3. Кое-что о чужебесии
Для западного мира во все времена было характерным представлять только свою цивилизацию «настоящей», а всех, кто не принадлежит к ней, объявлять «варварами». Пытаться переучивать, навязывать собственные стереотипы. Но и в России зарубежная пропаганда во все времена находила благодатную почву. Уж больно привлекательными выглядели западные порядки! Дома – строгая православная мораль. То нельзя, это нельзя. Дома – многочисленные обязанности перед Богом, перед государем, перед городом или деревенской общиной, перед семьей. Если нарушишь законы и обычаи, придется отвечать…
А в Европе оказывалось – то можно, и это можно. Католическая церковь, в отличие от православной, практически не ограничивала свою паству в удовольствиях. Она сама заразилась соблазнами «красивой жизни». А уж власть имущим или толстосумам легко отпускались любые грехи. В общем, что можешь себе позволить, то и разрешается. Если тебе по средствам напиться в кабаке и отплясывать с девками легкого поведения – пожалуйста. Если по средствам кутить во дворцах со знатными дамами – еще лучше. Обязанности для черни. А для тех, кто чего-то добился в жизни, – права.
Подобные приманки были вовсе не безобидными. В свое время аристократам Литвы очень понравился образ жизни польских панов – в результате Литва вступила в альянс с Польшей и была полностью поглощена. Но и для русской знати зарубежные «свободы» казались очень уж заманчивыми. Противники нашей страны обнаружили слабое место, умело использовали. Среди бояр и дворян появлялись изменники, перебежчики, эмигранты. Но и среди тех, кто верно служил государю, многие увлекались западничеством. Зарубежные гости рисовали свои страны в самых радужных красках, ну а русские доверчиво развешивали уши.
Любопытно, что опасность такого явления одним из первых обрисовал шпион Юрий Крижанич. Он был хорватом, католическим священником, и Ватикан направил его в Россию под видом православного серба. Крижанич пересылал за границу всевозможный «негатив» о нашей стране, грязные сплетни. Но его разоблачили и сослали в Тобольск. Иностранному агенту поневоле довелось долгое время жить среди русских, однако после этого он очень зауважал Россию. А западничество характеризовал как «чужебесие». Поучал: «Ничто не может быть более гибельным для страны и народа, нежели пренебрежение своими благими порядками, законами, языком и присвоение чужих порядков и чужого языка и желание стать другим народом»…
Действительно, «свое» имелось! Самобытное, яркое! Как раз во времена Алексея Михайловича Россия достигла высочайшего расцвета культуры. Культуры еще русской, исконной, развивавшейся на национальной основе. Функционировало 5 типографий, и по общему тиражу издаваемой литературы наша страна занимала первое место в Европе! Но этого не хватало, спрос на печатную продукцию был огромным. Многие владельцы типографий в Польше и Литве специализировались на производстве книг для нашей страны. В больших городах действовали училища, которые можно было уже отнести к высшим учебным заведениям (в одной лишь Москве таких училищ было шесть).
Возводились шедевры архитектуры: великолепные храмы, мощные крепости, сказочные дворцы и терема. Создавали шедевры русские иконописцы – Симон Ушаков, Никола Павловец, Иосиф Владимиров, Семен Спиридонов и др. Неповторимые произведения искусства творили отечественные ювелиры, резчики, вышивальщицы. Сюда будет не лишним добавить и народное творчество – сказки, былины, песни, музыку.
Кстати, даже в стилях одежды русские не стремились гоняться за импортными модами. Наоборот, приезжавшие в нашу страну чужеземцы до середины XVII в. стремились переодеваться в русское платье. Оно было удобнее, больше соответствовало нашему климату, да и выглядело красивее. К сожалению, эту тенденцию пресек крутой и чересчур решительный патриарх Никон. Однажды он проезжал по Москве, благословляя народ, и заметил, что не все люди при этом падают ниц. Поинтересовался, и ему доложили – это были иностранцы. Патриарх вспылил: дескать, иноверцы «обманом» или случайным образом получают его благословение. Повелел, чтобы отныне чужеземцы ходили в своих национальных костюмах…
Но в целом ситуация с западничеством получилась парадоксальной. В период тяжелого и долгого противостояния с Польшей Россия успешно сопротивлялась «чужебесию». А когда одолела давнюю соперницу, в нашу страну широко хлынули польская культура, обычаи, нравы! Хлынули не из-за того, что были лучше и полезнее. Ведь это были обычаи и культура проигравших. Они сами по себе немало поспособствовали разъеданию Польши и ее падению. Но европейские особенности оказались для русских людей чем-то новеньким, свеженьким. И соблазнительным…
Они потекли в Россию с толпами пленных панов – поляки умели показать себя, посверкать мишурой «рыцарской чести», образования. Потекли с русскими воинами, заглянувшими в чужую жизнь. Широкими воротами для распространения зарубежных новинок стала присоединенная Украина. Здешняя казачья старшина воспитывалась на основе польской культуры, отдавала детей в европейские университеты, в иезуитские коллегии – они считались самыми лучшими учебными заведениями.
Но и враги нашей страны не остались в стороне от «культурных влияний». Специалистами ордена иезуитов уже давно были отработаны технологии воздействия на политику тех или иных государств. С одной стороны, следовало искать высокопоставленных лиц, попавших под зарубежное обаяние, обрабатывать их и превращать в свое орудие. С другой, требовалось продвигать «своих» людей в правительства и окружение монархов. Все эти механизмы были применены против России. Среди тех, кого обработали, был канцлер Ордин-Нащокин. Он настолько полюбил Польшу, что доказывал необходимость братского союза, и ради пущей дружбы предлагал возвратить ей отвоеванную Украину.
А рядом с царем обозначилась другая фигура – Симеон Полоцкий. В миру его звали Самуил Гаврилович Петровский-Ситнианович. Он был одним из униатов-перекрещенцев. Окончил Киево-Могилянскую академию и Виленскую иезуитскую академию. Принял иноческий постриг, вступив в Базилианский орден. Это униатский орден «византийского обряда», посвященный Василию Великому. (Небезынтересно отметить, что орден существует и сейчас, в 2014 г. он принял активное участие в раскручивании «революции» на Украине, пропагандировал и благословлял принятие законов о европейских «свободах» – ювенальной юстиции, однополых браках и прочих извращениях). В XVII в. «свободы» еще не доходили до подобного уровня, но орден и в те времена занимал вполне определенную антироссийскую позицию.
В 1654–1655 г. царские войска одержали ряд побед и овладели всей Белоруссией. А в 1656 г. в Полоцк приехал откуда-то Симеон. Он объявил, что вернулся из униатства в православие. Учитывая солидное образование, его взяли преподавателем в школу Полоцкого православного братства. Хотя как раз в это время, в начале 1656 г., в Полоцке сосредотачивались основные силы русской армии для похода на Ригу. Ждали самого царя, и Симеон появился незадолго до его приезда. Приветствовал его пышными стихотворными восхвалениями, и Алексею Михайловичу понравилось, он заметил поэта.
В 1660 г. Полоцкий приехал в Москву. Царь принял его, с удовольствием слушал стихи и назначил придворным литератором. В 1663 г. Симеон возглавил столичную Заиконоспасскую школу – а это было привилегированное заведение, готовило квалифицированных чиновников для государственного аппарата. Полоцкий продолжал радовать государя парадными стихами, взялся организовывать первый в России театр. Алексей Михайлович высоко ценил его способности, назначил воспитателем собственных старших детей – Алексея Алексеевича, Федора и Софьи. А между тем Симеон остался тайным униатом! Он скрыл свою принадлежность к Базилианскому ордену. Очевидно, cохранял связи и с иезуитами.
В Москве Полоцкий сумел воспитать себе помощника. Им стал один из учеников Заиконоспасской школы Семен Медведев – чиновник Приказа тайных дел, т. е. спецслужбы Алексея Михайловича, контролировавшей исполнение его распоряжений. По окончании школы Полоцкий пристроил Медведева в окружение Ордина-Нащокина, он сопровождал канцлера на все международные переговоры и конференции. Но если Ордин-Нащокин «всего лишь» безоглядно увлекся польскими влияниями и из-за этого наломал дров, то его подручный Медведев, судя по всему, работал на католическую разведку. Информировал поляков о секретах московского внешнеполитического ведомства. А через него иезуиты «подсказывали» русскому канцлеру нужные для них идеи.
Карьера обоих деятелей оборвалась одновременно. Когда полонофильские симпатии Ордина-Нащокина стали зашкаливать за рамки государственных интересов, Алексей Михайлович охладел к нему. Несколько раз выговаривал, начал ограничивать его полномочия. Но канцлер переоценил собственное значение. Во время визита польских послов он дошел до того, что бросил царю дерзкий ультиматум. Потребовал, чтобы договор составлялся по его проектам, а в противном случае пригрозил уйти в монастырь. Он перегнул палку. Государь вдруг объявил, что согласен с пострижением. Ордину-Нащокину после этого ничего не осталось делать, кроме как принять постриг в Пскове, в Крыпецком монастыре. Внешнеполитическое ведомство Алексей Михайлович передал Матвееву. А Медведев, в отличие от канцлера, знал за собой какую-то очень серьезную вину. Когда сменилось руководство Посольского приказа, он перепугался, что откроются некие его делишки, и скрылся. Несколько лет прятался в монастырях Путивля и Курска, принял там постриг с именем Сильвестра.
В 1674 г. Алексей Михайлович официально объявил старшего из сыновей, Федора, наследником престола. Хотя при дворе этот акт считали чисто формальным. Государь был полон сил, ему исполнилось 47 лет. Казалось очевидным, что он переживет больного Федора, а там и Петр подрастет, родятся другие сыновья. Но на Крещение в 1676 г. царь, как обычно, присутствовал на водосвятии и сильно простудился. Болезнь усугубилась неправильным лечением – у государя начали пускать кровь, причем в «лошадиных» дозах. Он ослабел, развилось воспаление легких.
Могло ли быть так, что Алексея Михайловича уморили преднамеренно? Или имела место обычная медицинская безграмотность? Для той эпохи она была обычной. На Западе врачей называли «подручными смерти». А кровопускания и очищения кишечника европейская медицина считала общепризнанными средствами от всех болезней! Таким лечением в свое время вогнали в гроб французских королей Франциска II, Людовика XIII, королеву Марго, кардинала Ришелье. Алексея Михайловича тоже врачевали дипломированные европейские доктора. Случайно или нарочно его «залечили» – вряд ли мы когда-нибудь узнаем.
Царь уходил из жизни по-православному. Приказал освободить из тюрем всех узников, простить все долги и недоимки. Благословил на царство Федора, но позаботился и о четырехлетнем Петре. Назначил наставниками его деда Кирилла Нарышкина, окольничих Прозоровского, Головина и Головкина. 29 января 1676 г. Алексей Михайлович отошел в мир иной.
Народное горе было безутешным. Массы людей, невзирая на лютую зиму, шли и ехали в Москву попрощаться с государем. Провожали как отца родного для всех русских. Он защищал и оберегал каждого из подданных. После себя государь оставлял могучую державу. Оставлял богатую казну, мощную армию. Оставлял нереализованные планы и мечты. Создать флот, открыть дорогу в Черное и Балтийское моря. Обрывалось великое и славное правление – а вместе с ним обрывалась целая эпоха. Наступала иная, хотя об этом еще никто не догадывался…
На трон взошел 16-летний Федор Алексеевич. У него опухали ноги, при ходьбе ему приходилось опираться на палку, он одевался с посторонней помощью, а во время приступов его носили на руках. Помогали ему двое сверстников, постельничий Иван Языков и стольник Алексей Лихачев. Они росли вместе с Федором, все время были рядом – и стали ближайшими друзьями. Но теперь двое зеленых мальчишек оказались в роли советников царя! А рядом с ними очутилась сестра Софья. Энергичная, умная, властолюбивая. Она тоже была близка к Федору, их вместе воспитывали, они вместе сидели на уроках у Симеона Полоцкого.
Вокруг трона сразу же закипел клубок интриг. Подняли головы Милославские – родственники первой жены Алексея Михайловича. Они проявили себя людьми мелочными, злопамятными. Родственников второй жены, Нарышкиных, они ненавидели. Считали, что те оттеснили их от самых выгодных должностей. А главным врагом видели боярина Матвеева! Воспитателя царицы Натальи. В последние годы властвования Алексея Михайловича он фактически возглавлял правительство.
Теперь Милославские взялись мстить. Отца и братьев царицы Натальи отправили в ссылки. Матвеева назначили воеводой в глухое Верхотурье. Но этого показалось мало. Состряпали донос, обвиняя его в казнокрадстве и колдовстве, добивались смертной казни. Федор Алексеевич был добрым юношей, не утвердил приговор. Но у Матвеева конфисковали имущество, и вместо воеводства он угодил в ссылку в Пустозерск.
Овдовевшая Наталья всего-то пять лет наслаждалась семейным счастьем – и очутились в атмосфере общего отчуждения. Обнаглевший Языков прямо объявил царице: во дворце слишком тесно, пусть переселяется куда хочет. Но Наталья была женщиной не из робких, решила стоять за себя. Для несмышленого Петра написали специальную речь, мальчик выучил ее наизусть. Пошел к царю и произнес перед ним, сравнивал себя с изгнанным и убитым царевичем Дмитрием Угличским, а Языкова – с Борисом Годуновым. Федор был не только старшим братом, но и крестным отцом Петра, он устыдился. Языкова на время отдалил от двора, заставил извиняться.
Впрочем, эта «осечка» стала исключением. Победители спешили вознаградить себя. Поделили между собой руководящие посты. Расхватали имения, конфискованные у опальных. «Под шумок» прибирали к рукам казенные земли.
Одним из тех, кто возвысился при новой власти, стал Василий Голицын. Он служил при дворе уже 17 лет, но оставался в невысоких чинах. Алексей Михайлович не отмечал за ним каких-либо заслуг и способностей. Но Голицын был клевретом Милославских! Кроме того, он хорошо знал Симеона Полоцкого. Он в частном порядке изучал те же предметы, которые преподавал Симеон в Заиконоспасской школе – очевидно, пользовался его уроками. По убеждениям Голицын был ярым «западником», а галантные европейские манеры, которым он не преминул научиться, очень понравились Софье. Это обеспечило стремительный взлет Голицына! Из стольников его одним махом пожаловали в бояре, передали под его руководство два приказа.
Но теперь пролезали наверх именно такие! Ведь именно сейчас стали бурно прорастать семена, посеянные Симеоном Полоцким. Польскими влияниями оказались заражены сам царь, его сестра, их ближайшее окружение. Они взялись переделывать по своим вкусам всю Россию! Федор Алексеевич издал указ, рекомендовавший подданным брить бороды. Для государственных служащих официально вводилось польское платье. В «старорусской» одежде вход в Кремль был вообще запрещен. Волосы начали стричь по-польски, в кружок. Современник писал: «На Москве стали… бороды брить, сабли и кунтуши польские носить, школы заводить». В высшем свете распространялись польское вольнодумство, сомнительные учения, западное изобразительное искусство, вечеринки с танцами.
Это встревожило патриарха Иоакима, он предупреждал царя об опасности необдуманных преобразований. Но не тут-то было. Полоцкий великолепно владел западным искусством богословских споров, опровергал перед Федором доводы Иоакима. А окружение внушало государю, что патриарх попросту отстал от жизни и ничего не смыслит. В результате царь недвусмысленно велел Иоакиму не вмешиваться в светские дела. Мало того, увеличил подати с Церкви.
Рушилось не только единство государственной и духовной власти. Рушилась сама система земской державы – ее переделывали в аристократическую, как в Польше. Дворяне стали называть себя «шляхетством», а для черни переняли польское выражение «подлый люд». Налоги взвинтили. Вместо посошной системы (по количеству обрабатываемой земли) ввели подворную – с любого двора, богатого и бедного, стали брать одинаково. Земские самоуправления в городах лишили почти всех полномочий, передали их власть воеводам. А на воеводства и прочие теплые места назначались любимцы царя и царевны, их друзья. Они ринулись хищничать и обогащаться, а связь государя с простым народом постарались пресечь. Больной Федор почти не покидал дворец, бедноту в русской одежде даже в Кремль перестали пускать. «Челобитное окно» во дворце ликвидировали, упразднили Приказ тайных дел – вельможам, дорвавшимся до кормушек, не требовалось ведомство, которое будет их контролировать.
В разгар этих реформ, в 1677 г., вынырнул и прятавшийся Сильвестр Медведев. Полоцкий не забыл его, ввел в придворные круги. Причем он предназначил для своего помощника чрезвычайно важную задачу! Предложил назначить его наставником царевича Петра. Таким образом, подрастающего претендента на престол тоже захватывали под католическое влияние. Но против такого назначения выступил патриарх. Он уже заподозрил, что обработка государственной верхушки осуществляется отнюдь не случайным образом. Без патриаршего благословения кандидатуру Медведева отвергла и мать Петра Наталья.
Ну что ж, если не удалось приставить его к царевичу, для Сильвестра нашли другую должность – поставили главным «справщиком», то бишь редактором для издания богослужебных книг. А кроме того, он полюбился Софье и вошел в круг ее друзей. Этот круг был особым. Царевна умела ладить с молодыми любимцами брата, Языковым и Лихачевым. Умела опереться и на клан Милославских. Но она понимала, что больной брат не вечен. Видела, насколько ограничены Милославские в своих мелочных амбициях.
Царевна смотрела дальше, в будущее. Постепенно она начинала играть в государстве самостоятельную роль. Даже стала появляться на заседаниях Боярской Думы. У Софьи сформировалась собственная группировка – Голицын, Полоцкий, Медведев. Те люди, кто мог поспособствовать ей в грядущей борьбе за власть. Софья уже сейчас создала себе подобие западного королевского двора. Полоцкий по-прежнему выступал наставником и советником. Голицын стал не только преданным помощником, но и фаворитом царевны. А молодой и галантный Медведев вел себя, как католический прелат – редко вспоминал о христианских устоях, зато оказался знатоком оккультных дисциплин, составлял для Софьи и царя астрологические прогнозы.
Но реформаторство проявилось не только в гороскопах и свободе нравов. Оно однозначно отразилось в государственной политике! Истекал срок Андрусовского перемирия с Польшей, развернулись переговоры о его продлении. И тут-то советники подбросили царю мысль, что в России имеется бесценный дипломат. Ордин-Нащокин! Тот самый специалист, который заключал прошлый договор, без толку пропадает в монастыре. Причем выяснилось, что бывший канцлер до сих пор не терял надежды вернуться в большую политику, сохранял обширный архив.
По приказу Федора Алексеевича Ордина-Нащокина быстренько переодели из монашеского платья в боярское, привезли в Москву. Он сразу же расцвел, загордился. Возомнил, что его мудрую линию наконец-то оценили. Выплеснул старые идеи, что с Польшей надо заключать тесный дружеский союз. Для этого необходимо вернуть ей Киев, да и судьбу остальной Украины перерешить заново. Собрать для этого конференцию всех заинтересованных держав – России, Польши, Турции и Крымского ханства.
Но кое-чего Ордин-Нащокин не понял. Невзирая на то, что молодой царь полюбил польские наряды и стихи, он оставался патриотом! Услышав предложение пожертвовать Украиной, за которую пролилось столько крови, он глубоко возмутился. Решил, что канцлер на старости лет повредился умом, что с него взять? Ордина-Нащокина увезли обратно в монастырь – так же быстро, как извлекли оттуда.
Однако тайных друзей Польши и Ватикана в Кремле хватало и без него. Перемирие продлили на очень своеобразных условиях. Речь Посполитая в прошлых договорах уже признавала Киев владением царя. Да если бы и не признавала, что она могла предпринять? Разгромленная, опустошенная, разоренная. Тем не менее, с ней достигли соглашения, что она подпишет перемирие, очередной раз «уступит» Киев, а ей в качестве «компенсации» отвалили колоссальную сумму, 200 тыс. рублей, да еще и отдали Невель, Себеж и Велиж с уездами. Три города с православным населением, которое уже четверть века жило в составе России! Федора Алексеевича сумели убедить, что это вовсе не преступление, не измена, а «успех» государевых дипломатов!
Да, реформаторы сохраняли нешуточное влияние на царя. Они чувствовали себя настолько уверенно, что Полоцкий и Медведев возглавили партию «латинствующих» среди духовенства, отстаивали католические взгляды по некоторым богословским вопросам (например, о времени пресуществления Святых Даров в ходе литургии). Добились от государя разрешения открыть новую типографию, не подконтрольную патриархии. Увлекли Федора Алексеевича проектами создания Славяно-греко-латинской академии. Изначально предполагалось, что это будет первый российский университет по западному образцу, а возглавит его Полоцкий.
Царь сам взялся сочинять устав. Писал, что выпускники получат преимущества в приеме на службу, в продвижении на руководящие должности. А выходцы из простонародья, закончив академию, смогут уравняться в чинах с «благородными». Нетрудно представить, каким рассадником чужеземных влияний могло стать подобное заведение, но в 1680 г. Полоцкий умер. Медведев без него все-таки не обладал достаточным весом, и патриарх затормозил эти проекты.