Петербургский фольклор с финско-шведским акцентом, или Почем фунт лиха в Северной столице. Глава III. Русско-шведское противостояние (Н. А. Синдаловский, 2016)

Борьба между Швецией и Россией за обладание Ингерманландией в значительной степени определялась стратегически важным географическим положением приневской, а значит, прибалтийской территории, на которой раскинулся этот холодный, болотистый и нелюдимый край. Еще в X веке по территории Ингерманландии с севера на юг был проложен и неплохо освоен знаменитый торговый маршрут «из варяг в греки». Чтобы понять масштаб и значение этого легендарного маршрута для того времени, достаточно сказать, что путь этот только в пределах Древней Руси простирался на 2700 километров и проходил по трассам семи рек и двух больших озёр. Он обеспечивал передвижение товаров из Скандинавии через Восточную Европу в богатую Византию. Русские купцы успешно пользовались этим путём для торговли, как со странами Балтии, так и с Константинополем. Кроме огромной экономической роли, эта торговая дорога имела и серьёзное идеологическое значение. В «Повести временных лет» упоминается, что Андрей Первозванный, распространяя и утверждая христианскую веру за землях к северу от Чёрного моря, прошёл весь этот путь, правда, в обратном направлении – «из грек в варяги».

Однако историческая роль торгового пути «из варяг в греки» для Петербурга не исчерпывается сказанным. Кроме того, что он прочно связал географической цепью проложенного маршрута Константинополь с будущим Петербургом, кроме того, что упрочил этот узел предсказанием о его будущем появлении, есть ещё одно, тесно связавшее две столицы мистическое обстоятельство, отмеченное петербургским фольклором. Оба императора, и Константин I, и Пётр I, основывают свои города в одном месяце года – мае, да ещё с минимальной разницей в пять дней, которые можно в расчёт вообще не принимать: Константинополь – 11 мая 330 года, Петербург – 16 мая 1703 года. Более того, в мае 1703 года исполнилось 250 лет с 25 мая 1453 года, когда после длительной осады турецкие войска заняли Константинополь и Византийская империя прекратила своё существование. Константинополь, который на востоке христианской вселенной считался «Вторым Римом», пал, и для православного мира необходима была равноценная замена. В представлении русского общества наследницей Константинополя стала Москва. На Руси формировалась одна из крупнейших политических и идеологических государственных концепций – «Москва – третий Рим». Понятно, чем для реформатора Петра Великого представлялся основанный им Петербург после постылой и нелюбимой им Москвы.

Поскольку первоначально путь «из варяг в греки» использовался скандинавами для грабительских набегов, новгородским купцам приходилось принимать меры по защите своих торговых караванов.

Первый сторожевой пост возник на правом берегу Невы, при впадении в неё реки Охта. Вокруг него возникло поселение под названием Канец. В 1300 году, как об этом свидетельствует Софийская летопись, этот сторожевой пост захватили шведы и переименовали в Ландскрону, в переводе на русский – «Венец земли». В 1301 году сын Александра Невского, Андрей, отвоевал его у шведов, но через два с половиной столетия шведы возвратили себе этот стратегически важный пост. Теперь они возвели здесь портовый город Ниен и крепость для его защиты – Ниеншанц.

Вот как описывается основание Ландскроны в скандинавской Хронике Эрика. Хроника является одним из древнейших литературных памятников Швеции. Важное место в Хронике занимает описание русско-шведских войн. Особое внимание уделено боевым действиям, связанным со строительством и штурмом русскими войсками крепости Ландскрона:

К началу XVIII века крепость представляла собой пятиугольное укрепление с бастионами и равелинами, орудия которых контролировали всю панораму обоих невских берегов.

Финны называли Ниеншанц по-своему: Хорованиели. По звучанию это напоминало название древнеславянских культовых мест Хорэв, хорошо известных в Европе. Некоторых исследователей это обстоятельство наводит на мысль, что на месте Ниеншанца в древности существовало славянское языческое капище.

В ночь на 1 мая 1703 года русские войска овладели Ниеншанцем. Учитывая, что на географической и политической картах России к тому времени уже появился Шлиссельбург, что в переводе с немецкого означает «Ключ-город», Пётр немедленно переименовал Ниеншанц в Шлотбург, то есть «Замок-город». Обладание и «замком», и «ключом» к нему наполняло взятие Ниеншанца дополнительным идеологическим смыслом. Название в связи с исчезновением Ниеншанца с лица земли в бытовой практике не закрепилось, но знать об этом историческом факте не мешает.

По одной из легенд, взятию крепости способствовал не то русский лазутчик, вошедший в доверие к шведам, не то некий швед, предавший своих соотечественников. Во всяком случае, ворота крепости, едва к ним подошли русские солдаты, неожиданно распахнулись настежь. Может быть, именно эта внезапность появления Петровских войск внутри крепости породила легенду, согласно которой шведы не успели спасти несметные «сокровища Ниена». Будто бы сразу после начала осады они начали рыть подземный ход, чтобы либо вывезти драгоценности за пределы крепости, либо спрятать их в подземелье до лучших времён. Однако «вмешались пресловутые петербургские грунты», и сундуки с золотом затопило невской водой. Добраться до них шведы уже не успевали, и поэтому смогли только «искусно замаскировать следы подземных работ».

Между тем шведская крепость доживала последние минуты. Вот как об этом сказано в Хронике Эрика:

Если верить фольклору, через пару дней после взятия Ниеншанца Пётр приказал сравнять его с землей, будто бы сказав при этом: «Чтобы шведского духа тут не было». Ныне о некогда неуязвимой шведской крепости напоминает бронзовый мемориал, повторяющий в миниатюре один из бастионов Ниеншанца с подлинными орудиями того времени.

Некогда на развалинах поверженного Ниеншанца рос древний дуб, который Пётр I будто бы лично посадил на братской могиле воинов, погибших при взятии крепости. Ограда вокруг него была сделана из неприятельских пушек, затопленных шведами и извлечённых со дна реки Охты. Легенда эта документального подтверждения не находит. Однако в старом Петербурге ей настолько верили, что к 200-летию города была даже выпущена юбилейная почтовая открытка с изображением мемориального дуба и надписью: «Дуб Петра Великого, посаженный в 1704 году на Мал. Охте». Насколько нам известно, это единственное изображение старого дуба. Правда, многие у тверждают, что Петровский дуб давно погиб, а на его месте находится дуб более позднего происхождения, да, говорят, и надмогильного холма вообще будто бы никогда и не было. Так ли это, автор не знает. Пусть дуб на территории исчезнувшей крепости Ниеншанц будет ещё одной легендой нашего города.

По другой легенде, Пётр на месте разрушенного Ниеншанца посадил четыре мачтовых дерева, «в знак выхода России к четырём морям».

Александр Невский

Если верить старинным преданиям, стены шведской крепости Ниеншанц были выкрашены в красный цвет. Это один из цветов трехцветного национального флага ингерманландцев, символика которого означает: жёлтое поле – достояние, хлеб, изобилие; голубые полосы – вода, Нева, озёра; красный цвет атрибутируется власти. Эти же символические цвета присутствуют и в историческом гербе Ингерманландии. Впрочем, это и понятно. Судя по многочисленным источникам, финское присутствие в Ниеншанце оказалось довольно значительным. В городе, наряду со шведским, немецким и русским, был финский лютеранский приход, существовали религиозные и светские школы, издавались книги на финском языке, на улицах слышалась финская речь.

Стремление как шведов, так и новгородцев поставить под свой контроль Ижорскую землю и Карельский перешеек приводило к неоднократным затяжным конфликтам.

Невская битва

И те, и другие совершали грабительские походы против финских племен. Дело усугублялось ещё и тем, что шведы пытались крестить финские племена, обратив их в свою, тогда католическую, веру. И в этом шведам помогал римский папа. В 1237 году один из них – Григорий IX – провозгласил крестовый поход в Финляндию. Летом 1240 года шведский король Магнус I Ладулос посылает дружину «пойти попленить землю Александрову». Шведы высадились в месте впадения реки Ижора в Неву. (Было это место в устье реки Ижоры в то время пустынным или уже тогда обжитым, сказать трудно. Во всяком случае, первое упоминание о деревне Усть-Ижора появится в писцовой книге Водской пятины только в 1500 году. Через полтора столетия эта деревня упоминается в шведских писцовых книгах Ингрии под названием «Ustje Izerskoe», а на картах второй половины XVI века – «Ingris Amunis», «Ingris Omune», или просто «Ingris».)

Церковь во имя Святого Александра Невского в Усть-Ижоре

Здесь их встретил князь Александр Ярославич с дружиной. В значительной степени образ Александра Невского, сложившийся в представлении многих поколений русского общества, связан с Невской битвой. Накануне сражения со шведами будто бы была сказана Александром и знаменитая фраза, ставшая со временем крылатой: «Не в силе Бог, а в правде». Между тем есть мнение, что она придумана в 1938 году создателем кинофильма «Александр Невский» Сергеем Эйзенштейном. В то же время среди монахов староладожской Георгиевской церкви до сих пор живёт легенда о том, как юный князь Александр Ярославич, которому в то время едва исполнилось двадцать лет, перед битвой со шведами заехал в Старую Ладогу, чтобы пополнить дружину воинами и помолиться перед битвой за благополучный её исход. Молился в церкви, стоя вблизи фрески греческого письма, изображавшей святого Георгия Победоносца. На фреске Георгий выглядел юным и не очень могучим подростком, чем-то напоминавшим молодого князя Александра. Это сходство не ускользнуло от внимания одного монаха, и он обратился к Александру: «Можно ли победить шведов, находясь в такой малой силе, да ещё и с такой малочисленной дружиной?» Тогда-то будто бы и ответил ему Александр: «Не в силе Бог, а в правде».

Обелиск добровольцам 1789 г. в Усть-Ижоре

Знаменитая Невская битва, в которой разгромили шведов, произошла 15 июля. Причём фольклорная традиция придает этой победе столь высокое значение, что на протяжении столетий статус предводителя шведских войск в легендах несколько раз меняется в пользу его повышения. Если в ранних источниках это был просто «князь», то в более поздних ему присваивается высший иерархический титул средневековой Скандинавии – ярл. А затем предводителем шведского отряда, согласно источникам, становится сам король. Неслучайно одним из самых значительных эпизодов большинства преданий об этой битве стало ранение, полученное шведским полководцем от копья самого Александра Ярославича. Не говоря уже о том, что за эту блестящую победу князь Александр получил прозвище «Невский».

Несмотря на очевидность того исторического факта, что знаменитая битва произошла при впадении реки Ижоры в Неву, позднее предание переносит его гораздо ниже по течению Невы, к устью Чёрной речки, ныне – Монастырки, – туда, где Петру «угодно было» основать Александро-Невский монастырь. Умышленная ошибка Петра Великого? Скорее всего, да. Возведение монастыря на предполагаемом месте Невской битвы, в непосредственной близости к строящемуся Петербургу должно было продемонстрировать всему миру непрерывность исторической традиции борьбы России за выход к морю. В качестве аргументации этой «умышленной ошибки» петербургские историки и бытописатели приводят местную легенду о том, что ещё «старые купцы, которые со шведами торговали», называли Чёрную речку «Викторы», переиначивая на русский лад ещё более древнее финское или шведское имя. По другой легенде, вдоль Чёрной речки стояла «деревня Вихтула, которую первоначально описыватели местности Петербурга, по слуху, с чего-то назвали Викторы, приурочивая к ней место боя Александра Невского с Биргером», хотя, надо сказать, согласно документальным источникам, сам Биргер Магнуссон в Невской битве не участвовал. Уже потом, при Петре Великом, этому названию «Викторы» придали его высокое латинское значение – «Победа». Впрочем, историческое место Невской битвы тоже не забыто. В посёлке Усть-Ижора стоит церковь во имя Святого Александра Невского, а на самом берегу реки Ижора установлен памятник в честь знаменитой победы русского оружия.

Но и это ещё не всё. Согласно одной из многочисленных легенд, Александро-Невский монастырь построен на том месте, где перед сражением со шведами старейшина земли Ижорской легендарный Пелконен, в крещении Филипп Пелгусий, увидел во сне святых Бориса и Глеба, которые будто бы сказали ему, что «спешат на помощь своему сроднику», то есть Александру.

Кстати, согласно одной из легенд, местечко Пелла, расположенное в 30 км от Петербурга, на левом берегу Невы, названо в честь того самого Пелгусия, хотя, по другому старинному преданию, Пеллой эта местность была названа ещё Петром I в честь одноимённого пролива между двумя маленькими островками на Ладожском озере. Есть и третье предание. Будто бы имение это названо Екатериной II в честь древней столицы Македонии Пеллы, где родился великий полководец Древнего мира Александр Македонский. На самом деле этимология топонима Пелла, как утверждает современный этимологический словарь финского языка, восходит к понятию «поле» (pelto) или «рыхлая, мягкая земля» (pelle).

Ижорцы во главе с Пелгусием участвовали в обороне Новгородского края как «береговая стража». Однажды на рассвете июльского дня, будучи в дозоре на берегу Финского залива, Пелгусий увидел шведские воинские корабли, которые шли Невой к устью Ижоры. Там шведы, видимо, решили сделать остановку. «Уведав силу ратных», Пелгусий спешно прибыл в Новгород и сообщил князю Александру Ярославичу о грозящей опасности. Его соплеменники в это время продолжали вести активную разведку, а затем под руководством своего старейшины участвовали в разгроме шведов в Невской битве.

Описанный в летописи фрагмент Невской битвы переплетается с известным фольклору вещим сном Пелгусия, в котором ему привиделся будущий Петербург. Во сне он увидел «сквозь рассеивающийся туман прекрасные постройки вокруг. На берегу, где он лежал, два маяка горящими факелами освещали площадь, а за ней – здание несказанного великолепия: широкая лестница, и над нею белые колонны держат кровлю, украшенную фигурами богов наподобие храмов, какие, сказывают, видели на греческой земле… Напротив мыса, за рекой, высилась крепость с высоким шпилем, а на другом берегу Невы – прекрасный дворец». Затем появился «гигантский флот. На головном фрегате высокого роста державный князь стоял, путь указывал. А за ним святые Борис и Глеб на ладье. Они подплыли к Пелгусию и вещали: “Знай, Пелгусий, что пройдут столетья и на этих берегах будет прекрасный град, столица всей земли русской. И во все века твои правнуки будут жить на этих берегах вместе с православными русичами. А сейчас иди защищать эту землю от посягательства иноземцев. Скачи к родственнику нашему князю Александру, пускай подымает рати новгородские! И ты собирай своё”». Между тем туман сгустился, и видение исчезло, а на месте увиденного города появились «свейские корабли». Тогда-то и понял Пелгусий, что надо об этом сообщить князю Александру. И он вскочил на коня и поскакал в Новгород. И обратился к нему: «Прииде бо весть в Новгород, яко свеи идут на Ладогу».

Во время самой битвы, согласно другой старинной легенде, произошло немало необъяснимых, с точки зрения обыкновенной логики, «чудес», которые представляют собой своеобразное отражение конкретной исторической реальности в народной фантазии. Так, если верить летописям, хотя Александр со своей дружиной бил противника на левом берегу Ижоры, после битвы множество мёртвых шведов было обнаружено на противоположном, правом, берегу реки, что, по мнению летописца, не могло произойти без вмешательства высших небесных сил.

Таким образом, закладка монастыря на легендарном месте исторической Невской битвы, по замыслу Петра, позволяла Петербургу приобрести небесного покровителя, задолго до того канонизированного церковью, – Александра Невского, святого, ничуть не менее значительного для Петербурга, чем, скажем, Георгий Победоносец для Москвы. И если святой Александр уступал святому Георгию в возрасте чуть ли не на тысячу лет, то при этом обладал неоспоримым преимуществом перед раннехристианским святым. Он был реальной исторической личностью, что приобретало неоценимое значение в борьбе с противниками Петровских реформ.

Но вернёмся к подлинному месту Невской битвы. Несмотря на «умышленную ошибку Петра» при закладке Александро-Невской лавры, Усть-Ижора не была забыта. Уже в 1711 году по именному указу Петра здесь заложили деревянную церковь в память о том, что «на сём месте, при устье реки Ижоры, святой Александр Ярославович, великий князь российский, одержал над шведами победу». В 1871–1875 годах церковь перестроили в камне по проекту архитектора М. А. Щурупова. Рядом с церковью установлены памятники Александру Невскому и Петру I по модели скульптора А. В. Дектярева. В 2002 году на прицерковном кладбище возведена скульптурная композиция «Памятникчасовня на месте Божией помощи в день Невской битвы».

Кроме того, в Усть-Ижоре есть ещё один уникальный обелиск, о котором важно напомнить в контексте нашего рассказа. Текст на чугунной доске сообщает, что памятник «Сооружен повелением благочестивейшей, самодержавнейшей, великой государыни императрицы Екатерины Вторыя в память усердия села Усть-Ижоры крестьян, добровольно нарядивших с четырёх пятого человека на службу Ея Величества и Отечества во время Свейской войны 1789 года, июня 15-го дня».

Забегая вперед, скажем, что ещё раз Ижора попала в городской фольклор в связи с другой битвой – битвой за освобождение Ленинграда от фашистской блокады во время Великой Отечественной войны. В 1941 году немцы захватили Ям-Ижору, старинный поселок, известный со времен древнего Новгорода. Поселок находился на одном из важнейших стратегических участков по направлению к Ленинграду. В 1942–1944 годах здесь проходили ожесточённые бои, в ходе которых среди советских солдат родилась военная поговорка, поддерживавшая боевой дух воинов и вошедшая в золотой фонд петербургской городской фразеологии: «Ям-Ижору отстоим, нам Ижора, яма – им».

В начале XVII века Швеция предприняла очередную попытку овладеть приневскими землями. Во главе шведского войска стоял знаменитый полководец граф Якоб Понтуссон Делагарди, слывший в военной истории Швеции «вечным победителем русских».

Якоб Делагарди

Понтус Делагарди

Якоб Делагарди родился в 1583 году в Ревеле, будущем Таллине, в семье известного шведского полководца и дипломата французского происхождения Понтуса Делагарди. Впервые в Московии Якоб Делагарди побывал в 1609 году, когда стоял во главе так называемого вспомогательного отряда, отправленного шведским королем Карлом IX на помощь последнему русскому царю из рода Рюриковичей Василию Шуйскому против польских интервентов. В марте 1610 года, разбив вместе с московской ратью поляков под Тверью, он вошёл в Москву. В 1617 году Якоб Делагарди участвовал в заключении Столбовского мира, юридически закрепившего власть Швеции над Ингерманландией и надолго отрезавшего Россию от выхода к Балтийскому морю.

С именем Якоба Делагарди историки связывают возникновение Ниеншанца. Как пишет Д. Л. Спивак в своём исследовании «Северная столица: метафизика Петербурга», «хотя ему, скорее всего, не довелось собственноручно положить краеугольный камень в фундамент Нового Шанца, этот вельможа создал решающие предпосылки для его основания». Так что дань, отданная Якобу и Понтусу Делагарди ингерманландским и петербургским фольклором, вполне обоснована. Вот только некоторые примеры.

До сих пор о Делагарди напоминает гора Понтус в районе старинного Кавголова (местечка Kajvikila), известного по шведским картам еще с 1580 года. Происхождение названия этого селения доподлинно неизвестно. По одной из версий, топоним происходит от личного имени Кауко, по другой – от финского «kauko», переводимого как «далёкое». Гора, у подножия которой шведский полководец будто бы разбил лагерь, известна и сегодня. По воспоминаниям Дмитрия Сергеевича Лихачёва, неоднократно проводившего летние месяцы в этих местах, на этой горе мальчишки «находили шведские монеты, пуговицы, лезвия ножей».

Многочисленные следы шведского присутствия в Приневье переплетаются в фольклоре с метами, оставленными древними новгородцами – давними хозяевами этих земель. Многие предания, рассказанные М. И. Пыляевым, связаны со старинной Шлиссельбургской крепостью. По некоторым легендам, её основали шведы, хотя на самом деле она возводилась новгородцами ещё в 1323 году и называлась тогда Орешком. Современные исследования деревьев, использованных при строительстве, показали, что спилены они в те времена, когда остров принадлежал русским.

Сохранилась легенда о шведах, оборонявших старинную крепость Копорье, возведенную ещё немецкими рыцарями Ливонского ордена и отбитую у них Александром Невским в 1241 году. Перед тем как её сдали русским, шведы будто бы закопали золотую карету и королевскую корону.

Старинными преданиями овеян так называемый Красный замок в Румболовском парке города Всеволожска. Говорят, что замок построен на склоне горы неким шведом для того, чтобы войска могли в нём отдохнуть перед последним броском к острову Орехову и к крепости Ниеншанц, а в случае отступления и укрыться здесь от неприятеля. Правда, другие легенды рассказывают иное: будто бы Красный замок когда-то являлся придорожной лютеранской киркой, где воины Делагарди молились перед походом на Орехов. До сих пор дорога к Красному замку ведёт по так называемым «шведским мостам» – гатям, проложенным шведами по труднопроходимым болотистым местам.

Красный замок в Румболовском парке города Всеволожска

Древней легендой отмечено и место Фарфорового завода, основанного повелением императрицы Елизаветы Петровны в 1756 году в Петербурге. При Петре здесь располагалось небольшое поселение невских рыбаков и стоял деревянный храм, позднее перестроенный в каменную церковь. В этой церкви находился старинный колокол весом около 30 пудов. «По рассказам, колокол был найден в земле при постройке каменной церкви, на месте которой в старину стояла шведская кирка», – пишет М. И. Пыляев в книге «Забытое прошлое окрестностей Петербурга». По другим преданиям, колокол висел на башне конторы кирпичных заводов, устроенных Петром I, «для созывания рабочих». Контора находилась на другом берегу Невы.

В имении генерал-адмирала графа Фёдора Матвеевича Апраксина (один из активнейших полководцев во время Северной войны) в Суйде, пожалованной ему Петром I после освобождения края от шведов, сохранился пруд, выкопанный пленными неприятельскими солдатами. Очертания его имеют форму натянутого лука. По местному преданию, такую необычную форму пруду придали сознательно, чтобы «лук» был направлен в сторону Швеции.

Заметные остатки шведских укреплений сохранились и в Павловске. При слиянии реки Славянки с ручьем Тызвой и сегодня возвышаются редкие в этих местах холмы, на одном из которых при Павле I, в 1795–1797 годах, архитектор Винченцо Бренна построил романтический замок в виде средневековой крепости под названием «Бип». По мнению известного историка Михаила Ивановича Семевского, появление такого странного названия связано со спектаклем, сыгранном в Павловске незадолго до начала строительства крепости. Спектакль назывался «Прощание нимф Павловского». Персонажи спектакля шутили по адресу выдуманных «жителей окрестностей – баронов Бипс, Бальм, Крик и Крак». Будто бы из имени одного из них – Бипса – со временем и родилось название Бип.

Может быть, это и так, однако, нам кажется, что более вероятна версия иного происхождения названия крепости. Дело в том, что ко времени строительства Бипа в Павловском парке уже существовали два домика с названиями «Крик» и «Крак», построенные для отдыха царственных охотников. Причём один из них – «Крак» (что в переводе с французского означает «крепость») – стоял как раз на месте будущей крепости. Искать особый смысл в необычных названиях домиков не стоит. Скорее всего, это обыкновенные шутливые имена парковых строений, модные в то время в Европе. Например, в Германии, в поместье герцога Вюртембергского вблизи Ростока, существовал домик с названием «Крак». Название же «Крик» могло быть образовано по созвучию с «Краком», хотя в Павловске и бытует старинное предание о том, что название «Крик» появилось из-за странного и необъяснимого крика, услышанного наследником престола Павлом Петровичем на этом месте во время охоты. Не исключено, что этимология названия крепости Бип находится в этом же логическом ряду.

Крепость «БИП» в Павловске

Говорят, что крепость построена здесь не случайно. Если верить преданию, под этими холмами погребены развалины фортификационных сооружений шведского генерала Абрахама Крониорта, над которым именно здесь одержал победу генерал-адмирал граф Апраксин. Легенда это или исторический факт, до сих пор неизвестно. Мнения историков по этому поводу разнятся. Но на въездных воротах крепости Бип в своё время была укреплена памятная доска с героическим мемориальным текстом: «Вал сей остаток укрепления, сделанного шведским генералом Крониортом в 1702 году, когда он, будучи разбит окольничим Апраксиным, ретировался через сей пост к Дудоровой горе».

Для Павла I этот текст имел исключительно важное значение. Видимо, это каким-то образом связывало его с героическим прошлым его прадеда, Петра Великого. Его амбициям импонировала идея возведения новой крепости на развалинах неприятельской. И не только. Крепость «БИП» напоминала ему о героическом прошлом русского народа. На месте Павловска, на крутом берегу реки Славянки, ещё в XIII веке новгородцы построили деревянную крепость, названную ими «Городок на Славянке». На древнем торговом пути «из варяг в греки» крепость служила защитой новгородским купцам, перевозившим по Славянке лес, пушнину и другие предметы традиционного русского экспорта.

Официально крепость «БИП» считается одной из парковых затей, но император повелел внести её в реестр военных укреплений Российской империи. Крепость снабдили пушками, окружили земляным валом и водными преградами, на ночь поднимались мосты и закрывались ворота. Круглосуточно, со всей строгостью и точностью военных уставов, шла гарнизонная служба. Согласно одному из преданий, из крепости в Большой дворец вёл тайный подземный ход, прорытый ещё в те времена, когда Павел был всего лишь наследником престола. Может быть, поэтому название «Бип» со временем в сознании обывателей трансформировалось в аббревиатуру и расшифровывалось: «Бастион Императора Павла». Правда, менее романтически настроенные современники истолковывали её иначе: «Большая Игрушка Павла».

Из списков военно-инженерного ведомства крепость «БИП» вычеркнули только после смерти императора Павла I. На Неве, за Александро-Невской лаврой, в своё время находилась дача светлейшего князя Потёмкина, пожалованная ему Екатериной II. В лесу, окружавшем дачу, было два озера, от которых место это и получило название Озерки. Одно из этих озёр – в районе нынешнего Глухоозёрного переулка – так и называлось: Глухое. По преданию, в нём шведы затопили при отступлении свои медные пушки.

Сохранилась в народной топонимике и память о дорогах, построенных отцом Якоба Делагарди – Понтусом – через непроходимые болота. В фольклоре они известны как «Мосты и рвы Понтуса». «Понтусовыми» в народе прозвали и болота, которые успешно преодолевали его воины. Известно такое небольшое болото вблизи Куоккалы. Сохранились так называемые «Понтусовы гати» вблизи Токсова. Там же «Понтусовой горой» прозвали одну из возвышенностей.

На склоне холма возле ныне не существующей деревни Ванхакюля некогда находился военный лагерь Понтуса Делагарди. С тех пор местные жители лощину называют Понтуксеннотко, то есть «Лощина Понтуса». О последней попытке шведов одолеть русских рассказывает одна из легенд, вошедшая в труды многих историков. По ней, в 1611 году Делагарди сделал привал на левом берегу Невы, в 12 верстах от Шлиссельбурга, в роще, которую аборигены этого края считали священной. Место это называлось «урочище Красные Сосны». Во сне Делагарди увидел, как на его шее выросла сосна. С великим трудом и только с помощью злого духа он освободился от неё. В ужасе проснувшись и истолковав случившееся как предвестие близкой и насильственной смерти, Делагарди приказал поднять войско по тревоге и навсегда покинул это место. Больше на Руси он не появлялся.

По другой легенде, миру между шведами и русскими предшествовало малозаметное событие, случившееся в Тихвине. Согласно фольклору, в 1613–1614 годах шведы не раз пытались разрушить Тихвинский монастырь. Однажды «испуганные иноки решили бежать», взяв с собой святой образ, но «не смогли сдвинуть его с места». В это время наступающим шведам показалось, что со стороны Москвы на помощь монастырю движется «какое-то небесное воинство», и они отступили. Об этом узнали в Москве, и в монастырь прибыли царские послы. Они сняли с иконы список и отправились с ним в Столбово для заключения мира со шведами.

Следующее серьёзное военное столкновение России со Швецией на территории Ингерманландии произошло в 1700 году и по инициативе России. В историю России это столкновение вошло под названием Северная война.

Формальной причиной, исподволь подготовившей неизбежность начала этой войны, стал знаменитый Столбовский мирный договор со Швецией, подписанный первым русским царем из династии Романовых Михаилом Фёдоровичем в 1617 году. Повторимся, с одной стороны, мир со Швецией в то время был жизненно необходим Русскому государству, ослабленному долгим периодом внутренних смут, лжецарей и междуцарствий, польского и шведского нашествия. С другой – Россия по Столбовскому договору оказалась в одночасье отрезанной от берегов Балтики, столь необходимой для сбыта традиционных русских товаров в обмен на товары заморские. Россия из морской державы превратилась в континентальную. Архангельск в силу своей удаленности и суровых климатических условий в расчёт не принимался. Архангельский порт действовал короткий период с поздней весны до ранней осени.

Шведский король Густав II Адольф имел полное право торжествовать. «Великое благодеяние оказал Бог Швеции, – сказал он после подписания Столбовского договора, – русские – опасные соседи. Но теперь этот враг без нашего позволения не может ни одно судно спустить в Балтийское море, в большие озера… у России отнято море». Всё это, не говоря уже о том, что на старинных шведских картах вся Среднерусская равнина издевательски обозначалась словом «Швеция», наполняло русский слух особым, негативным смыслом по отношению вообще ко всякому шведскому присутствию на северо-западных рубежах России.

Хорошо понимал это и Пётр. Его знаменитые азовские походы и война с Турцией были не чем иным, как попыткой овладеть морем. Пусть не Балтийским, так Чёрным. Хоть каким-нибудь. Как известно, азовские походы до конца так и не решили этой сложнейшей внешнеполитической задачи. Оставалось как-то обойти условия Столбовского договора. Или нарушить его. Если верить фольклору, Петру вовсе не хотелось воевать. Согласно одной легенде, прежде чем решиться на объявление войны, Пётр будто бы просил шведского короля продать ему один из городов на финском заливе: Нарву или Выборг. Карл отказался. Только тогда Пётр объявляет войну. Сохранилась историческая песня, которая так и называется – «Царь объявляет войну»:

О неизбежности войны со Швецией в народе ходили легенды. В апокрифическом сочинении «О зачатии и здании царствующего града Санкт-Петербурга» рассказывается о предсказании, будто бы данном ещё в 1595 году известным «славным физиком и математиком» Иоанном Латоцинием:

«Известно есть, что зело храбрый принц придет от норда во Европе и в 1700 году начнет войну и по воле Божией глубоким своим умом и поспешностию и ведением получит места, лежащие за зюйд и вест, под власть свою и напоследок наречется императором».

Мишель Нострадамус

На полстолетия раньше предсказывал описываемые нами события и знаменитый французский врач и астролог, лейб-медик короля Карла IX Мишель Нострадамус. Особую известность он приобрёл после опубликования в 1555 году книги «Столетия», в рифмованных четверостишиях (катренах) которых содержатся «предсказания» грядущих мировых событий. Понятно, что предсказания Нострадамуса не обошли Россию. Хотя надо оговориться, что во времена Нострадамуса нашу страну в Западной Европе Россией ещё не называли, представления о ней европейцев были весьма смутными, а народы, населявшие огромные территории на востоке именовали «северными варварами», которых просто-напросто побаивались. В этом контексте представляется исключительно важным, что, несмотря ни на что, будущим событиям в будущей России в «Столетиях» уделено значительное внимание.

Первое упоминание о России у Нострадамуса связано с именем Ивана Грозного. Причём уже тогда, если верить, конечно, и самому Нострадамусу, и его современным толкователям, Россия ждала появления на политической арене Петра Великого:

Затем идут строки о деяниях этого великого человека:

Современные толкователи Нострадамуса склонны видеть в этом известном катрене предсказание выхода страны к Балтийскому морю, строительства сильного флота, чем впоследствии и в самом деле всерьёз будет обеспокоена Британия, и возникновения новой столицы («нового царства») на пустынных островах дельты Невы («на острове»).

Как утверждают старинные легенды аборигенов Приневья, война началась за обладание уже известной нам «волшебной мельницей Сампо», которая, кроме всего прочего, слыла «источником магических знаний и долголетия». Чтобы победить шведского короля, Пётр сковал на воздухе «свой Град» и опустил его на финское болото, а Карл XII напустил на чудесный город наводнение. Известны и другие старинные легенды о поединках Петра I с Карлом XII, подозрительно смахивающие на библейские сюжеты. Так, в одном из них «Пётр трубит в магический рожок, заставляя воды Ладоги поглотить шведское воинство».

Война была жестокой. Русские войска под командованием Б. П. Шереметева применяли тактику выжженной земли. Сжигали всё, включая сёла, деревни, мельницы, леса и пашни. В Финляндии до сих пор эту войну называют «Великое лихолетье» (Isoviha). Интересно, что в финском языке существуют и иные переводы этого понятия. Но все они синонимичны: «Большая ненависть», «Большой гнев», «Большая злоба».

Б. П. Шереметев

Надо сказать, фантастическими слухами в те времена полнились не только Петербург и не только Россия. Так, в Швеции о русских и об их столице тоже ходили самые невероятные небылицы. Одно время в Швеции развелось много волков. Они так обнаглели, что подходили к домам обывателей и наводили на них не только обыкновенный животный страх, но и невероятный мистический ужас. В народе говорили, что это пленные шведские солдаты, которых русские, как это у них принято, оборотили в волков, а затем отпустили, чтобы те вернулись за душами своих жен и детей. Рассказывали, что одного такого волка подстрелили, содрали шкуру, а под ней обнаружили рубашку, которую узнала одна шведка. Она будто бы её вышивала, отправляя своего мужа на войну с русскими.

И ещё. Сохранилась легенда о том, что Карл XII велел отрубать руки всем военнопленным, но на сто человек оставлять одного с одной рукой, «чтобы он мог вести остальных домой в Россию». Пётр, узнав о таком зверстве шведов, стал ставить этих одноруких ефрейторами, а безруких показывал солдатам «для поднятия духа» в войне с извергами рода человеческого.

Карл XII

Порой невероятность подобных рассказов превращала легенды и предания в фантастические сказки и небылицы. Так, согласно одной из народных сказок, известный «маг и чародей» Яков Брюс испытал однажды изобретённую им живую и мёртвую воду на самом Петре. Будто бы в одном из сражений со шведами Пётр был изрублен врагами на мелкие куски. Узнав об этом, Брюс велел привезти в Москву, в Сухареву башню, где он в то время располагался, всё, что осталось: руки, ноги, тело. Сложил всё вместе, полил мёртвой водой – и части срослись, полил живой – и Пётр ожил.

Северная война и в самом деле, как это якобы предсказал Латоциний, началась в 1700 году. Но успешной её можно было назвать не сразу. Первые два года Петровские войска вынуждены отступать, теряя один населённый пункт за другим. Только 12 октября 1702 года капитулировал шведский гарнизон Нотебурга.

Нотебург основал в XIII веке новгородский князь Юрий Данилович. Первоначальную деревянную крепость построили на островке, заросшем кустами лесного ореха, и потому она получила название Орешек. В старинных документах она упоминается под разными именами, в том числе – Орехов и Ореховец. От новгородских времен в крепости сохранилась легенда, согласно которой в подвалах Флажной крепостной башни берёт своё начало подводный 12-километровый туннель в прибрежную липовую рощу. Остатки древних пещер, о которых упоминает М. И. Пыляев, будто бы в старину служили выходами из этого подземного хода. Вторая легенда связана с местным праздником – днем Казанской иконы Божией Матери. Он ежегодно отмечается 8 июля. Эту икону случайно нашли уже после 1703 года в стене шведской кирки, в которую шведы, захватив Орешек, превратили старую православную церковь. Легенда утверждает, что икона была заложена в стену этой церкви русскими во время нашествия в Приневье шведского генерала Делагарди в 1611 году.

Овладев этими землями, шведы переименовали Орехов в Нотебург (ноте – «орех», бург – «город»).

В начале Северной войны, 12 октября 1702 года, в результате 10-дневной осады и мощной артиллерийской бомбардировки крепость вновь возвратили России. «Зело жесток сей орех был, однако, слава Богу, щастливо разгрызен», – писал по поводу капитуляции шведского гарнизона Нотебурга Пётр I. Крепость переименовали в Шлиссельбург, то есть «Ключ-город». Но в петербургском фольклоре он ещё надолго останется Орешком. В начале XIX века Владимир Даль записывает поговорку: «Орешек и перцу горчае», а несколько позже появляется её вариант: «Крепость Орешек – крепкий орешек». Как видно, первоначальное новгородское название крепости оказалось не только по смыслу, но и по душе ближе русскому человеку, чем немецкое Шлиссельбург. Это был крепкий купеческий город, характеристика которого в городском фольклоре отмечена следами достатка и благополучия. В подписи к известной лубочной картинке «Как мыши кота хоронили» о шлиссельбуржцах говорилось: «Мышь шушера бежит из Шлюшена, несет с Ладоги сиги: ешь да плотно сиди». Хороший доход приносил городу и прорытый при Петре I Ладожский канал, который в народе известен как «Малая Нева». Пётр I часто посещал Шлиссельбургскую крепость. Говорят, его хоромы, или «светлицы», находились в самом замке, на так называемой «башне». Если верить фольклору, именно поэтому башня и называется «Светличной».

В 1944 году Шлиссельбург в очередной раз переименовали. На этот раз в рамках официальной государственной борьбы с немецким засильем в русской топонимике городу было дано имя Петрокрепость – в честь Петра I и в память о крепости, отвоёванной им у шведов. Однако теперь уже сами шлиссельбуржцы, которые волею судьбы становились теперь «Пётрокрепостными», стали сопротивляться. По традиции они называли свой город «Шлюшин». Д. С. Лихачёв считал, что «Шлюшин» произведено от старого шведского произношения «Слюссенбурх».

В Шлиссельбурге долгое время существовал обычай: каждый день ровно в 12 часов на колокольне крепости раздавался колокольный звон. Так сохранялась память о взятии Орешка, которое, по преданию, произошло ровно в полдень.

Хорошо помнят о шведах и в местном фольклоре. Говорят, каждое лето на жёлтые цветы пригородных полян вдоль железной дороги однажды слетаются чёрные, как уголь, бабочки-однодневки. В этот день шлиссельбуржцы боятся выходить из дому. Считается, что бабочки – это души погибших во время последней войны железнодорожников, а «желтые цветы – цветы скорби и памяти». Этих бабочек в народе называют «шведами».

С окончанием Северной войны необходимость в Шлиссельбургской крепости как оборонительном сооружении значительно уменьшилась. Её стали использовать как тюрьму и наряду с Петропавловской крепостью, называли «Русской Бастилией», «Крепостью мертвецов» или «Питерским Эльсинором». О крепости петербуржцы говорили: «Отсюда не увозят, отсюда выносят». Всех заключённых крепости называли «шлиссельбуржцами». Существовали и другие фразеологические конструкции, которые со временем превратились в расхожие питерские пословицы и поговорки: «Язык до Киева доведёт, а перо до Шлиссельбурга»; «Мой дом – моя… Шлиссельбургская крепость».

Шлиссельбургская крепость

В 1941 году Шлиссельбург захватили фашисты. Крепость оказалась в полной изоляции и в течение 500 дней выдерживала ожесточённую осаду. Между советскими и германскими войсками оставалась узкая 500-метровая полоска земли, которую в Шлиссельбурге до сих пор называют «Коридором смерти». «Коридором смерти» называли и железнодорожный мост, постоянно обстреливаемый немецкой артиллерией. Зато железнодорожную ветку, проложенную в 1943 году между Шлиссельбургом и Северной железной дорогой, по которой в Ленинград прибыл первый послеблокадный поезд, шлиссельбуржцы окрестили «Дорогой победы». В шлиссельбургской мифологии эти героические дни отмечены солдатскими частушками, в которых древняя крепость на подступах к Ленинграду стоит в одном ряду с такими символами мужества и героизма, как Ленинград и Сталинград:

Но вернемся в октябрьские дни 1702 года. Взятию крепости русскими войсками предшествовали 10-дневная осада и жестокая артиллерийская бомбардировка. Вот легенда, записанная в наши дни известной собирательницей и исследовательницей фольклора Н. А. Криничной: «Долго и безуспешно осаждали русские войска крепость Орешек. Царь Пётр употреблял все способы, чтобы поскорей овладеть твердыней. <…> Порешили усилить канонаду, направляя орудия преимущественно в один пункт, чтобы разбить стены и потом в образовавшуюся брешь направить штурмующие колонны.

Несколько дней стреляли беспрерывно. Наконец с батарей донесли, что стена разрушена. Русские возликовали и, так как дело было к вечеру, решили на следующее утро напасть на крепость.

Рано утром Пётр с военачальниками поднялся на холм взглянуть на бреши и был поражен, увидев, что разбитые стены стоят как ни в чём не бывало, даже чуть новее стали.

Разгневался царь ужасно и хотел было всех пленных шведов предать лютой казни, но тут один из них выступил вперед и вызвался объяснить, в чём дело.

„Ваше величество, – сказал он, – русские войска уже не раз разрушали стены крепости, но мои соотечественники каждый раз пускались на хитрость. За ночь они сшивали рогожи, красили их под цвет камня и закрывали ими проломы в стене. Издали казалось, будто и впрямь новая стена возведена…“

„Хорошо же, – возразил Пётр, – мы перехитрим шведов“. Он приказал пленных отвести в место, где они содержались, а войскам наделать побольше чучел из соломы, одеть их в солдатскую форму и разместить на плотах. Управлять плотами назначил несколько человек охотников.

Незадолго до полудня плоты двинулись по Неве к крепости. Шведы открыли адский огонь. Несколько плотов было разбито калёными ядрами, но уцелевшие подвигались всё вперёд и вперёд. Ужас охватил мужественный гарнизон при виде надвигавшихся на них русских солдат, бесстрашно идущих под градом свинца.

Плоты приблизились… Обезумевшие от страха шведы поспешили вынести ключи и сдаться на полную волю царя. В то время как городские власти изъявляли русскому государю покорность, на крепостной башне пробило полдень. Пётр снял шляпу и перекрестился.

В память взятия Орешка с того самого дня и до сих пор ровно в полдень производится торжественный звон колоколов».

Есть и другое, ещё более героическое предание о штурме этой крепости. Согласно ему, через несколько часов после начала штурма даже решительный и бескомпромиссный Пётр засомневался в целесообразности продолжения боя. Солдаты гибли во множестве, а успеха это никакого не приносило. Пётр послал гонца к командующему, князю Голицыну, с требованием прекратить осаду крепости. Согласно преданию, в ответ на это Михаил Михайлович Голицын будто бы ответил: «Передай государю, что отныне я принадлежу Господу». И штурм не только не прекратил, но, как рассказывают легенды, велел оттолкнуть от берега лодки, чтобы солдаты по слабости или малодушию не могли ими воспользоваться.

Ещё через полгода, 1 мая 1703 года, как мы уже знаем, пал Ниеншанц. Великодушно позволив шведскому гарнизону, сохраняя боевые порядки, с оружием и развёрнутыми знаменами покинуть город, Пётр превратил стены крепости в руины. По некоторым сведениям, кирпичи разрушенных крепостных стен стали первым строительным материалом для Петербурга. Хотя есть и другие легенды. Согласно одной из них, Меншиков предложил использовать для строительства Петербурга брёвна погибших в огне войны домов ближайших слобод. Но и от этого Пётр отказался, приказав для строительства рубить лес. Он хотел, чтобы новый город начинался с чистого листа и не имел ничего общего со шведами.

До основания Петербурга оставалось чуть более двух недель, хотя Северная война всё ещё продолжалась. Как мы знаем, она закончится в 1721 году знаменитым Ништадским миром между Россией и Швецией. Однако исход войны был определён задолго до этого, в 1709 году, блистательной победой русских войск под Полтавой. К тому времени армия Петра окрепла, в том числе благодаря приобретённому опыту боевых столкновений с хорошо подготовленной и обученной армией Карла XII, считавшейся тогда самой современной в Европе. Учились как на победах, так и на поражениях. Тонкий знаток и глубокий исследователь отечественной истории Александр Сергеевич Пушкин, хорошо понимая значение этого опыта, в блистательной поэме «Полтава» выводит образ благодарного императора, который

Полтавская битва

Кстати, нелишне будет напомнить, что «славные пленники», захваченные в Полтавском сражении, принимали активное участие в петербургском строительстве, на земляных работах, в устройстве дорог. По подсчётам специалистов, в общей сложности в России за годы Северной войны скопилось свыше 25 000 пленных шведов. Им разрешили заниматься «известными им ремёслами» и зарабатывать деньги своим трудом. Известно, что пленные шведы в 1711 году прокладывали Невский проспект от Адмиралтейства в сторону Александро-Невской лавры. По некоторым сведениям, для строительства использовались около 3000 шведских военнопленных, которым затем было вменено в обязанность следить за состоянием проезжей части, чистотой тротуаров и приличным видом стоящих вдоль проспекта домов. Шведы принимали участие в строительстве Гостиного двора, Александро-Невского монастыря, Петропавловского собора, первого Зимнего дворца. Шведские пленные участвовали в разбивке Летнего сада. Известно и то, что грамотные пленные шведы нередко служили гувернерами и воспитателями первых петербургских недорослей. По свидетельству первого русского исследователя о шведских военнопленных Я. К. Грота, шведы славились как «живописцы, мастера золотых и серебряных дел, токари и знающие прочие ремесла». В своём исследовании Грот пишет, что шведы «ввели всюду полезную роскошь; как музыканты, комедианты, фабриканты карт и трактирщики, они сделали для русских наслаждение жизнью приятнее и разнообразнее и споспешествовали, сколько могли, обучению юношества».

Не будем забывать и того, что, кроме использования богатого военного опыта, приобретённого у своих «учителей» – шведов, что, в конечном счёте, привело к созданию русской национальной регулярной армии, Пётр воспользовался и опытом шведского гражданского и государственного строительства. Уже в самом начале Северной войны, когда Пётр только приступил изучать и перенимать шведский военный опыт, он начал административную реформу и проводил её по образцу шведского государственного устройства. Благодаря этому на Руси вместо старомосковских приказов появились коллегии, а вместо уездов и волостей – губернии. Их структура, система делопроизводства и отчётности, титулы и ранги чиновников вплоть до их жалованья были скопированы в Швеции. Так что побеждённые шведы, преподавшие русским победителям уроки, хорошо усвоенные в том числе и во время Полтавского сражения, не зря заслужили «заздравный кубок» русского царя.

Но, как это водится в исторической практике, уроки оказались обоюдными. И шведы, благодаря поражению в Полтавской битве, вот уже более 300 лет являются едва ли не самыми расхожими нарицательными персонажами отечественной фразеологии. Когда мы хотим воспользоваться наиболее ярким образом сокрушительного поражения в какой-либо производственной, творческой, военной, научной или иной области деятельности, то говорим: «Погиб, как швед под Полтавой». О победах русского оружия в Полтавской битве напоминают и другие пословицы и поговорки: «Пётр со славой дрался под Полтавой», «Было дело под Полтавой».

Сампсониевский собор на Выборгской стороне

Полтавская битва вошла в русские исторические хроники как одно из важнейших событий, повлиявших на дальнейший ход отечественной истории. Неслучайно одним из первых памятников в Петербурге был поставлен памятник победе, одержанной в Полтавском сражении. В то время памятников в привычном нам виде монументальной скульптуры в России не существовало. Знаменательные даты или события отмечались возведением православных храмов в честь святых, в дни поминовения которых эти победы свершались. Этим подчёркивалась помощь Бога и божьих заступников в ратных подвигах, свершённых воинами. В 1710 году на Выборгской стороне построили деревянную Сампсониевскую церковь в честь победы в Полтавском сражении. Церковь посвятили Сампсонию Странноприимцу, в день памяти которого – 27 июня 1709 года – Россия одержала победу над шведами в знаменитой битве. В 1728–1740 годах церковь перестроили в камне по проекту Доменико Трезини. Судьба собора в советское время ничем не отличалась от судеб других культовых сооружений города. Сначала его разграбили, а затем, в 1938 году, вообще закрыли для верующих. Хорошо ещё, что не разрушили.

В своё время на колокольне собора насчитывалось 14 колоколов. Все они отличались удивительным звучанием и весьма почитались у верующих. К концу Советской власти остался только один, который считался чудодейственным. При храме свято сохранялась давняя традиция свободного доступа к этому колоколу. Верующие люди утверждают, что тот, кто ударит в колокол, непременно избавится от физических и душевных страданий.

При Сампсониевском соборе возникло первое городское общественное кладбище. В первые годы существования Петербурга кладбищ в привычном понимании этого слова не было. Хоронили при приходских церквах, а иногда даже во дворах или вблизи рабочего места, где смерть застигала человека. После освящения Сампсониевской церкви Петру пришла в голову оригинальная мысль: в Петербурге жили в большинстве своём люди пришлые, из других «стран», то есть странники, и кому как не им было покоиться после кончины под защитой странноприимца Сампсония. Это соображение, как гласит народное предание, и навело «остроумного государя» на мысль «назначить кладбище у Св. Сампсония». Это и было первое петербургское общегородское кладбище. В XVIII веке его чаще всего так и называли: «У Сампсония».

Конец ознакомительного фрагмента.