцы Дипольда сжали рукоять меча покрепче.
– Только я не думаю, что его сиятельство одобрил бы вашу затею.
«Нет, ну каков наглец!» Отточенная сталь медленно поползла из ножен. Этого переговорщик тоже не видел. Прочие члены городского совета видели, но в ужасе молчали.
– Войско, которое идет за вашей светлостью, безусловно, велико и внушительно…
«Ну еще бы! Любое чужое войско, стучащее конскими копытами по мостовым твоего, старик, города, покажется – внушительнее некуда». Улыбка Дипольда напоминала звериный оскал.
– Но все же покорнейше прошу прислушаться к мнению умудренного жизнью человека…
«Торгаша и труса!» Правая щека пфальцграфа нервно подергивалась.
– Позволю напомнить вашей светлости, что в услужении у Альфреда Чернокнижника состоит могущественный магиер, а в дружине оберландского маркграфа появились стальные големы, которых не берут ни мечи, ни копья. И для успешной войны с Верхними Землями нужно…
– Для войны мне нужны ваши пушки! – осадил нидербуржца Дипольд. – Я получу их и все остальное, перечисленное ранее? Отвечай старик!
Глаза гейнского пфальцграфа вновь застилала багровая пелена ярости. Он уже знал: этот дрожащий, как лист на ветру, но упрямый, как осел, престарелый бюргер уже не жилец.
– Ваша светлость! – старик, наконец, решился открыть глаза и чуть приподнять голову. Взглянул на Дипольда из-под своих стекляшек. Увидел глаза пфальцграфа. Увидел наполовину вынутый из ножен клинок. Взмолился:
– Пощадите! Мы же не можем…
– Что ж, в таком случае, смогу я.
Голос Дипольда сотрясала гневная дрожь. А вот рука, рванувшая полуобнаженный меч, не дрогнула.
Рубить по длинной сухой шее на согбенных плечах было удобно. Звонкими брызгами рассыпались круглые стекла, слетевшие с искаженного лица. Лысая голова (огромный нос-нарост, раззявленный в беззвучном крике рот, вытаращенные глаза, ровный кровавый срез под подбородком) покатилась по булыжникам к опрокинутому прилавку с капустными кочанами.
Обезглавленное тело повалилось навзничь. Так, как и рассчитывал Дипольд. Шейным обрубком в сторону нидербургской делегации. Бюргеры отшатнулись, шарахнулись в сторону. Не успели… Алым фонтаном накрыло весь городской совет.
– Есть еще возражения? – спросил Дипольд, не глядя на людей в окровавленных одеждах. С кривой усмешкой и с видом глубокого удовлетворения пфальцграф смотрел на отсеченную голову старика, осмелившегося ему перечить. Голова в капустной куче сама была как диковинный кочан. Выпученные глаза еще не закатились, челюсти судорожно грызли попавший между редких зубов грязно-зеленый капустный лист.
Потом голова умерла.
– Я спрашиваю, есть возражения? – на этот раз мутный взгляд пфальцграфа обвел оцепеневших бюргеров. Живых еще. Пока – живых. – Или городской совет все же уважит мою просьбу? Только прошу учесть, времени у меня мало. И терять его понапрасну я не намерен.
Возражений не было.
Войско Дипольда Славного выступало из Нидербурга, отягощенное внушительным обозом, большую часть которого составляли крупные и малые бомбарды, бомбарделлы, ручницы-хандканноны и припасы, необходимые для огненного боя. С крепостных стен были сняты все орудия – вплоть до гигантской бомбарды с нежным именем «Кунигунда», являвшейся особой гордостью нидербуржцев. Кованый ребристый ствол, в жерле которого легко мог бы укрыться человек, тянула упряжка из восьми волов. Пушка лежала на двух специально укрепленных и сбитых воедино возах.
Здесь же, в обозе, под охраной – чтобы, чего доброго, не разбежались – уныло плелись бомбардиры, орудийная прислуга, а также мастеровой и черный люд, выделенный городом для осадных нужд. За вереницей разномастных повозок, крестьянских телег и купеческих возов шагала пешая колонна нидербургских ландскнехтов, стражников и стрелков. Пехоту сопровождала сотня гарнизонных рейтаров на здоровых, откормленных лошадях. Наемники были бодры и веселы. Выплаченное вперед полугодовое жалованье и обещанная каждому доля добычи пробудили в них должный боевой дух.
Над городскими предместьями разносились тележный скрип, ржание лошадей и крики людей. Войско Дипольда Славного уходило старой заброшенной дорогой. Той самой, по которой змеиный граф привез на турнир в честь семнадцатилетия Герды-Без-Изъяна своего стального голема.
Грозная рать двигалась к границам Оберландмарки.
С беззащитных городских стен вслед удаляющейся армии неслись проклятия, высказываемые, впрочем, шепотом, сквозь стиснутые зубы.
А высоко в небе – над пылившими по старому тракту отрядами и повозками – кружил одинокий ворон.