8
– Я встречу вас на вокзале, – предлагает Сэм, откусывая тост с мармеладом. – Во сколько прибудет поезд?
– Не беспокойся, мы увидимся с тобой дома. – Не знаю, почему я решаю, что меня как-то выручит такая небольшая отсрочка. Бомба все равно взорвется рано или поздно.
– Знаешь, я действительно жду, когда увижу твою сестру. Честно признаться, сначала я был в некотором ужасе, но теперь мне стало интересно взглянуть на вторую представительницу Флетчеров.
– Сэм, она совершенно другая. – Я понимаю, что теперь самый момент сказать ему. – Я еще не все рассказала тебе о ней. Когда она родилась…
Неожиданно раздается звон его мобильного.
– Подожди секунду, – он отвечает на звонок. – Угу, уже выезжаю, Магуайр. Нет, я не согласен. Ты посмотри получше. – Он заканчивает разговор.
– Сэм, мы можем поговорить? – спрашиваю я, когда он убрал телефон в карман.
Он морщится.
– Давай отложим разговор до вечера! Я опаздываю. – Он чмокает меня в губы и открывает дверь. – Да, кстати, какие планы на ce soir? Потому что я подумал, что мы с тобой, несколько моих приятелей, – он подмигивает мне, – покажем твоей сестре ночную жизнь Лондона, ну и потанцуем где-нибудь.
Я не выдерживаю. Вероятно, в эти минуты у меня появляется несколько седых волос и начинает сильно болеть голова. Ох, надо было давным-давно сказать Сэму всю правду. Но если я не скажу ему все прямо сейчас, потом будет взрыв.
– Сэм, Изабель совсем не такая, как ты думаешь.
– Что? – удивляется он. – Как это не такая?
– Она родилась с расщелиной нёба и верхней губы. Это довольно распространенная патология, – добавляю я, увидев тревогу на его лице. – Но у Изабель все осложнилось еще и тем, что у нее от рождения поврежден мозг. Она живет в пансионате, в Уэльсе, но сейчас у нее летние каникулы, поэтому она и приедет сюда. – Уф! Я чувствую, что снова могу дышать. Теперь я жду его реакцию. Я готова ко всему.
Лицо Сэма превращается в маску.
– Беллс? Так вот ты о ком говорила с твоим отцом? – задумчиво произносит он. – И ты мне сказала, что это ваша собака.
– Я никогда этого не говорила. Беллс… Изабель. – Я пожимаю плечами. – Мы называем ее Беллс.
– Так, – он задумчиво чешет затылок. – Так… Я мог бы и сам догадаться. Ну ладно, это о’кей. Нет, постой, – он повышает голос, – почему ты не сказала мне об этом?
– Не знаю. Прости. Я думала, что ты будешь против ее приезда. А у меня нет выбора; ей больше некуда деться. Мама с папой во Франции. Мама неважно себя чувствует, – поясняю я, надеясь пробудить в нем сочувствие.
– Ну похоже, что у меня тоже нет выбора. – Он хмурится. – В следующий раз ты сообщишь мне, что у тебя брат сидит в тюрьме. Кэти, я не знаю, что и сказать. Пока.
– Не уходи. – Я хватаю его за руку. – Нам надо поговорить.
– У нас была для этого вся неделя, Кэти, и вчерашний вечер тоже. – Он выдергивает руку. Тут снова звонит его мобильный. – Лейкмор слушает, – отвечает он. – Нет, Магуайр, я не это тебе сказал. Опять мы с тобой буксуем, черт побери?
Я закрываю за ним дверь. Мне становится ужасно плохо, до тошноты. Все это время я лгала себе, Сэму, Беллс. И почему я такая уродка? А вдобавок и трусиха.
– Надеюсь, ее поезд не опоздает; потрогаю дерево, – говорит Ив со своим туманным французским акцентом и стучит по моему столу.
– Спасибо, Ив. Ты закроешь?
– Да, да, не беспокойся. Я буду ждать с нетерпением demain, то есть, конечно, завтрашнего дня, чтобы познакомиться с твоей сестрой. – Она распускает свои золотисто-медовые волосы. Таких длинных волос я еще не видела ни у кого. Прямо как с картин Боттичелли.
– Моя мама всегда говорила, что я как Рапунцель – могу свешивать мои волосы из окна башни, – смеется она, выслушивая мои комплименты. – Где ты встречаешь Изабель?
Ив снова завязывает волосы в пучок и закрепляет их длинной заколкой, украшенной плодом киви из цветного стекла.
– В Паддингтоне.
Приходит клиентка, ищущая свадебный наряд.
– Ты обслужишь? – спрашиваю я Ив.
– Да-да, поезжай. До завтра. Пожалуйста, проходите, – она улыбается клиентке и ведет ее по деревянным ступенькам на второй этаж. – Думаю, у нас найдется как раз то, что вам нужно.
Пока я еду в Паддингтон на «БМВ», машине Сэма, мысленно составляю список вещей, которые мне нужно сделать. Во время ланча я съездила в «Сэйнсбери» и купила на вечер рыбы и нарезанный картофель. Когда я дала согласие взять к себе Беллс, я позвонила домой и спросила, чем ее кормить.
– В Уэльсе у них был по понедельникам мексиканский вечер, – сообщила мама. – А по пятницам им всегда давали рыбу и картофельные чипсы, а еще гороховое пюре. Я купила для нее консервированный горошек, гадость, но Беллс его любит.
– О’кей, я так и сделаю. – Если бы она ела по понедельникам, допустим, печеный картофель, составило бы это разницу?
– Если тебе некогда готовить ланч – и не надо. Она обожает индийские овощные пирожки «самоса», которые продаются в кулинарии. Кажется, по средам у них были индийские вечера? Или, может, вечера органических продуктов? – Мамин голос оборвался. – В общем, она любит готовить, так что, может, вы будете делать это вместе?
Я слушала маму, и в моей душе зарождалась паника. Я редко готовила Сэму. Чаще всего мы ужинали где-нибудь в ресторане, а если хотели выпить, Сэм оплачивал поездку домой в кэбе карточкой своей фирмы.
– Я не люблю готовить, терпеть не могу беспорядок и вонь, – заявил как-то Сэм. – Помнится, моя мать варила бульон из куриных костей. Так он вонял даже утром, – сказал он, брезгливо хмурясь.
– Беллс любит режим, – продолжала мама. – Для нее это очень важно. Они едят ланч ровно в половине первого.
– Ма, я буду стараться, но ей тоже нужно будет как-то вписаться в мой распорядок.
Мама вздохнула.
– Еще она любит кока-колу, но только покупай ей диетическую, иначе она испортит зубы. И своди ее в «Сэйнсбери», для нее это как экскурсия.
– Ладно. Это все? – Мое терпение кончалось.
– Да. Следи, чтобы она всегда брала с собой ингалятор. Астма у нее почти прошла, но мы не можем рисковать. – Я думала, мама спросит меня, курю ли я сейчас, но она не спросила.
– Конечно, ма.
– Спасибо, Кэти. – Кажется, мама устала, я это слышала по ее голосу.
– Ма, у вас все в порядке, да? Ничего плохого не случилось?
– Плохого? Нет! Если мы решили разок отдохнуть и совершить поездку, разве это означает, что случилось что-то плохое? Неужели мы не заслужили?
– Прости, ма, я не это имела в виду. – Я крутила телефонный провод, мяла его пальцами.
– Ты тоже меня прости. Я не хотела повышать голос.
Я отпустила провод. На моем пальце осталась глубокая, красная вмятина.
– Честное слово?
– Честное слово.
– Вам с папой давно пора отдохнуть. Желаю удачной поездки.
– Кэти?
– Да?
– Как ты сама-то?
– Нормально. Хорошо. – Почему мне всегда хотелось, чтобы мама спросила, как у меня дела, чтобы она больше интересовалась моей жизнью, но когда она спрашивала, я всегда отвечала очень кратко. – Ладно, я сейчас поеду за покупками!
– Я знаю, что ей будет с тобой интересно. Я буду спокойна.
– Мы прекрасно проведем время. А вы отдохните хорошенько. Поцелуй от меня папу.
– Кэти?
– Да?
Она кашлянула.
– Намазывай ей лицо солнцезащитным кремом, у нее такая нежная кожа.
– Не волнуйся, я буду заботиться о ней.
– Спасибо, – сказала она. – За твою помощь. Для нас с папой она очень дорога.
Я почувствовала, что ей хочется сказать что-то еще, и я ждала, но она больше ничего не добавила.
– Пока, ма.
– Пока, моя милая.
Поезд подъехал к платформе. Открылись двери, и пассажиры хлынули из них бугристой массой. Мужчины в серых фланелевых костюмах и с портфелями. Некоторые сняли пиджаки и ослабили галстуки. Мимо меня проходит беременная женщина в голубом хлопковом платье и сандалиях «Биркеншток». За ней на высоких каблуках девица с аккуратным и стильным чемоданчиком на колесах.
– Я уже на вокзале, кисонька, – говорит мужчина в мобильный, – к ужину буду дома.
Толпа исчезает, оставив безжизненную, серую платформу. Где же сестра? Неужели она не успела на поезд? Я растерянно иду по платформе, заглядывая в каждый вагон. Никого. И вдруг слышу, как открывается дверь. Из поезда шагает маленькая фигурка в джинсовой куртке, увешанной значками, круглой шляпе с вышитой эмблемой и красном футбольном шарфе. В руках большая лиловая сумка и пара пластиковых сумок с надписью «Сэйнсбери».
– Беллс! – кричу я и почти бросаюсь к ней.
– Привет, Кэти. Как дела?
Уф, какое облегчение! Я чуть не обняла ее, но вместо этого беру багаж.
– Молодец! Приехала! – хвалю я. Платформа совсем опустела, и над нами висит гнетущая тишина.
Первым делом я показываю сестре дом Сэма.
Кухня в цокольном этаже. На первом этаже просторная комната, похожая на стильную приемную модного врача: новые кожаные диваны и камин с узким серебристым прибором контроля. Темный книжный шкаф из древесины махагони полон блестящих книг в твердом переплете, к которым Сэм никогда не прикасался. Он вообще ничего не читал, кроме «Файнэншл Таймс». На втором этаже спальни и уютная комната с замшевыми креслами-мешками и большой гравюрой Стэнли Спенсера. Окно эркера смотрит на другие дома всех цветов радуги, расположенные полукругом. На верхнем этаже сауна со старомодной ванной.
– Сэм богатый? – спрашивает Беллс.
– Да, богатый. Он очень много работает.
Я отвожу сестру в ее комнату, большую спальню с двуспальной кроватью, гардеробом, высоким зеркалом (я позолотила его раму) и маленьким столиком, на котором стоит лампа с оранжево-белым стеклянным абажуром. Почти все в этой комнате белое – жалюзи, стены, покрывало. Единственное крупное цветное пятно – ковер с большим апельсином и красными кругами. Трудно понять, что Беллс думает о доме Сэма.
– Как выглядит твоя комната в Уэльсе? – интересуюсь я, присев рядом с ней.
«Мне бы хотелось, чтобы ты иногда навещала свою сестру», – говорила мне мама.
«Ты совсем ее забросила», – добавил папа.
– Не такая большая, как эта, – отвечает Беллс, взмахнув рукой. – У меня маленькая кровать, телевизор и много постеров. Окно выходит в сад и на море. На моем участке я выращиваю морковь и картошку. В этом году мы вырастили еще и клубнику. Ты любишь клубнику, Кэти? – Она выставляет большой палец.
– Да. У нас тут нет сада, – говорю я, оправдываясь. – Пожалуй, у тебя от мамы любовь к растениям. Я бы все загубила! У меня росли бы одни лишь сорняки. – Беллс ничего не отвечает.
– Тут у тебя тоже есть телевизор, это хорошо, правда? – Я показываю на большой серебристый аппарат с широким экраном в углу комнаты. – Ты можешь смотреть теннис. Как ты думаешь, кто станет победителем Уимблдона в этом году?
– Агасси.
– Ты что, шутишь? – произношу я, имитируя Джона Макинроя.
Она смотрит на меня без намека на улыбку. Придется мне не ограничиваться убогой имитацией Джона Макинроя, а придумать что-то поумнее.
– Ну давай достанем твои вещи? – Я расстегиваю молнию, и из сумки вылезает ком одежды и прочего барахла. – Почему у тебя джемпер Мэри-Вероники? – Я показываю Беллс на кусочек ленты с именем, какие мы пришивали когда-то в школе на спортивную одежду и носки. – Беллс, у тебя мало летних нарядов. Тут все, что ты взяла с собой? Несколько маек, странные свитера и пара штанов? О, постой, тут у тебя розовая блузка, на которой написано, что она принадлежит Джессике Холл. Думаю, что тебе нужно купить что-то новенькое. – Я разговариваю скорее с собой, чем с ней. – Убери все это в шкаф, а я пойду приготовлю рыбу и картошку. Договорились? Ты ведь любишь есть по пятницам картофельные чипсы, правда?
– У тебя сморщенные чипсы, какие делает мама?
– Я приготовлю хрустящие, такие, как у тети Агнес.
– О-о, – отзывается она, и совсем непонятно, довольна она или нет. – Как поживает тетя Агнес?
– Думаю, что нормально.
– А дядя Роджер? Он умер. Бедный дядя Роджер.
– Я знаю. Тетя Агнес тоже бедная. Теперь ей одиноко.
– Бедная тетя Агнес. А как мама?
– Ну ты ведь знаешь, что она уехала на отдых.
– А как папа?
– Он тоже уехал на отдых. Им сейчас хорошо. Они во Франции.
– Во Франции, правильно. А как бабушка из Норфолка?
Мама нашей мамы, бабушка, жила в Норфолке, поэтому мы ее так и называли. Я не знала, как у нее дела. Я не разговаривала с ней месяцами.
– Гляди, тут у тебя есть музыкальная установка, – показываю я, пытаясь остановить цепь вопросов про клан Флетчеров.
Я слышу свой голос и удивляюсь. Я же не могу говорить с ней, как с десятилетней?
– Между прочим, ты скоро познакомишься с Сэмом, – обещаю я.
Сэм. Я по-прежнему нервничаю и со страхом жду его возвращения домой. Когда я попыталась ему позвонить, его секретарша сказала, что он либо «разговаривает по другому телефону», либо «на заседании». Он хорошо ее вымуштровал.
– Он с нетерпением ждет встречи с тобой. Ты будешь умницей, правда? – Я не могу удержаться и добавляю: – Никакой драмы, правильно. Мы с тобой замечательно проведем эти две недели, не так ли?
– Никакой драмы, – повторяет она.
– Вот и хорошо. Спускайся вниз, когда будешь готова.
Пока картофель жарится, я успеваю прикончить вторую порцию водки. Все последние дни я считала минуты до того момента, когда вечером я смогу себе позволить выпить. Долой чашку чая, мне требуется сразу что-то крепкое. Первый барьер я одолела. Беллс здесь, и мы с ней вроде бы нормально ладим. Второй и серьезный барьер – ее встреча с Сэмом.
Из спальни Беллс начинает звучать Стиви Уандер. Я мчусь наверх и распахиваю дверь. Беллс, стоя на кровати, прикалывает постер с Дэвидом Бекхэмом.
Симпатичная белая комната теперь вся покрыта футбольными эмблемами и стикерами; на двери появился постер с «Битлз» с крупной надписью «СЕКС, НАРКОТИКИ И РОК-Н-РОЛЛ». Мне это напоминает спальню Беллс в родительском доме. У нее была хозяйская спальня с раковиной, которой я завидовала, обои с цветочным бордюром. Но Беллс обои не нравились, она нарисовала на них кошек и зайцев и приколола постеры с ее любимыми поп-звездами Стиви Уандером, Дэвидом Боуи и «Битлз». Помнится, на стене была и фотография Боба Марли. Мама не возражала против испорченных стен. В этом отношении она была либеральной и многое нам позволяла.
Весь пол спальни усеян одеждой. Там же валяется растрепанная книга стихов, блокнот, деревянный ящичек с масляными красками, коллекция компакт-дисков и фотоальбом. С тяжелым вздохом я нагибаюсь и начинаю убирать это безобразие с пола.
– Беллс! – кричу я. – Убавь звук! Слишком громко. – Я забираюсь на кровать. – Чем ты прикалываешь постеры? Неужели кнопками? – Боже, так и есть. – Беллс, не втыкай кнопки в стены!
– Почему?
– Там остаются дырки.
Она втыкает очередную кнопку в белую стену.
– Беллс, эй! Не делай этого. Что я тебе сказала?
– В Уэльсе мы так делаем. Мама мне тоже разрешала.
Я гляжу на покрывало.
– Мне плевать, что вы делаете в Уэльсе. Сейчас ты живешь у Сэма и у меня.
– Кэти вредная, – говорит она.
Я пожимаю плечами.
– Беллс, ты можешь снять обувь? Сэм любит, чтобы все разувались, когда входят в дом. – Она все еще оставалась в своих странных маленьких башмачках «пикси».
– Почему? – спрашивает она и начинает прыгать на кровати, как на трамплине, сообщив мне, что у них в Уэльсе стоит такой в саду и что Тед прыгает выше всех.
– Что тут происходит? – раздается за моей спиной. Я поворачиваюсь и чуть не падаю с кровати.
– Привет, – говорит Беллс, протягивая ему свою маленькую руку. – Ты красивый.
Сэм странно на нее смотрит.
– Что она сказала? – Он окидывает взглядом комнату. – Тут какой-то свинарник, черт побери.
Беллс немедленно начинает хрюкать, а мне хочется провалиться сквозь пол.
– Так это твоя…? – Он не может подобрать слова.
– Это моя сестра Изабель. Беллс.
– Привет. Ты Сэм? – еще раз повторяет она, все еще протягивая свою маленькую бледную руку.
Он пожимает ее, вяло и нехотя.
– Так это Беллс? – Он снова оглядывает комнату; на его лице проступает отчаяние. Я киваю.
– Сэм, потом я приведу комнату в порядок, не беспокойся.
Он смотрит на постеры.
– Неужели она втыкала кнопки в стену, Кэти? Скажи мне, что она не делала этого.
Я спрыгиваю с кровати и бросаюсь к нему.
– Прости, я все исправлю, дорогой. Я обещаю тебе.
Сэм хватается руками за голову.
– Почему пахнет горелым? – орет он, перекрывая музыку, потом подходит к стерео и выключает его и телевизор. – Господи Иисусе, даже мой дед не врубал ящик так громко.
– Сэм плохой, – заявляет Беллс.
– Беллс! Не груби. – К счастью, он, скорее всего, не понял, что она сказала. Он все еще стоит и брезгливо нюхает воздух.
– Картошка! – я выскакиваю из комнаты.
– Б…! Разве можно было еще сильнее испортить мне вечер? – ругается Сэм, когда бежит вслед за мной.
День получился длинным. Наконец я поднимаюсь к себе наверх и ложусь в постель. Картошка подгорела, а гороховое пюре Сэм терпеть не может.
– Кто вообще может есть такую гадость? – возмутился он.
Я еле заметно кивнула в сторону Беллс, и он пожал плечами. Потом он попытался задать ей несколько вопросов о ее поездке.
– Я ни слова не понял из того, что она сказала, – сказал он, когда Беллс глядела на него, ожидая ответа. Потом она принялась от разочарования стучать вилкой по столу, напрасно повторяя свои слова.
– Ты сделай хотя бы вид, что понимаешь Беллс, – попросила я его после ужина.
Конечно, Сэм злится на меня за то, что я ничего не говорила ему о Беллс, и его можно понять. О чем я думала? Он ушел выпивать с Магуайром.
Я выключаю свет и закрываю глаза. Как быстро он убрался из дома!
Я закричала, когда увидела возле моей кровати силуэт маленькой фигурки.
– Беллс, что ты делаешь? – Я стремительно села. – Иди к себе и ложись. – Ответом было молчание. Я вскочила и потрясла сестру за плечи, чтобы разбудить.
На лестнице послышались мамины шаги, потом заскрипел пол в коридоре. В мою спальню вошла мама в длинной ночной рубашке и халате.
– Нельзя ее будить, – отругала она меня. – Если это повторится, отведи ее в спальню и уложи в постель. Беллс, дорогая, ты хочешь пописать перед сном?
– Да, – ответила она, подняла свою белую ночнушку и присела на корточки.
– НЕТ! – в один голос воскликнули мы с мамой. Мама захохотала, я тоже. Потом и Беллс, подражая нам, издала свой жутковатый «смех Джен Эйр», смех безумной-леди-запертой-на-чердаке.
Я включаю свет и смотрю на часы. Всего лишь полночь. Меня сотрясает дрожь. Я услышала маму и Беллс так, как будто это было вчера.
В доме мертвая тишина. Когда мы были детьми, Беллс бродила во сне почти каждую ночь. Маме пришлось установить на окне ее спальни белую решетку из толстых прутьев. Я вылезаю из постели и иду по коридору к комнате Беллс. Открываю дверь; мне в глаза ударяет свет. Мама говорила мне, что Беллс до сих пор не может спать в темноте и что я должна зажигать небольшой ночник в углу ее спальни.
Я слышу ее ровное дыхание, когда она переворачивается на другой бок. Она такая крошечная, меньше пяти футов. Из-за своего роста она выглядит моложе своих лет. А еще из-за рыжевато-каштановых коротких волос ее можно принять за мальчика. По словам папы, он никогда не хотел, чтобы Беллс отрастила волосы. «Ты не должна прятаться за свои волосы, – говорил он ей, когда она, подростком, хотела выглядеть как все остальные. – Гляди миру в глаза».
Я опускаюсь на колени и смотрю на спящую сестру, на каждую черточку ее лица. Вот знакомый шрам над верхней губой, похожий на две буквы «С». Еще она всегда носила в левом ухе три маленькие серьги-гвоздика, среди них зеленый камень, обрамленный золотом.
Ее рука высунулась из-под одеяла. Кожа такая бледная, что не верится, есть ли в ней кровь. Я осторожно касаюсь ее, кожа мягкая, словно сливочное масло.
После ухода Сэма мы с Беллс убрались в ее комнате и посадили на столик возле кровати белоснежную сову, сделанную для нее мамой. Беллс любит сов. Мне мама сшила гепарда. Его звали Чарли. Беллс аккуратно положила на столик свой ингалятор и маленький фотоальбом, весь облепленный наклейками с Дэвидом Бекхэмом. Мама говорила, что она всюду таскает с собой этот альбом; для нее он как любимая игрушка, приносящая успокоение.
Я беру его и не спеша листаю. Возле каждого снимка на маленькой белой наклейке указаны точная дата, время, место и имя. Вот фотография мамы в ее студии, она улыбается в камеру, ее руки в глине. А это неудачный снимок папы, читающего газету. Еще – заливной луг, где мы гуляли в детстве. Нашелся в альбоме и снимок парня в лиловом спортивном костюме и свитере, с попугаем на руке. На его шее идентификационная карточка. «Тед, 1990, Сент-Дэвидс, в саду, лето».
Беллс открывает глаза и смотрит прямо на меня. Я в панике думаю, что мне придется оправдываться, но она снова закрывает глаза. Интересно, о чем она думала, когда ложилась спать? В детстве ей часто снились кошмары, и в ее комнате постоянно горел свет – маленький розовый домик. По словам папы, Беллс боялась темноты после всех операций, через которые прошла в раннем детстве. У нее развилась фобия к анестетикам, она кричала перед каждым уколом. Она не знала, что такое анестезия, но точно знала ее действие – черноту. Папа молодец, он поговорил со мной и все объяснил. Он был по своей природе добрым и мягким. В конце концов Натали, сестра Эммы, увлекавшаяся парапсихологией, предложила нам провести сеанс альтернативной терапии под названием «Черный ящик». Надо было отрезать у Беллс прядь волос – для сеанса требовалось что-то физическое, а не одежда. Эту прядь мы положили в ящик, и Натали приступила к дистанционному лечению. Мама с папой назвали все это глупостью, но решили, что им нечего терять. К тому же мы все сходили с ума от постоянного недосыпа. Я до сих пор помню, что Натали попросила меня поцеловать ящик, мол, это создаст хорошую вибрацию. Через несколько дней Беллс перестала реветь по ночам. Вот такая получилась магия.
Я поднимаюсь на ноги. В спальне тихо, и мне не хочется вспоминать тот хаос, который творился тут вечером. Выходя из комнаты, я слышу ее тихий голос.
– Тут нет ничего опасного? – сонно спрашивает она.
– Тут нет ничего опасного, – шепчу я в ответ, совсем как когда-то мама.
– Обещаешь?
– Обещаю.