Вы здесь

Письма. Часть I. 1875-1881 (В. В. Ван Гог)

Часть I. 1875-1881

Интерес к занятиям живописью у Винсента Ван Гога пробудился, когда ему было уже около 25 лет. До этого он пробовал себя в качестве торговца картинами, учителя и миссионера-проповедника. Но даже в ранние годы его жизни в письмах отражены некоторые особенности его личности, которые сохранятся на всю жизнь.

Прежде всего, это умение Ван Гога находить вдохновение и умиротворение в пейзажах и окружающем его мире природы в целом. Его письма из Лондона, Гааги и других частей Северной Европы содержат множество описаний увиденных им окрестностей. Эти пасторальные черты образа мышления в ранние годы сочетались в молодом человеке с глубокой набожностью. Со временем Винсент отказался от своих религиозных убеждений, но восторг перед природой остался в нем на всю жизнь.

Другим неизменным интересом, провозглашенным в юности, стало его восхищение крестьянским бытом и тяжелым ручным трудом. Во времена его краткого и безуспешного миссионерского опыта в Боринаже, беднейшем шахтерском регионе Бельгии, Винсент выполнил ряд рисунков, на которых запечатлел сцены из повседневной жизни шахтеров; эти рисунки дополняют подробные описания тяжелого, изнурительного труда людей, добывающих уголь. Несомненно, именно в это время у Винсента возникает мысль стать художником.

На протяжении всей творческой карьеры Ван Гог оставался верен одним и тем же влияниям в искусстве, несмотря на то что характер его работ был подвержен изменениям. Особенное воздействие на Ван Гога-живописца искусства французского художника Жана-Франсуа Милле обнаруживается в письмах и ранних рисунках Винсента, а также в лучших работах в поздний период его творчества. Возвышенную идеализация, с которой Милле изображал жизнь крестьян, присуща и произведениям Ван Гога.

И наконец, из ранних писем Винсента мы узнаем об особой взаимной привязанности, существовавшей между ним и его братом Тео, арт-дилером, работавшим в Париже. После того как Винсент сделал окончательный выбор в пользу занятий живописью, он стал всецело зависеть от поддержки младшего брата. Для Винсента эти отношения были главными на протяжении всей его жизни, они обеспечивали его эмоциональную, интеллектуальную и финансовую устойчивость; значение этих отношений трудно оценить.

Лондон, 18 апреля 1875
25

К письму прилагаю небольшой рисунок. Я выполнил его в прошлое воскресенье. Утром дочь моей квартирной хозяйки умерла (ей было 13 лет). Это вид коммуны в Стрехэме: большая, покрытая травой территория, с дубами и ракитником. Всю ночь шел дождь, поэтому то там, то тут размытая земля, молодая весенняя трава сочно-зеленого цвета.

Рамсгейт 21 апреля 1876
62

Я очень хотел бы, чтоб ты посмотрел на улицу через это окно. Наш дом стоит посреди площади в окружении точно таких же строений. В центре площади длинная полоска травы, окруженная железной изгородью и кустами сирени. Мальчики играют здесь во время большой перемены. Дом, в котором живу я, расположен на этой же самой площади.

Рамсгейт, 31 мая, 1876
67

Этот небольшой рисунок – вид из школьного окна, глядя в которое мальчики провожают взглядом приезжавших их навестить родителей и направляющихся от здания школы к станции. Многие из этих мальчик, вероятно, никогда не забудут этот вид. Если б ты видел его на прошедшей неделе, когда несколько дней шел дождь и на закате огни уличных фонарей отражались на поверхности залитых водой тротуаров.

Случаются дни, когда господин Стоукс бывает в дурном расположении духа, и тогда, если мальчики, как кажется ему, излишне шумят, он лишает их вечернего хлеба и чая.

Видел бы ты, как они выглядывают из окна! Есть что-то очень грустное в этой картине. У них нет почти ничего, кроме еды и питья, – смотреть в это окно и так проводить свои дни. Мне бы хотелось также, чтоб ты увидел, как они спускаются по темной лестнице и идут через мрачный коридор в столовую. И все же там сияет солнце дружбы!

Другое особое место в доме – комната с прогнившим полом. Там стоит шесть тазов, в которых мальчики умываются. На тазы падает слабый свет, проникающий через разбитые окна. Это довольно унылое зрелище. Но я охотно проведу здесь зиму, чтобы понять эту жизнь. Мальчики посадили масляное пятно на твой рисунок, пожалуйста, прости их.

Айлуорт, 25 ноября 1876
82

В прошлое воскресенье я был в Петерсхэме, небольшой деревушке на Темзе. Я посетил воскресную школу в Торнхэм Грин утром, оттуда на закате я отправился в Ричмонд, а затем обратно в Петерсхэм. Быстро стемнело, дорога терялась из виду. Это была на удивление грязная дорога, расположенная на возвышенности и проходящая вдоль дамбы. Склоны ее были покрыты кустарником и вязами с густыми, спутанными ветвями. Наконец я увидел вдалеке, у подножия склона, светящиеся окна домов и начал пробираться в темноте, ориентируясь на этот свет. И, мой мальчик, это оказалась очаровательная маленькая деревянная церквушка, чей дружеский свет указывал на конец долгого пути. Я читал присутствующим Деяния апостолов, V:14–16, XII:5-17, «Петр в темнице», и затем я еще раз рассказал им историю об Иоанне и финикиянах. В церкви царила божественная гармония, звучала музыка, которую исполняла молодая девушка из пансиона, и все ее ученики тоже были здесь.

Утром, когда я отправился обратно в Торнхэм Грин, мой путь был прекрасен: заросли орешника вдоль дороги, яркое голубое небо, утреннее солнце, лучи которого отражались в зеркальных водах Темзы, трава невероятно сочного зеленого цвета, и весь мой путь мне сопутствовал радостный перезвон церковных колоколов.

Эттен, 16 апреля 1877
92

Сейчас уже поздно. Сегодняя почувствовал непреодолимое желание прогуляться и после полудня отправился в путь. Я бродил около Groote Kerk [Главной церкви] и Nieuwe Kerk [Новой церкви], затем я пошел по направлению к дамбе с ветряными мельницами, которые видны издалека, когда гуляешь вдоль железнодорожной насыпи. В этом пейзаже так много таинственного, необъяснимого, кажется, будто кто-то говорит тебе: «Не падай духом и ничего не бойся!»

Эттен, 22 июля 1878
123

Этим утром Кор[1], который гостит здесь на выходных, и я отправились к вересковым пустошам и в сосновый лес, за мельницу, чтобы насобирать вереск для кроликов, которым они так любят лакомиться, а также чтобы наполнить нашу корзину всякой всячиной, произрастающей здесь. Какое-то время мы пробыли в лесу, где нарисовали карту Эттена и его окрестностей с Брембергом, Спрунделем, Хейке и Де Хоевом.

Я часто думаю о тебе и рад, что твои обстоятельства складываются хорошо, что ты находишь для себя то, что тебя радует, как, впрочем, это было всегда, и что дает поддержку в реальной жизни. Потому что это настоящее искусство, труды тех, кто вкладывает в них свое сердце, душу и разум, подобно тому, как это делают многие люди, которых ты знаешь или с которыми, возможно, встречался лично, для них слова и работа и есть их жизнь и душа.

Лакен, 15 ноября 1878
126

К письму прилагаю небольшой набросок, о котором я упоминал ранее, – «Au Carbonnage» [ «У торговцев углем»]

Мне действительно хотелось бы научиться делать беглые наброски то одного, то другого из числа большого количества предметов, которые я встречаю на своем пути во время прогулок по окрестностям, но поскольку это может отвлечь меня от моей настоящей работы, то лучше и не начинать. Вернувшись домой, я сразу приступил к работе над проповедью о «бесплодной смоковнице», Евангелие от Луки, XIII: 6–9.

Этот небольшой рисунок «У торговцев углем» не представляет собой ничего особенного, но была причина, которая заставила меня его сделать: я хотел изобразить людей, которых вижу здесь, которые работают на шахтах, и это своеобразный народ. Домик у дороги, и это на самом деле маленькая таверна, пристроенная к зданиям, расположенным над шахтой, сюда во время обеденного перерыва рабочие приходят пообедать и выпить по стаканчику пива.

Кем, 5 августа 1879
131

Если бы у тебя появилось время приехать сюда и пробыть здесь день или даже больше, я был бы бесконечно рад.

Я мог бы показать тебе больше рисунков, изображающих местных жителей, не те, что ценны как попытка овладеть техникой, но, возможно, ты найдешь в этих сценах все то, что впечатлит тебя своим живописным характером, какого на этой территории предостаточно.

Недавно я побывал в мастерской у Петерсена, который работает в манере Андреаса Схелфхаута или Йоханнеса Хоппенбрауэрса и отлично знает толк в искусстве. Он попросил меня дать ему один из моих рисунков, выполненных в моей обычной манере.

Я часто засиживаюсь за работой допоздна, чтобы запечатлеть то, что меня поразило или подкрепить мои мысли, возникающие спонтанно, под воздействием увиденного.

Июль 1880
133

Время, когда птицы теряют свое оперенье, – это для нас, людей, то же самое, что переживаемые нами несчастья, неудачи, трудности. Человек может навсегда потерять оперенье, а может выйти из этого состояния обновленным, преображенным. И все же терять оперенье не стоит публично, в этом нет повода для радости, поэтому в такие тяжелые времена необходимо уединяться от всех.

Если ты можешь простить человека, поглощенного изучением картин, ты согласишься, что любовь к книгам так же священна, как любовь к Рембрандту, и я даже думаю, что каждая из них дополняет другую.

Что поделаешь! То, что происходит внутри, поневоле прорывается наружу. В душе человека пылает мощный костер, но никто никогда не придет, чтобы согреться подле него. Прохожий замечает не более, чем дымок, выходящий из трубы, и проходит мимо своей дорогой.

Так что же делать? Разжигать этот костер внутри себя, хранить его в себе и терпеливо ждать, но ждать страстно, с нетерпением того часа, когда кто-то придет и сядет около твоего огня? Но захочет ли этот кто-то остаться? Пусть тот, кто верует в Господа, ожидает этого часа, который наступит рано или поздно.

А сейчас о том, что в данный момент мои дела не складываются, так было не однажды в прошлом, такое не раз случится в будущем. Но возможно также и такое, что после того, как все идет наперекосяк, обстоятельства наконец улучшаются. Я не рассчитываю на это, возможно, этого не случится вовсе, но если перемены к лучшему когда-то произойдут, я посчитаю, что получил слишком много, преисполнюсь благодарности и скажу: «Наконец-то! Так что я получил все же что-то после стольких лет испытаний!»

Пишу тебе произвольно, только то, что приходит в голову.

Мне было бы приятно, если б ты смог разглядеть во мне кого-то другого, а не просто бездельника.

Потому что бездельник бездельнику рознь. Есть люди, которые ничего не делают из лени, отсутствия характера или низости своей натуры. Ты можешь, если хочешь, считать меня одним из них.

Есть и другой сорт бездельников, которые испытывают внутреннее желание что-либо делать, но ничего не делают, потому что у них нет возможности действовать, потому что они словно бы существуют в неволе, потому что они лишены того, что необходимо, чтобы трудиться продуктивно, потому что неотвратимые обстоятельства привели их к этому. Такой человек не всегда знает, на что он способен, но он чувствует инстинктивно: «Тем не менее, у меня получается что-то, я чувствую смысл своего существования! Я знаю, что могу быть другим человеком! Чем я могу быть полезен, что я мог бы делать? Во мне есть нечто, но что это?»

Это совсем другой сорт бездельников. Ты можешь, если тебе хочется, считать меня одним из них.

Птица в клетке отлично понимает весной, что существует нечто, что у нее может получиться хорошо, она чувствует всем сердцем, что есть нечто, что нужно сделать, но она не может этого сделать. Она ничего не может вспомнить, затем у нее возникают смутные мысли и она говорит себе: «Другие вьют гнезда, рождают потомство и взращивают его». И вот уже она начинает биться головой о прутья клетки. Но клетка не отворяется, и птица сходит с ума от отчаяния.

«Вот лежебока, – скажет иная птица, пролетающая мимо, – она живет в комфорте». А заключенная живет и не умирает, никому не показывая, что творится у нее на душе. Она здорова и даже весела, когда светит солнце. Но когда другие птицы улетают в теплые края, она впадает в меланхолию. «Но, – скажут дети, наблюдающие за птицей в клетке, – у нее есть все, что ей нужно». Даже если эта птица смотрит сквозь решетку на хмурое, грозовое небо и чувствует, как все внутри нее протестует против ее пребывания здесь: «„Я в клетке! Я в клетке! И у меня ничего нет, идиоты!“ О, ради Бога, дайте мне свободу быть такой же птицей, как другие!»

Есть бездельники, как эта птица.

Люди подчас сталкиваются с невозможностью что-либо делать, потому что заключены в ужасную, ужасную, очень ужасную клетку.

Существует также освобождение, я знаю, окончательное освобождение. Репутация, разрушенная заслуженно или несправедливо, растерянность, неудачи – все это делает человека пленником. Ты не всегда можешь ответить на вопрос, что заставляет тебя замолчать, что выстраивает стены, что заставляет умереть при жизни, но ты ощущаешь что-то вроде решетки, клетки, что-то вроде стены.

Можно ли сказать, что это выдумки, фантазия? Я так не думаю. И тогда я спрашиваю себя: «Мой Бог! Неужели это надолго, навсегда, навечно?»

А знаешь ли ты, что может разрушить тюрьму? Глубокая, серьезная привязанность. Быть друзьями, быть братьями, любить – вот то, что поможет распахнуть двери темницы. Тот, кто лишен этого, остается мертвым.

Но там, где есть сочувствие, жизнь возрождается.

Порой тюрьмой зовется предубеждение, непонимание, роковое незнание того или иного, недоверие, ложь.

Кем, 20 августа, 1880
134

Я сделал набросок, изображающий шахтеров, мужчин и женщин, под снегом идущих утром в шахту по тропинке вдоль живой изгороди из тёрна – едва различимые в полутьме тени. На заднем плане – контуры строений и подъемника на фоне неба.

Посылаю тебе этот набросок, чтобы ты смог представить себе все это. Я чувствую, что мне необходимо учиться рисовать фигуры у таких мастеров, как Милле, Бретон, Брион или Боутон и другие. Что ты думаешь об этом наброске и как тебе сама идея?

Я бы хотел выполнить этот набросок лучше, чем у меня получилось. На нем в его нынешнем виде высота фигур около 10 см. На парном к нему рисунке изображены шахтеры, возвращающиеся с работы. Но, так же как и первый, он не вполне получился; это очень трудно, поскольку здесь присутствуют эффекты темных силуэтов, окруженных светом на фоне полосатого неба на закате.

Кем, 7 сентября, 1880
135

Временами я долго делаю наброски без какого-либо видимого прогресса, но недавно, как мне кажется, у меня получилось кое-что сто2ящее, так что, я надеюсь, что дальше дело пойдет значительно лучше. В особенности потому, что господин Терстех[2], как и ты, помог мне с образцами. Думаю, что будет лучше сейчас копировать какие-то значительные вещи, чем работать без такого опыта.

Тем не менее я не смог удержаться и сделал большой рисунок, изображающий шахтеров, идущих к карьеру, я посылал тебе набросок с него, на котором слегка изменено расположение фигур. Очень надеюсь, что, скопировав две другие серии Барга, я смогу нарисовать более или менее сносно шахтера или откатчицу, если мне представится возможность найти модель с выраженными характеристическими чертами, какие здесь есть.

Если книга с офортами с Мишеля еще у тебя, одолжи мне ее, если можно, хотя это и не к спеху, ибо сейчас у меня достаточно работы, но я бы хотел снова рассмотреть эти деревенские сцены, потому сейчас я вижу вещи иначе, нежели когда я еще не рисовал.

Надеюсь, тебя не разочаруют мои рисунки с работ Милле, когда ты увидишь их; эти гравюры на дереве восхитительны!

Так что большое спасибо за то, что прислал мне их, и помни, все что ты сможешь найти из произведений этого совершенно особенного художника, будет чрезвычайно полезным для меня. Что касается «Сеятеля», то перерисовал его пять раз – два раза на листе небольшого размера и три раза в крупном формате, и я буду делать еще и еще, потому что этот образ увлек меня.

Кем, 24 сентября, 1880
136

Как ты видишь, я одержим работой, хотя иногда я далек от достижения желаемого результата. Но я надеюсь, что вместо шипов однажды появятся белые цветы и что эта бесплодная борьба нечто иное, как упорный труд во имя зарождения. Сначала боль, затем радость.

Не могу выразить, как много день ото дня мне удается, несмотря на трудности, не могу выразить, насколько я был счастлив снова начать рисовать. Это долго волновало меня и в то же время, мне казалось это невозможным, находящимся за пределами моей досягаемости. Но сейчас, даже при том, что я осознаю свое бессилие и болезненную зависимость от многих вещей, в моей душе воцарился мир и моя энергия возрождается день ото дня.

Брюссель, 15 октября 1880
137

Я не полностью отвергаю идею заниматься в Академии живописи, например я мог бы посещать вечерние занятия, если есть места и если они не слишком дороги.

Но цель моя на данное время – научиться делать подходящие для продажи рисунки, с тем чтобы сразу начать кое-что зарабатывать на жизнь, мне это сейчас очень нужно.

Научившись управляться с карандашом, акварелью, офортом, я смогу вернуться туда, где живут шахтеры и ткачи, чтобы научиться работать с натуры более основательно, нежели я делал до сих пор. Но сначала нужно накопить знания и овладеть техникой.

Брюссель, 1 ноября [1880]
Бульвар Дю Миди, 72
138

Недавно я нарисовал то, что потребовало от меня больших усилий, но я рад, что мне пришлось сделать это – рисунок пером, изображающий скелет человека, затем я повторил его еще пять раз на больших листах бумаги Ingres.

Я сделал это, используя справочник Джона Маршалла «Анатомия для художников», в котором содержится большое количество простых и очень понятных иллюстраций частей человеческого тела – рук, ног и т. д.

А теперь я буду заканчивать рисунок с изображением всех мускулов – торс и ноги я уже нарисовал; затем нарисую тело целиком, показанное со спины и сбоку.

Так что, как видишь, я полон одержимости: эти вещи не столь просты, работа над ними требует времени и, кроме того, терпения.

Мне хочется также позаимствовать из местной ветеринарной школы анатомические иллюстрации лошади, коровы, овцы и рисовать животных тем же способом, что и тело человека. Существуют законы пропорций, света и тени, законы перспективы, которые необходимо знать, когда рисуешь что бы то ни было. Если этих знаний будет недостаточно, то все попытки сделать что-нибудь в искусстве останутся тщетными и ты не получишь желаемого результата.

Январь 1881
140

Хочу, чтоб ты знал, что за прошедшие несколько дней я добился в рисовании значительных изменений к лучшему. Я только что закончил дюжину рисунков, скорее это даже наброски, сделанные карандашом, чернилами и мелками, но они, как мне кажется, уже заметно лучше предыдущих. Эти рисунки кажутся таинственными, как работы Огюста Ланкона или как английские гравюры на дереве. Среди прочего я нарисовал носильщика, горнорабочего, уборщика снега, пожилую женщину и пожилого мужчину, похожего на бальзаковского Феррагуса из «Истории тринадцати». Два небольших рисунка [ «У камина»] я тебе посылаю. Как я сам вижу, они все еще недостаточно хороши, но это начало моей работы на воздухе.

Я чувствую и верю, что достигну прогресса. Я хочу по возможности достичь того уровня, когда ты понимаешь, как делается портрет.

Но этого можно достичь только в результате упорного труда. Как говорил Гаварни: «Ни дня без линии».

Июнь 1881
146

Я сделал рисунок того места на болоте, где в изобилии растут водяные лилии (неподалеку от дороги в Розендаль).

До сегодняшнего дня я рисовал исключительно карандашом, лишь внося необходимые акценты с помощью пера и тростниковой палочки – когда было необходимо провести более широкие линии.

Самые последние рисунки я создавал, используя тот же способ, но они уже содержали элементы, которые потребовали от меня значительных навыков, а также знания законов перспективы.

Эттен, июль 1881
148

Было бы неправильным, рисуя с натуры, упустить из виду многие детали и не обращать внимания на очень важные вещи. И подобных ошибок я обнаружил предостаточно, когда просматривал рисунки, сделанные совсем недавно. Вот та причина, по которой я хочу снова засесть за метод Барга (чей рисунок отличают четкие линии и формы, а также простые, мягкие контуры). И если сейчас я на некоторое время оставлю рисование на воздухе, то затем смогу к этому очень скоро вернуться, но уже по-новому глядя на вещи, гораздо более пристально всматриваясь в них, чем ранее.

Я также надеюсь заполучить хорошую модель, например Пита Кауфмана, рабочего, хотя, как я думаю, было бы лучше, если бы он позировал мне не в моем доме, а во дворе, или в собственном доме, или в поле, с серпом и плугом или каким-либо другим инструментом. Городские и сельские жители отчаянно следуют одной привычке, от которой не могут отказаться: они позируют исключительно в выходной одежде с этими многочисленными складками, за которыми скрываются колени, локти, острые плечи, отмеченные впадинами и выпуклостями, свойственными людям этого типа. И для художника это становится воистину испытанием.

Сентябрь 1881

Мой рисунок изменился – как техника, так и результат. Также, как итог разговора с Мауве, я вновь начал работать с живой модели. К счастью, мне удалось уговорить нескольких местных жителей попозировать мне, например Питера Кауфмана, рабочего.

Внимательное изучение, упорное и многократное срисовывание с «Упражнений углем» Барга позволили мне лучше понять, как нужно рисовать фигуру. Я научился измерять, наблюдать и искать главные линии, и то, что раньше казалось мне невозможным, сейчас понемногу становится возможным. Слава Богу!

Я пять раз нарисовал крестьянина с лопатой, землекопа – в различных положениях, дважды – сеятеля и дважды – девушку с метлой. А также женщину в белом чепце за чисткой картофеля, пастуха, опирающегося на посох, и, наконец, старого больного крестьянина, который сидит на стуле перед очагом, опершись локтями о колени и опустив голову на руки. И, конечно, это не конец – за овцами, перешедшими мост, идет все стадо. Землекопы, пахари, сеятели, мужчины, женщины – мне необходимо рисовать их непрерывно. Наблюдай и рисуй все, что имеет отношение к сельской жизни. Так многие другие делали и делают до сих пор. И сейчас я уже не чувствую бессилия, когда противостою природе.

Я привез из Гааги цветные мелки (а также карандаши) и теперь рисую ими очень много. Я также начал работать кистью, немного сепией и английским мелком. Что очевидно, так это то, что рисунки, которые я сделал совсем недавно, очень сильно отличаются от тех, с которых я начинал. Размер фигур я позаимствовал более или менее из «Упражнений в рисунке углем».

Что касается пейзажей, то здесь, на мой взгляд, не стоит отчаиваться из-за неудач, напротив, я настроен на победу.

Не стоит говорить, что я посылаю тебе эти рисунки единственно для того, чтоб ты имел представление о том, как я уже умею изображать фигуры в движении. Я сделал эти наброски сегодня за очень короткое время и, заметь, что пропорции все еще оставляют желать лучшего, по крайней мере они значительно менее удачны, чем на рисунках, с которых сделаны.

Вот поле, или поле со жнивьем, которое люди вспахивают и засевают. Я сделал довольно большой набросок этого поля в момент приближающегося шторма. На двух других набросках – землекопы, показанные в движении. Я планирую сделать еще несколько подобных. Еще один – сеятель с корзиной в руках.

Буду безмерно счастлив, если мне удастся изобразить женщину, которая держит в руках корзину с семенами, хочу исправить ту небольшую женскую фигуру, которую я показывал тебе весной и которую ты видишь на переднем плане одного из этих набросков.

Словом, как говорит г-н Мауве[3]: «Фабрика работает в полную силу».

12 октября 1881
151

Прежде всего, это два больших рисунка (углем и небольшим количеством сепии) с подстриженными ивами – более или менее как на наброске внизу. Следующий – нечто похожее: дорога в Леур. Затем я несколько раз имел возможность рисовать с моделей – землекопа и крестьянина, плетущего корзину. А еще на прошлой неделе я получил от дяди из Призенхэджа коробку с красками (краски «Пэйлард»), которые годятся вполне, вернее, безусловно годятся для начала. И я ему очень благодарен за это.

Я сразу же попробовал написать ими акварель.

Для акварелей в качестве основы более всего подходит плотный Ingres, и – что немаловажно – эта бумага стоит значительно дешевле любой другой. Но я не очень-то об этом беспокоюсь, потому как привез с собой из Гааги некоторый запас бумаги, правда, она, к сожалению, белая и гладкая.

Таким образом, ты сможешь убедиться в том, как много я работаю.

А сейчас прощай, сегодня мне пришлось проделать долгий путь и я невероятно устал, но я не могу отправить тебе письмо, не вложив в него какую-нибудь из своих работ.

12-15 октября, 1881
152

Природа всегда начинает с сопротивления художнику, но тот, кто в действительности серьезно намерен завоевать ее, не позволит этому сопротивлению остановить себя; напротив, трудности лишь упрочат его стремление к цели; сердца природы и истинного художника существуют в гармонии. Природа, конечно, «неприкосновенна», ее нужно уметь уловить, а это можно сделать только твердой рукой. И когда с ней поспоришь и поборешься какое-то время, она становится сговорчивой и покладистой. Не то чтобы я уже достиг этого – нет человека, более далекого от такой мысли, нежели я, – но я уже на пути к прогрессу.

В борьбе с природой есть временами то, что Шекспир назвал «Укрощение строптивой» (завоевание сопротивляющейся стороны настойчивостью, bon gre et mal gre – добровольно или против желания). Во многих вопросах, но особенно в рисовании, я считаю, что лучше крепко держать, чем отпустить.

Более и более чувствую, что рисовать, в особенности фигуры, – это хорошо, что это косвенно влияет на пейзажный рисунок. Если рисуешь иву так, словно она живое существо – а это так и есть – то и все окружение ты можешь передать без особых усилий, словно бы само собой, нужно только сконцентрировать все свое внимание на этом дереве и не отступать, пока оно не проявит признаков жизни.

К письму прилагаю несколько набросков. В эти дни я часто рисую на дороге в Лёр, иногда пишу акварели и работаю сепией, но мне это не так-то просто.

12 октября, 1881
Раппарду Р1

В последнее время я много рисовал с натуры, с тех пор как нашел моделей, которые соглашаются мне позировать. У меня уже есть самые разные этюды, как женщин, так и мужчин – землекопов, сеятелей и т. д. Я много работаю углем и черным карандашом в эти дни, а также экспериментирую с сепией и акварелью. Обнаружишь ли ты в моих рисунках значительные улучшения, не могу сказать, но изменения в них ты точно увидишь.

Знаешь, что было самым прекрасным в эти дни? Это дорога к станции и в Лёр, окруженная старыми ивами. Я для тебя зарисовал это сепией. Я не могу выразить словами, как прекрасны сейчас эти деревья. Но я сделал семь больших этюдов этого.

18 ноября, 1881
158

Получил ли ты мои рисунки? Я сделал еще один – крестьянского мальчика, который каждое утро разжигает огонь в очаге с висящим над ним чайником. На другом – я показал старого мужчину, подкладывающего сухие дрова в огонь. К моему огорчению, в моих рисунках все еще есть что-то неуклюжее.

19 ноября, 1881
160

Я начал рисовать еще одного рабочего, выкапывающего в поле картофель. На этот раз я добавил на задний план композиции группы деревьев и полоску неба.

О, мой мальчик, как прекрасно это поле! Когда я смогу зарабатывать деньги и позволить себе тратить больше на моделей, ты увидишь, что я могу сделать нечто действительно особенное!

18 сентября 1882
163

Я по-прежнему каждый день провожу у Мауве, днем занимаюсь живописью, а вечерами рисую. У меня готовы пять рисунков и две акварели, а также несколько набросков.

Во всяком случае, Тео, Мауве для меня пролил некоторый свет на таинство палитры и использование акварели. И это должно мне компенсировать девяносто гульденов, которые я потратил на поездки к нему. Мауве говорит, что солнце начинает светить для меня, но оно пока все еще скрыто в тумане. Так я не возражаю против этого. Как-нибудь я расскажу тебе больше о Мауве, его добром сердце и благожелательности.

Отправляю тебе немного мазни вслед за двумя акварелями, которые я написал. Каждый раз я надеюсь, что очень скоро мне удастся сделать что-нибудь подходящее для продажи, я надеюсь, что в случае необходимости эти две акварели можно будет продать. В особенности ту, на которую Мауве нанес своей рукой несколько мазков. Однако я предпочел бы повесить их на стену, чтобы они напоминали мне о самом процессе работы над ними.

Какая замечательная вещь – акварель! Она позволяет выразить пространство и цвет так, что фигуры, становясь частью атмосферы, словно бы оживают. Хочешь ли ты, чтобы я здесь сделал для тебя несколько акварелей? Нет ничего, чего бы мне более хотелось, но проживание, модели, краски, бумага и т. д. и т. д. стоят денег, поэтому я вынужден уехать. В любом случае черкни мне несколько слов по моем возвращении, а если хочешь, чтоб я остался здесь еще на какое-то время, пожалуйста, если можно, пришли мне еще немного денег. Я действительно полон уверенности, что сейчас могу достичь большего прогресса, в значительной степени потому, что наконец я получил несколько практических советов относительно цвета и мазков.

22-24 декабря 1881
165

Как написали мама и папа, я добавляю несколько строк. Но надеюсь вскоре написать тебе более детально, когда приедет Мауве. Скоро он приедет в Призенхэдж и сюда. Ты должен знать, что Мауве прислал мне коробку с красками, кистями, палитрой, мастихином, маслом, скипидаром – одним словом, всем, что необходимо для занятий живописью. Это означает, что скоро я смогу начать писать маслом, и я доволен, что достиг такого уровня.

В последнее время я много рисовал, главным образом этюды фигур. Если бы ты посмотрел, ты бы понял, чего я хотел добиться.

Последнее время я рисовал также детей, и получил от такой работы настоящее удовольствие.

Поздно вечером цвета и оттенки здешних окрестностей изумительны. Сейчас, когда я начал видеть свет, я хотел бы достичь такого уровня, когда смогу передавать его на картине. Но я не должен отступать, и сейчас полностью сосредоточил свое внимание на рисунке, и буду делать это до тех пор, пока не продвинусь до определенного уровня. Работая на воздухе, я делаю этюды деревьев, но так, словно эти деревья – фигуры. Я имею в виду то, что изучаю их контуры, пропорции и строение. Это первое, с чем сталкиваешься. Затем идет моделировка, цвет, окружение, и как раз обо всем этом я хотел поговорить с Мауве.

Знаешь, Тео, я очень радуюсь своему ящику с красками и думаю вот что: хорошо, что я получил только сейчас, когда прозанимался по меньшей мере год исключительно рисованием, а не сразу начал с живописи. Думаю, ты в этом согласен со мной.

С живописью моя карьера вышла на стартовую прямую. Ты думаешь, я не прав, если смотрю на это таким образом?