Приехали
Раньше тут был деканат, а теперь – кабинеты. Капитан бодр и доволен, и не скрывает своего злорадства:
– Ну все. Приехали.
– Приехали, да. В каком качестве?
– Свидетеля.
– Замечательно. Утром встретимся с вами и адвокатом, я на все вопросы отвечу. Ни от кого в жизни не скрывался и не бегал.
– Вы можете не надеяться сегодня выйти. Не надеяться, что завтра в это же время будете в гостинице на мягких подушках. У вас впереди веселая жизнь. В ближайшие 10—15 лет вам ничего привычного не понадобится. Ни телефон, ни костюм больше не нужен.
Мне трудно поверить в происходящее. Даже головная боль от удивления на какие-то минуты отступает, а потом резко накатывает снова. Я не верю капитану.
Я внутренне собран, и даже высокое давление не мешает думать трезво. Ну хорошо, ты тут за всех сразу все решил, капитан, думаю я, без суда, ладно. Твоя же задача – меня сразу сбыть психологически. Ничего неожиданного в твоем поведении, в словах для меня нет. Такая игра. Давай только скорей – и спать поеду.
Голова болит нереально, о чем я и говорю Веригину. А еще напоминаю, что без адвоката меня допрашивать нельзя.
– И обыск, и досмотр без адвоката проводить запрещено. Так что давайте не будем нарушать закон.
Разрешает позвонить адвокату.
– Я смогу приехать только к утру… У меня ребенок… Я далеко, – отказывается от ночной работы защитник.
– Значит, будем говорить без адвоката, – потирает ладошки капитан.
– Нет такого закона, который позволяет допрашивать свидетеля без адвоката. Вызовите скорую, голова сейчас лопнет.
– О! У меня есть таблетка, – роется в ящике стола, достает потертую упаковку. – Вот, цитрамон. Если не поможет, сделать ничего не могу.
И внимательно смотрит.
Собираюсь внутренне. Предельно спокойно объясняю, какие статьи он демонстративно сейчас нарушает. Даже оперативники притихли от наглости Веригина. В регионе меня знают, и полицейские понимают, что привезли публичного человека, но, судя по их напряжению, допрос и для них сюрприз. Полицейские смотрят то на меня, то на капитана с тревогой. В воздухе разлито напряжение. Голова болит так, что мне хочется закрыть глаза.
Цитрамон, конечно, не помогает. Силы тают. Я не понимаю, почему капитан так боится, что я сбегу, и даже в туалет отпускает меня только в сопровождении оперативников. Двух сразу. Хотя мы находимся в здании полиции, сбежать отсюда непросто.
Третий час допроса.
– Не помню. У меня так болит голова, что я не могу сообразить. Мне необходима помощь адвоката, – говорю я вместо ответов на вопросы.
– Отвечать отказался.
Так пишет капитан рядом с каждым своим вопросом на месте моего ответа в протоколе.
– Но я ведь не отказываюсь отвечать. Я готов, с адвокатом, днем, когда скорая собьет мне давление, – повторяю я. Надежды получить помощь врача почти нет.
– Для меня и всех, кто будет читать твои протоколы, то, что в них написали, ничего не значит, – отмахивается капитан и довольно улыбается.
Четвертый час допроса.
Приводят понятых – двух мужиков прямо с улицы. Вначале они пугливо озираются, больше смотрят в пол, боятся.
– Вот, – тычет в меня пальцем капитан. – Посмотрите на него. Пока вы по ночам трудитесь, хлеб развозите за 30 копеек, этот коммерсант украл у вас, у государства 500 миллионов. Видели вы 500 миллионов?
Я внимательно наблюдаю за мужиками. После слов капитана один понятой злобно вскидывает немытую голову, оценивает меня взглядом с ног до плечей, в лицо не смотрит. Второй – руки в карманы, зыркает с ненавистью.
Они ночью на морозе хлеб с завода по магазинам возят. Мне бы сейчас на мороз, мечтаю я, чтобы голова прошла… А у работяг одна мечта – пусть смена скорей заканчивается, выпить и спать, а тут я между ними и водкой оказался – бизнесмен в костюме, галстуке. Смотрят с нескрываемой злобой, даже Веригина дослушать не хотят.
– Мужик, ты покажи, где подписать, мы того… смена у нас…
Согласно закону понятые должны быть независимы. Допрос нельзя проводить ночью, думаю я, но молчу. Что я могу сказать понятым, которые уже верят, что вора за нарушения поймали доблестные милиционеры? Когда же эта пытка закончится?
– А теперь давайте сюда ваш телефон, карточки.
– Опечатайте вещи. Пусть понятые распишутся.
– В этом нет необходимости. Сообщите пароль от телефона.
– В этом нет необходимости. Опечатайте телефон вместе с другими вещами. Потом при адвокате и свидетелях вскроем, и я назову пароль.
– В этом нет необходимости, повторяет Веригин.
И кладет телефон себе в карман. Бессилие. Давление.
За окном совсем редко проезжают машины. На моих часах 3:57 утра. Врач. Мне нужен доктор.
Потом на одном из допросов я снова увижу свой телефон, из которого, насколько успел, удалял контакты и информацию, взломанный, с дисплеем, который открывается только по диагонали. Они умудрятся поменять даты в настройках, и от этого система заглючит и станет сбоить. При этом капитан будет утверждать и так будет значиться в документах, что пакет с моими личными вещами не вскрывали. Потом я напишу об этом одну из тысяч жалоб. И еще через две недели снова увижу мой телефон, но он уже не будет глючить.
4:30 утра.
Опера, тоже измученные бессонной ночью, везут меня в изолятор временного содержания. Они еще вежливы и сдержанны. Мир, в котором нет «вы», начинается за воротами изолятора. И там я впервые слышу «иди», «сюда», «стой». Тут обращаются только на «ты». Вчера ты – руководитель, от которого зависели сотни людей, а сегодня с тобой все тюремщики на «ты».
За моей спиной с грохотом захлопываются решетки. Одна. Вторая. Отобрали ремень, галстук, шнурки и шарф. Третья. Яркий свет. Голова. Вызовите мне скорую!
Вместо этого прокатывают пальцы. Коридор. Захлопывается дверь камеры.
И вот я стою без сил с пульсирующей головной болью в своем прекрасном костюме Zegna в камере. Я долго ждал, когда выйдет именно эта коллекция, чернильный цвет и тонкая голубая полоска. В таком же тонком для русской зимы, но понтовом пальто. В прежней жизни я ведь редко бывал на холоде. Из дома в машину, из машины в офисы или в аэропорт, а там снова ждет теплый автомобиль… А теперь планы изменились. Но это ненадолго, верно? Я ведь ни в чем не виноват…