Нэнси Коллинз
Больше, чем человек, меньше, чем обезьяна
– Я буду скучать по тебе.
Услышав эти слова, она скромно опустила глаза, но украдкой все-таки посматривала на него. Именно так она смотрела на него в первый день занятий, когда они сидели в аудитории и слушали лекцию доктора Орсона о сравнительной зоологии. Этот взгляд сразу же сказал ему, что она останется для него единственной и неповторимой на всю жизнь.
– Но не так сильно, как я буду скучать по тебе, – отозвалась Зира с озорной улыбкой. – Тебе и вправду необходимо уезжать?
– Приглашение принять участие в экспедиции профессора Таркина – великая честь для меня. И если он прав в том, что Южная долина – это первоначальный Сад, описанный в Священных свитках, колыбель цивилизации обезьян, то для меня его обнаружение станет великолепным началом научной деятельности.
– То же самое ты говорил и по поводу якобы обнаруженной гробницы Цезаря, которая оказалась бесполезной древней развалиной.
– Пусть археология и называется наукой, но в ней всегда есть место ошибкам и неточностям. Тебе и самой пора это понять. Но тебе не о чем беспокоиться, – добавил он, кладя руку ей на плечо, чтобы приободрить.
– Тогда чего ты ждешь? Поцелуй свою подружку на прощанье, и в седло! Остальные уже ждут нас у ворот города! – раздался скрипучий голос.
Корнелиус в раздражении надул щеки, оглянувшись на профессора Таркина. Пожилой шимпанзе сидел на лошади с другой стороны низкого заборчика из необожженной глины, отмечавшего границы родительского дома Зиры. С его седла свисали большие походные мешки, сзади было прикреплено скатанное одеяло. Рядом с профессором стояла гнедая кобыла самого Корнелиуса точно с таким же снаряжением. Она терпеливо ожидала своего хозяина.
– Ты слышал профессора, – сказала Зира, прикасаясь рукой к подбородку любимого и прижимаясь к нему мордочкой.
Так они долго стояли, коснувшись бровями, закрыв глаза и вдыхая запах друг друга перед разлукой.
– Не волнуйся, Зира, – прошептал Корнелиус, прерывая объятья. – Я буду осторожен, обещаю.
– Надеюсь, вы понимаете, насколько вам повезло, молодой шимпанзе, – не удержался от замечания профессор Таркин. – Зира – замечательная девушка. Красивая, умная, из хорошей семьи, если, конечно, мне так позволено выражаться.
– О да, сэр, – сказал Корнелиус, взбираясь в седло. – Когда я рядом с ней, нет обезьяны счастливее меня.
Когда они вдвоем повернулись и поехали по мощеной улице к воротам Города обезьян, Зира подбежала к калитке и крикнула:
– Лучше привезите мне его обратно в целости и сохранности. Слышите меня, дядюшка Таркин?
Пожилой шимпанзе испустил сдавленный смешок, отчего раздулся его горловой мешок, и, не оборачиваясь, приподнял руку в знак прощания.
На двенадцатый день странствий…
– Быстрее, Корнелиус! – крикнул Фаусто. – Оно догоняет!
Корнелиусу не обязательно было оглядываться через плечо, чтобы убедиться в правоте своего товарища-студента. Он слышал за собой разгневанное рычание зверя и хруст ломаемых массивным телом ветвей.
Не прошло и суток с тех пор, как члены экспедиции пересекли последний скальный гребень и увидели распростершуюся перед ними плодородную, покрытую густой зеленью равнину, которую пересекала сверкающая лента реки, берущей начало у горного водопада. Тогда Корнелиусу показалось, что это самое прекрасное место на свете. Но хотя Южная долина с ее укромными лощинами и густыми рощами и сохранилась в первозданном виде, в отличие от Запретной зоны, это не означало, что она совсем лишена опасностей. И в этом они с Фаусто очень скоро убедились, отправившись к реке, чтобы пополнить запасы воды для лагеря.
Подхлестываемый ужасом, Корнелиус инстинктивно опустился на четвереньки и принялся отталкиваться от земли не только ногами, но и руками, побежав вдвое быстрее. Впереди он заметил пальму, ствол которой поднимался немного под углом от земли. Не раздумывая лишний раз, он заскочил на дерево, надеясь, что оно окажется достаточно прочным, чтобы выдержать не только его вес, но и вес Фаусто.
– Сюда! – крикнул Корнелиус.
Но, повернувшись, чтобы посмотреть, следует ли его друг за ним, молодой шимпанзе увидел, что Фаусто споткнулся и упал. Без всяких раздумий Корнелиус соскользнул со ствола, чтобы помочь своему товарищу подняться и забраться на пальму, но тут из кустов выскочил преследующий их зверь, вереща во всю глотку.
Корнелиус не раз видел свиней на окружавших Город обезьян фермах, но они сильно отличались от этого дикого существа, покрытого грубым свалявшимся мехом, около двух с половиной метров в длину и килограммов четыреста с лишним весом. Размерами существо не уступало самым крупным и мощным гориллам. Его маленькие глазки-бусинки горели от ярости. Увидев лежавшего на земле Фаусто, зверь тотчас же устремился к нему, наклонив свои острые как кинжалы клыки, с которых капала слюна. Студент испустил крик ужаса, вспугнувший стайку разноцветных птиц, вспорхнувших в ярко-голубое небо.
Корнелиус наклонился вперед в отчаянной попытке ухватиться за Фаусто и подтянуть его к себе, но неудачно. Дикий вепрь махнул головой из стороны в сторону, и полные ужаса крики шимпанзе переросли в булькающее клокотание. Застыв от страха, Корнелиус смотрел, как из горла его друга хлещет кровь. Ему еще никогда не доводилось видеть, как умирает обезьяна. Перехватив взгляд разъяренного существа, он забыл обо всем на свете, кроме Зиры, и с сожалением подумал, что ему больше никогда не придется заключать ее в свои объятья.
Но вдруг из окружающей его густой листвы серебристой молнией выскочило какое-то другое существо, оказавшись между Корнелиусом и кабаном. И тут же раздался рев зверя, горло и грудь которого пронзило деревянное копье. Дикий вепрь пошатнулся, сделал пару шагов назад и рухнул. Из его ран хлестала кровь. Копье проткнуло его в третий раз, погрузившись глубоко в левый глаз.
Испустив пронзительный торжествующий визг, на спину зверя вспрыгнуло странное создание, не похожее ни на какую другую обезьяну из тех, что до сих пор доводилось видеть Корнелиусу. Подняв руку с окровавленным копьем к небу, словно намереваясь проткнуть солнце, оно издало ряд резких гортанных звуков и обнажило пару изогнутых клыков, при виде которых у Корнелиуса дрогнуло сердце.
Несмотря на массивное телосложение, незнакомец был невысокого роста и покрыт серебристо-серой шерстью, гуще всего растущей на плечах и спине. Выдающаяся вперед узкая прямоугольная морда походила на буханку хлеба. Обе стороны большого носа и нависшие над глазами надбровные дуги покрывали пятна краски, похожие на яркие цветы окружающих деревьев. Единственным украшением его было ожерелье из костей и зубов, а единственной одеждой – кожаная набедренная повязка вокруг узкой талии. Но только заметив полуметровый хвост, свисающий между изогнутых ног своего спасителя, Корнелиус догадался, кто же стоит перед ним.
– Ты бабуин! – восторженно воскликнул шимпанзе.
– Я Баако, – отозвался бабуин, ударив себя по груди кулаком для пущей убедительности.
Его речь походила скорее на глухое рычание, как будто сам этот процесс доставлял ему боль.
– И ты говоришь на языке обезьян!
– Я говорю наши слова! – грубо ответил Баако, скача на трупе поверженного зверя.
Поняв, какое огромное научное значение имеет этот факт, Корнелиус от волнения начал заикаться.
– Н-н-но предполагалось, что в-в-вы вымерли?
– Что такое «вывымерли»? – нахмурился Баако, отчего его брови еще сильнее нависли над глазами.
– Ну, то есть, умерли. Как вот этот бедняга Фаусто, – объяснил Корнелиус, показав на бездыханное тело своего товарища. – Кстати, спасибо, что спас мне жизнь. Меня зовут Корнелиус.
– Жаль, что твой брат умер, – сказал Баако, совершая прижатым к груди кулаком круговые движения. – Но заходить на земли кабана во время гона очень опасно…
– Мой брат? – переспросил Корнелиус, помедлив мгновение. – Нет, Фаусто мне не брат.
– Сестра?
– Нет, и не сестра. Он мой друг.
– Друг? – на этот раз удивился Баако. – У нас таких в племени нет. Только братья и сестры. Отцы и матери.
– Очень… мило, – дипломатично ответил Корнелиус.
– Большим обезьянам тут не место, – сказал Баако, как о чем-то само собой разумеющемся.
Отложив в сторону копье, он вынул из-под набедренной повязки кремневый нож, опустился на корточки и принялся свежевать свою добычу.
– Уходи. Пока не пришел Шака с остальными. Они охотятся, но скоро вернутся.
– Кто такой Шака?
– У него самый большой гарем. Самый молодой.
– Это значит, он ваш вождь?
– Он Шака, – ответил Баако, как будто это все объясняло. – И он не любит больших обезьян.
Корнелиус кивнул и повернулся к потрепанному и окровавленному телу Фаусто.
– Я не могу оставить своего друга здесь. Ты поможешь мне доставить его в лагерь?
Прервав свое занятие, Баако глубоко вздохнул.
– Он точно не твой брат?
Лагерь был разбит на поляне в полукилометре от реки. Одна палатка предназначалась для профессора Таркина, другая – для его помощника доктора Аттикуса, а третья для студентов. Лошади и вьючные животные щипали сочную траву, радуясь отдыху после тяжелого горного перехода.
Доктор Аттикус, почтенный ученый и уважаемый приматолог, сидел на складном походном кресле и чистил свою винтовку. Молодой орангутан по имени Овидий вместе с шимпанзе по имени Квинт готовили обед.
– Интересно, что так задержало Корнелиуса и Фаусто? – полюбопытствовал Овидий. – Без воды мы не сможем ничего сварить.
– Вдруг они заблудились? – предположил Квинт с сомнением в голосе и повернулся к доктору Аттикусу: – Может, нам пойти их поискать?
Старший шимпанзе склонил набок голову и, прищурившись, посмотрел на солнце.
– Проклятье! Я надеялся, что хоть сегодня обойдется без происшествий. Если они не вернутся через час, то нужно будет действительно организовать поиски.
– Вот он! – воскликнул Овидий от неожиданности, указывая на опушку. – Это Корнелиус!
Доктор Аттикус повернулся в указанном направлении и увидел, как из джунглей выходит молодой шимпанзе, таща за собой волокушу из пальмовых листьев и веток деревьев. За ним ковыляло невысокое и на удивление безобразное существо с серебристо-серой шерстью, почти полностью обнаженное, за исключением набедренной повязки.
Доктор Аттикус вскочил так резко, что опрокинул походное кресло.
– Во имя Законодателя – это еще что за тварь с тобой? – воскликнул он, поднимая винтовку.
– Не стреляйте! – крикнул в ответ Корнелиус. – Это друг! К тому же он не тварь, доктор Аттикус. Это бабуин, и он спас мне жизнь.
– Что за шум? – выглянул из своей палатки профессор Таркин. – Аттикус! Опустите ружье, прежде чем вы прострелите себе ногу!
Приматолог нехотя опустил оружие, не сводя глаз с Баако.
– Что случилось с Фаусто? Что этот дикарь сделал с ним?
– Он ничего не делал с ним, – ответил Корнелиус, стараясь сдержать растущее отчаяние в голосе. – Когда мы подошли к реке, на нас напало дикое животное. Баако удалось спасти меня, но Фаусто уже нельзя было спасти. Баако также помог мне соорудить эти носилки, чтобы доставить тело в лагерь. И он был настолько добр, что даже согласился сопроводить меня в лагерь, чтобы я не заблудился в джунглях…
– Овидий! Квинт! Не стойте с раскрытым ртом! Помогите Корнелиусу донести несчастного Фаусто! – приказал профессор Таркин.
Двое помощников суетливо подбежали к Корнелиусу, чтобы освободить того от мрачного груза, а сам археолог подошел к своему самому любимому студенту и похлопал его по плечу.
– Мой мальчик, ты же понимаешь, что это значит? Тебе удалось доказать мою теорию, и при этом без всяких раскопок! Южная долина и есть Сад! Родина больших обезьян, мелких приматов, а также человека! Она не исчезла в результате давней катастрофы, как не исчезли и бабуины! Мой молодой друг, когда мы вернемся, твое имя будет высечено в мраморе!
Похвала профессора Таркина заставила Корнелиуса покраснеть от гордости. С этого дня он навсегда войдет в анналы истории, и его имя будет с благоговением произносить каждое будущее поколение обезьян.
Но долго гордиться ему не пришлось.
Баако недоуменно свел брови.
– Большие обезьяны и человек никогда не жили в этой долине. Только бабуины. Племя сбежало в это место через долгое время после Великого огня, сделавшего прежнюю землю Запретной. Теперь это наш дом, но это не Сад.
Выражение восторга слетело с лица профессора Таркина, сменившись гримасой раздражения.
– Что значит «сбежало»?
Баако не ответил на вопрос, а только понюхал воздух.
– Вы должны уходить, – сказал он настоятельным тоном. – Прямо сейчас.
– Кто ты такой, чтобы приказывать нам, что делать, мартышка? – презрительно фыркнул доктор Аттикус. – Ты хоть понимаешь, с кем гово…
Не успел он закончить, как его грудь проткнуло копье. Изумленный шимпанзе некоторое время смотрел на свою рану, прежде чем рухнуть на землю, словно мешок с мокрым бельем.
– Бежим! – крикнул Баако, хватая за руку Корнелиуса. – Здесь Шака!
Бабуин утянул шимпанзе обратно к деревьям, подальше от поляны, где был разбит лагерь. Вместе они скрылись за упавшим стволом.
В воздухе замелькали другие копья, сопровождаемые дикими криками, которые словно доносились одновременно со всех сторон и ниоткуда, как будто их издавала сама долина. Им стонами вторили Овидий с Квинтом, несколько раз пронзенные смертоносным оружием.
Выглянув из-за ствола, Корнелиус увидел, как профессор Таркин бежит к лошадям у дальней стороны поляны. Одна из вьючных лошадей заржала от испуга и встала на дыбы, перебирая передними ногами в воздухе. В нее немедленно воткнулись копья – в спину, в горло и в открывшееся брюхо. Пока смертельно раненное животное падало на землю, профессор Таркин вскочил на своего непривязанного чалого жеребца, обхватив его шею обеими руками. Тот тут же рванул с места и скрылся в густом подлеске. Через пару секунд лошадь с всадником скрылись из виду, как будто их целиком поглотили джунгли.
Корнелиус перевел взгляд на обагренную кровью поляну, на которую вышел отряд из десятка бабуинов. Все они более или менее внешностью и украшениями походили на Баако, за исключением двух, вооруженных деревянными копьеметалками, что и объясняло смертельную скорость и меткость их атаки. Впереди важно выступал крупный самец с пышной серебристо-серой гривой – несомненно, их вожак. Корнелиус нисколько не сомневался, что это и есть тот самый пресловутый Шака. Вождь-бабуин подошел к распростертому телу доктора Аттикуса и выхватил карабин из охладевших рук шимпанзе, сначала понюхав заряженное оружие, а затем заглянув ему в ствол.
Один из других бабуинов настороженно зарычал, показывая на что-то на земле. Шака отбросил в сторону винтовку, которая так и не выстрелила, и посмотрел туда, куда показывал его подчиненный. К своему ужасу Корнелиус увидел, что в том месте среди стоптанной травы лежит Овидий. Квинт погиб мгновенно во время налета, но орангутану не так повезло, и он лежал, издавая стоны и сжимая руками торчавшее из бока копье. Шака зарычал и кивнул. Другой бабуин испустил пронзительный крик, от которого кровь сворачивалась в жилах, и размахнулся палкой с привязанным к ее концу большим камнем. Овидий в ужасе взвизгнул и поднял окровавленную руку в тщетной попытке защититься от удара. Закусив губу, бабуин-воин обрушил дубинку на череп раненой обезьяны, раскроив его, словно спелую дыню.
По сигналу Шаки остальные воины принялись обыскивать лагерь, дружно ухая и крича. Корнелиусу оставалось беспомощно наблюдать за тем, как разлетаются на клочки дневники Корнелиуса, как летят во все стороны медицинские принадлежности и как с треском, словно яичная скорлупа, разламываются ящики с научным оборудованием доктора Аттикуса.
– Беги в лес, пока они не увидели тебя, – прошептал Баако.
Но не успел Корнелиус двинуться с места, как Шака обернулся и проревел:
– Баако! А ну приведи сюда эту обезьяну!
Молодой бабуин вздрогнул и опустил глаза, поглядывая на Корнелиуса.
– Нет, Шака! – сказал он, с вызовом потрясая головой. – Эта обезьяна не опасна для племени!
Верхняя губа Шаки поползла вверх в знак озлобленности, обнажив пару острых клыков.
– Она и другие пришли сюда, чтобы выследить нас! Они хотят увести нас обратно в цепях, как делали это раньше!
– Это неправда! – сказал Корнелиус, поднимаясь и отряхивая грязь со своей оливковой туники. – Мы даже не знали, что бабуины существуют до сих пор, и тем более не знали, что они живут в этой долине! Мы пришли сюда с научными целями – исследовать истоки цивилизации обезь…
– Обманщик! – проревел Шака, приближаясь к Корнелиусу. – Ты пришел, чтобы забрать нас! Вот почему ни одна большая обезьяна не должна покинуть эту долину!
– Нет! Большая обезьяна говорит правду, – отрывисто проговорил Баако, вставая между Корнелиусом и Шакой. – Большие обезьяны думают, что мы умерли! Нам не нужно прятаться от них! Не нужно соблюдать Закон!
– Отступник! – выкрикнул Шака, бросаясь на Баако.
Молодой бабуин не подался назад, а наоборот, прыгнул вперед, вереща во все горло. Другие члены племени сгрудились вокруг них, так же громко вереща, что только усиливало какофонию.
Два бабуина били и царапали друг друга, вырывая клочки шерсти. Корнелиус слышал, что люди могут биться между собой до смерти, сражаясь за пищу или за самку, но никогда не видел, чтобы так же дрались и обезьяны. При виде такой первобытной жестокости его одновременно охватили страх и возмущение, даже несмотря на то, что его собственная жизнь висела на волоске.
Пронзительно заверещав, Шака швырнул Баако на землю – такого удара было бы достаточно, чтобы лишить соперника сознания. Когда вождь бабуинов перевел на него свои налитые кровью глаза, желудок Корнелиуса сжался от ужаса. Спасаться бегством было слишком поздно, да ему и некуда было бежать. Даже если бы Шака не догнал его в два прыжка, на него набросились бы остальные бабуины, отрывая ему руки и ноги. Перед внутренним взором шимпанзе промелькнуло лицо Зиры, и он пожалел о том, что вообще оставил ее.
– Большие обезьяны нам не братья! – прорычал Шака, обнажив клыки, с которых капала слюна.
Но едва он сделал шаг к Корнелиусу, как Баако неожиданно приподнялся и воткнул свой кремневый нож в ногу вождя, перерезая бедренную артерию одним резким движением.
Шака снова испустил пронзительный крик, на этот раз в агонии. Силы стремительно покидали его с каждым биением сердца и каждым выплеском крови. Поднявшись на ноги, Баако, шатаясь, подошел к отброшенной Шакой винтовке и взял ее за ствол, повернувшись к упавшему на колени вождю.
– Нет! – крикнул Корнелиус. – Сейчас этого не нужно!
Баако, казалось, совершенно не слышал его. Он размахнулся и изо всех сил ударил деревянным прикладом карабина по голове Шаки, после чего нанес еще несколько резких ударов. Морщась от отвращения, Корнелиус смотрел, как Баако превращает голову своего соперника в кровавое месиво. Хотя Шака и был виновен в смерти его друзей и едва не убил его самого, Корнелиус, как цивилизованная обезьяна, не привык к такой жестокости, и он не находил удовольствия в том, чтобы наблюдать за гибелью своего врага. Среди больших обезьян сама идея убийства себе подобных считалась отвратительной, и это был один из их самых строгих и неукоснительно соблюдаемых ими запретов.
Вопли и уханье других бабуинов мгновенно затихли, как только кровь Шаки разлилась по поляне. Воины обменивались настороженными взглядами и тихо гудели, раскачиваясь взад-вперед. Баако повернулся к ним, держа окровавленную винтовку над головой, и поставил одну ногу на тело бывшего вождя.
– Эта обезьяна под моей защитой! – рявкнул он, указывая на Корнелиуса. – Понятно?
Сгрудившиеся вокруг него бабуины закивали, соглашаясь с новым вождем.
– Коджо! Чука! Отнесите тело Отца в деревню для похорон.
– Зачем ты убил своего отца и спас меня? – взволнованно спросил Корнелиус.
– Он делал по-старому, – ответил Баако, наблюдая за тем, как его братья поднимают тело Шаки за руки и за ноги. – Я делаю по-новому.
Деревня бабуинов располагалась километрах в пятнадцати от поляны, и если бы его не привели туда ее обитатели, Корнелиус ни за что бы не заметил ее сам. В отличие от глинобитных строений Города обезьян, дома, в которых жили бабуины, представляли собой постройки на деревьях, соединенные между собой веревочными мостами и лестницами. В целом поселение походило на птичьи гнезда, соединенные паутиной и подвешенные метрах в пяти над землей. Среди деревьев бабуины были в безопасности не только от диких кабанов, считавших эту землю своей, но и от пещерных медведей, обитавших в соседних горах и спускавшихся к реке в поисках рыбы.
Сразу же по прибытии Баако заявил всем жителям о том, что теперь он новый вождь, что было встречено без всякого возражения с их стороны. К новому вождю тут же подошли самки из гарема его предшественника и принялись усердно вычесывать его мех на виду у всей деревни.
Для Корнелиуса такая публичная демонстрация самых интимных действий также была непривычна. Пока гораздо меньшие по размерам самки с бурым мехом, в отличие от серебристого меха самцов, выискивали гнид в шерсти своего повелителя, он, покраснев, смотрел в сторону. В Городе обезьян каждый вид старался прикрыть свое тело, бабуины же расхаживали почти голыми, совершенно не скрывая своих ярко-красных задов. Но это зрелище нисколько не возбуждало его, а только лишний раз заставляло вспомнить о Зире. Если он раньше только ужасно скучал по ней, то теперь искренне боялся, что потерял ее навсегда. Ему оставалось только надеяться на то, что профессору Таркину удалось покинуть долину, и что теперь его наставник находится на пути к цивилизации. Впрочем, Южная долина располагалась далеко от самых удаленных границ больших обезьян, как минимум в четырех днях пути до ближайшего гарнизона. Если Таркин и выбрался из долины, то прежде, чем он отправит кого-то на подмогу своему ученику, пройдет немало времени.
С наступлением ночи бабуин по имени Коджо отвел Корнелиуса на небольшую платформу с гамаком и низким столиком, на котором лежали свежие фрукты, свернутые пальмовые листья с поджаренными личинками и бутыль из тыквы, наполненная пальмовым вином. При виде угощения желудок Корнелиуса жалобно заворчал, напомнив ему о том, что шимпанзе ничего не ел с предыдущего вечера. Пока он с удовольствием поглощал сочные плоды папайи и сладкое манго, к нему присоединился Баако, на груди которого теперь красовался костяной амулет вождя.
– Тебе по вкусу наша пища?
– Да, спасибо, – ответил Корнелиус. – Но мне все равно хотелось бы вернуться в Город обезьян.
Баако беспокойно заерзал и почесал за ухом.
– Старшие помощники Шаки, мои дядья и братья, признали меня новым вождем. Они также согласились с тем, что тебе не нужно причинять вреда. Шака делал по-старому. Я делаю по-новому. Сегодня я многое изменил, но если я позволю тебе уйти, то они выйдут против меня.
– Почему бабуины настолько боятся больших обезьян? Шака сказал что-то о том, что ваши предки сбежали от моих. Что это значит? Я не припомню, чтобы в истории было время, когда наши виды враждовали с вашим.
Баака глубоко вздохнул и взял кусок фрукта со стола, повертев его в руках.
– Именно из-за больших обезьян мы и оказались в этой долине. И поэтому бабуины сегодня убили твоих… друзей. Поэтому же я приказал своим братьям разыскать шимпанзе, который убежал на лошади. Того, кто говорил, что это место – Сад.
И он не совсем был неправ. Давным-давно, еще в Саду, большие обезьяны, бабуины и люди мирно жили бок о бок. Затем люди подожгли Сад и опустошили его. Мир за пределами Сада стал враждебным, в нем скрывались опасности, о которых раньше никто не знал. Из-за этого ваши предки объявили нас макаками. Они сказали, что мы больше, чем люди, но меньше, чем настоящие обезьяны. Это значит, что мы должны служить обезьянам, а не править вместе с ними.
– Они что, сделали вас рабами? – в недоумении спросил Корнелиус, ужаснувшись одному этому предположению.
– Они пытались, – ответил Баако с некоторой гордостью в голосе. – Но бабуинов не так легко покорить. Мы восстали против больших обезьян. Было много огня и крови, и многие-многие бабуины были убиты за то, что посмели восстать. Когда большие обезьяны поняли, что им нас не покорить, они решили нас уничтожить. Те, кто выжил, сбежали в горы и долго шли, пока не нашли эту долину. С тех пор мы живем здесь в мире, но боимся, что настанет день, когда большие обезьяны решат вернуть нас в свой город и заковать нас в цепи. Поэтому мы соблюдаем Закон. Сегодня я изменил Закон, но я не смею его нарушить. Вот почему тебе нельзя возвращаться домой.
– Баако, мне очень жаль, что мои предки так жестоко поступали с твоими, но я уверяю тебя, что с тех пор многое изменилось. Большие обезьяны теперь не такие плохие. Благодаря учению Законодателя мы стали более просвещенными. Я понимаю, почему ты хочешь держать меня здесь, но мне здесь не место! Я ценю все, что ты сделал для меня, но я должен вернуться домой. К тому же меня там кое-кто ждет – тот, кто значит для меня все.
– Твоя самка?
– Да… то есть, нет. Не совсем.
– Твоя сестра?
– Да ну тебя, что за вопросы?! – воскликнул Корнелиус, закатывая глаза.
Он не сразу понял, что издаваемые Баако звуки – это смех, но, поняв, улыбнулся в ответ. Всегда приятно разделить шутку с другом.
В последующие дни Корнелиус оказался в двусмысленном положении одновременно почетного гостя и пленника. Ему позволяли передвигаться без ограничений, но при этом следили за каждым его шагом. Куда бы он ни пошел и что бы ни делал, его постоянно сопровождал державшийся чуть поодаль один из помощников Баако.
Поначалу его расстраивало постоянное наблюдение, но со временем он понял, что стал первым археологом, оказавшемся в уникальном положении, и может изучать цивилизацию, которую давно считали вымершей. Вместо того чтобы откапывать ее окаменевшие останки, он может наблюдать за ней своими глазами, не строя отвлеченных догадок по поводу того, каким было ее повседневное существование.
К своему удивлению он обнаружил, что, несмотря на эпизодические вспышки гнева, бабуины представляют собой сплоченное, связанное тесными узами сообщество, и главной их целью было обеспечение благосостояния всего племени, а не отдельных особей. Они не занимались ни земледелием, ни животноводством, но при этом их среда обитания предоставляла им достаточно пищи. Днем взрослые самки и молодежь обоих полов собирали фрукты, орехи и овощи, в то время как взрослые самцы отправлялись на охоту за дичью, иногда в самые отдаленные уголки долины. С наступлением темноты они собирались в деревне, где рассказывали друг другу истории, вычесывали друг друга и играли с детьми. Возможно, самое важное отличие от больших обезьян состояло в том, что все они принадлежали к одному виду, и среди них не наблюдалось соперничества между разными расами, характерного для культуры больших обезьян. В некоторых отношениях Корнелиус даже завидовал их образу жизни.
Какими бы призрачными надеждами по поводу спасения не тешил себя Корнелиус, они развеялись, когда один из отрядов охотников вернулся с останками лошади профессора Таркина. И хотя они не заметили никаких следов всадника, было очевидно, что чалый жеребец стал жертвой пещерного медведя.
Шли дни, и племя постепенно привыкало к тому, что среди них находится шимпанзе. Со временем бабуины даже позволили Корнелиусу играть с их детьми. Каждый вечер к нему приходил Баако, чтобы выпить немного пальмового вина и поговорить о Городе обезьян и о жизни за пределами Южной долины. Вскоре Корнелиус понял, что его новый друг достаточно сообразителен, несмотря на отсутствие формального образования, и его искренне заботит благополучие подданных. Корнелиус решил, что бабуинам Южной долины в общем-то повезло с новым вождем.
Однажды, спустя шесть недель после прихода к власти Баако, Корнелиус исследовал одну из рощиц вместе с группой собирателей, искавших еду для ужина. Стоял прекрасный солнечный день, и небо было ярко-синее, как крылья попугая. Складывая фрукты и орехи в плетеные корзины, самки бабуинов постоянно переговаривались между собой. Молодые бабуины помогали собирать плоды, а совсем маленькие детеныши сидели за спинами матерей в сумках, сделанных из тех же волокон, что и гамаки для взрослых.
Наблюдая за идиллической сценой, Корнелиус мечтал о том, как было бы прекрасно наблюдать за ней вместе с Зирой, и думал, что она сказала бы по этому поводу. В каком-то смысле, проживая в племени Баако, он по-настоящему страдал только от разлуки с любимой. Погрузившись в свои переживания, Корнелиус не заметил, как за его спиной зашелестела листва, после чего чья-то рука сжала ему рот и увлекла в кусты. Корнелиус попытался вырваться и укусил ладонь невидимого похитителя.
– Ох, проклятье! Корнелиус, прекрати! Я же пытаюсь тебя спасти!
– Профессор Таркин? – молодой шимпанзе прекратил борьбу, развернулся и удивленно посмотрел на своего наставника, который заметно похудел, и надбровную дугу которого пересекал свежий шрам; во всем же остальном профессор выглядел вполне целым. – Я думал, вы погибли!
– Я жив. Но не потому, что меня никто не хотел убить, – ответил Таркин, показывая на рану на лбу. – Когда я пытался выбраться из долины, на меня напал пещерный медведь. К счастью, он предпочел полакомиться моей лошадью. Мне пришлось пересекать горы пешком, но все-таки каким-то образом у меня это получилось. Меня, бредящего от лихорадки, нашел в поле один фермер. Он-то меня и выходил. После этого я три дня ехал до ближайшего гарнизона. Понадобилось некоторое время, чтобы убедить стражников в том, что я не безумец.
– Гарнизон? Стражники? – глаза Корнелиуса тревожно расширились.
Откуда-то издалека донесся звук охотничьего рога. Услышав незнакомый сигнал, собиравшие плоды в рощице бабуины как один подняли головы, пытаясь определить, откуда он прозвучал.
– О нет! Нет! – простонал Корнелиус, чувствуя, как его сердце уходит в пятки.
Вздымая листву и землю из-под копыт, из ближайших зарослей в рощицу выскочили лошади, на которых сидели воины-гориллы с саблями и взятыми на изготовку ружьями. Не успели некоторые самки и молодые бабуины понять, что на них напали, как их уже растоптали тяжелые копыта скакунов.
Корнелиус сквозь слезы смотрел, как гориллы в красных доспехах разрубают убегающих матерей с детьми, словно это были всего лишь мерзкие вредители, разоряющие кукурузное поле. Через пару минут буколическая роща превратилась в настоящую скотобойню; предсмертные крики самок и детей разносились по всей долине. Что было еще хуже осознавать, так это то, что через несколько минут сюда устремятся самцы. Но у нескольких дюжин бабуинов, вооруженных только дубинками и копьями, не было никаких шансов выжить в бою даже с небольшим отрядом горилл.
– Прикажите прекратить это безумие! – воскликнул Корнелиус, хватая профессора Таркина за тунику. – Пусть остановятся, пока не поздно!
– Уже слишком поздно, – мрачно ответил пожилой шимпанзе. – И я не мог бы их остановить, даже если бы захотел.
Прежде чем Корнелиус успел сказать что-то еще, в рощицу ворвался отряд бабуинов под предводительством Баако. Размахивая копьями, они обнажили свои клыки в ритуальном знаке вызова. Увидев своего друга, Корнелиус шагнул вперед, надеясь предупредить его, но Таркин схватил его за локоть и потащил назад, в укрытие.
– Что с тобой не так, молодой шимпанзе? – рассерженно пробормотал он. – Неужели ты настолько сблизился с местными дикарями? Пусть с ними разбираются гориллы – это их работа. Если ты угодишь в перестрелку во время твоего спасения, то Зира никогда меня не простит за это!
Воинам Баако удалось по меньшей мере один раз швырнуть копья, сбив с ног одну лошадь с всадником, но их тут же скосили, словно траву серпом. Когда кавалеристы начали стрелять, Корнелиус зажал уши руками, крича от бессилия и наблюдая за тем, как голова его друга разрывается и превращается в кроваво-серую кашу. После этого он упал на колени и зарыдал.
– Клянусь кровью Цезаря! Немедленно встань на ноги, пока тебя никто не увидел, – недовольно сказал Таркин, потянув молодого шимпанзе за шиворот. – И постарайся хотя бы сделать вид, что благодарен за свое спасение!
Обозревая последствия ужасной резни, Корнелиус вдруг понял, что уже совсем не ощущает груз на сердце. Вместо этого он ощущал какую-то странную пустоту, как будто кто-то удалил ему все внутренности. Единственное, на что он был сейчас способен, – это оглядываться по сторонам, осматривать покалеченные тела, качать головой и повторять, будто оглушенный:
– Не нужно было этого делать.
– Не нужно?
Обернувшись, Корнелиус увидел рослого орангутана верхом на коне, облаченного в желтые одежды своей расы. В нем он признал доктора Зайуса, заместителя министра науки и известного члена Национального собрания обезьян. Как и у всех орангутанов, в его глазах читалась не только мудрость, но и суровость.
– Если я не ошибаюсь, эти дикари хладнокровно убили троих, а то и четверых ваших товарищей. Такое нельзя оставлять безнаказанным. Конечно, исчезновение вида всегда прискорбно, но эти бабуины заслужили свою участь. Я бы не стал тратить на них свою жалость.
К ним подошел горилла-офицер.
– Враг ликвидирован, сэр, – доложил он голосом, похожим на стук камней друг о друга.
– Благодарю вас, капитан Урсус, – ответил доктор Зайус, кивнув. – Но для уверенности я бы предложил предать огню всю эту долину. Понятно?
– Так точно, сэр, – ответил Урсус и, повернувшись, крикнул топтавшимся за ним подчиненным: – Вы слышали, что сказал доктор! Сжечь все дотла!
Орангутан поерзал в седле и, наклонившись поближе к профессору Таркину, окинул его недобрым взглядом.
– А что касается вас, профессор, то по возвращении в Город обезьян вас обвинят в ереси. Но, принимая во внимание юный возраст вашего ученика и перенесенные им недавно испытания, подобные обвинения в его адрес выдвинуты не будут.
– С-спасибо, д-доктор Зайус, – заикаясь произнес Таркин, глядя в землю, после чего толкнул локтем Корнелиуса, чтобы тот тоже проявил уважение. Молодой шимпанзе склонил голову, подражая Таркину, но не мог удержаться от того, чтобы не бросить взгляд на лежащий неподалеку труп молодой самки бабуина с почти отсеченной головой – в ее руках был зажат младенец с перебитым позвоночником.
– По вашим глазам я вижу, что вы испытываете кризис веры, мой молодой друг, – сказал доктор Зайус, натягивая поводья и разворачивая свою лошадь. – Пусть увиденное вами сегодня вас не смущает, мастер Корнелиус. Да, Законодатель завещал, чтобы ни одна обезьяна не убивала другую обезьяну. Но это не настоящие обезьяны. Это все равно что макаки или мартышки. У них есть хвосты. Даже у людей нет хвостов! Не беспокойтесь, в глазах Законодателя мы не согрешили.
Позже, когда Корнелиус ехал по горам в сопровождении кавалерии, он повернулся, чтобы в последний раз посмотреть на Южную долину, охваченную огнем. Дым от пожарищ поднимался к самым облакам, делая закат кроваво-красным, как в Запретной зоне.
Профессор Таркин прав. Если он не оставил надежду сделать карьеру, то лучше забыть обо всем этом. Баако и другие бабуины мертвы. Все равно он ничего не сможет изменить. Что бы ни представляла собой Южная долина, она не была Садом. Сейчас Корнелиусу хотелось только побыстрее оказаться дома, заключить в объятья Зиру и никогда ее не отпускать. Может быть, когда-нибудь потом ему повезет, и он откроет истинную тайну Сада и происхождения видов. Кто знает – если он наткнется на остатки вида, вымершего тысячелетия назад, то, возможно, даже обнаружит недостающее звено между человеком и обезьяной.
В истории случалось и не такое.