Пехотинец в Сталинграде. Военный дневник командира роты вермахта. 1942–1943. Глава 1. Бои в районе устья реки Царица. От женской тюрьмы ГПУ до берега Волги за три дня. 23–27 сентября 1942 г. (Эдельберт Холль)

Adelbert Holl

Was geschah nach Stalingrad?

© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2016

© Художественное оформление серии, ЗАО «Центрполиграф», 2016

Глава 1. Бои в районе устья реки Царица. От женской тюрьмы ГПУ до берега Волги за три дня. 23–27 сентября 1942 г.

23 сентября

– Лейтенант Холль докладывает о возвращении из отпуска после лечения.

Я стоял перед моим батальонным командиром майором Циммерманом.

– Мой бог! Холль, сами небеса послали мне вас!

Я вопросительно посмотрел на худое, вытянутое лицо майора.

– Да, сейчас я вам расскажу, – продолжал он, – что за последние дни мы потеряли всех командиров рот. Вашего предшественника обер-лейтенанта Менерта; лейтенант Янке из 5-й роты во время атаки в южной части Сталин града потерял правую руку, печальная история. А 8-й ротой пока командует обер-фельдфебель Якобс. Теперь у меня, по крайней мере, будете вы и мой адъютант лейтенант Шулер.

Этот высокий худощавый человек, годившийся по возрасту мне в отцы, сидел, ссутулившись, на деревянном ящике и серьезно смотрел на меня. Пламя свечи отражалось в линзах очков майора.

– Мы со дня на день ждем людей взамен, которых за просили срочно. Наверное, пополнение уже в пути. 8 июля мы снялись с зимних позиций в районе реки Северский Донец у Нырково, чтобы принять участие в летнем наступлении. Атака на позиции, где вас ранили в апреле, с самого начала стоила нам тяжелых потерь. Командир 5-й роты лейтенант Ридель был убит, и его сменил лейтенант Янке. Лейтенант Мадер из 6-й роты был ранен, и на его место был назначен лейтенант Крамер. Мы прошли через Ворошиловград и наступали в основном в юго-восточном направлении, на Кавказ. После переправы через Дон продолжили движение через калмыцкие степи, строго на юго-восток. В низине у Катищева мы столкнулись с ожесточенным сопротивлением. После того как сломили его, поступил приказ сместиться левее и двигаться на северо-восток к Сталинграду. На южной окраине города нам снова пришлось преодолевать упорное сопротивление противника. А теперь застряли здесь в этих уличных боях.

Я внимательно осмотрелся вокруг. Поскольку я не знал города, батальонный посыльный встретил меня ближе к вечеру где-то в южном пригороде. Он проводил меня к этому трехэтажному каменному строению и провел на КП батальона через целый лабиринт подвальных проходов. Сейчас я находился в голом подвальном помещении без окон, пропахшем сыростью и плесенью. Мне сказали, что всего несколько недель назад здесь располагалась женская тюрьма.

– А теперь расскажите, что с вами произошло после ранения в Нырково.

– Это потребует всего нескольких коротких фраз, герр майор. После операции в Бад-Швальбахе, где мне вынули пулю из правого плеча, в госпитале мне предоставили отпуск по случаю женитьбы. Мы поженились 20 июня этого года. Потом мой отпуск закончился, и мне пришлось отправиться в 173-й эрзац-батальон[1] в город Наумбург на реке Зале. Там я встретил нескольких сослуживцев из нашей дивизии, в том числе моего нынешнего командира гауптмана Шольца, бывшего командира моей роты обер-лейтенанта Ферстера, лейтенантов Малетца и Шрибеля из нашего батальона, а также нескольких офицеров из других полков. Лейтенант Малетц предложил мне стать инструктором истребителей танков, но я отклонил это предложение, потому что хотел вернуться на фронт к своим товарищам. Тогда мне дали дополнительный отпуск до получения назначения. 20 августа я снова был в Наумбурге, где получил приказ отправиться в 134-ю пехотную дивизию, развернутую на центральном участке фронта, в районе Орла. Несмотря на то что командование и солдаты встретили меня дружески, я не был удовлетворен. Там не было моих старых товарищей. Здесь в батальоне я знал почти каждого. Я чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег. Тот факт, что меня назначили офицером пехотной охраны к командиру XXXXI танкового корпуса генералу танковых войск Гарпе, ничего не менял. Под предлогом того, что меня все еще беспокоит моя прошлая рана, когда пуля попала в легкое, я попросил генерала Гарпе отправить меня домой, чтобы закончить лечение. Вот приказ об отправке. Путь до родного подразделения занял у меня ровно восемь дней.

Майор проворчал:

– Так все это было просто уловкой?

– Так точно, герр майор.

– Можете больше не беспокоиться об этом. В полку позаботятся о необходимых бумагах.

– Благодарю, герр майор.

– Можете переночевать на КП, а завтра примете свою 7-ю роту. С вами поедет лейтенант Шулер; он отправляется на передний край, чтобы убедиться, все ли там в порядке, Шулер введет вас в курс дела относительно текущей обстановки на фронте. А как обстоят дела дома? Как ваша жена и родители?

– Прекрасно, господин майор. Все счастливы и довольны, особенно тем, что я быстро оправился от ранения. Все баловали меня целые восемь недель отпуска.

– Я очень рад за вас, Холль. Кто знает, как долго вам придется ждать, пока вы снова получите отпуск домой. А вот и лейтенант Шулер.

Я обернулся и увидел хорошо знакомое мне лицо моего друга Йоахима Шулера. Он тоже сразу же узнал меня. Его лицо засияло от радости.

– О, Альберт, это здорово, что ты вернулся. Ты прибыл прямо из дома?

Мы схватили друг друга за руки, посмотрели друг на друга и обнялись.

– Нет, Йохен. Я прибыл прямо из района Орла, с центрального участка фронта. Остальное тебе расскажет командир. Как там, на фронте?

Его глаза сразу же стали серьезными.

– В настоящее время на передовой спокойно, но мы отчаянно нуждаемся в пополнении, так как последние недели выдались тяжелыми для людей и лошадей. После начала наступления у Нырково, после зимнего перерыва, мы понесли значительные потери. Убит Хельмут Ридель, ранен Франц Мадер, лошадь Зигфрида Пёнигка наступила на мину, после чего погибли и лошадь, и он сам. Уже здесь, напротив южной части Сталинграда, был ранен твой предшественник по 7-й роте обер-лейтенант Менерт. Ганс Янке, принявший 5-ю роту после смерти твоего друга Риделя, лишился правой руки. Что касается солдат, то и здесь дела не лучше: многие из старых бойцов убиты или ранены. Самое время для нас получить хоть какое-то пополнение.

Несмотря на приятные чувства от встречи с друзьями, я резко вернулся в грубую действительность. Всего шесть месяцев назад в батальоне наличествовала хорошо отлаженная структура командования: командиром был капитан доктор Циммерман, адъютантом – лейтенант Шулер, компаниефюрером[2] 5-й роты был лейтенант Ридель, 6-й – лейтенант Мадер, 7-й – я, лейтенант Холль, 8-й – лейтенант Вайнгартнер. Сюда же следовало добавить батальонного врача доктора Щепански и начальника тыловой службы оберцальмайстера[3] Кноппа. Мы знали друг друга с самого дня формирования дивизии в сентябре 1939 г., познакомившись на войсковых учениях в Кенигсбрюкке, северо-восточнее Дрездена. Спустя всего три года остались лишь немногие из нас.

– Пойдем, можешь ложиться здесь, а завтра утром я сразу же провожу тебя в твою роту.

– Спасибо, Йохен. Я устал как собака.

Я улегся на шерстяное одеяло, сделал себе «подушку» из своего походного мешка и попытался заснуть. В полусне я слышал, как наш командир говорит по полевому телефону со штабом полка. Снаружи через подвальные перекрытия доносились приглушенные звуки разрывов легких бомб и шум моторов «швейных машинок»[4], – как мы называли русские самолеты Ильюшина. Все это говорило мне, что я снова дома в своем подразделении.

24 сентября

Я проснулся оттого, что кто-то трясет меня за плечо.

– Господин лейтенант, господин майор хочет с вами поговорить.

Я вскочил на ноги. Быстренько пригладил мундир, и вскоре уже стоял перед своим командиром.

– Лейтенант Холль прибыл по вашему приказу!

– Спасибо, Холль. Вы хорошо выспались?

– Яволь, господин майор, настолько хорошо, насколько позволили обстоятельства.

– Что ж, тогда начнем. Посмотрите на обстановку на карте. Нам приказано пробиваться к Волге отсюда, по обеим сторонам Царицы, вот этой речушки, которая протекает здесь и примерно через 1000 метров по прямой впадает в Волгу. Противник оборудовал позиции в развалинах зданий и оказывает нам упорное сопротивление. Отсюда мы будем наступать по прямой. Именно здесь вчера наши саперы продвинулись к южному флангу неприятеля и попытались выкурить его оттуда с помощью огнеметов до наступления темноты. Однако им пришлось отойти с большими потерями. Вашим соседом справа, на другом берегу Царицы, будет 3-й батальон под командованием гауптмана Риттнера. Сосед слева – 14-я танковая дивизия[5].

Разграничительная линия с соседом слева проходит по этой улице, которая практически прямо идет к Волге. Вам будут подчинены остатки 5-й и 6-й рот, а 8-я рота пока останется под командованием обер-фельдфебеля Якобса.

Позавчера мы получили подкрепления из фельдерзатц-батальона[6], в основном восемнадцати- и девятнадцатилетние судетские немцы, не имеющие боевого опыта. Я жду, что вот-вот должны прибыть офицеры. У меня пока нет точного времени начала атаки из штаба полка, но думаю, что это будет 6 часов утра. У вас есть вопросы?

– Нет, господин майор. Я рад, что там будет гауптман Риттнер, и мне, по крайней мере, не придется беспокоиться за свой правый фланг.

– Да, Холль. Здесь, на фронте, Риттнер имеет твердую, как у скалы, репутацию. Именно за успехи, которых добился он со своим батальоном, его представили к Рыцарскому кресту.

– Я очень рад за него. Теперь, ознакомившись с картой, я имею лучшее представление о расположении Сталинграда. Он похож на мой родной город Дуйсбург. Оба лежат на берегах реки, оба имеют протяженность с севера на юг около 30 километров, а с запада на восток – примерно 8–10 километров. Только мой родной город расположен на восточном берегу Рейна, а Сталинград – на западном берегу Волги.

– В самом деле, теперь у вас дела пойдут лучше. Ваш посыльный Марек отведет вас на ротный командный пункт. Берегите себя, и удачи вам.

Я отсалютовал командиру и вышел из помещения. Оберефрейтор Марек уже ожидал меня в прихожей. Я знал его еще с тех времен, как прибыл в свою роту. Он был родом из Верхней Силезии, где у него была небольшая ферма. Этот человек олицетворял собой надежность. Его лицо светилось, и я понимал, что эта радость от моего возвращения была искренней. Я был рад снова видеть давно знакомое мне его лицо надежного солдата.

– Ну что, Марек, старый плут, как дела? – Я протянул ему руку.

– Хорошо, господин лейтенант, мне чертовски повезло!

– Вы уже были в отпуске?

– Нет, господин лейтенант, последний раз это было после Франции.

– Тогда, черт возьми, вот-вот получите его!

– Да, конечно, но я не женат, и мне уже пришлось несколько раз пожертвовать им ради товарищей, у которых есть семьи.

– Ну, когда вся эта суета закончится, придет и ваша очередь. Я прослежу за этим.

Пока мы так переговаривались, Марек вывел меня наружу через лабиринт проходов под бывшей женской тюрьмой. Через улицу от нас, параллельно ей, почти строго с севера на юг вела железнодорожная ветка. Я посмотрел на часы. Было почти 4 часа утра. Мы сменили направление, повернув на восток, и отправились туда, где должна была располагаться Волга. Время от времени до нас доносились звуки пулеметного и ружейного огня. Он слышался где-то слева от нас, со стороны центра города. На фоне медленно светлеющего горизонта четко выделялись развалины каменных зданий, молчаливые и мрачные. Пустующие места перед ними – груды обгоревших балок – все еще продолжали тлеть и дымиться. Примерно через 100 метров Марек завел меня в подвал полусгоревшего кирпичного дома. Наконец-то я прибыл в свою роту, на командный пункт. Он располагался под землей, в подвале, перед которым высились остатки кирпичной стены. Отсюда мы могли наблюдать за противником. Когда я вошел внутрь, различить то, что находилось рядом, можно было лишь при слабом свете лампы Гинденбурга. Вот передо мной вытянулась по стойке смирно человеческая фигура, которая начала докладывать:

– Командный пункт 7-й роты. Фельдфебель Гроссман и три посыльных рады приветствовать ваше возвращение в роту, господин лейтенант.

Я посмотрел в глаза своим верным друзьям в некотором волнении. Небритые лица, черные от сажи, на которых видно напряжение последних недель. Все они были по-настоящему рады снова меня видеть. Слова были излишни: все сказали крепкие рукопожатия.

– Спасибо, Гроссман, вольно. Доброе утро, товарищи.

– Доброе утро, господин лейтенант!

– Марек, вы пока останетесь здесь. Гроссман, проводите меня. Нам приказано атаковать примерно через два часа. Марек, приведите сюда командиров 5, 6 и 9-й рот и проинформируйте их, что приказом командира батальона они поступают в мое подчинение. Вы знаете, где находятся их КП?

– Яволь, господин лейтенант! Здесь, в городе, все сидят друг у друга на головах.

После того как Марек выбрался наружу, фельдфебель Гроссман показал мне на трофейной карте Сталинграда наши позиции. Посмотрев наверх, я скользнул взглядом по улыбающемуся лицу унтер-офицера; на нем был Железный крест 1-го класса. Мои глаза расширились от удивления.

– Боже правый! Павеллек Жушко! Я что, сплю? Вы – унтер-офицер, и на вас Железный крест 1-го класса! Как вы добились этого?

Фельдфебель Гроссман ответил за своего подчиненного:

– Три дня назад Павеллек с помощью легкого миномета вывел из строя батарею ратш-бум[7], за что получил повышение до унтер-офицера и был награжден Железным крестом 1-го класса.

– Фантастика! Жушко, вы должны рассказать мне об этом.

– Ну, господин лейтенант, мы пробивались в южную часть Сталинграда, когда я заметил целую батарею, четыре орудия, которую руками толкали на позиции, как раз на перекресток. Тогда я установил за стеной легкий миномет и вскоре, уже после второго выстрела, добился практически прямого попадания, а потом только и делал, что загонял по ним снаряд за снарядом. 20–30 выстрелов – это как проливной дождь. Точно так же, как делали вы у Канева, на реке Днепр, когда иваны подошли к нам на 40 метров по пшеничному полю, а вы принесли им избавление от мук сверху с помощью легкого миномета. Я ничего не забыл.

Мысленно я снова вернулся в Оберлаузиц и, позже, во Францию, когда я обучал этих грубоватых, но честных парней из Верхней Силезии владению оружием пехоты. Иногда они наверняка проклинали меня про себя, но все же они знали, что я к себе относился не менее строго. Прежде всего я должен был продемонстрировать солдатам, на что они могли рассчитывать. И здесь мне следовало передать им то, чему меня самого обучали мои инструкторы из рейхсвера. Мои учителя в основном сами были выходцами из Силезии и Восточной Пруссии.

– И что случилось потом?

– Ну, весь батальон сделал рывок вперед. Благодаря силам небесным иваны едва сопротивлялись, и мы сумели захватить еще один кусок этого проклятого города.

Я повернулся к фельдфебелю Гроссману. Он оказался в моей 7-й роте после Канева, когда год назад, в августе 1941 г., 1-й батальон был буквально растерзан в клочья и его остатки распределили между 2-м и 3-м батальонами. Он был уроженцем Мекленбурга. Это был высокий, стройный голубоглазый блондин, типичный потомок викингов. Было сразу видно, что на этого человека можно положиться.

Происхождение фельдфебеля выдавал его акцент уроженца севера Германии. Для этого говора характерно отчетливо слышное твердое «с», в то время как для выходцев из Верхней Силезии – раскатистый звук «р».

– Итак, Гроссман, что успело произойти после моего ранения в Нырково 19 апреля? Но только, пожалуйста, в самых общих чертах.

– Вы знаете, что нам приказали взять штурмом бастион 8 июля. Задача была поставлена вашему предшественнику обер-лейтенанту Менерту. Его ранили незадолго до того, как мы вышли на южную окраину Сталинграда. Это произошло десять дней назад. После этого я принял командование ротой. Атака на бастион у Нырково обошлась нам дорого.

Там же был убит и лейтенант Ридель. На всем южном участке фронта царил беспорядок. Для нас это в основном означало, что нужно было идти и идти маршем вперед. Мы едва поспевали за моторизованными подразделениями. Мы двигались в юго-восточном направлении через Ворошиловград и Калач в сторону калмыцких степей, но после этого дивизию развернули на восток, и мы стали продвигаться к Сталинграду с юга. Лейтенант Янке, сменивший лейтенанта Риделя в 5-й роте, потерял правую руку вскоре после того, как мы вышли к окраинам города. Лейтенант Пёнигк наехал на мину у Ворошиловграда и погиб. В роте осталось всего несколько человек от ее прежнего состава. Сейчас, после вашего прибытия, в составе роты 1 офицер, 2 фельдфебеля, 2 унтер-офицера и 39 солдат – всего 44 человека. Фельдфебель Капаль находится поблизости; он командует взводом. Тремя отделениями командуют унтер-офицер Роттер, обер-ефрейтор Диттнер и обер-ефрейтор Ковальски. Унтер-офицер Павелек является командиром роты и одновременно мастером на все руки.

Тут снаружи распахнулась раздвижная дверь. Вошел внутрь и застыл по стойке смирно солдат.

– Обер-фельдфебель Якобс докладывает о прибытии по вашему приказанию.

– Спасибо, мой друг, рад снова вас видеть.

Мы пожали друг другу руки. Только если ты участвовал в жестоком бою, при этом полностью полагаясь на обер-фельдфебеля Якобса и его взвод тяжелых минометов, ты сможешь понять ту короткую волну сердечных чувств, что мы почувствовали при нашей встрече. В меня вселило дополнительную уверенность то, что эти испытанные в боях воины будут участвовать в предстоящей атаке. Гроссман и Якобс. Они напоминали братьев: ведь Якобс тоже был родом с севера Германии.

Теперь я ждал появления моего друга Ули Вайнгартнера, который после ранения лейтенанта Янке принял командование 5-й ротой. Вайнгартнер прибыл к нам из 14-й противотанковой роты.

Еще будучи молодым добровольцем, он застал окончание Первой мировой войны. Это был самый старший из наших товарищей. У него находилось время для всего; он был абсолютно надежным человеком и пользовался повсеместной симпатией. Я тоже успел привязаться к этому человеку, и разница в возрасте, что существовала между нами, ничего не значила. Ули появился всего через несколько минут.

– Доброе утро, господа. – Его лицо озарилось улыбкой, когда он здоровался со мной. – Боже мой, Берт, это замечательно снова встретиться с вами! Я уже слышал о вашем прибытии и был рад, что еще один старик вернулся в батальон.

Мы крепко пожали друг другу руки. Присутствие наших павших товарищей и тех, кто еще был жив, когда меня ранили в апреле, но теперь уже не был с нами, незримо ощущалось в помещении. В этом рукопожатии было что-то печальное, что-то, что давило на нас тяжким грузом.

– Итак, дорогой Ули, позже вы расскажете мне о том, что произошло с вами за прошедшие месяцы. До прибытия лейтенанта Фухса доложите мне, пожалуйста, о том, как сейчас здесь выглядит фронт.

– Да, мой друг, последние дни выдались чертовски тяжелыми и стоили нам очень дорого. Русских застал врасплох удар наших танковых и моторизованных войск, которые создали так называемую блокирующую позицию севернее города, чтобы отразить удары с севера, ожидая частей, которые придут следом, чтобы вступить в город и овладеть им. Так же было и тогда, когда мы пробивались в южную часть Сталинграда из калмыцких степей. Лейтенант Янке успел увидеть город, прежде чем был ранен, и я принял роту. Самый тяжелый бой был у элеватора. Остальные кирпичные и бетонные здания также обороняли вооруженные до зубов иваны. Это для нас абсолютно новый вид боя. Приходится ждать огня из любой дыры или пролома в стене. Эти парни появляются даже из-под земли. Они знают местную систему канализации. Внезапно они появляются из лазов, стреляют в вас сзади, убивают или ранят пару солдат, а потом исчезают, подобно призракам. Ничего невозможно заметить. Все бывает совершенно неожиданно. Мы теперь стали более осторожными и стреляем на любое движение. Нам пришлось заплатить слишком высокую цену кровью!

Я посмотрел на часы. На них было 04.45. Скоро нам должны были сообщить, на какое время назначена атака. В это время пришел и доложил о своем прибытии лейтенант Фухс, который командовал 6-й ротой или, что будет точнее, ее остатками, потому что в плане боевой ценности все мы были лишь славными взводными командирами. Мы представились друг другу, и я позволил лейтенанту доложить о текущих позициях роты, указав их на карте (трофейной карте города Сталинграда). Соответственно я пояснил свое местоположение на левом фланге батальона; соседом слева было правофланговое подразделение 71-й пехотной дивизии, а именно ее разведывательный батальон. Правее меня находились позиции 6-й роты, соседом справа которой было, в свою очередь, подразделение нашего 3-го батальона. Разграничительная линия проходила по реке Царице. 5-я рота находилась в резерве и располагалась за позициями 6-й роты. А 8-я рота с ее 4 тяжелыми минометами и 4 тяжелыми пулеметами была оставлена в тылу обеих рот первого эшелона.

– Господа, нам приказано занять высотное здание, обозначенное здесь на карте. Вы видите, что оно имеет форму буквы U или подковы, и обе стороны этой подковы развернуты в нашу сторону. Вы лучше меня знаете, насколько ожесточенное сопротивление оказывает противник, поскольку еще со вчерашнего дня безуспешно пытаетесь атаковать. Вскоре мы узнаем от посыльного, когда должна начаться атака, получим ли мы поддержку от нашей артиллерии или от 13-й роты с ее гаубицами. Поскольку все вы находитесь неподалеку от своих подразделений, я предлагаю вам подо ждать здесь прибытия посыльного.

Мы попытались разглядеть через дыру в стене поле боя, что лежало перед нами. Уже начинало светать. Дым от тлеющего дерева в разрушенных многоквартирных домах плотной завесой лежал над всем районом. Ветер вновь раздувал огонь то здесь, то там. Целились в небо беспорядочно разбросанные повсюду печные трубы сожженных дотла деревянных домов. Впереди нас, примерно в 300 метрах, можно было различить закопченный силуэт высотного здания. Он еще не был освещен достаточно, чтобы можно было разглядеть детали. Между ним и нами были лишь развалины кирпичных стен, голые печные трубы и тлеющие остатки сгоревших деревянных бревен. Нужно было решить, как мы сможем пересечь этот обширный участок и дойти до многоквартирного дома. Центральная часть здания была основательно разрушена после прямых попаданий бомб, однако по бокам из дома продолжали вести пулеметный огонь, который не прекращался со вчерашнего дня, выдавшегося таким тяжелым для наших солдат, не сумевших продвинуться вперед.

– Якобс, вы должны подавить любой огонь противника по бокам здания прицельным огнем из всех тяжелых пулеметов. Особенно это важно там, где иваны занимают верхние этажи и могут оттуда обстреливать наших людей сверху. Вы должны сровнять с землей цели внизу огнем тяжелых минометов. По возможности мы будем поддерживать связь и визуальный контакт. Герр Фухс, вы возьмете на себя цели перед нашим южным флангом, то есть справа отсюда. Моя рота займется северным, левым крылом. Тем самым мы будем атаковать на узком участке и сможем поддерживать визуальный контакт и даже кое-где общаться командами голосом. У кого-то из вас есть вопросы? Нет? Тогда всем надо ждать сигнала для начала атаки.

Когда уже медленно начинало светать, появился мой старый друг Марек.

– Господин лейтенант, по приказу командира батальона атака должна начаться ровно в 7 часов утра. На первом этапе батальон не может рассчитывать на поддержку огнем тяжелой артиллерии, так как она поддерживает подразделения на других участках.

– Спасибо, Марек, доложите господину майору, что мы атакуем, как приказано. При этом сообщите, что мы просим как можно скорее обеспечить нам артиллерийскую поддержку.

– Яволь, господин лейтенант! – Марек отдал честь, развернулся кругом и полез наружу.

– Теперь, господа, вы все слышали, что у нас не будет поддержки артиллерии. Надеюсь, удача будет с нами, и я желаю ее всем вам. Давайте сверим время: на моих часах сейчас 05.25. Господин Фухс, обе наши роты пойдут вперед в 6 часов. Мы будем двигаться так тихо, как только сможем, чтобы пройти через участок перед нами, не потревожив противника. Как нам быть далее, покажет обстановка. Ули, вы со своей ротой останетесь здесь. Держите связь со мной и ждите дальнейших указаний.

Рукопожатия с товарищами, и вот я снова остался один со своими компаниетрупп[8] и фельдфебелем Гроссманом.

– Гроссман, вы останетесь на левом фланге роты, когда мы пойдем вдоль улицы. На этой карте видно, что улица проходит слева от цели нашей атаки. И еще: скажите солдатам, чтобы они соблюдали осторожность. Из-за того, что нас теперь осталось так мало, любые потери будут для нас болезненны вдвойне.

– Слушаюсь, господин лейтенант, нам повезло, что три дня назад мы успели получить двадцать человек пополнения из резервного батальона. Там восемнадцати- и девятнадцатилетние судетские немцы. Никакого боевого опыта, только начальная подготовка. Они даже никогда не метали настоящие ручные гранаты. Я уже распределил их среди остатков роты и передал в руки нашим старым испытанным парням.

– Это значит, что почти каждый второй из нас – новичок, не имеющий боевого опыта! Что ж, тогда порадуемся хоть этому!

– Скоро он у них появится, господин лейтенант. В общем, они производят хорошее впечатление.

– Я верю вам, Гроссман, но без боевого опыта и попасть в такую сложную обстановку – это будет несколько сложно для этих парней. Нам нужно быть особенно внимательными к ним, чтобы они не попали в мясорубку. Ладно, уже почти время выдвигаться. Но как я сказал, вы остаетесь на левой стороне улицы и пойдете так, чтобы я знал, где вы находитесь, и всегда мог бы с вами связаться. Берегите себя!

– Спасибо, господин лейтенант!

Оставалось уже всего 15 минут до того, как мои товарищи двинутся вперед. Со мной остались унтер-офицер Павеллек, обер-ефрейтор Неметц и обер-ефрейтор Вильман. Я сам обучал этих людей после окончания Французской кампании, когда дивизию на шесть месяцев разместили в Оберлаузице близ Циттау. Не было такого вида легкого пехотного вооружения, которым они не овладели бы, и никогда не было случая, чтобы кто-то из них не справился с задачей посыльного. Год на фронте сплотил нас, и каждый из нас знал, насколько мы зависим друг от друга.

– Жушко!

– Господин лейтенант?

– У вас все еще при себе ваше особое оружие?

– Яволь, герр лейтенант! Оно находится в обозе, и нам придется подождать, пока его доставят сюда.

– Хорошо. Подумайте об этом, когда сегодня вечером подойдет гауптфельдфебель[9] Михель с полевой кухней. Кстати, как он сейчас?

– Нормально, господин лейтенант! На него, как и прежде, всегда можно положиться. Там, где другие не могут найти свои роты, Михель обязательно дойдет.

Я чувствовал бы себя спокойнее, если бы мой арсенал был при мне. К «особому оружию» относились заряды взрывчатки, полученные из ручных гранат, русский автомат, русское противотанковое ружье и боеприпасы к ним. После первых же боев в России мы поняли, что русские автоматы и противотанковые ружья были более надежными, чем наши. Наши были хороши, но капризничали при загрязнении. Уже давно я возил с собой боеприпасы, которые можно было использовать с трофейным оружием, – просто на всякий случай. И несколько раз в прошлом мне приходилось пускать их в ход, и это приносило пользу.

За две минуты до назначенного времени атаки я посмотрел в небо. На всем его просторе вдаль и вширь не было ни облачка, если не считать дыма пожаров вокруг нас. На востоке горизонт становился все ярче. С каждой минутой силуэты домов перед нами, точнее, развалин домов, становились все более различимыми. Объект нашей атаки также явственно выделялся на фоне окружающих его зданий. Справа и слева от нас время от времени раздавались пулеметные очереди или ружейный огонь. Слышались залпы нескольких орудий противника с восточного берега Волги; эти снаряды разорвались на некотором удалении от нас. День обещал быть жарким. Мои часы показывали, что наши солдаты должны были уже начать движение. Противник пока не должен был ничего обнаружить, так как в нашу сторону не раздавалось ни выстрела. Хорошо бы подойти к высотному зданию незамеченными. Теперь мое внимание было полностью приковано к тому, что происходило впереди. Унтер-офицер Павеллек и оба посыльных сидели молча: они тоже полностью сосредоточились на том, что происходит перед нами. Вдруг на нашем участке застучал русский пулемет. Сразу же за пулеметными очередями послышались винтовочные выстрелы. На этом участке разгорался бой.

В этот же момент открыли огонь тяжелые пулеметы 8-й роты. Пули с жужжанием отскакивали рикошетом от встреченных препятствий на местности. Неожиданно наступил яркий день. В свой бинокль я мог полностью различить назначенную нам цель. Это было шестиэтажное здание из красного кирпича шириной около 80 метров. По обоим бокам от главного здания отходили пристройки еще примерно по 20 метров в ширину. Своей структурой здание напоминало перевернутую прямоугольную латинскую букву U. Центральную часть разбомбили самолеты нашей авиации и артиллерия. Сквозь оконные проемы внутри можно было рассмотреть огромные кучи строительного мусора. В этой части здания я не сумел обнаружить противника. Однако обороняющиеся вели огонь из обоих боковых пристроек. Иваны обнаружились на верхних этажах. Отсюда они могли держать под контролем все окрестности. Наша атака была остановлена примерно в 150 метрах от цели. Отделения заняли укрытия и вели огонь самостоятельно. На моем КП появились посыльные от лейтенанта Фухса и фельдфебеля Гроссмана, которые доложили мне то, что я и так уже знал сам. Я передал приказ всем залечь и ожидать дальнейших указаний.

– Вильман!

– Господин лейтенант?

– Доложите в батальон: атака началась в 6 часов утра. Мы продвинулись примерно на 150 метров и были вынуждены залечь под огнем обороняющихся. Противник контролирует поле боя и ведет пулеметный огонь сверху с господствующих позиций. Мы не можем продолжить движение без поддержки огнем тяжелой артиллерии. Срочно требуется поддержка! Вы записали?

– Так точно, господин лейтенант!

Я знаком отпустил его, и Вильман выбрался наружу. Теперь солнце в небе было видно полностью. Становилось теплее. Я отослал обер-ефрейтора Неметца за лейтенантом Вайнгартнером и обер-фельдфебелем Якобсом. Вскоре оба они уже были у меня. Было уже девять часов утра. Всегда забываешь о времени, когда все твое существо находится в состоянии тревоги и озабоченности, когда от тебя требуется находиться в таком состоянии ума, что позволяет находить нужное решение с молниеносной скоростью. Я обсудил обстановку с обоими товарищами. Слава богу, по поступившим докладам, мы пока не понесли потерь.

– Ули, вам все ясно?

– Так точно, Берт!

– Якобс, в текущей обстановке дальности ваших тяжелых минометов не хватит, чтобы достичь иванов, расположившихся в боковых пристройках здания. Но можно попытаться уничтожить их гнезда огнем тяжелых пулеметов.

– Господин лейтенант, мы уже сумели точно установить расположение русских пулеметных гнезд, но эти парни очень шустрые. Они меняют позиции, стреляют очередями с нерегулярными временными интервалами, ведут огонь то оттуда, то отсюда, затем вовсе прекращают его. Моим людям приходится проявлять чудеса изобретательности.

– Да, я тоже заметил это и уже доложил об этом в батальон. Более того, я запросил о срочной поддержке огнем тяжелой артиллерии. При нашей относительно низкой боевой ценности нам следует избегать любых бесполезных потерь. Я оцениваю положение таким образом, что нам не удастся пробиться вперед до тех пор, пока не будут зачищены все эти очаги сопротивления. Кроме того, сосед слева от нас не проявляет никакой заметной активности. Его участок также находится под пулеметным и ружейным огнем из левого крыла того здания. Судя по звукам боя, они находятся сейчас где-то левее и сзади нас. Якобс, возвращайтесь в свою роту и продолжайте подавлять противника огнем тяжелых пулеметов. Ули, вы останетесь здесь с унтер-офицером Павеллеком и дождетесь меня. Неметц, вы пойдете со мной. Я хочу навестить наших соседей слева и узнать, какова сейчас обстановка.

– Хорошо, Берт. Желаю благополучного возвращения.

Я отправился в тыл, используя все имеющиеся на местности укрытия. Скачками и перебежками от одних развалин к другим. Я старался, чтобы меня не заметили или, по крайней мере, чтобы враги видели меня лишь мельком. Примерно через 100 метров быстрого бега мы перебежали через улицу, служившую разграничительной линией между нами и соседями слева. Мне пришлось несколько раз спрашивать, где находится командный пост соседнего подразделения, прежде чем я до него наконец добрался. Все это время солнце нещадно грело мне шкуру, так что я обливался потом. Я представился командиру 171-го разведывательного батальона и доложил ему, что являюсь его соседом справа.

– Лейтенант Холль, исполняющий обязанности командира 7-й роты 276-го пехотного полка.

– Фон Винтер.

– Господин оберст-лейтенант (подполковник), я хотел бы узнать, как далеко вперед вам удалось продвинуться. Мы должны были захватить высотное здание, верхнюю часть которого вы можете отсюда наблюдать. Наша атака застопорилась в 150 метрах, и сейчас мы периодически попадаем под пулеметный и ружейный огонь с верхних этажей главного здания и с обеих боковых пристроек. Мы не можем ни продолжить атаку, ни отойти назад без риска понести тяжелые потери. Я запросил в своем батальоне поддержку огнем тяжелых орудий, но до сих пор не имею оттуда никаких новостей. Ваши люди залегли за нами. Я хотел бы знать, почему ваши подразделения застряли сзади.

Холеный, с приятной внешностью подполковник, адъютант которого выглядел таким же ухоженным, спросил меня несколько высокомерно:

– Да, мой добрый друг, нам не удалось продвинуться вперед настолько, насколько мы планировали. И мы тоже ждем поддержки огнем тяжелой артиллерии. К счастью, к полудню мы получим в свое распоряжение два штурмовых орудия, которые сможем здесь использовать. До тех пор, пока они не подойдут, я вряд ли смогу продолжить наступление, так как моим солдатам на правом фланге приходится лежать головами в грязи из-за этого чертова пулеметного огня, который ведется на вашем участке атаки.

– Когда господин оберст-лейтенант ожидает прибытия штурмовых орудий?

– Через час или через два.

– То есть между 14.00 и 15.00.

– Точно, мой друг. В это время вы можете снова прибыть сюда.

– Если обстановка не изменится до этого времени, я обязательно вернусь.

Я отсалютовал и отправился со своим посыльным назад. Инстинктивно мы старались использовать любое укрытие, как только слышали звук разрыва тяжелого снаряда или приближающийся звук артиллерийского залпа подсказывал нам, что разрывы произойдут где-то неподалеку. Когда я посмотрел на себя, всего перемазанного грязью и насквозь вспотевшего, то понял, почему те господа, представители других родов войск, вели себя со мной так напыщенно. Они не оскорбляли нас напрямую, а мы не обижались на них. Ведь мы были пехотой, «попрыгунчиками по любому бездорожью», как некоторые насмешливо называли нас. Пехота покрывает расстояние в тысячи километров на своих ногах по этой почти бесконечной земле; она обязана вгрызаться в эту землю, чтобы удержать ее за собой. Пехота не может быстро сняться с места и мчаться на транспорте к следующей позиции, как того требует тактическая обстановка. Все марши в наших частях, где грузы перевозят лошади, совершаются в пешем порядке. В любом случае такое отношение к нам не задевало меня.

Я вернулся к себе на КП и проинформировал своего друга Ули Вайнгартнера о ситуации, сложившейся у наших соседей слева. Оберефрейтор Вильман, возвратившись с батальонного КП, доложил, что майор доктор Циммерман запросил огонь тяжелой артиллерии на нашем участке. Развернутый на другом берегу реки Царицы 3-й батальон гауптмана Риттнера также попал под огонь с южного крыла здания и тоже не сумел продвинуться вперед. Унтер-офицер Павеллек вручил мне кусок хлеба и кружку с холодным кофе. Я быстро проглотил и то и другое. У меня из головы не выходили штурмовые орудия.

Только при поддержке их огня мы могли бы атаковать и захватить высотное здание. Но у нас их не было! А предоставит ли этот оберст-лейтенант Винтер эти орудия в наше распоряжение? Несмотря ни на что, я собирался через час снова встретиться с ним. Появился обер-фельдфебель Якобс, который хотел знать, что происходит у нас на левом фланге. Лейтенант Фухс и фельдфебель Гроссман со своими солдатами так и застряли прямо перед нами. И только удар штурмовых орудий или наступление темноты могли спасти наших товарищей на переднем крае из сложного положения, в котором они оказались. Солнце немилосердно палило над городом. Воздух дрожал от жары, повсюду проникал сладковатый запах разложения. В нашем секторе все казалось мертвым. Отсюда, из тыла, я мог невооруженным взглядом разглядеть нескольких своих солдат. Они пытались подыскать подходящее место для укрытия. Лишь редкие движения показывали, что они еще живы. Я отчетливо чувствовал повисшее повсюду напряжение.

Тут на моем КП появился адъютант нашего командира батальона лейтенант Шулер с посыльным обер-ефрейтором Мареком.

– Ну, Берт, как, на твой взгляд, выглядит обстановка на передовой? Командир приказал мне лично оценить ее на месте.

– Знаешь, Йохен, со времени моего последнего доклада в батальон ничего не изменилось. Наши солдаты застряли в мышеловке. К счастью, на этот момент у меня только один легкораненый. Без поддержки тяжелого оружия мы не сможем никуда продвинуться сегодня, по крайней мере до наступления темноты. А сможем ли мы наступать ночью, будет видно.

– Должен передать тебе от командира, что, по его мнению, вряд ли сегодня мы можем рассчитывать на артиллерийскую поддержку. Дивизия сосредоточила огонь всех имеющихся орудий на правом фланге, даже наша 13-я рота должна участвовать в выполнении этой задачи. Они решили прорваться там к Волге любой ценой и разгромить противника. Даже отсюда можно слышать звук боя, который там сейчас идет.

Разумеется, я слышал, что самые громкие звуки боя доносятся справа. Казалось, обе противоборствующих стороны собрали сюда отовсюду все имеющиеся у них орудия. Кроме того, бои возобновились чуть дальше от нас налево, в районе центра города. Однако грохот артиллерии слышался оттуда глуше, чем тот «концерт», что давали поблизости от нашего сектора. В «концерте» участвовал оркестр в составе пары чертовых вражеских пулеметов, автоматы и несколько винтовок. Они стреляли не особенно громко, поэтому, когда попадали в цель, это попадание можно было услышать. В такой ситуации солдаты на передовой могли видеть и слышать противника, что залег напротив. Разглядывая поле боя в бинокль, лейтенант Шулер повернулся и доверительно сказал мне:

– Берт, я беспокоюсь за командира: он весь пожелтел, на него просто жалко смотреть. Мне кажется, у него разлилась желчь.

– Черт возьми, только этого сейчас не хватало: потерять папашу Циммермана! Надеюсь, его дела не так плохи. Вечером, когда смогу, я подойду к вам на КП. Нужно доложить майору, что я побывал у наших соседей слева, в 171-м разведывательном батальоне. Туда должны подойти два штурмовых орудия. Я выясню, смогут ли они помочь и нам. Пока, Йохен, береги себя.

По моей команде вскочил и подошел ко мне обер-ефрейтор Неметц. Теперь путь к нашим соседям слева больше не был чем-то неизведанным.

Пробираясь по широкой асфальтовой улице, которая была назначена нам в качестве разграничительной линии, я слышал глухой грохот двух моторов и лязг гусениц по твердой поверхности. Обрадовавшись, мы оба поспешили на эти звуки, которые ласкали нам слух, подобно музыке. Это были наши товарищи! Два штурмовых орудия, осторожно прикрывая друг друга, с грохотом катились в нашу сторону.

Я стал размахивать руками, привлекая внимание экипажей. Первая машина, стальной колосс, остановилась. Из командирского люка показалась голова. Я увидел прядь белокурых волос и два пронзительных глаза, которые вопросительно смотрели в мою сторону.

– Исполняющий обязанности командира 7-й роты 276-го пехотного полка лейтенант Холль.

– Лейтенант Хемпель.

– Герр Хемпель, вы должны нам помочь! Не могли бы вы на минутку спуститься ко мне?

Белокурый лейтенант в два прыжка оказался рядом со мной. Он был примерно на полголовы выше меня ростом.

– Где это стреляют?

– Вот уже восемь часов, как нас зажали здесь. Мы не можем прорваться вперед. Вон из того высотного здания, верхняя часть которого видна отсюда через проем, русские контролируют своими пулеметами все вокруг. Вас вызвали облегчить положение 171-го разведывательного батальона?

– Да, это так. Я должен явиться к оберст-лейтенанту Винтеру, и я как раз ищу его КП.

– Господин Хемпель, вам не придется этого делать, если вы последуете за мной с обоими своими орудиями и поможете нам взять это проклятое высотное здание и уничтожить там противника. Когда с этим кошмаром будет покончено, вы, конечно, можете затем проследовать в 171-й разведывательный батальон, но я уверяю вас, что больше сегодня от вас ничего не потребуется.

Похоже, что лейтенанта Хемпеля убедили мои слова.

– Хорошо, господин Холль, мы вам поможем. Что вы предлагаете?

– Если вы поедете за мной до следующего пересечения улиц, мы должны будем затем повернуть налево по этой асфальтированной улице. Потом примерно в 400 метрах впереди по правую сторону улицы будет высотное здание. Я и трое моих солдат будем двигаться за вашим орудием, еще четверо солдат пойдут за второй машиной. Прижмите противника в левом крыле огнем вашей пушки и стреляйте во все, что сможете там обнаружить, и пусть второе орудие делает то же самое на правом крыле. Все произойдет так стремительно, что противник не поймет, кто стреляет по нему. Если же произойдет непредвиденное, мы прикроем вас с тыла.

– Яволь, здесь все для нас ясно. Когда вы выдвинетесь, я сразу же отправлюсь к следующему перекрестку. А пока отдам указания экипажу второй машины.

– Неметц, вы слышали наш план. Срочно возвращайтесь на наш КП. Павеллек, Вильман и вы пойдете за первым орудием. Я тоже пойду с вами. Обер-фельдфебель Якобс и трое солдат его подразделения пойдут за второй машиной. Передайте обер-фельдфебелю Якобсу, что мы будем штурмовать левое крыло здания, а он пусть возьмет на себя правое крыло. Вам все понятно?

Когда он уже направился прочь, я услышал:

– Яволь, герр лейтенант!

– Господин Хемпель, потребуется 15–20 минут на то, чтобы посыльный добрался до моих солдат и они незаметно пробрались на улицу для встречи с вами. Я постараюсь подобраться как можно ближе к перекрестку и сделать это незаметно для тех, кто засел в высотном здании. Медленно двигайтесь за мной и остановитесь по моему сигналу. Когда я несколько раз подниму вверх сжатый кулак, это будет означать команду двигаться вперед без остановок прямо к цели.

– Все понятно, герр Холль. Удачи!

Я осторожно прокладывал себе путь вперед, пользуясь для укрытия каждой складкой местности. Если это возможно, иваны не должны ничего заметить. Оба штурмовых орудия медленно катились за мной. Подойдя к перекрестку, я подал заранее оговоренный сигнал остановиться. Глядя в бинокль, я видел, как по улице, прикрываясь, медленно и осторожно крались унтер-офицер Павеллек и обер-ефрейтор Вильман. Теперь, когда я прошел мимо них за первым штурмовым орудием, им будет легко поддерживать со мной связь. Я видел и обер-фельдфебеля Якобса, который был уже на месте с тремя солдатами. Его привел посыльный Неметц. Они присоединились к Павеллеку и ждали, пока появимся мы. Я снова осмотрелся на этой широкой и прямой асфальтированной улице. По правой стороне стояло несколько деревянных столбов с бессильно повисшими с них электрическими проводами. Часть проводов была сорвана и лежала на асфальте улицы. Часть же проводов все еще была подсоединена к столбам. Нам следовало быть осторожными, чтобы они не стали помехой нашему продвижению. Я сжал кулак правой руки и несколько раз ткнул им перед собой. Оба штурмовых орудия медленно покатились вперед. Их командиры уже закрыли свои люки. Когда орудие лейтенанта Хемпеля выкатилось на середину перекрестка, оно развернулось к югу, и я, склонившись, побежал за ним. Я рысью бежал за машиной, так, чтобы иметь возможность прикрываться от огня русских и подавать сигналы своим солдатам, когда мы поравняемся с ними. Вдруг мощный звук орудийного выстрела заставил меня упасть на колени. Это лейтенант Хемпель разглядел цель и сделал первый выстрел. Вскоре последовал второй. Это открыло огонь по своей цели, по правому крылу высотки, второе штурмовое орудие. Поборов ошеломление после первых выстрелов, я постепенно стал привыкать к оглушающему огню обоих орудий. Никогда прежде мне не доводилось находиться так близко к ним. Но они принесли моим товарищам так необходимую им помощь. Мы прошли мимо Якобса, Павеллека и их солдат. Выполняя мой приказ, переданный через Неметца, они присоединились к нам. Теперь за каждой машиной бежало по четыре пехотинца. Я прокричал, обращаясь к Неметцу:

– Неметц, бегите к лейтенанту Вайнгартнеру! Когда мы подойдем к зданию, он должен пойти вперед на всем нашем участке, чтобы нанести скоординированный удар одновременно с нами. Оставайтесь с ним, пока не дойдете до высотного здания.

– Яволь, господин лейтенант! Понял!

Все происходило с молниеносной скоростью. Мы двумя группами бежали за машинами. Сюрприз для противника был полным. Он прекратил вести оборонительный огонь из здания, который целый день сегодня создавал для нас такие трудности. Мы подошли к зданию, и теперь нам нужно было держаться связного провода, который спиралью разлетался под гусеницами машин. До выхода в левое крыло оставалось еще около 30 метров; вход в правое крыло лежал еще дальше примерно в 100 метрах.

– Якобс, мы собираемся сделать общий рывок. Я беру левое крыло, а вы возьмете на себя правое. Понятно?

– Все ясно!

Штурмовое орудие остановилось в готовности вести обстрел своим орудием по обоим флангам здания.

– Гранаты к бою! Все ясно? Пошли!

Мы так быстро, как только могли, бросились вперед. На бегу я заметил, что все наши солдаты поднялись и бросились в направлении жилого здания. Мы были уже около входа. Наверху ничего не было слышно. В подвал вела деревянная лестница. Оттуда, снизу, слышался шум.

– Павеллек, вы с Вильманом будете прикрывать меня огнем сверху. Я посмотрю, что там происходит.

Приготовив гранату, я несколькими прыжками скатился вниз по лестнице. Открытая дверь в подвал почти не давала света. Сначала я заставил себя привыкнуть к слабому освещению у подвального помещения. Через полуоткрытую дверь пробивался слабый свет. Я пинком распахнул дверь и застыл в дверном проеме в готовности бросить гранату и открыть огонь из своего автомата. Помещение оказалось заполненным людьми. Женщины держали на руках детей. Старики, пожилые женщины, мальчики и девочки внимательно смотрели на меня. Многие плакали или что-то кричали от испуга.

Я крикнул им как мог громко:

– Успокойтесь!

Шум внезапно стих, все глаза, полные страха, смотрели в мою сторону.

– Кто-нибудь говорит или понимает по-немецки?

Короткий шепот, а потом через толпу проложил себе дорогу какой-то старик, который обратился ко мне:

– Я немного понимаю.

– Тогда скажите всем этим людям, что им нечего бояться. Мы не воюем с женщинами, стариками и детьми[10].

Тот перевел общий смысл на русский язык.

Я продолжал:

– Все скрывающиеся в этом помещении солдаты должны выйти вперед по одному и сдать свое оружие. С вами ничего не случится! Остальные могут оставаться в этом подвале и ждать дальнейших указаний!

После того как старик перевел мои слова, от дальнего угла отделились семеро солдат. Их отправили наверх, где разоружили. В это время ко мне вниз спустился и унтер-офицер Павеллек. Уроженец Силезии, он говорил по-польски и мог донести до этих людей то, что я хотел им сказать. Я почувствовал, как эти несчастные создания испытали явное облегчение, когда поняли, что мы, немецкие солдаты, не ведем себя так, как это описывала их пропаганда[11]. Павеллек распорядился, чтобы старик поддерживал в помещении спокойствие и порядок. Когда мы вернулись на первый этаж, я убедился, что мы захватили в плен семнадцать русских. Еще примерно двадцать отошли к следующему кварталу зданий. Фельдфебель Гроссман и лейтенант Фухс сразу же закрепились на той стороне здания, что смотрела на восток. Мы с облегчением убедились, что все наши потери составили только три человека ранеными и ни одного погибшего[12].

Было почти 17.00. Оба штурмовых орудия выжидали на замаскированных позициях в готовности отразить удар противника с любого направления. В это время наши соседи слева[13] тоже пошли вперед рядом с нами.

В нашем секторе почти не было слышно звуков боя. Я спустился к нашим чудесным помощникам.

– Герр Хемпель, от имени моих солдат я хотел бы от всего сердца поблагодарить вас за великолепно организованную поддержку. Вы сами можете убедиться, что ваше вмешательство обеспечило чудесный исход.

– Герр Холль, мы только выполняли свой долг, так же как и вы и ваши люди.

– Вы действовали превосходно. Но как насчет завтра? С вашей помощью нам было бы гораздо легче идти вперед.

– Вы абсолютно правы. Я доложу своему командиру и постараюсь узнать, можем ли мы поддержать вас завтра. Если нам разрешат это, мы сможем быть здесь завтра, но не раньше 09.00.

– Ничего, главное, чтобы вы вообще появились. Следует ли мне доложить вашему командиру, насколько значительной была помощь с вашей стороны?

– В этом нет необходимости. Наш командир знает, что мы выполняем свой долг.

– Что ж, надеюсь, что до завтра. Всего хорошего!

– Данке! И вам того же!

Взревели моторы, и оба штурмовых орудия медленно покатили назад, в тыл. Хотелось надеяться, что завтра мы снова увидим их.

Я пошел назад в жилой дом и подошел к лейтенанту Вайнгартнеру, который вместе с унтер-офицером Павеллеком допрашивал русских пленных.

– Ну, Ули, что пленные могут рассказать о себе?

– На самом деле не так уж много, они мало что понимают. Они силами примерно сорока человек обороняли это здание. Ими командовал лейтенант. Когда штурмовые орудия начали стрелять, лейтенант и примерно половина его людей отошли.

– Тогда сегодня ночью нам следует быть особенно осторожными. Неметц, вы уже знаете наших соседей слева. Возьмите трех человек – фельдфебель Гроссман назначит, кого именно, – и отведите к ним пленных. У нас нет солдат, чтобы отправить их с пленными. Скажите оберст-лейтенанту, что нам необходим здесь каждый из наших людей.

Ули был доволен:

– Фантастика, Берт! Все сработало как по нотам. Я не думал, что мы сможем продвинуться сегодня хотя бы еще на метр. Но когда вы появились здесь с двумя штурмовыми орудиями, все прошло почти как во время учений!

– Да, Ули, но с одной небольшой разницей: раньше мы никогда не имели возможности попробовать действовать таким образом и не отрабатывали этого. Надеюсь, что лейтенант Хемпель появится здесь и завтра. Прямо за этим зданием находится пересечение улиц, и я не знаю, успели ли вы заметить: чем ближе мы продвигаемся к Волге, тем более прочные здания попадаются на нашем пути. Здесь уже нет деревянных домов. Для нас это означает, что теперь нам придется действовать более осторожно. Ведь противник может прятаться за любой стеной, в любом подвале или на верхних этажах домов. Надо убедиться, что впереди нас все в порядке, и не будет неприятных сюрпризов. В вашем распоряжении унтер-офицер Павеллек. Я с Вильманом отправляюсь на КП батальона, чтобы представить доклад майору.

– Ясно! Будьте осторожны, Берт!

Направляясь с Вильманом обратно на батальонный КП, я бросил взгляд на часы. Было уже пять часов пополудни. Часть пути я проделал по тому же маршруту, где сегодня проходил наш бой (постоянно озираясь вокруг, так как никто не мог точно знать, не надумают ли иваны вернуться), где моим товарищам пришлось пролежать несколько часов. Это была удручающая картина: мертвые тела, которые уже начали разлагаться, одинокие печи и оставленная посуда, лежащая рядом с местами затухших пожаров. Повсюду тлеющие срубы. Такая степень разрушений могла быть достигнута только в результате бомбежек. Артиллерийским обстрелом этого добиться было невозможно. Было все еще светло, когда я добрался до штаба батальона. Он все так же располагался в здании бывшей женской тюрьмы ГПУ. Я нашел своего командира майора Циммермана на прежнем месте, там, где он был и в день накануне.

Я почувствовал себя так, будто никогда и не покидал своего подразделения, будто я не возвращался сюда сутки назад. Когда майор зашел в помещение, я испугался. Он выглядел именно так, как описывал лейтенант Шулер, когда приходил сегодня днем ко мне на КП. Лицо моего командира было желтым, как лимон, он выглядел вялым и явно страдал от жара. Я отсалютовал командиру:

– Я хотел бы доложить, что с помощью двух штурмовых орудий мы достигли цели атаки. Задача выполнена!

Майор заставил себя улыбнуться; я видел, что он с трудом может говорить.

– Данке, Холль. Давайте ваш доклад.

Я описал, как прошел день. Он внимательно слушал меня.

– Шулер уже доложил, какой была обстановка на вашем участке, когда вернулся с вашего КП. Посыльные тоже были здесь несколько раз. Мы делали все, чтобы попытаться обеспечить вас хоть какой-то поддержкой, но ваши запросы постоянно отвергались. Южнее нас образовалось полукольцо, которое упирается прямо в берег Волги, и его нужно было ликвидировать сегодня. Надеюсь, так и случилось, потому что это означало бы, что завтра в ваше распоряжение предоставят тяжелую технику[14].

– Я тоже надеюсь на это, господин майор. Для нас все еще очень важно и завтра снова иметь при себе оба штурмовых орудия. Нет более эффективной помощи, если бой идет в городской застройке на ближних дистанциях. Лейтенант Хемпель собирался постараться прибыть к нам и завтра тоже. Я считаю, что очень важно, чтобы и в полку, и в дивизии понимали значение такой поддержки.

– Я сделаю все возможное, Холль.

– Благодарю, господин майор.

– Да, Холль, все это ударило по мне очень тяжело, если вы уже заметили. Помимо желтухи и лихорадки, я еще чувствую себя совершенно измотанным. По распоряжению врачей сегодня вечером мне придется оставить батальон на несколько дней. Меня заменит майор профессор доктор Вайгерт. Вы уже знакомы с ним со дней формирования дивизии в Кенигсбрюкке. Вот уже какое-то время он находится в командирском резерве[15], и я надеюсь, что он привезет с собой нескольких офицеров.

– Они нам очень понадобятся, господин майор. Разрешите поговорить с лейтенантом Шулером, герр майор?

– Да, пожалуйста.

Я вышел в соседнее помещение, так же скудно освещенное, как и комната, в которой я только что был. Здесь располагался штаб батальона. Лейтенант Шулер составлял ежедневный доклад для штаба полка. Один из солдат пытался установить связь по полевому телефону. Вся эта деятельность очень напоминала работу какой-нибудь канцелярии мирного времени, за исключением лишь того, что внешне все выглядело здесь совершенно по-другому.

Я поздоровался с фельдфебелем Рупрехтом, который вот уже в течение нескольких лет был душой штаба, и с другими товарищами, которых не видел прошлым вечером. Наше дружелюбие не было показным. Все мы знали, что пришлось испытать каждому из нас.

– Йохен, дай мне чего-нибудь поесть. Я умираю от голода. – Мой желудок напоминал мне о своих правах. На протяжении всего минувшего дня я предпочитал их игнорировать.

– Сказано – сделано, Берт! Мы пытаемся установить связь с полком, чтобы командование заполучило для нас на завтра штурмовые орудия. Но сейчас линия не работает.

Стриппенцихер[16], как непочтительно называли наших связистов, доложил адъютанту, что связь с полком установлена.

Лейтенант Шулер взял телефонную трубку:

– Говорит командный пункт 2-го батальона. Прошу на связь обер-лейтенанта Крелля.

Я с удивлением прислушался к последней фразе. Мой старый друг Руди Крелль вернулся в полк?

Этот лерге[17] из Бреслау занимал должность дивизионного О2 (2-й офицер для поручений). Я собирался спросить у Йохена, когда Крелль вернулся в полк.

Снова заговорил лейтенант Шулер:

– Добрый вечер, герр обер-лейтенант. Нет ли поблизости господина оберст-лейтенанта Мюллера? Майор Циммерман хотел бы переговорить с ним. Как дела у нас? Сейчас лучше, чего нельзя было сказать еще несколько часов назад. К вам вот-вот должен прибыть наш посыльный с ежедневным рапортом. Подождите минуту. У меня здесь есть кое-кто, кто хотел бы поговорить с вами.

Увидев, что я подаю ему знаки, Шулер передал мне трубку.

– Приветствую вас, дорогой Руди!

Короткое молчание на другом конце, а потом веселый голос ответил:

– Ого! Берт! Нам сообщили вчера вечером, что вы вернулись. Я уже переговорил о вас с оберст-лейтенантом Мюллером. В связи со значительной нехваткой в штате офицерского состава, которую мы испытываем в последние несколько дней, мы рады любому пополнению, особенно из числа старых, опытных товарищей.

– Как давно оберст-лейтенант Мюллер командует нашим полком?

– Около двух недель. Оберст (полковник) Гроссе и его адъютант обер-лейтенант Кельц сейчас в отпуске дома. Из офицерского резерва к нам временно прислали оберст-лейтенанта Мюллера, а меня, как офицера нашего полка, назначили к нему адъютантом.

– Кто еще там с вами?

– Обер-лейтенант Полит и лейтенант Хофманн.

– Я знаком с обоими, Руди. Нам придется прервать разговор, потому что нашим командирам нужно поговорить. Берегите себя, старик! Скоро увидимся.

Трубку передали командиру. Унтер-офицер Ерш, который тоже служил в батальоне с самого формирования, принес мне кофе и бутерброд.

– Данке, Ерш, с удовольствием съем это. – Я жадно проглотил бутерброд. Особенно хорош был горячий кофе. Я повернулся к своему посыльному: – Неметц, вы успели что-нибудь поесть?

– Яволь, герр лейтенант, я уже позаботился об этом. Гауптфельдфебель скоро будет на передовой с «гуляшканоне»[18], и у всех нас будет горячая пища.

Как замечательно! Скоро я увижу своего старину Шписса, гауптфельдфебеля Михеля, обоих поваров и водителя. Я покинул роту пять месяцев назад, и мне было интересно, уцелели ли в ней знакомые мне люди. Я спросил об этом у Неметца.

– Весь ваш старый состав все еще в обозе, герр лейтенант. Даже ваша лошадь Мумпитц[19] все еще там!

Прекрасно! Даже мой старый четвероногий друг Мумпитц все еще жив. Надеюсь, что вскоре мне удастся поездить на нем верхом. Интересно, узнает ли он меня? Мы стали добрыми друзьями, я и этот маленький обозный мерин белой масти, доставшийся нам от бывшей армии Чехословакии. Его имя не было случайным – многие седоки неоднократно были сброшены им. Но мы отлично понимали друг друга.

Я находился на КП уже два часа. Мне пора было возвращаться к своим товарищам на передовую. Лейтенант Шулер, который был с командиром, вернулся в помещение и обратился ко мне:

– Берт, герр майор хочет снова поговорить с вами.

Я вошел в соседнюю комнату и доложил о своем прибытии.

– Вот и вы, Холль. Я поговорил с командиром полка. Он сделает все возможное, чтобы обеспечить вам и на завтра поддержку штурмовых орудий. Противник находится в мешке справа от нас, размеры мешка мы сузили, насколько это было возможно, так что можете быть уверенным, что завтра артиллерию развернут и на нашем участке. Предупредите об этом своих солдат, чтобы это не стало для них сюрпризом.

– Яволь, герр майор! Поскольку противник, возможно, не будет особо огрызаться, кое-что на завтра приберегут и для нас.

– Я тоже так думаю. А теперь вам нужно возвращаться к своим людям. Сегодня вечером вместо меня назначат другого. Дорогой Холль, я желаю вам всего хорошего, и пусть Господь будет с вами.

Он пристально посмотрел на меня и протянул мне руку на прощание. Я стал по стойке смирно, ответил на рукопожатие и несколько раз сглотнул, прежде чем ответить:

– И я желаю вам всего наилучшего, герр майор, скорейшего выздоровления и возвращения в часть.

Отсалютовав рукой, я вышел из комнаты. Суждено ли нам когда-нибудь снова встретиться с этим человеком, которого я чтил и уважал? Несмотря на свою педантичность, он по-отечески заботился обо всех нас.

Вскоре поток моих мыслей был прерван. Вновь назначенным в тот вечер командиром стал майор профессор Вайгерт, или «папа» Вайгерт, как мы его звали между собой. Это был типичный университетский профессор. Во время Первой мировой войны он дослужился до звания гауптмана, затем был преподавателем в университете в Бреслау, где читал историю германского искусства. Как и его предшественнику, Вайгерту было 45 лет, но по характеру он очень отличался от майора Циммермана. Приказы майора Циммермана были по-солдатски лаконичны. Майор Вайгерт тоже умел приказывать, однако по большей части он разговаривал с подчиненными, как со своими учениками. И солдаты, и офицеры ценили и уважали и того и другого, как отцов-командиров.

Я попрощался со своим другом лейтенантом Шулером и другими офицерами штаба, после чего вместе с посыльным Вильманом мы отправились обратно на передовую. Мои глаза быстро привыкли к темноте. То здесь, то там в небе вспыхивали сигнальные ракеты. По этим вспышкам можно было определить, где приблизительно проходит передовая. Над головой жужжали «швейные машинки» иванов, сбрасывая вниз небольшие бомбы. Для того чтобы облегчить себе дорогу, мы воспользовались широкой асфальтированной улицей, по которой несколько часов назад прошли наши «штурмгешютце». На нашем участке все было спокойно. Солдаты-ветераны понимали, что и с той и с другой стороны часовые, изо всех сил напрягая глаза, всматриваются в сторону фронта. Точно так же в состоянии постоянной готовности пребывает и их слух. Случись что подозрительное, и они тут же поднимут тревогу. Любая промашка может иметь катастрофические последствия; она будет означать смерть как для них самих, так и для многих их товарищей. Из-за того что дистанция до противника была очень небольшой: он находился в 30–50 метрах от жилого здания, наши часовые должны были быть бдительными вдвойне. Это подтвердил окрик: «Хальт! Кто идет? Пароль!» Только после того, как мы назвали пароль, часовой позволил нам подойти. Никаких особых изменений в обстановке не произошло.

Из высотного здания слышалось тихое позвякивание. Там находился гауптфельдфебель Михель с полевой кухней. Отделения получили горячее питание и другое необходимое им, чего должно было хватить до того, как горячую пищу привезут в следующий раз. Если были письма, то должны были подвезти и их тоже.

Увидев меня, наш «дядюшка» подошел и тихим голосом отдал рапорт. Я поблагодарил его и протянул руку:

– Ну, Михель, как дела? С обозом все в порядке?

– Яволь, герр лейтенант! Мы рады, что вы снова вернулись в роту.

– Взаимно. Жаль только, что в роте осталось так мало стариков. Нужно использовать их с максимальной пользой.

– Унтер-офицер Павеллек уже приготовил ваш ужин, герр лейтенант.

– Это хорошо, но я лучше поем суп из полевой кухни.

Лица трех хорошо знакомых мне ветеранов ухмыльнулись мне, оскалив зубы, но не прервали начатой деятельности. Так они ответили на то, что я дружески похлопал каждого по плечу. Все было так, будто я никогда и не отлучался. Ячменная похлебка была, как обычно, хороша. В ней не было никаких дополнительных деликатесов. Что бы мы ни получали от любого из наших поваров, один из которых был мясником, а второй пекарем, им всегда удавалось приготовить нам нечто удобоваримое.

Я повернулся к Михелю и сказал ему, чтобы после того, как он закончит с раздачей пищи, он прибыл на мой КП.

На КП уже находились мой друг Ули Вайнгартнер, Павеллек и Неметц. Ули доложил мне, что на нашем участке все было в порядке. На какое-то время обстановка стала спокойной. Я обернулся к Павеллеку:

– Жушко, мне нужно, чтобы на КП немедленно прибыли лейтенант Фухс и фельдфебель Гроссман с обер-фельдфебелем Якобсом.

Затем я снова повернулся к Ули и сообщил ему о смене командиров, а также о том, что мне совсем не понравилось состояние здоровья майора. Тут появился гауптфельдфебель Михель, который доложил, что вместе с полевой кухней собирается покинуть расположение роты.

– Очень хорошо, Михель, постарайтесь уцелеть вместе с солдатами и гуляшканоне. Теперь вы знаете, где примерно мы будем располагаться завтра. Если нам повезет, то, может быть, мы уже будем на Волге, если нет, то где-нибудь между нею и нынешней нашей позицией. Берегите себя.

Михель быстро отдал честь и вышел. Вскоре прибыл фельдфебель Гроссман и обер-фельдфебель Якобс, а чуть позже и лейтенант Фухс.

– Ну, господа, проведем короткое совещание: вы, как и я, знаете, какова обстановка на сегодня. У меня в роте один легко- и двое тяжелораненых. Тот, кто ранен легко, останется в роте. Каковы потери у вас, герр Фухс? Никаких? Прекрасно! Прежде чем мы поговорим о завтрашнем дне, я передам вам то, что мне поручил наш командир. Я был в батальоне. Герр Циммерман заболел желтухой. Сегодня вечером его сменил майор профессор доктор Вайгерт.

Мы с герром Вайнгартнером знаем доктора Вайгерта со времен пребывания в Кенигсбрюкке. Когда дивизия была сформирована, лейтенант Вайнгартнер даже был командиром взвода в 14-й роте, которой командовал гауптман Вайгерт (в таком звании он был в то время). Я думаю, что нам повезло. Кто знает, как бы вел себя с нами и солдатами незнакомый командир, назначенный со стороны.

Ули радостно воскликнул:

– Папа Вайгерт будет хорошо заботиться о нас. Он – прекрасный малый!

– А теперь о завтрашнем дне. Два штурмовых орудия, скорее всего, снова будут с нами. Об этом попросили их командование и из нашего полка тоже. Кроме того, завтра нас будут также поддерживать и наша артиллерия, и наша 13-я рота с ее тяжелыми полевыми гаубицами.

То есть у нас будет больше огневой мощи, и мы не будем предоставлены сами себе, как это случилось сегодня днем. Когда я разговаривал с командиром штурмовых орудий лейтенантом Хемпелем, он сказал, что если они прибудут, то не раньше 09.00 завтрашнего утра. Для нас это означает, что мы не сможем начинать до этого времени. Когда рассветет, нам придется внимательно наблюдать за местностью и за развалинами и вызвать на них огонь нашей тяжелой артиллерии. Когда подойдут самоходные орудия, моя рота совместно с ними вступит в бой. Гроссман, вы возьмете два взвода и пойдете справа и слева по улице со вторым орудием. Я вместе с остальными тоже пойду по обеим сторонам улицы с первым орудием лейтенанта Хемпеля. Вы, господин Фухс, будете двигаться в нашем тылу несколько правее. В зависимости от того, как будет вести себя противник, вы будете знать, что делать, и сможете прикрыть мою роту огнем с правого фланга. Ули, вы будете действовать по обстановке. Остаетесь за обеими ротами в резерве. Мы дадим знать, если вы понадобитесь. И держите связь. Якобс, вы своими тяжелыми пулеметами и тяжелыми минометами будете прижимать противника к земле. Любые различимые цели должны быть уничтожены как можно скорее. Конечно, господа, это проще сказать, чем сделать! Нам следует быть адски внимательными и быть готовыми к возможному нанесению удара в любую сторону. Ведь никто не может знать, где в этом нагромождении развалин могут прятаться иваны. Есть вопросы? Нет! Тогда до завтра, надеюсь, все пройдет спокойно.

Гроссман, останьтесь на минуту, пожалуйста.

Три моих товарища вышли с КП.

– Гроссман, когда прибудут два штурмовых орудия, вы останетесь со вторым из них. Им командует вахмистр. Мы должны находиться по возможности на расстоянии слышимости и, если нужно, суметь перекричать звук мотора, чтобы обратить внимание экипажей штурмовых орудий на встреченные препятствия. И вы должны ясно дать понять своим солдатам, что они всегда должны держаться подальше от машин. Они будут притягивать наших людей, поскольку те попытаются найти за машинами укрытие. Но верно прямо противоположное: машины хорошо различимы для противника. Их броне не страшно легкое оружие, но все, что находится снаружи, является первоклассной целью. Нашей главной задачей будет защитить оба штурмовых орудия от неожиданностей и придать экипажам чувство уверенности. Если мы не сможем общаться с командирами языком жестов, будем обозначать цели перед ними сигнальными ракетами. Вы установили связь с соседями слева?

– Так точно, герр лейтенант!

– Что-то еще неясно?

– Нет, герр лейтенант. Все ясно.

– Тогда желаю вам спокойной ночи.

– Благодарю, герр лейтенант.

Я посмотрел на часы. До полуночи оставалось еще полчаса.

– Павеллек!

– Господин лейтенант?

– Я собираюсь немного поспать сейчас. Проверьте, правильно ли расположились часовые снаружи, и, если что-то случится, немедленно будите меня.

– Яволь, герр лейтенант. Спокойной ночи!

– Данке.

На полу своего нового КП – он располагался теперь в коридоре первого этажа того крыла высотного здания, которое мы штурмовали днем, – я сгреб в сторону мусор, приспособил в качестве подушки планшет и растянул вместо одеяла свой цельтбан[20].

Мой стальной шлем находился наготове рядом с головой, автомат – под рукой. Когда я попытался обдумать, не забыл ли о чем-нибудь, усталость взяла надо мной верх.

25 сентября

Похлопывание по плечу заставило меня резко подскочить. Меня разбудил мой компаниетруппфюрер. Какую-то секунду я соображал, где нахожусь, затем заново приводил в порядок свои рефлексы. Я посмотрел на часы: было 06.15 утра 25 сентября. Я потянулся и зевнул.

– Герр лейтенант спал как бревно.

– Вы правы, Жушко, я устал как собака. Что-нибудь случилось?

– Нет, господин лейтенант, иначе мы не дали бы вам спать так долго.

– Принесите воды, я хочу немного освежиться.

– Сию минуту, герр лейтенант.

Я вышел наружу и облегчился. Было все еще темно. Вдоль всего фронта слышались лишь редкие звуки выстрелов. На небе не было ни облачка, то есть нам предстоял еще один жаркий солнечный день. Я вернулся в развалины. Ох, как хороша была холодная вода. Ее хватило лишь на то, чтобы слегка умыться, но прохладная жидкость бодрила.

Наш шписс[21] прислал водителя с двумя канистрами с горячим кофе. Теперь каждый из нас мог попить горячего вместе с утренним пайком. Кроме того, мы могли наполнить фляги.

Лишь в подобных обстоятельствах ты понимаешь, насколько важно иметь на должности «ротной мамочки» ответственного человека.

Появился батальонный посыльный Марек:

– Герр лейтенант, сообщение из батальона: господин майор Вайгерт принял командование. Наша задача – выйти к Волге – все еще в силе. Штурмовые орудия на подходе. В вашем секторе будут действовать передовые наблюдательные посты артиллерии. Господин майор желает господину лейтенанту и его солдатам всяческих успехов.

– Данке, Марек. Доложите господину майору, что на передовой все в порядке и что атака начнется, как только подойдут штурмовые орудия.

– Яволь, герр лейтенант. Ах да! Я чуть не забыл: на место лейтенанта Вайнгартнера будет назначен новый офицер. Он прибыл вчера вечером вместе с майором Вайгертом. Его зовут гауптман Функе. Я должен проводить его к лейтенанту Вайнгартнеру, показать ему что и как, а потом вместе с лейтенантом Вайнгартнером вернуться в штаб батальона.

– Прибыли ли еще офицеры?

– Нет, господин лейтенант.

– Тогда передайте господину майору, что мы рады видеть его своим командиром и что здесь, на передовой, все в порядке. Я проинформирую командиров 6-й и 8-й рот, что командование 5-й ротой примет гауптман Функе.

Марек скользнул наружу.

Значит, решили, что для нашего батальона достаточно будет еще одного офицера. Когда же (хотя бы приблизительно) прибудет пополнение в унтер-офицерском и рядовом составе? Мы не сможем продолжать наступать, имея такой низкий численный состав. Вчера нам повезло. Но что принесет сегодняшний день? Как он сложится? Я ничего не имел против того, что моего друга Ули заберут в штаб, а этот гауптман Функе примет командование вместо него. Ули был ненамного моложе нашего командира, но он, по крайней мере, был в курсе того, с чем нам приходилось сталкиваться на фронте лицом к лицу.

Одного офицера было недостаточно, чтобы пополнить так остро необходимый состав подразделений передовой линии. Надеюсь, что кто-то наверху понимает это и попытается исправить положение.

Пока снаружи не рассвело полностью, я приказал, чтобы ко мне вызвали командиров 6-й и 8-й рот, а также фельдфебеля Гроссмана. Я проинформировал их о перестановках в командовании батальоном, а также о том, что лейтенанта Вайнгартнера сменит гауптман Функе, с которым нам вскоре предстояло познакомиться. Лейтенант Фухс обеспечивал контакт с левым флангом 3-го батальона нашего полка под командованием гауптмана Риттнера, а моя рота – с правым флангом 171-го разведывательного батальона.

– Господа, самое важное сегодня – это факт, что оба вчерашних штурмовых орудия снова будут здесь, чтобы обеспечить нам поддержку. Кроме того, в нашем секторе, как передал через посыльного майор Вайгерт, будут действовать передовые наводчики огня артиллерии. Я желаю вам всего наилучшего. Ауфвидерзеен!

Мои товарищи вернулись в свои подразделения. Теперь мне предстояло просто дождаться лейтенанта Хемпеля и два его штурмовых орудия. Ожидание может быть тяжелым испытанием для нервов. Я и не заметил, как совсем рассвело, и вдруг наступил ясный день. С тремя солдатами отделения управления своей роты я скрытно вел наблюдение за местностью перед нашим фронтом. Для того чтобы добиться лучшего обзора, я и Павеллек вскарабкались вверх по лестнице, которая была полностью засыпана мусором, на второй этаж. Через наши бинокли мы внимательно осматривали здания напротив, пытаясь обнаружить там признаки, указывающие на присутствие противника. Однако, должно быть, они успели хорошо замаскироваться: нам так и не удалось ничего разглядеть. Ясно было одно: сегодня нам нельзя действовать в лоб, как это удалось вчера, когда мы воспользовались тактической внезапностью. Во-первых, перед нами были лишь руины высотных зданий: частные деревянные дома были сожжены; во-вторых, иванов вчера кто-то заблаговременно предупредил; и, в-третьих, нам придется осторожно двигаться от здания к зданию, если мы не хотим внезапно оказаться в западне. В это время стрелки наших часов медленно подходили к девяти. Скоро должен появиться лейтенант Хемпель со своими StuG III. За Волгой красным шаром появилось солнце. Во всех отношениях сегодняшний день обещал стать жарким. Вот уже добрый час артиллерия с обеих сторон исполняла свою убийственную «мелодию». Сначала слышался доклад, затем – свистящий звук летящего снаряда по траектории намного выше нас, а затем где-то далеко за фронтом или в нашем тылу – звук попадания и взрыв. Нам очень хорошо были знакомы эти звуки сражения. Поскольку они не затрагивали нас напрямую, никого они особенно не беспокоили. Падение мины из тяжелого миномета с характерным глухим шлепком разрыва было для нас гораздо опаснее. Так же как и 76-мм снарядов пушек ратш-бум, потому что здесь ты никогда не знаешь, что услышишь раньше, звук разрыва или попадания в цель, которой ты являешься.

Сзади послышался лязг гусениц. Слава богу! Это лейтенант Хемпель. Мы осторожно спустились по лестнице. Пока мы пробирались вниз, я видел, как обе боевые машины выруливают из-за угла. Через несколько секунд они остановились за моим КП. Из машин выбрались лейтенант Хемпель и вахмистр, командир второго штурмового орудия. Хемпель улыбнулся мне:

– Ну, герр Холль, у нас получилось то, что мы задумали. Я доложил своему командиру, как хорошо мы взаимодействовали вчера и то, что сегодня вы снова отчаянно нуждаетесь в нашей помощи. Ему было довольно просто направить нас сюда еще и потому, что поступил приказ от командования армейским корпусом оказать содействие именно вашей дивизии.

– Значит, моя настоятельная просьба, с которой я обратился к командиру батальона, дала нужный результат. А сейчас к делу! У вас есть карта или мы обойдемся без нее и оговорим все устно?

– Я предпочитаю второй вариант. Вам нужно выйти на берег Волги. Правым флангом вы опираетесь на реку Царицу. Граница слева проходит по этой асфальтированной улице. Предполагается, что мы будем контролировать сектор в данных границах. Когда улица разделится на две или упрется в перекресток, мое второе штурмовое орудие сместится правее. Очень важно, чтобы солдаты, приданные данному орудию, последовали за ним. Не важно, повернет оно налево или направо или продолжит двигаться прямо.

– Это понятно. Я уже подробно обсудил это с командиром взвода фельдфебелем Гроссманом.

Фельдфебель Гроссман прислушивался к нашему разговору, так как он, увидев, что орудия подошли, сразу же прибыл с позиции на КП.

– Гроссман, возьмите с собой отделения Роттера и Ковальски. Я возьму отделение Диттнера и управление роты.

И не забудьте, что должны стараться держаться на расстоянии от боевой машины, но в то же время постоянно поддерживать визуальный контакт с ее командиром. Когда мы можем выдвигаться, герр Хемпель?

– Мы готовы хоть сейчас.

– Хорошо. Тогда отправляемся через десять минут. Мы пойдем проинструктировать солдат. Гроссман, вы знаете, что делать. Я пойду с первым штурмовым орудием, а вы будете взаимодействовать со вторым. Наши соседи справа и слева двинутся вслед за нами, как мы договорились. 8-я рота обер-фельдфебеля Якобса и 5-я рота тоже знают свои задачи. Удачи, Гроссман.

Он кивнул и отправился обратно к своим солдатам.

– Жушко, приведите сюда отделение Диттнера, но осторожно. Мы же не хотим, чтобы иваны что-то заметили.

– Яволь, герр лейтенант!

Оба командира штурмовых орудий снова нырнули в люки. Моторы мягко работали на холостом режиме.

Прибыл обер-фельдфебель Диттнер со своим отделением. Я приказал ему стараться держаться параллельно ходу движения штурмового орудия, двигаясь по левой стороне улицы. Я же вместе с солдатами управления роты буду двигаться вплотную к правому краю улицы. Вот прошло десять минут. Короткая отмашка между мной и лейтенантом Хемпелем – и вот машина, взвыв мотором, с лязгом начинает движение. Начался очередной день боев. Пушка боевой машины лейтенанта Хемпеля смотрит вдоль асфальтированной мостовой. Отделение Диттнера бросается вперед по левой стороне, я двигаюсь позади машины, используя любое близ лежащее укрытие. Мы с солдатами отделения управления остались на правой стороне. У первой группы зданий, расположенных вблизи занятой нами высотки, не обнаруживалось ни малейших признаков движения. Штурмовое орудие медленно приближалось к этим домам. Слева продвигался Диттнер со своим отделением. Мы все еще действовали наугад, так как не знали, где же наш противник. Общим броском вперед примерно на 30 метров мы ворвались в первое здание, захватили его, пытаясь обнаружить врага. Никого.

Хемпель в своей боевой машине осторожно приближался к дому. Второе штурмовое орудие, которое выдвинулось несколько вперед, повернуло направо на боковую улицу за нами. Фельдфебель Гроссман и два его отделения продвигались перебежками рядом с боевой машиной, правее и левее ее. По моей команде оба отделения сместились в нашу сторону и прошли через фасад здания. На несколько секунд мы замерли, пока наши товарищи не повернули налево, на параллельную улицу. Отличный маневр, парни! Теперь и наше штурмовое орудие тронулось с места. Поскольку у командиров обеих машин была связь по радио, здесь не было места случайностям. За зданием начиналась новая боковая улица. Теперь мы бросились к этой развилке, одновременно контролируя группы зданий справа и слева от нас, страхуя друг друга со всех сторон. Выстрел орудия справа, где находилась колонна фельдфебеля Гроссмана, оповестил, что противник решил показать себя. Послышалась пулеметная и винтовочная стрельба, которая постепенно распространялась дальше направо. Это рота Фухса также вступила в контакт с противником. Но вокруг нас пока ничего не происходило. Однако когда мы вышли к перекрестку, то попали под пулеметный огонь. Мы бросились в укрытие. Теперь приходилось двигаться вперед под огнем стрелкового оружия и минометов из впереди стоящего разрушенного дома. По разрывам на позициях противника я понял, что это обер-фельдфебель Якобс и его люди открыли ответный огонь. Видимые нам цели на позициях противника, которые доставляли нам особые неприятности, я сообщил лейтенанту Хемпелю, перекрикивая шум двигателя его машины. Не заботясь об укрытии для себя, я оставался рядом с орудием. В это время противник оживился на всем нашем участке. Неожиданно в бой включилась артиллерия с обеих сторон.

Поднялся такой грохот, что было трудно определить, что и откуда летит, но даже в разгар боя мы не забывали о своей задаче. Одна за другой уничтожались огневые точки противника на направлении нашей атаки. Из-за того что с нами было два штурмовых орудия, мы вдруг оказались на самом ее острие. Наши соседи справа и слева куда-то пропали, оставшись позади нас. Наверное, именно поэтому мы вдруг оказались под огнем вражеских винтовок и пулемета с фланга, где должны были находиться наши соседи. Наше сопровождение и здесь помогло. Одного выстрела оказалось достаточно, чтобы покончить с пулеметным огнем. Легкораненые оттянулись назад, на перевязочный пункт, располагавшийся на моем КП. Двум тяжелораненым немедленно оказали помощь, и при первой же возможности их отправили в тыл. Мой голос совсем охрип оттого, что приходилось кричать, указывая обнаруженные мною цели лейтенанту Хемпелю. Когда после этого я попытался заговорить, все, что вырывалось из моего рта, были лишь хрипы.

Лейтенант Хемпель сообщил мне, что обоим штурмовым орудиям придется отойти назад, так как у них заканчивались боеприпасы.

Кроме того, им нужно было заправиться горючим. Предполагалось, что обе машины вернутся примерно через час.

Я посмотрел на часы. Было 14.10. Куда уходит время?

Я отдал приказ подчиненным оставаться в укрытиях и ждать возвращения боевых машин. Теперь у меня было время, чтобы составить письменный рапорт командиру батальона. А Неметц доставит его на батальонный КП. Отделение Диттнера окружило семерых русских, скрывавшихся в подвале захваченного нами здания. Они не оказали сопротивления нашим солдатам и сразу же сдались. Пленных привели ко мне. Солдатам было от 20 до 40 лет. Через Павеллека я спросил двух военнопленных помоложе, откуда они были родом. Ответом было:

– Мы из Польской Украины, из района Лемберга[22].

Через Павеллека, который переводил, я спросил, не скрываются ли в близлежащих развалинах их товарищи. Они ответили утвердительно и добавили, что некоторые из этих солдат больше не хотят воевать. Я позволил пленным курить. Они были удивлены и сразу повеселели. Они убедились, что мы такие же люди, как и они. Что же им наговорила о нас советская пропаганда?![23]

Я снова повернулся к тем двум молодым украинцам и спросил у них, готовы ли они вернуться к своим товарищам без оружия и призвать их перебежать к нам. Я предложил им выбор: оставаться с нами или продолжить борьбу.

После того как они коротко посовещались между собой, оба согласились. Они заверили меня, что вернутся, как бы ни обернулось дело. Мне же хотелось узнать, окажется ли верной моя оценка этих людей. Если они вернутся вместе с остальными, кто не желает воевать, тогда наша дальнейшая задача хоть немного упростится. Если же я ошибся, то потеря двух военнопленных – это не так много. В этот момент мне показалось, что как будто вся передовая вдруг решила взять короткую передышку. Огонь стрелкового оружия стал бессистемным, разрывы снарядов тоже раздавались изредка то здесь, то там. Солнце палило немилосердно, заливая все вокруг своим светом. Для того чтобы лучше понять, что происходит впереди и слева от нас, я скользнул вдоль стены к углу здания, осторожно выглянул за угол и посмотрел, куда дальше идет улица, какие препятствия могли ожидать нас впереди. Вдруг в мгновение ока я отпрянул назад, а потом снова осторожно выглянул наружу. Нет, это мне не приснилось. Не далее чем в трех метрах от меня я заметил человеческую голову. Одна голова и ничего больше! Остальная часть отсутствовала, и я нигде не видел ее.

Если бы мы в этот момент атаковали, то я, возможно, лишь мельком взглянул на это зрелище. Но теперь, когда мы все ждали возвращения штурмовых орудий, у меня было время на то, чтобы меня обеспокоило то, что я видел. Голова была аккуратно отделена от тела. Но где же было само тело? Я невольно подумал о Саломее, которая потребовала, чтобы ей поднесли голову Иоанна Крестителя на блюде.

Улица постепенно спускалась к Волге. Нам пока не было видно реку, потому что ее загораживали дома и развалины. Ничего невозможно было разглядеть и на позициях противника. Я вернулся к солдатам управления своей роты. Вернулись ли украинцы? Пять оставшихся пленных сбились группой в углу у входа. Их охранял один солдат. Когда вернется лейтенант Хемпель, я должен буду отправить их в тыл. Тут из-за груды обломков слева от нас появились оба украинца. Я не верил своим глазам: они были не одни. Через проем в груде стали появляться один за другим – один, два, девять, тринадцать, двадцать два человека! Иисусе, я не мог поверить в это! Оба украинца весело ухмылялись и были явно горды своим успехом. Унтер-офицер Павеллек перебросился с ними несколькими фразами, а потом сказал мне:

– С них достаточно!

– Спросите у них, есть ли у них какое-нибудь тяжелое вооружение?

Пленные ответили отрицательно. Только винтовки и несколько пулеметов. Артиллерия стреляет с другого берега Волги, а тяжелые минометы вкопаны вдоль этого берега реки.

После того как допросил пленных, я узнал, что численность данного подразделения была всего около 100–150 солдат, оборонявшихся на нашем участке. Среди них были лейтенант, младший лейтенант, несколько сержантов и младших сержантов. Штаб, где находились старшие офицеры и комиссар, расположил КП на берегу Волги.

Пленные выглядели молчаливыми и подозрительными. Через Павеллека я сообщил им, что им нечего бояться, с ними будут хорошо обращаться, их доставят в тыл. Двум солдатам из отделения Диттнера было приказано доставить военнопленных на КП батальона, после чего немедленно возвратиться в свое отделение.

Я отвел двух украинцев в сторону и через Павеллека спросил у них:

– Лейтенант хочет знать, не хотите ли вы остаться с нами. От вас не потребуется воевать. Когда у нас появятся раненые, вы будете помогать относить их в тыл. Вы будете питаться так же, как и мы, и с вами будут хорошо обращаться.

Они в течение минуты обсуждали предложение, а потом спросили:

– А что будет потом?

– Лейтенант выдаст вам документ, подтверждающий, что вы помогали немецким раненым солдатам, за что заслуживаете хорошего обращения.

Еще одно короткое совещание между ними, после чего Павеллек перевел:

– Они согласны. Но ни при каких обстоятельствах не станут стрелять.

– Скажите им, что я и не жду от них этого. Спросите, как их зовут.

Маленького с крепкой фигурой и темными глазами звали Петр, а худого и более рослого – Павел.

Я приказал Жушко присматривать за ними обоими.

Где же штурмгешютце? Час давно уже прошел. Ага, вот я уже слышу их! Мой сосед тоже слышит лязг гусениц и понимает, что бой вот-вот возобновится.

Когда машины подошли к нашим позициям, из люка первой из них показалась голова командира. Одновременно второе орудие сместилось правее, туда, где находилось отделение фельдфебеля Гроссмана.

– Мне пришлось потратить немного больше времени, но сейчас мы можем снова двигаться вперед. На передовой что-нибудь изменилось? – спросил командир первой боевой машины.

Я коротко сообщил ему, что произошло за прошедший час. Я рассказал и о результатах своих наблюдений за улицей, о том, что сообщили пленные по поводу численности противника. После этого лейтенант Хемпель заметил:

– Второе орудие докладывает, что у них там все готово.

– Тогда вперед!

Взревел двигатель, завертелись гусеницы, и тяжелый колосс, без которого нам было бы гораздо труднее, тронулся с места. Мы дождались, пока машина Хемпеля вырулит на улицу, что вела к Волге. А потом, как мы уже делали раньше, рассеянным строем двинулись за машинами справа и слева. Нас «приветствовал» огонь винтовок. Теперь у противника появились цели. Хемпель остановил машину, так как понял, что мы не можем продолжать движение. Мои солдаты по обеим сторонам улицы снова открыли огонь по целям по мере их обнаружения. К нам присоединились даже тяжелые пулеметы и минометы 8-й роты. Но мы не могли продвинуться вперед, потому что противник вел огонь со всех направлений. В нас стреляли с верхних этажей, потом мы попали под огонь справа, потом слева и спереди от нас. Кажущаяся тишь и гладь, что царила здесь всего несколько минут назад, внезапно и сразу превратилась в полную противоположность.

Противник не упустил свои возможности. Вдруг позади нас появились запыхавшиеся наши солдаты. Рядом со мной возник гауптман, который представился, пытаясь отдышаться:

– Функе. Я командир 5-й роты, которая получила приказ из батальона поддержать вас.

По тому, как он себя вел, я понял, что у гауптмана не было боевого опыта или почти не было. Я ответил:

– Холль. Командую 7-й ротой.

– Я знаю. Почему мы не наступаем? Мы должны двигаться вместе с штурмовыми орудиями и продолжать атаку.

И что я мог сказать этому человеку в такой ситуации в присутствии своих солдат, некоторые из которых стояли совсем рядом?

Этот офицер был в чине гауптмана, а я всего лишь лейтенант.

– Герр гауптман, вы должны держаться от штурмового орудия на некотором расстоянии. Если вы не будете его соблюдать, вы – покойник!

Конец ознакомительного фрагмента.