Дэн Абнетт
Необожженный
Никто из живущих на Западе больше не уходил навстречу Богу.
Странствие всегда было трудным. Длинный путь, преисполненный опасностей, выматывающий душу и тело, без особой надежды на успешное завершение. Но таким он и должен быть. Чтобы увидеть Бога, паломникам необходимо прикладывать немало усилий.
Путь служил испытанием. Страдания и невзгоды доказывали, что паломники достойны цели. Нелегкое путешествие подготавливало их к тому, чтобы предстать перед божественным началом. Старейшины Запада утверждали, что сам процесс странствия по древней дороге – это уже часть общения с Богом. Если ты стойко вытерпел все испытания, то Бог отнесется к тебе благосклонно. Ты встречался с Богом, делая каждый шаг, а не только последний. От альфы до омеги.
Но времена изменились. Хотя дорога все еще существовала, и сведения о ней передавались из поколения в поколение, по ней давно уже никто не ходил. После возвышения Третьей расы стало совсем небезопасно отправляться в длительное странствие.
Ведь дорога эта вела через земли, которые обезьяны считали своими.
Вначале их было семеро: Таул и шесть паломников.
Силат повернула обратно через месяц. Повернула и поковыляла прочь на кровоточащих, покрытых синяками и шрамами ногах. Она только задерживала их всех, и Таул знал, что до конца она точно не дойдет.
Силат и сама прекрасно понимала, что стала обузой. В иные эпохи паломники несли бы ее на носилках или на спине по очереди, считая это дополнительным испытанием. Помогая друг другу, дети Бога возвышались в глазах Его.
Но когда Силат захромала, все они поняли, что подстраиваясь под нее или неся ее на себе, они ни за что не дойдут до конца. Это странствие было особенным. Они шли не ради собственного спасения. Дело было вовсе не в них. Дело было в реликвии, которую Калио хранил в своей сумке.
Они остановились, чтобы посовещаться. Силат, ничего не говоря, кивнула им, повернулась и побрела обратно. Все было понятно без слов. Последним воспоминанием о ней Таула был маленький силуэт на западе, едва различимый в накрывающих пустыню лиловых сумерках.
На следующий день, когда устроили привал, исчез Гариг. Оставшиеся понимали, что он пошел вслед за Силат, чтобы проводить ее до дома на западе.
Таул сомневался, что увидит их когда-нибудь живыми. У двоих мало шансов выжить без всякой защиты, тем более что один из них калека. Пустыня их поглотит.
Еще через месяц скончался Пардел.
Они шли по пересекавшему пустынные земли каньону с высокими, словно стены собора, краями. Этот каньон преградил им дорогу, и спуск с одного края отвесного утеса занял почти целый день. Ночью они отдохнули, а днем пошли в прохладной тени среди скал. Два дня они бродили в поисках подходящего для подъема места. Таул почти физически ощущал их беспокойство и волнение. Казалось, никакого выхода из этого ущелья не существует. Прошло уже много времени с тех пор, как здесь в последний раз проходили паломники. Ветер, землетрясения и обжигающие зимние дожди разрушили все знаки.
Но решимость не покидала Таула, и в конце концов он нашел подъем.
Путь наверх был опасным, и они поднимались медленно. С каждым шагом приходилось нащупывать опору, отчего казалось, что ты вот-вот упадешь, и по всему телу разливался страх. С наступлением темноты им пришлось сделать привал прямо посреди пути, на скалистом выступе шириной не более локтя. Там они и просидели всю ночь, словно птицы на насесте, ожидая первых лучей солнца.
Таул взобрался на вершину первым и опустился на колени, вознося краткую молитву Богу за спасение, хотя прекрасно знал, что Бог его, необожженного, больше не слушает. Потом поднял винтовку, покрепче прижав ее деревянный приклад к плечу, и осмотрел окружающую местность в поисках возможных опасностей.
Но ничего вокруг не было. Впереди раскинулась сплошная пустыня. Таул закинул винтовку за плечо и обернулся, чтобы помочь взобраться остальным.
Первым поднялся Калио, весь покрытый потом и обессиленный, но не потерявший присутствия духа, что и отличало его от других. Вместе они подняли за руки Арнию, которая рассмеялась и пропела хвалу Богу, проведшему ее через очередное испытание.
Следующим шел Котте, тихий и мрачный – на взгляд Таула даже упрямый. Он отказался от их помощи и не стал хвататься за их руки. Он всегда хотел все делать сам.
И поднялся сам, после чего лег на спину под солнцем, тяжело дыша.
Пардел, самый старший из них, отстал и находился довольно далеко внизу, судорожно цепляясь за каждый выступ и с трудом поднимаясь сантиметр за сантиметром.
– У тебя получится, старина! – крикнул Таул.
Другие тоже постарались приободрить отставшего, но не голосом, так что Таул их не слышал.
Метрах в десяти от вершины Пардел остановился, чтобы перевести дух, и поднял голову. При этом он усмехнулся, словно говоря: «Ну что, видели? Не такой уж я и старый!».
Тут его рука дрогнула и соскользнула с выступа. Пардел постарался ухватиться за него снова, но было уже поздно. Все наблюдали за тем, как он стремительно падает вниз, отчаянно размахивая торчащими из ветхой одежды тощими ногами и руками, в облаке пыли, под грохот камней.
До самого дна он не спустился, а замер на скалистом выступе. До них доносились его всхлипывания и стоны.
Другие заговорили с ним. Таул видел, как они озабоченно переглядываются между собой.
– Вслух. Голосами, – напомнил он.
– Извини, Таул, – сказал Калио. – Я забыл.
– Что же теперь нам делать? – спросила Арния дрожащим голосом.
– Придется оставить его здесь, – ответил Котте. – Помочь мы ему ничем не сможем. Он наверняка переломал все кости.
– Но нельзя же вот так взять и бросить его! – воскликнула Арния.
– Мы же бросили Силат, – возразил Котте. – Слабое звено…
– Мы ее не бросали. Она сама решила вернуться, – сказала Арния.
– Без разницы, – стоял на своем Котте.
Пожав плечами, он пригладил свою маску в том месте, где она немного отошла, намокнув от пота.
Калио вопросительно посмотрел на Таула, и тот вздохнул.
– Ну ладно, – нехотя сказал он, снял винтовку и протянул ее Котте.
Котте посмотрел на оружие с опаской, не спеша брать его в руки.
– Просто подержи немного вместо меня, – сказал Таул. – Без него мне будет легче передвигаться.
Котте все-таки взял винтовку, но держал ее крайне осторожно, словно опасаясь, что скрытая в ней жестокость каким-то образом передастся и ему.
Таул полез вниз, к Парделу. Спуск занял некоторое время, потому что двигаться вниз было труднее, чем наверх. Жар конца времен, когда моргнул Бог, преобразил камни, и поверхность скал была очень хрупкой и крошащейся.
Таул постоянно слышал, как Пардел зовет на помощь. И ощущал его призывы. После того как ради выполнения поставленной перед ним задачи скальпели старейшин сделали его необожженным, его разум оглох, и внутренние чувства притупились. Однако какие-то остатки этих чувств продолжали воспринимать боль старика – повышенное давление, биение сердца и ощущение жара, словно за закрытой дверью.
Ноги Пардела действительно оказались сломанными. Как и рука, торчавшая под неестественным углом. Вся его грязная одежда была перепачкана кровью, стекавшей на камни и застывавшей под палящим солнцем. Маска его во время падения порвалась, обнажив его внутреннюю сущность, и перед Таулом предстала бледная, сморщенная красота истинного лица Пардела.
Это было унизительным позором, это нарушало все заветы. Умереть так – с лицом, устремленным в небо, лицом, открытым для падальщиков. Человек должен открывать свое истинное лицо только для Бога.
– Я принесу веревку. Мы тебя поднимем, – сказал Таул.
– Нет, – отозвался Пардел едва слышным вздохом.
Падение лишило его всех сил, и он мог только шептать, хотя разгоравшийся в голове Таула огонь говорил о том, что старик на самом деле кричит.
– Тогда что? – спросил Таул.
– Покой, – прошептал Пардел. – А когда и ты успокоишься, напомни мое имя Богу.
Таул кивнул и осторожно стянул с лица старика порванную маску, стараясь не встречаться с ним взглядом. Поврежденный латекс, когда-то тщательно отлитый по заданной форме, уже не восстановить.
Потом Таул снял свою собственную маску. Он даже не понимал, почему продолжал носить ее, после того как старейшины сделали его необожженным. В этом не было смысла, потому что в Тауле не осталось внутренней сущности, и его истинное лицо не имело значения.
Он прикрепил свою маску к лицу старика. Тот должен умереть с достоинством.
– Как ты это сделаешь? – прохрипел Пардел.
Таул отличался большой силой. Отчасти именно из-за этого старейшины и выбрали его. Он просунул руки под спину Пардела и приподнял его, так чтобы старик сидел. Ноги Пардела задели друг друга, и тот поморщился.
Таул вынул свой нож и положил его на край выступа. Старик посмотрел на нож, решив, что это и есть орудие смерти, и надеясь, что Таул совершит все быстро и уверенно. Пока Пардел смотрел, Таул стремительным движением правой руки переломил ему шею, которая хрустнула, словно сухая ветка. Глаза Пардела тут же погасли.
Таул положил тело старика и подоткнул его рваные одежды, чтобы их не развевал постоянно дующий в каньоне ветер. Попрощавшись, он полез наверх, навстречу остальным.
Взобравшись на вершину и поднявшись на ноги, он заметил на себе взгляды Калио, Арнии и Котте. Котте протянул ему винтовку.
– Пардел затих, – сказал Калио.
– Он ушел, – сказал Таул. – Его путь закончен. Омега.
– Альфа и омега, – пропели все хором.
– Где твое лицо? – спросил Котте.
– Мне оно больше не нужно, – ответил Таул. – Но оно было нужно Парделу.
– Я и забыла, какой ты красивый, – произнесла Арния, разглядывая его.
Две недели они шли по дороге, петляющей между кратерами. Ночами вдали лаяли дикие собаки, и Таул держал винтовку наготове. Днем, в жару, они шли по краям широких кратеров. Солнце пекло настолько сильно, что воздух гудел и щелкал. На дне кратеров виднелись озера, состоящие из неизвестной жидкости, некоторые из них отливали ярко-бирюзовым или кроваво-красным цветом. Ветер доносил запах серы. Иногда в озерах что-то шевелилось – из их глубин поднималось нечто темное и массивное, отливающее металлом, но расплывающееся в дымке, клубящейся над ядовитой жидкостью.
Три дня спустя они впервые увидели признаки долины. Дорога извивалась между спекшимися от жара развалинами, которые были настолько древними, что походили на природные камни, но Таул различал проемы на месте окон и впадины на месте дверей. Кое-где виднелись полосы металла – там, где когда-то проходили канализационные трубы. Разъеденные временем и кислотой они рассыпались при малейшем прикосновении. Земля между развалинами блестела – Бог превратил песок в сверкающее стекло.
«Или же, – подумал Таул, – когда-то стекло было в окнах древних домов». В мгновение яростного гнева стекла из окон дождем посыпались на землю, и эти осколки, должно быть, спеклись между собой.
– Остановимся здесь, – сказал он остальным.
– У нас осталось мало воды, – сказал Котте.
«И еды», – подумал Таул, хотя вслух этого не сказал.
– Потому мы и останавливаемся. Скоро ночь. Рано утром поднимемся до зари и пойдем по холоду.
Они зашли на первый этаж одного из бывших зданий и расположились в темном помещении. Сюда проникал скудный свет, и они сняли темные очки.
Все вокруг было покрыто пылью, за исключением помятой металлической миски, которая, по мнению Таула, когда-то была сковородкой. Калио вознес молитву, после чего они поели, стараясь не думать о том, как мало у них осталось припасов. Потом Котте лег, чтобы поспать, а Калио сел в углу. Он достал из своей сумки реликвию и принялся листать священные страницы, раздумывая над тем, что могли скрывать утраченные фрагменты или потускневшие до полной неразборчивости участки.
Снять с себя маску было ошибкой. Таул понял это, едва не прошло и дня с того момента, как они оставили Пардела на скалистом выступе. Открытая кожа лба, носа, щек и кончиков ушей горела на палящем солнце. Все они несли с собой мази и масла для ухода за кожей, и спутники Таула охотно делились с ним своими запасами, но их было недостаточно.
Все они привыкли жить в пещерах и подземных туннелях, служивших домом их общине. Дневной свет и воздух снаружи были для них чужими. Старейшины предупреждали, что пребывание под открытым небом представляет собой одну из главных опасностей для паломников.
Разгребая толстый слой пыли, Арния нашла голову куклы, лысую и безглазую. Таул подумал, что ее выцветший пластик когда-то был ярким и цветным. Этот материал был грубее того, из которого были сделаны их маски, и совсем не гнулся. Арния повертела голову в руках и заглянула внутрь через отверстие в шее, чтобы посмотреть, не спрятано ли там что-нибудь.
Таул взял винтовку и пошел на крышу развалины. Он осторожно поднимался по остаткам лестницы, проверяя ее прочность с каждым шагом. Там, где ступени не выдерживали нажима, они осыпались дождем из пыли и обломков.
Когда он вышел на крышу, солнце уже заходило, опускаясь за горизонт и гудя, словно рассерженный жук. Казалось, его красный диск плавится и превращается в растекшуюся лужу света там, где небо встречается с землей.
Таул оглядел другие развалины – древние могилы древних людей. Обращенные к солнцу стены до сих пор отражали яркий свет, а противоположные казались темно-лиловыми. Тени из синих превращались в фиолетовые, затем в черные как смоль.
Таул повернулся на восток, пытаясь разглядеть дорогу. В последних лучах солнца он заметил темно-зеленую полосу листвы там, где начиналась долина.
Они вышли в путь до зари. Таул рассказал остальным про зелень, чтобы приободрить их. От развалин они прошли мили две по голой местности, после чего началась сухая трава, с шипением шуршащая у них под ногами. Изменился и воздух. Теперь он не был таким сухим, и в нем ощущался запах влаги и чего-то живого.
– Деревья, – в восхищении произнесла Арния.
Таул кивнул.
Это и в самом деле оказались деревья. Перед ними постепенно открывалась долина с густым лесом и сочными тенями под изумрудно-зеленым покровом. Лес казался таким живым – живее всего, что они видели за свою жизнь. Казалось, что быть настолько живым даже неприлично.
Таул шел впереди, держа винтовку наготове. Они вошли в густые заросли кустов, над которыми плясали пятна солнечного света, проникавшего сквозь листву. Земля здесь была влажной и темной. В свежем воздухе пахло смолой и соком растений. Над их головами кружили и жужжали маленькие насекомые; каждый раз, когда мимо них деловито проносился жук, все, даже Котте, невольно улыбались.
Таул же ощущал, как внутри него с каждым шагом все сильнее нарастает напряжение. Уж слишком шумным оказался этот лес. Под дуновением ветра листья постоянно шелестели, словно перешептываясь между собой. Ветви скрипели. Время от времени что-то щелкало или раздавалось какое-то глухое постукивание. Таул предположил, что эти звуки издают роющие норы и строящие себе убежище насекомые или даже птицы, о которых он слышал, но которых никогда не видел.
Шум мешал ему оставаться настороже, и он вздрагивал при каждом постороннем звуке. Ему хотелось, чтобы лес замолчал, и чтобы можно было слышать только то, что действительно важно – звуки, говорящие о приближении угрозы.
А в том, что лес опасен, не оставалось сомнений. Об этом его предупреждали старейшины. Лес кишит жизнью. Здесь много ресурсов – пищи, воды, древесины, почвы. За эти ресурсы ведут борьбу все три расы. Вероятность встретить здесь чужаков гораздо выше, чем в любом другом месте.
– Не спешим, – обратился он к паломникам. – Не торопитесь, держитесь за мной.
С этими словами он проверил затворный механизм и магазин винтовки, что делал каждый день с тех пор, как они покинули западные земли, но теперь он понимал, что это не просто обычная мера предосторожности.
Около часа они шли молча. Потом Арния сказала:
– Кто-то говорит.
Остановившись, они прислушались. И в самом деле, издалека доносилась чья-то речь, но слов было не разобрать.
– Ждите тут, – приказал Таул.
Подняв винтовку, он двинулся дальше, в направлении звуков, используя деревья в качестве прикрытия. Трудно было сказать, что это за звуки – возможно, чьи-то голоса.
Потом он понял, что это вовсе не голоса. Это журчание текущей воды.
Перед ним протекал широкий и быстрый ручей, петлявший между деревьями и впадавший в спокойное мелкое озерцо или большую лужу. Посреди водной глади, словно острова, возвышались освещенные солнцем камни. Озерцо окружали деревья, но их листва не скрывала лучей яркого солнца, освещавших середину озера. На открытом пространстве на поверхности воды сновали какие-то букашки. Время от времени раздавался всплеск и по зеркальной поверхности расходились круги волн.
Таул опустился на колени возле самого края водоема и зачерпнул горстью воду.
Вода была холодной и горькой, с привкусом минералов и сорняков, но вместе с тем чистой и свежей.
Он вернулся к остальным.
Вылив затхлые остатки, они наполнили фляги свежей водой. Арния напела мелодию гимна и склонилась, восхваляя Бога за его доброту, альфу и омегу. Калио снял перчатки, промыл в воде свои руки с нарывами и отвернулся, чтобы снять маску и промыть свое истинное лицо. Котте нашел ягоды и орехи, которые казались съедобными, и принялся наполнять свой заплечный мешок.
Таул стоял на страже. Рядом с ним неожиданно выросла Арния.
– Кто-то приближается сюда, – сказала она.
Таул нахмурился.
– Я их чувствую, – дотронулась она до своего лба.
– Предупреди остальных, – сказал Таул.
С помощью своего внутреннего огня она предупредила Калио и Котте без слов. Все четверо поспешили скрыться в кустах под деревьями, сбившись в кучу. К ним вернулся страх.
Калио тяжело и взволнованно дышал. Ему пришлось в спешке бросить свои водные процедуры, и он до сих пор поправлял маску, чтобы не потерять достоинство. Руки его были мокрыми, с рукавов балахона капала вода.
На дальней стороне озера между деревьями показались какие-то существа. Дикие люди, грязные и замотанные в звериные шкуры. На западе таких людей странники видели нечасто. Говорили, что на востоке их гораздо больше. Это были остатки Первой расы, изначальные творцы, потерявшие разум. От них произошла Вторая раса, к которым принадлежал Таул с товарищами – те, кто обладал знаниями и памятью, кто сохранил способность мыслить и обрел дар огня, а благодаря ему и внутреннюю сущность, угодную Богу.
Дикие люди подошли к озеру. Трое мужчин и одна женщина. В руках они держали копья – простые заостренные палки. Никто из них не говорил, ни вслух, ни внутренне, потому что они не умели. Они были немыми. Ручей и то казался разговорчивее.
Люди крадучись прошли вдоль берега, а потом двое мужчин перепрыгнули на плоские камни в воде, вглядываясь в водную гладь.
– Что они делают? – прошептала Арния.
Таул пожал плечами.
– Спугнуть их? – спросил Котте.
Таул сразу понял, о чем идет речь. Представители Первой расы крайне восприимчивы к внушению. Сосредоточившись на своем внутреннем огне, Котте мог бы заставить их увидеть столб пламени, вспышку молнии, или что-то еще похуже. А воображения Котте было не занимать. Он бы точно сотворил видение, которое заставило бы диких существ в страхе броситься прочь сломя голову.
– Подожди, – сказал Таул.
Один из людей ткнул копьем в воду и вынул его с чем-то серебряным, бьющимся на конце. Поймал рыбу. Спутники мужчины одобрительно замычали и захлопали в ладоши.
– Они охотятся, – сказал Калио.
– Ты бы мог съесть рыбу? – поморщившись, спросила Арния.
– Наверное, да, – ответил Таул. – Они же едят.
Люди притихли и продолжили терпеливо высматривать добычу. Второй мужчина тем же резким движением поймал еще одну рыбу. Третий мужчина и женщина собирали ягоды и фрукты вдоль берега. Потом женщина что-то нашла и вскрикнула от неожиданности. Двое рыболовов соскользнули с камней в воду и пошли к ней.
– О нет, – пробормотал Калио. – О Боже, прости меня.
Таул увидел, что нашла женщина. Озаботившись своей маской, Калио в спешке оставил свою сумку на камнях возле озера. Сумку, в которой хранилась реликвия.
– Ах, Калио! – вырвалось у Арнии.
– Теперь их точно нужно напугать, – сказал Котте.
– Чтобы они убежали вместе с книгой? – спросил Таул.
Поднявшись, он прицелился. Его охватила тошнота, но если бы он попал в женщину с книгой, то она осталась бы на месте, а громкий звук выстрела заставил бы остальных сбежать. Таул был хорошим стрелком. Старейшины запада выдали ему четыре магазина для тренировки, прежде чем отряд вышел в путь. Таул усердно тренировался, чтобы потом, когда он станет необожженным, выполнить возложенную на него задачу. Его разум и глаза обучались убивать, после чего его мозг хирургическим образом нейтрализовали, освободив от запретов на убийство. Такова была жертва, которую ему пришлось принести ради служения Богу: лишиться священного статуса и стать невидимым для Бога, погасить свой внутренний огонь, чтобы служить Богу бескорыстнее, чем любой последователь до него.
Таул прицелился, наведя оружие прямо на голову женщины и сделав поправку на понижение, как научился. Тошнота усилилась. Ему уже доводилось убивать. Он убил Пардела. Но это было убийство из жалости. Теперь же ему предстояло совершить хладнокровное убийство.
А эти люди… необожженные, как и он, без внутренней сущности… Разве он теперь не более похож на представителей Первой расы, чем на представителей Второй? Эти люди ближе к нему, чем Калио, Котте и Арния.
Таул медлил. Он вспомнил, что способность к убийству – отличительная особенность Первой расы, ее губительный изъян. Способность Первой расы убивать сделала мир таким, каким он существует сейчас. То самодовольное удовлетворение, с каким представители Первой расы убивали, преобразило планету и, в конечном итоге, послужило толчком для появления Второй расы. Оно сотворило Бога, и Бог прекрасен, потому что Бог – это способность Первой расы убивать с широчайшим размахом, но под контролем. Высший потенциал, вечно сдерживаемый во имя славы, проявление великого могущества и великой любви.
Величайшее доказательство этого постулата – это их реликвия. Священное писание.
Тошнота стихла. Теперь Таула охватил праведный гнев. Первая раса впустила в мир насилие. Его представители заслужили, чтобы их убили за такое святотатство.
Его палец замер на спусковом крючке.
И тут посреди спокойствия леса раздался оглушительно громкий выстрел. Один из мужчин дернулся, словно туго натянутый канат с лопнувшей прядью. Правая сторона его лица превратилась в кровавое месиво. Покачнувшись, он плюхнулся в воду.
Распахнув глаза от изумления, Таул опустил винтовку – он так и не нажал на спусковой крючок.
На поляну выехали трое всадников. Их лошади на полном скаку устремились в воду, вздымая брызги.
Это были солдаты Третьей расы.
Обезьяны.
Мускулистые темные существа, покрытые черной шерстью, по цвету походившей на их черные кожаные доспехи. Грудь каждого пересекали патронташи, а один держал в руках винтовку, упиравшуюся прикладом в бедро. Из его пасти с острыми, похожими на кинжалы клыками, вылетали отрывистые приказы. Его спутники размахивали длинными дубинками.
Дикие люди пустились врассыпную. Один из мужчин попытался убежать через озеро, но всадник быстро догнал его и, ударив со всего размаха дубинкой, свалил с ног. Мужчина с разбитой головой полетел в воду, подняв брызги.
Женщина сбежала вместе с сумкой.
– Сидите здесь! – строго прошептал Таул остальным.
– Но как ты… – начала было Арния.
– Я сказал оставаться здесь! – отрезал Таул и повернулся, чтобы побежать, но застыл. Обезьяна с ружьем развернула своего коня и направила его в их сторону. Копыта животного заплескали по мелкому водоему. Всадник пристально всматривался в кусты, где прятались паломники, как будто услышал их голоса. Глаза его сузились, брови нахмурились.
Воин казался поистине огромным, с мощными руками и плечами. Глубоко посаженные глаза под нависшими бровями светились жестокостью. Таул никогда не видел обезьян вживую. В суровых пустошах запада представители Третьей расы встречались крайне редко. Они появились позднее других и находились ближе всех к животным, но при этом и отличались самой большой силой.
Разглядывая обезьяну сквозь листву, Таул вдруг поймал себя на мысли, что его невольно завораживает исходящая от этого существа угроза. Завораживают его лиловая униформа, кожаная броня, перчатки и переброшенные через грудь ленты с патронами. Завораживают уздечка и седло. Блестящие капли воды на гриве лошади и в волосах обезьяны.
И винтовка, зажатая в цепкой лапе. Особенно винтовка.
Она почти ничем не отличалась от той, что держал Таул. Вручая ему оружие, старейшины сказали, что нашли его и патроны возле трупа в пустыне. А как иначе? Как еще они могли раздобыть винтовку – не отнимать же ее у такого мощного существа?
Очевидно, удовлетворившись увиденным, всадник хлестнул поводьями по загривку свою лошадь и развернул ее. Вслед за остальными он проскакал галопом по мелкому озерцу, подняв тучу брызг.
Таул побежал между деревьев, стараясь держаться ближе к земле. Он слышал окрики и треск ветвей, топот копыт и отрывистую перекличку всадников. Раздался еще один выстрел. Третья раса охотилась на Первую. Старейшины рассказывали ему об этом. Обезьяны охотятся на людей, чтобы содержать их как рабов или убивать как вредителей. Чаще всего – убивать, как вредителей.
Третья раса охотилась на все.
Таул заметил, что вслед за ним бежит Котте.
– А ну вернись! – огрызнулся Таул.
– Нет, – решительно отозвался Котте. – Без меня ты ту самку не найдешь.
– Я…
– Здесь? – спросил Котте, показывая на густые заросли.
Таул нехотя признал его правоту. Без дара огня он вряд ли учует яркий, звериный разум дикой женщины.
– Сюда, – крикнул Котте.
Схватив Котте за шиворот, Таул резко потянул его на себя, в укрытие между кустов. Совсем близко от них проскакал всадник. В пылу погони Котте забыл, что у Третьей расы нет огня. Разум обезьян темен и невидим для внутренней сущности Второй расы. Чтобы учуять их приближение, нужно прислушиваться к внешним звукам, к топоту копыт.
Немного переждав, они побежали дальше. Котте указывал путь, сосредоточившись на своих внутренних ощущениях.
– Она побежала сюда!
И вот опять до них донеслись топот копыт и крики обезьян. Охотников было больше, чем трое, – здесь оказался целый отряд. Добежав до очередной прогалины, Таул с Котте снова спрятались в кустах. Мимо проскакали два воина из обезьян; один держал в руках тяжелую веревочную сеть. Чуть позже раздались крики. Животные крики. Котте поморщился от нахлынувших на него страха и ужаса.
– Она слишком далеко, – выдохнул он и взмахнул рукой. – Там, на дальней стороне…
– Сумка все еще у нее?
Котте пожал плечами, задыхаясь.
– Я приведу ее к нам.
– Что?
– Иначе не получится.
Котте напрягся. В висках у Таула застучало – его спутник выпустил свой огонь и направил его вдаль. Только один Бог знает, какие видения сейчас вызывает Котте.
Чуть позже раздался вой, эхом разлетевшийся по лесу. Женщина двигалась в их направлении, в ужасе сбегая от жуткого видения, нарисованного Котте в ее примитивном сознании.
Вот она показалась среди деревьев, по-прежнему крича. Сумка висела у нее на плече со скрученной и запутанной лямкой. Послав женщине мысленный приказ, Котте заставил ее остановиться и замереть на месте. Обессилев, она упала на землю. По всей видимости, ее неразвитый мозг не вынес жара внутреннего огня. Котте подбежал к ней и принялся распутывать лямку.
– Помоги! – крикнул он.
Таул поспешил к нему на помощь. Из кустов на дальнем концу поляны, ломая ветки и вздымая облако листвы, на полном скаку выскочила лошадь со всадником-обезьяной. Увидев их, всадник зарычал.
Таул даже не поморщился. Он остановился и поднял оружие. Согласно писанию, обезьяны не животные, поэтому запрет на убийство распространяется и на них.
Но Таул необожженный. Писание ему теперь не указ.
Обезьяна натянула поводья, и лошадь поднялась на дыбы. Человек? Человек в одежде и с оружием? Таул точно не понимал, какие мысли проносятся в голове у всадника, но тот явно не ожидал увидеть перед собой такое непонятное существо.
Впрочем, его замешательство длилось недолго. Испустив очередное глухое рычание, обезьяна подняла винтовку.
Таул выстрелил.
Прямо в центр массы, как его учили. Пуля пронзила туловище обезьяны, отчего та пошатнулась, но не слетела с седла. Покачиваясь, словно пьяный, всадник с недоумением посмотрел вниз, на рану на груди, откуда потекла кровь.
Таул выстрелил еще раз.
На этот раз пуля угодила в голову. Обезьяна рухнула на бок, своим весом увлекая за собой лошадь. Лошадь упала, отчаянно лягая воздух, потом поднялась и убежала. Несколько метров она тянула за собой труп обезьяны, пока не оторвались поводья.
Таул подбежал к обезьяне и посмотрел на нее. Та лежала на спине, устремив невидящий взор в небо, с застывшим выражением на лице. Один ее глаз был пробит.
Таул нагнулся и принялся отстегивать патронташ. Труп оказался на удивление тяжелым.
– Таул!
Таул повернулся и увидел, как Котте с сумкой в руках выпрямляется над лежащей без сознания женщиной. Но на поляну выезжали еще два всадника, и Котте находился как раз посередине открытого пространства между ними и Таулом. Обезьяны направили на него своих скакунов, замахиваясь дубинками.
Позже Таул предположил, что Котте попытался использовать против них свой огонь. На видения реагировали даже животные. Таул не знал, какого рода видение вызвал Котте, потому что сам был слеп к таким видениям. Скорее всего, поспешно составленное звуковое или зрительное, потому что представители Третьей расы на травматические видения не реагировали.
Обе лошади в ужасе встали на дыбы. Обе обезьяны зарычали, одна потеряла равновесие и упала на землю.
Таул побежал вперед, стреляя на ходу. Упавшая обезьяна было поднялась, но пуля снова повалила ее. Другая осадила испуганную лошадь и направила ее в атаку. Таул выстрелил снова, попав в шею лошади. Ноги у той подкосились, и она упала. Обезьяна выкатилась из седла.
Таулу было жалко лошадь. Он ведь целился во всадника. Но, в конце концов, животное – это всего лишь животное. Как сказано в писании: «В СЛУЧАЕ ОПАСНОСТИ НЕ ОСТАНАВЛИВАЙСЯ, ЧТОБЫ СПАСТИ ЖИВОТНОЕ».
Обезьяна вскочила и яростно дернула свою винтовку, прикрепленную к седлу бившейся в конвульсиях лошади. Таул не стал дожидаться, пока воин возьмет в руки свое оружие, и дважды выстрелил в широкое туловище обезьяны, а в третий раз, когда та откинулась на спину, – прямо в лицо.
Но тут что-то сильно ударило Таула в спину, отчего тот полетел вперед. Всю его грудную клетку и правую руку пронзила острая боль, и он отпустил винтовку. Он подстрелил только одну из двух обезьян. Вторая встала, подобралась к нему сзади и ударила его дубинкой. Теперь она в ярости замахивалась снова, собираясь изо всех сил ударить Таула по голове. Из раны у нее на плече хлестала кровь, стекая по рукаву и по перчатке, брызгами разлетавшаяся во все стороны при каждом ударе. Таул попытался увернуться, но дубинка угодила по его выставленному для защиты предплечью, и он застонал от боли.
– А ну оставь его!
Обезьяна резко повернулась и посмотрела на стоявшего рядом с ней Котте. Тот обеими руками прижимал к груди сумку.
– Оставь его, животное! – крикнул Котте.
– Ты… говоришь?.. – прорычала обезьяна.
– Я говорю голосом Бога, – ответил Котте. – А ты…
Обезьяна обрушила дубинку на голову Котте, держа ее обеими руками, словно топор, каким дровосек валит деревья.
Котте рухнул на землю. Таул воспользовался моментом, чтобы броситься на обезьяну. Запыхавшаяся обезьяна пошатнулась. Враги сцепились врукопашную. Сила и яростный напор Таула удивили обезьяну. Под его кулаком челюсть обезьяны хрустнула, нижняя губа оторвалась.
Но сила Третьей расы была совершенно иного порядка. Невероятная мышечная масса и огромный силуэт внушали ужас. Ударив ладонью, воин без труда отбросил Таула на спину.
Сделав шаг вперед, обезьяна занесла свою дубинку над головой.
Но тут же замерла и перевела глаза вниз, на рукоять кинжала Таула, который торчал у нее из груди. Чтобы воткнуть его, Таул как раз и подбирался поближе.
Дубинка выпала из рук обезьяны. Воин упал на колени и схватился за рукоять, но не смог вытащить кинжал и опустил окровавленные руки. Взглянув на Таула, он в злобной гримасе обнажил клыки. В глазах обезьяны светилась злость и первобытное желание убивать.
Обезьяна бросилась на него, но Таул откатился; она рухнула лицом вниз, на траву, и замерла. Ее мощная рука упала на грудь Таула. Из груди ее с бульканьем вырвался последний хриплый выдох, после чего наступило молчание.
Таул выбрался из-под тяжелой руки и встал на ноги.
Судя по едва слышным звукам, охотники удалялись. На поляне лежали одни лишь безмолвные трупы, три обезьяны и лошадь. Другие два верховых животных ускакали без всадников.
Таул хрипло глотал ртом воздух. Ему казалось, что звук его тяжелого дыхания заполнил все пространство. Руки и ребра ныли от боли.
Дикарка была жива, но остатки разума окончательно покинули ее. Она дрожала всем телом, распростершись на земле в той же позе, в какой упала. Таул сомневался, что она когда-нибудь поднимется.
Котте был мертв. Дубинка обезьяны раскроила ему череп. Из глаз и изо рта перекошенной маски сочилась кровь.
Скривившись от боли, Таул нагнулся и подобрал сумку.
Потом он вернулся обратно к озерцу, на что потребовалось некоторое время. Арния и Калио послушно ожидали его там, где он их оставил. Заметив его, они вышли из кустов навстречу.
– Ты ранен! – воскликнула Арния.
Таул кивнул.
– А где Котте? – спросил Калио, забирая у него сумку.
Таул ничего не ответил.
Скрываясь от патрулей, они еще неделю прятались на опушке леса, пока Таул не поправился настолько, чтобы снова пуститься в путь. Но и после этого они двигались очень медленно. Из-за сломанных ребер и прерывистого дыхания ему приходилось часто останавливаться.
Калио почти все время молчал. Он понимал, что Котте убили, а Таула ранили по его вине. Арния, со свойственным ей оптимизмом, старалась приободрить Таула, рассуждая о том, что испытания и трудности – неизбежная часть странствия паломников на пути к Богу.
Таул напомнил ей, что он не паломник. Он необожженный, а потому не ожидает от Бога никакого спасения и никакой награды. И Бог не ждет его в конце пути.
После этого и Арния мало говорила.
Еще через неделю на смену лесу пришла степь. Странники осмеливались идти только на рассвете и в сумерках, опасаясь, что их заметят. Иногда вдалеке они видели пересекавших равнину всадников.
Прошла еще одна неделя, и степь постепенно снова перешла в пустынную местность. Такие пустоши с беспорядочным нагромождением камней и скал были хорошо им знакомы. Они понимали, что это последняя часть их странствия – зона, которой стараются избегать все, кроме представителей Второй расы.
Среди продуваемых стенавшими ветрами оврагов и скалистых выступов они нашли знак – кучки камней, которые только знающие могли отличить от природных обломков. О том, как распознать такой знак, им рассказали старейшины на западе. В ближайшем ущелье скрывался вход под землю.
Оказаться вновь под землей казалось благословением. Туннели и проходы, проложенные Первой расой, были темными и влажными. С потолка пещер капала вода. Эхо насмешливо вторило их шагам. Всем троим это место напомнило дом, оставленную позади твердыню их общины. Они сняли темные очки, и их глаза, с рождения привыкшие к скудному освещению, быстро приспособились к полумраку. Им совершенно не хотелось выходить обратно на поверхность, под ослепительно-яркий свет.
Они проходили по помещениям, заваленным остатками и обломками Старой жизни, мимо бледных теней прежнего мира. Надписи на стенах говорили о временах и о событиях, о которых знал один лишь Бог. Прежний мир мало что значил для них и только напоминал о благодати, выведшей их расу из огня, наделившей их красотой и научившей их выживать.
Когда они наконец прошли через ворота и вошли в город Бога, старейшины обитающих здесь Детей вышли, чтобы встретить их на бесшумных улицах.
Старейшины были облачены в балахоны и молчали. Их маски сохраняли безразличное выражение, но Таулу казалось, что они взирают на него с презрением. Изучив его, они обратили свой взор на Калио и Арнию. У Таула закружилась голова, и он ощутил в висках биение пульса.
– Говорите вслух, – сказал он. – Я проделал долгий путь. Я привел сюда этих паломников. И мне хотелось бы услышать, о чем сейчас идет речь.
– Вы паломники? – спросил один из старейшин, поворачиваясь к Таулу.
– Да, – ответил Таул.
– С запада, – добавил Калио.
– Паломники не приходили сюда вот уже несколько поколений, – сказал другой старейшина. – Когда-то они приходили сюда во множестве, но не при нашей жизни.
– Путь стал слишком опасным, – сказал Калио. – Даже для самых преданных и целеустремленных.
– И все же вы пришли, – уточнил первый старейшина.
Калио протянул сумку.
– Мы пришли из-за этого. Это писание. Слово Бога. И оно должно находиться здесь.
Их провели в зал и усадили за длинный полированный стол. С расписанного потолка свисали хрустальные люстры. В воздухе пахло свечами и ладаном. Напротив них расселись старейшины – человек пятнадцать. Слуги в рясах принесли еду и воду. Помыв руки и ноги Арнии и Калио, они в знак достоинства приподняли свои накидки, сняли маски с их лиц и умастили их руки и истинные лица бальзамом и священными маслами.
К Таулу так никто и не подошел. Он сидел у края стола, покрытый пылью и высохшей кровью. Его винтовка лежала на столе возле кувшина с водой и блюда с едой.
Арния и Калио снова надели свои маски. Слуги опустили накидки и отошли в сторону. Калио взял реликвию и протянул ее главе Детей. Глава с почтением открыл книгу и принялся перелистывать страницы.
Калио кивнул.
– Опять вы говорите, – сказал Таул. – Говорите вслух.
Глава посмотрел на него.
– Таул наш друг, – сказала Арния. – Наш страж. Он пожертвовал величайшим даром из всех, чтобы выполнить свою обязанность. Без него мы сюда бы не добрались. Прошу вас, Мендес, поделитесь с ним своими мыслями.
Глава старейшин кивнул, не сводя взора с Таула.
– Я Мендес XXI, – сказал он.
– Таул, – представился Таул.
– Ты пришел к нам без маски, Таул, – сказал Мендес. – Твое истинное лицо открыто.
– Красота твоей внутренней сущности велика, Таул, – промолвил другой старейшина.
– У меня нет внутренней сущности, – сказал Таул. – У меня нет истинного лица. Это… просто мое лицо.
Мендес слегка нахмурился.
– В тебе нет внутреннего огня, Таул. Я пытаюсь прикоснуться к нему, но не нахожу его. Мой разум ничего не видит. И ты слышишь лишь слова, которые мы произносим вслух.
– Да, это так, – признался Таул.
– Ты родился таким? – спросила женщина из старейшин.
– Нет, – ответил Таул.
Старейшины беспокойно переглянулись. Их лбы покрылись морщинами.
– Объясни, – приказал Мендес.
– Старая дорога, ведущая с запада, стала слишком опасной для паломников, пускающихся в путь без охраны, – ответил Таул. – Гораздо опаснее, чем в прежние годы.
– Такой она стала в результате возвышения Третьей расы, – сказала женщина.
– Да, это так, – согласился Таул. – Обезьяны очень сильны.
– Ваша община до сих пор существует? – спросил Мендес.
– Да, Мендес, – ответил Калио. – Она выживает, как и многие другие общины, разбросанные по западным пустошам и горам. Мы живем под землей, под защитой, как и вы.
– Было крайне важно, чтобы мы совершили это паломничество, – сказала Арния. – Так постановили наши старейшины.
– В подземных развалинах на западе было обнаружено вот это, – сказал Калио, указывая на реликвию. – Год или два назад. Наши старейшины изучили книгу и поняли, что перед ними писание. Единогласно они решили, что его следует доставить сюда.
– Несмотря на опасности пути? – спросил Мендес.
– Да, несмотря на опасности, – сказал Калио. – Нам предстояло вновь вступить на давно покинутый путь. Настолько важно было донести слово Бога. Но нам требовалась защита. И тогда защищать нас вызвался Таул.
Мендес снова повернулся к Таулу.
– Почему? – спросил он.
Таул пожал плечами. Было заметно, что он крупнее и сильнее всех присутствующих. Пожимая плечами, он словно подчеркивал их ширину и объем своих мышц.
– Я вызвался добровольцем. Писание запрещает убийство.
– Да, это так, – кивнул Мендес.
– Но для выживания необходимо убивать. Бороться, драться. И использовать не только внутренний огонь, слабый против Третьей расы. Мне необходимо было сражаться вот этим…
С этими словами он поднял руки.
– И этим…
Левой рукой он схватился за винтовку и поднял ее.
– А также ножами и другими орудиями.
– Так тебе доводилось убивать, Таул? – спросила женщина.
– Да, доводилось. Иначе мы не преодолели бы путь. И чтобы обрести способность убивать, я согласился пройти через процедуру. Я попрощался с Богом и отвернул от него свое истинное лицо, чтобы не оскорбить его, когда буду нарушать писание. Я отказался от своей внутренней сущности.
– Каким же образом? – спросил Мендес.
Таул повернул голову и показал им шрамы от хирургического вмешательства, идущие вдоль основания лысого черепа.
– Старейшины запада сделали мне операцию. Они превратили меня в необожженного, чтобы дать мне способность делать то, что запрещено Богом.
Наступило долгое молчание.
– Ты воплощение кощунства, – сказал наконец Мендес.
Услышанное, по всей видимости, произвело на него огромное впечатление.
– Сочту это за похвалу, Мендес, – сказал Таул.
Мендес перевел взгляд на реликвию и перевернул еще несколько ламинированных страниц в папке.
– И все ради этого?
– Да, – ответил Калио.
– Это писание, – начал объяснять Таул. – Самое священное из всех. Здесь, в этом месте присутствует Бог. Сущность Бога – абсолютное убийство; убийство, которое породило всех нас. Мы тоже обладаем силой смерти, превышающей силу жизни, но, благодаря твердому решению никогда не использовать эту силу, мы нашли свою истинную суть и обрели способность ощущать любовь Бога. Мы славим гнев Бога, ибо он дал нам существование, и высший смысл такого восхваления заключается в том, что мы, обладая этим гневом, решили воздержаться от его повторного проявления.
Старейшины кивали.
– Но дело в том, что это всего лишь вера, – продолжил Таул. – Одна только вера. Мы твердо отреклись от использования божественного гнева. Мы горды этим зароком. Но, если честно, мы бы не смогли этого сделать, даже если бы захотели.
Таул помолчал.
– До настоящего времени.
Мендес провел пальцем по строчкам реликвии.
– Это… – начал он. – Здесь говорится… коды вооружений…
– Это Книга книг, – сказал Калио. – Самое священное из всех писаний.
– Она называется «Коды активации и последовательность операций при подготовке к запуску ядерного оружия. Администрация министерства обороны США», – закончил Таул.
– США? – переспросил Мендес.
– Это древний язык. Многие слова стерты и не все понятно, – пояснил Калио. – Возможно, это означает «Администрация наша».
– Эта книга укрепляет нашу веру и еще крепче связывает нас с Богом. Наша вера покоится на нашем решении не пробуждать гнев Бога. И теперь это решение имеет смысл, потому что мы можем это сделать.
– Доказательство отрицает веру, – начал Мендес.
Калио покачал головой.
– Доказательство укрепляет веру, ибо без кодов вооружений мы ничто.
Мендес захлопнул книгу.
– Вы совершили великое дело, – сказал он.
Другие старейшины закивали.
– Вы приблизили нас к Богу, – сказала женщина.
Таул поднялся.
– Таул? – вопросительно посмотрел на него Мендес.
– Я ухожу.
– Уходишь?
– Мне нет здесь места, – сказал Таул. – Я не принадлежу к вам. Я понимал это, когда делал выбор, и когда шел сюда. Я урод, недостойный пребывания в доме Бога вместе с Детьми Бога. По вашим взглядам я вижу, как вам неловко находиться рядом со мной, – грустно улыбнувшись, он взял ружье. – И по тому, как вы смотрите на это.
– Но куда ты пойдешь? – спросила Арния – судя по тону, искренне огорченная.
– Не знаю. Даже не знаю, есть ли такое место, где может жить необожженный. Я… пойду и посмотрю. Проложу новый путь.
– Тебя не забудут, – сказал Мендес XXI, вставая из-за стола.
– Лучше меня забыть. Я необожженный и непригодный.
Он повернулся было, чтобы уйти, но остановился.
– С моей стороны, конечно, это дерзость, но могу я попросить вас об одном одолжении?
– Спрашивай, – сказал Мендес.
– Я хотел бы посмотреть в лицо Богу.
Мендес помолчал, осматривая других старейшин, потом кивнул. Подняв руки, он жестом предложил Таулу следовать за ним.
– Ты можешь посмотреть на него, – сказал он, кладя руку на плечо Таула и направляя его к собору.
– Я прошу немногого, – сказал Таул. – Я хочу только напомнить ему имя одного человека. Пардела. Так его звали.
– Хорошо, – кивнул Мендес. – Только Бог не сможет увидеть тебя.
– Конечно нет, – согласился Таул.