Охраняется Законом РФ об авторском праве. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.
ВВЕДЕНИЕ
Мартин Борман, «гитлеровский Мефистофель», alter ego (второе «я») Гитлера, как его часто называли, «злой гений», «коричневое преосвященство», человек, стоявший за троном фюрера, самая значительная, наименее публичная и наиболее таинственная личность из числа нацистских главарей. Он намеренно избегал гласности, презирал чины, награды и общественное признание, и народ Германии не знал его в лицо. Избегая внешней атрибутики, он дорожил истинной властью. Являясь в последние годы личным секретарем фюрера, Борман бесспорно занимал господствующее положение; окружение Гитлера составляли его люди. Борман воздвиг вокруг фюрера неприступную «китайскую стену»; он «осуществлял полный контроль над всей структурой рейха». Наконец, чтобы добавить таинственности его фигуре, до сих пор неизвестно, жив он или умер. Он исчез после выполнения своей последней роли в похоронной церемонии в связи с самоубийством фюрера, и никто не знает о его местонахождении, если он остался жив, а если умер, то где находится его могила. Об этом человеке вы узнаете не из официальных документов, а из частных писем, которыми он почти ежедневно обменивался с женой в последние годы Второй мировой войны. Но прежде чем вы приступите к чтению писем, позвольте сделать небольшое вступление.
Мартин Борман родился 17 июня 1900 г. в Хальберштадте (Саксония), в семье трубача, сержанта кавалерийского полка, впоследствии почтового служащего. Он ходил в школу в Эйзенахе, потом в Веймаре и в 1919 г., после поражения Германии, поступил на курсы специалистов сельского хозяйства и в 1920 г. стал работать управляющим поместья Херцбург в Мекленбурге. В том же году Борман вступил в антисемитскую организацию «Verein gegen Uberhebung des Judetums»[1].
Присоединившись в 1923 г. к Добровольческому корпусу Россбаха, Борман был, наряду с другими, арестован в 1924 г. за соучастие в убийстве своего товарища Кадова, которого они подозревали в шпионаже, и приговорен к тюремному заключению сроком на год, которое отбывал в Лейпциге. В 1925 г., выйдя из тюрьмы, Борман вступил в нацистскую партию и занимался в основном административно-финансовой работой. В этом качестве он очень быстро стал незаменим и в 1933 г., после прихода национал-социалистической партии к власти, резко пошел в гору: рейхслейтер, генерал СС, руководитель аппарата Рудольфа Гесса, помощника Гитлера. Одновременно Борман сделал все, чтобы стать необходимым лично фюреру. Он отстроил Бергхоф, дом Гитлера в Берхстесгадене, а затем управлял им (дом даже был зарегистрирован на имя Бормана)[2], взял на себя решение всех финансовых вопросов, покупал картины для личной коллекции фюрера.
Два этих фактора – невероятная трудоспособность и энергия, столь необходимые партии, и незаменимость лично для фюрера – заложили основу его будущей практически неограниченной власти.
Резкий взлет Бормана в правящей олигархии рейха был обусловлен внезапным, таинственным полетом Рудольфа Гесса в Шотландию в мае 1941 г. Этот случай не расстроил дела нацистского правительства, поскольку Гесс в силу бросающегося в глаза эксцентричного поведения давно потерял уважение в партии, и его функции ограничивались произнесением поздравительных речей в адрес многодетных немецких матерей, зато освободил вакансию, незамедлительно занятую Борманом, давно исполнявшим обязанности Гесса. Назначение Бормана можно было предвидеть, но оно не приветствовалось. Его не любили за тайные махинации. Его не знала общественность. Его трудолюбие казалось подозрительным. Больше всех Борману не доверял Геринг, который после отлета Гесса оказался в положении прямого преемника фюрера. Геринг открыто предостерегал Гитлера в отношении продвижения Бормана, но все было тщетно. Геринг испытал унижение и страх, когда не от Гитлера, а из утренних газет узнал о назначении Бормана заместителем фюрера по партии и руководителем вновь созданной партийной канцелярии. Геринг не заблуждался в отношении Бормана к своей персоне. Борман, как явствует из писем, питал отвращение к образу жизни Геринга, его непомерному хвастовству, притязаниям на преемственность, и в конечном счете Борман умудрился уничтожить Геринга. Фокус с телеграммой, несколько своевременных намеков – и в последние дни жизни Гитлер, даже не удосужившись выслушать, разжаловал Геринга и приговорил его к тюремному заключению.
С 1941 г. до конца войны Борман постоянно укреплял свои позиции в рейхе. Союзники менялись, а враги всегда были предсказуемы; ими были те, кто мог в любой момент начать борьбу за власть, а значит, составить угрозу его положению. В апреле 1943 г. Борман усилил позицию, став личным секретарем фюрера. Одновременно он посчитал необходимым воспротивиться продвижению двух основных соперников. Одним был его старый «друг» Генрих Гиммлер, который летом 1943 г. стал после назначения министром внутренних дел представлять опасность. Борман действовал быстро и решительно, и после нескольких стычек «дядя Генрих» потерпел поражение. Другим, более опасным противником, который был в слишком тесных отношениях с Гитлером, был Йозеф Геббельс. В 1943 г. после разгрома в Сталинграде Геббельс выдвинулся как предвестник «тотальной войны».
Стремясь сдержать Геббельса, Борман заключил союз с послушными и занимавшими высокое положение функционерами: Ламмерсом, начальником рейхсканцелярии, и Кейтелем, начальником штаба Верховного командования вооруженными силами Германии (ОКБ). Борман сумел договориться, чтобы Гитлер представил предложения Геббельса на рассмотрение «Комитета трех»[3] его самого и двух его союзников, как называл их Геббельс, «трех магов». Геббельс, конечно, возмутился. Он заявил, что «оскорблен». Борман, по его словам, являлся не «человеком из народа», а «простым чиновником и, следовательно, не мог решать задачи, связанные с управлением страной». Геббельс обвинил «Комитет трех» в стремлении «сформировать своего рода кухонный кабинет и воздвигнуть стену между фюрером и министрами». Это «просто невыносимо», заявил Геббельс. Однако к концу года «кухонный кабинет» одержал победу. «Я впервые услышал, – пишет секретарь Геббельса в конце ноября, – как Геббельс признался доверенным лицам, что не может противостоять Борману и не допустит ни малейшей враждебности в отношениях с руководителем партийной канцелярии. Каким непоследовательным мог быть этот человек! Днем раньше он с пренебрежением отзывался об умственных способностях Бормана; называл его «примитивным». Сегодня показал, что боится его». Спустя шесть месяцев мы находим Бормана спокойно похоронившим меморандумы Геббельса, предназначенные лично фюреру. В 1945 г. мы видим, как Борман задвигает Геббельса в тень под предлогом, что «фюрер не желает заниматься лишними проблемами»[4].
В последние месяцы войны Борман и Геббельс сохраняли шаткое перемирие. На сцене появился новый противник, который, как и они, был давним членом партии и личным другом фюрера: Альберт Шпеер. Раньше я уже писал о баталиях, разыгрывавшихся между придворными врачами в штабе фюрера: профессором Тео Морелем, лечащим врачом Гитлера, с одной стороны, и докторами Брандтом и Хассельбахом, хирургами Гитлера, – с другой. Эти баталии вносили оживление в придворную жизнь Третьего рейха[5].
Читатели писем Бормана найдут упоминание об этой борьбе и наверняка окажутся удивлены комментариями Бормана. Они могут решить, что причиной ожесточенной борьбы между врачами было отнюдь не волнение, связанное с состоянием здоровья Гитлера, и будут совершенно правы. Фактически эти схватки носили политический характер. Борман понимал, что Брандт является сторонником Альберта Шпеера; Геринг и Шпеер в последний год войны выступали против Бормана и Геббельса, настаивая на решении вопроса о разумной сдаче или договорном мире.
Головокружительный взлет Шпеера в годы заката Германии, «революция Шпеера», как обычно называют этот период, действительно являлся чудом, полностью изменившим государственную политику. Казалось, только Шпеер мог оживить промышленность Германии, чтобы соответствовать растущему превосходству противника, и, соответственно, с каждым поражением Германии он добавлял очередной отдел к своему министерству, пока не получил контроль над всем производством и экономической политикой рейха. Неудивительно, что Борман опасался за свое место, искал новых союзников, с ужасом смотрел, как сторонник Шпеера, доктор Брандт, завоевывает доверие Гитлера. «Брандт, Шпеер и Заур, – заявлял Борман, – это общество взаимного восхваления; каждый из них, осыпая похвалами, проталкивает других вверх». «Брандт чуть ли не лопается от амбиций», «только представь, как мне все это отвратительно!» – пишет Борман жене. В противовес этому союзу Борман объединяется с личными советниками Гитлера, Германом Фегелейном и Вильгельмом Бургдорфом, последним адъютантом Гитлера, женившимся на сестре Евы Браун. «Борман, Фегелейн и Бургдорф, – пишет какой-то обозреватель, – сформировали ближайшее окружение Гитлера, и едва ли кому-нибудь из посторонних удалось бы прорваться сквозь него». Кроме того, Борман использовал против Брандта своего союзника, которого вообще-то презирал, – доктора Мореля.
Причиной развертывания боевых действий стали пилюли, рекомендованные доктором Морелем. Избавляли ли они фюрера от желудочных колик, согласно утверждению Мореля, или медленно разрушали его здоровье, как настаивали Брандт и Хассельбах? В критический момент Борман исхитрился назначить себя верховным судьей. Он передал пилюли своему химику, который доложил, что они абсолютно безобидны.
Судьба Брандта была решена. В октябре 1944 г. Борман с удовлетворением писал жене, словно произошла обычная замена, что «сегодня Хассельбах перестал быть личным врачом фюрера, и его место занял Штумпфеггер, до настоящего момента врач дяди Г. Он производит приятное впечатление. Между Морелем, с одной стороны, и Брандтом и Хассельбахом, с другой, разгорелись новые споры». Но теперь это уже никого не волнует. Если раньше Гитлер симпатизировал Брандту, то теперь он испытывает к нему сильную ненависть, поскольку убежден, что Брандт хотел погубить его, и опальному врачу был вынесен несостоявшийся смертный приговор. Шпеер сохранил влияние на Гитлера, но теперь к его советам не прислушивались, и в последние дни, когда Гитлер остался с Геббельсом и Борманом, Шпеера тихо уволили. Борман сохранял положение «коричневого преосвященства» до самого конца.
Таковы были методы, которыми пользовался Борман для удержания конкурентов на расстоянии. Но как ему удавалось удерживать ведущее положение? Самым обычным образом: с помощью служебного рвения, способностей и незаменимости.
Являясь партийным канцлером, Борман руководил партийной машиной Германии. Все рычаги партийной власти находились в его руках; он назначал гаулейтеров, и от него зависел их карьерный рост. Борман захватил огромную власть; она сравнима разве что с властью, которой обладал Сталин в последние дни жизни Ленина. Пока Борман продолжал пользоваться благосклонностью Гитлера, никто не мог даже пытаться скинуть его. Что касается сферы применения власти, то бюрократическая работа с трудом поддается оценке. Постоянная бдительность, бесконечное вмешательство в дела, непрекращающиеся требования дисциплины, контроль за назначением на должности и получением привилегий гарантировали эффективную работу его огромного механизма. Только в редкие, критические моменты была видна действенность подобной работы. Таким критическим моментом стало 20 июля 1944 г., день покушения на Гитлера. Командующие военных округов Германии получили приказ от заговорщиков арестовать местных гаулейтеров и тем самым парализовать партийную оппозицию. Реакцию Бормана иллюстрирует поток инструкций, направленных в адрес гаулейтеров, копии которых для информации он отправил жене. Безграмотные по форме, они напоминают телеграммы, которые он отправлял из бункера фюрера в последние дни. Отчаянный, истеричный тон этих телеграмм вскрывает характер человека, непривычного к импровизациям, обычного трудягу, лишившегося душевного равновесия при виде приближающейся катастрофы и оказавшегося перед необходимостью принимать незамедлительные решения. В этом Борман сильно проигрывал Геббельсу, который в критический момент сохранял хладнокровие и, являясь гаулейтером Берлина, был исполнен решимости защищать режим.
Личный вклад Бормана в партийную работу, которая, не считая критических ситуаций, была, безусловно, важной и лишенной драматизма, лежал в сфере религии. Нацизм был, по сути, антирелигиозным, и общеизвестны грубые, визгливые высказывания Гитлера, обличающего христианский мир. Но Борман превзошел даже Гитлера в фанатичной ненависти к церкви и, став партийным канцлером, не жалел времени на выражение своих чувств. В июле 1941 г. Урих фон Хассель отметил, что «партия [то есть Борман] ужесточает нападки на церковь». В следующем году тот же фон Хассель был потрясен, ознакомившись с секретным письмом Бормана в адрес гаулейтеров. «Программа партии обещала защитить от поистине дьявольской ненависти христианства... приводимая [Борманом] аргументация доказывала неграмотность и фальсификацию истории, но с ней было трудно бороться»[6].
Даже Геббельс был раздражен экстремистским тоном письма, тем более что оно получило широкую огласку. «Наши враги за границей, к сожалению, завладели циркулярным письмом Бормана по вопросу церкви. Почему Борман позволяет себе в такой момент открыто высказываться в адрес церкви? Эта проблема не является решающей для победы в войне»[7].
Однако Борман упорно продолжал преследовать церковь. К 1943 г. (если не раньше) он взял на себя решение всех вопросов в отношении церкви, и письма жене являются доказательством их общего фанатизма.
Даже Рождество, празднуемое по всей Германии, вызывает у них неприятные ассоциации и укрепляет уверенность в том, что «ни один из наших детей не должен испытать губительное действие христианской веры». Борман посылает жене антирелигиозную книгу, одобренную нацистской пропагандой. Увы, им было не дано предугадать! Ни Борман, ни фрау Борман не могли предположить, что, несмотря на их идеологическую обработку, семеро их детей станут римскими католиками, а старший сын, Адольф-Мартин, крестник Гитлера, будет священником.
Да, Борман господствовал в партии, но в конечном счете все зависело от его положения в правящей верхушке. Если бы Борман надоел Гитлеру, то ему бы уже не помогло его господствующее положение. Борман был всего лишь чиновником. У него не было ни личной армии, ни общественного признания, ни настоящих друзей в окружении фюрера. Только одного человека можно было назвать его другом – Германа Фегелейна, но в конечном счете Фегелейн с молчаливого согласия Бормана был без долгих рассуждений по простому подозрению расстрелян в саду канцелярии.
«Несколько критических слов Гитлера, – отмечал Шпеер, – и все враги Бормана вцепились бы ему в горло». Но Гитлер никогда не уставал от Бормана и не произносил этих критических слов.
Борман, идеальный секретарь, был всегда под рукой. Он снимал с Гитлера большую часть ответственности, угадывал его желания, выполнял просьбы и приказы с неизменной преданностью, ненавязчиво и безропотно. Борман не стремился оказывать влияние на Гитлера, поскольку «на Гитлера нельзя повлиять, хотя люди зачастую лепечут в этом отношении всякую чушь». Он был абсолютно искренне предан Гитлеру, и трудно, имея столь красноречивые доказательства, поверить высказываниям, основанным на заявлениях, сделанных обвиняемыми на так называемом «суде Вильгельмштрассе» в Нюрнберге, что во время войны Борман предал Гитлера и стал работать на Советский Союз. Даже в его самых личных, самых сокровенных, а потому самых искренних высказываниях, фюрер для Бормана всегда «величайший человек из всех нам известных, а не только самый выдающийся из немцев»; он сохраняет «удивительное хладнокровие» перед лицом «невероятных» трудностей; все зависит от его состояния здоровья, его «гениальности», его «твердой как скала решимости»; «мы должны гордиться, что у нас есть наш фюрер, и наша непоколебимая вера в окончательную победу основана главным образом на том факте, что он здесь, с нами». Подобная преданность вызывала ответную реакцию. Гитлер понимал, что может положиться на Бормана, и, видя в нем энергичного организатора, трудолюбимого работника, надежного исполнителя, постепенно отдавал все в его руки. Уже в 1941 г. Гитлер признавался, что «полностью потерял из виду партийный аппарат»[8]; все партийные дела передал Борману.
В 1943 г. Гитлер вручил Борману и свою личную канцелярию. Вот что писала об этом одна из секретарей: «По мнению Гитлера, Борман был единственным, кто умел просто и понятно сформулировать его идеи и проекты. «Предложения Бормана, – однажды заявил Гитлер, – так точно сформулированы, что мне остается только сказать «да» или «нет». С ним я управляюсь с кучей бумаг за десять минут, в то время как остальные отняли бы у меня многие часы. Когда за шесть месяцев до ожидаемого события я прошу его напомнить мне о нем, то могу быть уверен, что он в точности исполнит эту просьбу. К тому же он дьявольски работоспособен!» «Я знаю, что он груб, – отмахиваясь от жалобщиков, ссылающихся на методы Бормана, говорил Гитлер, но он обещал прекратить, и я могу полностью положиться на него. Он всегда отслеживает, чтобы все мои приказы выполнялись».
Вот таким был один из корреспондентов изданных нами писем. Другим была его жена Герда, которая, как часто говорил Борман, являлась истинной нацисткой. Отец Герды, майор Вальтер Бух, председатель партийного суда, созданного Гитлером в 1926 г. для поддержания партийной дисциплины, был, как и Борман, активным организатором и участником партийной чистки в 1934 г. Но впоследствии у него возникли определенные разногласия с зятем.
2 сентября 1929 г. состоялась свадьба; жениху было 29 лет, а невесте 20. Дочь и жена нацистских рейхслейтеров, Герда Борман полностью посвятила себя нацизму. С мрачной решимостью она принялась за религию, утомляя своей дотошностью даже священников. Она заглатывала целиком и зачастую скучнейшим образом извергала туманные нацистские теории, смешав в одну кучу Карла Великого и нибелунгов, пагубное влияние христианства и вагнеровские «Сумерки богов». Как все теоретики нацизма, она была преисполнена сознания собственной значимости, но имела весьма смутные представления о новой королеве наук – истории. «Мой дорогой, история самый интересный и просвещающий предмет. Она должна занять первое место в образовании наших людей; язык и арифметика не столь необходимы». Ее вдохновляли пророчества «шведского ясновидца»; она внимательно слушала выступления рейхслейтера, разделившего человечество на три группы: добродетельных, трудолюбивых крестьян, к которым относятся немцы и японцы; кочевников – русских и торгашей-паразитов, вроде британцев, американцев и евреев; она внимала речам фрау Бранд, автора геополитического романа, которая убеждала ее, что «Рузвельт, Черчилль и Сталин просто марионетки в руках еврейского правительства». Все это она обрушивала на своего приземленного и редко возражавшего мужа, считая необходимым наказать «этого идиота учителя», который вводит детей в заблуждение относительно Карла Великого и саксонцев. Необходимо, по ее мнению, изучить времена Карла Великого. «Мы до сих пор ощущаем последствия его политики; он дал возможность еврейскому христианству получить точку опоры на нашей земле!»
Но фрау Борман была не только теоретиком нацизма; она являла собой достойный пример практика. Мало того что она покорно произвела на свет десять нацистских детей (один умер в раннем возрасте), так еще была готова, чтобы ее муж способствовал воспроизводству детей. Отсюда комический эпизод с актрисой М.! В письме от 21 января 1944 г. Борман, ликуя, информирует жену, что ему удалось совратить М. «Теперь она моя, и я счастлив. Теперь я чувствую себя счастливым вдвойне и вдвойне женатым». На это сенсационное сообщение Герда отвечает как истинная нацистка. Конечно, она ответила, что в полном восторге: «Какая жалость, что такие замечательные девушки не должны иметь детей». Почему бы ей и М. не объединить усилия? И вообще, с помощью тщательно отлаженной системы дополнительных браков можно было бы гарантировать регулярный приток новых членов партии. Почему, к примеру, у ее мужа не может быть двух жен? Почему бы не легализовать двубрачие, как это было в конце Тридцатилетней войны? Герда взялась за составление проекта закона по данному вопросу... М. регулярно появляется в ее письмах. К сожалению, при более тщательном рассмотрении у М. оказались изъяны. «Она не верующая, но в то же время не совсем свободна от христианской веры», – пишет фрау Борман и просит мужа «очень аккуратно объяснить» ей языческие доктрины. Борман следует совету жены. В любовном письме, начинающемся с обращения: «Моя дорогая М.», он дальше привычным канцелярским языком пишет: «Несколько дополнительных замечаний по предмету, ранее обсуждавшемуся, а именно...»
Находясь вдали друг от друга (он в ставке фюрера в Берлине или Растенбурге, она в Оберзальцберге или в Мекленбурге), Борманы постоянно переписывались. Если у него не было времени на письмо, он отсылал обратно ее письма со своими комментариями и ответами на ее вопросы, написанными красными чернилами между строк. В этой книге комментарии Бормана заключены в квадратные скобки. Иногда вместо писем или в дополнение к ним Борман посылал жене вырезки из газет и копии официальных документов; среди прочих его циркуляры гаулейтерам в связи с покушением на Гитлера 20 июля 1944 г. В этой книге напечатаны, за редким исключением, как не представляющие никакого интереса, все сохранившиеся письма Бормана. Фрау Борман была более плодовитым автором, и ее письма подверглись тщательному отбору, чтобы поместить их в эту книгу. Читатели, несомненно, согласятся, что писем вполне достаточно, чтобы понять характер этой женщины, разобраться в ее отношениях с мужем и семьей. В книгу включено одно письмо Бормана к матери. Хотя Борман отправлял жене все письма, полученные им от М., они не вошли в книгу.
Осталось только рассказать о судьбе корреспондентов и самой корреспонденции после того, как было отправлено последнее письмо, датированное 2 апреля 1945 г. В нем Борман уже предвидит вагнеровский конец нацистского режима. «Если нам предназначено, как нибелунгам, оказаться в замке Аттилы, мы должны войти с гордо поднятой головой». О событиях последних месяцев в бункере Гитлера я написал в другой книге, а в этой напомню только, что Борман, как и Геббельс, оставался с Гитлером до самого конца; был свидетелем на церемонии бракосочетания Гитлера и Евы Браун; согласно воле фюрера был назван его душеприказчиком, и в одном из последних приказов Гитлер назначил Бормана партийным канцлером нового правительства. После процедуры сожжения фюрера Борман предпринял попытку провести переговоры с союзниками. У него ничего не вышло, и тогда он решил вместе с жалкими остатками гитлеровского окружения вырваться из Берлина на Запад. Некоторые считали, что он погиб при взрыве у моста Вайдендаммер, но он уцелел, переоделся в гражданскую одежду и попытался скрыться вместе с несколькими спутниками. В результате он ушел один. И хотя один из оставшихся в живых, Артур Аксман, бывший имперский руководитель гитлерюгенда, утверждал, что отчетливо видел в лунном свете лежащего на спине мертвого Бормана, свидетельства одного, возможно, заинтересованного свидетеля никогда не достаточно, чтобы вынести окончательное решение, поэтому мы не можем с уверенностью причислить Бормана ни к умершим, ни к пропавшим без вести[9].
В это время фрау Борман тоже предприняла попытку избежать встречи с приближающимися армиями союзников. 25 или 26 апреля вместе с девятью своими и несколькими чужими детьми, взятыми на попечение, она отправилась из Оберзальцберга в Тироль, в заранее подготовленное место. Несколько недель она прожила в Волькенштайне под именем фрау Бергман. Летом 1945 г. она серьезно заболела и пришла в американский штаб в Больцано. Проведя какое-то время в госпитале в Больцано, она вернулась в Волькенштайн, но в скором времени ее отправили в госпиталь для военнопленных в Мерано, где она скончалась от рака желудка 22 марта 1946 г.[10]
Перед смертью она позаботилась об архиве. Документы, среди которых были письма и записи застольных бесед Гитлера, фрау Борман передала через Франца Хофера, гаулейтера Тироля, Карлу Вольфу, генералу СС, который был предшественником Фегелейна в качестве офицера связи Гиммлера в ставке фюрера до 1943 г., затем командующим силами СС в Италии и, наконец, вел переговоры о капитуляции с союзниками. От Вольфа через итальянского посредника документы попали в руки швейцарского подданного Франсуа Жену, который приобрел авторские права на эти документы у семьи Бормана. Относясь к людям, сочувствующим нацизму, месье Жену убежден, что публикация этих писем поднимет авторитет Бормана в мире. Я придерживаюсь иной точки зрения. Читатель сформирует собственное мнение, используя более авторитетный, чем мы, источник – эту книгу.
Х.Р. Тревор-Ропер