МАШЕНЬКА
Паутина была почти незаметна. Хитрый Валидол сплёл свою сеть в тёмном и сыром углу между крыльцом и верандой, где никто – ни бабушка Оля, ни деда Саша, ни злющая зеленоглазая Кыска – не могли его потревожить. О Валидоле знала лишь Машенька, но они были друзьями, и не собирались причинять друг другу вреда.
Несколько раз в день – обязательно утром, перед завтраком, потом после гуляния с дедушкой в лесу и после короткого дневного сна – Машенька кормила паука муравьями. Иногда пауку доставались маленькие, чёрные и противные гусеницы, их Машенька находила на нижней, бледной стороне смородиновых («самородина» – смешно говорила бабушка) листьев.
Пыльных и сухих мух, рассыпанных по подоконникам во всех комнатах, Валидол есть отказывался и выбрасывал их из паутины, залатывая прореху.
Муравьёв Машенька ловила на садовой дорожке пальцами. Сначала боялась, что укусят, но муравьи почему-то не кусались, а лишь отчаянно пытались вырваться из цепкой щепотки. Это им никогда не удавалось.
Гусеницы – Машенька выяснила у деда – кусаться не умели, но на всякий случай Машенька снимала их с листьев надломленной и согнутой пополам палочкой. Зажав в подобии пинцета извивающееся мохнатое тельце, бежала к растянутой над фундаментом дома паутине.
Первоначально паука звали Димедрол. Маленький, едва различимый приплюснутый шарик на крохотных крючочках-ножках по размеру сильно походил на бабушкино лекарство.
С лекарствами играть не разрешалось. Но пару раз, тайком от всех, когда мама была в Москве, бабушка на кухне готовила обед, а деда копал огород или уходил к соседу дяде Коле, Машенька доставала из тумбочки под телевизором небольшую пластмассовую коробку. Подцепляла пальцем тугую крышку, открывала, вдыхая аптечные запахи. Устроившись перед диваном, увлечённо раскладывала на нём яркие и блестящие коробочки, пузырьки и тюбики.
Машенька играла в аптеку. Читать она ещё не умела, но произнесённое дедой или бабушкой название запоминалось без труда. Это дедушкин валидол, это хорошо знакомые зелёнка и йод, это противный аспирин, вот димедрол и ношка, этот тюбик аксалин, а этот забыла как, вот валакардион…
Перекладывая лекарства, Машенька шептала диковинные слова, удивлялась их непонятности. Затем, прислушиваясь к звукам в саду и доме, со вздохом собирала всё в коробку и ставила на место.
Паука она обнаружила в первое же утро, уронив с крыльца Тинки-Винки. Мягкое фиолетовое тельце шлёпнулось в мокрые от росы листья одуванчика. Машенька, спустившись по широким ступеням, обогнула крыльцо, высоко поднимая ноги, чтобы не промочить сандалии.
Подняв и отряхнув лупоглазого друга, Машенька почти распрямилась, как вдруг замерла.
Перед глазами висела паутина – густо облепленная мельчайшими капельками росы, похожая на хрустальную снежинку.
Восхищение сменилось брезгливостью – там живёт противный злой паук! Машенька уже огляделась по сторонам в поисках какой-нибудь палки, как услышала с кухни зовущий голос бабушки.
Махнув на паутину рукой, побежала в дом.
Завтракали на террасе.
У тарелки с сырниками стояла любимая кружка Машеньки – с Винни-Пухом и Пятачком по бокам. Над сырниками вился пар.
Устроившись поудобнее на стуле, Машенька заглянула в кружку.
– «Несквик»? – подняла глаза на бабушку.
Бабушка развязала фартук, села рядом.
– «Несквик», «несквик». Мама три пачки в сумку уложила. Куда столько? Вот после обеда к Салтыковым сходим, помнишь, у них ещё собака чёрная живёт, и козочки две. Насчёт молока договоримся с ними, будешь по утрам козочкино пить. Оно-то получше твоего «несквика» будет, полезнее…
– А «несквик» всё равно вкуснее! Я молоко не буду, оно гадкое! Пусть его Кыска пьёт, – тряхнула головой Машенька, накалывая сырник на вилку.
– Много ты понимаешь! Это в Москве оно гадкое, а здесь – сплошное здоровье. А Кыске-то больно жирно будет – по 30 рублей литр. Ты сырник-то в варенье обмакни, клубничное, вот… – бабушка придвинула к внучке блюдце. – Спорщица ты моя ненаглядная! – улыбнулась она, глядя на Машеньку. – Ешь, ешь, радость моя!
Привлечённые запахом варенья, на террасу прилетели несколько ос. Беспокойно звеня, принялись вычерчивать зигзаги над столом. Машенька втянула голову в плечи и спрятала руки под стол.
– Кыш! Кыш! Налетели, с утра пораньше! После завтрака тюль найти надо, повешу от них.
Бабушка встала, вооружилась сложенной в несколько раз газетой. Ловко, на лету, посшибала ос на пол и (Машенька отчётливо расслышала хруст) раздавила их тапком.
– Осы плохие? – спросила Машенька.
– Опасные. Ужалить могут, больно будет… – бабушка вымела трупики на крыльцо и прикрыла дверь. – Чтоб ещё не налетели.
– А пауки?
– Что – пауки?
– Плохие? Или опасные? Пауки кусаются?
– Пауки хорошие. Они мух ловят, комаров всяких. Пауков обижать и убивать нельзя, примета плохая. Если их не трогать, то и они тебя не тронут.
Машенька озадачилась.
– А как же Муха-Цокотуха? Ведь её паук схватил и хотел съесть. А Муха-Цокотуха-то – хорошая!
Бабушка тоже задумалась.
– Так ведь это сказка! В сказках мухи хорошие, а на даче – плохие. Одна зараза от них, да спать днём мешают… Ты ешь давай, вроде больше не летает никто.
– А где деда? – жуя сырник, поинтересовалась Машенька.
– Отец, иди завтракать! Стынет всё! – звонко крикнула бабушка, подняв лицо к деревянному, в тёмных пятнах от сучков, потолку.
Скрипя ступеньками – в одной руке очки, в другой толстая книга, страницы заложены пальцем, – спустился со второго этажа деда Саша в белой майке и синих штанах.
– Деда, опять ты позже всех! Тебе что, особое приглашение надо? – копируя строгую интонацию воспитательницы Ирины Васильевны, нахмурила брови Машенька.
Бабушка рассмеялась. Деда шутливо погрозил пальцем. Потрепав внучку по светлым и лёгким волосам, уселся на своё любимое место – спиной к окну и боком к выходу. Раскрыл книгу, надел на кончик носа очки, нащупал тарелку с сырниками, придвинул, пальцами вытянул один и, не отрываясь от книги, начал жевать, смешно шевеля усами.
– Деда, а сегодня – четверг? – не отнимая губ от чашки, спросила Машенька. Голос получился глухой и странный.
Дед взглянул поверх очков.
– Ну, какой же четверг? Мама когда приедет? Послезавтра, в пятницу. Значит, какой сегодня день получается?
Машенька скосила глаза на свои руки. Посмотрела на бабушку. В окно. Под стол. Поболтала ногами. Сморщила нос и, вздохнув, принялась загибать пальцы, шевеля губами. Бабушка и дедушка, переглянувшись, с интересом следили за внучкой.
– Получается среда, – наконец объявила Машенька.
Бабушка радостно хлопнула себя по коленям:
– Ай, молодец, моя умничка! Всё-то ведь знает, всё умеет!
Машенька допила какао.
Вся терраса была расцвечена яркими пятнами – солнце пробивалось сквозь листья яблонь.
– Жаркий день будет, – перевернув страницу, произнёс дед. – На речку сходим, что ли? Вода-то уж прогрелась, небось… А после обеда, жара спадёт когда, компост перекинуть надо…
Бабушка махнула рукой:
– Вы идите вдвоём, мне с обедом возни много – курицу пока разморожу, картошки начистить. К часу возвращайтесь, обедать будем. Обратно пойдёте, хлеба на станции купите.
Дед встал, потёр одной рукой живот, другой поясницу. Снял очки, заложил ими книгу и посмотрел на внучку:
– Ну, пойду, плед возьму, а ты собери, чем играть будешь. На речку сходим. На тот берег со мной поплывёшь?
Машенька помотала головой:
– Я боюсь.
– Ну, как хочешь. Будешь, значит, на берегу сидеть, на солнце жариться, пока я купаться буду.
Дед поднялся на второй этаж.
Бабушка собирала со стола посуду.
Машенька, оттопырив губу, поджала левую ногу и пропрыгала к двери. Толкнула ее с усилием и выскочила на крыльцо. В четыре прыжка спустилась по ступенькам.
На светлом линолеуме дорожки увидела скрюченную, слабо шевелящую лапами и крыльями осу.
Присев на корточки, Машенька с минуту разглядывала раненое насекомое. Сорвала травинку, потыкала твердым концом в мелко дрожащее черно-желтое брюшко. Кусачки на крепкой и плоской голове осы быстро задвигались. Машенька покачала головой. Осторожно подпихнула осу травинкой на лист подорожника. Затаив дыхание, понесла на вытянутых руках.
Паутина успела высохнуть. Машенька подумала, что ажурная сеть куда-то исчезла насовсем. Приглядевшись, улыбнулась и стряхнула осу с подорожника, целясь в центр сплетённых прозрачных нитей.
Паутина дрогнула и прогнулась под тяжестью насекомого.
Машенька села на перевёрнутое садовое ведро и принялась ждать.
Оса, словно предчувствуя свой последний час, отчаянно завозилась, но крыльями и спинкой плотно прилипла к нитям, прекусить которые ей не удавалось – жвала беспомощно задрались вверх и кромсали пустой воздух.
В тот миг и появился паук.
Он вылез откуда-то из щели между досками крыльца.
Машенька испуганно расширила глаза.
Ловко перебирая лапками, паук добрался по длинной и толстой нити до края паутины. Настороженно замер.
Оса дёрнулась сильнее.
Паутина качнулась. Её хозяин двумя короткими рывками подбежал к окончательно увязшей жертве. Снова замер. И вдруг засуетился, забегал вокруг притихшей осы, сдвинулся чуть вбок и начал вращать лапками угодившую к нему добычу, окутывая ее клейкой блестящей нитью.
Через несколько минут на месте осы образовался серый, неправильной формы кокон. Паук, уже успевший получить имя Димедрол, неспешно уполз вверх по нитям обратно в щель.
– Ну и паучок! – удивленно округлив губы, прошептала Машенька, поднимаясь с ведра и отряхивая платье.
Сверху, с крыльца, послышался голос деда:
Конец ознакомительного фрагмента.