ФОРМИРОВАНИЕ НОВОГО ЦЕРЕМОНИАЛА ПОХОРОН ПРИ ЖИЗНИ ПЕТРА I
Петр I, проводя свою политику «европеизации» России, как он ее понимал, отводил особое внимание выработке новых ритуалов, церемоний, праздников. Он стремился дать своему народу новые ориентиры, новые символы и святыни. В контексте общей реформаторской деятельности Петра сказалось и его особое отношение к похоронам, выразившееся в усиленном интересе правителя к этому вопросу и его участии во всех похоронных мероприятиях родственников, друзей, особенно иностранцев, волею судеб оказавшихся в России. Петр I обязывал своих резидентов, проживающих в иностранных государствах, сообщать ему о наиболее серьезных событиях, там происходивших; за границей и в России он не пропускал ни одного значимого мероприятия. Если это касалось лиц, занимавших особое положение в окружении царя, то он принимал непосредственное участие в организации и проведении ритуальных торжеств, особенное внимание он уделял похоронам сподвижников.
Похороны сподвижников
Один из первых новаторских церемониалов был опробован в 1699 г. при похоронах ближайшего друга и сподвижника царя Ф. Я. Лефорта,[174] организацией и проведением которых занимался непосредственно Петр I. Ф. Я. Лефорт скончался в ночь на 2 марта 1699 г. сорока трех лет от роду после непродолжительной болезни. Сразу после смерти Лефорта боярин Ф. А. Головин послал гонца к царю с печальным известием. Родные начали готовить похороны, но ждали распоряжений государя. Петр прибыл в Москву 8 марта. В связи с тем, что в семье Франца Яковлевича не оказалось денег на его погребение (у его племянника Петра Лефорта даже не нашлось средств на пошив траурного платья), царь взял все расходы на себя.
Торжественный обряд похорон проходил 11 марта 1699 г. Таких почестей, как Лефорт, не удостаивался никто из бояр, тем более иноземцев, но, как говорили современники, высшими почестями для усопшего были царские слезы. Перед выносом царь приказал открыть гроб и в присутствии двора, рыдая, долго лобызал холодное тело. Во время погребальной процессии к реформаторской церкви царь шел в глубоком трауре, с первой ротой Преображенского полка, перед ним несли государственное знамя. Далее следовали Семеновский и Лефортов полки. Перед каждым полком шли музыканты, исполнявшие печальные мелодии. Офицеры были в черных шарфах и лентах. Знамена с долгими черными кистями и барабаны были обиты черным сукном. За полками ехал черный рыцарь с обнаженным мечом острием вниз, за ним вели двух коней в богатом убранстве и одного коня под черной попоной. Затем генерал-майор нес на черной шитой серебром подушке знаки Ф. Лефорта (по другой версии, их несли пять человек) – знамя с золотым в красном поле гербом и с оранжевой длинной перевязью, золотые шпоры, перчатки с золотой бахромой, шпагу, полковой жезл, шлем. Меняясь каждые четверть часа, двадцать восемь полковников в сопровождении пяти протестантских священников несли гроб, обитый черным бархатом с позументом, золотой бахромой и серебряными бляхами с гербом Ф. Лефорта. По другой версии, тело Лефорта везли на одре. За гробом шли сын синдика Женевы Петр Лефорт, послы Австрии, Бранденбурга, Дании, Швеции, пажи, бояре, офицеры в траурных одеждах. Два генерала под руки вели вдову Елизавету Францевну в окружении толпы плачущих женщин.
В реформаторской церкви Немецкой слободы пастор Стумпфиус сказал прочувствованное надгробное слово на текст из книги Экклезиаста. Охарактеризовав Франца Лефорта как «верного раба и служителя» Петра, он закончил свою речь словами: «…Солнце жизни его померкло в самый полдень славы, лучи же царской милости провождают его и до могилы… Доступностию наверху почестей, готовностию к ходатайству, безмерною кротостию и постоянным дружелюбием он привлекал к себе сердца всех людей». Речь так понравилась Петру, что он приказал напечатать ее и позже передал на хранение в Академию наук. Некоторые характеристики, данные пастором, присутствующие восприняли как осуждение покойного за порочные наклонности. Но, скорее всего, священнослужитель воспользовался ситуацией, чтобы призвать паству к необходимости подготовить добродетельной жизнью блаженную кончину. По окончании службы процессия тронулась на Немецкое кладбище. После выноса тела из церкви раздались троекратные залпы сорока орудий, установленных на площади рядом с собором. При переносе тела на кладбище установленный порядок шествия был нарушен: бояре посчитали ниже своего достоинства идти за иностранными послами и опередили их. Петр заметил это и позже в гневе сказал племяннику Лефорта: «Это собаки, а не мои бояре». Когда гроб при пушечной пальбе и беглом оружейном огне опускали в могилу, Петр, рыдая, упал на труп своего друга. Поминки проходили в Лефортовском дворце. Когда царь на короткое время вышел, многие бояре поспешили покинуть церемонию. Вернувшийся Петр встретил их на лестнице и был сильно разгневан. Всем участникам похорон были выданы золотые перстни с вырезанным днем кончины и «изображением смерти». Ходили слухи, что ночью могилу Ф. Лефорта хотели вскрыть грабители, чему помешали жители Немецкой слободы. Вопрос о месте захоронения Ф. Лефорта до сих пор остается открытым.
В этих похоронах были намечены те детали реформирования траурного ритуала, которые отрабатывались на протяжении всего царствования Петра I и нашли свое отражение при его собственном погребении. Так, на похоронах Лефорта впервые были задействованы полки, названные гвардейскими: Семеновский, Преображенский и «личный» Лефортов полк. В дальнейшем гвардейские полки и подразделения, имевшие особую связь с усопшим представителем императорской фамилии, обязательно входили в состав почетного караула, сопровождавшего траурную процессию. Впервые в похоронах Ф. Я. Лефорта зарегистрированы рыцарские мотивы в виде двух рыцарей, их присутствие в дальнейшем станет обязательным. Один рыцарь – в золотых доспехах с ярким плюмажем и поднятым мечом, едущий на лошади, другой – в черных доспехах и черным пучком страусовых перьев на шлеме, следующий пешком с опущенным мечом. Латник в золоченых доспехах символизировал жизнь, светлое начало. Черный рыцарь олицетворял окончание земного пути, смерть. Две противоположности, два древних философских символа: начало и конец, жизнь и смерть, положительное и отрицательное, этот список можно продолжить, воплощались в своеобразных «масках», ставших обязательными участниками траурных мероприятий в императорском доме. Впоследствии эти рыцари будут восприниматься в контексте преемственности власти: черный латник – скорбный рыцарь ушедшего монарха, яркий латник в золоченых доспехах с праздничным плюмажем без траура – рыцарь нового правителя. Последний раз рыцари пройдут за гробом Александра III 7 ноября 1894 г. в день последних торжественных похорон императора России – апофеоза русского самодержавия, получившего свое выражение в государственном церемониале.
При проводах Ф. Я. Лефорта особое внимание было обращено на присутствие лошадей, что нашло свое отражение и в будущем. Лошадь как верный боевой товарищ, как символ воинской доблести, имеющий особое значение в жизни правителя-воителя, стала потом обязательным участником траурной процессии.
В данном случае офицеры, сопровождавшие тело, несли на бархатных подушках знаки воинского достоинства усопшего: золотые шпоры, пистолеты, шпагу, трость и шлем. Впоследствии при императорских похоронах, на церемониале более высокого ранга, были задействованы как государственные инсигнии – знамена, мечи, скипетр, держава, короны, так и знаки личного отличия покойного – кавалерии, т. е. ордена, носимые на специальных бархатных подушках (первое упоминание об их использовании в похоронных церемониях в России относится к ритуалу погребения Ф. Я. Лефорта).
Прохождение в процессии представителей дипломатического корпуса, так же как и свободный доступ лиц женского пола, едва ли не впервые зарегистрирован именно в этой траурной процессии. Абсолютно новым элементом всего траурного действия оказался оружейный салют в отличие от традиционного для России колокольного «печального» звона. Впоследствии и колокольный звон, и салютационная пальба стали звуковым сопровождением похорон представителей правящей фамилии и особо торжественных церемоний императорской России.
Еще одним нововведением, используемым в похоронах Ф. Я. Лефорта, стало прощальное напутственное слово, традиционное в протестантском траурном церемониале, но непривычное для России. Петру I в его желании привить западные культурные ценности своим подданным и внедрить образовательную функцию в русскую православную службу идея не могла не показаться привлекательной. В дальнейшем напутственные слова, а не только ритуальное пение и определенный вид службы, стали обязательным элементом траурного ритуала. Кроме восхваления усопшего монарха напутственное слово выполняло идеологические задачи прославления и укрепления самодержавной власти.
День накануне погребения Ф. Лефорта ознаменовался учреждением первого и самого главного ордена Российской империи – святого апостола Андрея Первозванного.[175] Хотя относительно даты учреждения ордена абсолютной уверенности не имеется, но 10 марта окрашено мистико-символическим звучанием, так как 10 марта, но уже 1725 г., станет днем похорон самого Петра I.
В конце 1699 г. скончался еще один сподвижник молодого царя шотландец католик Патрик Гордон, чьи похороны были не менее пышными, чем похороны Ф. Я. Лефорта. Царь, отдавая должное своему сподвижнику, назначил для его погребения такой же великолепный церемониал, как и тот, с которым хоронили Лефорта. «Солдаты трех гвардейских полков с грустными лицами, при унылых звуках труб и барабанов, имея среди себя царя, занимавшего обычное место в своем полку, проводили гроб генерала; похороны сопровождались выстрелами из двадцати четырех пушек большого размера, так что приходилось сомневаться, было ли это заявление печали или радости. По приказанию царя совершено было священнослужение, и императорский миссионер Иоанн Берула произнес надгробную речь, накануне царевич Алексей Петрович с Натальей, любимой сестрой государя, слушали церковную службу в католическом храме».[176] В присутствии Петра I шотландца похоронили под алтарем первого католического храма в России, возведенного в 1694 г. в Немецкой слободе. Через сто с лишним лет прах Гордона был перенесен на московское Введенское кладбище.
Таким образом, 1699 г. стал отправной точкой для изменения одного из самых консервативных государственных ритуалов – похоронного, когда при погребении Ф. Я. Лефорта и П. Гордона были заложены основы церемониала, который, вполне согласуясь с общим реформированием жизни русского общества, претерпел значительные изменения в петровскую эпоху.
После смерти Лефорта особо близким Петру человеком становится Федор Алексеевич Головин. Его похороны также вылились в событие особой важности, в котором царь принимал личное участие. 24 июня 1706 г. граф Ф. А. Головин неожиданно захворал в Нежине и 30 июля скончался в Глухове. Летняя жара и военные действия помешали отправке тела в Москву.
В январе 1707 г. Петр I напоминал Ф. М. Апраксину и Ф. Ю. Ромодановскому: «К погребению адмирала изволь чинить приготовление, а когда будет все изготовлено, то немедленно о погребении указ к вам будет прислан».[177] Последние наставления были получены Ф. М. Апраксиным в письме от 05.02.1707 г.: «Мингер! Писано о погребении адмирала, и чтоб оное его тело достойному по его чину предать погребению… впрочем, не ожидая нас».
Похороны Ф. А. Головина состоялись 22 февраля 1707 г., через 8 месяцев после смерти. Из гравюры, изготовленной по личному распоряжению царя,[178] видно, что они отличались пышностью и были организованы как театральное действо, вполне в согласии с новыми установками в проведении подобных мероприятий. Процессия была четко разбита на группы. Впереди каждой группы шествовал маршал с жезлом. Во главе процессии на богато украшенной лошади ехал рыцарь в латах с обнаженным мечом, за рыцарем шли патриаршии певчие и монахи с зажженными свечами. Многочисленные ассистенты несли ордена, шпагу, личные вещи адмирала.
В процессии использовались все элементы государственной символики, что говорило о высоком статусе покойного. На древке несли двуглавого орла – герб государства. Так как хоронили военачальника, в процессии особую группу представляли знаменосцы. Участвовал и почетный караул – воинские части. Катафалк, представлявший собой одр, в отличие от русских выносных саней, везла шестерка лошадей в траурных попонах. За гробом шли высшие чины духовенства, «ближние сродники… и князи, и бояре, стольники и дьяки и иные прочие господа». У Симонова монастыря выстроились полки кавалерии и пехоты. С промежутком в одну минуту раздавались пушечные залпы. Ф. А. Головина похоронили в Успенском соборе.
Одним из близких Петру людей был Я. Ф. Долгорукий, похороны которого также привлекли внимание царя в 1720 г. Яков Федорович Долгорукий (Долгоруков) (1659–24.06.1720) – комнатный стольник, ближний боярин, сенатор при Петре I, с 1714 г. – председатель Ревизион-коллегии, скончался в возрасте 64 лет. В юности он получил хорошее образование под руководством польского наставника, и после его кончины дом покойного посетили члены польского посольства, отправленные королем Августом II в Россию для рассмотрения курляндского вопроса. Один из членов посольства оставил свои воспоминания об этом событии.[179] В резиденции покойного две комнаты были затянуты черной тканью. Это одно из первых упоминаний о траурном убранстве залы, где выставлено тело для прощания. Печальные залы – Castrum Doloris[180] – вошли в церемониал похорон первых лиц государства в первой трети XVIII в.[181] Безусловно, в случае с Я. Ф. Долгоруким оформление залы было выполнено достаточно скромно по сравнению с теми пышными барочными декорациями, которые создавались позднее, тем не менее, в связи с появлением существенного временного промежутка между моментом смерти и похоронами, для прощания с телом усопшего возникла необходимость специального устройства помещения, что и было сделано, так как Я. Ф. Долгорукий был похоронен на 11-й день после смерти. Комната явно была особо украшена: представитель польского посольства заметил гербы умершего. Особое внимание уделялось освещению помещения: в люстрах было пятнадцать свеч, в канделябрах, обтянутых черной тканью, стоявших у гроба, – еще восемь. Интересно замечание относительно гроба и одеяния покойного: мемуарист указывает на то, что гроб обит ярко-красным бархатом с золотым позументом, матрац, на котором лежало тело, богато украшен золотом наподобие одеяла, под которым, очевидно, надо понимать покров. Одежду князя составлял саван, у шеи подвязанный лентой. В комнате, где был выставлен гроб с телом, поляки застали художника, снимавшего портрет Я. Долгорукова. Посмертное изображение, впоследствии ставшее обязательным элементом траурного ритуала, для России того времени было новаторством, обусловленным западным влиянием, и в более ранних случаях указаний на писание подобных картин не имеется. В данном случае портрет, украшенный траурными оборками, на высоком «черенке» (поставе) держали у гроба.
В комнате «немало было митрополитов, епископов, архимандритов и разного высшего духовенства»,[182] и посол выразил соболезнование архиерею Стефану (Яворскому). Поляков удивил обычай отдавать икону в монастырь после каждого покойника. Кроме священников дежурство у гроба несли двенадцать офицеров в черных плащах и траурном платье, опоясанном траурными же лентами.
В петровское время для руководства церемониями введены специальные чины – гофмаршалы. В данном случае указаны четыре гофмаршала с траурными жезлами, вводившие приезжавших. Прибывший царь осмотрел тело покойного при свете свечи. После этого покрывало сняли, накрыли гроб крышкой, прибили к бархату жестяной щит с гербом. Полякам накололи на шапки траурные ленты и выдали белые перчатки. Интересно, что специальная одежда, не принятая в России – белые перчатки, была заготовлена заранее для участников церемонии. Тех, кто прибыл в трауре, поблагодарили за проявленный такт.[183]
В данном случае отпевание происходило по традиционному обряду. Необычным для иностранцев показался порядок расстановки духовенства в траурной процессии: от более высоких чинов по нисходящему значению,[184] впрочем, подобный порядок следования был необычным и для России, обычно процессия строилась по принципу старшинства – «младшие впереди», как мы видели на примере других процессий, лица духовного звания выстраивались и в допетровское время по возрастанию значения. Очевидно, в каждом отдельном случае вопрос мог решаться индивидуально, это было некоей закономерностью, но отнюдь не законом, которому надо было слепо следовать.
Многолюдная процессия приблизилась к неукрепленному берегу реки и начала спускаться по лестнице вниз, тут сходни обломились, и человек тридцать упало в воду. В числе упавших были лица высокого ранга, такие, как адмирал Ф. М. Апраксин, вице-канцлер П. П. Шафиров, управляющий Невской флотилией И. С. Потемкин, которого называли адмиралом Невским, много офицеров и даже дам. По счастью, никто не утонул, всех спасли. После этого Петр, оставив супругу Екатерину, отправился в монастырь, духовенство и близкие друзья покойного продолжили свой скорбный путь, а остальные отправились во дворец. Траурная процессия вернулась после похорон. Во время стола, который, надо полагать, носил поминальный характер, согласно русскому обычаю, давали памятные золотые кольца и серебряные ложки. Традиция раздачи мемориальных траурных колец, браслетов и иных сувениров подобного рода сохранялась и в дальнейшем в Российской империи.
Петр I участвовал во всех значимых событиях своего времени, к которым относились и похороны. Он провожал в последний путь практически всех людей, которых знал, и участвовал в составлении церемониалов их похорон. Так как лейб-медики всегда имели особые отношения с членами правящей семьи, естественно, Петр I принимал участие в похоронах лейб-медика Арескина. Роберт Карлович Арескин (1677–1718) – доктор медицины и доктор философии, с 1704 г. – личный врач А. Д. Меншикова, с 1714 г. – лейб-медик, с 1716 г. – архиатер (глава Аптекарской канцелярии) и президент всего медицинского факультета России, а также действительный статский советник, первый директор Кунсткамеры и царской библиотеки, умер в Олонце в 1718 г.
Петр I приказал привезти его тело в столицу и похоронить в Лазаревской усыпальнице Александро-Невского монастыря рядом с могилой царевны Наталии Алексеевны, несмотря на католическое вероисповедание усопшего и отсутствие родственных связей с покойной сестрой царя. Медики в силу обстоятельств своей службы зачастую оказывались одновременно и доверенными лицами правителей, поэтому участие Петра в похоронах врача можно отнести к желанию отдать дань признательности и уважения близкому человеку, можно сказать, сподвижнику.
Великолепные похороны состоялись 4 января 1719 г. по Григорианскому календарю (25 декабря 1718 г. по Юлианскому календарю). Процессия направилась в новый Александро-Невский монастырь, лежавший в то время в семи верстах от Петербурга. По свидетельству Ф.-Х. Вебера, Петр следовал за телом, отслушав прежде в доме покойного надгробное служение и слово реформатского священника на голландском языке, и сам приказал закрыть там гроб, «по изъявлении знаков своей милости к покойному, а также к кавалеру Стерлингу, который по назначению царя занимался исполнением завещания покойного».[185] Тело несли придворные медики и «знатнейшие» хирурги, одетые в черные мантии, до самого моста в Немецкой слободе в сопровождении бесчисленного множества народа, от моста тело поставлено было на сани, на которых его везли до монастыря. Весь путь следования освещали факелы. В монастыре уже от самых ворот до часовни стояли по обеим сторонам солдаты тоже с факелами, не угасаемыми на ветру, и его величество сопровождал гроб, держа в руке, по русскому обычаю, восковую горящую свечу, до самого могильного склепа, сделанного между склепами царевны Натальи и голландского контрадмирала.
Ситуация с похоронами лейб-медика является отражением конкретной политической ситуации в России того времени. В одном месте были собраны могилы людей разного социального статуса, включая представителей царской семьи (царевна Наталья Алексеевна) и разного вероисповедания (православные, протестанты, католики). Сопровождавшие тело лица, среди которых были реформатский и лютеранский священники, получили подарки флером и золотыми кольцами с вырезанными на них именем и днем смерти покойного и угощение богатым пирогом.
Похороны были актом политическим. В данном случае оказалось, что проживавшие в Петербурге якобиты «чванились флером в память Арескина» как большим почетным знаком и отличались тем от «истинных» великобританских подданных, равно как скорбели о надеждах, погребенных ими с Арескиным, что вызвало некоторые интриги среди представителей английской колонии в Санкт-Петербурге.[186]
Могила Р. К. Арескина в Александро-Невской лавре не сохранилась.
Разные похороны
Петр I не упускал случая участвовать в похоронах иностранцев, не только входивших в ближний круг царя, но и просто служивших в России, очевидно, проникаясь духом западноевропейских, в основном, протестантских церемоний. Похороны иностранцев с участием царя проходили даже более пышно, чем похороны соотечественников. Ф.-Х. Вебер сообщал, что в январе 1719 г. в Петербурге скоропостижно умер состоящий на русской службе контр-адмирал англичанин Дж. Паддон, и «погребение тела его совершено было с великим почетом в высоком присутствии Его Царского Величества, всех наличных иностранных министров (дипломатов), в сопровождении множества морских офицеров и других почетных чинов и знаков почести…».[187] Петр I провожал тело его пешком достаточно далеко: от дома покойного до церкви Св. Сампсона, построенной в память дня Полтавской битвы, при которой было отведено кладбище для чужестранцев.
В марте 1719 г. умер 90-летний англичанин Крават, служивший 70 лет переводчиком в России. В связи со своим преклонным возрастом он давно отошел от дел и жил на пенсию, или, как говорили, пользовался жалованными ему деньгами. Несмотря на это, царь Петр и весь двор присутствовали на его погребении.[188]
Любое более или менее яркое событие привлекало живейшее участие Петра I. Царь, любивший все необычное, одно время был одержим идеей вывести породу высокорослых и породу малорослых людей. Поэтому за бракосочетаниями членов правящей семьи часто следовали свадьбы великанов и карликов. Не оставлял Петр своих любимцев и после смерти. В 1724 г. умер любимый карлик царя. Петр приказал устроить ему торжественные похороны,[189] на них, так же как и для его свадьбы в 1710 г., приказал собрать в провинциях сорок карликов и столько же карлиц.
В процессии принимали участие четыре православных священника, облаченные в великолепные ризы, хор из тридцати певчих, за которыми следовали два маршала, предшествуя телу. Гроб, обтянутый черным бархатом, везли на санных дрогах шестернею очень малорослые вороные лошадки, позади на дрогах сидел брат умершего, карлик лет 50, и поддерживал гроб, охватив его руками. Тотчас за телом шли двенадцать пар лилипутов, держась попарно за руки, одетые в черные кафтаны, с длинными, волочившимися по земле мантиями, обшитыми флером. Еще красивее была процессия карлиц: они шли за мужчинами в таком же порядке и по росту размещены были наподобие органных дудок. Для комического контраста по сторонам процессии следовали солдаты-преображенцы самого высокого роста со свечами в руках, а четыре гайдука-гиганта были ассистентами двух маленьких плакальщиц, сопровождавших погребальную колесницу, которую везли восемь крошечных лошадок. Высокорослый царь со всем своим окружением без траурного одеяния заключал шествие,[190] что подчеркивало карнавальный характер действа.
Похороны членов семьи
Похороны членов правящей семьи имели особое значение. Петр I, как уже было отмечено, не всегда участвовал в похоронах своих близких родственников, однако в 1706 г. он провожал в последний путь единственную из своих теток, дожившую до времени его реформ, царевну Татьяну Михайловну (05.01.1636–24.08.1706, погребена 24.08.1706 г.), которая была похоронена в Вознесенском монастыре Московского Кремля. Она пользовалась большим уважением в царской семье, благоволила патриарху Никону, перезахороненному по ее ходатайству в основанной им Новоиерусалимской обители, была крестной матерью царевен Марфы Алексеевны, Марии, Феодосии и Екатерины Иоанновных и царевича Алексея Петровича.
«Чин погребения царевны Татьяны Михайловны» напечатан в «Древней российской вивлиофике» Н. И. Новикова.[191] Царевна и великая княжна Татьяна Михайловна скончалась 24 августа 1706 г. в первом часу ночи, похороны проходили по старой русской традиции.
В тот же день ее тело было положено в Вознесенском монастыре в соборной церкви Вознесения Господня. Из ее хором гроб, покрытый травчатым атласом с золотым шитьем, комнатные стольники вынесли лестницей, которая находилась рядом с хоромами, до площади, а там гроб поставили на приготовленный одр, обитый алым сукном, затем одр и гроб с телом пронесли мимо церкви мученицы Екатерины до Вознесенского монастыря. Перед гробом шли священники и дьяконы с иконами и крестами, представляя группу духовных лиц.
Шествие сопровождали певчие «государынь цариц и царевен», обслуживавшие женскую половину царской семьи, патриаршие певчие и архиерейские дьяки и певчие, по очереди певшие «надгробное пение». Перед гробом несли его кровлю с покровом из муара брусничного цвета с узорами, вышитыми золотыми и серебряными нитями. За гробом шествовал племянник Петр I и другие члены царской семьи по чину: царицы Марфа Матвеевна и Прасковья Федоровна, царевны-племянницы: Мария, София, Наталия Алексеевны и Екатерина Иоанновна, все в «печальном смирном» платье со свечами. Группу царственных родственников окружали бояре, окольничие, думные и ближние люди, одетые по новой моде в черные французские и саксонские кафтаны, «по обе стороны их государского пути». Замыкали шествие комнатные и ближние люди, боярыни и жены приближенных, стольники, стряпчие, московские дворяне, дьяки, жильцы в черном же платье со свечами. Церемония по традиции сопровождалась колокольным звоном, он начался благовестом на Ивановской колокольне с момента выноса тела. Во время принесения тела в монастырь звон производился по древнему обыкновению «тихим возгласием» и в монастыре звонили «по обыкновению». После божественной литургии в монастыре было совершено погребение тела митрополитами с собором. У могилы по приказу Петра I во всю «четыредесятницу переменялись в сутки, дневали и ночевали боярские и окольничие и думных людей жены», т. е. производился традиционный сорокадневный караул, являвшийся обязательным для похорон царственной особы.
Конец ознакомительного фрагмента.