Пилюля. Хуши сказал: «Увы – часто не совесть, а трусость не дает разгуляться нашей жадности» (А. И. Жейнов, 2013)

Хуши сказал: «Увы – часто не совесть, а трусость не дает разгуляться нашей жадности»

Солнце в зените, жара. До закусочной всего квартал и столько же обратно. Кажется, просто. Может, кому-то – да, Худому так не кажется. Худой весит сто двадцать. Туфли, поганые, жмут и пиджачок дрянной, не по сезону. От асфальта жар, хоть шашлык делай. Шел, будто плуг тянул.

«Сволочной денек, продавщица дура, ублюдки по ногам топчутся и лица мерзкие, и машины сигналят… Убить кого-нибудь, что ли?»

Наконец добрался до подвала. Постоял у двери, отдышался и, переложив пакет из одной руки в другую, постучал четыре раза.

– Открыто, – донеслось изнутри.

Худой выругался, сплюнул и вошел. Щелкнув замком, двинулся вниз по ступенькам.

Внизу ждал Рыжий. В левой руке – чашка кофе, в правой – сигарета. Рыжий вовсе не рыжий, а лысый. По случайному стечению обстоятельств рыжими были трое торгашей, которых он убил из-за смешных денег еще на заре своей бандитской карьеры.

Рыжий встретил вошедшего виноватой улыбкой.

– Забыл закрыть.

Худой забрал у него сигарету и затушил, макнув в кофе.

– У меня астма! – сказал со злобой.

– Прости. Я не ждал тебя так скоро. Хочешь кофе? – предложил заискивающе.

– В такую жару?

– Тут не жарко. Я даже немного замерз. – Он демонстративно вздрогнул.

– Почему не закрыл?

– Прости.

– Ты его помыл?

– Помыл. И даже массаж ему сделал.

Худой бросил на стол пакет, сел на стул.

– Массаж – лишнее.

В соседней комнате пусто: сломанный стул, старый телевизор, у стены кровать-каталка. Взгляд Худого остановился на свисающей с кровати бледной мускулистой руке.

– Может, поменять ему простынь?

– Зачем?

Худой пожал плечами, потянулся к пакету, достал жареную картошку и соус.

– А мне купил? – спросил Рыжий.

– Сам купишь.

– Все равно ведь ходил… Что, трудно было?

– Сам купишь, – повторил Худой, запихивая в рот золотистые брусочки. – Больше не вставал? – кивнул в сторону.

– Нет. Ну, тогда я пошел, что ли?.. – устало произнес Рыжий.

– Иди, – не глядя на него, ответил толстяк, вытер жир со щек и достал из пакета хот-дог.

Рыжий ушел. Худой перестал жевать. Почти минуту, не шевелясь, смотрел перед собой. Потом схватил со стола бутылку с соусом, с криком «На!» разбил ее о стену и принялся исступленно стучать кулаками по столу.

– Что?! Что я здесь делаю! Что?!

Толстяк пошумел еще немного, остыл, снова плюхнулся на стул и полез в пакет. Достал «Фанту», сделал несколько глотков. На лбу сразу проступил пот. Худой вытерся рукавом. Не вставая, вытянул руки из пиджака, вытащил из-за пазухи пистолет, положил рядом на угол стола. Расстегнул ремень. Дышать стало легче.

Ел долго, тщательно пережевывая, как вдруг замер, кусок застрял в горле… Что-то случилось. Что-то страшное. То, чего не должно, не может быть. Одно понятно: резких движений лучше не делать. Осторожно повернул голову, нашел глазами пистолет.

– Не надо, – усталым голосом сказал мужчина, сидящий за столом в метре от него.

«Не успею…Тяжелая бесполезная железяка, столько же я с тобой таскался… – Толстяк оскалился. – Как же я так неосторожно?»

Медленно поднял глаза. Гостя, казалось, вовсе не интересует, что будет делать владелец оружия. Отрешенный взгляд устремился в другую сторону. Толстяк опять подумал о пистолете. Вот же он, совсем рядом. Согнуться и протянуть руку, кажется, так просто.

Сосед по столу будто прочел мысли, повернул бледное лицо и еле заметно покачал головой. Худой скрипнул зубами, надул губы и отвернулся. Рука потянулась к пакету. Достал хот-дог, откусил.

– Убьешь меня? – спросил, вяло жуя.

Кастро, а это был никто иной, как он, неопределенно пожал плечами.

Толстяк пожаловался:

– Всегда боялся, что выкинешь что-нибудь этакое. Никогда, веришь, никогда я не клал пистолет вот так на стол. Глупое стечение обстоятельств. Черная полоса. С утра не задалось и… Не думал, что очнешься…

Кубинец сочувственно покачал головой и развел руками. Только сейчас обратил внимание на свою одежду. Оттянул складку одежды на животе. То, что сначала принял за больничный халат, оказалось женской ночной рубашкой. Потрусил головой, протер глаза.

– Голова раскалывается, – пожаловался. – Что вы на меня напялили?

Толстяк усмехнулся:

– Что нашли. Скажи спасибо, что не голый.

Кастро потрогал скулы.

– Меня брили? Зачем?

– А что здесь еще делать? – буркнул толстяк, взял стакан, выпил «Фанты». – Из-за тебя все! Киснем в этой дыре.

– О! – удивился Кастро и поднял босую ногу. – А ногти зачем покрасили?

Толстяк снова отпил из стакана.

– Говорю же, делать нечего. Сидим, друг на друга пялимся. Хоть бы телевизор был. Фильм какой-нибудь… про любовь.

Кубинец взял пистолет, покрутил в руках, положил обратно. Потрогал ногу, простонал:

– Болит.

– У тебя из ляжки болт, вот такой, – показал два сжатых пальца, – вытянули.

– Да?.. – Кастро осмотрелся. – Во рту гадко. Зубной щетки нет?

Толстяк не ответил.

– Понятно. Хороший у тебя аппетит, – заметил гость. – Поделись.

– Я не делюсь.

Кастро взял пакет. Толстяк изменился в лице, сжал кулаки, попробовал протестовать:

– Ну ты!

Кубинец поднял ладонь, тихо предостерег:

– Не наглей! – достал пакет с картошкой, распечатал. – Не наглей, – повторил тише. – Сколько у тебя есть денег? – обжаренная корка захрустела на зубах.

– Совсем нет, – ответил рассерженный толстяк.

– Ты у меня что-то спрашивал, – вспоминал Кастро. – Ах, да! Ты спросил, убью ли я тебя, – так, кажется?

Оттянул складку одежды на животе. То, что сначала принял за больничный халат, оказалось женской ночной рубашкой.

Толстяк засопел, закусил верхнюю губу.

– Сколько тебе надо?

– Все.

– Оставь хоть пару сотен. С голоду подохнем.

– Пару сотен оставлю, – сжалился Кастро. – Напарник твой скоро придет?

– Я один.

Кубинец улыбнулся.

– Я спросил, когда придет.

– Минут через пять придет, – ответил толстяк, понимая, что врать дальше бессмысленно. – У него тоже есть. Больше чем у меня. У этого скупердяя все забери! Скотина, знает же, что у меня астма…

– Договорились, – согласился Кубинец и отложил пакет с картошкой. – Фу, что ж так хреново-то? Ты это, руки на столе держи, чтоб я видел. Ага, вот так, – всмотрелся в лицо собеседника. – Я помню тебя. Лет двадцать прошло. Помнишь Белу-Оризонти? Ты мне шифры передавал… и рацию…

– Не люблю Бразилию, – буркнул толстяк.

– Таким поджарым был. Постарел ты.

– Думаешь, ты помолодел?

– Да, – печально вздохнул Кубинец. – Но во всем этом есть и позитивный момент: прошлое нас связывает общим делом, а будущее общими деньгами. Сколько, говоришь, у тебя?