Петербург Достоевского. Исторический путеводитель. Маршрут 1. Город, который не любил Достоевский (Л. Я. Лурье, 2012)

Памятник основателю города Петру Великому, с легкой руки Александра Пушкина получивший название «Медный всадник», – центральный символ Петербурга в русской литературе. «Все мы находимся в вибрациях его меди», – писал в 1910 году Александр Блок.

Установка первого в России памятника Петру стала частью кампании, предпринятой Екатериной II для упрочения своего положения на троне. София Фредерика Августа Ангальт-Цербстская в 1745 году стала супругой будущего Петра III – наследника русского престола, внука основателя Петербурга. В 1762-м, через полгода после его воцарения, она возглавила государственный переворот.

Петр III был низложен и убит, а она, под именем Екатерины II, волею генеалогической случайности 34 года правила Российской империей. Именно при ней культ Петра Великого был возведен в ранг государственной идеологии. На постаменте надпись на латыни и на русском: «Петру Первому – Екатерина Вторая».

Французский скульптор Этьен Морис Фальконе, рекомендованный Екатерине Дидро и Вольтером, работал над монументом с 1768 по 1778 год.

Ему помогали француженка М. Колло и русский ваятель Ф. Гордеев. Окончательно памятник был открыт в 1782 году в присутствии двора и гвардии.

Конь, вздыбленный могучей рукой Петра, на обрыве естественной гранитной скалы (она была найдена под Петербургом и с огромными сложностями доставлена на площадь для дальнейшей обработки) – аллегория петровского переворота в русской истории. Клубящаяся под копытами коня змея олицетворяет противников петровской реформы. Сам по себе памятник характерен для классицистического Петербурга. По остроумному замечанию француза Кюстина, «эта человеческая фигура на коне ни антична, ни современна: это римлянин времен Людовика ХV». Медный всадник как ни одно архитектурное сооружение города оброс литературными и историческими ассоциациями.

В октябре 1833 года Пушкин написал «Медного всадника» – короткую поэму с подзаголовком «Петербургская повесть». Поэма эта на 150 лет вперед определила итог полемики о месте Петербурга в русской истории.

Вступление в «Медный всадник», известное наизусть каждому образованному русскому, – гимн великому городу, апология Петра и его столицы.

Сюжет самого повествования прост. Евгений, бедный петербургский чиновник, любит девушку по имени Параша. Они живут по разные стороны Невы: Евгений – в Коломне, Параша – в Гавани. Страшное наводнение 19 ноября 1824 года отрезает их друг от друга. Евгений пережидает его у Медного всадника. Параша гибнет, Евгений сходит с ума от горя. В безумном кружении по городу он снова оказывается около памятника «того, чьей волей роковой под морем город основался», вспоминает случившееся и проклинает Петра, построившего город на гиблом месте. Ему кажется, что памятник срывается с пьедестала и преследует его по улицам Петербурга.

Поэма, как и большинство сочинений Пушкина, не имеет однозначного толкования. Автор не принимает ни сторону Петра, ни сторону Евгения.

Но с тех пор в русской литературе, более всего в поэзии, конфликт поэмы трактуется, как минимум, трояко: маленький чело век (Евгений) – государство (Петр); цивилизация (Петр, Петербург) – природа; Московская Русь, Москва – Российская империя, Петербург.

В ряд символов русские поэты позже включили и змею из-под копыт Медного всадника.

Многозначность Медного всадника и порождаемых им ассоциаций многократно возрастает и оттого, что у подножия памятника 14 декабря 1825 года произошло событие, ставшее переломным в русской истории, – восстание декабристов.

В ноябре 1825 года на юге России, в Таганроге, умер победитель Наполеона – Александр I. Он был бездетен, и, по закону, ему должен был наследовать следующий по старшинству брат – Константин. Но император, минуя Константина, завещал престол другому брату – Николаю. Константин, в отличие от Николая, был популярен в гвардии.

Междуцарствие послужило сигналом членам тайных обществ, существовавших в гвардии. Сторонники конституции и равенства подданных перед законом (а значит, освобождения крепостных), они черпали свою идеологию у Монтескье и Адама Смита, использовали опыт прусского «Тугендбунда» (тайное общество для борьбы с французскими оккупантами) и русские традиции дворцовых переворотов.

Когда стало очевидно – Константин престола не примет (на 14 декабря намечена присяга Николаю), – заговорщики решили захватить Сенат, располагавшийся рядом с Медным всадником, и заставить сенаторов провозгласить конституцию. Однако, заранее оповещенный о готовящемся заговоре, Николай собрал сенаторов накануне в Зимнем дворце.

С утра 14 декабря сторонники переворота (3 тысячи офицеров и солдат) встали в каре между Медным всадником и Сенатом. Постепенно их окружили 12-ю тысячами верных правительству войск. Многочасовое стояние на холодном декабрьском ветру закончилось тремя залпами правительственной артиллерии. Восставшие (по месяцу события их назвали декабристами) были рассеяны и арестованы. Пятерых после суда повесили, более сотни заговорщиков сослали на каторгу и в ссылку.

С петровского времени просвещенное дворянство и императорская власть были, в общем, едины в своих устремлениях. С 1825 года судьбы государства и интеллигенции, Медного всадника и Евгения в Российской империи начинают расходиться.

Достоевский постоянно возвращался к проблематике, ассоциируемой с Медным всадником. Петровская реформа находилась в центре главного, на десятилетия, спора двух направлений российской общественной мысли – славянофилов и западников.

Первые полагали, что петровские реформы (и основание Петербурга) – насилие над прирожденными свойствами русского народа, его культурой и государственностью. Петербург – чужеродный нарост на теле России:

Вторые, напротив, считали: только с Петром Россия вышла из тупика изоляции на большак европейской культуры, а Петербург – зримое свидетельство этого выхода: «Петербург… новый город в старой стране, следовательно, есть новая надежда, прекрасное будущее этой страны» (В. Белинский).

Достоевский был ближе к славянофилам: «Петровские реформы создали у нас своего рода statum in statu (государство в государстве). Они создали так называемое образованное общество, переставшее… мыслить о Руси… изменявшее народным интересам, совершенно разобщенное с народной массой, мало того, ставшее во враждебное к ней отношение», «Культуры у нас нет (что есть везде), а нет – через нигилиста Петра Великого».

Но если Петру он не отказывает по крайней мере в стремлениях по усилению русского государственного величия, обещающего в будущем алкаемое им торжество славянства, то Петербург для писателя всегда оставался городом искусственным.

«Народ… Ведь это море, которого мы не видим, запершись и оградясь от народа в чухонском болоте. Люблю тебя, Петра творенье. Виноват, не люблю его – окна, дырья и монументы».

Западную часть Сенатской площади занимает грандиозный ансамбль, построенный в 1829–1834 годах Карлом Росси.

Это соединенные аркой, перекинутой через узкую Галерную улицу, здания двух важнейших правительственных сооружений Российской империи – Сената и Синода.

Сенат, основанный Петром в 1711 году, к середине ХIХ века служил высшей кассационной инстанцией России. При Николае I, когда, по выражению поэта-славянофила Алексея Хомякова, империя была «в судах черна неправдой черной», Сенат воспринимался как всероссийский центр мздоимства. После судебной реформы 1864 года, введшей суд присяжных, он стал оплотом правительственного либерализма. Достоевский к судебной реформе отнесся с сомнением: «учреждение гласного присяжного суда все же ведь не русская, а скопированная с иностранного мера». В последнем романе Достоевского присяжные засудили невиновного Митю Карамазова.

Синод, появившийся на свет в 1721 году, стал венцом петровской религиозной реформы, отменившей самоуправление православной церкви и саму должность патриарха. Синод – государственное учреждение во главе с обер-прокурором – светским человеком, правительственным чиновником, управлявшим церковью как государственным учреждением. В результате, по мнению Достоевского, «Русская церковь в параличе с Петра Великого». Впрочем, один из обер-прокуроров, Константин Победоносцев (назначен в 1880 году), был хорошим знакомым и политическим единомышленником Достоевского. И политическая программа позднего Достоевского, идея «государства-церкви», своеобразной теократии, была навеяна общением с этим наставником двух последних русских императоров.

Архитектурное решение здания Сената и Синода обычно для петербургского зодчества времен николаевского царствования. Стиль заимствован у наполеоновской Франции, которая заимствовала его, в свою очередь, у императорского Рима. Такая разновидность классицизма называется стилем ампир.

Николай Гоголь и его современники дружно осуждали здание за монотонность и вненациональность. «Что за странная прихоть – возводить храмы во славу чиновников?» – писал о таких зданиях Кюстин. Герцен осуждал «стройность одинаковости, отсутствие разнообразия, личного, капризного, своеобычного» в архитектуре города: «все это в высшей степени развито в казармах». Этого взгляда придерживался и Достоевский: «…Архитектура всего Петербурга чрезвычайно характеристична и оригинальна и всегда поражала меня, – именно тем, что выражает всю его бесхарактерность и безличность за все время существования». А об архитектуре ампира он выражался так:

«Огромно, псевдовеличественно и скучно до невероятности, что-то натянутое и придуманное тогда нарочно, вместе с пчелами на наполеоновской порфире, для выражения величия вновь наступившей тогда эпохи и неслыханной династии, претендовавшей на бесконечность».

Только в начале ХХ века литература и живопись разглядели величественную красоту «желтизны правительственных зданий» (О. Мандельштам). «О, эти гигантские просторы площадей, где можно делать смотр целым армиям. Тяжелые глыбы дворцов. Каменные всадники на памятниках – императоры и полководцы. Тусклое золото куполов Исаакия над мраморными громадами колонн, разве вся эта пышная красота не говорит о величии власти? „Город казарм“, – скажет язвительный враг. Да, казарм. Город гвардии и преторианцев. Но разве власть когда-нибудь опиралась на что-нибудь иное, как на штыки солдат?» – писал близкий к акмеистам прозаик С. Ауслендер.

«Петербург воплотил мечты Палладио у полярного круга, замостил болота гранитом, разбросал греческие портики на тысячи верст среди северных берез и елей. К самоедам и чукчам донес отблеск греческого гения, прокаленного в кузнице русского духа», – так в статье «Три столицы» говорил о петербургском ампире философ Г.Федотов.

Сейчас в здании Сената и Синода заседает Конституционный суд и находится Президентская библиотека.

Манеж лейб-гвардии Конного полка отделен от здания Сената и Синода Конногвардейским бульваром. Здание предназначалось для занятия выездкой в зимнее время. Его построил в 1807 году Д. Кваренги, в характерном для него стиле строгого греческого классицизма, господствовавшем в Петербурге с 1770-х годов. Перед манежем – доставленные из Италии мраморные скульптурные группы работы И. Трискорни. Ныне в Манеже – Центральный выставочный зал.

«Военной столицей» называл Петербург Пушкин. Со времен Петра это город-гарнизон, самая милитаризованная столица мира. При Николае I почти 15 % населения Петербурга составляли офицеры и солдаты 16 полков гвардии.

Созданная Петром, гвардия первоначально целиком состояла из дворян. В ХVIII веке она играла роль вооруженного дворянского парламента, решая судьбу императорского трона. При ее участии свергались (Иван VI, Петр III, Павел I) и назначались (Екатерина I, Анна, Елизавета, Екатерина II, Александр I) цари.

Гвардейские офицеры – элита аристократии, в гвардии начиналась карьера большинства военноначальников и государственных деятелей. Смотры и парады гвардейских полков – самые красочные праздники в Петербурге. Обдумывание фасонов гвардейских мундиров – любимое занятие большинства русских императоров.

Лейб-гвардии Конный полк – один из старейших и наиболее аристократических в гвардии. Конногвардейцы-кирасиры – крупные кони, высокие, физически сильные солдаты, своеобразное обмундирование: каски, кирасы, палаши.

Каждый кавалерийский полк имел коней определенной масти, определявшейся лично Николаем. Конный – вороные кони, Кирасиры Его Величества – караковые, Кирасиры Ея Величества – рыжие, Кавалергарды – гнедые и т. д. Лошадей и обмундирование офицеры гвардии покупали за свой счет. В тяжелой кавалерии (к которой относились кавалергарды, конногвардейцы и кирасиры) оно было особенно дорогим. Поэтому служба в Конной гвардии была доступна только весьма состоятельным людям. Традиционно в Конногвардейском полку офицеры были по преимуществу из остзейских баронов.

Гвардейский полк – это не только, и даже не столько воинская часть, сколько сплоченная офицерская каста, поддерживающая честь и традиции, способствующая карьерному успеху сослуживцев. В Конном полку круглый год устраивались знаменитые четверговые обеды, уйти «живым» с которых было нелегко. Там назначались губернаторы, раздавались казенные заводские жеребцы, заполнялись высшие правительственные должности вплоть до директора Императорских театров. Полк этот поставил из своей среды почти все окружение последних императоров.

Конногвардейские офицеры предпочитали селиться рядом с полковыми казармами. Великий князь Николай Николаевич, третий сын Николая I, начинавший военную карьеру прапорщиком-конногвардейцем, приказал архитектору Штакеншнейдеру построить свой дворец на углу Конногвардейского бульвара и Благовещенской площади (ныне площадь Труда). После этого почина великие князья, связанные с полком годами службы и приятельскими связями, облюбовали местность к западу от Исаакиевского собора. Со времен Александра II эти кварталы почти не изменились: роскошные эклектичные особняки и дворцы на Английской набережной. В обиталище знати не было ни рынков, ни магазинов, ни ресторанов. По Большой Морской не спеша прогуливалась избранная публика. «Все, что было в городе праздного и вылощенного, медленно двигалось туда и обратно по тротуарам, раскланиваясь и пересмеиваясь: звяк шпор, французская и английская речь, живая выставка английского магазина и жокей-клуба» (О. Мандельштам).

Гвардеец – излюбленный и естественный герой петербургской литературы. В одном из кирасирских полков служит, например, Алексей Вронский (герой романа Л. Толстого «Анна Каренина»). Для Достоевского – писателя антидворянского («помещик» для него почти ругательство) – гвардеец всегда фигура сомнительная. В рассказе «Кроткая» гвардейский офицер – «светская, развратная, тупая тварь»; на страницах «Дневника писателя» эпизодический «кавалерийский офицер из одного известного кавалерийского полка… держит себя в каком-то надменном уединении и молчит свысока». Есть у Достоевского (в «Подростке») и два конногвардейца. Оба они отвратительны: барон Бьоринг и барон Р., явные немцы, – народ, в представлении Достоевского, неприятный.

Знакомство с Петербургом лучше всего начинать с колоннады Исаакиевского собора. Самый большой в России православный собор строился 40 лет – с 1818 по 1858 год. Выбор названия не случаен – день, отведенный в православном календаре преподобному Исаакию Далматскому – 30 мая – это по воле случая день рождения Петра Великого. На месте нынешнего собора существовала с 1707 года одноименная церковь, где Петр венчался со своей второй женой Екатериной I.

Этот храм в XVIII веке трижды перестраивали: каждый следующий император находил, что проект не соответствует задаче главного православного собора в столице, основанной Петром, и воздвигаемого в его память. Наконец за дело взялся француз Огюст Монферран. В самом решении поручить строительство православного собора никому не известному юному католику, к тому же не архитектору, а рисовальщику, было что-то типично петербургское. Это знаменовало полное господство космополитической, западнической идеи над национальной традицией.

Необычайные размеры храма символизируют мощь Российской империи, ее могущество. Собор высотой 101,5 метра, вмещающий 12 тысяч человек (площадь пола – 3250 квадратных метров) завершен огромным куполом (наружный диаметр – 26 метров). Общий вес сооружения – 300 тысяч тонн. Для того чтобы оно не ушло в болотистый петербургский грунт, в землю вколотили 10 762 просмоленные сосновые сваи. 112 колонн, вырубленных из гранитных скал в Финляндии, доставили на строительную площадку для окончательной доделки на специальных барках. От пристани на Неве к собору для транспортировки колонн проложили железную дорогу. Возводили собор несколько десятков тысяч крепостных крестьян, живших в бараках, сколоченных рядом со стройкой.

Собор вообще не похож на православный храм. В его убранстве множество горельефов и скульптур (жанр в допетровской церковной архитектуре неупотребимый). Иконы и фрески, характерные для православных церквей, заменили мозаика, скульптура, витражи (витраж в алтаре с изображением Христа – работа Г. М. фон Хесса и М. Э. Айнмиллера).

При всей монументальности, собор непропорционален – купол чрезмерно велик и как бы придавливает и основной массив храма, и четыре небольшие звонницы по его углам; претендуя на пятиглавие московских церквей, он скорее напоминает собор Святого Павла в Лондоне.

И тем не менее неуклюжий, странный его силуэт вписался в архитектурную панораму города и стал, наряду со шпилями Петропавловского собора и Адмиралтейства, одной из трех высотных доминант столицы. «Темная, огромная масса Исакия, неясно отделявшаяся от мрачного колорита неба» присутствует и в романах Достоевского.

С колоннады собора перед нами предстает Петербург, почти не изменившийся со времен Достоевского. Таким мог видеть его и писатель. В отличие от Москвы, центр Петербурга в советское время, можно сказать, не перестраивали: не хватало денег. Блокада сыграла в жизни Ленинграда роль нейтронной бомбы: уничтожила население, но почти не коснулась архитектуры.

Впрочем, новый капитализм, как и во времена Достоевского, обезобразил город множеством уродующих исторические панорамы сооружений, таков купол гостиницы «Ренессанс Балтик» на Почтамтской улице, 4, грубо исказивший панораму Исаакиевской площади.

На север от нас, через Большую Неву, лежит Васильевский остров – самый большой из 42 (во времена Достоевского их было больше сотни) островов Невской дельты. Планировка острова абсолютно геометрична: идущие с юга на север параллельные улицы, каждая сторона которой называется линией и имеет свой порядковый номер, пересекают под прямым углом Большой, Средний и Малый проспекты. Когда-то Петр думал построить здесь центр своей столицы, вдоль линий он собирался прорыть каналы. Из замысла ничего не вышло, но на Университетской набережной, лежащей как раз напротив собора, видны учреждения, задуманные и возведенные при Петре.

«Негоцианты, моряки, кадетские офицеры, художники, учителя и самый бедный класс петербургского чиновничества составляют главное народонаселение Васильевского острова», – писал современник Достоевского, очеркист И. И. Панаев.

Несколько месяцев на острове на углу 1-й линии и Большого проспекта в юности снимал квартиру Достоевский. На Васильевском жили и некоторые его герои: мать Нэлли из «Униженных и оскорбленных»; тут, на 13-й линии, в доме Ихменевых, умерла и сама Нэлли. У Тучкова моста ютился университетский приятель Раскольникова, Разумихин. «В третьей линии на Малом проспекте» жила невеста Свидригайлова, к ней он ходил прощаться в ночь самоубийства. Но Васильевский в целом – не «достоевское» место.

«Самая регулярная часть регулярного города», по выражению историка Н. П. Анциферова, – район, имевший репутацию немецкого (здесь немцы составляли почти пятую часть населения), – Васильевский как-то не подходил для обитания героев Достоевского.

Первый в Петербурге постоянный Николаевский мост через Неву построен при Николае I (1850, инженер С. Кербедз). По Николаевскому мосту возвращался домой с лекций в университете студент Родион Раскольников. У начала моста со стороны Васильевского острова находилась разобранная в 1930-е годы часовня. Здесь Раскольников обычно останавливался.

«Небо было без малейшего облачка, а вода почти голубая, что на Неве так редко бывает. Купол собора, который ни с какой точки не обрисовывается лучше, как смотря на него отсюда, с моста, не доходя шагов двадцати до часовни, так и сиял, и сквозь чистый воздух можно было отчетливо разглядеть даже каждое его украшение… Необъяснимым холодом веяло на него всегда от этой великолепной панорамы; духом немым и глухим полна была для него эта пышная картина».

Этот вид – с Николаевской набережной (ныне – набережная Лейтенанта Шмидта) на Исаакиевский собор – вообще привлекал Достоевского, он есть и в рассказе «Слабое сердце», и в «Петербургских сновидениях в стихах и в прозе». По мнению иллюстратора «Белых ночей» Достоевского, художника Мстислава Добужинского, с этого места вся масса собора располагается по диагонали и получается полная симметрия в расположении частей.

На самом мосту, возвращаясь от Разумихина в день убийства процентщицы и ее сестры, Раскольников стал жертвой «одного весьма неприятного для него случая. Его плотно хлестнул… кучер одной коляски, за то что он чуть-чуть не попал под лошадей, несмотря на то что кучер раза три или четыре ему кричал…

Но в ту минуту, как он стоял у перил и все еще бессмысленно и злобно смотрел вслед удалявшейся коляске, потирая спину, вдруг он почувствовал, что кто-то сует ему в руки деньги. Он посмотрел: пожилая купчиха, в головке и козловых башмаках, и с нею девушка, в шляпке и с зеленым зонтиком, вероятно дочь.

„Прими, батюшка, ради Христа“. Он взял, и они прошли мимо. Денег двугривенный. По платью и по виду они очень могли принять его за нищего…»

Слева от Николаевского моста – монументальное трехэтажное здание Академии художеств с небольшой башенкой над центральным четырехколонным портиком.

При Петре заботы о развитии пространственных искусств лежали на Академии наук. В царствование его дочери Елизаветы была основана самостоятельная Академия художеств. При Екатерине II архитектор Жан-Батист Валлен-Деламот построил существующее здание Академии. После почти шестидесяти лет господства барокко в архитектуре оно стало провозвестником нового стиля – классицизма.

Академия – высшее учебное заведение, подготовившее большинство русских художников и архитекторов. Достоевский, знаток и любитель живописи, дважды писал обширные рецензии на ежегодные академические выставки.

Активная имперская политика на ближнем Востоке и Балканах – одна из главных тем, волновавших Достоевского-публициста. Архитектурный памятник этой политики – пристань, сооруженная перед Академией художеств по проекту Константина Тона, любимого архитектора Николая I, в 1832–1834 годах. Подлинные сфинксы привезены из египетских Фив.

За Академией художеств на восток по набережной – небольшой сад, в центре которого обелиск с надписью «Румянцева победам». Фельдмаршал П. А. Румянцев, по словам Пушкина, один «из стаи славной екатерининских орлов» – победитель турок в войне 1768–1774 годов и выпускник расположенного рядом Первого кадетского корпуса.

Кадетский корпус с 1732 года помещался в бывшем дворце Меншикова.

А. Д. Меншиков – «птенец гнезда Петрова», «полудержавный властелин», ближайший сподвижник Петра, президент Военной коллегии и генерал-губернатор Петербурга. Один из колоритнейших государственных деятелей России, он сочетал талант военачальника, административную хватку, обаяние с чудовищным казнокрадством и служебными злоупотреблениями. Его дворец, строившийся в 1710–1714 годах архитекторами Д. Фонтана и Г. Шеделем, – первое каменное здание Петербурга. Он был богаче, чем дворец самого императора. При Екатерине I и Петре II Меншиков по существу управлял Россией, но в 1727 году в результате интриг придворных оказался в ссылке на Урале, где и умер. Сейчас во дворце – одном из лучших памятников так называемого петровского барокко (протестантский, северный вариант этого стиля) – филиал Эрмитажа, музей русской культуры петровского времени.

Дальше по набережной – первый на нашем пути памятник пышного, близкого к итальянскому, елизаветинского барокко – Манеж кадетского корпуса (1757–1759, архитектор И. Борхард).

Дворец Петра II – зеленое здание с трехэтажной центральной частью и двухэтажными крыльями. Оно построено в середине XVIII века неизвестным архитектором. Петр II – сын казненного царевича Алексея по приказу собственного отца, императора Петра Великого, не жил в этом дворце. Не желая находиться в городе, где был убит его отец, он переехал со своим двором в Москву.

Сейчас в здании располагаются филологический и восточный факультеты Петербургского университета.

Восточнее этих зданий, торцом к набережной, расположен знаменитый комплекс Двенадцати коллегий. Петр Великий заменил построенную по аристократическому принципу систему продвижения по службе, существовавшую в Древней Руси, на чиновничью иерархию, открытую для простолюдинов. Продвижение по карьерной лестнице теперь зависело не от знатности, а от профессиональной годности. Начал образовываться (особенно в Петербурге) класс чиновников. Двенадцать коллегий – центральных ведомственных учреждений – надолго стали остовом этой новой системы управления. Двенадцать их корпусов, соединенных двухэтажной галереей, были построены в 1724–1741 годах по проекту Д. Трезини. С 1835 года здесь помещается Петербургский университет, где учился герой романа Достоевского Родион Раскольников, а также Владимир Ленин, Александр Керенский, Владимир Путин и Дмитрий Медведев.

За зданием Двенадцати коллегий – Менделеевская линия, названная в честь знаменитого химика, в 1857–1890 годах бывшего профессором Петербургского университета. В торце улицы, выходящем на набережную, – памятник основоположнику новой русской литературы и русской науки М. В. Ломоносову (1986, скульпторы Б. А. Петров и В. Д. Свешников). Достоевский, противник петровского культурного переворота, Ломоносова не любил и считал «мертворожденным дитем Петра».

На углу Менделеевской линии и Университетской набережной в классицистическом здании с треугольным фронтоном и восьмиколонным портиком (архитектор Джакомо Кваренги) с 1785 по 1934 год помещалась Российская академия наук. Во второй половине ХIХ века Академия была мало популярна. Особенно возмущалась общественность, в том числе и Достоевский, тем, что академики забаллотировали Д. Менделеева, уже обладавшего мировой известностью. Но в 1876 году самого писателя избрали членом-корреспондентом Академии наук, чем он был весьма польщен.

Позже, в начале ХХ века, в этом же здании находился Пушкинский дом – хранилище рукописей поэта.

С 1728 по 1775 год Академия наук помещалась в трехэтажном здании с башней, известном под названием Кунсткамеры (1718–1734, архитектор М. Г. Земцов). Кунсткамера – первый в России музей, созданный по указу Петра. Экспонаты музея, различные «монстры и натуралии», отражают представления основателя города о предмете научных исследований. Среди выставленного здесь – заспиртованные тельца младенцев-уродов, анатомические аномалии, чучела императорских собак, оружие. В трехъярусной башне – большой академический (Готторпский) глобус. Под ним – академическая библиотека, а сама академия занимала правое крыло здания. Здесь набережная переходит в стрелку Васильевского острова.

Теперь обойдем колоннаду по часовой стрелке. К югу от собора – Петербург Достоевского. Практически всю свою жизнь он прожил в треугольнике, вершины которого – колоннада, на которой мы находимся, и видимые с нее две высотные доминанты – колокольни соборов Владимирской иконы Божией Матери и Троице-Измайловского. Застройка здесь особенно густа, а население скучено.

Это объясняется прежде всего строительными особенностями города. Со времен Петра строительство здесь шло «единой фасадою», то есть торцовая стена одного дома должна была примыкать к торцовой стене соседнего. Между тем, земля в центре города быстро дорожала. Ограниченные этажностью (никакой дом в столице не должен был быть выше Зимнего дворца), домовладельцы старались увеличить общую площадь застройки и занимали как можно большую часть принадлежавшего им участка. Лицевые фасады доводились до максимальной высоты. В результате улицы превращались в своеобразные каменные коридоры с равными по высоте «стенами» – домами, пронизанными узкими дворами-колодцами.

В гигантских прямоугольных призмах кварталов, чье однообразие нарушалось лишь прихотливо изогнутыми каналами и реками да колокольнями церквей, и протекала жизнь Достоевского и его героев.

На углу Исаакиевской площади, Малой Морской и Вознесенского проспекта, торцом к площади стоит четырехэтажный дом, принадлежавший в середине ХIХ века некому Якову Христиановичу Шилю. Достоевский снимал комнату в квартире Бреммера на третьем этаже. Здесь были написаны рассказы и повести «Ползунков», «Слабое сердце», «Честный вор», «Елка и свадьба», «Чужая жена и муж под кроватью», «Белые ночи».

Исследователи жизни писателя давно заметили любопытную закономерность: Достоевский почти всегда селился в угловых домах, неподалеку от церкви. Таков и этот дом.

Два года в доме Шиля – не самые счастливые в жизни писателя. После сенсационного, шумного успеха первой повести Достоевского «Бедные люди», следующие его произведения «Двойник», а особенно «Господин Прохарчин» и «Хозяйка», провалились. Он стал объектом злословия и насмешек кружка писателей, группировавшегося вокруг главного литературного авторитета российской читающей публики, – критика Виссариона Белинского. Этот внезапный поворот от единодушного восторга (Белинский писал об авторе «Бедных людей»: «…новый Гоголь, явление необыкновенного таланта… так начать – это… что-то уж слишком необыкновенное… в публике только и толков, что о Достоевском») к обидным эпиграммам и оскорбительным сплетням был чрезвычайно болезнен для чудовищно самолюбивого автора.

Одним из следствий стала начавшаяся эпилепсия.

Порвав с кругом Белинского (что во многом определило его дальнейшие отношения с Тургеневым, Григоровичем, Некрасовым, Панаевым), Достоевский сблизился с участниками кружка петрашевцев – молодыми поклонниками Фурье и утопического социализма. По пятницам на окраине города в Коломне у чиновника Михаила Петрашевского, человека образованного, яркого и эксцентричного, они собирались на скромный ужин в складчину.

Один из постоянных посетителей, Дмитрий Ашхарумов, вспоминал: «Это был интересный калейдоскоп разнообразнейших мнений о современных событиях, распоряжениях правительства, о произведениях новейшей литературы по различным отраслям знаний; произносились городские сплетни, говорилось обо всем без всякого стеснения. Иногда кем-либо из специалистов делалось сообщение вроде лекции».

Все это мало походило на организацию заговорщиков, скорее молодежный кружок, хотя и с оппозиционным оттенком. Сам Достоевский прочел на собрании 15 апреля 1849 года неопубликованное, ходившее в списках письмо Белинского Гоголю с его тоже весьма умеренной политической программой: «уничтожение крепостного права, отменение телесного наказания, введение строгого выполнения хотя бы тех законов, которые уже есть».

Между тем, в кружок уже внедрился полицейский агент, некий Антонелли. Только что Европа была потрясена революцией 1848 года; Николай I ждал заговоров и в России и жаждал их пресечь. Услужливые деятели политической полиции представили посетителей «пятниц» у Петрашевского опасными революционерами. Николай распорядился: «Дело важное… оно в высшей степени преступно и нестерпимо… приступить к арестованию. С Богом! Да будет воля Его».

Дождливый вечер 23 апреля 1849 года Достоевский провел у приятеля по кружку, на обратном пути зашел еще к одному, и вернулся домой глубокой ночью. По его позднейшим воспоминаниям, он лег спать и тотчас же заснул. «Не более как через час я сквозь сон заметил, что в мою комнату вошли какие-то подозрительные и необыкновенные люди. Брякнула сабля, нечаянно за что-то задевшая. Что за странность? С усилием открываю глаза и слышу мягкий симпатический голос: „Вставайте!“ Смотрю: квартальный или частный пристав с красивыми бакенбардами. Но говорил не он, говорил господин, одетый в голубое (цвет жандармских мундиров. – Л. Л) с подполковничьими эполетами. „Что случилось?“ – спросил я, привставая с кровати. – „По повелению…“…Смотрю: действительно, „по повелению“.

…Пока я одевался, они потребовали все книги и бумаги; немногое нашли, но все перерыли… Нас провожала испуганная хозяйка и человек ее Иван, хотя и очень испуганный, но державшийся с какой-то тупой торжественностью… У подъезда стояла карета…»

Достоевского повезли на Фонтанку в III отделение – тогдашнюю политическую полицию. Там он встретил арестованных товарищей, с которыми за несколько часов до этого сидел за столом у Петрашевского.

Дом Шиля остался в памяти Достоевского навсегда и, видимо, не случайно в «Преступлении и наказании» он дал дому, в котором жил Раскольников (находящемуся довольно далеко отсюда), такое же название.

Пока в доме Шиля шел обыск на квартире у Достоевского, на Малой Морской, в гостинице «Наполеон», сладким сном спал молодой человек двадцати одного года – граф Лев Толстой. Неудачник, выгнанный из Казанского университета «за не успешность», он начал было держать экстерном экзамен за курс Петербургского университета, но вскоре раздумал и решил вступить юнкером в Конную гвардию (из этого, впрочем, тоже ничего не вышло). Через три года в «Современнике» будет напечатано «Детство», и имя Толстого станет известно всей читающей России. С любопытством будут следить за успехами друг друга два крупнейших русских прозаика – Толстой и Достоевский, но встретиться лично им так и не удастся.

Нарышкины – свойственники Романовых: Наталья Нарышкина – мать Петра Великого. Из этого рода и внучатый племянник Петра – Лев Александрович Нарышкин – блестящий вельможа Екатерининских времен, первый хозяин дома на Исаакиевской площади, 9. Построен дом был в 1750-е годы, и со времен последней реконструкции в 1810 году его внешний вид остался неизменным.

От Нарышкиных дом перешел к представителям другого знаменитого дворянского рода – Мятлевым. Иван Петрович Мятлев был богат и знатен: его крестная – Екатерина II; от отца, сенатора, он унаследовал 12 тысяч душ. Современник и приятель Пушкина, участник войны 1812 года, просвещенный барин, светский человек, служил он только для приличия. В 1836-м камергером и действительным статским советником Мятлев вышел в отставку. Дом его на Исаакиевской площади был наполнен картинами, статуями и разными редкостями из Италии. Тут императорское семейство (царствовал Николай I) запросто сходилось на светских вечерах с дипломатическим корпусом, литераторами и артистами. Хозяин – прелестный, милый, талантливый – служил главной приманкой: «его появление вводило радость в общество; его ум оживлял беседу, его разговор прогонял скуку».

Человек, светский по преимуществу, Мятлев остался в истории русской литературы как основоположник специального жанра, предназначенного скорее для устного исполнения, нежели для чтения. Между собственно литературой и юмористикой существует переходная зона. Например: стенгазета, сценарий капустника, стихотворение на случай. Путь этого материала – в полное забвение или, в редчайшем случае, в полное собрание сочинений. В этой переходной зоне – множество имен: от Ивана Горбунова до Аркадия Аверченко и от Михаила Кольцова до Семена Альтова. Один из первых литераторов такого типа – Иван Мятлев, автор множества юмористических стихов, написанных не для печати, а чтобы повеселить себя и приятелей.

Самое знаменитое сочинение Мятлева – поэма «Сенсации и замечания госпожи Курдюковой за границею, дан л’этранже» – описание европейских приключений тамбовской помещицы от ее имени. Такой стихотворный сказ. Госпожа Курдюкова к месту и без места вставляет в свой и так смешной рассказ о Европах французские слова и выражения: получается этакая смесь французского с нижегородским. Пушкин считал стихи Мятлева «уморительными». Юмористический эффект произведений Мятлева отчасти предопределяет стихи капитана Лебядкина (героя «Бесов»), рассказы Михаила Зощенко, с его героями, любящими выражаться «культурно».

Потомки Мятлевых растрачивали постепенно семейное достояние, а дом свой на Исаакиевской площади сдавали с 1870-х до 1914 года Евгению Васильевичу Богдановичу. Генерал-лейтенант, участник Крымской войны и освобождения Болгарии, он более всего был знаменит как многолетний староста Исаакиевского собора. Организовал лучший в Петербурге церковный хор, издательство, выпускавшее множество дешевой душеполезной литературы для массового читателя. Человек богатый, светский, ловкий, генерал Богданович три последних царствования держал в своем доме важнейший столичный политический салон. Умер он в 85 лет, начинал службу при Николае I, оставался на виду и при его правнуке Николае II.

Привлекательно местоположение жилища Богдановичей: два шага от большинства министерств, дворца, Государственного совета, Сената, посольств. Отличная кухня, безупречная политическая репутация хозяина, взгляды которого всегда соответствовали последним идеологическим веяниям при дворе, – все это делало салон привлекательным для высшего чиновничества. Здесь узнавали последние новости, здесь создавались и разрушались репутации, делались карьеры. Тут провинциалы обращали на себя внимание важных сановников, получали места губернаторов и столоначальников; происходили «утечки информации» в прессу. Здесь высшая бюрократия встречалась с большим бизнесом: булат со златом.

Отличие салона Богдановича от прочих в том, что жена хозяина дома писала подробнейший дневник. Александра Викторов на – подлинная «душечка», жившая постоянно менявшимися вкусами и предпочтениями мужа. Поэтому дневник ее (последний раз переизданный в 1990 году) отражает не политические взгляды гостей салона, а их текущий вес в глазах двора. Не слишком разбираясь в политике, Александра Богданович была увлечена по преимуществу сплетнями о пороках и слабостях впавших в немилость большого света царедворцев.

Перед нами проходит целая вереница взяточников, дураков, прелюбодеев (всех родов и склонностей), казнокрадов, льстецов, карьеристов. Пожалуй, ни один враг императорской России не создал документа столь разоблачительного. Меж тем, генеральша Богданович – сторонница неограниченной монархии и торжествующего православия. Дневник Богданович – это «Kompromat.ru» с 11 февраля 1879 по 20 июня 1912 года. Есть и про похороны Достоевского.

Дальше к югу, через Большую Морскую улицу, Исаакиевскую площадь фланкируют два дома, построенных в 1853 году архитектором Н. Е. Ефимовым для Министерства государственных имуществ. Фасады оформлены в стиле венецианского ренессанса.

Министерство государственных имуществ, возникшее в 1837 году, было одним из центральных государственных учреждений, созданных в 1802-м вместо петровских коллегий. Ко времени Ф. М. Достоевского министерств было 10: военное, морское, иностранных дел, внутренних дел, финансов, юстиции, народного просвещения, императорского двора, путей сообщения, государственных имуществ. Вместе с многочисленными отделениями Собственной Его Величества Канцелярии они создавали запутанную систему управления огромной империей, раскинувшейся от Лодзи до Амура на шестой части земной суши. Правительственные канцелярии давали заработок тысячам петербургских чиновников, ранжированным с петровских времен по четырнадцати классам «Табеля о рангах» от коллежского регистратора (14-й класс) до канцлера (1-й класс). Бюрократическая, полицейская империя, основанная Петром, с ее полным преобладанием государства над обществом, достигла своего апогея в царствование Николая I, памятник которому стоит в центре Исаакиевской площади.

Николай I царствовал 30 лет: с 1825 по 1855 год. Боязнь бунта, борьба с вольномыслием стали главным содержанием этого периода русской истории. Не было ни одного сколько-нибудь самостоятельного мыслителя в стране, не испытавшего страшную силу его гнева: опальный Пушкин погиб на дуэли, Лермонтов был сослан на Кавказ, величайший украинский поэт Тарас Шевченко – отдан в солдаты без права писать; вынужден был эмигрировать Герцен, в ссылке побывали Тургенев и Салтыков-Щедрин, Чаадаева официально объявили сумасшедшим. Достоевский стал одной из многих жертв политики императора.

Памятник государю, всю жизнь не слишком удачно пытавшемуся подражать своему великому предку Петру («в нем много прапорщика и немного от Петра Великого», как писал А. С. Пушкин), является подражанием Медному всаднику. Петербуржцы шутили, что Николай вечно гонится и не может догнать Петра.

Памятник Николаю I сооружен в 1859 году скульптором П. Клодтом и архитектором О. Монферраном. Насколько Медный всадник монументален и обобщен, настолько памятник Николаю I подробен и литературен. Николай – император-рыцарь в парадной форме Кавалергардского полка.

Пьедестал из мрамора, красного порфира, красного финского и серого сердобльского гранитов украшен аллегорическими фигурами Правосудия, Силы, Веры и Мудрости, а также оружием кавказских горцев, древнерусским оружием и оружием николаевской армии. По бокам постамента – барельефы, изображающие четыре важнейших события Николаевского царствования: подавление восстания декабристов, холерный бунт 1831 года, награждение императором Николаем знаменитого русского законоведа М. Сперанского по случаю составления первого Свода законов (1832) и осмотр Веребьинского моста через только что построенную железную дорогу Петербург-Москва (1851).

Синий мост – один из 342 мостов Петербурга, и один из 15, переброшенных через реку Мойку. Это самый широкий мост города (97 метров). Современный вид приобрел в 1844 году.

Городское происшествие начала 1840-х годов – будочник у этого моста ночами грабил и убивал прохожих – имело неожиданное следствие для русской литературы. Александр Герцен – пожалуй, лучший стилист русской литературы, острослов и вольнодумец, – сообщил об этом событии письмом в Москву. Письмо было вскрыто, Герцен оказался в ссылке.

На левой стороне моста в набережную Мойки врезан водомерный столб, увенчанный трезубцем Нептуна (1971, архитектор В. А. Петров). На нем отмечены уровни подъема воды в Неве во время самых значительных наводнений, в том числе и того, что описано в «Медном всаднике». В тот день вода поднялась на 4 метра выше обычного уровня.

Петербург – резиденция российского императорского дома. Все разраставшееся в ХIХ веке семейство Романовых включало во времена Достоевского помимо императоров и императриц (соответственно Николая I и Александру Федоровну и Александра II и Марию Александровну) еще несколько великокняжеских кланов, каждый из которых находился на государственном содержании и претендовал на политическую роль. В эпиграмме того времени Россия характеризуется как «страна невеликих царей и великих князей».

Семейство младшего брата Николая I – великого князя Михаила Павловича и его жены Елены Павловны – занимало Михайловский дворец. Младшие сыновья Николая, братья Александра II – Константин, Николай и Михаил Николаевичи – жили соответственно в Мраморном, Николаевском и Новомихайловском дворцах. Старший сын Александра II, будущий Александр III, после брака с Марией Федоровной (Дагмарой Датской) переехал в Аничков дворец.

Большая часть императоров и великих князей женились на немецких принцессах, переезжавших в Россию. Великие княжны, напротив, как правило, уезжали за границу к своим титулованным мужьям. Одним из немногих исключений была любимая дочка Николая I, Мария Николаевна. Ее муж, сын Евгения Богарне, пасынка Наполеона, герцог Максимилиан Лейхтенбергский, переехал в Россию. Для этой супружеской четы и был возведен Мариинский дворец. Его построил в 1844 году хороший знакомый Достоевского, придворный архитектор А. Штакеншнейдер, в стиле флорентийского ренессансного палаццо.

Массивное здание, занимающее целый квартал между Вознесенским, Адмиралтейским проспектами и Исаакиевской площадью, построено О. Монферраном для знаменитого петербургского богача и хлебосола князя Лобанова-Ростовского. Позже здесь находились департаменты Военного министерства и, в частности, высший военный суд – генерал-аудиториат, приговоривший в 1849 году 21 петрашевца, в том числе и Достоевского, к расстрелу (впрочем, генерал-аудитор ходатайствовал о смягчении наказания до 8 лет каторги).

На высоком крыльце, по обе стороны от входа в дом, расположены «львы сторожевые», на одном из которых герой «Медного всадника» Евгений пережидал наводнение. В то время никакие

строения не отделяли этих львов от Медного всадника. Сейчас Адмиралтейство загораживает Александровский сад, а между Исаакиевским собором и памятником Петру разбит партерный сквер. Раньше же на этом месте лежала Адмиралтейская площадь, соединявшая Дворцовую, Разводную, Сенатскую и Исаакиевскую. Об этом огромном незастроенном пространстве в центре города И. Анненский писал: «пустыни немых площадей». Такое пространственное решение представляло собой и одну из уникальных особенностей центра города, и часть основной градостроительной идеи: трехлучие главных городских магистралей должно сходиться у Адмиралтейства.

Попытки Петра построить регулярный город увенчались успехом лишь отчасти. Стихийная застройка, несмотря на жестокие указы, тихой сапой подрывала широкие градостроительные замыслы. В 1737 году, в царствование Анны Иоанновны, в Петербурге произошел разрушительный пожар, уничтоживший центр города. Именно он позволил на образовавшемся пожарище заново трассировать улицы и до конца осуществить восходившую еще к петровскому времени радиально-лучевую планировку континентальной части города. Руководимая Б. Минихом и П. Еропкиным (характерно для времени: первый через три года окажется в Сибири, второй будет колесован) «Комиссия о каменном строении» проложила три луча, ориентированных на Адмиралтейскую иглу: Невский проспект, Гороховая улица, Вознесенский проспект. Сейчас все они сходятся к Александровскому саду.

На широкой площади, находившейся на месте теперешнего сада, с 1827 по 1872 год на масленичной и пасхальной неделях проходили традиционные народные гуляния. Строились деревянные балаганы, ставились исторические пьесы для народа с огромным количеством действующих лиц, действовали карусели и качели, снеговые горы. Шла торговля пряниками и орехами, играли шарманщики и рожечники. Публику развлекали специальные зазывалы – балаганные деды, раешники, петрушечники. Это был единственный в году период единения всех классов петербургского населения: на гулянии бывал и высший свет, и беднейшие горожане.

В столице не хватало зелени, и Городская дума устроила несколько скверов, среди которых, в 1872–1874 годах, и Александровский сад. Разбивка сада значительно испортила замысел Миниха и Еропкина. Его деревья разрослись и заслонили главный фасад Адмиралтейства.

«Скверы чрезвычайно способствуют быстрому сочинению петербургских летних романов. Некоторые на бойких местах скверы, как, например, Александровский, приобрели такую же скандалезную репутацию, какою пользуются в известные часы дня и ночи Невский и Вознесенский проспекты» (то есть стали рассадниками проституции), писал один из самых внимательных бытописателей Петербурга 1860-1870-х годов В. Михневич.

В 1879 году в центре сквера установили фонтан. Идея устройства фонтанов на городских площадях, которые освежали бы воздух, в то время была весьма модной. «Мыслью об устройстве высоких фонтанов» был занят и Раскольников.

В 1880-1890-е годы вокруг фонтана установили бюсты русских классиков Гоголя, Жуковского, Лермонтова, композитора Глинки и памятник путешественнику Пржевальскому. Уже в наше время поставили памятник канцлеру Александру Горчакову.

Адмиралтейство было заложено Петром I 5 ноября 1704 года на южном берегу Невы, наискосок от того места, с которого за год до этого начал основываться Санкт-Петербург (нынешняя Петропавловская крепость). Вплоть до 1844 года (когда верфь прекратила существование), в огромном П-образном сооружении, раскрытом на Неву, было построено 256 кораблей для балтийского флота.

В башне со шпилем в центре главного, обращенного к югу фасада с 1718 года располагалась Адмиралтейств-коллегия – центральный орган управления флотом. В 1728 году архитектором И. Коробовым здание Адмиралтейства было перестроено в камне. Когда коллегия вошла в состав Морского министерства, после министерской реформы, архитектору А. Захарову была поручена новая перестройка строения, законченная к 1823 году.

А. Захаров блестяще справился с порученной задачей. Постройка получилась грандиозной: периметр адмиралтейского здания – 1200 метров, длина главного фасада – 406 метров. Центральная 72-метровая башня увенчана позолоченным флюгером-корабликом (длина – около 2 метров, высота – чуть больше 1,5 метров). Крепость-верфь воплощает идею величия России как морской державы. Обильная скульптура работы таких мастеров, как В. Демут-Малиновский, Ф. Щедрин, И. Теребенев, умело выдержанный ритм колонных портиков придали строгое величие и живописность симметричному ампирному зданию.

А. С. Пушкин упомянул о здании во вступлении к «Медному всаднику» («адмиралтейская игла»), с тех пор башня Адмиралтейства вошла в число основных символов города, морской мощи России, сродства русской и античной культур.

Или даже так: «Кто усомнится в том, что Захаров самобытнее строителей римских форумов и что русское слово, раскованное Пушкиным, несет миру весть благодатнее, чем флейты Горация и медные трубы Вергилия?» (философ Григорий Федотов).

Нынешний Зимний дворец, главная резиденция российских императоров, – уже пятый дворец, возведенный на этом месте с основания столицы. Он строился крупнейшим архитектором елизаветинского времени Б. Растрелли в 1754–1762 годах для

Елизаветы Петровны. Здесь жили все русские императоры, начиная с Екатерины II.

Это самое грандиозное дворцовое сооружение в России. Отсутствие выраженного главного входа (фасады, обращенные к Неве, Адмиралтейству и Дворцовой площади равнозначны), ризалиты, колонны, собранные в пучки, чередование лучковых и треугольных фронтонов, сложная рельефная орнаментика наличников, декоративная скульптура над парапетами типичны для барокко – архитектурного стиля, пережившего расцвет в XVII веке.

Пользуясь тем, что Россия была глубокой периферией Европы, Растрелли строил в Петербурге то, что в Париже и Лондоне уже было к середине XVIII века глубоким анахронизмом. Это даже не классическое барокко Италии или Южной Германии, а нечто вычурное, напоминающее скорее Латинскую Америку.

При Достоевском в Зимнем дворце проходили торжественные «выходы» императоров, приемы, балы, маскарады, придворные спектакли, большие церковные праздники и другие церемонии. В сокровищнице хранились императорские регалии (корона, скипетр, держава), драгоценности и реликвии. Помещения дворца были разделены на три основные части: парадную, служебную и жилую. Вход во дворец и в каждую его часть строго регламентировался. Не все императоры любили дворец, но и Николай I (предпочитавший Аничков), и Александр II зимнее время проводили, как правило, здесь. Их покои находились во втором этаже и выходили на Дворцовую площадь.

В их царствования блеск русского двора достиг апогея. Теофиль Готье так описывал бал в Георгиевском зале дворца в 1865 году: «Когда вы впервые вглядываетесь в эту ослепительную картину, вас охватывает головокружение. В сверкающей массе свечей, зеркал, золота, брильянтов, драгоценных камней, шелка трудно различить отдельные очертания. Затем глаз несколько привыкает к ослепительному блеску и охватывает гигантских размеров зал, украшенный мрамором и лепными украшениями… Всеми цветами радуги переливаются военные мундиры, расшитые золотом, эполеты, украшенные брильянтовыми звездами, ордена и нагрудные знаки, осыпанные драгоценными камнями. Одеяния мужчин так блестящи, богаты и разнообразны, что дамам в их легких и изящных туалетах трудно бороться с этим тяжелым блеском. Не имея возможности превзойти мужчин богатством своих туалетов, они побеждают их своей красотой: их обнаженные плечи стоят всех блестящих мужских украшений».

Мир дворца в ХIХ веке все дальше отдалялся от мира русской культуры. Ни один из крупных русских писателей конца XIX века после Федора Тютчева и Алексея Толстого не был принят при дворе, тем более знаком лично с императором. Тут не были ни Лев Толстой, ни Антон Чехов, ни Александр Куприн, ни Александр Блок.

Достоевский долгое время не был исключением. Скорее всего, Николай I не прочел ни строчки его произведений, хотя писатель полагал, что некоторому смягчению своего приговора по делу петрашевцев он был обязан участием государя к подающему надежды молодому литератору.

Александр II обратил внимание на Достоевского, когда тот уже был в зените славы. Этому вниманию Достоевский обязан, вероятнее всего, профессору К. Победоносцеву, воспитателю наследника, позже обер-прокурору Синода. По своим политическим воззрениям они были весьма близки и оба ориентировались на «партию цесаревича», националистическую и склонную считать ряд реформ Александра II чрезмерными.

Во всяком случае, с 1878 года Достоевскому несколько раз подавали придворные кареты для поездок во дворец, с тем чтобы он своими беседами во время великокняжеских обедов благотворно повлиял на великих князей Сергея (ему тогда было 21 год) и Павла (18 лет) – младших сыновей императора. По словам вдовы писателя: «Свидание с великими князьями произвело на Федора Михайловича самое благоприятное впечатление: он нашел, что они обладают добрым сердцем и недюжинным умом». На обедах кроме великих князей Сергея и Павла присутствовали их кузены – Константин и Дмитрий Константиновичи, К. Победоносцев и Д. Арсеньев, наставник великих князей.

Дворец составлял лишь небольшую часть огромного хозяйства, администрируемого министерством императорского двора в Петербурге. В его ведение входили: императорские и великокняжеские дворцы (их было несколько десятков), театры, Академия художеств, придворные конюшня, охота, оркестр, госпиталь и, наконец, удовлетворение нужд самого двора, обслуживаемого тысячами служащих. В одном Зимнем дворце жило около трех тысяч человек.

Жила здесь и камер-фрейлина императорского двора Александра Толстая – двоюродная тетка Л. Н. Толстого. Племянник ее, великий русский писатель, в конце 1870-х годов переживал религиозной поворот, приведший его к полному отрицанию всякой церкви, в том числе и православной. Александра Толстая познакомилась с Федором Достоевским в январе 1880 года. Она решила посоветоваться с ним, придерживавшимся строгих религиозных взглядов, о «ереси» своего родственника. Достоевский навестил камер-фрейлину в Зимнем дворце. Она показала ему свою переписку со Львом Николаевичем.

А. Толстая вспоминала: «Вижу еще и теперь перед собой Достоевского, как он хватался за голову и отчаянным голосом повторял: „Не то! Не то!“ Он не сочувствовал ни одной мысли Льва Николаевича; несмотря на то, забрал все, что лежало писаное на столе: оригиналы и копии писем Льва. Из некоторых его слов я заключила, что в нем родилось желание оспаривать ложные мнения Льва Николаевича. Я нисколько не жалею потерянных писем, но не могу утешиться, что намерение Достоевского осталось невыполненным: через пять дней после этого разговора Достоевского не стало».

В начале 1880-х годов дворец выглядел осажденной крепостью. Объявленная террористами «Народной воли» «охота на царя», серия предпринятых ими покушений на жизнь Александра II привели к тому, что Зимний дворец (во избежание подкопа) был окружен траншеями. Во всех помещениях располагалась стража. Но это не упасло дворец от взрыва. В сентябре 1879 года под видом столяра во дворце поселился народоволец Степан Халтурин, по специальности столяр-краснодеревщик. Мебель более чем тысячи комнат требовала постоянного ремонта. Жил Халтурин в подвале дворца, в крыле, выходящем на Адмиралтейство. Ему удалось пронести во дворец по частям около 30 килограммов динамита. 5 февраля 1880 года Халтурин поджег бикфордов шнур и покинул подвал. Взрыв оглушительной силы убил нескольких солдат в помещении первого этажа и повредил императорскую столовую, где как раз в это время должен был начаться по счастью отложенный обед в честь принца Гессенского.

Взрыв в Зимнем Дворце до крайности взволновал Достоевского. По воспоминаниям знаменитого журналиста и книгоиздателя А. Суворина, писатель говорил ему: «Представьте себе, что мы стоим у окон магазина „Дациаро“ и смотрим картины (магазин этот находился неподалеку от дворца на Невском проспекте, и около него руководитель «Народной воли» Желябов встречался с Халтуриным – Л. Л). Около нас стоит человек, который притворяется, что смотрит. Он чего-то ждет и все оглядывается. Вдруг поспешно подходит к нему другой человек и говорит: „Сейчас Зимний дворец будет взорван. Я завел машину“. Мы это слышим… Как бы мы с вами поступили? Пошли ль бы мы в Зимний дворец предупредить о взрыве или обратились ли к полиции, к городовому, чтобы он арестовал этих людей? Вы пошли бы? – Нет, не пошел бы. – И я не пошел бы… Разве это нормально? У нас все ненормально, оттого все это происходит, и никто не знает, как ему поступить не только в самых трудных обстоятельствах, но и в самых простых…»

Мысль Достоевского в том, что власть и общество настолько враждебны друг другу, что даже он, монархист по убеждениям, не может однозначно стать законопослушным гражданином. Удивительна однако и топографическая точность его рассказа, заставляющая некоторых исследователей предполагать: писатель излагает истинное происшествие и действительно был случайным свидетелем встречи Желябова с Халтуриным.

Сейчас в Зимнем дворце – музей Эрмитаж, одно из лучших в Европе собраний произведений искусства. Любитель западноевропейской живописи, Достоевский не мог не бывать здесь. В его время коллекции, бесплатно открытые для публики ежедневно с 11 до 15 часов без выходных, занимали здания Малого (1775, архитектор Ж. Валлен-Деламот) и Старого Эрмитажа (1787, архитектор Ю. Фельтен), выходящих на Дворцовую набережную, и Нового Эрмитажа (1852, архитектор Л. Кленце), выходящего на Миллионную улицу.

В центре Дворцовой площади – Александровская колонна. Ее проект принадлежит О. Монферрану. Два года сотни каменотесов обрабатывали на площади привезенный сюда из-под Выборга гранитный монолит. 30 августа 1834 года после торжественного парада гвардии, в присутствии Николая I, колонна была открыта.

Колонна – памятник Александру I и победе России над Наполеоном. Поэтому она сознательно сделана выше Вандомской колонны в Париже, сооруженной в честь побед Бонапарта. И Александровская, и Вандомская колонны являют парафраз Троянской колонны в Риме.

На полушаре, венчающем колонну, – фигура ангела с крестом; его лику придано сходство с лицом Александра I (скульптор Б. Орловский). Фигура Александра сделана намеренно чуть более высокой, чем фигура Наполеона на Вандомской колонне. Ангел попирает ногами змею, символизирующую побежденного врага. На лицевой стороне пьедестала, обращенной к Зимнему дворцу, изображены аллегорические фигуры мужчины, олицетворяющего Неман, и женщины – Вислы (по этим рекам проходили западные границы России). Их окружают изображения старинных русских доспехов: шлем Александра Невского, латы царя Алексея Михайловича, кольчуга покорителя Сибири Ермака, щит Вещего Олега, прибитый к вратам Константинополя. Воинская атрибутика и на других гранях пьедестала. Замысел колонны отражает идеологию Российской империи в зените ее могущества – империи, не знавшей поражений со времен Петра.

Монумент воспринимался многими современниками скептически. Александр I, подчеркнуто пренебрегавший Россией в конце своего царствования, «кочующий деспот», «плешивый щеголь, враг труда, нечаянно пригретый славой» (А. Пушкин) был нелюбим и западниками как неудачливый реформатор, и славянофилами (в частности Достоевским) как космополит.

Ходила рискованная шутка: «Столб столба столбу». Пушкину приписывали эпиграмму:

Но более всего ассоциируется с колонной знаменитый пушкинский «Памятник»:

Полукилометровый полукруг здания Главного штаба, венчающий Дворцовую площадь с юга, – лучшее достижение К. Росси и один из великолепнейших памятников ампира, построено в 1829 году. Строго напротив трехпролетного парадного въезда в Зимний дворец расположена увенчанная колесницей Победы триумфальная арка. Арка ведет на Большую Морскую улицу, ось которой образует острый угол с линией фасада Зимнего дворца.

Но Карл Росси изогнул проход между двумя частями арки, выходящей на площадь и на Большую Морскую. Постепенно открывающийся вид с Большой Морской на Дворцовую площадь дает почти кинематографический эффект. «Квадриги черные вставали на дыбы на триумфальных поворотах», – писал О. Мандельштам, имея в виду, конечно, этот необычный поворот арки Главного штаба.

В здании Главного штаба при Достоевском помещались: в крыле, выходящем на площадь и Невский проспект, собственно Главный или Генеральный штаб и Военное министерство; в другом, на Мойку, – Министерство финансов и иностранных дел. Достоевский, издававший в 1870-е годы острополитический «Дневник писателя», внимательно следил за работой этих ведомств. Их руководители – министр иностранных дел канцлер А. Горчаков, министры финансов М. Рейтерн, С. Грейг и А. Абаза и, особенно, военный министр Д. Милютин, принадлежали к деятелям Великих реформ – либерально-бюрократической группе сановников, смещенных уже после смерти писателя, когда к власти пришла идеологически близкая ему группа во главе с К. Победоносцевым.

Собственно Генеральный штаб состоял из офицеров, получивших специальное образование, и предназначался для военного планирования в военное и мирное время. Особую достопримечательность этой части города придавали многочисленные писари Главного штаба, молодые и смышленые, непревзойденные танцоры с умело закрученными усами, считавшиеся среди прислуги и лавочниц выгодными женихами.

Здание Штаба Гвардейского корпуса было построено на глазах молодого Достоевского в 1837–1843 годах архитектором А. Брюлловым. Гвардейским корпусом командовал, как правило, один из великих князей.

9 пехотных и 4 кавалерийских полка гвардии, 2 артиллерийские бригады, стрелковый артиллерийский дивизион и саперный батальон стояли в самом Петербурге, остальные гвардейские части квартировали в окрестностях: Петергофе, Царском селе, Гатчине, Павловске, Стрельне.

Дом Чичерина (1771, архитектор не установлен) находился в самом фешенебельном месте города XIX – начала XX века, на перекрестке Невского и Большой Морской. Обе главные улицы аристократического центра Петербурга: и Невский, и Большая Морская – с 1830-х годов имели покрытие из шестиугольных деревянных шашечек (торцов), и экипажи двигались по ним, как по паркету.

В доме Чичерина с 1860-х годов находилось благородное собрание – фешенебельный клуб с превосходным театральным залом. В 1878–1880 годах здесь несколько раз на различных благотворительных вечерах выступал Достоевский с чтением своих и пушкинских сочинений.

Дом купца Котомина перестроен из ранее существовавших на этом месте домов в 1815 году архитектором В. Стасовым. С начала 1800-х годов здесь действовала самая популярная в городе кондитерская, основанная двумя швейцарцами – Вольфом и Беранже. Именно тут 27 января 1837 года Пушкин выпил последний в своей жизни «стакан оршаду», дожидаясь секунданта – Константина Данзаса. Отсюда он поехал на дуэль с Дантесом. Через два дня после того как смертельно раненый Пушкин скончался, за столиками заведения Вольфа и Беранже переписывалось от руки в десятках экземпляров посвященное этому событию стихотворение Лермонтова «Смерть поэта», сделавшее молодого поэта знаменитым в один день.

У Вольфа и Беранже всегда были свежие иностранные газеты, и это делало кондитерскую своеобразным клубом любителей печатного слова. Весной 1846 года Достоевский, бывший завсегдатаем кондитерской, читал здесь газеты со своим приятелем, поэтом А. Плещеевым. Сюда же зашел чиновник цензурного ведомства, выпускник лицея М. Петрашевский.

Знавший обоих, Плещеев представил их друг другу. Так состоялось роковое для Достоевского знакомство, приведшее его через три года к сибирской каторге.

У Вольфа и Беранже любивший сладости Достоевский бывал и позже, после возвращения в Петербург, обедал здесь, когда жена – Анна Григорьевна – бывала в отъезде. Заходил он и в другое заведение, размещавшееся в этом доме, – ресто ран Лерха. Сейчас в бывшей кондитерской – кафе «Литературное».

По проекту архитектора А. Брюллова в 1838 году была построена на Невском главная лютеранская церковь Петербурга. В ее архитектуре использованы элементы романского стиля. С конца XVIII века (после указа Петра III о веротерпимости, уравнявшего в правах православие с другими направлениями христианства) церковь Святых Петра и Павла – последняя в ряду христианских храмов неправославных исповеданий, возведенных в начале Невского проспекта и на соседних Большой и Малой Конюшенных улицах. Здесь, на Невском, находятся Голландская и Армянская церкви, костел Святой Екатерины и православный Казанский собор, на Большой Конюшенной – Финская и Реформатская церкви, на Малой Конюшенной – Шведская.

В районе между Мойкой и Екатерининским каналом (ныне – канал Грибоедова) – Казанской части, где сосредоточено подавляющее большинство инославных храмов, – жило много немцев, французов, поляков, финнов, шведов (около трети населения Казанской части).

Немцы – прихожане церкви Святых Петра и Павла – крупнейшее национальное меньшинство дореволюционного Петербурга. В 1869 году их 46 тысяч человек (7 % населения), в 1881 году – 50 тысяч (5,8 %). Особенно много немцев было среди ремесленников (булочники, слесари, механики, ювелиры, оптики), врачей, инженеров, промышленников.

В мае 1841 года специальным законом Сенат разрешил открытие первого в России кафе. До этого поесть вне дома можно было только в гостиницах, кондитерских, харчевнях, ресторанах. Содержателем первого заведения, где соединились удобства кондитерской (игры, газеты, разнообразные вина и десерт) и сытные обеды гостиницы, был швейцарец из Давоса Доминик Риц-а-Порта. По его имени и назвали кафе.

Здесь всегда было многолюдно: кафе помещалось в самом оживленном месте Невского, а кормили – дешево и сравнительно неплохо.

Главным яством «Доминика» считались пирожки и кулебяка. Санитарный врач Казанской части, в которой находилось кафе, писал: «Несмотря на 4 камина и 7 вентиляторов, обмен воздуха… недостаточен, зависит это от того, что ресторан посещается такой массой публики, заходящей сюда исключительно наскоро, не снимая даже верхнего платья закусить и позавтракать, что дым от куренья и пар от кушанья не успевает уноситься… почему к 12 часам ночи в столовых точно пар стоит. Ресторан, торгуя в день от 550 до 600 рублей, составляет эту сумму из, средним числом, 40 копеек на посетителя».

Достопримечательностью «Доминика» считались шахматисты (здесь начинали свою карьеру будущий чемпион России М. Чигорин и чемпион мира А. Алехин), шашисты, биллиардисты и игроки в домино. Игра шла на деньги.

В феврале 1844 года Достоевский, вечно страдавший безденежьем, получил от опекуна из Москвы 1000 рублей (сумма, на которую можно было относительно безбедно просуществовать год). Достоевский, никогда не умевший тратить деньги, раздал долги, и к вечеру у него оставалась последняя сотня.

Вспоминает тогдашний его приятель А. Ризенкампф: «На беду, отправившись ужинать к „Доминику“, он с любопытством стал наблюдать за биллиардной игрой. Тут подобрался к нему какой-то господин, обративший его внимание на одного из участвующих в игре – ловкого шулера, которым была подкуплена вся прислуга в ресторане. „Вот, – продолжал незнакомец, – домино так совершенно невинная, честная игра“. Кончилось тем, что Федор Михайлович тут же захотел выучиться новой игре, но за урок пришлось заплатить дорого: на это понадобилось целых двадцать пять партий, и последняя сторублевая Федора Михайловича перешла в карман партнера-учителя».

Кафе-ресторан посещался и другими писателями: Чеховым, Щедриным, он запечатлен на картине К. Маковского и офорте И. Репина.

Казанский собор построен архитектором А. Воронихиным в 1811 году для перенесения в него одной из главных святынь русской православной церкви – Казанской иконы Божией Матери, именем которой он и назван.

Имеющее в плане форму латинского креста, здание обращено к Невскому проспекту вытянутым боковым фасадом, к которому примыкает грандиозная полукруглая колоннада из 96 поставленных в 4 ряда коринфских колонн и с шестиколонным портиком в центре. В соборе в 1813 году похоронен М. Кутузов, командующий русской армией, победившей в 1812 году Наполеона.

Перед собором в 1837 году установлены памятники М. Кутузову и М. Барклаю-де-Толли работы скульптора Б. Орловского.

Казанский собор был начальным пунктом одного из главенствующих православных праздников российской столицы: в день Святого Александра Невского (12 сентября) отсюда совершался крестный ход в Александро-Невскую лавру и обратно.

Посреди Невского проспекта устраивался широкий деревянный помост, по которому медленно двигался крестный ход, сверкая золочеными крестами и древками хоругвей. За духовными лицами тянулись золоченые кареты с императорским семейством. Праздник этот был особенно значим в семействе Достоевского: в этот день в 1846 году родилась Анна Григорьевна.

Достоевский любил Казанский собор. 12 апреля 1877 года он в сопровождении жены отправился на извозчике в банк. На Невском от газетчиков он узнал о начале войны с Турцией. Жена вспоминала: «…Федор Михайлович велел извозчику вести нас к Казанскому собору. В соборе было немало народу и служили непрерывные молебны перед Казанской иконой Божьей Матери… Я только полчаса спустя отыскала его в уголке собора, до того погруженного в молитвенное и умиленное настроение, что в первое мгновение он меня не признал».

Большой Гостиный двор (1785, архитектор Ж. Валлен-Деламот) во времена Достоевского считался самым большим в Европе зданием для магазинной торговли. Он занимает целый квартал, по периметру длина его фасадов больше километра.

К концу XIX века в нижней и верхней галереях Гостиного двора, в прилегавших к нему Малом Гостином дворе, Перинной и Банковской линиях было почти 600 разнообразных магазинов.

Гостиный двор называли в Петербурге «империей купцов». Здесь постоянно работало около 5 000 приказчиков, «мальчиков», кладовщиков, весовщиков, кассиров, бухгалтеров, грузчиков. Это был своеобразный замкнутый социум: подавляющее большинство гостинодворцев происходило из Ярославской губернии и было связано земляческими и родственными отношениями.

Гостиный двор считался самым дорогим и фешенебельным из петербургских торговых рядов, а гостинодворцы – своеобразной торговой аристократией. Он был не только торговым заведением, но и городской достопримечательностью, любимым местом прогулок потенциальных покупателей и, особенно, покупательниц. Отсюда начиналось большинство маршрутов омнибусов и линий конно-железной дороги.

Больше всего посетителей бывало здесь во время вербной недели и на Рождество, когда все классы населения покупали подарки для близких. Вот как описана рождественская торговля в Гостином дворе у Достоевского: «Под арками кишела толпа людей, сквозь которую даже трудно было пробиться. Все это покупало и запасалось на праздники. Под арками же преимущественно продавались игрушки и стояли готовые елки всех сортов, и бедные и богатые. Пред грудой игрушек стояла одна толстая дама с лорнетом и с лакеем в какой-то невозможной ливрее. Даму сопровождал курносый и чрезвычайно потертый молодой человек. Дама щебетала и выбирала игрушки; в особенности ей понравилась фигурка в синем мундире и красных панталонах…

Недалеко от них, у другого вороха игрушек, в толпе покупателей стояли господин и госпожа и долго выбирали, что бы купить, чтоб и хорошо было и подешевле.

– Посмотри, душенька, ведь щелкает, – говорил он своей подруге жизни, показывая ей деревянную пушечку, которая действительно щелкала. – Смотри, видишь – щелкает!

И господин несколько раз щелкнул перед глазами своей озабоченной барыни. Но той хотелось игрушку получше; она с недоумением смотрела на пушку.

– Лучше бы вот хоть эту куклу, – сказала она, безнадежно указав на нее пальцем.

– Эту куклу? Гм… – проговорил господин. – Отчего же, душенька, смотри – ведь щелкает?

Его нахмуренное раздумье, серьезное, озабоченное каждым гривенником лицо свидетельствовало, что деньги доставались ему не даром. Он не решался и, с нахмуренным видом, молча, продолжал щелкать из пушечки. Я не знаю, что они купили…»

Сам Достоевский из всех праздников больше всего любил Рождество и в гостинодворском магазине Лесникова (знаменитом на всю Россию) покупал игрушки своим детям и племянникам. Здесь же покупались елка и елочные украшения. На Рождество 1872 года, по воспоминаниям жены писателя, им была куплена дочери Любе «прелестная кукла и чайная кукольная посуда, сыну – большая труба, в которую он тотчас же и затрубил, и барабан. Но самый большой эффект… произвели две гнедые из папки лошади, с великолепными гривами и хвостами. В них были впряжены лубочные санки, широкие, для двоих».

В Гостином дворе размешались и самые известные в Петербурге книжные магазины. С 1794 года здесь торговали книгопродавцы Глазуновы (из этой семьи вышел известный композитор А. Глазунов), с 1829 года – Исаковы, с 1853-го – знаменитый кни го торговец и книгоиздатель Вольф. Во всех этих магазинах Достоевский часто бывал: через них распространялись его сочинения и принималась подписка на издававшиеся им журналы, здесь же он покупал книги для своей обширной домашней библиотеки.

В книжном магазине Вольфа существовал своеобразный писательский клуб, куда захаживал и Достоевский, однако, по воспоминаниям приказчика, «сидел недолго и говорил мало. Полемический задор обычных бесед, очевидно, не нравился Достоевскому, и он точно старался всегда подчеркнуть свое изолированное положение».

В самой широкой и оживленной части Невского, напротив Гостиного двора, в 1848 году архитектором Р. Желязевичем был построен многофункциональный торговый центр – Пассаж, соединивший крытой галереей Невский проспект и Итальянскую улицу.

«Внутри его три этажа: в нижнем – магазины и помещения для небольших выставок. Во втором этаже разные мастерские и белошвейные, к которым применимы слова Некрасова из „Убогой и нарядной“: „Не очень много шили там, и не в шитье была там сила“. В третьем этаже помещаются частные квартиры, хозяева которых вывешивают под близкий стеклянный потолок клетки с птицами, пением которых постоянно оглашается Пассаж, служащий почему-то любимым местом прогулки для чинов конвоя в их живописных восточных костюмах», – писал А. Кони.

При «Пассаже», со стороны Итальянской улицы, был построен театральный зал, где пели цыгане, выступали фокусники. С 1858 года товарищество «Общественная польза» организовало в зале «Пассажа» публичные лекции по естественным и гуманитарным наукам. Эти первые, еще робкие шаги гласности, после мертвящей цензуры николаевского времени воспринимались публикой восторженно.

В 1859 году создано было «Общество пособия нуждающимся литераторам» (его чаще называли «Литературный фонд»), призванное оказывать помощь писателям, впавшим в бедность. Достоевский – его активный участник. Одним из главных способов добывания средств для Литературного фонда стали сборы от публичных выступлений известных русских писателей.

Первое появление Достоевского перед широкой публикой после возвращения с каторги произошло 21 ноября 1860 года в зале «Пассажа» на вечере, где кроме него читали свои произведения А. Майков, Н. Некрасов, А. Писемский, Я. Полонский. Гвоздь вечера – только что вернувшийся с солдатской службы поэт Т. Шевченко (отправленный при Николае I в солдаты без права писать и рисовать за участие в украинском национальном движении). Достоевского приняли с симпатией, по словам свидетелей, «ему была сделана самая трогательная встреча», но скорее не как писателю (его к тому времени стали забывать), а как «недавнему страдальцу». Шевченко же встретили настоящими овациями. Достоевский не раз выступал в «Пассаже» и после, каждый раз с нарастающим успехом: чтец он был гениальный. Но относительный неуспех первой встречи с читателем запомнился ему надолго.

Здесь же в «Пассаже», в передвижном зверинце, происходит действие гротескного рассказа Достоевского «Крокодил. Не обыкновенное событие, или пассаж в „Пассаже“». Главный герой, либеральный чиновник, проглочен крокодилом немца – содержателя зверинца в «Пассаже» – и из чрева пресмыкающегося продолжает делиться с покупателями своими воззрениями на современность.

Конец ознакомительного фрагмента.