Петербургские святые. Святые, совершавшие свои подвиги в пределах современной и исторической территории Санкт-Петербургской епархии. Старообрядчество (Б. А. Алмазов, 2014)

В 1667 году в Русской Православной Церкви произошел раскол, повлекший за собою тяжелейшие последствия.

Формальной причиной его послужили разночтения в церковных книгах и различия в обрядности в разных областях России. Происходило это потому, что церковные книги, которыми пользовались при богослужении, переводились не одновременно и разными переводчиками, не однократно переписывались, при этом в текст вкрадывались ошибки и разночтения. Привести все это к единообразию пытались еще в 1478 году, затем на Стоглавом Соборе в 1551 году. В 40-х годах вокруг царского духовника Стефана Вонифатьева сложился кружок «ревнителей древнего благочестия». Стефан утверждал, что только у греков сохранился древний правильный обряд, а русские исказили его по незнанию и теперь нуждаются в исправлении книг в соответствии с греческими образцами. В кружке собрались известные духовные лица, но единства взглядов в нем не было.

Стефану возражали, что ежели малограмотные священники искажают обряд, то их следует обучить, но русская церковь от канонов православных не отклонялась и признавала только древние греческие рукописные книги, отвергая печатные и что ученых греков и киевлян, которых приводил в пример Стефан, никак допускать к исправлению книг нельзя, так как они давно истину и благочестие утратили. Этот, казалось бы, ученый спор имел кровавые социальные последствия.

По смерти патриарха Иосифа 25 июля 1652 года патриархом был избран Никон.

В 1653 году он совершенно неожиданно издал распоряжение, по которому отменялось утвержденное Стоглавым Собором «крестное знамение двумя перстами» и введено троеперстие. Отменены земные поклоны и разрешено кланяться только «в поясни» и т. д. Русский православный человек встал перед страшным выбором: ослушаться постановлений Стоглавого Собора – значит подвергнуть себя соборному проклятию, не исполнять распоряжений патриарха – значит нарушить послушание архипастырю. Часть членов кружка «ревнителей благочестия» обратилась с письмом к царю за помощью. За свою решительность все пострадали: с протопопа Неронова был снята скуфья, протопоп Аввакум сослан в Сибирь, протопоп Даниил расстрижен, лишен священнического звания, протопоп Логгин острижен – подвержен уголовному наказанию.

Патриарх Никон созвал в 1654 году церковный Собор и доложил о ходе реформ, но Собор его начинаний не поддержал. Никон пригласил антиохийского патриарха Макария и сербского патриарха Гавриила, вновь собрал Собор и там добился одобрения своих нововведений. Константинопольский патриарх Паисий предупредил об опасности от той торопливости, с которой совершается реформа, говоря, что православие допускает разнообразие обрядовых форм, если оно не связано с искажением вероучения. Но Никон, выдвигая авторитет греков, повсюду вводит новшества, и тем вызывает сопротивление многих.

В 1658 году Никон был лишен патриаршества, осужден и сослан в Ферапонтов монастырь, затем – в Кирилло-Белозерский. Но Никон остался не сломленным! Когда в 1676 году умер царь Алексей Михайлович, и огласили завещание, где царь просил у Никона прощения, тот ему в таком прощении отказал.

Столь же непримиримы являлись и противники Никона. Одним из самых яростных, почитаемый старообрядцами мучеником, был протопоп Аввакум.

При Никоне «справщики», не знавшие греческого, в том числе Аввакум, были устранены. Аввакум вошел в активную оппозицию новому патриарху и его новшествам. Уже в сентябре 1653 года его бросили в подвал Андроникова монастыря, потом сослали в Тобольск. Так как и здесь он не переставал «ревностно бранить ересь Никонову», то его перевели под начало суровому воеводе Афанасию Пашкову, имевшему поручение завоевать Даурию (Забайкальскую область). Шесть лет провел Аввакум в Даурской земле, дошел с воеводой до Нерчинска, Шилки и Амура, не переставая обличать неправедные действия воеводы. Пашков же подвергал его за это многим лишениям и истязаниям.

В 1663 году Аввакуму повелено возвратиться в Москву. Но через год он опять подал челобитную царю Алексею Михайловичу, в которой обвинил в ереси всю русскую церковь, за что его сослали в Мезень, где он остался полтора года.

В 1666 году Аввакум опять возвращен в Москву, но по-прежнему остается непреклонен в оппозиции всему церковному Собору и в 1667 году вместе с протопопом Никифором, попом Лазарем, дьяконом Феодором Ивановым и соловецким иноком Епифанием сослан в Пустозерский острог на Печоре.

Пустозерские ссыльные продолжали бороться за свои убеждения и создали в месте своего заключения около ста сочинений: послания, «беседы», челобитные, «толкования» священных текстов, автобиографические повести и жития. Рукописи переписывались «добрым письмом» как в самом Пустозерске, так и в Окладниковой слободе на Мезени, а потом переправлялись «верным» в Москву, Поморье и другие места для последующего распространения. После 14 лет заключения, во время которого Аввакум не переставал обвинять и учить, он написал такое резкое послание царю Феодору Алексеевичу, где хулил всю русскую церковь и царский дом, что был приговорен царскими властями к сожжению. Это и свершилось 14 апреля 1682 года.

Непримиримость восторжествовала, когда братия Соловецкого монастыря в 1667 году решилась идти против церковных и царских властей, защищая старый образ веры и церковный обычай.

Еще в 1657 году соловецкие монахи отказались принять новые книги. Возглавил, восставшую против новшеств, братию, живший здесь на покое, архимандрит Саввино-Сторожевского монастыря и бывший царский духовник Никанор.

После нескольких попыток вразумить взбунтовавшуюся братию, в 1668 году были посланы царские стрельцы. Монахи заперлись в крепости, началась яростная оборона. В последние месяцы монастырские стены испытали страшный натиск: днем и ночью обрушивались каменные ядра «пудов по шести и по семи». Но соловецкие камни не поддавались. Прорывались между озером и морем окопы, возводились высокие городки, позволявшие вести прицельный огонь по монастырю. Восставшие оттесняли противника, надстраивали слабые участки, устанавливали специальные щиты и рогатины, обстреливали наступающих с городовых кровель. Чтобы лишить противника подступа к нижнему бою, в землю были вбиты специальные сваи, к которым крепились доски с торчащими из них большими гвоздями. Сообщали, что сам архимандрит Никанор «по башням ходит беспрестанно и пушки кадит и водою кропит и им говорит: матушки мои голаночки (пушки, отлитые в Голландии. – Б. А.), надежда на вас, вы нас обороните».

После шестилетней осады 22 января 1676 года монастырь был взят войском воеводы Мещерякова. Старообрядцы передавали, что после «умертвия тово царева вскоре приезжал гонец от Соловков, с победою лист привез к царскому лицу: „Счастием, де твоим пособил Бог: монастырь взяли и всех под мечь подклонили. Человек за пятьсот подрубили, а десятков с шесть повесили, все иноков…“» На следующий день, 23 января, царь Алексей Михайлович заболел, «скорбь… взяла» его неожиданно, а 30 января, в день «недели Страшного суда», в начале Великого поста царь скончался.

Приверженцев старого церковного чина и обряда оказалось не мало, но было много и тех, кто разделял идеи церковного обновления. Церковный Собор 1666 года признал исправление книг и обрядов правильным. Следующий Собор (1667 г.) утвердил постановление прежних соборов об исправлении книг и проклял противников реформы. Тех, кто противился нововведениям и не подчинился соборным решениям православной церкви, стали называть раскольниками, или старообрядцами.

Среди них было общее убеждение: церковная реформа – свидетельство того, что на Земле воцарился антихрист и следует скоро ожидать конца света. А поэтому благочестивые люди, желающие спасти душу, должны бежать от мира и жить «по старому». Тысячи людей бросили нажитые веками места и стали переселяться подальше от властей, в пустынные края. Сначала они наполнили скитами все леса внутренних областей России: костромские, вязниковские, брянские, керженские. Потом прибежищем старообрядцев стало Северное Поморье, где была основана Выговская пустынь, а с Поморья раскол перешел в новгородские, псковские края, отсюда в Стародуб, на реку Ветку, в Сибирь, и за пределы страны в Швецию.

Не подчинившись соборным решениям церкви, старообрядцы сразу же столкнулись с целым рядом проблем, и первая – как передавать таинство священства? Часть старообрядцев принимали священников, «рукоположенных» после Никона, другие считали, что «правильных попов» после никоновских реформ не стало. Они получили название «беспоповцев», так как на основании канонических правил считали, что в случае крайней нужды таинство исповеди и крещения могут совершать и миряне. Последователи первого направления двигались в основном на юг, на Дон и Кубань, беспоповцы – на Север.

Поморская община, возникшая в 1690-е годы в глухих лесах на пустынном берегу реки Выг и процветавшая почти 150 лет, пользовалась наибольшим влиянием. Здесь образовался самый первый поморский толк «даниловщина». Центром его стало Выговское, или Выгорецкое, старообрядческое общежительство, которое находилось в Повенецком уезде Олонецкой губы на реке и озере Выг.

Основали его в 1695 году бежавшие из Соловецкого монастыря от осады иноки и другие сторонники старины – сын крестьянина из Тотьмы Корнилий, бывший дьячок Данила Викулов, братья Андрей и Семен Денисовы с сестрою Соломонией (происходившие из рода князей Мышецких), старец Сергий с сестрою. Жили сначала в разных скитах, потом соединились в общежительство. Община состояла из двух скитов Данилова и Лексы, а, кроме того, 12 пашенных дворов. Устав общежития требовал «все в казне иметь общим, у себя не иметь ни денег, ни платья, ни иных вещей… трапезу иметь всем общую, кроме немощных; пища и питие всем равны». Стена разгораживала пустынь на мужскую и женскую половину, разговаривали друг с другом через окно в присутствии двух стариц. Так же и весь мир они считали разделенным на две неравные половины, большую из них победил антихрист. Выговцы думали, что только они и есть те избранные люди, на которых антихрист не смог наложить свою печать, не молились за государя и за священство, принадлежащих, по их мнению, к оскверненному миру. Скитники вынуждены были обходиться без священства и таинств, кроме крещения и покаяния.

Ждали конца света, но он все не наступал, и постепенно общинная жизнь выговцев стала меняться. Общий скит разделился на два самостоятельных скита – мужской и женский, стали заключать браки, разделились на «скитников» и «работных людей». Были и другие изменения: в 1742 году сначала Данилово, а потом и Лекса стали при молении поминать царя и царствующий дом. Еще при Петре I выговцы согласились платить двойной подушный оклад государству. Когда в 1702 году Петр I основывал железоделательные заводы, один из них (Повенецкий) строился близ Выговской пустыни. Царские власти не препятствовали жизни общины, но требовали участия в работах и уступок – молиться за царя.

С уступками властям, на которые пошла община в начале XVIII в., согласились не все выговцы. В 1706 г. из выгорецкой общины вышел один из ее несогласных деятелей – Феодосий Васильев. В Новгороде он возглавил свою «феодосиевскую» общину, отсюда бежал в Польшу, затем основал общины в Великолукском и Дерптском уездах. «Феодосиевский» толк проник в Москву, где в 1771 г. было основано общежитие Преображенского кладбища. Правила жизни его заимствованы из Выгорецкого монастыря. Многие феодосиевские общины Ярославля, Новгорода, Вышнего Волочка, Риги, Тулы, Саратова, Нижнего Новгорода, Казани, Стародубья зависели от Преображенской, получали оттуда книги, наставников и певчих.

В 1722 году, по запросу Синода, выговцы дали письменные ответы на вопросы о свой вере. В «Поморских ответах» поморцы написали, что никонианских новшеств, по прежнему, не принимают, но свои обязанности к государству признают, а царей к еретикам не причисляют. Ради спасения, желали бы замкнуться в собственном отдельном «мире», но государственных повинностей не отвергают, готовы платить двойную подушную подать и выплачивать за требуемых рекрутов в царское войско по 120 руб.

Ломка жизненного уклада в России, начатая Петром I, способствовала постепенному возрастанию числа старообрядцев.

Число жителей Выговских скитов значительно выросло. К началу века здесь официально жило 1000 человек (из них 700 женщин), а неофициально до 2800. Выработанное в скитах ученье распространялось не только в Олонецком уезде, но по всему Поморью. Выг считался «беспоповским Иерусалимом». Сюда шли учиться чтению, уставному письму и иконописи, для чего действовала особая школа. Более 100 девиц и несколько мужчин занимались там перепиской книг и отсюда выходили опытные начетчики и начетчицы.

Расцветало хозяйство. Занимались земледелием, скотоводством и промыслами: рыбной ловлей, охотой, торговлей. Имелись в скитах и мастерские избы: кузнечная, швальни – портная и чоботная, кожевня, медня и др. У выговцев были свои корабли, посылались свои артели на остров Шпицберген для добывания оленей, моржей и белых медведей. Добычу отвозили в Архангельск, там покупали треску и отправляли ее в Петербург для обмена на хлеб. Во многих городах у выговцев были дома и капиталы, а доходы скитов в 1830-х годах доходили до 200 тысяч руб. Управлялись скиты выборным «большаком», который жил в Данилове и заведовал как хозяйством и казною скитов, так и религиозными их делами. При большаке состояло несколько доверенных лиц, которые ему помогали.

Расцвет скитов совпал с царствованиями Екатерины II и Александра I, когда раскольники не подвергались преследованиям.

Николай I, вступив на престол, начал гонения, а к концу его царствования скиты были почти разорены. С 1827 года стали принимать карательные меры – запретили принимать в скиты детей, вывозить из скитов книги и иконы, проживать в пашенных дворах, были сняты с часовен колокола. Полное разорение Выгоцких скитов настало в 1854–1855 годах. Оставшиеся в скитах жители были выселены, сломаны ограды вокруг скитов и кладбищ, разрушены больницы, мастерские и часовни.

Третий толк беспоповцев – филипповский. Некоторые олонецкие и архангельские беспоповские общины, жившие в лесах и почти не имевшие сношений с внешним миром, осудили отступничество выговской общины от первоначальных правил. Часть поморского согласия во главе со старцем Филиппом отошла от выговских поморцев и образовала свой «филипповский» толк с центром на реке Умбе (Кольский полуостров). Филипповцы считали единственным путем спасения самосожжение, и к нему готовились. В 1743 году Филипп с группой последователей был окружен посланным властями военным отрядом, но 70 человек сожгли себя в срубе. Филипповский толк и идея «самосожжения» распространялись на Севере России и в Верхнем Поволжье.

Последнее деление беспоповщины – странничество, возникло в 1760-е годы, и к середине XIX века распространилось в Архангельской, Олонецкой, Пермской и других губерниях. Последователи странничества – бегуны – не имели дома, отвергали всякое подчинение властям, не платили податей, избегали военной службы. Даже обряд крещения они совершали только в дождевой воде или роднике – той воде, которая не текла по земле, казавшейся им «подвластной антихристу».

Историки Русской Церкви Николай Каптерев и Евгений Голубинский убедительно доказали, что реформы патриарха Никона, так называемые «никоновы новины», были малообоснованны, и старообрядцы во многом, хотя и далеко не во всем, правы в своем несогласии с ними. Однако эта формальная правота оборачивается нравственной неправотой в отношении старообрядцев к самой Церкви. Эта огромная нравственная неправота заключается в том, что для ярых приверженцев протопопа Аввакума форма нескольких богослужебных обрядов, почти бытовая традиция, оказалась важнее самой Церкви.

Трагедия раскола состояла в том, что с самого начала в их рядах не было ни одного епископа, за исключением Павла Коломенского, умершего еще в 1654 году и не оставившего себе преемника. Но по каноническим правилам Православная Церковь без епископа существовать не может, так как только епископ имеет право посвятить священника и диакона. Священники дониконовского поставления очень скоро умерли.

Старообрядчество разделилось на два основных толка: поповский (признающий необходимость священников при богослужении и обрядах) и беспоповский (отрицающий возможность существования «истинного» духовенства).

Наиболее крайняя часть старообрядцев решила, что после реформ Никона благодать полностью исчезла из Церкви и следует смиренно ожидать гибели мира и Страшного Суда. Эти отвергнувшие священство старообрядцы получили название беспоповцев. Беспоповцы первоначально селились в диких необжитых местах на побережье Белого моря и потому стали называться поморами. Другими крупными центрами беспоповцев стали Олонецкий край (современная Карелия) и речка Керженец в Нижегородских землях. Впоследствии, в беспоповском движение возникли новые разделения и образовались новые согласия: даниловское (поморское), федосовское, часовенное, спасово, аристово и другие, более мелкие и экзотические, вроде средников, дырников и бегунов.

Церковь Знамения Пресвятой Богородицы старообрядческой общины Поморского согласия на Тверской улице. 1908 г.

Другая часть старообрядцев решила, что можно прибегать к священникам, получившим поставление в «Никонианской Церкви», если они проклянут «Никоновы новины» и получат надлежащую исправу. Эти старообрядцы стали называться поповцами, или беглопоповцами, так как принимали «беглых», т. е. покинувших своего епархиального епископа священников. У старообрядцев-беглопоповцев всегда была мечта о собственном епископе, но получить его они смогли только в середине XIX столетия. Причем и среди этих приемлющих священство старообрядцев нет литургического единства, так как одна часть из них признает иерархию, восстановленную в 1846 году находившимся за штатом Константинопольского Патриархата боснийским митрополитом Амвросием, а другая принимает иерархию, основанную в 1923 году перешедшим в старообрядчество викарным епископом Саратовской епархии Николаем (Позднеевым), который разорвал общение с Московским патриархом по причине своего уклонения в обновленчество.

Поповщина делится на Беглопоповское согласие (Древлеправославная Старообрядческая Церковь); Белокриницкое согласие (Русская Православная Старообрядческая Церковь).

В 1864 году император Александр II утвердил «Правила» о старообрядцах. Старообрядческим толкам, лояльным к светской власти, дозволялось свободно отправлять богослужение, открывать школы, занимать общественные должности, выезжать за границу. По существу произошла легализация «раскола» и прекратились гонения на старообрядцев, происходившие при императоре Николае I.

Поместный Собор Русской Православной Церкви, состоявшийся в 1971 году, признал неправоту Московского Собора 1656 года и Большого Московского Собора 1667 года, «узаконивших» раскол. Анафемы на приверженцев старых обрядов, произнесенные на этих соборах, были признаны «яко не бывшими», а сами старые обряды равночестными с принятыми в Русской Православной Церкви. Следует помнить, что взятые в отдельности обряды нимало не спасительны. По приблизительным оценкам последователей старообрядчества насчитывается около двух миллионов человек.

Синодальный период

Русские цари, при укреплении своей власти, стремились к реформированию Церкви. Еще при царе Алексее Михайловиче был прекращен переход земли в собственность духовенства, и признанные тяглыми землями, очутившиеся в руках духовенства, возвращены обратно в тягло[11].

В 1687 году Русская церковь в Польше воссоеденилась с Русской церковью Московского Патриархата. В российский епископат вошли по-западному образованные малороссийские православные архиереи, некоторые из них сыграли ключевую роль в церковных преобразованиях Петра I.

Неверующим царь Петр не был, скорее он принадлежал к числу тех, кого называют равнодушными к делам веры. Но с течением времени недовольство Петра русским духовенством усиливалось. Он привык большую часть своих неудач во внутренних делах государства приписывать тайному противодействию духовенства и решил обезвредить это противодействие, проводя реформы, относящиеся к устройству Российской Церкви, а именно:

1. Устранение возможности вырасти русскому папе – «второму государю, самодержцу равносильному или большему», каким мог стать, а в лице патриархов Филарета и Никона до известной степени становился московский патриарх;

2. Подчинение церкви монарху. Духовенство Петр воспринимал как «не есть иное государство», которому «наравне с другими сословиями» должно подчиняться общим государственным законам.

Путешествия Петра по протестантским странам Европы еще более усилили его взгляды на отношение государства и церкви. Со вниманием Петр слушал советы Вильгельма Оранского в 1698 году во время своих неофициальных встреч, устроить Церковь в России на манер Англиканской, объявив себя ее Главою.

Чрезвычайно болезненным для высшего духовенства стало дело царевича Алексея, с которым многие духовные лица связывали надежды на восстановление былых обычаев. Бежав в 1716 году за границу, царевич поддерживал сношения с митрополитом Крутицким Игнатием (Смолой), митрополитом Киевским Иоасафом (Краковским), епископом Ростовским Досифеем и др. Главной причиной измены сына Петр считал «:беседы с попами и чернецами». По результатам следствия, на духовных лиц, уличенных в связях с царевичем, обрушились кары: епископ Досифей был лишен сана и казнен, а также духовник царевича, протопоп Иаков Игнатьев и близкий к первой супруге Петра, царице Евдокии, ключарь собора в Суздале Феодор Пустынный. Митрополит Иоасаф был лишен кафедры и, вызванный на допрос, скончался по пути из Киева.

Все время подготовки реформирования церковного управления, Петр I постоянно обращался к восточным патриархам – прежде всего Иерусалимскому патриарху Досифею – по различным вопросам духовного и политического характера. К Вселенскому патриарху Косме обращался и с частными духовными просьбами, например за разрешением ему на «мясоястие» во время всех постов. Петру было удобнее решать вопросы духовного характера с восточными патриархами, поскольку они находились в значительной мере на содержании московского правительства (а патриарх Досифей де-факто был в течение нескольких десятилетий политическим агентом и информатором российского правительства обо всем, что происходило в Константинополе), нежели со своим, порою строптивым, духовенством.

Еще при жизни патриарха Адриана Петр самостоятельно запретил строить новые монастыри в Сибири.

В октябре 1700 года патриарх Адриан умер. Петр находился в это время с войсками под Нарвой. Здесь, в лагере, он получил два письма, касавшиеся положения, сложившегося из-за кончины Патриарха. Боярин Тихон Стрешнев, остававшийся во время отсутствия государя, по старому обычаю, ведать Москвой, давал отчет о кончине и погребении патриарха, о мерах, принятых к охране имущества патриаршего дома, и спрашивал, кого назначить новым патриархом.

Прибыльщик Курбатов, обязанный по должности своей представлять государю обо всем, что клонится к прибыли и пользе государства, писал государю, что ему, царю, Господь судил «достояше свое и люди свои въ житейскихъ потребахъ управляти въ правде, яко отцу чады». Далее он указывал, что из-за смерти патриарха его подчиненные забрали все дела в свои руки и в своих интересах распоряжаются всеми патриаршими доходами. Курбатов предлагал избрать, как было и ранее, для временного управления патриаршим престолом архиерея. Все монастырские и архиерейские вотчины Курбатов советовал переписать и отдать их в охранение кому-либо.

Через неделю после возвращения из-под Нарвы Петр сделал так, как предлагал Курбатов. Блюстителем и управителем Патриаршего престола был назначен митрополит Рязанский и Муромский Стефан Яворский (см. Приложение, стр. 558).

Местоблюстителю поручены в заведывание только дела веры: «о расколе, о противностяхъ церкви, о ересяхъ», все же прочие дела, находившиеся в ведении патриарха, распределены по приказам. Ведавший по этим делам особый приказ – Патриарший разряд – уничтожен.

Двадцать четвертого января 1701 года был восстановлен Монастырский приказ, в ведение которого отошли Патриарший двор, архиерейские дома и монастырские земли и хозяйства. Во главе приказа был поставлен боярин Иван Алексеевич Мусин-Пушкин, да при нем дьяк Ефим Зотов.

Вскоре последовал ряд указов, решительно сокращавших самостоятельность духовенства в государстве и независимость духовного чина от светской власти. Особой чистке подверглись монастыри. Монахам было приказано оставаться постоянно в тех монастырях, где их застанут особые переписчики, посланные Монастырским приказом. Из монастырей выселили всех непостриженных. Женским монастырям позволили постригать в монахини только женщин после сорокалетнего возраста. Хозяйство монастырей отдано под надзор и контроль Монастырского приказа. В богадельнях приказано оставить только действительно больных и немощных. Наконец, указом 30 декабря 1701 года определялось давать монашествующим денежное и хлебное жалование из доходов монастыря, а вотчинами и угодьями монахам впредь не владеть.

Ряд дальнейших мер разрешал свободное исповедание своей веры иностранцам, как католикам, так и протестантам всех толков.

Были изданы указы, «чтобы в городах и уездах всякого чина мужского и женского пола люди у отцов своих духовных исповедовались ежегодно», причем за уклонение от исповеди взимался штраф. Мера эта, кроме целей нравственного характера, имела в виду, главным образом, установить принадлежность данных лиц к старообрядцам, которые облагались двойным налогом. Особыми указами, изданными в 1718 году, предписывалось православным обывателям непременно посещать церкви и в храмах стоять с благоговением и в безмолвии, слушая святую службу, иначе грозил штраф, взимаемый тут же в церкви особым приставленным для того «добрым человеком». Сам Петр I любил ознаменовывать все торжественные дни своей жизни торжественными церковными служениями. Чтение по городам известия о полтавской победе, например, сопровождалось молебном и пятидневным церковным звоном.

Для поднятия нравственного уровня самого духовенства был издан наказ архиереям, рекомендовавший им кротость в обращении с подчиненными, осторожность в принятии «неведомыхъ гробовъ» за святые мощи и в явлении чудотворных икон. Запрещалось «вымышлять чудеса». Предписывалось не допускать юродивых; архиереям указывалось, чтобы они в мирские дела не входили, разве «явная неправда будет», – тогда позволялось писать царю. По росписи 1710 года архиереям назначено жалование от одной до двух с половиной тысяч рублей в год. Еще в 1705 году была произведена генеральная чистка духовенства, из состава которого выключены и отмечены солдаты, дьячки, монастырские слуги, поповичи, пономари, их дети и свойственники.

Всех просящих милостыню приказано перехватать и для разбора и наказания вести в Монастырский приказ, причем всякого чина людям запрещалось подавать милостыню бродячим нищим. Кого обуревала жажда подаяния милостыни, тому предлагалось подавать в богадельни. С тех, кто не слушался указа и подавал милостыню бродячим нищим, брали штраф. По улицам Москвы и других городов ходили подьячие с солдатами и забирали и нищих, и благотворителей.

Однако в 1718 году Петру пришлось сознаться, что, несмотря на все его меры, число нищих умножилось. Он ответил на это драконовскими указами: нищих, схваченных на улицах, было приказано нещадно бить, и если они окажутся владельческими крестьянами, то отсылать их к владельцам с наказом, чтобы они посадили этого нищего на работу, дабы он даром хлеба не ел, а за то, что помещик допустил своего человека до нищенства, он должен был уплатить пять рублей штрафа. Попавших в нищенство второй и третий раз приказано бить на площади кнутом и отсылать мужчин на каторгу, женщин – в шпингауз (прядильню), детей – бить батогами и отсылать на суконный двор и к прочим мануфактурам. Несколько раньше, в 1715 году, приказано хватать нищих и отводить в приказы для розыска.

К 1718 году в Москве было устроено более 90 богаделен, и в них жило до 4500 нищих, слабых, получавших корм от казны.

Патриарший местоблюститель Стефан Яворский находился всецело во власти государя и не имел никакого авторитета. Во всех важных случаях он должен был советоваться с другими епископами, которых ему предлагалось попеременно вызывать в Москву. Результаты всех совещаний местоблюститель патриаршего престола (первым был митрополит Стефан Яворский) должен был представлять на утверждение государя. Это собрание очередных епископов из епархий называлось Освященным Собором. Этот Освященный Собор в духовных делах, а боярин Мусин-Пушкин с его Монастырским приказом – в других, значительно ограничивали власть местоблюстителя патриаршего престола в управлении церковью. Мусин-Пушкин в качестве начальника Монастырского приказа всюду продвигается Петром, как какой-то помощник, иногда чуть не начальник местоблюстителя патриаршего престола.

Положение главы русского духовенства стало еще тяжелее, когда с 1711 года вместо старой Боярской думы стал действовать Правительствующий Сенат. По указу об учреждении Сената все управления, как духовные, так и мирские, должны были повиноваться указам Сената как царским указам. Сенат сразу овладел и верховенством в духовном управлении. С 1711 года блюститель патриаршего престола не может без Сената поставить архиерея. Сенат самостоятельно строит церкви в завоеванных землях и сам приказывает псковскому владыке поставить туда священников. Сенат определяет игуменов и игумений в монастыри, в Сенат направляют свои просьбы о позволении поселиться в монастырь инвалиды-солдаты.

С 1715 года все центральные учреждения начали сосредотачиваться в Петербурге и разделяться на устроенные коллегиально ведомства. Конечно, Петру приходит мысль включить на тех же основаниях в механизм государственного управления и управление церковью. В 1718 году местоблюститель патриаршего престола, временно пребывавший в Петербурге, получает указ его величества – «жить ему в Петербурге постоянно и архиереям приезжать поочередно в Петербург же, против того, как в Москву приезжали». Это вызвало недовольство митрополита, на что Петр ответил резко и сурово и впервые высказал мысль о создании Духовной коллегии.

Ключевой фигурой в деле организации Духовной коллегии стал малороссийский богослов, ректор Киево-Могилянской академии Феофан Прокопович. Петр встретил его в 1706 году, когда он при закладке Печерской крепости в Киеве говорил встречную государю речь.

В 1711 году Феофан состоял при Петре в Прусском походе. Первого июня 1718 года он был наречен в псковские епископы, а на следующий день он посвящен в архиерейский сан в присутствии государя. Прокоповичу было поручено составление проекта создания Духовной коллегии.

25 января 1721 года Петр подписал манифест об учреждении Духовной коллегии, получившей вскоре новое наименование Святейшего синода. Заблаговременно созванные члены Синода принесли 27 января присягу, и 14 февраля произошло торжественное открытие нового управления церковью.

Синод стал вскоре послушным орудием в руках государя. Вместе с клятвой в верности служения своему делу, члены Синода клялись в верности служения царствующему государю.

Президентом Синода был назначен митрополит Стефан. За весь 1721 год Стефан в Синоде был только 20 раз. Никакого влияния на дела он не имел.

Вице-президентом был назначен человек, безусловно преданный Петру, – Феодосий, архиерей Александро-Невского монастыря.

По устройству канцелярии и делопроизводства Синод напоминал Сенат и коллегии, со всеми заведенными в этих учреждениях чинами и обычаями. Так же, как и там, Петр позаботился об устройстве надзора за деятельностью Синода.

11 мая 1722 года было приказано присутствовать в Синоде особому обер-прокурору. Первым обер-прокурором Синода был назначен полковник Иван Васильевич Болтин. Главной обязанностью обер-прокурора было вести все сношения Синода с гражданской властью и голосовать против решений Синода, когда они не согласовывались с законами и указами Петра. Сенат дал обер-прокурору особую инструкцию, являвшуюся почти полной копией с инструкции генерал-прокурору Сената.

Так же, как и генерал-прокурор, обер-прокурор Синода называется инструкцией «оком государевым и стряпчим о делах государственных». Обер-прокурор подлежал суду только государя. Сначала власть обер-прокурора была исключительно наблюдательная, но мало-помалу обер-прокурор становится вершителем судеб Синода и его руководителем на деле.

Как в Сенате подле должности прокурора стояли фискалы, так и в Синоде был поставлены духовные фискалы, называвшиеся инквизиторами, с протоинквизитором во главе. Инквизиторы должны были тайно наблюдать за правильным и законным течением дел церковной жизни. Канцелярия Синода была устроена так же по образцу Сената и подчинена обер-прокурору.

Синод должен был искоренять суеверия, устанавливать подлинность чудес новоявленных икон и мощей, наблюдать за порядком церковных служб и их правильностью, оберегать веру от пагубного влияния лжеучений, для чего наделялся правом суда над раскольниками и еретиками, иметь цензуру над всеми «историями святых» и всякого рода богословскими сочинениями, наблюдая, чтобы не прошло чего-либо противного православному вероучению. Синоду же принадлежит разрешение «недоуменных» случаев пастырской практики в делах христианской веры и добродетели.

В управлении церковным строем Синод должен исследовать достоинство лиц, поставляемых в архиереи; защищать церковный клир от обид со стороны «светских господ команду имеющих»; наблюдать, чтобы всякий христианин пребывал в своем звании. Синод обязан наставлять и наказывать погрешающих; епископы должны смотреть, «не безчинствуют ли священницы и дьяконы, не шумят ли по улицам пьяные, или, что хуже, в церквях не ссорятся ли по-мужичью». Относительно самих епископов предписывалось: «укротить оную вельми жестокую епископов славу, чтоб оных под руки, пока здравы, не вожено и в землю бы оным подручная братия не кланялись».

Суду Синода подлежали все дела, которые прежде подлежали суду патриаршему. По части же церковного имущества Синод должен смотреть за правильным употреблением и распределением церковного достояния.

При Петре духовенство стало превращаться в такое же сословие, имеющее государственные задачи, права и обязанности, как шляхетство и горожане. Петр хотел, чтобы духовный чин сделался органом религиозно-нравственного влияния на народ, находящимся в полном распоряжении государства. Путем создания высшего церковного управления – Синода – Петр получил возможность верховного распоряжения церковными делами.

В Древней Руси доступ в духовенство был широко открыт для каждого желающего, и никакими стеснительными постановлениями духовенство не было связано: каждое духовное лицо могло оставаться или не оставаться в духовном звании, свободно переходить из города в город, от служения в одном храме в другой; дети духовных лиц тоже ни в чем не были зависимы от своего происхождения и могли выбирать, какое хотели, поприще деятельности.

Низшее приходское духовенство избирателось. Прихожане выбирали, обыкновенно, из своей среды, как им казалось, подходящего для священнического сана человека, давали ему грамоту о выборе и посылали «ставиться» к местному архиерею.

Петр еще в начале 1700-х годов делает ряд распоряжений, ограничивающих свободу вступления в духовный чин. В 1716 году Петр издал распоряжение к архиереям, чтобы они «не умножали священниковъ и дьяконовъ сквернаго ради прибытка, ниже для наслѣдія». Выход из духовного звания был облегчен, и Петр благосклонно смотрел на священников, покидавших духовный сан. Одновременно с заботами о количественном сокращении духовного чина, правительство Петра озабочено прикреплением его к местам служения. Выдача перехожих грамот сначала очень затрудняется, а потом совсем прекращается, причем мирским лицам строжайше, под штрафом и наказанием, запрещается принимать для исполнения требы попов и дьяконов. Одной из мер к сокращению количества духовенства было и запрещение строить новые церкви. Архиереи, принимая кафедру, должны были давать клятвенное обещание, что «ни сами не будут, ни другим не допустят строить церквей свыше потребы прихожан».

Синодским указом 1722 года были установлены штаты духовенства, по которым определялось, «дабы больше триста дворовъ и въ великихъ приходахъ не было, но числилось бы въ такомъ приходѣ, гдѣ один священник, 100 дворовъ или 150, а где два, тамо 200 или 250. А при трехъ числилося бы до 800 дворовъ, а при толикихъ попахъ больше двухъ дьяконовъ не было бъ, а причетникамъ быть по препорціи поповъ, то есть при каждомъ попѣ одинъ дьячокъ и одинъ пономарь».

Установив штаты, Петр подумал и о пропитании духовенства, зависевшего во всем от прихожан. Белое духовенство жило тем, что приносили требы, а при всеобщей бедности, да еще при несомненном в те времена понижении приверженности к церкви, эти доходы были очень невелики, и белое духовенство петровских времен очень бедствовало.

Сократив количественно белое духовенство, запретив и затруднив доступ в него новых сил со стороны, Петр как бы замкнул духовное сословие в нем самом. Тогда-то и приобрели в жизни духовенства особое значение кастовые черты, характеризуемые обязательным наследованием сыном места отца. По смерти отца, служившего священником, поступал на его место старший сын, бывший при отце дьяконом, а на его место определялся в дьяконы следующий брат, служивший дьячком. Дьячковское место занимал третий брат, бывший прежде пономарем. Если недоставало на все места братьев, вакантное место замещалось сыном старшего брата или только зачислялось за ним, если он не подрос. Это новое сословие было приставлено Петром к пастырской духовной просветительской деятельности по закону христианскому, однако же, не на всей воле понимания закона пастырями так, как они хотят, а только как предписывает понимать его государственная власть.

И на духовенство были возложены Петром тяжкие обязанности. При нем священник не только должен обязательно славословить и превозносить все реформы, но и помогать правительству в сыске и уловлении тех, кто поносил деятельность царя и враждебно к ней относился.

Если на исповеди вскрывалось, что исповедующийся совершил государственное преступление, причастен к бунту и злоумышлениям на жизнь государя и его семьи, то священник должен был под страхом казни донести о таком исповеднике и его исповеди светскому начальству. На духовенство далее была возложена обязанность разыскивать и при помощи светского начальства преследовать и ловить раскольников, уклонившихся от уплаты двойных податей.

Во всех таких случаях священник стал выступать как подведомственный светской власти чиновник; вместе с фискалами, сыщиками и дозорщиками Преображенского приказа и Тайной канцелярии. Донос священника означал за собой суд и иногда жестокую расправу. В этой новой приказной обязанности священника затенялся духовный характер пастырской деятельности, и между ним и прихожанами создавались более или менее холодная и крепкая стена взаимного отчуждения, нарастало недоверие пасомых к пастырю. «В результате духовенство, – говорит Н.И. Кедров[12], – замкнутое в своей исключительной среде, при наследственности своего звания, не освежаясь притоком свежих сил отвне, постепенно должно было ронять не только свое нравственное влияние на общество, но и само стало оскудевать умственными и нравственными силами, охладевать, так сказать, к движению общественной жизни и ее интересам». Не поддерживаемое обществом, которое теперь не питает к нему симпатии, духовенство в течение XVIII века превращается в послушное и беспрекословное орудие светской власти.

В это же время вводилась обязательность обучения для сыновей священнослужителей и причетников; необученные подлежали исключению из духовного сословия.

Духовные училища семинарского типа постепенно создавались в разных городах России. В училища принимались мальчики, уже получившие начальное образование у себя дома или в цифирных школах. Курс обучения, согласно выработанным Феофаном (Прокоповичем) (см. Приложение, стр. 564) правилам, разделялся на восемь классов, с преподаванием в первом классе латинской грамматики, географии и истории, во втором – арифметики и геометрии, в третьем – логики с диалектикой, в четвертом – риторики и пиитики, в пятом – физики и метафизики, в шестом – политики, в седьмом и восьмом – богословия. Языки – латинский, греческий, еврейский, церковнославянский – должны были изучаться во всех классах, но на деле преподавалась одна латынь, которая была и языком преподавания: даже Священное Писание изучалось по Вульгате[13].

Петр I смотрел на монахов как на людей, которые «поедают чужие труды», от которых являются, сверх того, «забобоны, ереси и суеверия» (см. написанное Феофаном Прокоповичем по мысли Петра «Объявление, когда и какой ради вины начался чин монашеский и каковый был образ жития монахов древних и како нынешних исправить?»).

Чтобы прекратить бродяжничество монахов, запрещен был переход из одного монастыря в другой; архиереи, принося присягу, обещались не допускать бродяжничества монахов; священники должны были ловить бродячих монахов и представлять их в архиерейский дом; для поимки их наряжались особые сыщики из Монастырского приказа, из чиновников гражданских и военных.

Настоятелями монастырей могли быть назначаемы только лица, известные правительству, причем они обязывались не держать в монастырях затворников-ханжей и других распространителей суеверий. Монахам запрещалось держать чернила и писать что-нибудь без ведома настоятеля. Монах мог отлучаться из монастыря не более четырех раз в год и то с особого каждый раз разрешения настоятеля; не иначе как с дозволения последнего и только при свидетелях мог он принимать гостей. Такие строгие меры Петра объясняются, главным образом, тем, что среди монашества император встретил наиболее сильное и упорное противодействие своим реформам.

Если при Петре монастыри не были окончательно уничтожены, то по двум основаниям, высказанным в «Объявлении»: 1) они должны были служить для удовлетворения религиозной потребности некоторых лиц, стремящихся к уединению, и 2) в них избранные монахи должны были приготовляться к высшим духовным должностям. Для этого при монастырях должны были учреждаться ученые братства, школы. Неученые монахи должны были заниматься каким-нибудь трудом – столярным, иконописным и т. п.; монахини должны были прясть, вышивать, плести кружева. При монастырях предполагалось открыть также больницы, богадельни и воспитательные дома.

При Анне Иоанновне возобновили закон об уменьшении числа монахов. Было запрещено постригать кого бы то ни было, кроме вдовых священников и отставных солдат; наличных монахов велено переписать. Перепись эта, произведенная в 1732 году, открыла массу постригшихся вопреки указам: их велено расстригать и отдавать в солдаты. По свидетельству Синода, в 1740 году в монастырях оставались только дряхлые и старики, ни к какому богослужению не способные. Синод опасался, как бы монашество и вовсе не прекратилось на Руси.

Законы Петра I был несколько смягчены при Елизавете Петровне. В 1760 году разрешили постригаться в монахи лицам всех сословий.

К началу царствования Екатерины II в России насчитывалось до 1072 монастырей. В 1764 году были введены штаты, и число монастырей значительно уменьшилось. Здания закрытых монастырей обращались в казармы, госпитали и т. п. Новые монастыри строились только с высочайшего разрешения. Число монахов во многих монастырях вследствие скудности их средств уменьшалось, часто не достигая цифры, положенной по штатам.

Во всех монастырях Синод старался вводить общежитие с целью способствовать поднятию монастырской нравственности. Из среды монашествующих начинает выделяться ученое монашество, пользующееся известными льготами. Для него в 1766 году отменили указы Петра I, запрещавшие при монастырском общежитии иметь частную собственность и распоряжаться ею, посредством духовных завещаний. Кроме содержания от монастырей, ученые монахи получали также жалованье от школ, где состояли преподавателями. В 1799 году издано повеление причислять их, по заслугам, в качестве соборных иеромонахов к соборам богатых монастырей с правом пользования кружечными доходами.

При Александре I, относившемся вообще с большими симпатиями к монахам, положение последнего значительно улучшилось. Городские имущества монастырей освобождены от платежей и повинностей (кроме фонарной и мостовой), а недвижимые имущества вне городов – от платежа оброчных денег в казну. В 1812 году монастырские имущества освобождены от сборов, установленных Манифестом 11 февраля в момент самой настоятельной нужды государства в деньгах.

По преданию, родился около 1680 года в Малороссии, в Черниговской губернии в семье священника Кольчицкого (или Кульчицкого), потомка древнего польского рода. Фамилию эту вместе с дворянским достоинством предки будущего святителя получили от польского короля Болеслава Храброго. При крещении мальчика нарекли Иоанном.

Получив начальное образование дома, он продолжил обучение в Киевской духовной академии. Учился очень хорошо, каждый предмет изучал основательно и успешно. С особенным прилежанием он занимался словесностью. Ко времени окончания Академии, в 1710 году, Иоанн принял постриг с именем Иннокентий в Антониевой пещере, под Киевом.

По окончании Академии был затребован в Москву на должность учителя и префекта в Славяно-греко-латинскую академию.

В 1719 году был переведен в Санкт-Петербургскую Александро-Невскую лавру с назначением обер-иеромонахом флота.

В 1720 году он нес послушание наместника Александро-Невской лавры. На образованного, благочестивого иеромонаха обратил внимание Петр I. Опираясь на мнение Сибирского митрополита Филофея (Лещинского), император решил образовать Русскую православную духовную миссию в Пекине, которую, по плану царя, должен возглавить епископ. Митрополит рекомендовал на эту должность иеромонаха Иннокентия.

5 марта 1721 года, в воскресенье, в Александро-Невском Троицком соборе за литургией была совершена хиротония иеромонаха Иннокентия во епископа Переяславского. Таинство в присутствии царя свершили члены Святейшего Синода митрополит Рязанский Стефан (Яворский) и Новгородский архиепископ Феофан (Прокопович).

Сразу по Пасхе, на Светлой седмице, владыка Иннокентий выехал из Санкт-Петербурга в страну «неведомых хинов» – в Китай. Его сопровождали два иеромонаха, иеродиакон и пять певчих с тремя служителями. Без малого год добирались они до Иркутска, оттуда двинулись дальше, за Байкал, и остановились в пограничном с Китаем Селенгинске, чтобы здесь дождаться разрешения пекинских чиновников на въезд.

В то время в Пекине большое влияние приобрели иезуиты, которые под различными предлогами уговаривали местных чиновников не принимать русского епископа. Повод для отказа был найден. В письме с просьбой о разрешении на въезд владыка Иннокентий назван «богдо» – т. е. «великий». В Китае такое обращение было принято только к императору, и потому двум великим особам быть одновременно в Китае невозможно.

В ожидании новых указаний из Святейшего Синода епископ Иннокентий оставался в Селенгинске безвыездно три года. Назначено ему было 1500 рублей в год, но жалования он не получал. То ли его «забыли» высылать, то ли разворовывали по дороге. Чтобы не умереть с голоду, миссия добывала себе пропитание рыболовством или нанималась на работы к местным хозяевам и тем кормилась. Поношенное платье владыка чинил себе сам.

«Где мне главу преклонити и прочее жития моего время окончати Святейший Правительственный Синод заблагорассудит? – писал он в Синод. – Прошу покорно о милостивом указе, что мне делать: сидеть ли в Селенгинске и ждать того, чего не ведаю, или возвратиться назад… понеже и лисы язвины имут на починок, я же по сие время не имам, где главы приклонити. Скитаюсь бо со двора на двор и из дому в дом переходящи».

Кое-как пристроился владыка со свитой жить на даче Троицкого Селенгинского монастыря, где он и его диакон писали для храма иконы, зарабатывая на пропитание.

Вынужденное его «сидение» в Селенгинске оказалось весьма важным для проповеди среди местных монгольских племен. Используя свое архиерейское право рукополагать в священный сан, святитель тем самым восполнял недостаток духовенства за Байкалом.

Лишь в марте 1725 года получил владыка Иннокентий повеление переселиться в Иркутский Вознесенский монастырь и оставаться там впредь до новых предписаний. Управлял монастырем в отсутствие архимандрита Антония (Платковского) игумен Пахомий. Он отвел высокому гостю и его свите помещение на восточной стороне обители, на берегу Ангары. Здесь же, на монастырских землях, им выделили участки под огород, и таким образом жизнь обрела некую стабильность, особенно летом, когда нужно было заниматься огородничеством. Узнав о жительстве в монастыре епископа, к нему стали стекаться люди. Особенно стремились к владыке дети и инородцы из местных племен.

После смерти Петра I, вдова и наследница престола Екатерина I назначила чрезвычайным послом в Китай графа Савву Владиславич-Рагузинского и обязала его взять с собой в Пекин епископа Иннокентия, если, конечно, китайцы согласятся.

Свт. Иннокентий (Кульчицкий)

В Иркутск Рагузинский прибыл 5 апреля 1726 года. Встретившись с владыкой, он предложил ему возвратиться в Селенгинск и там ждать его, а сам задержался в Иркутске для необходимых дорожных приготовлений. В это время в Иркутск из Москвы вернулся архимандрит Антоний (Платковский), ранее уже бывавший в Пекине с послом Измайловым. Очень ему хотелось быть начальником тамошней миссии, и он постарался расположить к себе графа Рагузинского. Следствием происков архимандрита стало письмо посла Рагузинского в Петербург, в котором говорилось, что он не надеется на то, что китайцы примут владыку, а потому находит способным к должности начальника миссии архимандрита Антония (Платковского). Письмо было отправлено с нарочным в Петербург и там принято без проверки.

В марте следующего года святитель Иннокентий получил новый указ – опять переселиться в Иркутский Вознесенский монастырь. Начальником миссии в Пекине был назначен архимандрит Антоний.

Только владыка успел устроиться в Вознесенском монастыре, как из Петербурга пришло новое высочайшее повеление: быть ему самостоятельным епископом Иркутским и Нерченским.

На новом месте владыка Иннокентий столкнулся с теми же проблемами, что и в Селенгинске. По-прежнему не на что было жить, не было крыши над головой. Консистория отказалась платить ему жалование на том основании, что назначено оно было якобы для проживания в Китае, а не в Иркутске. В то время Иркутск еще не разросся до пределов Вознесенского монастыря, и владыке приходилось часто путешествовать по плохой дороге в город и обратно. Будучи не очень здоровым человеком и тяжело перенося переезды, он просил граждан Иркутска дать ему на время помещение. Но не нашлось среди иркутян того, кто бы принял его в свой дом.

Наконец в 1728 году провинциальная канцелярия сжалилась над владыкой и отвела ему дом боярского сына Димитрия Елезова.

Немногим более четырех лет окормлял он иркутскую паству, но и это время употребил он с великой пользой. Владыка Иннокентий не отличался крепостью здоровья, особенно страдал головными болями, но ни молитв, ни смирения плоти, не оставлял. На теле он носил власяницу, поверх которой всегда был подрясник из шкуры лося и кожаный пояс с железной пряжкой. Молиться святитель любил в пещере за монастырской оградой, которую выкопал основатель Вознесенской обители старец Герасим. Еще был у святителя обычай обходить по ночам Вознесенский храм и молиться на него с четырех сторон.

Владыка постоянно и тяжело трудился. Днем помогал тянуть сети тем, по ночам шил для учеников обувь. Своими руками посадил в монастыре два кедра. И ни на мгновение не оставлял главного дела – проповеди Слова Божия. Язычников, во множестве, обращал в Православие. Местных язычников, проживавших вокруг Иркутска, – не только семьями, но и целыми стойбищами. Из новокрещенных бурят образовалось целое поселение Ясачное.

Ему надлежало по должности творить суд, и он никогда не перекладывал на других это неприятное дело. Всегда решал сам, входил во все обстоятельства дела, быстро принимал решения.

При всех неблагоприятных условиях в его правление почти полностью закончилось строительство кафедрального Богоявленского собора. При Вознесенском монастыре еще архимандритом Платковским была устроена монгольская школа. Святитель Иннокентий не только поддержал это начинание, но открыл еще славяно-русскую школу для всех сословий.

Первый Иркутский епископ исходатайствовал из государевой казны содержание для своих преемников и средства на сооружение архиерейского дома. Им же были определены границы епархии.

Любил владыка отдохнуть в небольшом селении Малая Еланка, в пятнадцати верстах от Вознесенской обители. Здесь жили направленные из монастыря на полевые работы послушники, монахи и крестьяне. Помогая в будние дни «труждающимся и обремененным», он следил за тем, чтобы воскресные и праздничные дни никакие заботы не отвлекали бы их от службы Божией. В самой Малой Еланке была организована часовня и, владыка не раз предсказывал, что со временем на месте ее будет возведен храм. Пророчество это исполнилось в конце XIX века. При жизни владыка не раз еще поражал современников своей духовной прозорливостью.

Как-то на день Кирилла, патриарха Александрийского (9 июня), жители селения Фекского просили владыку отслужить у них Божественную литургию. «Хорошо, – ответил владыка, – отслужим. Но только вперед съездим по лету, а назад по зиме». В тот момент селяне не поняли смысла его слов, но на следующий после литургии день выпал такой снег, что владыке пришлось возвращаться в санях.

Однажды при совершении крестного хода вокруг города, начался ливень, и все промокли до нитки. И только святительских одежд не коснулась ни одна капля!

В последний раз совершал он Божественную литургию в день Покрова Пресвятой Богородицы и затем в воскресный день 3 октября. После болезнь приковала владыку к одру. Она то усиливалась, то отпускала. В минуты ухудшения здоровья владыка созывал братию, благодарил служивших ему за любовь и попечение, раздавал на память кое-что из своих вещей, а тем, кому подарков не хватило, обещал при первом укреплении сил обязательно вознаградить. Скорбел владыка, что оставляет Вознесенский храм в неисправном состоянии и не раз высказывался, что если бы положили ему жалованье, то первую тысячу рублей употребил бы на построение каменной церкви.

Жалованья при жизни он так и не дождался. Решение о начислении ему содержания и удовлетворения некоторых его нужд пришло, когда он уже ни в чем земном не нуждался.

В четверг 25 ноября страдания святителя стали чрезвычайными. Братию и всех городских священников он просил молиться о себе и отслужить после литургии параклис[14].

В субботу 27 ноября 1731 году в седьмом часу утра святитель скончался. О том было доложено вице-губернатору Жолобову. Вице-губернатор, непомерно корыстный и алчный человек, решил воспользоваться случаем и отобрал не только все имущество владыки, но и часть монастырского достояния. Обобрав, таким образом обитель, он лишил братию не только возможности похоронить святителя Иннокентия, но даже и литургию невозможно было совершать за неимением вина. И только после настойчивой просьбы Жолобов выделил на погребение святителя триста рублей, запретив при этом впредь обращаться к нему.

Погребение святителя было совершено 5 декабря.

Вскоре после кончины святителя Господь явил суд над его обидчиками. Архимандрит Антоний (Платковский), до последней степени обесчещенный в Пекине иноверцем Лангом, который публично и жестоко избил его, в узах был провезен мимо Вознесенской обители в Петербург. Там его ожидало лишение сана и заточение. Корыстолюбивому вице-губернатору Жолобову по приговору уголовного суда в Петербурге отрубили голову.

Через тридцать три года после кончины святителя во время ремонта Тихвинской церкви было обнаружено, что тело его, одеяние и даже бархат на гробе не тронуло тление, хотя само место погребения было сырым и затхлым.

Еще через два года настоятель Вознесенского монастыря архимандрит Синесий (Иванов) в день храмового праздника Вознесения Господня стал свидетелем чуда. За трапезой после Божественной литургии присутствовал губернатор немец Фрауендорф. О нетленных останках святителя он был наслышан и очень хотел посмотреть их. Сколько ни отклонял это желание иноверца присутствовавший на празднике епископ Софроний, изменить решение губернатора не удалось. Владыка Софроний, преподобный Синесий и Фрауендорф подошли к могильному склепу святителя, но не смогли увидеть гроба – он был покрыт большим слоем снега. После отъезда губернатора даже следов снега не могли обнаружить.

11 июня 1783 года при сильном ветре загорелась Вознесенская обитель. Весь Иркутск от мала до велика прибежал на пожар, но погасить его не представлялось возможным. Пламя охватило все каменные строения обители и, конечно, деревянную Тихвинскую церковь, под которой почивали мощи святителя. Надежды на спасение нетленных мощей не оставалось никаких. Тогда горожане обратились к прибывшему на пожар преемнику владыки Софрония, преосвященному Михаилу (Миткевичу), с просьбой попытаться достать мощи из огня. «Ежели покойный Иннокентий угодил Богу, – ответил тот, – то ради его нетленных мощей Всемогущий Господь спасет и церковь». В ту же минуту огонь погас.

Слава о новом заступнике множилась среди православных. Отовсюду епархиальному начальству слались письменные свидетельства о его заступничестве. В последних числах сентября 1800 года преосвященному Вениамину, епископу Иркутскому, пришло письмо за подписью 389 человек с изложением просьбы об открытии честных и нетленных мощей святителя для всенародного чествования. Последнее требование привело владыку Вениамина в некоторое недоумение, разрешение которому помогло секретное инспектирование Иркутского края. По высочайшему повелению здесь находились сенаторы Ржевский и Левашов, которые также направили владыке Вениамину письмо.

«Как самовидцы, – писали сенаторы, – не только нетленности тела сего, как сами обонявшие благоухание, как личные свидетели повествований о его многоразличных чудес поставляем себе долгом иметь от Вашего преосвященства, десять лет управляющего епархиею, все сведения о нетленном чудотворце для доклада по нашей обязанности Государю Императору».

Преосвященный передал сенаторам письмо для государя и приложил к нему выписку о случаях чудотворений от мощей святителя, числом более ста. Государь потребовал от Синода рассмотрения дела, и уже по распоряжению Синода в Иркутск прибыл Казанский викарный архиерей Иустин. Владыка Иустин лично освидетельствовал мощи святителя, расспросил под присягой некоторых свидетелей чудотворений и вместе с епископом Вениамином 5 марта 1801 года докладывал Синоду. Доклад содержал подробное описание освидетельствования мощей, проведенное для большей достоверности в присутствии светских лиц – губернатора Алексея Ивановича Толстого с чиновниками, городского головы купца Петра Авдеева со многими почетными гражданами. Все участники освидетельствования подтвердили действительную сохранность останков святителя. Гроб и облачение святителя были также в совершенном нетлении.

Спустя два года Синод направил владыке Вениамину запрос о том, не наблюдаются ли изменения в теле святителя Иннокентия, и не было ли за это время достопамятных событий.

Преосвященный Вениамин отвечал, что перемен в состоянии мощей по-прежнему не наблюдается, всенародное почитание святейшего продолжается и ширится, что сам он, епископ Вениамин, «убежден совестью признавать ходатайство святого Иннокентия у милосердия Божия уважаемым». В первый день декабря 1804 года Святейший Синод с Высочайшего соизволения объявил: тело первого епископа Иркутского Иннокентия огласить за совершенно святые мощи и с подобающим благоговением Иркутскому епископу Вениамину с прочим духовенством поставить в церкви Иркутского Вознесенского монастыря наверху, либо в другом достойном месте, с установлением празднования ему 26 ноября, на день памяти преставления сего святителя.

Известие об открытии мощей святителя Иннокентия в Иркутске было получено 19 января 1805 года. 2 февраля, на Сретение Господне, преосвященный Вениамин принял святые мощи из склепа, поставил их посреди Тихвинской церкви и отслужил перед ними Божественную литургию. Через неделю, 9 февраля, мощи святителя при величайшем стечении народа торжественно, с крестным ходом и преднесением чудотворной иконы Казанской Божией Матери, были перенесены из Тихвинской церкви в соборную Вознесенскую.

В память о первом перенесении мощей святителя ежегодно в Иркутске совершался крестный ход с иконой Казанской Божией Матери. Так было вплоть до 1920 года, времени жесточайших гонений на христиан.

Зимой 1920 года начались аресты насельников Вознесенской обители. В 1921 году мощи святителя Иннокентия были вскрыты для «медицинского освидетельствования». Под усиленной охраной, мощи были увезены в неизвестном направлении…

Долго мощи святителя считались безвозвратно утерянными. В 1990 году в одном из подсобных помещений ярославской церкви Николы Надеина были обнаружены неизвестные мощи. С помощью идентификации на кафедре судебной медицины Ярославского мединститута провели экспертизу, кроме того, описание мощей, сделанное ярославскими медиками, полностью совпало с данными акта, составленного в 1921 году в Иркутске.

2 сентября 1990 года мощи святого Иннокентия возвращены в Иркутск, и на начало XXI века находятся в Знаменском монастыре.

Софроний (в миру Стефан Кристаллевский) родился 25 декабря 1703 года в местечке Березани, Переяславского уезда Полтавской губернии. Отец его был клириком. Стефан окончил Переяславскую духовную семинарию и поступил в Красногорский Покровский монастырь.

После трех лет послушания пострижен в монахи и вскоре возведен в иерейский чин. Как прошедший все степени послушания, как получивший полное семинарское образование, Софроний был поставлен настоятелем монастыря и в этом звании прослужил тринадцать лет.

Подвижническая жизнь, мудрость в управлении монастырем, образованность Софрония стали известны императрице Елизавете Петровне. По ее воле его перевели наместником Александро-Невской лавры, где он прослужил одиннадцать лет.

Попав из тихого Красногорского монастыря в столичную Лавру, отец Софроний сразу ощутил разницу в настроении иноков этих обителей. Всегда стремясь к тихим монашеским подвигам, он устроил Троице-Сергиеву пустынь, где и сам душевно отдыхал, и давал возможность проходить послушание тяготившимся шумом столичной жизни инокам Лавры.

В жизни самой Лавры отец-настоятель старался ввести строгое иноческое житие и сам подавал пример неустанной работы и строгого исполнения церковного устава. За свою высокую подвижническую жизнь и за то усердие, с которым трудился во славу Божию в столичной Лавре, он приобрел особое расположение императрицы, которая и предложила Святейшему Синоду назначить архимандрита Софрония на Иркутскую кафедру с возведением его в сан епископа. Хиротония блаженнейшего Софрония состоялась 18 апреля 1753 года, а к месту служения, в Иркутск, святитель прибыл лишь 20 марта 1754 года.

Сама дорога заняла около четырех месяцев, остальное же время, более полугода, он был занят подбором тех, на кого мог положиться в далекой Сибири, многих из них он назначил настоятелями монастырей.

Сразу по прибытии в Иркутск святитель целиком отдался трудам, исправляя то, что было упущено за семилетний период закрытия кафедры.

Большой заботой святителя было состояние духовенства епархии. Некоторые священнослужители не умели даже писать, часть епархиального клира находилась отнюдь не на высоте своего призвания (ко многим применялись даже телесные наказания – сечение розгами). Совсем не в диковину тогда был рапорт благочинного епархиальным властям о «сечении без милосердия».

Другой проблемой оказалась нехватка священников. Если на части приходов хоть какие-то клирики были, то другая часть храмов просто пустовала за смертью настоятелей.

Свт. Софроний

Святителю Софронию весьма помогла монгольская школа при Вознесенском монастыре. Святитель Софроний перевел ее из монастырских стен в архиерейский дом, чтобы лично руководить ходом образования и воспитания будущих пастырей, увеличил количество преподаваемых в ней предметов и расширил их объем. Находил он время и для педагогической работы – сам преподавал в школе славянский и русский языки.

Для непосредственного знакомства с духовенством обширной Иркутской епархии святитель «не нуждою, но волею и по Бозе» усердно посещал самые отдаленные от Иркутска города: Нерчинск, Якутск, Киренск. Целые месяцы, не жалея себя, проводил он в пути, часто передвигаясь по сибирским дебрям верхом на лошадях. Встречи с паствой, никогда прежде не видавшей архиереев, а тем более архиерейской службы, оказывала на нее глубокое воспитательное воздействие. Святитель входил в самое тесное общение со священниками и мирянами, все хотел видеть своими глазами, награждал усердных служителей, смещал негодных.

Восстанавливая кафедру, святитель составил и разослал по епархии увещательное послание, предписав благочинным следующее: «Призывать всем священникам идоляторов (идолопоклонников) к познанию Истиннаго Бога: принявших святое крещение учить вере и правым догматам как возможно кратко, применяясь к деяниям апостольским; желающих крестили бы, начальнейших людей учили бы грамоте и показывали, что есть закон христианский.

Доносили бы о принявших святое крещение в светскую команду для дарования льготы от ясака, и в консисторию для сведения, и новокрещенным давали бы от себя билет.

Принявших крещение увещевать, чтобы к шаманам не ходили, учения их не слушали, идолов не имели и не кланялись им.

Повседневно продолжительных молений не полагали бы, только бы по четвертой заповеди в праздники собирались, а повседневно – по утру и ложась спать, краткими молитвами молились; и молитвы те, аще возможно, перевесть на их язык и, главнее всего, молитву пред начатием дела, молитву Господню и Пресвятой Богородице.

Посты с различением брашен не налагались бы, но учили бы при каких ни на есть брашнях всегдашнего воздержания, и сказывали бы, что объядение и пьянство – великий грех есть.

О делах милосердия учили бы, чтоб всяк от имения своего подавал всякому брату неимущему.

Смотрели бы, чтобы новокрещенные не держались шаманства, волшебства, чародейства и колдовства, примет счастья, всиречи словесных и бессловесных и прочаго суеверия.

По приобщении святых Таин наказывали бы новокрещенным, дабы жили благоговейно, воздержно, яко христианам прилично.

Проведывали бы, не имеют ли новокрещенные двух жен, и кто имеет таковых, разлучали бы и велели бы жить с единою женою, с которою пожелает, повенчав их и наказав жить воздержанно и целомудренно.

О препятствующих проповеди среди идоляторов доносить кому следует.

Не желающим святого крещения, после обращения и увещевания принуждения не чинить и никаких угроз не делать, понеже христианской проповеди надлежит любовь со смирением, кротостию и тихостию, понеже сердце человеческое насильствуемо быть не может».

Но положение новокрещенных было тяжелым. Сородичи смотрели на них как на отщепенцев. Поэтому многие из обращенных уходили из своих семей и поступали в услужение к русским или жили у воспреемников. Но были случаи, когда непривычные условия новой жизни и тоска заставляли их убегать назад в свои родные улусы. Появились следственные дела «о оказавшихся из новокрещенных в свои улусы побегах». Всевозможные меры, принимавшиеся духовенством к насаждению новокрещенных от языческого влияния, были не всегда эффективны. И использовать здесь силу святитель воспрещал. Так, им было отказано в посылке на Байкал отряда казаков, «для сыску беглых новокрещенных, дабы казаки не могли братским обид и разорения произвести».

Святитель много сил и энергии тратил на строительство. В Вознесенском монастыре был сооружен каменный соборный храм во имя Вознесения Господня, в который в 1805 году были перенесены мощи святителя Иннокентия, в Знаменском женском монастыре сооружен каменный храм во имя Знамения Божией Матери. В самом городе построены были четыре храма, и при Богоявленском соборе устроен придел во имя Казанской иконы Божией Матери, в котором впоследствии был погребен сам строитель – святитель Софроний. Построен был также каменный архиерейский дом с каменной же вокруг него оградой. Консистория, помещавшаяся в Вознесенском монастыре, была переведена в Иркутск, в новое здание.

Святителем прилагалось всяческое старание к открытию новых приходов, снабжению церквей приличной утварью, ризницей, устройству колокольного звона, лучшей постановке в церквах пения.

Архипастырские труды владыки сочетались с истинно подвижническим образом его жизни. Питался он скудно, спал на какой-нибудь коже на полу, непрестанно молился.

Щедрость святителя Софрония не знала границ. Его жилище и весь Вознесенский монастырь были переполнены больными, бездомными, сиротами. Народ шел к нему тысячами.

Святитель скончался 30 марта 1771 года во втором часу по полудни. После кончины, пришедшейся на второй день Святой Пасхи, прикрытый крышкой гроб с телом святителя целых шесть месяцев и десять дней простоял поверх пола в устроенном им Казанском приделе Иркутского собора. Все это время тело оставалось нетленным. И вскоре же от гроба святителя начались чудеса и исцеления больных. Таких чудес, только записанных и проверенных, еще до канонизации святителя насчитывалось шестьдесят восемь.

К его могиле стали приходить не только жители Иркутска и Забайкалья, но и страждущие и больные со всей Сибири.

8 марта 1909 года особой комиссией было произведено официальное освидетельствование останков святителя, причем обнаружилось, что через сто тридцать восемь лет, несмотря на близость к воде (рядом протекает река Ангара), несмотря на постоянную сырость в пещере и под полами собора, особенно в летнее время, гроб, одеяние и тело святителя Софрония сохранились нетленными.

В 1909 году в Иркутске состоялся Миссионерский съезд, который своим постановлением выразил желание ходатайствовать о прославлении святителя Софрония перед Святейшим Синодом. В следующем году 19 марта иркутский архиепископ Тихон (Донебин) обратился в Синод со своим личным ходатайством. В 1914 году архиепископ Иркутский Серафим сделал Синоду подробный доклад о житии и чудесах, исходящих от нетленных мощей святителя Софрония.

Однако прославление святителя состоялось лишь в 1918 году.

От неустановленной причины в храме произошел пожар, уничтоживший гробницу и нетленные мощи святителя Софрония. Знаменательно, что это событие совпало со днем хиротонии святителя, бывшем в 1753 году, и с новым праздником будущей безбожной власти – Первомаем (18 апреля по старому стилю), в то время уже достаточно широко и по-своему празднуемым – с пьянками, драками и «красными петухами», как тогда называли пожары.

Особая комиссия из духовных лиц, мирян, представителей судебной власти, экспертов-медиков и одного химика освидетельствовала прах и кости святителя, сохранившиеся после пожара, и благоговейно сложила останки в специальный ковчежец.

Сразу после пожара во много раз выросло число его почитателей, увеличилось количество панихид, уже перед ковчежцем. По рукам богомольцев и раньше ходили подписные листы с требованием скорейшего прославления угодника Божия, теперь их количество значительно увеличилось. Выросло число заявлений о новых чудесах и знамениях, совершившихся по молитвенному предстательству святителя, причем многие из тех, кто пережил подобное чудесное явление, свидетельствовали об этом на Иркутском епархиальном съезде перед всеми собравшимися. В адрес съезда поступили обращения из других епархий с поддержкой стремления иркутян к прославлению святителя Софрония. Обращения поступали не только из Сибири, но и из далекой Тверской, Киевской и других епархий.

Это ходатайство перед Святейшим Синодом было возбуждено и передано оттуда в совет Всероссийского Священного Собора. Кроме донесения высокопреосвященного Иоанна Иркутского Собору были представлены все обращения и заявления с описанием чудес, проверенных специальной комиссией, листы с подписями свыше 18 000 человек.

Собор епископов нашел благовременным осуществить благочестивое желание многочисленных почитателей памяти в Бозе почившего святителя Софрония.

Само торжество прославления, сроки которого деяниями Собора было предложено определить Иркутскому архиерею самому, сообразуясь с мнением патриарха и местными условиями, ориентировочно планировалось на 30 июня.

Вместе с тем, в адрес патриарха и Синода поступила записка от причта Иркутского кафедрального собора с просьбой отложить торжество погребения святителя, по крайней мере, до 8 октября.

Помимо опасений не уложиться в оставшееся до 30 июня время, серьезными представлялись политические и экономические причины. Страна находилась в состоянии гражданской войны; для богослужений не хватало свечей, муки, вина, деревянного масла; не было икон святителя; кроме всего для организации празднования нужно было получить разрешение у новых властей, а между тем «новая власть в лице комиссаров устройство торжества в ближайшее время находит неудобным». «Наконец, – пишут клирики Иркутска, – в городе в настоящее время крайне напряженная обстановка вследствие движения Белой Армии с Дальнего Востока. Во что это выльется через месяц-другой, сказать трудно».

Против таких доводов трудно было что-либо возразить, и патриарх дал согласие на перенесение срока прославления на более благоприятное время. В минуту разногласий о времени прославления сам святитель Софроний явился архиепископу Иоанну и рек ему: «Мужайся!», чем вдохновил его пойти наперекор видимым препятствиям. Торжество состоялось именно 30 июня.

С 1937 года, после закрытия этого храма, святыня пребывает под спудом.

Родилась, вероятно, в 1732 году (по мнению других исследователей – в 1731 г.), отца ее звали Григорием, а имя матери неизвестно. По достижении совершеннолетия, Ксения Григорьевна вышла замуж за придворного певчего, полковника Андрея Федоровича Петрова, и жила с супругом в Санкт-Петербурге в небольшом домике на Петербургской стороне, купленном Андреем Федоровичем на приданое своей жены. Дом этот стоял на улице, которая тогда так и называлась – улица Андрея Петрова, по имени домовладельца. Нынешнее название улицы – Лахтинская. Дом стоял на пересечении улицы Лахтинской и Большого проспекта.

С мужем Ксения прожила всего 3,5 года, детей у них не было. Внезапно Андрей Федорович заболел «жаром», «горел»(вероятно, у него был тиф) и скончался, оставив Ксению Григорьевну вдовой на 26-м году ее жизни. Перед смертью муж завещал ей: «Служи Господу Богу нашему, славь Всеблагое Имя Его…».

Молва несла и еще одно страшное известие. Андрей Федорович умер без покаяния, стало быть, Царствия Божия не обрящет!

Все это так сильно поразило Ксению Григорьевну, что она сразу как бы забыла все земное, человеческое, все радости и утехи.

Для женщины XVIII столетия муж был основой бытия, образом Божиим во плоти. Подвиг блаженной Ксении – подвиг любви. Она пошла на высшее самопожертвование, утверждая, что это она, Ксения, умерла без покаяния, а раб Божий Андрей Федорович жив и путь в Царствие Небесное ему не заказан.

Многим она казалась лишившейся рассудка. А после того, как Ксения раздала все свое имущество бедным, дом подарила своей знакомой Параскеве Антоновой, родные Ксении даже подали прошение начальству Андрея Федоровича, прося не позволять Ксении в безумстве раздавать свое имущество. Начальство умершего Петрова вызвало Ксению к себе, но убедилось, что Ксения в полном разуме, совершенно здорова, а потому имеет право распоряжаться своим имуществом, как ей угодно.

Слабоумие и юродство не имеют между собой ничего общего. Наоборот, чтобы решиться на юродство, необходимо величайшее мужество, то есть наличие в человеке сильно развитой воли, и ясное сознание как о жизни вообще, так и об избираемом пути. Она избрала тяжелый путь юродства Христа ради. Облачившись в костюм мужа, она стала всех уверять, что Андрей Федорович вовсе не умирал, а умерла его супруга Ксения Григорьевна, и уже, никогда потом, не откликалась, если ее называли Ксенией Григорьевной.

Блж. Ксения Петербургская

Существует предположение, что она несколько лет находилась в Алексеевской женской обители близ Арзамаса, основанной преподобным Феодором Санаксарским (Ушаковым).

В Петербурге, определенного местожительства Ксения не имела. Она целый день бродила по Петербургской стороне в районе прихода Церкви святого Апостола Матфея[16].

Мало-помалу к странностям блаженной привыкли, поняли, что она не простая побирушка-нищая, а какая-то особенная. Многие поэтому стали жалеть ее, старались чем-либо помочь ей. Эта жалость особенно стала проявляться с того времени, как камзол и кафтан мужа на блаженной совершенно истлели, и она стала одеваться зимой и летом в лохмотья, а на босых ногах, распухших и красных от мороза, носила рваные башмаки. Видя едва одетую, измокшую или зазябшую юродивую, многие давали ей теплую одежду, обувь, милостыню, но Ксения ни за что не соглашалась надеть на себя теплую одежду и всю жизнь проходила в жалких лохмотьях – красной кофте и зеленой юбке, или, наоборот, – в зеленой кофте и красной юбке. Выбор этих цветов не случаен – это цвет мундиров российской армейской пехоты, в которой, вероятно, служил ее муж.

Санкт Петербург – военная столица, XVIII век время военных побед – облик блаженной Ксении противопоставлен облику героев того времени. Воин мужчина, а она – слабая женщина. Богатство дворцов, грохот пушек и парадов, чеканный слог приказов – и ее великое смирение, тихая, нищая, бездомная жизнь, малопонятная речь… Другой мир – иные ценности.

Милостыню она не принимала, а брала лишь от добрых людей «царя на коне» (копейки с изображением всадника), и тотчас же отдавала этого «царя на коне» таким же беднякам, как и сама она.

Ксения изредка заходила к своим знакомым, обедала у них, а затем снова отправлялась на улицу.

Где она проводила ночи, долгое время оставалось неизвестным. Этим заинтересовалась полиция. Оказалось, что Ксения, несмотря ни на какое время года, несмотря ни на какую погоду, уходит на ночь в поле, коленопреклоненно становится здесь на молитву и не встает уже до самого восхода солнца, попеременно делая земные поклоны на все четыре стороны.

Рабочие, возводившие каменную церквь на Смоленском кладбище, стали замечать, что ночью, во время их отсутствия на стройке, кто-то таскает на леса целые горы кирпича.

Оказалось, что это была раба Божия, блаженная Ксения.

– Когда ты спишь, Андрей Федорович? – спрашивали блаженную.

– Успеем выспаться в земле, – отвечала она. Блаженная Ксения очень заботилась, чтобы фундамент церкви укладывали особенно прочно.

– Много ей придется вынести, – говорила она, – но устоит… Ничего…

Действительно, в наводнение 1824 года, отображенное А.С. Пушкиным в поэме «Медный всадник», когда было разрушено кладбище, снесено множество крестов и могил, уничтожены кладбищенские книги, храм подвергся большой опасности, но все же устоял.

Ксения Блаженная подвигом духовной и телесной нищеты, любви к ближним и молитвою стяжала дар прозорливости. Этим своим даром многим помогала Ксения в деле жизненного устройства и душевного спасения, о чем свидетельствуют известные случаи, сохранившиеся в памяти жителей Петербургской стороны:

Однажды Ксения, зайдя в гости к купчихе Крапивиной, беседовала с хозяйкой и принимала от нее угощения. Жалея молодую купчиху, столь радушно ее принимавшую, и предвидя ее близкую смерть, Ксения пожелала сказать ей о необходимости должного христианского приготовления к смерти. Посему, входя, она во всеуслышание сказала между прочим: «Вот зелена крапива, а скоро-скоро завянет». Все слышавшие это гости Крапивиной не придали словам Ксении должного внимания, однако позднее, после внезапной скоропостижной смерти молодой купчихи, вспомнили эти слова и были поражены.

В другой раз пришла Ксения к своей хорошей знакомой Параскеве Антоновой, которой она раньше подарила дом свой, и говорит ей: «Вот ты тут сидишь да чулки штопаешь и не знаешь, что тебе Бог сына послал! Иди скорее на Смоленское кладбище!».

Антонова, поспешно побежала на Смоленское кладбище. На одной из улиц Васильевского острова вблизи Смоленского кладбища Антонова увидела большую толпу. Оказалось, что какой-то извозчик сбил с ног беременную женщину, которая тут же на улице разрешилась от бремени мальчиком, а сама скончалась. Параскева Антонова взяла ребенка к себе. Узнать, кто была его умершая мать, кто был его отец, несмотря на усиленные старания, как Петербургской полиции, так и самой Антоновой, не удалось.

Она дала ему прекрасное образование и воспитание. Впоследствии он сделался видным чиновником и до самой смерти берег и покоил свою приемную мать.

Евдокия Денисьевна Гайдукова, скончавшаяся в 1827 году, принадлежала к числу тех лиц, которых любила и иногда посещала блаженная Ксения. Однажды обрадованная ее приходом, Евдокия Денисьевна поспешила накрыть на стол, усадила за стол Ксению и стала угощать ее, «чем Бог послал». Кончился обед. Евдокия Денисьевна стала благодарить Ксению за ее посещение и извиняться за плохое угощение.

«Не взыщи, – говорила она, – голубчик, Андрей Федорович, больше мне угостить тебя нечем, ничего сегодня не готовила».

«Спасибо, матушка, спасибо за твое угощение, – ответила Ксения, – только лукавить-то зачем? Ведь побоялась же ты дать мне уточки!»

Сильно сконфузилась Евдокия Денисьевна; в печи у нее действительно была жареная утка, которую она приберегла для отсутствующего мужа. Тотчас же бросилась Евдокия Денисьевна к печке и стала вынимать оттуда утку. Но Ксения остановила ее: «Нет, нет, что ты! Не надо, не надо, я не хочу утки. Ведь я знаю, что радехонька меня всем угостить, да боишься своей кобыльей головы. Зачем же его сердить?»

Кобыльей головой Ксения называла мужа Евдокии Денисьевны, которого не любила за его пьянство, грубый характер и за скверную ругань в пьяном виде.

К числу знакомых блаженной Ксении принадлежало семейство Голубевых, состоявшее из матери – вдовы и 17-летней красавицы-дочки. Ксения очень любила эту девушку за ее кроткий, тихий нрав и доброе сердце. Однажды заходит к ним в гости Ксения. Мать и дочь сидели за столом и готовили кофе. «Эх, красавица, – сказала Ксения, обращаясь к девушке, – ты вот тут кофе варишь, а муж твой жену хоронит на Охте. Беги скорее туда!» «Как так?! – отвечала девушка. – У меня не только мужа, но и жениха-то нет. А тут какой-то мой муж да еще жену хоронит?» «Иди», – сердито отвечала Ксения, не любившая каких-либо возражений.

Голубевы тотчас же послушались приказания блаженной и отправились на Охту. Здесь они увидели, что к кладбищу направляется похоронная процессия.

Они замешались в толпу провожавших и пошли вместе с процессией на кладбище. Хоронили молодую женщину, жену доктора, скончавшуюся от неблагополучных родов. Кончалось и погребение. Народ стал расходиться по домам. Пошли и Голубевы.

Но тут они неожиданно наткнулись на горько рыдавшего молодого вдовца, который при виде могильного холма над прахом любимой супруги потерял сознание и бесчувственно свалился на руки подбежавшим к нему Голубевым. Они постарались привести его в чувство, познакомились с ним, и через год юная Голубева стала женой доктора.

Однажды встретила Ксения на улице свою знакомую, остановила ее и, подавая медный пятак с изображением всадника, сказала: «Возьми пятак, тут царь на коне; потухнет!» Женщина взяла пятак, попрощалась с Ксенией и, недоумевая, что бы значили странные слова ее, пошла домой. Но едва она вошла в ту улицу, где жила, как увидела, что загорелся дом ее. Не успела, однако, она добежать до своего дома, как пламя было потушено.

Накануне праздника Рождества Христова 24 декабря 1761 года блаженная Ксения целый день бегала по улицам Петербургской стороны и всюду громко кричала: «Пеките блины, пеките блины; скоро вся Россия будет печь блины!»

На другой день, т. е. 25 декабря 1761 года по Петербургу вдруг разнеслась страшная весть: императрица Елизавета Петровна неожиданно скончалась. Тут только всем стало понятно, что блаженная предсказывала смерть императрицы.

Императрица Анна Иоанновна, желая упрочить русский престол за потомством отца своего, царя Иоанна Алексеевича (брата Петра Великого), вызвала к себе племянницу свою Анну Леопольдовну, выдала ее замуж за принца Антона Ульриха и, когда от этого брака родился сын Иоанн (1740), то назначила его своим наследником. По смерти Анны Иоанновны Иоанн I Антонович действительно был провозглашен императором (1740). Спустя год после этого, а именно – с 24 на 25 ноября 1741 года, в России произошел государственный переворот. Императрицей была провозглашена дочь Петра Великого, Елизавета Петровна.

Иоанна Антоновича заключили в Шлиссельбургскую крепость, а родителей его сослали в ссылку в Холмогоры, где они и скончались. Несчастный Иоанн Антонович протомился под строгим надзором в Шлиссельбургской крепости около 23 лет. В 1764 году, уже в царствование императрицы Екатерины Великой, один из караульных офицеров – Мирович задумал освободить Иоанна Антоновича из заточения и провозгласить императором. Но попытка Мировича не удалась. Во время происшедшего столкновения Иоанн Антонович был убит.

За три недели до этого печального события блаженная Ксения стала целыми днями горько плакать. Все, встречавшиеся с ней, видя ее в слезах, жалели ее, думая, что кто-нибудь ее обидел, и спрашивали ее: «Что ты, Андрей Федорович, плачешь? Не обидел ли тебя кто-нибудь?» Блаженная отвечала: «Там кровь, кровь, кровь! Там реки налились кровью, там каналы кровавые, там кровь, кровь». Никто не понимал странных слов ее. Лишь три недели спустя, когда по Петербургу разнеслась молва о страдальческой кончине Иоанна Антоновича, все поняли, что своим плачем блаженная предсказывала его смерть.

Стали замечать, в каком бы доме или семье не побывала блаженная, там всегда водворяется мир и счастье. Если она заходила в лавку, где до того времени не было торговли, и брала себе какую-либо ничтожную из продающихся вещей – орешек, пряничек, то лавка начинала отлично торговать, потому что народ спешил купить что-нибудь именно в той лавке, куда заглянула блаженная.

Извозчики заметили, если кому-либо из них удавалось хоть несколько шагов провезти блаженную, то у того целый день езда шла отлично, и он делал хорошую выручку. Вот почему извозчики, еще издали увидев блаженную, наперегонки мчались к ней на своих пролетках и умоляли, хотя бы только присесть в их коляску, в полном убеждении, что это даст им хороший заработок.

Матери замечали, что если блаженная приласкает или покачает в люльке больного ребенка, тот непременно выздоровеет. Поэтому, завидев блаженную, они спешили к ней со своими детьми и просили ее благословить или приласкать их.

Муж блаженной Ксении был похоронен на Смоленском кладбище. Она часто приходила туда, иногда там и спала. Вероятно, ее и похоронили рядом с могилой мужа, но точно определить год рождения и год смерти блаженной пока невозможно.

Достоверно известно, что уже с 20-х годов XIX столетия на могилу Ксении народ стекался толпами. Вся земля с могильной насыпи над гробом усопшей по горсточке разносилась посетителями; ежегодно приходилось делать новую насыпь, и опять насыпь разбиралась посетителями. Положили сверху могильной насыпи каменную плиту; но посетители разбили плиту на мелкие кусочки и разнесли по домам; положили новую плиту, и с этой плитой случилось то же.

Могилу Ксении обнесли оградой, к которой прикрепили кружку для сбора пожертвований на сооружение над могилой часовни. На собранные таким образом деньги, над ее могилой была сооружена небольшая часовня. Над дверью с наружной стороны сделали надпись: «Раба Божия Ксения». Могильную насыпь облицевали мрамором, а сверху положили плиту со следующею, неизвестно кем составленною, надписью: «Во имя Отца и Сына, и Святого Духа. На сем месте положено тело рабы Божией Ксении Григорьевны, жены придворного певчего, в ранге полковника, Андрея Федоровича. Осталась после мужа 26 лет, странствовала 45 лет, а всего жития 71 год; звалась именем Андрей Федорович. Кто меня знал, да помянет мою душу для спасения души своей. Аминь».

В 1901 году по проекту А.А. Всеславина была начата постройка новой часовни в русском стиле, освященной в октябре 1902 года.

В советское время власти пытались предать забвению имя блаженной Ксении. В августе 1940 года постановлением горисполкома часовня была закрыта. Во время Великой Отечественной войны в ней находился склад тары из-под горюче-смазочных материалов. Мраморные плитки с гробницы блаженной разобрали. Утварь из цветного металла сдали в переплавку, почти все иконы сожгли.

По окончании войны, уступая настойчивым просьбам верующих, в 1946 году было получено разрешение на открытие часовни, которая вскоре была отреставрирована. С девяти утра до девяти вечера там служились панихиды при большом стечении народа.

В 1960 году часовню вновь закрыли. В ее стенах по указанию городских властей пытались устроить скульптурную мастерскую, но работать в ней было невозможно: утром, придя в мастерскую, рабочие не раз находили вместо скульптур черепки. «Могилу Ксении, – вспоминает Марфа, певчая храма Смоленской иконы Божией Матери, – замуровали, поставили на ней постамент. На этом постаменте работали мастера. Словно на трясине… Ни одного гвоздика не дала им вбить Христова угодница – все валилось из рук… Тогда решили наладить изготовление статуй типа „Женщина с винтовкой", „Девушка с веслом". Опять незадача. Сколько раз, бывало, крепко-накрепко запрут мастера часовню, утром приходят, а вместо скульптур одни черепки…» Работу в мастерской пришлось прекратить.

Верующие пытались очистить часовню, и двое молодых людей были брошены за это в тюрьму сроком на пять лет. Но никакими усилиями безбожников невозможно было заглушить в народе память о блаженной и веру в ее помощь. К ее могиле, находящейся в часовне, стекались паломники со всей России. В щели забора, которым обнесли часовню, вкладывали тысячи записочек и даже такого содержания: «Матушка, Ксенюшка, помоги сдать научный атеизм».

Ксения Блаженная подлинно Петербургская святая, третье столетие несет к ней молитвы и горести православный люд. Особенность в том, что об исцелении просят, о скорбях домашних, чтобы сын бросил пить, чтобы муж вернулся, мир воцарился в семье, просят о замужестве, о даровании детей, о работе, об облегчении воинской службы… И если ежедневный многотысячный поток паломников не иссякает – значит помощь приходит!

В 1984 году часовню передали общине храма во имя Смоленской иконы Божией Матери. Часовню подняли из руин всем миром. Она была вновь освящена в 1987 году.

В дни празднования Тысячелетия Крещения Руси митрополит Алексий (Патриарх Московский и всея Руси) всенародно огласил перед часовней Деяние Поместного Собора Русской Православной Церкви 1988 года о причислении блаженной Ксении Петербургской к лику святых (в Русской Православной Церкви за рубежом прославление блаженной Ксении состоялось в 1978 году).

В 1991 году в ленинградском издательстве «Лицей» вышла детская книжечка о блаженной Ксении. Иллюстрации к ней создал Александр Федорович Кабанин и удивительно, что именно его рисунки стали основой для иконного образа святой.

Правитель Черногории (владыка) в 1830–1851 годах и митрополит Черногорский и Бердский. Государственный деятель и реформатор, он способствовал превращению Черногории в независимое современное государство. Автор многих поэм и стихотворений. Считается многими самым выдающимся поэтом сербской литературы.

Радивой (Раде) Томов Петрович родился 13 ноября 1813 года в селе Негуши в семье Томо Маркова Петровича и Иваны Пророкович-Петрович. Племянник по отцу митрополита Петра I Петровича. Род Петровичей-Негошей с 1697 года по 1918 год являлся правящей династией в Черногории (с 1697 года – в качестве митрополитов черногорских, с 1852 года – князей, с 1910 года – королей).

Обучался в Савинском монастыре и Цетинском монастыре у сербского поэта и историка Симо Милутиновича.

После смерти Петра I Петровича в 1830 году по его завещанию занял место владыки Черногории, приняв монашество с именем Петр. В 1833 году совершил поездку в Россию (повторно – в 1837 году), где в Санкт-Петербурге посвящен в сан епископа Черногорского и Бердского. В 1834 году утвержден российским Синодом в сане архиепископа, в 1844 году – митрополита Черногорского и Бердского.

Свт. Петр Цетинский

Боролся за независимость Черногории от Турции, пресекал племенной сепаратизм в самой Черногории, провел разграничение черногорско-австрийской границы в Адриатическом Приморье.

Сторонник югославянского единства. Во внешней политике ориентировался на Россию.

Основал в Цетине школу и типографию. Издал сборник народных песен «Зеркало сербское» (1845 г.), куда включил и песни собственного сочинения. Является автором сборников стихов «Цетинский пустынник» (1834 г.), «Лик ярости турецкой» (1834 г.), эпической поэмы «Свободиада» (1835 г., опубликована 1854 г.). Вершина творчества – поэмы «Луч микрокосма» (1845 г.), «Горный венец» (1847 г.), «Самозванец Степан Малый» (1847 г., изд. 1851 г.).

Скончался в 1851 году от туберкулеза.

По завещанию, святитель Петр (Негош) похоронен на вершине горы Ловчен в часовне. В Социалистической Югославии вместо часовни был сооружен мавзолей.

В миру, Зырянов Герасим Иванович, родился в 1757 году в городе Серпухове, под Москвой, в купеческой семье. С шестнадцати лет он вступил на иноческий путь и ушел в Саровскую пустынь.

В 1777 году нес послушание в Троице-Сергиевой пустыни. В обители будущий миссионер подвизался шесть лет и принял иноческий постриг.

В 1782 году, желая полного уединения и безмолвия, преподобный Герман удаляется на Валаам. Валаамский монастырь, расположенный на островах Ладожского озера, где был отрезан от внешнего мира до 8 месяцев в году. После тщательного испытания различными послушаниями игумен Назарий благословил молодого подвижника на постоянное жительство в лесу, в пустынном уединении, в 2 км от монастыря. По праздникам, приходя в монастырь, преподобный нес клиросное послушание (у него был прекрасный голос). В Валаамской обители святой Герман принял монашеский постриг.

Как и прп. Серафим, валаамский подвижник отличался исключительным знанием Священного Писания, творений святых отцов и учителей Церкви.

Духовным руководителем и наставником будущего миссионера был игумен Назарий[17], саровский старец, который ввел на Валааме устав Саровской пустыни.

Через 15 лет пребывания преподобного Германа на Валааме Господь призвал инока на апостольское служение и послал его проповедовать Евангелие и крестить язычников малообжитого и сурового края Аляски и прилегающих к ней островов Северной Америки.

С этой целью в 1793 году была создана духовная Миссия, получившая название Кадьякской, с центром на острове Кадьяк. Руководителем миссии был назначен архимандрит Иоасаф (Болотов), инок Валаамского монастыря. В числе прочих сотрудников Миссии было еще пять иноков Валаамского монастыря, среди них и преподобный Герман.

По прибытии на остров Кадьяк миссионеры немедленно занялись постройкой храма и обращением язычников.

«1794 года, сентября с 24 живу на острове Кадьяке. Слава Богу, более 700 американцев перекрестил, да более 2000 браков обвенчал, состроили церковь, а время позволит – сделаем другую, да походные две, а то и пятую нужно сделать» – замечает в одном из писем архимандрит Иоасаф.

В 1796 году было завершено строительство храма Воскресения Христова. Отец Герман на новом месте поначалу нес послушание в пекарне и занимался хозяйственными заботами Миссии.

Во время бури в 1799 году преосвященный Иоасаф со своими спутниками погиб в волнах океана. На острове осталось всего четыре миссионера. На помощь оставшимся в живых миссионерам в 1804 году был командирован только один иеромонах Александро-Невской лавры Гедеон. Он на некоторое время возглавил Миссию. Его заботами была устроена школа для детей крещеных алеутов. В 1807 году иеромонах Гедеон навсегда покинул миссионеров, возложив всю ответственность на преподобного Германа, который до самой кончины своей оставался духовным отцом, пастырем и попечителем душ человеческих в доверенной ему Миссии. Преподобного хотели посвятить в сан иеромонаха и возвести во архимандрита, но он отказался от какого бы то ни было возвышения и до конца своих дней пребывал простым монахом.

С 1807 года он заведовал школой, в которой обучались 20 мальчиков. Старец учил их чтению, письму, Закону Божию, Священной истории, церковному пению и земледелию.

Преподобный Герман был для местных жителей истинным добрым пастырем и защищал их, как мог, от злых и хищных людей, которые видели в островитянах только объект для жестокой эксплуатации. В том, что новообращенные не отвергли веру пришельцев – эксплуататоров и угнетателей – великая заслуга преподобного Германа. Непоколебимо и настойчиво, не имея никакой поддержки, кроме своей пламенной веры, старец продолжал свое заступничество за обиженных и угнетенных, видя в этом свой долг и призвание, сущность которого он выразил удивительно простыми словами: «…я – нижайший слуга здешних народов и нянька».

Тайные подвиги и келейные молитвы старца оставались неведомыми миру, но виден был окружавшим свет его жизни, полное самоотречение, нестяжательность и сурового пренебрежения всеми удобствами. Одежда его была самая убогая и очень ветхая. Всем своим видом, всеми привычками старец Герман живо напоминал современникам древних отшельников. Беседа старца производила на слушавших неотразимое впечатление. Особенно поражали собеседников ясность его мыслей, отчетливость и быстрота суждений.

Ярко свидетельствует об этом случай с С.И. Яновским, правителем администрации Российско-Американской компании, приступившим к своим обязанностям в 1817 году.

Прп. Герман Аляскинский

Семен Иванович Яновский, аристократ по происхождению, был человеком всесторонне образованным и начитанным, но его религиозно-философские взгляды сводились к модному в те времена деизму. Христианства он, по существу, не знал (хотя формально считался христианином). Православие, Церковь, Таинства – были для него понятиями, не заслуживающими серьезного внимания. Преподобный Герман много беседовал с ним. Впоследствии С.И. Яновский писал: «Такими постоянными беседами и молитвами святого старца Господь совершенно обратил меня на путь истинный, и я сделался настоящим христианином». Он называл старца «святым мужем», «великим подвижником»; как великую драгоценность он хранил у себя письма преподобного Германа. Такое же благоговение к личности святого испытывали и многие другие его современники.

Отец Герман жил сначала возле храма миссии, на Кадьяке, а в период между 1811 и 1817 годами в поисках уединения переселился на пустынный остров Еловый (Спрус) в 2 верстах от острова Кадьяк, назвав свою обитель Новым Валаамом.

Здесь выкопал землянку, позднее построил возле нее бревенчатую келью. Постелью старцу служила небольшая скамья, под голову он подкладывал 2 кирпича, укрывался доской. Одежда его была одна и та же зимой и летом: меховая парка, надетая на голое тело, поверх нее подрясник и ряса, на голове клобук, на ногах сапоги. Носил 15-фунтовые вериги. Ел очень мало: немного рыбы и овощей. Время, свободное от богослужения, проводил в трудах – занимался огородом, к зиме запасал грибы и рыбу. Все, что приобретал, отдавал бедным и сиротам. Со временем недалеко от кельи были построены часовня и дом для посетителей, в котором также находилось училище для сирот. Прп. Герман учил детей Закону Божию и пению.

Однажды по его молитвам прекратилось наводнение, в другой раз – пожар. Старец обладал даром прозорливости. Так, он предсказывал, что в Америке будет свой архиерей, что вскоре и исполнилось. В 1840 году была образована на Североамериканском континенте епархия, во главе ее стал свт. Иннокентий (Вениаминов).

Вероятно, в 1835 году прп. Герман полностью ослеп. В последние годы вел уединенную жизнь, редко выходя из кельи и постоянно пребывая в подвигах поста и молитвы. Он открыл духовным чадам время своей смерти и обстоятельства погребения.

13 декабря 1836 года он попросил зажечь перед иконами свечи и почитать Деяния святых Апостолов. Во время чтения о трудах святых благовестников святой старец Герман перешел от земных трудов к небесному упокоению на 81 году жизни. Преподобный Герман с любовью отзывался на нужды и скорби людские в дни своей земной жизни. Не оставляет он в беде взывающих к нему и после своего преставления.

Наиболее известный случай находится в жизнеописании первого православного епископа в Америке – святителя Иннокентия. В 1842 году святитель на бриге «Охотск» направлялся на остров Еловый. Из-за бури корабль долго не мог войти в гавань, и жизнь команды и пассажиров была под угрозой. Святитель Иннокентий обратился с молитвой к преподобному Герману: «Если ты, отец Герман, угодил Господу, то пусть переменится ветер». Не прошло и четверти часа, как ветер переменился и сделался попутным. И вскоре святитель, спасшийся от бури, служил панихиду на могиле преподобного Германа.

С 1860-х годов Русская Православная Церковь знала о большом местном почитании памяти старца Германа на Кадьяке.

В 1867 году один из Аляскинских епископов составил записку о его жизни и чудесах.

Первый доклад об отце Германе был напечатан в Валаамском монастыре в 1868 году.

В 1936 году – другой русский православный монах – архимандрит Герасим (Шмальц)[18] прибыл на остров Еловый и долго жил там, как преподобный Герман за сто с лишним лет до него. Перед своей кончиной в 1969 году архимандрит Герасим открыл останки своего славного предшественника и построил здесь небольшую часовню.

Исцеления, связанные с молитвенным заступничеством старца Германа, записывались в течение долгого периода (со времени его жизни и до 1970 года).

9 августа 1970 года на острове Кадьяк в соборе Воскресения Христова митрополит всей Америки и Канады Ириней (Бекиш) (см. Приложение, стр. 571) в сослужении сонма архиереев совершил торжественное прославление прп. Германа в лике равноапостольных святых. Мощи прп. Германа были положены в соборе в деревянную раку, на которую были возложены принадлежавшие святому камилавка и железные крест с параманом.

В тот же день, 9 августа 1970 года, прп. Герман был прославлен РПЦЗ в кафедральном соборе в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» в Сан-Франциско.

Определением Священного Синода РПЦ от 12 ноября 1970 года имя прп. Германа было внесено в месяцеслов. Он стал первым православным святым в Америке.

Михаил Иванович Леонтович родился 6 ноября 1784 года в селе Старые Санжары Полтавской области.

В 1808 году Михаил Леонтович успешно окончил Екатеринославскую духовную семинарию. Как лучший ученик он был направлен архиепископом Екатеринославским Платоном в Петербург, в Александро-Невскую академию. Окончив Академию в 1814 году со степенью магистра, он был определен адъюнкт-профессором греческого языка.

С 11 марта 1817 года Михаила Леонтовича назначили секретарем учрежденного при Академии Строительного комитета. 30 июля 1817 года его перевели в Киевскую духовную семинарию на должность инспектора, где он был профессором церковной истории и греческого языка. Когда 28 сентября 1819 года была открыта Киевская духовная академия, Михаил Леонтович стал ее первым инспектором.

11 февраля 1820 года, накануне дня памяти святителя Мелетия Антиохийского, в соборном храме Киево-Братского монастыря он был пострижен в монашество с именем Мелетий. 22 февраля 1820 года инок Мелетий был посвящен митрополитом Евгением в сан иеродиакона, 25 февраля – во иеромонаха.

9 августа 1821 года иеромонах Мелетий был назначен ректором Могилевской духовной семинарии и настоятелем Кутеинского Оршанского монастыря с возведением в сан архимандрита. В августе 1823 года его перевели на должность ректора Псковской духовной семинарии, а 24 января 1824 года архимандрит Мелетий назначен ректором Киевской духовной академии.

В октябре 1826 года последовало определение Святейшего Синода о назначении архимандрита Мелетия епископом Чигиринским, викарием Киевской епархии и настоятелем Киевского Златоверхого Михайловского монастыря. 19 октября 1826 года состоялось его наречение во епископа, а 21 октября в Киево-Софийском соборе была совершена архиерейская хиротония.

Особой заботой святителя было попечение о бедных, вдовах и сиротах. Часто посещал он заключенных и совершал Богослужения в тюремных церквах. Не меньше заботился святитель и о духовном окормлении братии Михайловского монастыря. Устными назиданиями и личным примером он воспитывал в иноках обители дух истинного подвижничества. Святитель Мелетий говорил: «Смирение – охранительный меч, с ним безопасно пройдешь землю, ад и достигнешь Неба».

В апреле 1828 года святитель Мелетий получил назначение на Пермскую кафедру. Строгий к самому себе, святитель был строг и к другим. Для подготовки избранных кандидатов к принятию сана святитель Мелетий сам написал для них так называемый «Ставленнический катехизис».

Свт. Мелетий Харьковский

В августе 1831 года святитель Мелетий был переведен на Иркутскую кафедру, с возведением в сан архиепископа. Большое внимание уделял святитель просвещению малых народов России светом Евангельского учения. Святитель основал церкви на севере Камчатки, в северо-восточной части Иркутской епархии и вдоль реки Алдан, на тракте от Якутска до Охотска. Он часто обозревал обширную епархию, был на побережье Охотского и Ледовитого морей, в пределах Северной Америки, где тогда трудился знаменитый Апостол Сибири священник Иоанн Вениаминов (впоследствии святитель Иннокентий).

Путешествуя по Сибири и берегам Тихого океана, святитель Мелетий общался с населением, исповедовавшим ламаизм. Святитель с кротостью убеждал оставить заблуждения и объяснял евангельские истины язычникам: тунгусам, бурятам, камчадалам, а также жителям Курильских и Алеутских островов.

После неутомимых трудов здоровье святителя ухудшилось, его перевели в 1835 году на Слободско-Украинскую кафедру (впоследствии Харьковская и Ахтырская).

И здесь святитель Мелетий уделял большое внимание духовным учебным заведениям, много заботился о быте и образовании духовенства. Он поднял вопрос о восстановлении тех монастырей и духовных училищ, которые упразднила императрица Екатерина II. Большое внимание уделял святитель борьбе с расколом.

2 июля 1839 года святитель Мелетий возглавил торжество в г. Ахтырке по случаю 100-летия со дня явления чудотворной иконы Божией Матери, именуемой Ахтырской.

Блаженная кончина святителя последовала в ночь на 29 февраля 1840 года. После причастия, со словами «Ныне отпущаеши», святитель осенил себя крестным знамением и, обращаясь ко всем со словами «Простите меня», – отошел ко Господу.

4 марта 1840 года святитель Мелетий был предан земле епископом Курским Илиодором в усыпальнице под Крестовой церковью Покровского монастыря.

С первых дней кончины святителя верующие люди твердо уповали на предстательство святого Мелетия пред Богом и получали помощь: исцеление в болезнях, утешение в скорбях и избавление от злых обстоятельств. Особую надежду возлагали верующие на святого Мелетия в дни Великой Отечественной войны. В 1948 году, с благословения Святейшего патриарха Алексия, гробницу с мощами святителя Мелетия перенесли в Благовещенский кафедральный собор.

Василий Михайлович Дроздов родился 26 декабря (второй день Рождества) 1782 года в семье диакона Успенского кафедрального собора в Коломне. Все предки его по отцу и матери были духовного звания. Дед по матери был протоиереем Богоявленской церкви.

Отец Михаил преподавал в Коломенской семинарии.

20 декабря 1791 года, 9 лет, Василий был отдан учиться в Коломенскую семинарию. В 1799 году, в одно время с упразднением Коломенской епархии, закрыта была и Коломенская семинария. Бывшим ее ученикам дозволялось поступить в духовные учебные заведения Московской епархии. По совету отца Василий Дроздов сдал испытательный экзамен и в марте 1800 года зачислен в философский класс Троицкой Лаврской семинарии в Сергиевом Посаде.

Вскоре, проявив изрядные способности в изучении языков и риторики, Василий окончил семинарию в ноябре 1803 года и был назначен преподавателем греческого и еврейского языков.

В 1806 году Дроздов стал учителем поэзии; с 1808 года – высшего красноречия и риторики. С августа 1806 года Василий Михайлович был назначен проповедником.

16 ноября 1808 года в Трапезной церкви Троице-Сергиевой лавры наместником Лавры архимандритом Симеоном был пострижен в монашество с именем Филарет, в честь праведного Филарета Милостивого.

21 ноября 1808 года митрополитом Платоном рукоположен во иеродиакона. В 1809 году, уже в сане иеродиакона, был переведен в Петербург; 28 марта того же года рукоположен во иеромонаха.

30 июня 1811 года «Всемилостивейше пожалован, за отличие в проповедывании Слова Божия» наперсным крестом с драгоценными камнями.

8 июля 1811 года возведен в сан архимандрита.

11 марта 1812 года определен ректором Санкт-Петербургской духовной академии и профессором Богословских наук; оставался в должности до 1819; радикально модернизировал программу преподаваемых дисциплин.

Свт. Филарет был близким помощником и союзником митрополита Новгородского и Санкт-Петербургского Амвросия (Подобедова) (см. Приложение, стр. 573), что вызывало недружелюбие другого влиятельного при царском дворе иерарха того времени – честолюбивого и светски образованного архиепископа Калужского (впоследствии Рязанского) Феофилакта (Русанова) (см. Приложение, стр. 575), домогавшегося столичной кафедры и бывшего с 29 ноября 1807 года членом новоучрежденного при Святейшем Синоде «Комитета о усовершении духовных училищ» (с 26 июня 1808 года «Комиссии духовных училищ»), который находился в фактическом ведении влиятельного реформатора М.М. Сперанского.

27 марта 1812 года определен настоятелем новгородского Юрьева монастыря; с марта 1816 года – московского Новоспасского монастыря – с оставлением при Академии.

Свт. Филарет (Дроздов)

Зимой 1816 года заболел его отец. Как рассказывал сам Филарет, «нечто неведомое» подало ему весть о смерти отца. Вскоре из Коломны пришло подтверждение: 18 января скончался протоиерей Михаил Дроздов[19]. Отец святителя был похоронен на Петропавловском кладбище Коломны.

23 июля 1817 года, по представлению митрополита Амвросия (Подобедова), ему было повелено быть епископом Ревельским, викарием Санкт-Петербургской епархии с оставлением за ним должности ректора Академии и управляющего Новоспасским монастырем.

5 августа 1817 года в Троицком соборе Александро-Невской лавры митрополитом Амвросием (Подобедовым) был хиротонисан во епископа.

В марте 1819 года был назначен на Тверскую кафедру в сане архиепископа; тогда же стал членом Святейшего Синода. С 1842 года и до самой смерти, оставаясь синодальным членом, ввиду своей размолвки с обер-прокурором Н.А. Протасовым, не был вызываем для заседания в Синоде.

3 июля 1821 года был назначен на Московскую кафедру. Сыграл ключевую роль в совершении акта престолонаследия от Александра I к Николаю I. Послужной список Высокопреосвященнейшего Филарета гласит:

«По случаю восшествия <…> Императора Николая Павловича на прародительский престол, вследствие представления Его Величеству описания открытия хранившегося в Успенском соборе акта <…> Императора Александра Павловича, Всемилостивейше пожалован бриллиантовым крестом, для ношения на клобуке».

22 августа 1826 года в Москве участвовал в совершении чина Священного коронования императора Николая I; в тот же день был возведен в сан митрополита.

В 1828 году дал благословение на перестройку Коломенской церкви Михаила Архангела по проекту архитектора М.Ф. Шестакова. 2 сентября 1833 года им была освящена перестроенная теплая церковь преподобного Сергия в коломенском Старо-Голутвине монастыре.

Филарет имел непростые отношения с императором Николаем I, что было в основном обусловлено многочисленными донесениями императору, в которых московский святитель обвинялся в политической неблагонадежности. Одним из поводов для таких мнений дали два его слова, сказанные им в сентябре и начале октября 1830 года в Москве в условиях эпидемии холеры; проповеди говорили о прегрешениях ветхозаветного царя Давида, за которые Израилю были посланы испытания и кары, – в чем многие тогда усмотрели критику нового императора.

Тем не менее, 19 апреля 1831 года «за ревностное и многодеятельное служение в Архипастырском сане, достойно носимом, и притом многие похвальные подвиги и труды на пользу Церкви и Государства, постоянно оказываемые, Всемилостивейше сопричислен к ордену Св. Ап. Андрея Первозванного».

В августе 1837 года – в день 25-летия Бородинского сражения участвовал в торжественной закладке грандиозного Храма Христа Спасителя, а позднее активно содействовал его возведению.

26 марта 1839 года сопричислен к ордену Св. Равноапостольного князя Владимира первой степени Большого креста.

3 апреля 1849 года «за неусыпные попечения о вверенной Епархии, при многолетней опытности и назидательном проповедании слова истины, которые являют просвещенно-ревностного Пастыря стада Христова, и уважая сии отличные достоинства и неутомимо совершаемые в пользу Православной Церкви и Отечества подвиги, Всемилостивейше пожалован алмазными знаками ордена Св. Андрея Первозванного».

Освятил десятки московских храмов, построенных и реконструированных по его благословению, в том числе 18 октября 1853 года – храм Богоявления в Елохове.

26 августа 1856 года совершил священное коронование Александра II.

В конце 1850-х, когда в повестку государственных дел был поставлен вопрос о крестьянской реформе, был против отмены крепостного права; император Александр Николаевич, тем не менее, настоял на том, чтобы окончательная редакция Высочайшего Манифеста 19 февраля 1861 года была выработана им, чему он был вынужден подчиниться, значительно сократив прежнюю редакцию текста и изъяв из него ряд эмоционально-радостных оборотов.

5 августа 1867 года, в день 50-летия служения в епископском сане, Высочайшим рескриптом за многолетнюю просветительскую, благотворительную и пастырскую деятельность митрополиту Филарету предоставлено право, по киевскому обычаю, «предношения креста в священнослужении, ношение креста на митре и двух панагий на персях. При сем Всемилостивейше пожалована украшенная драгоценными каменьями панагия на бриллиантовой цепочке с изображением на оборотной стороне вензелей Его Величества и двоих предшественников Его, при которых проходил свое служение, и с надписью вокруг нее: «Преосвященному Митрополиту Филарету, в память пятидесятилетнего служения Церкви и Отечеству, 5-го Августа 1817 – 5 Августа 1867, в царствование Александра I, Николая I и Александра II»; а в вознаграждение заслуг собственно государственных пожалованы портреты императора Александра II и двух его предшественников, соединенные вместе, осыпанные бриллиантами и украшенные Большой императорской короной.

Митрополит Филарет любил монастырский уклад жизни и строгое уставное богослужение. За время управления Московской епархией с его благословения и при неустанном попечении были основаны несколько новых монастырей.

Последним с благословения и по ходатайству святителя Филарета к императору был организован и открыт Московский Никольский мужской единоверческий монастырь – первый в Московской епархии мужской единоверческий монастырь. Торжественное открытие состоялось 16 мая 1866 года, но сам святитель по болезни присутствовать на открытии не смог.

Попечению об устройстве этого монастыря святитель посвятил последние месяцы своей жизни. Святитель прилагал немалые заботы об обращении старообрядцев из раскола к православию.

С благословения святителя Филарета в Московской епархии открыты три православных монастыря в местах расселения старообрядцев – Никольский мужской единоверческий монастырь[20], Всехсвятский женский единоверческий монастырь и еще ранее Спасо-Преображенский Гуслицкий мужской монастырь, но в нем, несмотря на желание святителя, так и не удалось ввести единоверческое правило и устав.

Во время работы в Санкт-Петербургской духовной академии им был начат труд всей его жизни, связанный с переводом на русский язык Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Филарет вступил в Российское Библейское общество сразу же по его основании и оставался его членом до конца, т. е. до официального запрещения общества в 1826 году. С 1814 года – директор Общества; с 1816 года – вице-президент. Для Библейского общества он перевел на русский язык Евангелие от Иоанна. Ему было поручено наблюдение над изданием первой славяно-русской билингвы[21]Четвероевангелия (СПб., 1819). Он же написал предисловие к русскому переводу Псалтири (1822 г.), сделанному прот. Павским в сотрудничестве с Филаретом. В 1823 году вышло издание полного русского Нового Завета с предисловием Филарета. Ему также принадлежат Таблицы чтений из Свящ. Писания, церковной и гражданской печати (СПб., 1819), предназначенные для учебных целей. Столь деятельное участие Филарета в трудах Общества вооружило против него противников русского перевода Библии, в особенности архимандрита Фотия (Спасского) и митрополита Серафима (Глаголевского).

По воцарении Николая I и водворении в политике и народном просвещении «обратного хода» Библейское общество было закрыто; дело перевода Священного Писания было приостановлено.

Только в 1856 году Филарет смог вновь поднять в Святейшем Синоде вопрос о русском переводе Библии. Митрополит Киевский Филарет (Амфитеатров), хотя и был другом московского святителя, открыто выступил против «русской Библии».

Александр II распорядился ознакомить Филарета Московского с доводами Киевского митрополита.

В ответ на них Филарет составил записку в защиту русского перевода. Он указывал, что русский язык не уступает славянскому в выразительности, что отцы Церкви и вся ранняя Церковь держались Септуагинты[22], потому что в то время греческий язык был наиболее распространенным в Империи. Далее, Филарет отмечал, что церковнославянский текст Библии содержит много непонятного не только для простого народа, но и для рядового духовенства. Предложение митрополита Киевского частично русифицировать церковнославянский текст Филарет отверг, полагая, что подобная полумера только внесет путаницу. Подводя итог, митрополит писал, что «православная Российская Церковь не должна лишать православный народ чтения слова Божия на языке современном, общевразумительном, ибо такое лишение было бы несообразно с учением святых отец и духом восточно-кафолической церкви, с духовным благом православного народа». Он выразил сожаление, что вынужден «входить в состязание» по вопросу столь очевидному и полемизировать с «досточтимым мужем», т. е. Филаретом Киевским. Мнение Московского святителя оказалось решающим, и дело русского перевода Священного Писания получило ход.

Велик вклад митрополита Филарета в выработку принципов перевода. Еще в 1845 году он обосновал необходимость использования масоретского текста при переводе. Однако его статья по данному вопросу (О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого Семидесяти толковников и славянского переводов Священного Писания) вышла лишь при Александре II (М., 1858). В ней Филарет, указывая на римскую тенденцию следовать только Вульгате и протестантскую, которая при переводе Ветхого Завета ориентировалась лишь на еврейский текст, предлагал принимать во внимание как Септуагинту, так и масоретский текст. Греческий перевод важен, ибо «в нем можно видеть зеркало текста еврейского: каков он был за двести и более лет до Рождества Христова». Наряду с тем, по мнению Филарета, высокую ценность имеет и церковнославянский перевод, поскольку он – один из древнейших в Европе. Такой синтетический принцип перевода был положен в основу работы синодальных переводчиков Библии. Полная русская Библия вышла из печати уже после его кончины.

По преданию, незадолго до смерти Святителю во сне явился отец, сказавший ему: береги 19-е число. С тех пор митрополит Филарет 19-го числа каждого месяца старался обязательно служить литургию.

19 ноября 1867 года, после совершенной им с особым чувством и слезами литургии, Филарет принимал в своих покоях нового Московского губернатора и беседовал с ним довольно долго. Перед обедом сел заниматься письменными делами. Через 10 минут пришли напомнить ему об обеде и нашли его коленопреклоненным с опершимися в пол руками. Он уже не мог говорить, и на исходе второго часа скончался. О его смерти возвестили двенадцать ударов большого колокола Иоанновской колокольни.

Он был погребен в дорогой его сердцу Троице-Сергиевой лавре, в пристроенном по его благословению к храму Сошествия Св. Духа приделе св. Филарета Милостивого.

В последние годы святительства митрополит Филарет пользовался огромным авторитетом в Церкви; память его была почитаема по смерти. В 1883 году в Москве праздновался 100-летний юбилей со дня рождения московского владыки. Основные торжества проходили в Чудовом монастыре в Кремле.

В честь святителя Филарета освящен престол нижнего храма домовой церкви святой мученицы Татианы при МГУ.

27 мая 1998 года в городе Зеленограде открыта первая православная школа во имя святителя Филарета Московского.

В конце XIX века в Коломне действовало братство во имя свт. Филарета Милостивого, тезоименитого святого Митрополиту Московскому.

В 1996 года близ храма святых апостолов Петра и Павла в Мемориальном парке Коломны был поставлен памятный крест погребенным здесь родственникам святителя Филарета. Считается небесным покровителем Коломны.

Как человек незаурядный, Филарет вызывал у современников разные чувства и суждения о себе. Консерваторы считали Филарета масоном и тайным протестантом, называя «якобинцем в богословии» и «карбонарием»; либералы, напротив, видели в нем обскуранта[23].

Партия А.С. Шишкова и Аракчеева считала Катехизис[24]Филарета вредной книгой, в частности из-за того, что в его первоначальной редакции цитаты из Священного Писания приводились по-русски. В результате выход Катехизиса был временно приостановлен. С другой стороны реформаторы усматривали в Катихизисе мертвящую схоластику[25].

В 1994 году Архиерейским Собором Русской Церкви святитель Филарет был прославлен в лике святых в святительском чине.

Дмитрий Александрович Брянчанинов родился 5 февраля 1807 года в селе Покровском Грязовецкого уезда Вологодской губернии в старинном родовом дворянском имении Брянчаниновых.[26] Он был, как говориться, «вымоленным» ребенком. Двое старших детей умерли во младенчестве. Однако то, что он был желанным ребенком, ни в коей мере не изменило строгости его воспитания. Мальчик радовал родителей послушанием, веселостью нрава и хорошими способностями к учению. Особенно его привлекали произведения духовного содержания. Еще в детстве он почувствовал склонность к молитве и уединению.

Видя его способности, родители предполагали, что он сделает блестящую аристократическую карьеру. Отец мечтал видеть его на государственной службе, поэтому в 1822 году его привезли в Петербург и определили в Главное инженерное училище. Правда, когда отец спросил его, куда он хочет идти, мальчик ответил: «В монастырь». Тогда отец не придал этому значения.

Кадет Брянчанинов считался первым учеником от поступления в училище до его блистательного окончания. Он был одарен самыми разными талантами: прекрасно рисовал, был очень музыкален. По рассказам однокашников он был удивительным мальчиком. Добрый, спокойный и ласковый он никогда не дрался и не ссорился с товарищами, больше того, при нем все споры и скандалы кончались как-то сами собой. Однажды в Инженерный замок, где располагалось училище, приехал государь. Ему попался навстречу Брянчанинов. Государь остановился и сказал: «Какое милое лицо. Какой славный и добрый мальчик».

Родственные связи с президентом Академии художеств А. Олениным открыли перед молодым человеком двери известных литературных обществ. В доме Оленина собирались литераторы, поэты. Брянчанинов вскоре познакомился с Пушкиным, Гнедичем, Батюшковым, Крыловым… Они высоко ценили талант чтеца Дмитрия. Прочили ему литературный успех. Но, по признанию самого Брячанинова было много вопросов, на которые в светской культуре того времени он не получал ответа. Более того, он ясно понял, что европейский атеизм все более овладевает умами русских аристократов и они, может быть, сами того не желая, сталкивают Россию на путь погибели.

Удивительно, что, оставаясь в свете, в окружении самых блистательных людей своего времени, он был верен своим душевным устремлениям. По его выражению, он «искал вечной собственности для вечного человека». Как-то он заметил, что ценность науки «ограничивается потребностями человека и пределами его жизни», иными словами, по мнению Брянчанинова, – недостаточна для счастья.

Он принимается за изучение философии, но и на этот раз не находит утешения и успокоения своей душе.

Следующей ступенью его поисков стало изучение Священного Писания. Первый вывод, который сделал будущий святитель, очень важен: «предоставленное произвольному толкованию отдельного человека, Писание не может быть критерием истинной веры и прельщает лжеучениям». Иными словами, для изучения Священного Писания необходим наставник. Таким проводником в новый для Брянчанинова мир, стал старец Александро-Невской лавры Леонид (впоследствии оптинский иеросхимонах Лев). «Сердце вырвал у меня о. Леонид; теперь решено: прошусь в отставку от службы и последую старцу, ему предамся всею душею и буду искать единственно спасения души в уединении», – так он высказал свое впечатление от беседы другу М. Чихачеву (см. Приложение, стр. 579).

Брянчанинов закончил учебу в 1826 году с аттестацией лучшего воспитанника. Перед юношей открывалась блестящая карьера, но он еще до окончательного экзамена подает прошение об отставке, желая принять монашество. Его вызывают к Великому князю Михаилу Павловичу и тот передает, что Государь хочет видеть его в Гвардии с повышением на два чина против службы в армии. Однако Дмитрий мечтал о другом поприще.

Разумеется, Великий князь и слышать не хочет об отставке, и приказывает Брянчанинову в 24 часа отправляться по месту службы в Динабурскую крепость. Но офицером Дмитрий был недолго. Он простудился, тяжело заболел и был уволен от службы по состоянию здоровья.

Свт. Игнатий (Брянчанинов)

В годы учения Дмитрий познакомился с монахами Валаамского подворья и Александро-Невской лавры. Он поступает послушником в Александро-Свирский монастырь – под духовное руководство о. Леонида. Спустя год Дмитрий последовал за своим руководителем, вместе с другими его учениками, в Площанскую пустынь. Свое духовное состояние в это время Брянчанинов позже отразил в миниатюрах «Древо зимою пред окнами келлии» и «Сад во время зимы». В это время некоторые поступки его учителя стали казаться ему не согласными с учением святых отцов, не все недоумения мог разрешить о. Леонид.

Когда в апреле 1829 года о. Леонид с учениками отправился в Оптину пустынь, Брянчанинов с Чихачевым направили свой путь через Свенский монастырь к Белобережской пустыни, где встретились с иеросхимонахом Афанасием, учеником прп. Паисия Величковского (см. Приложение, стр. 580). Отсюда они отправились в Оптину пустынь, где пробыли недолго: в конце 1829 года Брянчанинов с другом оказался под кровом родительского дома, в Покровском.

Конец 1830 – начало 1831 годов Дмитрий Александрович Брянчанинов провел в Семигородней Успенской пустыне, где написал «Плач инока», о котором его современник говорил: «Едва ли кто поверит, что эта книга написана почти несовершеннолетним юношей».

28 июня 1831 года епископом Вологодским Стефаном Д.А. Брянчанинов был пострижен в монашество с именем Игнатий в честь священномученика Игнатия Богоносца; 5 июля был рукоположен в иеродиакона, а 20 июля – в иеромонаха. В самом конце 1831 года был определен настоятелем Пельшемского Лопотова монастыря.

Это решение ужаснуло его близких. Фактически, от него отреклись все родственники. Пройдет много лет, прежде чем они оценят и поймут подвиг святителя Игнатия.

28 мая 1833 года был возведен в сан игумена. В ноябре 1833 года митрополит Филарет предложил игумену Игнатию настоятельство в Николо-Угрешском монастыре, но император Николай I решил иначе его судьбу, поручив управление пришедшей в запустение Троице-Сергиевой пустынью под Петербургом.

Св. Игнатий всю жизнь мечтал о монашеском уединении, о служении Богу и занятиями литературным и философским трудом. Но всю жизнь ему приходилось нести административные и хозяйственные тяготы по устройству монастырей и епархии, с которыми он добросовестно и успешно справлялся.

Не находил он, аристократ, понимания и сочувствия и в монастырской среде, где братия состояла в основном из людей простого звания, видевшего в Брянчанинове барина, не понимавшая его стремлений и духовных трудов.

Первого января 1834 года, в Казанском соборе, игумен Игнатий был возведен в сан архимандрита. В должности настоятеля пустыни он оставался до 1857 года, и за это время ему удалось привести ее в порядок, как в духовном, так и в хозяйственном отношении. Здесь был образован хор, советы которому давал М.И. Глинка.

Весной 1847 года, после тяжелой болезни[27], архимандрит Игнатий подал прошение об увольнении на покой в Николо-Бабаевский монастырь. Но ему был разрешен лишь отпуск на 11 месяцев, который он и провел в этом монастыре. Здесь он написал несколько очерков. В 1848 году он возвратился в Троице-Сергиеву пустынь.

В 1847 году впервые появились в печати его литературные произведения: в журнале «Библиотека для чтения» были опубликованы статьи: «Валаамский монастырь» (1847. Т. 82. С. 66–90) с подписью «И. И. И.» и «Воспоминание о Бородинском монастыре» (Т. 85. С. 121–122) с подписью «И».

21 апреля 1851 года архимандрита Игнатия наградили орденом Св. Владимира III степени.

27 октября 1857 года в Петербургском Казанском соборе был хиротонисан во епископа Кавказского и Черноморского; 4 января 1858 года он прибыл в Ставрополь. Обустройство епархии потребовало больших трудов, у архиерея не было своего дома, половина населения епархии (линейные казаки) была выведена из ведения епископа, Синод не выделял достаточных средств, значительное число раскольников проявляло враждебность по отношению к епископу.

Активным помощником стал его брат П.А. Брянчанинов (1809–1891), занимавший должность ставропольского вице-губернатора. За недолгий четырехлетний срок управления епархией Святителю удалось наладить ее жизнь.

Занятия по управлению епархией не отвлекли его от иночества: он продолжал внимательно изучать монашество как науку жизни, ведущую к христианскому совершенству. Здесь он написал книгу «Приношение современному монашеству», составившую 4-й том его творений, изданных в 1867 году. Здесь написаны: «О различных состояниях естества человеческого по отношению к добру и злу», «О чувственном и духовном видении духов», «О спасении и христианском совершенстве», «Учение Православной Церкви о Божией Матери» (написано в связи с введенным в католицизме догматом о Непорочном зачатии Богородицы).

За заслуги перед Отечеством архимандрит Игнатий был награжден орденом Св. Анны I степени.

На Кавказе он заболел тяжелой формой оспы. Болезнь заставила просить епископа Игнатия об увольнении на покой.

В 1861 году прошение было удовлетворено, и он 13 октября 1861 года приехал в Николо-Бабаевский монастырь Костромской епархии, где вел уединенную молитвенную жизнь. В это время были созданы и изданы многие известные сочинения: «Слово о смерти» (1862 г.), «Отечник» (издан после смерти святителя – в 1870 году), продолжал переписку с духовными детьми. Здесь, в усиленное занятие пересмотром, исправлением, приведением в одно целое всех статей, написанных ранее, епископа Игнатия ввел книгопродавец и издатель И.И. Глазунов (см. Приложение, стр. 585). Первые 2 тома сочинений под названием «Аскетических опытов» были изданы в 1865 году.

16 апреля 1867 года, в Светлый день Пасхи, он отслужил свою последнюю литургию; 21 апреля были получены, только что вышедшие из печати 3-й и 4-й тома его сочинений; 30 апреля 1867 года, в воскресный день, в праздник Жен Мироносиц, он скончался. В кармане его рясы нашли 17 копеек, которые составляли весь собственный капитал епископа Игнатия.

Игнатий Брянчанинов причислен к лику святых 6 июня 1988 года. Перед канонизацией, 26 мая 1988 года, его мощи торжественно перенесли в Свято-Введенский Толгский монастырь в Ярославле. Его именуют «Апостолом нового времени».

Иван Евсеевич Попов родился 26 августа 1797 года в селе Ангинском Иркутской епархии в семье пономаря Евсевия Попова. В 1803 году его отец скончался, и мать осталась с четырьмя детьми на руках. Чтобы помочь бедствующей семье Ивана его взял к себе брат отца, диакон Димитрий Попов, и стал учить его грамоте по Часослову и Псалтири. Уже в семь лет мальчик читал в храме «Апостол». Мать пыталась устроить сына на место отца пономарем, чтобы помочь себе и оставшимся детям, но ее попытки оказались напрасны.

В 1806 году девятилетний Иван Попов был определен в Иркутскую духовную семинарию. В семинарии в то время училось не менее семи воспитанников с такими же именем и фамилией, поэтому ректор решил переменить фамилии некоторым из учеников. В 1814 году Иван получил фамилию Вениаминов, в честь недавно скончавшегося епископа Иркутского Вениамина (Багрянского).

В 1817 году Иван Вениаминов вступил в брак, а 13 мая того же года был рукоположен во диакона к Градо-Иркутской Благовещенской церкви. В июне 1818 года пришло распоряжение прислать из Иркутской семинарии двух учеников для обучения в Московской духовной академии, но Иван, как женатый человек, к тому же диакон, не мог быть послан в Академию. Поэтому по окончании семинарии его определили учителем в приходское училище. 18 мая 1821 года рукоположен в пресвитера.

По благословению епископа Иркутского и Нерчинского Михаила (Бурдукова), 29 июля 1824 года был назначен миссионером (7 мая отправился в путь, прибыл на место 29 июля) в Америку. Вскоре со своим семейством прибыл на остров Уналашка в Русской Америке, где пробыл пятнадцать лет. Просвещал обитателей Камчатки, Алеутских островов, Северной Америки, крестил тысячи людей, строил храмы, при которых основывал школы и сам обучал в них детей. Массово проводил прививание оспы, что позволило остановить эпидемии этой болезни у просвещаемых им народов.

22 августа 1834 года переведен в Новоархангельский порт на остров Ситху, для просвещения колошей.

8 ноября 1838 года отправился в Санкт-Петербург по вопросу о расширении миссионерского дела на Алеутских островах, об образовании Камчатской епархии и за разрешением печатать свои переводы священных книг на инородческие языки. 25 декабря 1839 года в Санкт-Петербурге был возведен в сан протоиерея.

29 ноября 1840 года, по смерти супруги, митрополитом Московским Филаретом (Дроздовым) был пострижен в монашество с именем Иннокентий, в честь святителя Иннокентия Иркутского; 30 ноября возведен в сан архимандрита.

15 декабря 1840 года был хиротонисан во епископа Камчатского, Курильского и Алеутского. В 1840 году публикуются «Записки об островах Уналашкинского отдела», результат 16-летних наблюдений Иннокентия на Аляске.

В 1840, 1843 и 1850 годах – совершил поездки по епархии, которая охватывала огромные территории: часть Якутии, охотское побережье, Камчатку, Чукотку, Аляску, Курильские, Командорские и Алеутские острова.

Свт. Иннокентий Московский

21 апреля 1850 года о. Иннокентий возведен в сан архиепископа.

В 1858 году вместе с Н.Н. Муравьевым отправился по Амуру для переговоров с китайскими послами о границе между государствами, в результате которых в мае в городе Айгуне заключили новый мирный договор с Китаем, по которому весь Амурский край перешел к Российской империи.

В 1858 году переехал из Якутска в Благовещенск, который стал центром Камчатской епархии. По его проекту и при его непосредственном участии в городе был построены кафедральный храм, Никольская церковь, возведен архиерейский дом – комплекс из шести деревянных зданий.

В 1867 году его вызвали в Санкт-Петербург для присутствия в Святейшем Синоде.

5 января 1868 года назначили митрополитом Московским на место почившего митрополита Филарета.

Скончался 31 марта 1879 года и погребен в Троице-Сергиевой лавре, в церкви Филарета Милостивого.

Стал первым православным епископом Камчатки, Якутии, Приамурья и Северной Америки, сподвижник генерал-губернатора Восточной Сибири графа Н.Н. Муравьева-Амурского в освоении Дальнего Востока и просвещении его коренных народов.

6 октября 1977 года решением Священного Синода причислен к лику святых Русской Православной Церкви и прославлен в лике святых Русской Православной Церковью и Православной Церковью в Америке в лике святителей как апостол Сибири и Америки.

В 1994 году прославлен в лике святых Русской Православной Церковью заграницей.

В честь святителя назван самый высокий вулкан полуострова Аляски. В Благовещенске установлен памятник. Теплоход «Сибирский» Ленского объединенного речного пароходства переименован и носит имя «Святитель Иннокентий».

В селе Анга (Ангинское, родина Святителя) Качугского района Иркутской области, сохранился бревенчатый дом, в котором жил в детские годы святитель Иннокентий (Вениаминов), сейчас в доме располагается музей святителя Иннокентия (Вениаминова).

На Сахалине, в г. Южно-Сахалинске построен храм Святителя Иннокентия.

Георгий Васильевич Говоров родился 10 января 1815 году в селе Чернавское Орловской губернии в семье священника. В 1837 году окончил Орловскую духовную семинарию и поступил в Киевскую духовную академию.

В 1841 году окончил Академию и принял монашество с именем Феофан. Затем преподавал в Санкт-Петербургской духовной академии (СПДА). В 1847 году в составе Русской духовной миссии был направлен в Иерусалим, где посетил святые места, древние монашеские обители, беседовал со старцами святой горы Афон, изучал писания отцов Церкви по древним рукописям.

Здесь, на Востоке, будущий святитель основательно изучил греческий и французский языки, ознакомился с еврейским и арабским. С началом Крымской войны члены Духовной миссии были отозваны в Россию, и в 1855 году св. Феофан в сане архимандрита преподает в СПДА, затем становится ректором Олонецкой духовной семинарии. С 1856 года архимандрит Феофан – настоятель посольской церкви в Константинополе, с 1857 года – ректор СПДА.

Свт. Феофан Затворник

В 1859 году хиротонисан во епископа Тамбовского и Шацкого. Для подъема народного образования епископ Феофан устраивает церковно-приходские и воскресные школы, открывает женское епархиальное училище. В то же время он заботится и о повышении образования самого духовенства.

С июля 1863 года святитель пребывал на Владимирской кафедре.

В 1866 году по прошению уволен на покой в Успенскую Вышенскую пустынь Тамбовской епархии. После Пасхи 1872 года святитель уходит в затвор[28]. В это время он пишет литературно-богословские труды: истолкование Священного Писания, перевод творений древних отцов и учителей, пишет многочисленные письма к разным лицам, обращавшимся к нему с недоуменными вопросами, с просьбой о помощи и наставлениях. Он отмечал: «Писать – это служба Церкви нужная. Лучшее употребление дара писать и говорить есть обращение его на вразумление грешников».

Святитель оказал глубокое влияние на духовное возрождение общества. Его учение во многом родственно учению старца Паисия Величковского, особенно в раскрытии тем о старчестве и молитве. Наиболее значительные труды его – «Письма о христианской жизни», «Добротолюбие» (перевод), «Толкование апостольский посланий», «Начертание христианского нравоучения».

Святитель мирно почил 6 января 1894 году, в праздник Крещения Господня. Погребен в Казанском соборе Вышенской пустыни.

Канонизирован в 1988 году, как подвижник веры и благочестия, оказавший глубокое влияние на духовное возрождение общества своими многочисленными творениями, которые могут рассматриваться как практическое пособие в деле христианского спасения.

Родился 19 октября 1829 года в селе Сура Пинежского уезда Архангельской губернии, был первенцем в бедной семье. «За слабостью здоровья» был крещен дома сразу в день своего рождения и наречен в честь преподобного Иоанна Рыльского.

Предки в роду отца были священниками на протяжении, по меньшей мере, 350 лет.

В 1839 году поступил своекоштным воспитанником в Архангельское приходское училище, к окончанию которого был первым учеником. Перешел в Архангельскую духовную семинарию, окончил ее в 1851 году вторым учеником и за успехи был в том же году отправлен учиться на казенный счет в Санкт-Петербургскую духовную академию, которую окончил в 1855 году со степенью кандидата богословия. Хотел принять монашество и поступить в миссионеры, чтобы проповедовать христианство народам Сибири и Америки. Но увидев, что жители столицы «знают Христа не больше, чем дикари какой-нибудь Патагонии», он решил остаться здесь.

Учась в Духовной академии, будущий о. Иоанн увидел себя во сне в священнических одеждах, служащим в соборе г. Кронштадт. Через несколько дней он получил предложение взять в жены дочь настоятеля того самого собора и согласился[29].

Его супруга – Елизавета (1829–1909) – дочь протоиерея кронштадтского Андреевского собора Константина Несвицкого. Первое официально составленное (по благословению священноначалия Русской Зарубежной Церкви) «Житие» (1964 г.) говорило, что «брак о. Иоанна <…> был только фиктивный, нужный ему для прикрытия его самоотверженных пастырских подвигов»[30].

После рукоположения направлен в Кронштадт, всем известно, что этот город на острове – первая в России военноморская база. Но мало кто знает, что во времена о. Иоанна он был еще и местом административной высылки асоциальных личностей и многочисленных нищих и чернорабочих. В военном флоте Империи матросам ежедневно выдавалась порция водки – как профилактическое противоцинготное средство. Однако привычка ежедневно выпивать 150 граммов водки множила сотни алкоголиков. Островная специфика усугублялась еще и тем, что здесь вся питьевая вода привозная. В штормовую погоду Кронштадт был отрезан от материка и Петербурга. Случалось, что за стакан воды могли убить.

Конец ознакомительного фрагмента.