Молодость
Я родился в семье нефтяника-буровика и вырос в этом замечательном городе. В Лениногорске я окончил школу и отсюда уехал учиться в Москву в нефтяной институт. У нас с отцом произошло редкое совпадение. Он в 1970 году окончил заочно этот институт, а я в тот же год в него поступил. У отца было среднее техническое образование, накануне войны он окончил Сызранский нефтяной техникум, затем воевал на фронте. Демобилизовавшись, работал на буровых предприятиях в Куйбышевской области, в Муханово, а в 1952 году его перевели в Татарию, в будущий Лениногорск, на освоение молодого Ромашкинского месторождения и сразу же назначили директором конторы разведочного бурения. Отец днями и ночами пропадал на буровых, мы его дома редко видели. В таком режиме работали тогда все его коллеги. Бездорожье, отсутствие техники, слабое снабжение, высокая аварийность, отсутствие на первом этапе квалифицированных кадров требовали от нефтяников нечеловеческих усилий для выполнения плановых заданий. Коммунистическая партия умела строго спрашивать с руководителей выполнения поставленных перед ними целей. Это были крайне жёсткие сталинские времена. Нефтяную промышленность курировал лично Л. П. Берия. Да и последующие годы были не легче. Люди, особенно руководители, работали на износ. У отца просто не было в то время возможности получить высшее образование. А рядом с ним подрастали и проявляли здоровые амбиции молодые дипломированные инженеры. Мама неоднократно говорила отцу, чтобы он нашёл возможность получить высшее образование, и она была тысячу раз права. Но отец постоянно откладывал своё поступление в институт. Я взрослел и уже понимал тревогу мамы. Только позже, когда отца уже не стало, я узнал от его сестры, что отец после армии подавал документы на учёбу в юридический институт, но ему было официально отказано в приёме из-за того, что в его роду какой-то родственник, сельский житель, который был осуждён в 30-е годы за колоски. Видимо, этот страх получить очередной отказ в отце присутствовал бесконечно, и мы, его семья, об этом даже не догадывались. Только после того, как наступила хрущёвская оттепель и в Лениногорске был открыт филиал Московского нефтяного института имени Губкина, он пошёл учиться. Окончил он институт с отличием. Я хорошо помню, как у нас дома по вечерам после работы собирались великовозрастные дяди-студенты и делали домашние задания. В то время учился весь Лениногорск. Это было даже модно.
В нашем доме часто собирались компании сослуживцев отца, а о чём могли говорить за столом в ту пору нефтяники, да только о производстве. И я был свидетелем почти всех этих разговоров. Нефтяную буровецкую терминологию я познал ещё в совсем юном школьном возрасте. Очень часто отец брал меня с собой в поездки по буровым установкам. Это был своеобразный курс познания мною процессов бурения скважин. В ту пору буровые установки были совсем другими, и я не мог себе представить, как на них можно было работать 24 часа в сутки и в лютый мороз, и в дождь. Внешне, со стороны, буровые установки, если бы не торчащая вверх метров на сорок мачта, выглядели как огромные деревянные сараи. Контора, в которой работал отец, в своём составе имела даже пилорамный цех. Доски как раз и применялись для внешней обшивки бурового станка, чтобы создать внутри хотя бы какое-то подобие микроклимата. Особенно мне нравился процесс перетаскивания буровой установки с одной точки бурения на другую. Под установку на домкратах подводились специальные тракторные тележки-лафеты на гусеницах, и вышка в вертикальном положении при помощи колонны тракторов-тягачей по полям перемещалась на очень большие, до нескольких километров, расстояния. Это было захватывающее грандиозное зрелище. Помню, как-то раз один из буровых мастеров уговорил отца под свою ответственность взять меня с собой и подняться по крутой лестнице на балкон верхового рабочего. Я не помню, как туда поднялся, но очень хорошо до сих пор помню, как я оттуда, с этой верхотуры, спускался. Большего страха я в своей жизни не испытывал, а мне было тогда всего десять лет. Вот так по крупицам начинали формироваться мои нефтяные познания. И я безмерно благодарен отцу за то, что он не боялся мне показать настоящую мужскую жизнь буровика изнутри этой профессии.
Каждый взрослый житель Лениногорска работал или непосредственно на нефтяных предприятиях, или в той или иной форме был связан с нефтепроизводством. Город рос на глазах, постепенно стали вырисовываться жилые кварталы, создавалась городская инфраструктура, прокладывались дороги. Одновременно развивался и весь Лениногорский район в целом. В городе было очень много детей, и их досуг был тщательно спланирован. Школы давали качественное образование, огромное внимание уделялось развитию спорта. Поэтому наша жизнь в тот период была счастливой и безоблачной. Весь город работал на достижение высочайшей цели – добыть на Ромашкинском месторождении сто миллионов тонн нефти в год. И эта цель была достигнута. Мы, дети, в тот момент не понимали, что такое нефть, и даже по большому счёту и не задумывались, зачем она нужна. Мы жили на земле, а под нами на глубине порядка двух километров находилось огромное море нефти. Лениногорск находится практически в центре над гигантским Ромашкинским месторождением диаметром более семидесяти километров. И только когда бурение эксплуатационных нефтяных скважин подошло вплотную к черте города и по его окраинам заполыхали факелы, на которых добычники нефти сжигали попутные газовые фракции, и город по ночам стал озаряться дополнительной подсветкой, мы стали наконец-то понимать, что мы живём в нефтяном городе.
Я как-то спросил отца, почему горят факелы, а вокруг них образуется кольцеобразная выжженная зона. Отец мне объяснил, что в настоящее время люди ещё не научились полностью использовать попутный нефтяной газ, что наиболее лёгкая часть газа, называемая метан, отбирается и подаётся по газопроводам в жилые дома для бытовых нужд, а более тяжёлая часть вынужденно сжигается на факелах, так как её просто выпустить в атмосферу нельзя, город моментально задохнётся. Он также сказал, что наступит время, и люди обязательно научатся использовать весь полезный объём газа, так как это основное химическое сырьё, но для этого нужно строить крупное химическое предприятие.
Как и все дети, я увлекался рыбалкой. В окрестностях города было несколько мелких речек, и мы с соседскими мальчишками на велосипедах летом ездили туда половить рыбу и покупаться. Но неожиданно по городу разнеслась молва, что нефтяники перегородили плотиной реку Зай, и около посёлка Карабаш возникло крупное искусственное водохранилище. В то время мы даже и подумать не могли, что это была составная часть крупного нефтяного проекта по освоению нашего нефтяного региона. Нефтяники создавали для себя крупные запасы воды, готовясь к приближающемуся этапу её закачки в нефтяные пласты для поддержания внутрипластового давления.
В непосредственной близости от города в нескольких точках началось строительство огромных металлических резервуаров, которые располагались стройными рядами, серебрились в лучах солнца и выглядели очень внушительно. Это были так называемые резервуарные парки, в которых накапливалась добытая из земных недр нефть. Как-то мы с отцом ехали из Лениногорска в Альметьевск, и вот в районе деревни Абдрахманово он предложил посмотреть в левую сторону от дороги. «Видишь, вот слева, вдоль склона горы, стоят резервуары, из этой точки берёт начало нефтепровод “Дружба”, и по нему нефть поставляется в социалистические страны», – объяснил он мне.
Из года в год некогда прекрасный холмистый, с бесконечными перелесками и пшеничными полями природный ландшафт стал приобретать всё больше и больше индустриальный оттенок. Ранее применявшаяся фонтанная добыча нефти, когда нефть самостоятельно поднималась по скважинам на поверхность земли, стала постепенно меняться на механизированную, и повсеместно над скважинами начали возводиться станки-качалки, и к ним тянулись бесконечные линии электропередач с сопутствующими подстанциями. В тех местах, где бурение, казалось бы, уже давно было законченным, появились вновь буровые вышки, так как началось уплотнение сетки добывающих скважин, а также стали буриться ряды скважин для нагнетания воды в пласт для поддержания пластового давления.
Все эти производственные изменения, вызванные усложнениями условий добычи нефти, происходили на наших глазах. Контора разведочного бурения, которой руководил мой отец, вышла с фронтом поисковых работы за пределы Ромашкинского месторождения, на сопряжённые с ним территории, практически по всей южной части Татарии. География работ неуклонно расширялась, нефтяники постоянно наращивали нефтяные запасы на будущее. Постепенно часть геологоразведочных скважин начала буриться в соседних Куйбышевской и Оренбургской областях. В итоге закончилось всё тем, что всю контору отца решением Миннефтепрома СССР перебросили в город Оренбург, где было открыто крупнейшее Оренбургское газоконденсатное месторождение. Задачей отца и его коллег стало проведение разведки и оконтуривания этого месторождения с последующим переходом на бурение эксплуатационных газовых скважин. Фактически с началом оренбургского этапа жизни нашей семьи я отца практически не видел. На этом мои домашние нефтяные университеты закончились, о чём я сегодня крайне сожалею. Но даже то, что привил мне мой отец в ранней молодости, мне было достаточно, чтобы в жизни пойти по его стопам.