Почему баклан возвращается
Никогда я не бежала так быстро, как в тот день. Казалось, сапоги едва касаются земли. «Только не бойся!» – единственное, о чем я тогда думала. Не бойся, Мики, я приведу помощь! Когда люди в поселке узнают, что случилось, они все побегут за своими ружьями и выйдут в море, чтобы привезти тебя домой.
Я спрыгнула в ялик и схватила весла. Корзина так и осталась на острове. Ветер дул в лицо. Весь мой страх словно ушел в руки и заставлял грести что было силы. Ялик буквально летел по волнам. И все-таки то плавание казалось мне вечностью. Ужасная ледяная вечность, от которой сосало под ложечкой.
Наконец я доплыла до нашей бухты. Пару дней назад здесь встало на якорь грузовое судно, да еще у рыболовного причала покачивалось несколько суденышек поменьше: некрашеные, с одной-единственной мачтой – такие у нас в Синей бухте рыбацкие лодки.
На причале было полно народу – ссутулившиеся мужчины и женщины в серой одежде: кто-то чинил мачту, кто-то смолил борта, кто-то, вернувшись с рыбалки, латал парус. Один смеялся над чьей-то шуткой, а другой ругался, распутывая сети.
Я заметила Улава. Это был папин друг, они часто рыбачили вместе. Он разделывал треску. Поодаль стояла чайка и смотрела на чешую и внутренности, валявшиеся на земле. Пришвартовавшись, я выскочила на причал. Улав поднял нож в знак приветствия.
– Ты, похоже, спешишь! – заметил он и улыбнулся. – За тобой что, креветка гонится?
– Мне надо скорее домой, – только и успела я ответить, пробегая мимо. – Папа…
– Твой отец здесь! – крикнул мне Улав вдогонку.
Я обернулась. Он указывал ножом куда-то себе за спину.
– Борется с сетью.
И правда, там, прислонившись к стене сарая, сидел папа и пытался починить снасть. Он замерз, пальцы плохо его слушались, и веревки только больше запутывались.
– Папа! – крикнула я.
Он поднял глаза и улыбнулся: он всегда радовался, когда видел меня или Мики, говорил, что мы, как два маяка, способны осветить любую темноту, даже самую-самую мрачную. Но когда он заметил, что я плачу, улыбка исчезла с его лица.
– В чем дело?
Я бросилась к нему в объятия.
– Они увезли ее! Папа, это все я виновата!
Он посмотрел на меня. Большие водянистые глаза наполнились тревогой.
– Что ты такое говоришь? Где Мики?
Люди вокруг нас отложили дела и искоса на нас поглядывали, а Улав подошел поближе. Я плакала и плакала, слова во рту превратились в кашу:
– Мы были на Железном Яблоке… Я послала ее собирать ягоды на другой стороне острова, а там… там, оказывается, была лодка. Они похитили Мики… увезли с собой на корабль… Вот.
Папа ничего не сказал. Он смотрел на меня так, словно сам стал ребенком, словно не понимал языка, на котором я говорила. Но тут вмешался Улав, он подошел, держа в руке наполовину выпотрошенную треску.
– Кто похитил ее, Сири? Что это был за корабль?
– «Снежный ворон», – ответила я, стараясь говорить громче, чтобы и другие тоже услышали. В одну секунду все, кто был в гавани, застыли в молчании. – Мою сестру похитил Белоголовый! Надо скорее догнать его и отобрать Мики.
Но люди лишь мрачно посмотрели на меня. Никто не сказал ни слова. Никто не крикнул: скорее в погоню за тем кораблем! Никто не побежал за ружьем.
– Надо спешить! – крикнула я. – Они плывут на запад. Наверняка уже у Тюленьих шхер!
Но никто не пошевелился. Все отводили взгляд, смотрели в землю, что-то бормотали друг другу. Наконец один сказал:
– Тот, кто попробует догнать «Снежного ворона», может считать себя покойником.
– Верно! – выкрикнул другой. – Там у него на корабле шестнадцать пушек. Пираты подстрелят любого, кто попробует приблизиться к судну, – им это запросто!
– Никто не сможет победить Белоголового!
Улав опустил ладонь мне на плечо, от нее пахло рыбой.
– Сири, – сказал он и печально посмотрел на меня, – твоя сестренка пропала. Так бывает со всеми, кого забирает Белоголовый. Их… больше нет.
Но тут кто-то встал. Дряхлый, чем-то похожий на старый, обветренный, побелевший от времени ялик. Но кулаки его были плотно сжаты. Это был мой папа.
– Я поплыву за ней! – сказал он, в голосе его кипели гнев и решимость. – Я не боюсь. Червяк не становится больше оттого, что плавает на корабле. Ну, кто еще смелый?
Но никто не вызвался. Люди лишь покачали головами.
– Совсем бедняга из ума выжил! – прошептал кто-то. – Черт побери, да он помрет от старости, прежде чем Белоголовый успеет с ним расправиться.
Папа сделал вид, что не расслышал. Он поднял подбородок, сунул под мышку сеть и пошел прочь. Я поплелась следом.
В нашем поселке дома карабкаются по склонам. Они деревянные: построены из плавня – выловленных в море досок, потому что на острове со строительным лесом туго.
– Папа, ты уверен, что тебе хватит сил? – спросила я, пока мы шли домой. Он слегка прихрамывал после одной охоты. Они в тот раз ловили сачками тупиков, которых в наших краях называют морскими попугаями. Папа поскользнулся в скалах и упал с высоты.
– Может, я и старый, – проворчал он, – но отцом от этого быть не перестал.
Он закрыл лицо руками.
– Малышка… Ты же знаешь, как она всего боится. Представляю, каково ей сейчас! – Он шмыгнул носом, но взгляд его был исполнен решимости. – Завтра в шесть из порта уходит «Полярная звезда». Вот туда-то я и наймусь матросом. Это последнее судно, которое выйдет в море из Синей бухты до начала зимы. Оно делает остановку в Портбурге.
Я вздрогнула: Портбург. Про это страшное место я не раз рассказывала Мики. Именно туда слетаются морские разбойники, пираты и всякий прочий сброд, словно гагарки на скалистый остров.
– Это единственная возможность отыскать и вернуть Мики, – сказал папа, ковыляя по переулку. – А теперь идем домой, поможешь мне собраться.
К вечеру все его вещи лежали наготове у входной двери: мешок с теплой одеждой, несколько рыбных котлет, завернутых в бумагу, ружье и зимние сапоги. Папа осмотрел пожитки и наконец вздохнул.
– Все готово. Ну, я сосну немножко. Разбудишь меня вовремя, ладно?
Я кивнула. Я всегда первой просыпаюсь по утрам: когда в очаге на кухне гас огонь, в комнату проникала стужа и щипала меня за нос. Разворошив золу кочергой и добавив еще пару полешек, я обычно шла в комнату и старалась растормошить папу, но это было непросто. Мне кажется, дай ему волю, он бы спал под теплой шкурой дни напролет.
Вот и в тот вечер он направился нетвердым шагом к себе в комнату. Отстегнул подтяжки и сел на край кровати. Какой же он стал худой! Словно ветка – серая, сухая и тонкая. Сломать такую не представляет труда.
– Ты плачешь? – спросил папа.
– А если ты не вернешься? – пролепетала я, вытирая щеки. – Если ты… Как же я тут одна?
Он посмотрел себе под ноги, пожевал нижнюю губу и сказал:
– Помнишь, как ты подобрала зимой баклана, у которого замерзли крылья?
Я кивнула.
– А ведь я потом встречал его. Знаешь, что он прилетал сюда?
– Правда? – удивилась я и присела рядышком на кровать. – Когда?
– Прилетал иногда и стучал клювом в окно. Просто поздороваться. Я давал ему кусочки рыбы. Ничего особенного в этом нет, но, понимаешь… поступки человека оставляют следы. Хорошие поступки – хорошие следы. А дурные – плохие. Если я не отправлюсь на поиски Мики, я не смогу жить. Мне будет слишком стыдно.
Он посмотрел мне в глаза.
– Я позволял вам с Мики трудиться больше, чем следовало. И мне было стыдно из-за этого каждый день… Я же не дурак, понимаю, чем такое путешествие закончится. Мне ведь скоро семьдесят стукнет. Но я должен попытаться ее спасти.
Папа погладил меня по щеке. Потом лег прямо в одежде, чтобы поспать хоть немного.
Я понимала, о чем он говорит. Папа знал, что ему не справиться, но предпочитал пойти на риск, лишь бы не оставаться дома и не мучиться угрызениями совести.
Думал ли он обо мне? О моем поступке и следах, которые он оставит? Это же я послала Мики на другую сторону острова! Она просила меня пойти с ней, а я на нее накричала. И теперь вот папе придется отправиться на поиски, а может, и умереть ради нее.
Мне показалось, я пролежала целую вечность, размышляя обо всем этом. В конце концов я решилась. Огонь в очаге почти потух. Тихо, как мышка, прошмыгнула я наверх и подбросила несколько поленьев. Потом надела куртку и зимние сапоги – точь-в-точь такие же, какие были у меня в семь лет и в каких теперь ходит Мики.
«Не бойся, Мики, – подумала я. – Я приду за тобой».
Я вынула из мешка папины вещи и сунула вместо них свой толстый свитер с воротником и пару носков. Потом взвалила мешок на плечи и распахнула дверь. Конечно, я понимала, что мои шансы одолеть Белоголового столь же ничтожны, как и у любого другого. Но я, по крайней мере, не намеревалась умирать в Ледовом море.