27
Татьяна, по просьбе этого нового Грехова, не вполне уверенного в собственной корректности, аккуратно связала сидевшую на диване Светлану.
– Крепче. Крепче надо, – советовал Грехов. – Убежит – все пропало. Поймите это.
После того как она, морщась от сочувствия к неподвижной Светлане, затянула узлы, Грехов сам еще раз все проверил и подтянул. Как подпругу, подумала она, наблюдая за ним. Все же Света была ее давней ученицей, поэтому, выходя из квартиры, Татьяна тайком немного ослабила веревку на ее запястьях. Что бы с ней ни стряслось, а это женщина, думала она. Нельзя же так с ней.
Что думал Грехов, она не знала, потому что он попросил помочь ему, ничего не объясняя и не слушая ее разумных советов, и теперь спешил. Все это походило на сумасшедший дом, но выхода не было. Приходилось помогать и смотреть, что будет дальше.
На улице они пошли вдоль Ленинградского проспекта. Грехов внимательно всматривался в прохожих, следя и за противоположным тротуаром. Про Татьяну он словно забыл.
– Ну точно… – бормотал он. – Сюда… где-то здесь… только не перекосило бы его.
И вдруг радостно воскликнул:
– А!.. Вот они!
Татьяна округлила глаза, хотя удивляться еще чему-нибудь в этот день, как ей казалось, она была уже не в состоянии. Прямо к ним направлялся бородатый мужчина, беспрерывно жующий и продолжающий на ходу набивать рот едой из глубокой миски, которую держал в руке. На голове у него был повязан женский платок, делая его похожим на классическое изображение обмороженного захватчика, бегущего из-под Москвы, хотя сейчас была осень и светило довольно теплое солнце. Одежду скрывал белый грязноватый фартук. Перед собой мужчина толкал тележку с несколькими пластиковыми бутылками, наполненными прозрачной жидкостью (по виду – обыкновенной водой), над которыми возвышалась картонка с корявой рукописной надписью «Козлиное молоко». А рядом с тележкой шагал жующий так же непрерывно, как и мужчина, белый козел в ошейнике. Потертая веревка, привязанная к ошейнику, была обернута вокруг пояса бородача.
При приближении к Грехову глаза козла зажглись радостью, и он еще быстрей задвигал челюстями.
– Где Кадарпин? – сразу спросил Грехов.
– Не решились взять, слишком заметный. Тут все ж маскировка нужна, чтоб внимания не привлекать. Дело тонкое, – прочавкал бородатый и сунул в рот еще кусок чего-то – по виду, вареной картошки. – Сидит, ждет. Как пойууу…
Он с усилием глотнул, снова быстро набил рот и продолжил:
– Как поймаем Торпина, он сразу прибежит и скажет…
– Ладно, – согласился Грехов. – Пинпина отвяжи. Для оперативной свободы.
Бородач послушно отвязал веревку от козлиного ошейника и сунул свободный ее конец в карман. Косясь на прохожих, обтекавших компанию посреди тротуара, Татьяна смущенно улыбалась. Некоторые смеялись, принимая, видно, друзей Грехова за артистов, но большинство делало вид, что не замечает ничего необычного. А может, и впрямь не замечали, спеша по делам. Купить прозрачного молока никто желания не выражал.
Козел, скользнув разок по Татьяне пренебрежительным взглядом, жеванул пару раз с особенно гадливым выражением на морде и дальше просто ее не замечал. Она скривила рот и тоже на него не смотрела.
– Ему больше пройти негде, – говорил меж тем Грехов. – На дуге запечатлен этот луч. Смотрите внимательно.
Они стояли, озираясь по сторонам.
– Вот он! – крикнул вдруг Грехов, показывая рукой на противоположную сторону.
Все дружно повернули туда головы и увидели Умрихина. Тяжело отдуваясь, он бежал по тротуару, не в силах, видимо, даже лавировать между прохожими от усталости. Поэтому просто их расталкивал.
– Вот он! – крикнул еще раз Грехов, обращаясь к прохожим. – Использовал синусоиду времени, гад!.. Держит заложников!.. Пространственный террорист!.. Помогите задержать, кто может!..
Громко топая, вся компания кинулась к подземному переходу. Белый козел мчался впереди, азартно взмахивая рогами, отчего прохожие панически шарахались в стороны. Татьяна гоняться вместе со всеми не могла, поэтому осталась на месте и просто смотрела.
На той стороне, когда они выскочили на поверхность, Умрихина видно уже не было. Грехов обернулся на Татьяну, та показала рукой наверх.
Он карабкался по водосточной трубе, выбиваясь из сил, что было заметно даже снизу, но делая, все же, титанические усилия. Примерно на уровне третьего этажа силы его кончились. Покосившись вниз, он вдруг обмяк, как на диване в Татьяниной комнате, и полетел вниз.
Спустя несколько минут, бросив лежавшего на асфальте беглеца, они уже ехали на троллейбусе обратно. Татьяна была в полной растерянности, потому что Умрихин так и остался лежать на асфальте, но никто им не интересовался, даже подошедший откуда-то дворник только ругался на чужие проблемы, но сочувствия не проявлял. Вызванная бесплатная «Скорая» должна была подъехать неизвестно когда, а Грехов не мог ждать, и Татьяна была ему нужна срочно, чтобы вернуться в квартиру.
Он беспрестанно твердил что-то о дуге времени, которая вот-вот изогнется, после чего несдобровать. К тому же Умрихин, по его уверениям, был никакой уже не Умрихин, а Торпин. Умрихина же он, дескать, видел недавно, и тот отправился начинать все сначала. Татьяна не поняла из этого ничего, но выхода не было. Они втиснулись в подошедший троллейбус. Водитель поначалу отказывался ехать, требуя, чтобы вывели козла, но тут в открытые им для этой цели двери с улицы втиснулся уже знакомый Татьяне верзила в плаще и мятой шляпе, после чего водитель замолчал, а троллейбус поехал.
Пассажиры неприязненно, но очень, впрочем, осторожно поглядывали на бородача, который продолжал без устали жевать, да так активно, будто никогда раньше не ел.
У двери в Татьянину квартиру они приготовились. Козел встал на задних ногах, поджав передние словно для прыжка, наклонил рогатую голову и стоял так, балансируя. Верзила вытянул к двери руку, а бородач запихнул в рот столько еды, что не мог закрыть рот и помогал себе свободной рукой. Все не спускали с двери глаз.
– Он точно здесь, – сказал Татьяне Грехов, единственный из всех не принявший боевой позиции. – Открывайте.
В квартире было тихо. Они осторожно прошли в комнату. На полу валялась веревка, а окно было открыто. Грехов вздохнул, подумал немного, делая в воздухе всякие штуки пальцами в такт мыслям. Посмотрел на Татьяну.
– Понятно. Узлы ослабили, – сказал он. – Помогли. Думали, женщина. Но я вас не виню. Сколько глупости делается вокруг… это не худшая.
Между тем в комнате уже не было ни козла, ни гиганта в шляпе. Грехов подошел к тому месту, где лежал недавно, упав со стула. Повернулся к Татьяне.
И вдруг, словно потеряв равновесие, опустился на колено, схватился руками за все еще лежащий на боку стул, после чего принялся озираться по сторонам. Повертев головой, попробовал встать, но, видно, голова еще кружилась. Он потер лоб рукой.
Татьяна заметила вдруг, что бледная верхняя половина лица, которая делала Грехова непохожим на себя самого и к которой она за это время уже как будто привыкла, приобрела свой обычный цвет. Наблюдая, как он с трудом встает с пола, садится на диван, снова трет лицо, Татьяна ждала и не спешила задавать вопросы, потому что, несмотря на все увиденное и на свою экзотическую профессию, все же оставляла допустимой возможность, что это лишь хитроумный розыгрыш… или что-то подобное.
– Елки-палки, – заговорил, наконец, Грехов. – Что же делать-то?.. На следующем изгибе еще труднее будет. Иди докажи там, что это пин из Пильпанга.
– Докажем, – сказала Татьяна по инерции, привыкнув уже обсуждать то, чего даже и не пыталась понять.
– Да как же ты докажешь!.. – горько воскликнул он. – Ты ж не видела!.. Себя не видела. Мы там все маразматики!.. Не понимаем ни черта. А лет, по виду, не так уж и много. Это он нам все пространство раздолбал!.. Пин этот!..