Пешки в чужой игре. Тайная история украинского национализма. Глава 2. Значение слова Центральная Рада (Мирослава Бердник, 2014)

По мере затягивания войны и неудач русских войск на фронте, в тылу начали расти пораженческие настроения. Ряд радикальных антиправительственных партий начал пацифистскую антивоенную агитацию. Среди них были и украинские, например, Украинская социал-демократическая рабочая партия (в которой одно время состоял и Д. Донцов). Помимо антивоенных лозунгов, они требовали украинизации армии. Но и сами националисты признают отсутствие до 1917 года подлинно сепаратистских выступлений…

Современники пишут, что до конца февраля 1917-го года в Киеве ничто не предвещало близкой грозы. Первым известием о революции в Петербурге была телеграмма члена Государственной Думы Бубликова с извещением о падении правительства и с призывом соблюдать спокойствие и порядок. Никаких других официальных сообщений не было; еще целых три дня и Киев, и вся Украина питались разными слухами и ничего достоверного не знали. Только после разрешения главнокомандующего Юго-Западным фронтом генерала Брусилова командующий Киевским военным округом генерал Ходорович позволил газетам напечатать сообщение о событиях в Петербурге. Так Киев и Украина узнали о совершившейся Февральской революции. Сразу же закипела приглушенная во время войны политическая деятельность разных легальных и нелегальных организаций.

Организационным центром новой власти оказалась городская дума, вернее, как пишет участник тех событий А. Гольденвейзер, ее залы, в которых начали собираться предствители разных организаций и партий, к которым перешла власть. В образовавшемся органе были представлены все существовавшие в Киеве общественные, культурные, просветительские, национальные организации, а также советы рабочих и военных депутатов. При рассмотрении списка собравшихся бросается в глаза, что на этом их многолюдном собрании в столице Украины была представлена только одна украинская организация – «Товариство Українських Поступовцiв» (ТУП). Почему это случилось, объясняет один из будущих лидеров «самостоятельной» Украины, Дмитрий Дорошенко, в своей «Истории Украины»: «ТУП была в то время единственной украинской организацией». Все другие украинцы левого, социалистического направления пребывали в рядах общероссийских партий и не ощущали потребности создания отдельных украинских партий.

Но этот орган, однако, оказался слишком громоздким, поэтому из его состава был выделен Исполнительный комитет (Исполком) из 12 членов. Пополненный впоследствии благодаря многочисленным кооптациям, в течение первых трех месяцев революции он фактически был высшей властью в Киеве, представляя Временное правительство, пока эту власть не захватила Центральная Рада.

Лозунги же о «державной суверенности» прозвучали, хотя сегодня в это трудно даже поверить, из столицы Российской империи – Петрограда. В первые дни Февральской революции в многочисленной украинской диаспоре, укрывшейся от тягот войны в различных российских бюрократических структурах, дающих право уклониться от армии, был создан «Тимчасовий український революційний комітет», который 2 марта обратился с воззванием к украинцам Петрограда. В нем говорилось: «Гасло демократичної республіки забезпечує громадянські права кожної окремої людини, але українська демократія, українські маси потребують забеспечення не лише своїх загальногромадянських прав, але й своїх окремих національних, тих прав, які російський народ має вже віддавна. З цим гаслом національного визволення і повинні виступати українські маси в Петрограді. Найповнішим висловом ідеї національного визволення є національно-державна самостійність, і лише створення власного суверенного власного організму може забеспечити якнайширший культурний розвиток українського народу. В світлі цього ідеалу українська маса в Петрограді повинна виставити вкупі з демократією інших народів Росії лозунг перебудови Російської держави на федеративну демократичну республіку з якнайширшими правами окремих націй і спеціальною якнайширшою національно-територіальною автономією України».

Когда Грушевского «позвали на царство», т. е. возглавить Центральную Раду, оторвав его от издательского бизнеса в Москве, – в Киеве уже краснобайствовали, как указывает сам Грушевский в своих «Споминах», «ті самостійники й фашисти», т. е. туповцы и им подобные. Поэтому сначала борьба пошла за лидерство в ЦР. Во время выборов на Всеукраинском конгрессе, в последний день заседания, когда подошло время голосования, клакеры закричали: «Виборів не треба», «Маємо голову», «Батько Грушевський наш голова»…

Центральная Рада была образована 17 (по новому стилю) марта 1917 года после Всеукраинского национального Конгресса. Гольдевейзер вспоминал: «8 апреля 1917 года был первый смотр украинских национальных сил и первая встреча украинской и русской общественности после революции. И приветствия, и поцелуи – все это было прекрасно и даже трогательно. Но от внимательного наблюдателя не могли уже в этот день ускользнуть предвестники совсем иных встреч в близком будущем». Центральная Рада была избрана как чисто национальное образование наподобие «Совета объединенных еврейских организаций» и «Польского исполнительного комитета». Еврейский совет даже конкурировал с ЦР, хлопоча перед Исполкомом о предоставлении ему помещения Педагогического музея. Однако музей остался в распоряжении украинских организаций и стал их штаб-квартирой. О своем существовании ЦР сообщила в листовке как некая национальная общественная организация. О каком-либо стремлении к государственной власти в этом первом документе не говорилось ничего: «Представники всіх українських груп, товариств і гуртків вибрали і призначили Українську Центральну раду в Києві, щоб вона орудовала усіма справами нашими. Сьогодні вона ураджає маніфестацію, на дні 6–8 квітня скликає загальноукраїнський конгрес для установлення постійних членів Центральної Української ради, відкриває збір грошей на «Український національний фонд». К слову, вопрос о «грошах» явялся доминирующим при принятии всех более-менее важных решений ЦР – то ли во взаимоотношениях с Временным правительством, то ли с Германией, то ли в грызне членов Рады между собой.

И хотя они сумели в короткое время создать широко разветвленную и достаточно крепкую организацию, до поры до времени все оставалось в рамках чисто национального движения. Будущий глава Директории Владимир Винниченко писал в книге «Відродження нації»: «Якийсь час Ц. Рада мала служити переважно національним центром, вона мала завдання зібрати всі сили, які мало українство, тими силами привести маси до національної свідомости, закріпити національні досягнення, а тоді, спіраючись на це, творити соціальну перебудову в відповідних, наших, національних формах і в тому розумінню самої «перебудови», яке допускалося нашим розумінням суті революції».

По поводу автономии Украины Конгресс вынес следующую резолюцию: «Украинский Национальный Конгресс, признавая за Российским Учредительным Собранием право санкции нового государственного устроения Российской республики, считает, однако, что до созыва Российского Учредительного Собрания сторонники нового порядка на Украине не могут оставаться пассивными и должны, по соглашению с меньшими народностями, безотлагательно создавать основы ее автономной жизни». По вопросу о самостийности величайший тогда авторитет всего украинского движения, профессор Михаил Грушевский, высказался на Конгрессе так: «Украинцы не имеют намерение отрывать Украину от России. Если бы они имели такое намерение – они бы выступили искренно и открыто с таким лозунгом. Ведь теперь за это они ничем бы не рисковали».

«Батько Грушевський» – «заздрісний, нечесний дідок»

В своей брошюре «Якої ми хочемо автономії й федерації» Грушевский «простыми словами» объяснил, что украинцы хотят иметь «широку національно-територіальну автономію України в складі федеративної Російської республіки». Широта и глубина этой автономии описывалась так: «Поодинокі держави-части, ввійшовши в союз, не мають права виходити з нього – вони зрікають ся сього права. На зверх, щодо иньших держав, союзна держава виступає як одне тїло, – право заграничної політики належить тільки до союзної держави, а не держав-частей (т. е. «отцы-основатели» украинской государственности предлагали дать украинской автономии гораздо меньше прав, чем имела УССР в составе Советского Союза! – М. Б.). Так само провід військовими силами та фльотою держави. По за тим конституція звичайно вичислює ті справи, які належать до союзних, федеративних органів, а все невичислене належить до місцевих органів самопорядкування держав-частей».

Находясь в Москве, Грушевский мечтал получить титул депутата IV Всероссийской Думы. «Головним предметом розмов, – писал он в «Споминах», – була моя кандидатура при найближчих виборах до Держдуми. Київські громадяни висловляли побажання, щоб я доконче кандидатував від м. Києва… Винниченко від себе висловляв переконання, що соціал-демократи піддержуть мене «як послідовного демократа, котрий ніколи не погрішився против демократичних принципів», як він висловився». Самое интересное, что в личном дневнике Винниченко высказался о Грушевском иначе: «заздрісний, нечесний дідок». А о его научной работе – еще более резко: «Через… безлюддя, бідність на культурні сили, і Грушевський серед деяких патріотів у генії потрапив. Написати 8 томів історії України – річ, розуміється, поважна. Правда, ні трішечки не геніальна, навіть не талановита. Читати її можна за кару… «На безлюдді і Хома дворянин», – і Грушевський геній». Даже будучи уже председателем ЦР, он был готов был сменить мандат «батька української нації» на мандат депутата V Думы, которая так и не состоялась. Но в вожделенное депутатство необходимо было инвестировать немалую сумму. Евгений Чикаленко, который возглавлял Центральную Раду до возвращения из ссылки Грушевского, в своих воспоминаниях упоминал о разговоре с профессором на эту тему: «Чи безпечно тепер робити купчу на землю, яку він сторгував, щоб мати самостійний ценз по повіту до Державної Думи, щось коло ста десятин». Сто десятин – это около одного квадратного километра; за такой участок в то время надо было выложить примерно четверть миллиона рублей – сумма умопомрачительная для скромного профессора…

Кто знает, – может, и осталась бы Центральная Рада таким себе национально-культурным центром, если бы не сыграл на амбициях профессора Грушевского приехавший вслед за ним некий Иван Маевский. С этим человеком судьба свела Грушевского в Москве, где они собирались организовать акционерный издательский союз, специализирующийся на книгах украинских авторов. О Маевском Михаил Грушевский в своих «Споминах» приводил такие сведения: «Дитячі літа він прожив десь на Адрії, вихований по-італійськи, потім хлопцем був привезений батьком до Кременчука, тут учивсля в реальній школі, підлітком років 14–16 виїхав до Америки, там натуралізовався, скінчив, по його словам, медицину, але заінтересувався літературою, між іншим, був знайомий з Джеком Лондоном… мав в собі багато авантюристичного…»

И вот этот человек, который «мав в собі багато авантюристичного», приехав из Москвы, начинает уговаривать Грушевского примерить на себя роль «украинского Родзянко» (главы III и IV Думы) или «украинского Львова» (премьера первого и второго кабинетов Временного правительства). Сам Грушевский об этом пишет так: «Вперше я почув її від вищезгаданого Маєвського, але, знаючи його ексцентричність і індивідуальність, не надав їй особливого значення, думаючи, що вона зостанеться ще надовго його індивідуальним добром. Як «давній московський знайомий», він часами заходив зі мною в довірочні розмови, ким я хочу бути – чи Родзянко, чи Львовим, а коли я висловив своє нерозуміння сього питання, пояснив свою гадку: час внести ясність і роздільність у функції нашого українського центру; Ц. Рада мусить правильно і постійно функціонувати як тимчасовий український парламент; але мусить поруч нею бути, чи нею організовуватись українське правительство; він займався пропагандою сієї ідеї, і наперед хотів би знати, яку роль взяв би я собі при здійсненні сього плану… Я, скільки памятаю, відповів йому, що мені ся справа не здається такой негайною, особливої роботи для екзекутиви (исполнительной власти – М.Б.) я не бачу, і Ц. Рада може ще довго полагоджувати чергову організаційну роботу в нинішній формі, але в кожнім разі не маю охоти переходити на екзекутиву і краще б зістався в Ц. Раді, поскільки можу бути їй корисний».

Грушевского устраивала роль «батька», который сидит во главе представительского органа «всієї організованої української людності». Однако он узнал, что Маевский уже обсуждал свои предложения в ЦК эсэров; поэтому, «сыграв на опережение», в мае в статье для газеты «Народна воля» написал о необходимости создать «Тимчасовий український уряд» и о его функциях: «Він організовує при собі комісії для всяких справ наших українських – комісію організаційну, військову, освітню, правничу, фінансову й інші… повинен об’єднувати й керувати національно-політичною діяльністю всіх українських організацій для осягнення тих політичних завдань, для яких об’єднувались сі організації – осягнення широкої автономії України в Федеративній Російській республіці…»

Первый универсал: «Не одділяючись від всієї Росії…»

Скоро Центральная Рада, почувствовав слабость Временного правительства, перестала считаться с его властью и стала рассматривать себя как орган автономный и независимый от общероссийских учреждений. Впервые это проявилось в обращении Центральной Рады к Временному правительству с декларацией, в которой излагался ряд требований. Этот документ повезла депутация во главе с Винниченко. Депутация эта, посланная за спиной Исполкома, привела к столкновению между Исполкомом и Радой. На следующий день все киевские газеты вышли с заголовками «Украинский вопрос в Исполнительном комитете». Была послана контрдепутация. Однако она оказалась излишней, так как к этому времени Временное правительство отвергло требования Центральной Рады. Дело в том, что, как обиженно вспоминал Винниченко, Временное правительство приняло делегацию, но «вместо того, чтобы дать простой и точный ответ, начало играть комедию: напустило на делегацию комиссию профессоров, которая набросилась на нас и начала щупать со всех сторон, стараясь сбить ее с позиций, втянуть в юридические дебри, запутать и потом взять живыми в руки». Здесь уместно упомянуть, что те, которые, по словам Винниченко, хотели «взять их живыми в руки», были украинцы – юристы Лазаревский и Котляровский. Временное правительство «напустило» на делегацию специалистов, желая поставить разговоры на чисто юридическую точку зрения.

После этого и началась агитация против «узурпаторского» Временного правительства. В Киеве как раз начался Второй военный съезд, на котором присутствовало украинизированное воинство, которое «зовсім не виявляло бойової революційної енергії. Воно радо відзивалось на революційні кличі, котрі зводили його з фронту, віддаляли необхідність воюватись і битись, але дуже слабо реагувало до покликів до бою з ким би то не було».

И вот на Софийской площади 4 июня 1917 года это славное воинство, не желавшее «воюватись», провело митинг, на котором и был брошен клич – объявить автономию. Как вспоминал Грушевский, «кульмінаційним пунктом його був момент, коли котрийсь із військових делегатів висловив тверду волю не роз’їздитися з Києва, поки автономія України не буде забезпечена».

На следующий день съезд продолжился в Киевском оперном театре. Именно там и разрабатывался проект обещанного Центральной Радой универсала. И хотя Грушевский на вский случай избежал участия в подготовке опасного документа, ему в деталях обо всем рассказали, о чем он и написал в своих воспоминаниях. Владимир Винниченко, возбужденный эмоциональностью и театральностью события, предложил свой, радикальный вариант универсала, но умеренные и взвешенные коллеги, такие, как Ефремов, назвали предложение авантюрным. После этого, как сообщает Грушевский, Винниченко «заявив повну готовність вигладити». «Гладили» так, что от первоначального текста осталось только название «универсал». Кстати, даже столь умеренный документ Грушевский так и не подписал, боясь взваливать на себя ответственность. Универсал отправили в типографию без подписи председателя Центральной Рады, хотя в правовом отношении без визы председателя все законы и постановления ЦР являлись нелегитимными.

Эмоциональные воспоминания о провозглашении Первого универсала оставили как Винниченко, так и Грушевский. Зачитывал его в оперном театре Владимир Винниченко. Но, опять-таки, утверждения полной независимости Украины в документе не было:

«Хай буде Україна вільною. Не одділяючись від всієї Росії, не розриваючи з державою Російською, хай народ український на свої землі має право сам порядкувати своїм життям…

Ми гадали, що Центральне Російське Правительство простягне нам руку в сій роботі, що в згоді з ним ми, Українська Центральна Рада, зможемо дати лад нашій землі.

Але Тимчасове Російське Правительство одкинуло всі наші домагання, одпіхнуло простягнену руку українського народу… Всі сі домагання наші Центральне Російське Правительство одкинуло.

Воно не схотіло сказати, чи признає за нашим народом право на автономію та право самому порядкувати своїм життям. Воно ухилилось од відповіді, одіславши нас до майбутнього Всеросійського Учредительного Зібрання.

Центральне Російське Правительство не схотіло мати при собі нашого комісара, не схотіло разом з нами творити новий лад. Так само не схотіло признати комісара на Україну, щоб не могли разом з ним вести наш край до ладу й порядку.

І гроші, що збираються з нашої землі, одмовилось повернути на потреби нашої школи, освіти й організації.

І тепер, Народе Український, нас приневолено, щоб ми самі творили нашу долю. Ми не можемо допустити край наш на безладдя та занепад. Коли Тимчасове Російське Правительство не може дати лад у нас, коли не хоче стати разом з нами до великої роботи, то ми самі повинні взяти її на себе. Се наш обов’язок перед нашим краєм і перед тими народами, що живуть на нашій землі.

… І коли ми зробимо сю підготовчу організаційну роботу, ми скличемо представників від усих народів Землі Української і виробимо закони для неї. Ті закони, той увесь лад, який ми підготовим, Всеросійське Учредительне Зібрання має затвердити своїм законом».

А после всех высоких слов «отцы нации» не забыли призвать украинский народ выворачивать карманы: «Ми, Українська Центральна Рада, приписуємо всім організованим громадянам сел і городів, всім українським громадським управам і установам з 1-го числа місяця липня (іюля) накласти на людність особливий податок на рідну справу і точно, негайно, регулярно пересилати його в скарбницю Української Центральної Ради».

Универсал был произнесен «року 1917, місяця червня числа 10». «Все кількатисячне зібрання по вислуханні впало на коліна і проспівало «Заповіт» з його грізними словами про окроплення волі кров’ю. Кричали гучну славу Ц. Раді, викликано на естраду мене, але я там не був», – писал впоследствии Михаил Грушевский (опять же, профессор поосторожничал…). Это яркое описание напоминает словеса современных витий о временах «оранжевой революции» и полутора миллионах «вставшего с колен» народа на небольшой площади Независимости в Киеве. В Киевском оперном театре не могут поместиться несколько тысяч человек. Да если бы их там и утрамбовали, как бы они в едином порыве опустились на колени в уставленном креслами зале театра?

Итак, главные действующие лица происходивших в Киеве событий бурно имитировали одержимость автономией Украины, но совершенно нечетко формулировали, какой же именно автономии они хотят. Член Центральной Рады Гольденвейзер указывал: для всех было ясно, что сила украинского движения заключается главным образом в слабости его противников. Кроме того, секрет успеха национальной украинской агитации был в том, что она отвечала желаниям и склонностям широких масс, по преимуществу сельских. Крестьянам внушали, что Центральная Рада защитит их от невыгодного общего передела земли с соседями-россиянами; говорили, что, поскольку не Украина затеяла войну, украинцам незачем воевать. Но, вызвав революционный дух, через полтора года те же Петлюра и Винниченко ничего уже не смогли противопоставить приходу Советской власти…

Тем временем слабело Временное правительство и падало в Киеве влияние Исполнительного комитета. Реальная власть перемещалась в ЦР. Ее представители начали грозить России, что оголят фронт, отозвав украинцев из воинских частей. К тому времени Рада избрала свой исполнительный орган – Генеральный Секретариат. Правда, он потеснил в музее самое Центральную раду:

«Ген. Секретаріатові приходилось розташовувати свої «столи» – забрані від Ц. Ради – в тім же коридорі Ц. Ради – один стіл означав секретаріат освіти, другий секретаріат земельних справ, де сиділи поруч міністри, діловоди і машиністки, а одна з убиралень Педагогічного музею була обернена на президіальний покій секретаріату». Но на любую, даже бессмысленную работу необходимы средства. Тем более, что на 5-й сессии ЦР, утвердившей Генеральный секретариат, он был обозначен, согласно принятой резолюции, как «найвищий народоправний орган українського народу і його вища влада». Ну а «влада», тем более, уже своя, национальная, имеет право требовать на свое содержание деньги. Поэтому та же сессия ЦР решила, что Генсекретариат должен внести для утверждения проект «добровільного посімейного податку по 3 крб. на потреби Ц. Ради та її виконавчого апарату». Это помимо налогов общероссийских, которые, естественно, Центральная Рада отменять не собиралась.

Второй универсал: «Проти замірів самовільного здійснення автономії України…»

Наконец, для налаживания контактов в Киев прибыла делегация Временного правительства в составе князя Урусова, министра иностранных дел Терещенко, военного министра Керенского, министра путей сообщения Некрасова и министра почт и телеграфов Церетели. Они заключили соглашение с украинскими лидерами. По этому соглашению, которое еще нуждалось в ратификации, Генеральный серетариат получал функции краевого исполнительного органа, а Центральная Рада становилась законодательным центром автономной провинции. Оба органа должны были пополниться представителями национальных меньшинств. Был принят Второй универсал, в котором также осуждалась чрезмерная автономия: «Ми, Центральна Рада, яка завжди стояла за те, щоб не одділяти Україну од Росії, щоб вкупі з усіма народами її прямувати до розвитку та добробуту всієї Росії і до єдності демократичних сил її, з задоволенням приймаємо заклик Правительства до єднання… Вважаючи, що утвореннє краєвого органу Временного Правительства на Україні забезпечує бажане наближення управління краєм до потреби місцевої людності в можливих до Учредительного Зібрання межах, і визнаючи, що доля всіх народів Росії міцно зав’язана з загальними здобутками революції, ми рішуче ставимось проти замірів самовільного здійснення автономії України до Всеросійського Учредительного Зібрання…»

Все киевские партии одобряли достигнутое представителями Временного правительства, Исполкома и Центральной Рады соглашение, хотя и смотрели на него как на неизбежное зло. Через несколько дней состоялось торжественное заседание Рады с участием представителей национальных меньшинств. С этого дня центр политической жизни переместился из дворца, где продолжали заседать Исполнительный комитет и Советы, в Педагогический музей – место собраний Центральной Рады.

Временному правительству в соглашении от 3 июля 1917 пришлось признать Раду и Генеральный Секретариат высшим краевым органом власти на Украине. Центральная Рада признала Всероссийское Учредительное собрание верховной властью и дала обязательство, что Украина не отделится от России, если Всероссийское Учредительное собрание предоставит автономию Украине. Фактически Центральная Рада, в которую вошли представители национальных меньшинств, стала парламентом Украины. Правда, в сентябре 1917 года в Киеве состоялся Съезд народов России. Он был очень хорошо подготовлен. Делегатов снабдили материалами о федерализме: австро-венгерском, швейцарском, американском. Готовившие съезд украинцы искренне хотели оказаться у истоков подлинно свободной, подлинно демократической российской федерации народов. Но, увы, события начали развиваться так стремительно, что этот съезд постигла судьба Новоогаревского договора…

Что же представляла собой тогда Центральная Рада? Трудно вообразить себе нечто более хаотичное и далекое от нормального парламента. В своих воспоминаниях бывший член Центральной Рады В. М. Левитский пишет: «Официально украинский парламент состоял из 600 депутатов, избранных населением и 2-миллионной армией сторонников украинской республики на фронте… Украинских депутатов в Раде оказалось 117 человек. Из них 1 священник, 20–25 представителей интеллигенции, несколько крестьян, остальные – солдатские шинели, мирно дремавшие и креслах. Мы сейчас же избрали своего представителя в мандатную комиссию. Появление его в комиссии вызвало в рядах украинцев настоящую панику. Пользуясь малокультурностью и растерянностью секретаря, наш уполномоченный завладел папкой с депутатскими документами и принялся за их внимательное изучение. Вечером мы собрались, чтобы выслушать его доклад. Доклад не вызывал никаких сомнений. Никаких выборов в Центральную Раду нигде не было. Депутаты из армии заседали на основании удостоверений, что такой-то командируется в Киев для получения в интендантском складе партии сапог; для отдачи в починку пулеметов; для денежных расчетов; для лечения и т. п. Депутаты «тыла» имели частные письма на имя Грушевского и других лидеров, приблизительно одинакового содержания: «посылаем известного нам»… В конце – подпись председателя или секретаря какой-нибудь партийной или общественной украинской организации. Наш представитель успел снять копию с полномочий депутатов г. Полтавы. Все они были избраны советом старшин украинского клуба в заседании, на котором присутствовали 8 человек. Всего депутатских документов оказалось 800. На официальный запрос секретарь смущенно ответил, что здесь все документы. Остальные депутаты (около 300) – это Грушевский, Винниченко, Порш и другие члены президиума, которым «передоверены» депутатские полномочия и каждый из них равняется 10-15-25 депутатам.

Наконец, пояснил секретарь, часть депутатов еще не успела зарегистрироваться, но таким, успокоил он, мы выдаем вместо депутатских билетов только квитки на обед.

Тайна украинского парламента была разоблачена. Мы сложили свои полномочия и ушли из Рады».

Летом 1917 года в Украине как раз проходили выборы в органы городского самоуправления. Выборы были всеобщие, прямые, равные, тайные и свободные. Любая партия или блок партий имели право выставить свой список, свободно вести пропаганду всех видов и бороться за места депутатов – гласных городских дум. Выборы примерно показали национально-политические симпатии населения в тот период. Д. Дорошенко в своей «Истории Украины» приводит данные о результатах этих выборов в восьми главнейших городах Украины с украинским населением: в Киеве из 125 гласных дум представители украинских партий получили 24 места, в Екатеринославе из 110 гласных «национально сознательные» получили 11 мест, в Херсоне из 101 – 15 мест и т. д. «Только там, где украинцы выступали в блоке с русскими социалистами, они получали более значительную часть мандатов», – признал Дорошенко. Не нашли отклика у населения и предпринятые Радой шаги к «украинизации» школ, суда и административных учреждений. Посыпались многочисленные протесты.

Киев в первые месяцы революции быстро наполнялся галичанами. Часть из них пробиралась из Австрии через фронт, который уже начал разлагаться, часть – из лагерей военнопленных, из мест расселения галицийских беженцев и интернированных в первые месяцы войны. Так в Киеве очутились австрийский полковник Андрей Мельник и Роман Сушко – будущие лидеры ОУН.

Галичане считали себя квинтэссенцией украинской культуры, «украинским Пьемонтом»; они давили на социалистов и интеллигенцию, требуя немедленной украинизации всей жизни… разумеется, по их указаниям и под их руководством. Хотя большинство населения относилось к ним в лучшем случае настороженно, в худшем – враждебно, – напористость галичан в соединении с честолюбием и жаждой власти делали свое дело.

Центральная Рада также быстро распространяла свою власть. Правда, эта власть зачастую была не менее призрачной, чем у Временного правительства. В некоторых городах образовались самостоятельные местные республики. Например, в городе Переяславе Полтавской губернии председатель Совета рабочих депутатов, помощник присяжного поверенного Георгий Носарь, родом переяславский казак, устроил республику под своим управлением. Он не признавал никакой другой власти, кроме своей собственной. В республике Носаря, кстати, жилось спокойнее, чем в других местах. Существование «Переяславской республики» закончилось с занятием Переяслава большевистскими войсками в январе 1918 года. По воспоминаниям Дорошенко, вместо того, чтобы заниматься государственным управлением, «Генеральный Секретариат продолжал оставаться оторванным от страны, изображая из себя нечто вроде наблюдательного или совещательного органа. Никто из секретарей не показывался нигде, кроме Киева, а в Киеве их энергия уходила на политику в Центральной Раде… Но всю вину за то, что автономное правительство никак не могло наладить дела и действительно взять бразды правления в руки, сваливали на Временное правительство».

«Товарищи дезертиры! Все на митинг!»

Общие настроения не пощадили и армию – она начала быстро разлагаться. В результате падения дисциплины появились сотни тысяч дезертиров, которые наполнили тыловые города и в первую очередь Киев.

Распропагандированные солдаты записывались в «украинцы» в надежде скорее попасть домой. Другие оправдывали свое дезертирство желанием воевать только в украинских частях. К концу апреля 1917 года в Киеве накопилось несколько тысяч дезертиров. Они решили «легализоваться» путем превращения всей своей массы в «украинскую часть».

В последних числах апреля весь Киев был залеплен плакатами: «Товарищи дезертиры! Все на митинг на Сырце 30 апреля!» Пустырь в районе Сырца, на котором митинговали, заполнила многотысячная толпа дезертиров. На груди у многих были желто-голубые ленточки. После выступлений многочисленных ораторов была вынесена резолюция о немедленном сформировании украинской части в Киеве и немедленном же зачислении солдат «на все виды довольствия».

Командующий войсками Временного правительства в Киеве полковник Оберучев в своих мемуарах «В дни революции» писал, что «группа дезертиров с распределительного пункта – тысячи четыре человек – вышли на улицу и, во главе с избранным ими командиром полка, штабс-капитаном Путником-Гребенюком, направилась к дворцу (в это время во дворце помещались исполнительные комитеты). Они предъвили требование признать их «Первым украинским имени Богдана Хмельницкого полком».

Мнения о том, удовлетворить ли требования дезертиров, разделились. Центральная Рада вынесла резолюцию: «данную группу солдат признать полком и считаться с этим, как с фактом». Совет солдатских депутатов стал на противоположную точку зрения и категорически воспротивился такому способу создания армии.

После длительных переговоров и совещаний, к которым были привлечены не только главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Брусилов, но и военный министр, дезертиры восторжествовали. Был признан факт формирования первого полка украинской армии. Правда, с оговоркой, что не все дезертиры, объявившие себя полком, будут таковым признаны, а только добровольцы; все же остальные должны быть отправлены на фронт. Но оговорку эту провести в жизнь не удалось, ибо солдаты, не попавшие в состав полка, разбежались и на фронт не поехали. Удобно расположившись в казармах, полк рос, как на дрожжах, ежедневно требуя все больше довольствия, не неся никаких караулов по гарнизону и не помышляя о фронте.

Как известно, дурной пример заразителен. Вскоре в Киеве сформировался еще один такой же полк – «имени гетмана Полуботка». На фронт его солдаты также не поехали, зато приняли активное участие в попытке захватить власть в Киеве в дни июльских предреволюционных волнений в Петрограде. Глава Генерального Секретариата Винниченко уведомил по прямому проводу Временное правительство, что «в ночь на 5 июля группа украинцев-солдат, около 5000, которая проходила распределительный пункт и самовольно, вопреки распоряжению Генерального Секретариата, назвала себя полком имени гетмана Полуботка, захватила арсенал, вооружилась и поставила караулы около двух государственных учреждений. Генеральный Секретариат немедленно предпринял решительные меры для восстановления порядка».

И общероссийские, и украинские власти пытались урезонить бунтарей. Центральная Рада вынесла резолюцию «призвать товарищей солдат… к национальной гражданской дисциплине». Но все оказалось безрезультатным.

О результатах «украинизации» частей в своей «Истории Украины» Д. Дорошенко писал: «Реальной пользы от этой «украинизации» было немного: солдаты разбегались, не доехавши до фронта, а у себя в казармах ничего не делали. Только митинговали, а в действительности не хотели даже пальцем шевельнуть, чтобы помочь Украине».

Единственным боеспособным соединением стал 34 армейский корпус под командованием генерала Павла Скоропадского, который он превратил в 1-й Украинский корпус. Но, увы, накануне падения Центральной Рады, к началу 1918 года эта боевая часть тоже перестала существовать.

Дорошенко, которому поручили формирование первого правительства автономной Украины, считал, что «возрожденная национальная государственность Украины должна была бы опираться на все классы населения и привлечь к делу строительства обновленной жизни все группы, все народности края, всех их заинтересовать и сделать участниками общей работы». Но, увы, представители Центральной Рады «предпочитали строить новую Украину на, так сказать, пустом месте, а украинскую историческую традицию в ее последней и ближайшей к нам по времени форме гетманщины предавали осмеянию и поруганию».

Центральная Рада заявляла, что она выражает думы и чаяния всех слоев народа. Но Дорошенко хорошо знал, «как подготовлялись войсковые съезды и творились представители от «40 000 солдат» или иной крупной массы, и потому мало верил в прочность этой опоры, особенно в ее сознательность. Действительно, когда осенью появились большевики и бросили в солдатскую массу более элементарные и заманчивые лозунги, чем те, которые распространяли российские и украинские эсеры, то этот «миллион» растаял бесследно в самое короткое время. Защищать Центральную Раду оказалось некому, и умирать за нее пошла лишь интеллигентная молодежь, гимназисты и студенты – дети «буржуев».

Далее он пишет: «Со стороны господствовавших в Центральной Раде эсеров в крестьянскую массу все время бросались демагогические призывы и широкие обещания, конечно, прежде всего, обещание даровой земли. Центральная Рада держала курс на социализацию земли, причем появление большевиков заставляло ее выступать в этом направлении все более и более радикально. Автономия Украины и вообще национальные требования преподносились массам как своего рода выкуп, цена за панскую землю: хочешь получить панскую землю даром – требуй автономию! Понятно, что это не создавало прочной базы для воссоздаваемой украинской государственности. Подобно солдатской массе, крестьянство в свою очередь не шевельнуло и пальцем в защиту Центральной Рады, когда в январе 1918 года к Киеву подступили большевики».

Кроме того, стали возникать отряды Вольного казачества. Последнее сложилось, прежде всего, на правобережной Украине, как организация самообороны крестьян от банд дезертиров из старой русской армии. В деревнях на Украине были десятки тысяч людей, вернувшихся с войны и умевших стрелять. Имелись сотни тысяч винтовок, закопанных в земле, спрятанных в «клунях» и «коморах» и не сданных, несмотря на все угрозы властей; миллионы патронов в той же земле, пулеметы и трехдюймовые полевые орудия чуть ли не в каждой деревне, склады снарядов, шинелей и папах чуть ли не в каждом городишке. Так возникли банды, резервом которых была деревня. А «батьками-атаманами» этих банд стали «самостийники» – сельские учителя, фельдшеры, украинские семинаристы, ставшие во время войны 1914–1917 г. прапорщиками и поручиками. Все они вдруг сделались «украинцами», все они «щиро» полюбили «нэньку Украину», все заговорили на украинском языке; все распинались «за Украину без панов, без офицеров-москалей», за такую Украину, в которой они, будут самовластными хозяевами и правителями.

Всеобщий съезд казаков в Чигирине в середине октября 1917 г. окончательно оформил эту организацию, избрав ее верховный орган – «Генеральную Раду Вольного казачества».

Октябрьская революция. Украина в свободном режиме

Временное правительство доживало свои последние дни. И когда грянула Октябрьская революция, Украине пришлось устраивать свою судьбу самостоятельно. К октябрю в Киеве оказалось три конкурирующих между собой центра власти: силы, верные Временному правительству, большевики и Центральная Рада. Политическим центром сил, верных Временному правительству, была городская дума. Но, как выяснилось, среди войск киевского гарнизона она могла рассчитывать только на юнкеров, командный состав и на отдельные небольшие части. Центральная Рада со своим Генеральным Секретариатом опирались на украинизированные части. Большевики во главе с Пятаковым и Затонским – на Совет солдатских и рабочих депутатов с несколькими воинскими частями в Киеве и артиллерией за Днепром.

После того, как Временное правительство рухнуло, а «в Петрограде разразилась так называемая Октябрьская революция, – писал Дорошенко, – Украине уже не осталось ничего иного, как отделиться от большевистской России и начать устраивать свою судьбу совершенно самостоятельно». Не правда ли, это поразительно напоминает события, происходившие после августовского «путча» ГКЧП в 1991 году?

Дорошенко вспоминает, что, «как только пришло известие о начавшемся в Петрограде восстании, в Киеве организовался «Революционный комитет по охране революции на Украине», в котором объединились представители Центральной Рады с представителями местных большевиков, объявивший себя верховной властью на все девять губерний». Этот альянс выпустил воззвание к населению и объявил, что «на улицах Петрограда идет борьба между Временным правительством и Петроградским советом рабочих и солдатских депутатов» и что «враги революции и народной свободы» могут попытаться вернуть царский режим. Штаб Киевского военного округа попытался устроить в Киеве базу для поддержки Временного правительства и борьбы с большевиками. Его войска окружили бывший императорский дворец, где заседал Совет солдатских и рабочих депутатов с Пятаковым во главе, и хотели этот Совет арестовать и расстрелять, – но никто иной, как представители Центральной Рады, вырвали большевиков из рук верных Временному правительству войск.

Примечательно, что Центральная Рада сначала «нащупывала пульс событий» – и выбрала позицию, когда на 3-м Украинском военном съезде во время дебатов на слова одного из ораторов «Нам надо определить, с кем мы» – зал ответил криками: «С Лениным! С Лениным!»

Через несколько дней начались сражения между военным округом и большевиками. 17 ноября Пятаков телеграфировал Ленину о полной ликвидации сопротивления сторонников Временного правительства. Во время боев войска, подчиненные Центральной Раде, периодически присоединялись к большевикам. В частности, именно они напали на подразделения чехословацкого корпуса, а представители Рады склонили чехов к нейтралитету.

На территории остальной России части, объявленные украинскими, также охотно присоединялись к большевикам, помогая последним подавлять немногочисленные очаги сопротивления. Одержав победу над сторонниками Временного правительства, большевики приступили к установлению своей власти на местах и действенной агитации в войсках Центральной Рады, грамотно избегая открытых с ней столкновений. В этой обстановке президиум Рады выпустил Третий универсал, в котором декларировал: «Не отделяясь от Российской Республики и сберегая ее единство, мы твердо станем на нашей земле, чтобы нашими силами помочь всей России; чтобы вся Российская Республика стала федерацией равных и свободных народов». Генеральные секретари становились народными министрами; кроме того, в Универсал были включены заявления о предстоящих социальных реформах – отмене права собственности на землю и введении 8-часового рабочего дня.

Но альянс большевиков и Центральной Рады держался недолго. Когда большевики рассеяли защитников штаба округа, Центральная Рада заявила о своем нежелании делиться с ними властью. Хотя большинство мест в Центральной Раде и Генеральном секретариате занимали представители социалистических партий – от эсеров до социал-демократов (меньшевиков и большевиков), однако быстро выяснилось, что социалисты в Москве и Киеве по-разному видят организацию власти. Основным камнем преткновения стал вопрос об организации выборов местных советов, которые должны были узаконить власть Центральной Рады на Украине; в результате этого московское правительство готово было признать УНР. В беседе по прямому проводу с представителем Центральной Рады министром Н. Поршем представитель Совнаркома И. Сталин 17(30) ноября 1917 года сказал: «Центральная Рада сверху присоединяет к себе все новые и новые губернии, не спрашивая жителей этих губерний, хотят ли они войти в состав Украины. Мы все здесь думаем, что в таких случаях вопрос должен и может быть решен лишь самим населением путем опросов, референдума и проч. Поскольку Центральная Рада этого не делает, а совершенно произвольно и сверху аннексирует новые губернии, она сама разоблачает себя как организацию недемократическую. Съезд советов Украины должен дать, между прочим, мнение о способе опроса населения по вопросу принадлежности к той или иной области».

7 ноября 1917 года было объявлено о создании Украинской Народной Республики. Хотя Третий универсал Центральной Рады, объявивший УНР, и обещал заключение мира, отмену помещичьей собственности на землю, введение 8-часового рабочего дня и даже «совместно с представителями рабочих установить государственный контроль над производством», – но окончательное решение этих вопросов предлагалось отложить до созыва Украинского Учредительного собрания. Попытки же крестьян самостоятельно разделить помещичьи земли, а рабочих – установить свою власть на предприятиях, Генеральный Секретариат Центральной Рады рассматривал, как проявление анархии. На борьбу с «анархией» направлялись войска, но сдержать ее они были не в силах. В этих условиях происходил рост влияния и численности пролетарских партий – большевиков и левых эсеров.

В конце концов руководство Центральной Рады активно поддержало идею правых эсеров и меньшевиков о формирования нового однородно-социалистического правительства России, взамен существующего «нелегитимного» правительства Ленина. Переговоры об этом ЦР начала вести с донским атаманом генералом А. Калединым, которому Центральная Рада помогала переправлять казачьи части на Дон. Естественно, это вызвало конфликт Центральной Рады с Советом Народных Комиссаров.

4 декабря 1917 года в Киеве открылся Всеукраинский съезд Советов, созванный Областным исполнительным комитетом Советов Юго-Западного края. Однако попытка большевиков провести его совместно с Центральной Радой провалилась. С одной стороны, большая часть Советов Донбасса и Юга Украины просто проигнорировала этот съезд, считая, что они не имеют к Украине никакого отношения. С другой, зная о планах своих оппонентов образовать украинский советский центр, аналогичный ВЦИК в России, лидеры ЦР созвали в Киев массу своих сторонников, чем нарушили нормы представительства, выработанные оргкомитетом съезда. Когда мандатная комиссия отказалась выдавать мандаты этим «делегатам», они просто разгромили помещение комиссии и выдали себе мандаты сами. После этого погрома съезд большинством голосов выразил поддержку Центральной Раде, а несогласные с таким решением 127 делегатов от 49 Советов решили переехать в Харьков и создать там орган всеукраинской власти.

Несмотря на объявление еще в начале декабря 1917 года ленинского «Манифеста к украинскому народу с ультимативными требованиями к Украинской раде» и отрицательный ответ на него Центральной Рады, конфликт пытались некоторое время разрешить дипломатическими методами. Но после І Всеукраинского съезда Советов в Харькове 11–12 декабря 1917 года потенциал сторонников социалистической революции на Украине стал возрастать. Обратимся снова к воспоминаниям Дорошенко:

«Украинские социалисты-революционеры, старательно углублявшие в течение лета 1917 года «революционное сознание народных масс», что сводилось к проповеди захвата и раздела панской земли и панского имущества, прекрасно приготовили почву для пришествия большевиков, которым не оставалось ничего иного, как пригласить массы немедленно и практически осуществить то, о чем толковали и торжественные универсалы Центральной Рады, и партийные эсеровские агитаторы на деревенских сходах.

От Четвертого универсала Центральной Рады, провозгласившего принцип социализации земельной собственности, к большевизму переход был неминуем. Ни обмануть, ни перехитрить те элементы крестьянства, которым улыбалась перспектива «социализации» панского имущества, точно так же, как и городской пролетариат, одинаково ожидавший всяких благ от социализации фабрик и заводов, было нельзя. И тех, и других софистика украинских социалистов лишь раздражала. В ней справедливо видели обман.

И как только Центральная Рада пошла на разрыв с большевиками, участь ее была предрешена. Увлеченная успехами национального движения, опьяненная легкими победами над бессильным Временным правительством, украинская социалистическая демократия не хотела допустить к делу государственного и социально-экономического строительства тех, кого она называла «панами» и «москалями», ибо не хотела делиться с ними властью и руководящим положением; конечно, не хотела она делиться и с претендентами на возглавление революции – с большевиками… Поманивши крестьянство своими обещаниями, разжегши классовую рознь, раззадоривши худшие инстинкты и аппетиты, Центральная Рада остановилась и стала отставать от того, что уже осуществили у себя большевики, – и влияние ее мгновенно исчезло. В решительную минуту, когда большевики нажали извне и изнутри, оказалось, что за Центральной Радой никто в сущности уже не стоит…»

В. Липинский по вопросу о характере революции на Украине пишет: «Понятие Украина подменивалось понятием «десятины» земли, обещанной тому, кто запишется в украинскую партию эсеров и будет голосовать «за Украину». Вместо патриотизма героического, патриотизма жертвы и любви, создавался нигде на свете не виданный, какой-то патриотизм меркантильный, с расценкой на земельную валюту: за Украину давали десятины».

А. Гольденвейзер вспоминал, что в итоге всех этих событий Киев стал жить под знаком национальной розни. «Национальный момент был официально выдвинут на первое место: результатом не могли не стать национальное обособление, вражда и упадок общечеловеческих благ культуры… Из неукраинских национальностей политики Рады согласны были признавать еврейскую и польскую; «российская» же была под большим подозрением, так как уж слишком трудно было провести демаркационную черту между русскими и украинскими жителями Украины».

Спецслужбы и агенты влияния в Киеве

Пока Украина постепенно погружалась в хаос, интерес к новой «автономии» стали проявлять ведущие мировые государства – страны Антанты, США, Япония и ряд других. Как правило, сбор информации осуществлялся с помощью военных дипломатов, консульских учреждений, журналистов, разного года гражданских миссий. Их использовали, как «крышу» для сотрудников иностранных разведок.

Иностранные информаторы изучали широкий круг вопросов: от военно-политических и общественных до проблемы украинизации вооруженных сил и состояния дел в народном хозяйстве. Кроме этого, через агентов влияния зарубежные государства делали попытки активно повлиять на руководство в Киеве в свою пользу. Нестабильность же ситуации в Украине, хаос в работе государственных институтов значительно облегчали сбор разведывательной информации, необходимой для вмешательства во внутренние дела республики.

Распад Восточного фронта, необходимость вновь укрепить его – вот что лежало в основе интереса к Украине стран Антанты и США. Они рассчитывали, что именно украинцы станут «пушечным мясом» для удержания позиций на Восточном, Западном и Румынском фронтах.

Первой проявила профессиональный интерес к Украине американская разведка. В мае 1917 года, в соответствии с решением Совета национальной безопасности США, в Украину прибыла «экономическая миссия» во главе с Рутом. Ее сменила «железнодорожная миссия» Стивенса.

Также проявила интерес к Украине и японская военная дипломатия. В июле 1917 года военный атташе Японии в России Ашида посетил Центральную Раду и генерального секретаря по международным делам А. Шульгина с целью зондирования намерений украинцев продолжать войну.

Интересы Франции обеспечивал журналист Ж. Пелисье, который в сентябре 1917 года подготовил для посла Франции в России Нуланса доклад на 27 страницах, содержавший анализ общественно-политической истуации в Украине. В октябре 1917 года в Киев прибыли французские военные наблюдатели, генерал Табуи и полковник Перлье. У Табуи состоялась двухчасовая встреча с Владимиром Винниченко. Подчеркнув, что именно Франция первой признает независимость УНР, Табуи подчеркнул: «Я приношу вам безусловное заверение в том, что Франция, первой совершающая этот торжественный акт, поддержит всеми своими моральными и материальными средствами усилия, которые будет делать Украинская республика, чтобы идти тем путем, какой наметили себе союзники и каким они и далее будут неуклонно идти в полном сознании своего права и своих обязанностей перед демократиями всего мира и человечества». То, что украинский народ может пожелать идти каким-либо иным путем, чем тот, который «наметили себе союзники», ни французскому генералу, ни украинскому премьеру даже в голову не пришло.

Кроме сбора разведывательной информации, западные эмиссары также пытались организовать поддержку определенных политических групп, рассчитывая в дальнейшем на их лояльность. Дипломаты Антанты, как указывает в своей монографии «Українська революція 1917–1921 років. Невідомі сторінки» генерал-майор В. Сидак, пытались приобрести агентов влияния среди членов Центральной Рады. Так, через лидера УРСДРП получила 10 тысяч рублей «Робітнича газета». Деньги от Антанты получал глава Вольного казачества П. Скоропадский. Поддерживались контакты и с лидерами профсоюзов.

Правительство украинских большевиков

Мы уже говорили о Вольном казачестве.

Понимая, что надеяться на свое «войско» нельзя, видя надвигающуюся анархию, некоторые деятели Центральной Рады пришли к мысли спасать положение путем создания и поддержки этой организации. Согласно уставу, Вольное казачество имело следующие цели: «физическое и духовное развитие своих членов, поддержка спокойствия в крае, борьба с дезертирством во время войны; охрана мира, жизни и имущества граждан, особенно во время демобилизации».

В селах и городах создавались отряды Вольного казачества. Они получали оружие и облачались в «историческую» форму: шапки со шлыками, жупаны, кривые сабли и т. п. Уже в половине октября в Чигирине состоялся съезд «вольных казаков» с участием 2000 делегатов от 60000 членов организации. Съезд утвердил устав организации, выбрал «Раду» и атамана – генерала Скоропадского. Возможность легально получить оружие и формировать отряды привлекала в ряды Вольного казачества разнообразные элементы. В своих воспоминаниях гетман Скоропадский об этом пишет: «Деревенская молодежь, отчасти и пожилые крестьяне, охотно вступали в казачество; менее сознательные – ради шапок с кистью и жупанов; более сознательные увлекались романтичными картинами прошлого. Было много казачьих организаций, хотя бы на Полтавщине, которые состояли из, преимущественно, зажиточных хлеборобов. Эти последние были настроены полностью антисоциалистично и антиреволюционно. Наряду с ними некоторые сотни принимали характер разбойничьих организаций. Во главе последних обычно стояли разные авантюристы, редко идейные; в большинстве такие, которые имели свои личные интересы, а то и просто искали удобного случая поживиться чужим добром. Таким образом, все зависело от того, кто стоял во главе части, будь то сотня, полк или корпус».

Уже через несколько дней стали возникать «комитеты гражданской безопасности» для борьбы с незаконными обысками, арестами и конфискациями имущества, которые самочинно проводили «вольные казаки». Но 60-тысячное казачество не захотело впоследствии стать на защиту Центральной Рады.

На исходе 1917 года в Украине появилось два правительства, из которых каждое претендовало на полноту власти. Харьковское – быстро взяло власть в губернских и уездных городах путем провозглашения Советской власти. К концу декабря Чернигов и Полтава уже подчинялись Харькову; в начале января была провозглашена Советская власть в Екатеринославе (Днепропетровске), на всей Екатеринославщине и Херсонщине. В течение двух-трех недель почти вся Украина стала советской. К середине января Киев уже был почти окружен; территория, подвластная Центральной Раде, сжималась, словно шагреневая кожа. Теперь она состояла из Киева, нескольких уездов Черниговской и Полтавской губерний и узкой полосы в направлении Житомира и Коростеня. А Центральная Рада в это время лихорадочно занималась законотворчеством.

На остатках владений Рады и был провозглашен Четвертый универсал: «Отныне Украинская Народная Республика становится самостоятельной, ни от кого не зависимой, вольной, суверенной Державой Украинского Народа». Предлагались в вопросе земельном – «упразднение собственности и социализация земли»; в вопросе торговли – «Украинская Народная Республика берет в свои руки важнейшие отрасли торговли»; в вопросе военном – «распустить армию совсем и завести народную милицию»; в вопросе экономики – «введение государственной монополии на железо, сахар и иные продукты и товары». Универсал призывал за «агитацию против самостийной УНР, за возвращение старого строя, – карать, как за государственную измену».

Само это «великое событие» тогда никто, за исключением немцев в Брест-Литовске, и не заметил. Ночью в здании Педагогического музея, ставшего Центральной Радой незадолго до того, как члены последней удрали под защиту немецких штыков, произошло оглашение Четвертого универсала. Грушевский вылез за трибуну и сообщил: «Високі збори! Українські Установчі збори, призначені Третім універсалом нашим, не могли зібратись у призначений день 9 січня тому, що останніми днями виникли всякі заколоти… Народ наш прагне миру. І Українська Центральна Рада доложила всіх зусиль, щоб дати мир негайно. Але петроградське правительство, Совіт народних комісарів, оголошує нову священну війну…»

О существовании харьковского правительства в универсале не сказано ни слова, хотя оно к моменту его провозглашения владело почти всей Украиной. Ни слова не сказано также о том, что на большинстве территории Украины уже была провозглашена Советская власть, причем в результате действий, предпринятых отнюдь не россиянами, а своими же, украинскими большевиками. Благодаря этим умолчаниям у сегодняшнего читателя Четвертого универсала и создается впечатление, что вопрос идет о нападении России на Украину и об оборонительной войне последней против агрессора с севера. Но это далеко не так. В декабре 1917 – феврале 1918-го было провозглашено несколько советских республик в составе РСФСР: Украинская Народная Республика Советов (со столицей в Харькове), Донецко-Криворожская Советская Республика, Одесская Советская Республика, Советская Социалистическая Республика Тавриды (позже Крымская Советская Социалистическая Республика).

Красный полководец В. Антонов-Овсеенко, посланный В. Лениным на борьбу с мятежом генерала А. Каледина на Дону, часть своих операций вынужден был проводить на территории Украины и даже предоставить часть своих войск харьковскому правительству для борьбы с Центральной Радой. Однако попытка В. Антонова-Овсеенко назначить своих комиссаров в занятых его войсками городах вызвала резкий протест члена ВУЦИК Евгении Бош. Она распорядилась устранить назначенных комиссаров и немедленно сообщила о самоуправстве Антонова-Овсеенко В. Ленину. Ленин тут же телеграфировал Антонову-Овсеенко, что «наше вмешательство во внутренние дела Украины, поскольку это не вызвано военной необходимостью, нежелательно», а в письме от 21 января 1918 года вновь потребовал: «Ради бога, приложите все усилия, чтобы все и всяческие трения с ЦИК (харьковским) устранить. Это архиважно в государственном отношении. Ради бога, помиритесь с ними и признайте за ними всяческий суверенитет». Впоследствии Ленин неоднократно напоминал Антонову-Овсеенко, что на территории Украины он должен действовать исключительно с согласия украинского советского правительства. И Владимир Винниченко абсолютно справедливо писал в книге «Відродження нації»: «Треба щиро й отверто сказати, що коли б проти нас не було повстання нашого власного селянства й робітництва, то російський совітський Уряд не зміг би нічого зробити проти нас… І не російський совітський Уряд виганяв нас з України, а наш власний народ, без якого й проти якого, ще раз кажу, російські совітські війська не могли би заняти ні одного повіту з нашої теріторіі».

Армии московских интервентов: «Легенда, що її треба здати до архіву»

Сегодня школьникам и студентам рассказывают, что, «воплощая многовековое стремление украинского народа к независимости», в 1917-м году вдруг возникла молодая украинская держава. Трансформируясь в те или иные формы правления, она просуществовала до 1920-го года и была уничтожена вооруженными до зубов «ордами русских большевиков». Но этот миф давно уже опровергли объективные историки. Так, авторитетный в кругах диаспоры историк И. Лысяк-Рудницкий писал: «Легенда, що її треба здати до архіву, це казка про «надчисленні полчища» ворогів, що під їх ударами буцімто завалилася українська державність. У дійсності інтервенційні московські армії під час першої та другої навали (зими 1917—18 рр. та 1918—19 рр.) були відносно малі. Кремль до літа 1919 року не диспонував великою регулярною армією».

Значительный вклад в поражение Центральной Рады внесли восстания рабочих. Еще 27 декабря 1917 года началось восстание против Генерального Секретариата в Екатеринославе, 10 января 1918 года – в Конотопе (узловая железнодорожная станция в Черниговской губернии), 14 января в Одессе, 15 января – в Киеве. Хотя восстание в Киеве и было жестоко подавлено 22 января, оно заставило войска Центральной Рады отступить к столице.

Одной из многих причин начала гражданской войны на Украине можно назвать финансовую несостоятельность Центральной Рады. 29 ноября 1917 года генеральный секретарь труда Николай Порш обратился к комиссару Госбанка в Петрограде Пятакову с просьбой о выделении 90 млн руб. для покрытия задолженности рабочим Юго-Западной железной дороги, которые уже начали бастовать. Георгий Пятаков, бывший до начала ноября председателем Киевского комитета большевиков и, наверное, немало знавший о «руках, що ніколи не крали» борцов «за украинское дело», ответил, что деньги будут высланы непосредственно стачкому, а вообще снабжение Украины деньгами будет продолжаться лишь в том случае, если Центральная Рада допустит комиссаров Советов в Киевскую контору Госбанка. Тогда Генеральный Секретариат Центральной Рады распорядился прекратить поставки хлеба в Советскую Россию, а Совнарком прекратил присылать деньги в отделения Госбанка, бывшие под контролем Рады. После этого Центральная Рада 3 января 1918 года начала выпуск собственных денежных знаков – карбованцев, которые так любят современные коллекционеры. Но киевские обыватели предпочитали тогда или червонцы, или керенки…

Во время Январского восстания в Киеве сечевыми стрельцами Коновальца, ставшего впоследствии создателем УВО-ОУН, и «вольными казаками» Ковенко были уничтожены около 1500 киевлян. 750 из них 4 февраля 1918 года были с почестями похоронены в Мариинском парке. Там и сегодня стоит памятник погибшим во время Январского восстания, который националисты периодически оскверняют надписью «кати України». Улицу же, названную в честь убитых киевлян, переименовали в честь преданного церковью анафеме предателя Ивана Мазепы.

Есаул 1-го Рабочего полка Вольного казачества Александр Евтухив в своих «споминах» подробно рассказывает о главном штабе казачества на Николаевской улице. Когда Евтухив вошел в штаб, там уже находились арестованные члены Центральной Рады – большевики и сочувствующие им. Они впоследствии разделили судьбу остальных арестованных. Есаул далее вспоминает: «На заасфальтованому подвір’ї цього будинку височіли два стоси дров. Тут розстрілювали. Виводили, як правило, парами… Потім, як набиралася партія, вивозили на вантажівці». Расстреливали там и евреев: «Жидкові-шпигунові дали п’ять кульок, але він, собака, все був живий, тільки схилився навколішки і ніби хотів захистити себе кривавими своїми долонями. Але гуманна куля козака-катеринославця скінчила його брехливе життя…» С двойной радостью казаки вылавливали солдат полка имени Сагайдачного, перешедших на сторону восставших. Но больше всего было уничтожено, как уже говорилось, рабочих завода «Арсенал» и железнодорожных мастерских. Александр Евтухив в своих «споминах» пишет, что при взятии «Арсенала» «не було пощади навіть більшовицьким сестрам-жалібницям, до того усі озвіріли».

Миф о «героях Крут»

В конце 1917 – начале 1918 годов Центральная Рада катастрофически теряла поддержку, а деморализованные военные части просто разбегались. Винниченко в своем трехтомнике «Відродження нації» писал: «Це була війна впливом… Наш вплив був менший. Він був уже остільки малий, що ми з великими труднощами могли складати якісь невеличкі більш-менш дисципліновані частини й висилати їх проти більшовиків. Більшовики, правда, теж не мали великих дисциплінованих частин, але їхня перевага була в тому, що всі наші широкі маси солдатства не ставили їм ніякого опору або навіть переходили на їхній бік, що майже все робітництво кожного міста ставало за ними, що в селах сільська біднота явно була більшовицька, що, словом, величезна більшість самого українського населення була проти нас. Єдиною активною мілітарною нашою силою була наша інтелігентна молодь і частина національно-свідомого робітництва». Итак, в условиях всеобщей растерянности и паники способными защищать Раду оказались главным образом студенты.

5 января 1918 года на собрании студентов младших курсов Киевского университета св. Владимира, созванном по инициативе студентов-галичан, было принято решение приступить к созданию студенческого «куреня сечевых стрельцов». К формированию куреня «под угрозой бойкота и исключения из украинской студенческой семьи должны приступить все студенты-украинцы». Кроме студентов, к созданию воинской части были привлечены ученики двух старших классов 2-й украинской гимназии им. Кирилло-Мефодиевского братства.

Руководство Центральной Рады знало о порыве студентов, идейно поддержало и стимулировало его. Так, 11 января 1918 года газета «Нова Рада» опубликовала обращение «До українського студентства», в котором призывала «студентів-українців усіх вищих шкіл негайно прийти на підмогу своєму краєві і народові, одностайно ставши під прапор борців за волю України проти напасників, які хотять придушити все, що здобуто нами довгою, тяжкою героїчною працею». Студентов призывали записываться в «курінь січових стрільців».

«Когда со стороны Бахмача и Чернигова двинулись на Киев большевистские эшелоны, правительство не могло послать для отпора ни единой воинской части. Тогда собрали наскоро отряд из студентов и гимназистов старших классов и бросили их – буквально на убой – навстречу прекрасно вооруженным и многочисленным силам большевиков. Несчастную молодежь довезли до станции Круты и высадили здесь на «позиции». В то время, когда юноши (в большинстве никогда не державшие в руках ружья) бесстрашно выступили против надвигавшихся большевистских отрядов, начальство их, группа офицеров, осталась в поезде и устроила здесь попойку в вагонах; большевики без труда разбили отряд молодежи и погнали его к станции. Увидев опасность, находившиеся в поезде поспешили дать сигнал к отъезду, не оставшись ни минуты, чтобы захватить с собой бегущих… Путь на Киев был теперь совершенно открыт», – вспоминал Дмитрий Дорошенко в своей работе «Война и революция на Украине». При этом Симон Петлюра, находясь в нескольких километрах от Крут, вместо того, чтобы поспешить на помощь студентам, предпочел сбежать в Киев, возвещая о том, что он «разбил наголову» большевиков у Гребенки.

Что касается числа погибших, то, кроме мифических «трехсот спартанцев» Грушевского, назывались разные цифры. Так, Дорошенко приводит поименный список погибших 11 студентов, хотя и говорит, что несколько студентов погибли раньше, а, кроме того, были расстреляны 27 пленных, которые входили в разведывательную роту, подошедшую к Крутам, когда станцией уже овладели красные. В 1958 году в Мюнхене и Нью-Йорке, в эмигрантском издательстве «Шлях молоді», были напечатаны результаты исследования С. Збаражского «Крути. У 40-річчя великого чину 29 січня 1918 – 29 січня 1958». Там пофамильно названы 18 погибших.

Остается добавить, что источником легенды о двух днях ожесточенного сопротивления оказался… сам командир красных Муравьев. Стремясь приукрасить собственные заслуги в единственном бое, который пришлось ему дать на пути к Киеву, он в донесении главнокомандующему войсками на Юге России В. Антонову-Овсеенко написал: «После двухдневного боя первая революционная армия Егорова при поддержке второй армии Берзина возле ст. Круты разбила контрреволюционные войска Рады, руководимые самим Петлюрой».

Во время Гражданской войны погибли сотни тысяч, и бой под Крутами, наверное, даже не привлек бы внимания общественности, если бы не одно обстоятельство. Среди погибших студентов были дети известных и уважаемых людей, деятелей Центральной Рады и Генерального Секретариата. После возвращения в марте 1918 года Центральной Рады на немецких штыках родственники и друзья погибших поставили вопрос о перезахоронении последних, а также об ответственности виновных в их гибели.

9 марта в газете «Нова рада» появилось объявление: «Гурток родичів» звертається до всіх батьків і родичів студентів, середньошкільників і інших, що входили в склад січового стрілецького куреня і загинули в бою та розстріляні після бою біля Крут 16 січня с. р. і пропонує піднести загальне прохання про розкопку могил, щоб розпізнати і перевезти їх тіла з Крут, а також поховати у Києві». А 16 марта в газете появилась статья «Трагедія на Крутах» за подписью «С.Ш.» (исследователи считают, что это был Сергей Шемет, один из лидеров Украинской партии земледельцев-демократов, которая критиковала руководство Центральной Рады). В ней говорилось: «Ми хочемо звернути увагу суспільства й української влади на ту страшну трагедію, котра відбулася біля ст. Крути в часи наближення большевиків до Києва. В Крутах загинув цвіт української шкільної молоді. Загинуло кілька сот найкращої інтелігенції – юнаків – ентузіастів української національної ідеї. Така втрата для культурної нації була б важкою; для нашого народу вона безмірна. Винна в цій трагедії уся система безглуздя, весь наш уряд, котрий після блискучого соціального законодавства, після піврічного адміністрування оказався покинутим народом і армією, і в такім безнадійнім становищі рішив захиститись від добре озброєної большевицької армії кількома сотнями шкільної молоді. Узброївши на скору руку ці жертви урядової легковажності, без жодної військової підготовки одправила їх в Крути…». В статье также требовалось наказать или хотя бы «усунути геть від справи винуватців».

Михаил Грушевский был интриганом не худшим, чем мифотворцем, и сориентировался молниеносно. На заседании Малой Рады он предложил почтить память погибших под Крутами и перенести их тела в Киев, на Аскольдову могилу, а также похоронить «юных спартанцев» за счет государства. Многолюдные похороны состоялись 19 марта 1918 года. На вокзале, куда привезли останки погибших, собрались их родные, студенты, ученики гимназий, духовенство, солдаты. Возле здания Центральной Рады процессия остановилась, и к присутствующим обратился Михаил Грушевский: «От у сій хвилі, коли провозять ся їх домовини перед Центральною Радою, де протягом року кувалась українська державність, з фронтону її будинку здирають російського орла, ганебний знак російської власти над Україною, символ неволі, в котрій вона прожила двісті шістьдесят з верхом літ. Видко, можливість його здерти не давалась даремно, видко, вона не могла пройти без жертв, її треба було купити кров’ю. І кров пролили сі молоді герої, котрих ми провожаємо». Перезахоронение широко освещала вся тогдашняя пресса.

После того, как жертв политической безответственности и цинизма быстренько превратили в символ национального подвига, было уже как-то неудобно обличать и требовать привлечь к ответственности виновных.

Увы, революция на Украине, как и во всей России, была революцией чисто социальной, а вовсе не «споконвічною боротьбою українського народу за національне визволення», как это утверждают современные реконструкторы истории. В процессе этой революции малообразованные, уставшие от войны массы поверили радикальным социальным лозунгам и пошли за ними. Поэтому то, что сегодня называют «боротьбою українського народу на незалежність», было лишь попыткой националистически настроенной буржуазии и кучки деревенской интеллигенции удержать стремительно ускользавшую из рук власть – ту, что так удачно упала в руки в начале революции. Поэтому на защиту Центральной Рады не встал никто из мифических «миллионов украинских штыков»…

26 января (8 февраля) 1918 года Центральная Рада бежала из Киева. Дорошенко пишет: «Эвакуация была проведена в ночь с 8 на 9 февраля. Число украинских войск, которые отступали, было около 3000 человек. С ними оставила Киев часть министров и членов Малой Рады. Об отступлении вообще мало кого успели оповестить; большинство членов Центральной Рады и лиц, близких к Правительству, не знало, что украинское войско покидает Киев и, проснувшись утром, с ужасом узнало, что город уже в руках большевиков».

Но незадолго до того, как драпануть из Киева, 24 января (по новому стилю) беглецы разослали радиограмму «Всім, всім, всім від Ради Народних Міністрів Української Народної Республіки» (так переименовали незадолго до указанных событий Генсекретариат). Поскольку Грушевский в который раз предпочел не брать на себя ответственность, радиограмму «городу и миру» подписал сменивший отправленного в отставку Винниченко молодой премьер Голубович, о котором профессор Дорошенко отозвался очень просто – «кретинообразный субъект». Радиограмма извещала Украину и мир, что Центральная рада контролирует ситуцию, а распространяемые большевиками сведения, «ніби совітські війська під проводом Юрія Коцюбинського зайняли Київ 16 січня і що ніби-то Київський гарнізон з усією своєю артилерією з’єднався з військами Коцюбинського і оповістив Центральну Раду скинутою, а Генеральний Секретаріат ніби-то втік» – не соответствуют действительности.

На следующий день после этой оптимистической радиограммы «совітські війська Юрія Коцюбинського» подогнали к реке Лыбедь артиллерию и начали прицельный обстрел возвышавшегося над округой дома Грушевского. Это событие стимулировало Грушевского как можно быстрее оказаться под крылышком немецкой армии. В своей работе «На порозі нової України», написанной после возвращения под защитой немецких штыков в Киев, он вспоминал: «25 січня, підчас бомбардовання Київа, большовики запальними знарядами розстріляли дім, де я жив – наш фамільний дім, побудований десять літ тому за гроші, полишені батьком. Кільканадцять запальних знарядів, що влетіли оден за другим до нашого помешкання й сусідніх, за кілька мінут обернули в одно огнище весь дім. Згоріли мої рукописи й матеріали, бібліотека і переписка, колекції українських старинностей, що зберав я стільки літ, збірки килимів, вишивок, зброї, посуди, порцеляни, фаянсу, окрас, меблів, малюнків… Перше що я вважаю пережитим і віджитим, таким, «що згоріло в моїм кабінеті», се наша орієнтація на Московщину, на Росію…» Вот уж действительно титан мысли: перелом в истории Украины для него выразился в потере «збірки килимів, вишивок, зброї, посуди, порцеляни»…

Бежал из Киева «батько нації» молниеносно, выехав под покровом ночи с наиболее верными сторонниками на грузовиках по единственному свободному от большевиков Житомирскому шоссе. «Выезд был произведен внезапно и без всякого предупреждения и оповещения хотя бы всех членов Центральной Рады», – вспоминал позже Дмитрий Дорошенко.

Известный киевский адвокат и политик А. Гольденвейзер в своих мемуарах пишет: «Они покидали Киев не так, как оставляют свой родной город и столицу, а как эвакуируют завоеванную территорию».

Генерал Гофман: «Украина – это дело моих рук»

27 января в Брест-Литовске делегация Центральной Рады заключила договор с Германией и Австро-Венгрией о мире. «Герои Крут» защищали УНР как раз в то время, когда пославшие их на переговорах в Бресте просили кайзеровскую Германию оккупировать Украину! В 1919 году, в интервью газете «Daily Mail» начальник немецкого штаба Восточного фронта генерал Гофман признавался: «В действительности Украина – это дело моих рук, а вовсе не плод сознательной воли русского народа. Я создал Украину для того, чтобы иметь возможность заключить мир хотя бы с частью России». Весной 1918 года, после того, как немцы выбили большевиков из Киева, Михаил Грушевский в интервью сотрудникам издательства «Відродження» тоже разоткровенничался: «В німецьких політичних кругах було здавна бажаннє, щоб Україна відокремилась в самостійну, сильну державу. Вони вважали се корисним для Німеччини…».

Центральной Раде было необходимо восстановить свою власть над Украиной. Помощи же, кроме немцев, дать никто не мог. Делегат от Рады на переговорах в Бресте-Литовском Николай Любинский подписал обращение Центральной Рады к германскому народу с просьбой о военной помощи, в котором было сказано: «У тяжкій боротьбі за наше існування ми шукаємо помочі. Ми глибоко переконані в тім, що люблячий спокій і порядок німецький народ не зостанеться байдужим, коли він дізнається про нашу нужду. Німецьке військо, що стоїть збоку нашого північного ворога, має силу, щоб нам допомогти і своїм втручанням охоронити наші північні межі від дальшого вдирання ворога…». Конечно, немцы могли тогда без всякого мира попросту оккупировать всю Украину. Но с помощью мирного договора и формального признания независимости они хотя бы формально отрывали Украину от России и получали возможность в дальнейшем, согласно своему старому плану, создать из Украины свое вассальное государство. Кроме того, из «союзной» страны легче было выкачивать столь необходимое им продовольствие, чем из оккупированной территории – части враждебной России. А ведь Германия и Австро-Венгрия, которые зимой 1917–1918 годов уже находились на грани полной хозяйственной катастрофы, остро нуждались в украинском продовольствии…

По Брест-Литовскому договору державы центрального блока признавали независимость Украины. В договоре о мире было и два тайных пункта – о предоставлении Украиной немцам миллиона тонн продовольствия и о будущем выделении украинских земель Австро-Венгрии в автономную австрийскую область. В отношении военной помощи вопрос оказался скользким. Украинские делегаты добивались от «партнеров», чтобы в республику были введены только дивизии, сформированные в Австро-Венгрии и Германии из военнопленных украинцев. Но в итоге Украину оккупировали немецкие и автро-венгерские войска. Видимо, немцы посчитали, что так надежнее. Начальник германского Генерального штаба Э. Людендорф вспоминал: «Представителям Четверного союза представилась возможность завязать сепаратные переговоры с Украиной. Они велись на твердой почве и не терялись в области фантастических и отдаленных шагов». Его радость понятна – страны Четверного союза находились в очень тяжелом экономическом положении, особенно Австро-Венгрия. Мирный же договор предполагал получение практически голодавшими Германией и Австро-Венгрией больших объемов продовольствия. Именно дешевые продовольственные товары Украины подразумевались под «твердой почвой» – зерно, скот и прочее сырье в обмен на германскую «крышу» для режима УНР. Украинские делегаты так спешили стать «частью Европы», что быстро согласились на внесение в текст мирного договора пункта с прямым обязательством Украины поставить миллион тонн зерновых до 31 июня 1918 года. Более того, предусматривалось, что если немцы не получат указанных объемов зерна, то они имеют право не выполнять «политические условия соглашения».

Вскоре немцы выбили большевиков из Киева, принеся на своих плечах и Центральную Раду. О выпавших на долю столицы событиях выдающийся русский писатель, киевлянин Михаил Булгаков в рассказе «Киев-город» писал: «Можно сказать одно: по счету киевлян, у них было 18 переворотов. Некоторые из теплушечных мемуаристов насчитали их 12; я точно могу сообщить, что их было 14, причем 10 из них я лично пережил. В Киеве не было только греков. Не попали они в Киев случайно, потому что умное начальство их спешно увело из Одессы».

Журналист газеты «Киевская мысль» С. Сумской в книге «Одиннадцать переворотов («Гражданская война в Киеве)» вспоминал: «Вслед за немцами появились на улице верховые отряды. На лошадях сидели люди точно из малороссийской оперетки: какие-то пестрые шаровары, закрученные усы и длинные болтающиеся оселедцы… Было что-то нездоровое во всем этом гайдамачестве, и оно было бы смешно и безвкусно, как всегда смешна и безвкусна бывает провинциальная оперетка, играющая для сбора «Короля Лира», если бы у персонажей этой оперетки не было настоящих винтовок, настоящей – не театральной – ненависти и злобы, продукта того разложения и опустошения, которые приносит с собой война и гражданская война.

Немцы устраивались, а гайдамаки захватили Михайловский монастырь, где кутили, веселились, судили и казнили. Впервые показался предвестник того страшного истребления еврейского народа, которое потом в течение двух лет сопутствовало всякому украинскому движению и мятежу. Гайдамаки хватали на улицах евреев, уводили их с собой в Михайловский монастырь и там убивали. Газеты пестрели траурными объявлениями, кончавшимися стереотипной фразой: «зверски убит в Михайловском монастыре». В центре города производилась расправа, и жители боялись близко подходить к монастырю. Напротив, в Софийском соборе, служились торжественные молебны об освобождении Киева, а в ворота монастыря таскали за бороды кричавших в смертельном страхе евреев». Далее Сумской пишет, что «в последовавшей затем резне повинны в полной мере и несут за это полную моральную, если не юридическую ответственность, руководители и вожди «украинского освободительного движения».

Впрочем, отношения между представителями Четверного союза и органами УНР были далеко не безоблачными. В апреле 1918 года украинцы отказались заключить с Германией военную конвенцию и угрожали приостановить отправку продовольствия. Поведение украинских социалистов раздражало немцев. Помимо держав Четверного союза, на территории Украины с весны 1918 года стали проводить боевые операции государства Антанты, которых не устраивало превращение республики в германский протекторат.

Во время так называемого «житомирского изгнания» Рада, потерявшая в январе 1918 года почти все свои украинские полки, которые перешли на сторону большевиков, приступила к формированию чисто украинских национальных частей, с исключением из них евреев, «москалей» и представителей других национальностей. Ядром Украинской национальной армии стали два полка, сформированных в Берлине еще в 1916 году из украинцев, содержавшихся в германских лагерях для военнопленных. Эти полки прошли соответствующий инструктаж в отношении «духа самостийности» и «ненависти к Московии». Они получили военную выучку под руководством германских офицеров. Полки одели в опереточные украинские костюмы – синие жупаны. Но, увы, и немецкая выучка оказалась недостаточной. Один из этих полков, Богунский, перешел на сторону Советской власти и бился в 1919 году за Советскую власть на Украине против петлюровцев.

Другим источником формирования «чито украинской» армии стало Вольное казачество. В его униформе также соблюдались традиции «казацкой старины», выглядевшие в XX веке смешным карнавалом: жупаны, серые и синие, старинные кривые сабли, казацкие шапки из «смушек», оселедцы на выбритых головах. Но если в сентябре 1917 года «вольные казаки» были украинской самообороной, защитниками украинских сел от солдатских грабежей и погромов, то уже в январе-феврале 1918 года, после исключения из Вольного казачества представителей неукраинской национальности – русских, евреев и других, – они превратились в зачинщиков еврейских погромов.

Первое, что сделала Центральная Рада по возвращении вслед за немцами в Киев, – это объявила недействительными все законы и распоряжения, вынесенные харьковским правительством. В связи с началом полевых работ, ЦР еще раз подтвердила свой закон о социализации земли и призвала «земельные комитеты», занимавшиеся этим делом, продолжать свою деятельность. Но деятельность эта только вносила полную неразбериху в и без того запутанные вопросы о землепользовании, о правах на урожай; вызывала острое недовольство не только крупных землевладельцев, но и зажиточных крестьян, на землю которых предъявляли права «земельные комитеты».

Не лучше, чем в земельном вопросе, было положение и в остальных областях жизни. Дорошенко по этому вопросу пишет: «Вообще – некуда правду деть – украинский хаос должен быть поразить каждого свежего человека. Чем меньше встречали немцы на своем пути порядка, тем больше росла у них мысль о необходимости, по возможности, самим брать все в свои руки, чтобы обеспечить себе транспорт, снабжение и собственную безопасность».

Языковую политику возрожденной Центральной Рады описал в своем дневнике выдающийся ученый Вернадский: «Сейчас в Полтаве очень тревожное чувство в связи с начинающейся насильственной украинизацией. Через три недели вывески магазинов должны быть по-украински. Новый налог и полное нарушение равенства национальностей. Всюду предписано ввести делопроизводство на украинском языке… Возбуждается ненависть к языку… Вышла газета «Вільний голос» – ярко германофильская и русофобская, очень противная по типу и направлению… Любопытно отношение к украинскому вопросу творческих сил в Полтаве – отрицательное» (12.04.1918 г.). Не правда ли, что-то очень похожее на события наших дней?!

Главой украинского правительства был студент третьего курса Голубович, тот самый «кретинообразный субъект». Как он попал на этот пост – до сих пор «тайна великая есть»… Правительство Рады, вернувшееся в Киев вместе с немецкими войсками, к апрелю подписало все необходимые немцам экономические соглашения. Согласно им, Украина обязывалась поставить 60 млн пудов зерна и продуктов его переработки, 400–500 млн штук яиц, 2750 тыс. пудов мяса крупного рогатого скота, 1,5 млн пудов картофеля, 37,5 млн пудов железной руды. Но, как известно, аппетит приходит во время еды. По мере выполнения договоров на поставку украинского продовольствия и сырья немцы стали планировать новые методы их выкачивания. Были поднят вопросы о доле Украины в государственных долгах Российской империи, о компенсации германским и австро-венгерским подданным убытков и потерь, понесенных во время мировой войны. Еще одним источником получения материальных ценностей стали штрафы и реквизиции, проводимые австро-германскими войсками на свои «текущие нужды». Так, каждому военнослужащему было разрешено отправлять посылки до 12 фунтов весом ежедневно, причем транспортные издержки ложились на украинскую сторону. Главнокомандующий вооруженными силами Германии фельдмаршал Людендорф в своих воспоминаниях писал: «Без Украины голод был неизбежен… На Украине надо было подавить большевизм и создать там такие условия, чтобы иметь возможность извлекать из нее военные выгоды и вывозить хлеб и сырье. Для этого мы должны были углубиться в страну, другого выхода для нас не оставалось».

Уже через две недели после заключения Брест-Литовского мира прусский военный министр фон Штейн писал, что крепкие связи с Германией должны быть использованы для предотвращения создания таможенного союза между Украиной и Центральной Россией. Следует «отрезать Украину от Центра, привязать к Германии ту часть старой России, которая экономически более значительна и важна в деле снабжения Германии сырьевыми материалами». Даже границы дружественной Германии Украины, управляемой номинально Радой, определялись в Берлине. Здесь пришли к выводу, что в это государство-сателлит входят Волынь, Подолье, Херсон, Таврида (за исключением Крыма), Киев, Полтава, Чернигов, Екатеринослав и Харьков.

Австро-Венгрия колебалась, помогать ли Германии в оккупации Украины, поскольку не хотела конфликта с поляками. Только после того, как Рада официально уступила Польше город Хелм, Вена выслала на Украину относительно небольшие воинские части. Главной целью австрийцев была Одесса.

За Украиной при германской помощи должны были быть закреплены следующие территории: «Не только значительная часть черноземного пояса, но и важные железорудные залежи Кривого Рога, угольные месторождения Донецкого бассейна и табачные плантации Кубани». В Киев прибыли фельдмаршал фон Эйхгорн для управления киевской армейской группой и генерал Гренер – для организации упорядоченного железнодорожного сообщения с Германией. Прибыл и посол Мумм фон Шварценштейн, имевший опыт экономических сделок с Востоком. Немцами был создан специальный «экономический отдел», координировавший германское проникновение в хозяйство региона. Под прикрытием военного щита из восемнадцати дивизий Германия начала экономическую эксплуатацию Украины. Банк Макса Варбурга в Гамбурге подготовил план полного привязывания украинского рынка к германскому. Государственный министр Пруссии Гельферих писал в конце февраля 1918 года: «Южная Россия будет для Германии более важным рынком, чем Северная Россия, которая оказалась экономически ослабленной из-за потери производящего зерно региона и в будущем станет относительно маловажной по сравнению с Украиной, как потребитель германских товаров». Согласно Гельфериху и его единомышленникам, следовало изолировать Украину от России посредством контроля над ее жизненными артериями. Украинские железные дороги предполагалось включить в центрально-европейскую сеть дорог и поставить под контроль германских производителей угля и стали. Объектом особого вожделения немцев стал Кривой Рог с его месторождениями железной руды. С Радой были согласованы планы эксплуатации этих природных богатств.

После того, как были изъяты запасы продовольствия в крупных центрах, немцы обнаружили неспособность правительства УНР контролировать ситуацию в сельской местности и обеспечивать поставку необходимых объемов продовольствия. Надлежало решить проблему, сформулированную генералом Гофманом: «Все, что имеет хоть какую-нибудь ценность, отправляется на запад». Поэтому верховное немецкое командование решило поправить дело заменой «социалистического» правительства Рады на более управляемый режим генерала Скоропадского, объявленного «гетманом» Украины. Тем более, что предлог для переворота нашелся быстро. В ночь с 24 на 25 апреля был похищен директор Киевского банка внешней торговли, член финансовой комиссии Центральной рады Абрам Добрый. Именно он занимался вплотную составлением торговых договоров между Украиной и Германий.

Министр земледелия Ковалевский вспоминал позднее: «Я, як і інші члени уряду, нічого не знали про цю подію… Вночі, коли Добрий був арештований, відбулось засідання кабінету міністрів під проводом Голубовича… На цьому засіданні чомусь не було Ткаченка. Десь коло півночі Ткаченко нарешті з’явився, викликав Голубовича до іншої кімнати і щось йому стурбованим голосом оповідав. Після цього ми довідались, що сталася ця подія з Добрим. Був це, розуміється, крок дуже небезпечний в тій напруженій ситуації, яка існувала у відносинах між німецькою і українською владами».

Банкира Доброго похитили из его квартиры. Ему и его жене показали нечто, похожее на ордер, но без подписи и печати, после чего Доброго забрали, впопыхах забыв на столе портфель со служебными документами. Через некоторое время похитители вернулись за портфелем. Но г-жа Добрая успела ознакомиться с его содержимым. Поэтому немецкие спецслужбы утром знали, среди кого искать незваных ночных гостей. Эту операцию, как оказалось, с ведома премьера Голубовича организовали министр внутренних дел Ткаченко и военный министр Жуковский.

Немцы стали вести себя, словно в оккупированной стране. Журналист «Киевской мысли» Сумской в своих мемуарах вспоминал: «Уже стало невозможным не только печатание статей против немцев, но и необходимо было все военные статьи и информации, а также все, что касалось пребывания немцев на Украине, посылать в немецкую цензуру. Немцы печатали и расклеивали на улицах свои приказы, и к этим приказам относились с большим вниманием и уважением, чем к законам Рады. Министры, идя на заседание правительства, прочитывали на улицах приказы, которые совершенно нарушали намеченный ими для сегодняшнего заседания план работы». Так, 26 апреля 1918 года был издан приказ главнокомандующего немецкими войсками в Украине генерал-фельдмаршала Эйхгорна, согласно которому Украина без какого-либо согласования с ЦР объявлялась территорией, находящейся под усиленной охраной, с одновременным введением военно-полевых судов. Немцы теперь могли рассматривать любые уголовные дела и отдавать под суд кого угодно, включая членов ЦР. Особенно могло достаться крестьянам – за любой саботаж в обработке и засеве зерна. Кстати, – Эйгорн издал и приказ, ликвидировавший всю аграрную реформу в Украине. Приказ восстанавливал помещичье землевладение, причем, как указывал Сумской, «в формах самых уродливых и опасных».

Император Вильгельм: «Я согласен на избрание гетмана»

28 апреля 1918 года в зал Киевского педагогического музея, где заседала Центральная Рада, вошел немецкий лейтенант и на русском языке скомандовал: «Именем германского правительства приказываю вам всем поднять руки вверх!» Он зачитал список лиц, подлежащих аресту немецкими «союзниками». Ими оказались Ткаченко (министр внутренних дел), Любинский (министр иностранных дел), Жуковский (военный министр), Гаевский (директор департамента Министерства внутренних дел) и Ковалевский (министр земельных дел).

На следующий день, при содействии оккупационной администрации, к власти пришло более прогермански настроенное правительство во главе с «гетманом» Скоропадским. Как раз в очередной раз собралась Центральная Рада – обсуждать проект конституции Украины и выбирать Грушевского президентом. Но ее время уже закончилось, словно песок в песочных часах. 29 апреля созванный, будто в насмешку, в здании киевского цирка съезд делегатов Союза помещиков и землевладельцев Украины вынес решение о создании гетманской (монархической) власти и провозгласил гетманом Украины генерал-адъютанта Николая II, богатого украинского помещика Павла Петровича Скоропадского. В тот же день были провозглашены законы о временном государственном устройстве Украины, согласно которым в руках гетмана сосредоточивалась исполнительная и законодательная власть. Он стал также главнокомандующим армии и флота, и только контроль над судами был возложен на Генеральный Суд. Было изменено и название страны: вместо УНР она стала называться «Украинское государство». Гетман также ликвидировал местное самоуправление.

Скоропадский был душой заговора, совершенного под защитой германских штыков. Приблизительно за месяц до переворота по инициативе генерала было создано Тайное украинское народное общество, в которое вошли Союз землевладельцев Украины и Украинская демократическая земледельческая партия. Германское командование в лице помощника Эйхгорна, генерала Гренера, поддержало заговор на следующих условиях: признание Скоропадским Брестского мира, роспуск Центральной Рады; выступления против австро-германских войск должны караться немецкими полевыми судами, земельные комитеты должны быть распущены. Должна быть восстановлена земельная собственность и введены платежи с крестьян за полученную землю. Украина оплачивает военную помощь немцев. Как раз накануне «автор» создания государства УНР, генерал Гофман, делает дневниковую запись: «На Украине отношения несколько обостряются. Правительство создает нам трудности, и боюсь, нам придется поискать другое правительство». Генерал Деникин в своих мемуарах приводит текст телеграммы императора Вильгельма фельдмаршалу Эйхгорну: «Передайте генералу Скоропадскому, что я согласен на избрание гетмана, если гетман даст обязательство неуклонно исполнять наши советы».

Гетман в течение двух дней согласовал список своих министров с немцами. Все предприятия, владельцами которых были прежде представители Антанты, становились германской собственностью. Как пишет немецкий историк Ф. Фишер, «Германия сделала целью своей политики то, что прежде было требованием лишь отдельных индивидуумов: оторвать Украину от Великороссии и от любой другой страны с тем, чтобы привязать ее экономическую систему к Германии». Пропаганда националистов для села сделала акцент на том, что теперь Украина тесно связана с Европой. Но пропаганда сразу потеряла всякую притягательность, как только украинские крестьяне осознали, что немцы рассматривают их лишь как источник продовольственного снабжения этой самой Европы. 10 сентября 1918 года был подписан договор с Германией о передаче ей 35 процентов урожая на Украине. Выполнение этого договора должны были обеспечить карательные отряды. Закон от 8 июля «О борьбе с разрухой в сельском хозяйстве» возобновлял своеобразную форму крепостничества: крестьян насильственно принуждали обрабатывать барские земли.

Украинский хлеб должен был спасти Германию, намеренную сокрушить Россию, а затем и Запад. Кайзер Вильгельм поставил задачу создания украинской армии под германским командованием. Солидные землевладельцы типа Скоропадского должны были помочь в этом деле более эффективно, чем потерявшая престиж Рада. Кайзер наметил пути полной интеграции Украины в германскую зону влияния. Но, как говорится, «жадность фраера сгубила». В решающие дни мартовского наступления 1918 года почти миллион солдат, которые могли бы оказаться решающей силой в сражении на Западном фронте, выполнял полицейские функции в Украине. Фактически, во многом из-за оккупации Украины Германия потерпела сокрушительное поражение в Первой мировой войне.

Сразу после гетманского переворота социалисты из Центральной Рады обратились за помощью к немцам, чтобы те помогли им войти в правительство гетмана Скоропадского. Но генерал Гренер их просьбу категорически отверг, сказав, что «надо было думать об этом раньше». А потом не без едкости добавил: «Не можете ли вы мне объяснить, почему вас никто не поддержал ни в феврале, когда вы обратились к нам за помощью, ни во время гетманского переворота?»…

Немецкая оккупационная власть, а с ней и гетманское правительство, поддерживая крупных землевладельцев, начало изъятие у крестьян помещичьей земли, розданной социалистами. В правительственную полицию – «державну варту» – входило немало богатых хлеборобов-помещиков; они мстили и жестоко расправлялись с гражданами, которые во время Рады и Советов нанесли им ущерб. Была развернута политика репрессий, вызвавшая противодействие со стороны крестьян. Они начали вести вооруженную борьбу против немцев и их марионетки – гетмана. Один из деятелей того периода, Н. Могилянский, в своих воспоминаниях «Трагедия Украины» описывает экзекуции карательных отрядов. В ответ крестьяне в свою очередь устраивали акты возмездия помещикам и офицерам. Могилянский писал: «Повстанцы распоряжались с ужасающей жестокостью, напоминающей гайдамаччину. У нас были донесения, что штопорами вытягивали кишки у несчастных жертв народной ненависти и жестокого самосуда разъяренной толпы».

Но если в селах у гетмана были сторонники среди зажиточных крестьян и помещиков, то в городах дело обстояло значительно хуже. Подавляющее большинство городского населения придерживалось пророссийских настроений, а потому было враждебно гетманскому правительству, чуждо пропаганде «самостийности» Украины и проводимой политике украинизации. Горожане, особенно интеллигенция, относились резко отрицательно к насильственному насаждению «мовы» и свое отрицательное отношение переносили на гетманский режим вообще. Сторонников украинизации можно было найти разве что среди деревенской полуинтеллигенции и приверженцев Центральной Рады. Впрочем, последние не могли простить гетману переворота.

Скоропадский также узаконил «автокефалию» украинской церкви. 30 октября (12 ноября) 1918 года министр исповеданий Лотоцкий произнес программную речь, в которой провозгласил цели новой политики по отношению к православной церкви. Главные положения этой речи были следующие: «Основной принцип государственной власти состоит в том, что в самостийной державе должна быть и самостийная Церковь… Автокефалия Украинской Церкви – это не только церковная, но и национальная необходимость. И кто это понимает и всем сердцем принимает интересы украинского народа, тот принимает и автокефалию Украинской Церкви». По сути, первый вариант нынешнего филаретовского раскола!..

Однако вскоре ситуация кардинально изменилась. Произошел военный разгром держав, на которые опирался режим Скоропадского; гетман был вынужден срочно менять ориентиры. 1(14) ноября 1918 года Павел Скоропадский принял «Федеративную Грамоту», провозглашавшую объединение Украины с «будущей небольшевистской Россией». Было создано русофильское правительство С. Н. Гербеля, а все министры-«самостийники» отправлены в отставку. Отставку Лотоцкого архиепископ Евлогий охарактеризовал так: «Пал министр – пала и автокефалия. Будем теперь спокойно заниматься делами».

Интересны и не потеряли актуальности сегодня размышления Могилянского о поведении немцев. С одной стороны, они препятствовали Скоропадскому в создании боеспособной армии, поскольку немцы не потерпели бы другой сколько-нибудь серьезной военной силы на Украине. С другой стороны, они сами помогали формированию офицерских отрядов Южной армии. Немцы постоянно и намеренно путали карты при переговорах Украины с Крымом, чтобы и здесь не было достигнуто какое-либо соглашение. «Разделяй и властвуй» было их лозунгом. Именно немцы потребовали у гетмана Скоропадского освободить арестованного им Петлюру. Скоропадский сознался, что освободил Петлюру, несмотря на доказательства его подрывной деятельности против гетманата, поскольку немцы угрожали освободить его силой…

Очутившись в политической изоляции, гетман попытался найти поддержку среди украинских социалистов. 24 октября 1918 года в состав его правительства вошли четыре социалиста, однако это уже не помогло. Немцы терпели поражения… Социалистические оппозиционные партии начали подготовку восстания против гетмана. Для руководства был создан управляющий орган – Директория, в состав которой вошли Владимир Винниченко, Симон Петлюра, Федор Швец, Андрей Макаренко. Их главной военной силой стали «сечевые стрельцы» под руководством полковника австрийской армии Евгения Коновальца, которые находились в Белой Церкви. Скоро к стрельцам стали присоединяться восставшие крестьяне. Они хорошо запомнили все обиды: и развороченные артиллерийским огнем хаты, и крестьянские спины, исполосованные шомполами гетманских сердюков, и расписки немецких офицеров на клочке бумаги вроде «Выдать русской свинье за купленную у нее свинью 25 марок», и реквизированных лошадей, и отобранный хлеб, и многое другое. Началось наступление на Киев. Немцы, в обмен на беспрепятственный пропуск на родину, объявили о своем нейтралитете. 14 декабря гетман отрекся от власти и передал ее своему правительству, которое, в свою очередь, передало власть Директории. Ночью германское командование, одев гетмана в форму немецкого офицера и забинтовав наглухо ему голову, чтобы не могли узнать, вывезло его в немецком поезде из Киева. 19 декабря войска Директории вошли в Киев. Правда, продержались они еще меньше, чем гетман. Уже через полтора месяца Директории пришлось бежать из столицы.

Шесть недель Директории

Когда Директория со товарищи подняла в Белой Церкви восстание против Скоропадского, сначала с ней были только галичане Коновальца. По воспоминаниям современников, Петлюра начал распускать через своих агентов слухи, что он – сторонник «радянської влади»; скоро к нему начало стекаться революционизированное крестьянство. Именно этим объясняется то обстоятельство, что 50-тысячная крестьянская армия «головного атамана» Петлюры вступила в Киев под красными знаменами, и на этих знаменах красовались большевистские лозунги: «За владу Рад», «За радянську владу» и т. д. Винниченко объяснял это так: «Инициаторы предвидели, что главной силой революционного движения будет сельский и городской пролетариат. И действительно, повстанческая армия пополнялась главным образом пролетарским элементом… Само собой разумеется, что этот элемент не мог удовлетвориться теми неопределенными лозунгами, которые выставлялись Директорией, и «самочинно» начал их расширять, организуя повсюду революционные комитеты, носившие, преимущественно, характер Советской власти».

После вступления Петлюры в Киев через спешно построенную триумфальную арку реальная власть оказалась, по словам Винниченко, «в штабе сечевых стрельцов, с которыми Петлюра совершенно солидаризировался и всякими способами искал у них ласки. Они вводили осадное положение, они ставили цензуру, они запрещали собрания». Единственное, что успели сделать петлюровские вояки, кроме цензуры, вырезания офицеров и еврейских погромов, – это полностью украинизировать все вывески. «Приказ о немедленной украинизации вывесок частным образом мотивировался тем, что галицийские войска, которые Петлюра призвал освобождать Украину, были весьма сконфужены, когда они, овладев, наконец, Киевом, оказались в совершенно русском городе», – писал А. Гольденвейзер. Как вспоминает этот же автор, в свое время бывший членом Центральной Рады, «время владычества Директории, каких-нибудь шесть недель, было временем самого необузданного национализма и русофобства. И вместе с тем, это было время неслыханно-кровавых и жестоких еврейских погромов». Недаром во время вступления в Киев петлюровских войск сказал украинский эсдек Чикаленко: «Они задушат украинскую свободу в еврейской крови…»

Начавшиеся еще 14 декабря убийства офицеров, юнкеров и молодежи, служившей в гетманских отрядах, продолжались все время господства Директории в Киеве. Педагогический музей, в котором в 1917–1918 гг. заседала Центральная Рада, превратили в тюрьму, где были заключены около трех тысяч человек. На улицах Киева каждое утро находили десятки трупов убитых офицеров. Ни одна ночь не проходила без убийств. А в местечках и городах вокруг Киева шли еврейские погромы.

Формально Директория захватила власть на всей Украине, но фактически эта власть была не большей, чем власть Центральной Рады за год до того. Директория сумела поднять огромную вооруженную массу для свержения немецко-гетманского режима, но эта масса очень быстро растаяла. Большая часть крестьян сразу же вернулась в села для реализации своей победы и занялась дележом земли и разгромом еще уцелевших или восстановленных во время гетманства имений, а также местью за шомпола, полученные при гетмане. Другая часть имела очень сильные пробольшевистские настроения и также не желала успокаиваться.

Украинский хаос как нельзя лучше характеризуется положением Екатеринослава (ныне Днепропетровск), о котором генералу Деникину пришла такая сводка: «Город разделен на пять районов. В верхней части укрепились добровольческие дружины; в районе городской думы – еврейская самооборона; далее – кольцом охватывают немцы; добровольцев, самооборону и немцев окружают петлюровцы и, наконец, весь город в кольце большевиков и махновцев».

Свою «преданность демократии» Директория проявила по словам также и тем, что, «сразу была введена беспощадная цензура для прессы, запрещены съезды и собрания, – словом, населению не было позволено даже свободно вздохнуть и почувствовать хотя бы какую-нибудь разницу между гетманщиной и Директорией».

Внешняя политика Директории характеризовалась пресмыкательством перед Антантой и другими странами, которым новая власть предлагала по дешевке «неньку-Украину». Винниченко пишет: «Еще организуя восстание, мы вступили в неофициальные сношения с представителями Антанты и Румынии, и последние горячо нас поддерживали и обещали помочь против гетманщины и немцев».

Уже после того, как в феврале 1919 года ее выгнали из Киева, Директория издала следующую ноту: «Правительство Украинской республики в лице Директории, получив отзыв от Антанты и Соединенных Штатов Северной Америки… счастливо тем, что может вступить в соглашение с представителями Антанты и Соединенных Штатов Северной Америки в деле помощи Украине для отпора натиска русского большевизма, пресечения большевизма на украинской территории, появившегося под влиянием русского большевизма, и общей борьбы с другими державами против большевизма до победы».

Далее Директория объявляла: «Мы вручаем Антанте и Соединенным Штатам защиту нашего законного права на весь флот Черного моря». В ноте было также сказано: «Мы уверены, что наши высокие союзники помогут нам как в техническом отношении, так и в деле укрепления нашей валюты на мировом рынке… Пользуясь случаем, обращаемся к французскому народу и иным народам держав Антанты с призывом помочь нам в деле окончательного освобождения нашей украинской нации и строительства украинской государственности». Непонятно только, почему «украинская народная власть» в «деле строительства украинской государственности» обращалась не к своему народу, а к французскому и другим? Но с тех пор каждая «самостийная» власть предпочитает «вручать законные права» не собственному народу, а представителям других держав… например, государств НАТО!

Деникин в своих воспоминаниях приводит документ, появившийся уже после ухода Винниченко из украинского правительства. Если бы эта просьба «патриотов» была удовлетворена, Украина превратилась бы фактически в колонию Франции! «Директория, признавая сделанные ею ошибки, просит французское командование о помощи в борьбе против большевиков. Директория отдает себя под покровительство Франции и просит представителей Франции взять на себя руководство управлением Украины в областях военной, дипломатической, политической, финансовой, экономической и судебной в течение всего времени, пока будет продолжаться борьба с большевиками».

Однако и в «прозападных» настроениях Директория не была тверда. Исчерпывающую картину настроений и общей обстановки на рубеже 1918—19 годов дает в своей книге «Украина в огне и буре революции» бывший украинский премьер Исаак Мазепа: «В правительстве Директории шла борьба между двумя направлениями: одни стояли за соглашение с Антантой, другие – за союз с Москвой. Винниченко был за мир с Советской Россией, но часто колебался и не знал, как поступить. Глава Правительства, Чеховский, твердо стоял за соглашение с Москвой. Большинство эсеровских лидеров, как Грушевский, Шаповал, Любинский и другие, солидаризировались с Винниченко и Чеховским и склонялись больше к союзу с советской Москвой, чем с Антантой.

Вообще внутренняя ситуация на Украине была неблагоприятна для успешной обороны Украины. Помимо тяжелого положения, в котором находилась армия, среди самих украинских руководящих кругов происходил глубокий процесс разъединения на два лагеря: одного – противобольшевистского и другого, который склонялся к идеологии большевиков. Неудачи Центральной Рады в предыдущий период революции и расширение симпатий к большевикам среди украинских масс – все это на многих повлияло так, что они считали, что нужно и нам, украинцам, стать на позицию советов, чтобы не разойтись со своим народом. Усилению этих настроений весьма содействовали тогдашние события в Австро-Венгрии и Германии, где создавались правительства с социалистами во главе. Было почти общее мнение, что началась мировая социалистическая революция, и потому и на революцию на Украине смотрели, как на «начальную фазу мировой революции».

Заслуживают особого внимания признание Мазепой «расширения симпатий к большевикам украинских масс» и того, что ряд украинских лидеров «склонялся к большевистской идеологии», а также полное умолчание о «борьбе за национальное освобождение» и о «завоевании москалями» Украины. То есть, о вещах, которые сегодня беспрерывно встречаешь если не в ток-шоу, то в книге, если не в книге, то в школьном учебнике, если не в учебнике, то в речи президента. Ибо это – мифы, сложившиеся потом…

«Злука» была. Государство не состоялось

Сегодня много говорят об одном событии, произошедшем во время правления Директории, – о так называемом «Акте злуки». В 2006 году Виктор Ющенко обратился к «своїй нації»: «22 січня є одним з найвеличніших днів української історії. В цей день, 86 років тому, відбулося прийняття Акту злуки Української Народної Республіки та Західноукраїнської Народної Республіки. Розділений кордонами чужих держав, наш народ не тільки вистояв, а й відродився, воз’єднався в єдине ціле… Акт злуки продемонстрував стирання штучних меж, накреслених чужими імперіями, став вагомим кроком до утвердження України на політичній карті Європі».

Что же это была за акция, которая, по словам сегодняшних историков, «навічно закарбувалася в історії України величним національним святом», и почему этой дате придается сегодня такое внимание? Раньше ее или не вспоминали вообще, или – в контексте очень нелестном, а именно, как свидетельство многовековых свар и дрязг украинцев, их неумения договариваться. Хотя из современных учебников истории складывается впечатление, что, кроме УНР и ЗУНР, никаких иных республик в Украине не существоваоло, – в действительности, как известно, все было иначе.

«Акт злуки» был провозглашен на так называемом «Всеукраинском конгрессе трудового народа» 22 января 1919 года. Правда, к этому времени уже почти вся Украина была под властью харьковского советского правительства, а украинские советские части, во главе с Таращанской и Богунской дивизиями, подходили к Киеву. Но несмотря на это Директория провозгласила именно свой конгресс «выразителем воли украинского народа».

Тогда партии не смогли договориться даже о составе президиума конгресса. В результате президиум почти полностью составили делегаты-галичане, а возглавил его галичанин С. Витик. «В напряженной обстановке происходили заседания конгресса в городском театре, битком набитом публикой, в солдатских шинелях и, конечно, при оружии. У многих на поясах бомбы. Публика бурно реагировала на выступления ораторов, начиная от «Слава!» и кончая свистом и матерной руганью… Волны махорочного дыма, шум, угрозы, одобрение… А издали доносится канонада – к Киеву подходят большевики. Генерал Греков сообщает конгрессу, что они уже в Семиполках», – так описывал заседание конгресса один из его участников.

Но все же конгресс вынес решение о слиянии Украинской Народной республики с Западно-Украинской Народной республикой в одно государство – «Соборную Украину», что и было оглашено на Софийской площади, под канонаду из-за Днепра… и при полном равнодушии жителей столицы к этому «историческому акту». К моменту слияния правительства обоих сливающихся государств уже готовились к бегству: киевское – на Запад; западно-украинское – на Восток. Вскоре они и встретились в районе бывшей русско-австрийской границы. Как отдельные правительства с отдельными армиями…

Но провозглашение «Акта злуки» 22 января 1919 года было лишь завершающим аккордом. Главное происходило «под ковром», во время многочисленных переговоров руководства страны с западными представителями.

Несмотря на то, что в знаменитых «14 пунктах Вильсона» Соединенные Штаты провозгласили одной из целей своей европейской политики сохранение многонациональной Австро-Венгерской империи, в октябре 1918 года президент США потребовал признания независимости народов последней. Открылась возможность к провозглашению независимости западноукраинских земель. 18 октября 1918 года во Львове члены Украинской Парламентской репрезентации (украинцы – депутаты имперского парламента, а также галицкого и буковинского сеймов), при участии отцов греко-католической церкви, создали «конституанту українських земель Австро-Угорщини» – Украинскую Национальную Раду из 56 человек, во главе с Евгением Петрушевичем. Большинство, за исключением социал-демократов, выступало за провозглашение западноукраинских земель коронным краем в составе Австро-Венгрии. Именно эту идею Петрушевич предложил 19 октября участникам собрания. Но социал-демократ Николай Ганкевич предложил другой вариант – «злуку» с Надднепрянской Украиной.

Сам договор между ЗУНР и УНР «об имеющем состояться слиянии обеих украинских держав в одну государственную единицу» был подписан 1 декабря 1918 года в Фастове под Киевом. Кстати, в этом документе есть очень примечательный пункт: «Западно-Украинская Народная республика, ввиду созданных историческими обстоятельствами, особыми правовыми институциями, а также культурными и социальными отличиями особенностей жизни на своей территории… получает территориальную автономию, границы которой в момент слияния обеих республик определит особая комиссия, решения которой подлежат ратификации. Тогда же будут установлены и детальные условия слияния обеих держав». То есть, в 1919 году западные украинцы соглашались на создание «соборной Украины» только на условиях своей автономии. В наше время их потомки своих восточноукраинских собратьев лишь за мысли вслух о чем-то подобном объявляли «врагами украинской государственности» и бросали в тюрьмы…

Объединенное лишь на бумаге государство просуществовало недолго. 9 июня 1919 года ЗУНР дала полномочия диктатора Петрушевичу. Но глава Директории Петлюра не признал диктаторских полномочий Петрушевича и создал отдельное министерство по делам ЗУНР, что фактически перечеркнуло право на ее существование, как государственного образования.

Конец ознакомительного фрагмента.