4
Для начала я решил сам попробовать собрать побольше информации в городе, там, где Бишенте Арисменди вряд ли мне поможет. Надо было поискать кого-то, кто знал журналиста лично.
Люди бывают сообразительными или не очень. Себя я относил к первой группе. Я решил начать с отеля «Флорида» – раз Ламар Эрсан здесь каждый раз останавливался, то хоть кто-то должен был о нём знать хоть что-нибудь стоящее.
Около трёх десятков номеров на пяти этажах – администратору гостиницы, которого я знал, несложно было запомнить такого постояльца. Я прошёл по замощённой плиткой площади ко входу в отель. Балконы по всему фасаду, где туристы могли посидеть с чашкой кофе или чая. Отель без налёта старины, как некоторые другие. Припаркованные у тротуара скутеры привезли сюда группу молодёжи: они сидели на площади за столиками у отеля, что-то бурно обсуждая и попивая пиво. Они явно что-то не могли поделить между собой. Их было семеро – трое парней и четыре девушки, у ног одной из которых пристроилась собачонка. Поодаль, с другого конца площади Святой Евгении за ними пристально наблюдала парочка полицейских, заложив руки за спину и широко расставив ноги; по виду – настоящие рыцари святого ордена, присматривающие за малолетними грешниками; они, видимо, долго принимали решение, не стоит ли побеспокоить эту шумную компанию. Я решил не ждать, каким образом они исполнят свой служебный долг и зашёл в фойе «Флориды».
Когда я подошел к стойке администратора, приятная молодая, хотя и сильно накрашенная брюнетка, поприветствовала меня улыбкой, показала мне на телефонную трубку в своей руке, извиняясь таким образом за то, что не может мне сразу уделить всё своё внимание, после чего поприветствовала:
– Добрый день, месье.
– Добрый. Месье Дюран на работе?
– Кто его спрашивает?
– Андрэ Морель.
Девушка опять поговорила по телефону, и несколько секунд спустя появился Александр Дюран.
– Андрэ, что тебя к нам привело? – спросил он, пожимая мне руку. Мы были знакомы с детства, но потом судьба и работа развели нас на несколько лет. Дюран стал управляющим и совладельцем отеля «Флорида». В былые времена мы частенько вместе перелезали через ограды за чужими яблоками или виноградом, таскали рыбу у зазевавшихся рыбаков, и даже потеряли девственность с одной и той же приезжей девушкой старше нас лет на семь. – Нужно разместить каких-то гостей?
– Не угадал. Причина немного другая. Где мы сможем спокойно поговорить?
Александр огляделся и показал на пустой от посетителей лобби-бар и свободный диван.
– Я бы хотел что-нибудь узнать об убитом журналисте Эрсане. Если ты не возражаешь. Он же у вас останавливался?
– Тогда у меня будет дежа-вю.
– То есть, полиция уже у вас была?
– Я даже не успел забыть те вопросы, которые мне задавал сам комиссар. Так что могу повторить ответы по второму кругу, если твои ещё не готовы. Выпьешь что-нибудь? – Дюран указал на бар.
– Да, кофе без сахара.
– А мне сладкий, – кивнул Александр бармену, и мы сели на широкий диван возле витринного стекла, через которое были видны молодые люди, которых я встретил перед входом в отель. – Комиссар опрашивал меня сам, а остальных – другие полицейские. Впрочем, кроме меня и Леа, которая тебя встретила, особо расспрашивать было некого.
– И что ты рассказал комиссару?
– А что можно рассказать о человеке, который раза два в год появлялся в нашем отеле, вёл себя в общем-то прилично, всегда брал небольшой номер с двухместной кроватью, желательно с видом на маяк, иногда спал не один, а с какой-нибудь сучкой? Да, ему мы разрешали курить в номере, а после его отъезда тщательнее прочищали номер нейтрализаторами запахов – но это и все его недостатки. Для известного журналиста он выглядел просто скромнягой. Никто о нём ничего особенного не скажет – Эрсан был очень приятным в общении, нос ни перед кем не задирал и все платили ему той же монетой.
– Женщины были разные?
– За последние пять лет, что я здесь работаю, мне известно о трёх. Но имён их мы не записывали, потому что его-то самого знали уже достаточно давно. Он здесь селился и до меня. Впрочем, одно из них я тебе помогу рассекретить, так как знаком с ней лично.
– Это Рени Адан? – с улыбкой спросил я.
– В нашем маленьком городке ничего не спрячешь, – развел руками Дюран и улыбнулся в ответ. – Мне тяжело было себе представить, что их…, что его заставило выбрать себе такую даму сердца, но любовь зла, верно?
– Да уж. Я и сам был в шоке, когда узнал. Когда именно он приехал в этот раз?
– В субботу вечером.
– Кто-нибудь заходил к нему, звонил?
– В эпоху мобильников насчёт звонков спрашивать практически бесполезно. А насчёт гостей – в этот раз не было никого. Не считая какого-то мужчины, который сел вот за тот столик на улице, где сидит эта шпана с пивом. Это было в воскресенье, часов в шесть вечера, народу на площади было много. Видимо, о встрече они договорились заранее. Это только сегодня вспомнила Леа, но выезжающих гостей было так много, и она настолько была занята, что и забыла об этом рассказать фараонам. Так что вот тебе факт, о котором и в полиции ничего не известно. Андрэ, а тебе зачем вся эта история с журналистом?
Понимая, что в городке информация может разлететься быстро, я решил не выдавать причину своего истинного любопытства даже Александру:
– Да меня разыскали его парижские друзья, попросили навести справки. А девушка сможет описать того мужчину?
– Я задавал ей этот вопрос, но ничего особенного не услышал: среднего роста, в светлом плаще, возраст она не определила, так что увы.
– И ничего больше?
– Нет.
– А во сколько он вышел из отеля перед исчезновением?
– Около восьми вечера. Он отдал ключ от номера Леа, ещё заметил ей, что может вернуться поздно. Что-то пошутил насчёт своего похода в казино: мол кто не рискует ничем – ничего не делает. Какая-то такая фраза прозвучала.
Я в общем-то понимал, что особо здесь рассчитывать было не на что.
– Так это был несчастный случай, или его убили? – поинтересовался Александр.
– Судя по всему – убийство.
– Кто бы это мог быть? Случайно подвернулся кому-нибудь, кто его отследил после выхода из казино? Вот и гуляй по нашему тихому городу по ночам! Это убийство может плохо сказаться на нашем бизнесе.
– Что-нибудь интересное полиция нашла в его номере?
– Ничего такого, на что бы можно было обратить внимание. Обыск проводили при мне: сумка с вещами, ноутбук, два номера журнала «Сферы», на который он и работал. Это и всё. Говорят, к тому моменту, когда обнаружили труп, он выглядел уже не очень аппетитно?
– Не знаю, труп я не видел.
– Ладно, если я еще чем-нибудь смогу помочь, то наберу тебя. А ты не стесняйся, заходи, и не только в поисках пропавших журналистов, а то живём в одном городе, а встречаемся раз в год, – добавил Дюран, протягивая мне руку и прощаясь.
– Хорошо, спасибо, – тут я вспомнил, что Нафлик упоминала среди близких знакомых журналиста смотрителя маяка. Мне предстоит от каждого ждать помощи в своей работе. Каждого рассмотреть через призму возможной причастности к совершению преступления. К маяку я направился на автобусе.
Первое, что бросается в глаза при приближении к мысу Сен-Мартен – это сама сорокасемиметровая белая башня самого маяка, сложенная из камня, с семью окнами-бойницами, возвышающаяся над мысом: над крышами домов и кронами деревьев. У ее подножия располагается небольшая пиццерия, чуть поодаль – пара зданий. Впереди, за маяком, слева и справа от него – морская синева. Маяк выстроен на утесе в двухстах метрах от кромки воды, благодаря чему его уровень поднят на семьдесят с лишним метров. Сам маяк утопает в зелени, представляя выразительный и незабываемый вид. Даже с его подножия, с высоты утёса открываются океанские виды неописуемой красоты, а с верхней площадки – просто захватывает дух.
Было 17.40, так что туристов на экскурсию уже не пропускали. Я подошёл к входной двери, откуда выглянула женщина с маленьким ребёнком на руках. Ещё один малыш лет шести из-за женской фигуры вылетел мне навстречу, едва не сбив с ног, так что мне пришлось подхватить его на руки, чтобы он не упал. Женщина поблагодарила меня, погрозила пальцем малышу, который уже оказался на тротуаре:
– А сказать месье спасибо?
– Не-а, – нахмурился мальчик. – Папа не разрешает разговаривать с чужими.
– Ну вот что с тобой делать! – воскликнула женщина.
Она повернулась ко мне и смущенно объяснила:
– Простите его, он слишком устал за день и не поспал в обед.
– А я и не хочу спать! – пропищал малыш, вцепившись в мамину руку и уткнувшись в её юбку.
– Маяк уже закрыт, так что приезжайте завтра.
– Простите, мадам, но я сюда приехал по делам. Не скажете, кто здесь у вас старший? Я ищу смотрителя маяка, а вот имя его узнать не удосужился.
– Я его жена. Сейчас он выйдет. Подождите здесь минут пять.
– Да, спасибо.
Пока мы ждали смотрителя, я наблюдал за женщиной и её детьми. Ей самой, наверное, не было и тридцати. Детали её одежды, как и одежда детей, даже того, что был на руках, были продуманы в том плане, что навевали на мысли о том, что эта семья так или иначе связана с морем. Всё было выдержано в голубых и тёмно-синих тонах, так что соломенный цвет их волос и волнистые пряди можно было принять за морскую пену. На женщине была рубашка с длинными рукавами и длинная широкая юбка – почти по щиколотку. Ветер пытался приподнять колокол её юбки, так что ей приходилось свободной рукой придерживать лёгкую материю.
Наконец, с маяка был изгнан последний посетитель и из двери вышел смотритель.
Смотритель маяка – даже само название профессии звучит таинственно. Сразу же приходит на ум этакая грубоватая мужская личность с эксцентричным складом характера и романтическими побуждениями, без которых сложно переносить некоторый аскетизм и тяжёлую работу: постоянно следить за световым сигналом и вовремя включать и выключать свет по специальной таблице, если маяк не автоматизирован. Работа эта подразумевает и непростое регулирование маячного хозяйства – обслуживание радиомаяков, автоматических метеостанций, радиостанции для связи с морскими судами, навигационных знаков, аварийного питания, да и наблюдение за состоянием самого здания, ведь из-за малейшей трещины оно может сильно пострадать. Маяк оборудован различными механизмами, нужно в этом разбираться и уметь ремонтировать в случае неполадок.
Его было сложно не узнать. Коренастый, с дублёной кожей на лице, попробовавшей на себе усилия ветров самых разных морей; с непременной бородой и усами, строгим выражением лица мужчина лет за пятьдесят, одетый в классическую английскую вощеную куртку «Бофор» от легендарного бренда «Barbour» с массой карманов, с болтающимся биноклем на груди. И что может быть другого в этих карманах, кроме положенных всем морякам курительной трубки из кости редкого морского чудовища, старинного морского компаса марки «W. Watson & Sons Ltd», «Атлас к плаванию Лаперуза 1785—1788» (издан в Париже в 1797 г.), который включает составленные французской экспедицией карты и художественные гравюры видов острова Пасхи, Таити, Самоа, Гавайских островов, Калифорнии, Аляски, Кореи, Японии, Камчатки и восточного берега Австралии… и ещё бог знает что можно найти интересного в этих карманах!
– Тибо – это я. Вы ждёте меня месье?
Вот именно в таком виде и появился передо мной смотритель маяка Биаррица Николас Тибо.
– Да. Я – адвокат Андрэ Морель. Хотел бы задать вам несколько вопросов.
– О чём? – спросил с подозрением высокого роста смотритель, с вызовом закидывая голову немного назад.
– О вашем знакомом, журналисте Ламаре Эрсане.
– Так вы адвокат, а не полицейский?
– Да, я не полицейский.
Тибо смотрел на меня уже со скептицизмом – такого гостя он точно не ждал. Не знал, как с ним поступить.
– Тогда вам следует обратиться в полицию. Они расследуют гибель Эрсана, и я ответил на все интересующие следователей вопросы.
– Понимаете, я веду частное параллельное расследование. Мне сказали, что вы были дружны с журналистом. И потом, кому как не вам, с высоты вашего маяка, легче всего оценить положение судов в море, и людей в нашем городе.
Николя Тибо пристально посмотрел на меня, осознавая, что я делаю попытку польстить его самолюбию в целях наведения хоть какого-то моста от себя к нему.
– Мне доверили присматривать за маячным хозяйством и морской частью пространства, видимого до горизонта. На суше есть свои смотрители порядка. С высоты маяка, конечно же, видна территория даже за пределами Биаррица, но для смотрителя она слишком велика, чтобы наблюдать за каждым его жителем.
Красиво сказал! Я понял, что просто так из него ничего не вытащишь.
Тибо был из той породы людей, которые ко всему относятся с недоверием, и не поймешь сразу: собираются они действовать сообразно постулатам изворотливости или же благоразумия? Он не спешил делиться имевшейся у него информацией. Таких я называю просто – умножопый. Умность можно заменить на хитрость – просто так звучать будет резче. Ой, кажется я заменил не ту часть слова, которую собирался!
Вот как мне показать ему, что я к нему пришёл как к другу журналиста, как к человеку, который возможно знал его лучше, чем кто бы то ни было в Биаррице?
– Вы его хорошо знали, – вот так я и сказал, и попал в точку. Жена смотрителя, так и стоявшая всё это время неподалёку, вдруг кивнула головой, словно соглашаясь со мной, но Николя Тибо решил уточнить как бы с безразличием:
– И кто вам это сказал?
– Его знакомая – Рени Адан.
– И это она вас наняла? Зачем?
– Хочет выяснить: кто мог его убить.
Смотритель маяка словно успокоился, услышав знакомое ему имя:
– Да, я действительно его неплохо знал. Мы встречались с ним каждый раз, когда он появлялся в Биаррице.
– Когда это было в последний раз?
– В воскресенье, примерно в обед. Ему нравилось тут находиться. Это, конечно, не Эйфелева башня, но панорама завораживает. Вы сами бывали здесь?
– Да, но достаточно давно.
– Подниметесь?
– Если вы не против.
– Здоровья вам хватит? Здесь надо преодолеть немало ступеней.
– Ничего, я справлюсь.
– Эмма, погуляй здесь с детьми, – обратился смотритель к своей жене. – Мы поднимемся наверх.
Долгая дорога на смотровую площадку по узкой винтовой лестнице была не очень сложной, но и не простой. Я шёл вслед за бородачом-смотрителем, который по пути умудрялся устроить мне что-то вроде краткой лекции о маяке, рассказал о том, что до перехода на эту работу служил на флоте в ранге корабельного мичмана, пока мы перемещались вдоль круглого каменного цилиндра, обшитого внутри деревом.
Фонарный отсек меня мало интересовал, а вот вид на залив и город напомнили мне детство. Тибо протянул мне бинокль. Внизу начинали зажигаться городские огни, над головой пробегали по темнеющему небу тучки, и было понятно, что скоро поднимется ветер и ночью скорее всего пойдет дождь. Машин на улицах было не много, зато хорошо были видны перемигивающиеся огни светофоров. При взгляде на морскую даль я ощутил, как мой желудок сжался. Через полосу Гранд-пляжа был виден следующий мыс и плато с Музеем Моря. Можно было разглядеть даже то место, где примерно нашли тело Эрсана – до него напрямую было около двух километров.
– Я решил вернуться после службы в Биарриц. Мы жили по соседству с семьёй Эрсанов. И, хотя между нами было семь лет разницы, мы с Ламаром подружились. Он только с первого взгляда казался сложным, а на самом деле был прост как… парашют. Надо было просто понять, где у него находится кольцо, за которое надо вовремя дёрнуть.
Интересно мне было бы сейчас понять, где же находится такое кольцо у самого Николя Тибо. Удивительно, что он до сих пор меня терпит и даже сам предложил подняться на площадку маяка. Я чувствовал себя немного как сапёр на минном поле.
– Скажите, а по ночам вы поднимаетесь сюда?
Кажется, я наступил на мину!
– Только если на маяке обнаружится какая-нибудь неисправность. Вы хотели спросить: как я провел ночь, когда его убили?
– Нет-нет, я спросил из любопытства, – я попробовал увильнуть в сторону, но увидел, что на его лице появляется прежняя тень недоверия. Что ему могло не понравиться в моём вопросе, пусть даже и коряво закамуфлированном?
– По ночам я сплю, адвокат, – он протянул руку за своим биноклем, и я понял, что моя аудиенция у смотрителя маяка завершена. – У вас всё?
– Пока да, – я решил не ковырять палкой муравейник.
– Тогда давайте спускаться вниз, – он указал мне биноклем на выход.
Пока мы спускались по лестнице вниз, я соображал, как бы мне хоть немного исправить ситуацию с таким сложным собеседником. Уже внизу, у цоколя маяка, я примирительно попросил его:
– Месье Тибо, давайте будем считать, что сегодня я был у вас на экскурсии. Вы не знаете меня, я совсем не знаю вас и тем более Ламара Эрсана, о котором хотелось бы узнать как можно больше, в том числе и от вас. Думаю, что нам сегодня было сложно найти подходящую ноту, которая бы помогла обоим добавить доверительности. Если можно, я потревожу вас, когда буду более подготовлен к беседе. До свидания, – добавил я, обращаясь также и к его жене. Оба со мной простились, и я направился на автобусную остановку.
На обратном пути я спрашивал себя, кто вообще мог убить журналиста, и не было ли убийцы среди тех людей, с которыми я сегодня встречался, и не удивился, когда сам себе ответил полуутвердительно. Человек – существо не полностью изведанное. За полную и насыщенную жизнь исследователя человеческой сущности ещё никто не осмелился признать за собой лавры академика в этой области знаний. А у меня она (в смысле жизнь) хоть и насыщенная, но, надеюсь, пока не полная.
Люди склонны скорее производить впечатление, чем быть открытой книгой для окружающих. Склонность отдельной особи к мелким кражам, взяткам, насилию или убийству иногда вовсе не проявляется довольно долго, в зависимости от обстоятельств, которые могут вывести из себя, заставить нарушить определённые ограничители, зайти слишком далеко. Я и по себе давно усвоил, что на убийство человека может толкнуть как характер, так и стечение обстоятельств. Некоторые из правонарушителей, с которыми мне приходилось сталкиваться, были бы хороши на войне в качестве бравых солдат: тяжело обнаружить ту грань, которая позволяет безнаказанно убивать при защите «национальных интересов». Кто должен отвечать за такие убийства: солдат-рядовой, нажавший на курок по приказу сверху, либо солдат-главнокомандующий, отдавший такой приказ во имя «национальных интересов»?
Но я отвлёкся. Я вышел на проспекте Эдуарда VII-го, и пешком направился в «Роялти» – заведение англосаксонского стиля. Наш Биарриц как раз хорош тем, что если тебе хочется сменить душевное настроение, то достаточно перекочевать из одного кабачка в другой: надо только знать, какая атмосфера здесь создана, так как невозможно ориентироваться только на название. Скажем, легко ли догадаться, что «Чёрная пшеница» – это именно блинная? И какие там пекут блины – вкуснотища!
На площади Клемансо я остановился через дорогу от «Роялти», раздумывая, где бы мне присесть за столик – снаружи или внутри; от этого решения зависело, перехвачу ли я просто чашку кофе или позволю себе пару порций джина, сильно разбавленного тоником. Ну, не пару, одну, быстро поправился я, вспомнив недавнее плачевное состояние своих финансов.
Поразмышляв десять секунд, я уже было был готов принять решение, как увидел большой свеженький «Лэнд-ровер», цвета чёрный металлик, стоявший у тротуара с открытой дверцей. Рядом с авто, ближе ко мне спиной стоял мужчина с сердитой рожей, который с кем-то ругался; оказалось – с коротко стриженной брюнеткой, которая стояла не шевелясь, в синем кожаном пиджаке и таких же брючках, обтягивающих аппетитные… формы – их сразу не было видно из-за открытой двери автомобиля.
Издали глядя, мне виделось, что сердитая рожа была не просто чем-то огорчена; было бы точнее сказать – она была разъярена. Издаваемые мужчиной звуки были мне не слышны, потому что речь его была хотя и эмоциональной, и сопровождалась недвусмысленной жестикуляцией и мелкими тычками, от которой его собеседницу даже пошатывало, но без затрат излишних децибел.
Я уважаю людей с трезвыми мыслями. Не абстинентов, а трезвомыслящих – вне зависимости от любой дифференциации. «Beneficia eo usque loeta sunt dum videntur exsolvi posse; ubi multum antevenere, pro gratia odium redditur» («Благодеяния только тогда принимаются благосклонно, когда за них можно отплатить; если же они слишком велики, то порождают не признательность, а ненависть»). Знаете, кто и когда выложил человечеству этот принцип, который сегодня звучит в нашей повседневной речи следующим образом: займись собственным луком? Старик Публик Корнелий Тацит12 где-то тысячу девятьсот лет назад. Умнейший был человек, несмотря на то, что трудился на благо древнего Рима в качестве оратора, писателя, историка, политика и дослужился до звания консула. Эта мысль была запечатлена им в письменном виде – казалось бы, потомкам оставалось лишь прочесть и зарубить себе эту фразу на носу, на лбу – кому где удобно. Так нет же, потомки и до сегодняшнего дня либо не то читают, либо не доверяют старику, а потому в мире царит удивительный беспорядок.
Вот и я теперь оказался в ситуации, которую мог бы избежать. Причём финал её был непредсказуем. Да, заранее признаю свою ошибку.
Я направился навстречу этой самой непредсказуемости; сделал вид, что мой путь случайно проложен так, чтобы пройти как можно ближе к участникам этой мыльной оперы.
– … и отдуваться за это я не собираюсь, – жёстко внушал мужчина ультимативным тоном. – Я не собираюсь если что подставлять свою задницу. А вот твоя для этих целей как раз подойдёт и всех устроит. Дебютом для тебя это не станет.
Сзади мне был виден его дорогой костюм и невысокие каблуки очень дорогой обуви; раскрытая ладонь левой руки поблёскивала от мерцания золота тяжёлого обручального кольца и массивных часов «Патек Филипп» эксклюзивной модели. По седине оставшихся на голове волос было понятно, что он не молод, но фигура у него сильная, хотя и не спортивная. И принадлежит человеку, который обычно не метелит каждый вечер хорошеньких девушек у входа в «Роялти».
И только когда он был готов этой дорогостоящей левой рукой нанести очередной незаметный тычок куда-то в область рёбер чуть ниже женской груди примерно третьего размера, я вдруг узнал обладателя золотоносной руки.
Но к этому моменту перст судьбы уже подвёл меня к неширокому пространству между поднятой рукой мужчины, который оказался мэром нашего Биаррица Юлесом Лакомбом и девушкой. Мэр был в таком недоумении от внезапно возникшей преграды, что замер с поднятой рукой и приоткрытым ртом, проглотив ранее подготовленную для девушки фразу. Вместо этого он спросил у меня:
– Ты кто такой?
Ошеломлённо и вопрошающе он рассматривал меня, словно стремительно старался понять, какое отношение ко всему происходящему имеет этот внезапно возникший тип. Он перестал походить на Мефистофеля, скорее – на ошеломлённого Панурга13. Особенно когда до него дошло, что этот нахальный тип ему знаком.
Он был повыше меня и поэтому через мою голову смотрел на девушку, словно ждал от неё разъяснений по поводу неожиданного поворота в драме. Я стоял к ней спиной, поэтому реакция девушки мне была не видна.
– В чем дело, Морэль? – спросил он, припомнив мою фамилию с таким подавленным видом, словно ему сообщили о том, что он только что хлебнул порцию стрихнина. А я быстренько старался сообразить, чем для меня обернётся собственная выходка.
Я по-прежнему не видел девушку и даже не мог предугадать женский отклик на происходящее, хотя понимал, что развитие событий зависит и от её поведения: она могла просто сбежать и тогда мне глупо пришлось бы объясняться перед мэром, какого же чёрта я влез в их «беседу». Лакомб в это время уставился на свою машину, словно ждал, что кто-нибудь выйдет из неё и разъяснит ему создавшуюся ситуацию.
Я тоже взглянул на «Лэнд-Ровер» и увидел на водительском сиденье здоровый живой шкаф, который, видимо, всё это время наблюдал за всей этой сценой, а теперь поднялся со своего места и подошёл к тротуару. Шкаф, в отличие от мэра, имел вид не столь фешенебельный, но по его арабской витрине с перебитой от удара ручкой-носом я сделал вывод, что он вряд ли обучен хорошим манерам. У меня от одного его вида заныла каждая косточка. Единственно, что меня удерживало на месте: я чувствовал на своей спине взгляд женских глаз. Только это заставляло меня как приклеенному стоять с выражением сфинкса, хотя вероятность того, что меня превратят в баранью отбивную, была чрезвычайно велика. И до сих пор я молчал.
– Вы собираетесь нажить себе проблем? – спросил Лакомб уже немного успокоившись, взяв себя в руки и скорее уже из любопытства.
– Нет, я просто изображаю из себя заградительного ежа, – ответил я, краем глаза наблюдая за человекоподобным шкафом.
– Вы мало походите на серьёзное препятствие, так что я могу посоветовать вам только быстрее отсюда убраться.
Позади меня всё это время было тихо. Я решил избрать такую же линию поведения и потому просто смотрел в глаза мэру, изображая из себя статую с красными от напряжения ушами.
– Патрон? – это подал голос массивный араб, словно бы спрашивая у Лакомба: может мне пора действием обозначить своё присутствие здесь?
Видимо, мэр никак не мог принять решение, что же со мной делать дальше. Разыгрываемая сцена привела его в замешательство.
Эта неуверенность сыграла мне на руку. Прохожие и люди, сидевшие за столиками «Роялти», стали обращать на нас внимание. Может быть поэтому Юлес Лакомб махнул рукой шкафу, чтобы тот занял свою прежнюю позицию в автомобиле.
– Ладно, мэтр, – Лакомб демонстративно для окружающих улыбнулся и язвительно, так тихо, чтобы услышал только я, произнёс:
– Примите совет на будущее: хочешь жить в Риме – не бранись с папой.
После этого Лакомб огляделся по сторонам и с едкой ухмылкой сказал уже поверх меня:
– Дорогуша, не заставляй меня нервничать. Ты всё услышала.
Мэр сел в открытую дверь автомобиля, захлопнув её за собой. Уже сидя он ткнул указательным пальцем в мою сторону, после чего водитель многообещающе недобро посмотрел на меня, словно пытался сфотографировать, и ограничился кивком, отчего по моей коже побежали мурашки.
Двигатель заурчал и «Лэнд-Ровер» тронулся по улице, так что кивнуть в ответ я не успел. Мне оставалось просто радоваться жизни по окончании этого спектакля и предвкушать возможные его последствия. Не то, чтобы я был пессимистом, но и вера в светлый образ человечества была не безгранична; кроме всего прочего, подпитывалось это чувство и профессиональным опытом.
– Так ты не просто храбрый рыцарь, а ещё и адвокат, спасающий прекрасных дам? – поинтересовалась девушка, когда я вновь обрёл подвижность, ощутил под ногами не зыбкое болото страха, а земную твердь и смог повернуться к ней лицом.
То, как она со мной заговорила, не увязывалось с только что увиденной мною картиной. Казалось, что это она заступалась за меня всё это время, а теперь старалась успокоить как могла. Многим мужчинам, ценящим женственность и нежность в противоположном поле, понемногу теряющем эти прекрасные черты в погоне за эмансипированностью, это могло показаться даже обидным началом знакомства.
– Пропустим по стаканчику? – предложил я вместо ответа, кивнув в сторону «Роялти».
Решение она принимала несколько долгих секунд, которые я вытерпел в полной неподвижности и молчании. Ничто не мешало ей поблагодарить меня и просто уйти.
– Только при одном условии – я плачу за выпивку, – наконец согласилась она. – И сядем внутри.
Когда, придерживая дверь, я пропускал её вперед, то ощутил одурманивающий запах – минимум парфюмерии перемешался с запахом её нежной кожи, напоминавшей тонкую бархатистую кожуру персика. Мы с трудом нашли свободный столик у бара: внутри было много народу. Пока мы передвигались к нему, посетители, в том числе и те, с кем я или она здоровались на ходу, сначала смотрели на девушку, и только потом – на меня.
Это любопытный закон природы: и мужчины, и женщины сначала смотрят на красивую женщину, а потом уже, словно оценивая, на сопровождающего её чичисбея. Как проверка соотношения их достоинств хотя бы по внешнему виду. Я усадил свою новую знакомую, спросил, что она будет пить, а сам направился к стойке, пробивая себе дорогу через скопище страждущих самых разных напитков, чтобы не ждать загруженных заказами официантов. Вернулся с двумя стаканами виски, ловко балансируя ими и не пролив ни капли. Она посматривала через витринное стекло на людную площадь.
– Ты быстро, – сказала она с улыбкой.
– Это не сложно, когда бармен знакомый.
– Аааа, значит используешь служебные связи в личных целях?
Ещё несколько минут назад, стоя на тротуаре, я ввязался во что-то неприятное. А сейчас был только рад, что заслужил вот такой её взгляд из-под аккуратно уложенных волос, которым она изучала меня, положив сумочку на колени и опираясь на спинку тяжёлого деревянного кресла. Это был изучающий и немного озадаченный взгляд, словно девушка пыталась определить, к какому виду позвоночных меня можно определить. Я же рассматривал её маленькие серёжки в форме цветов, белую блузку с двумя расстёгнутыми верхними пуговицами, красивые ногти на длинных пальцах.
– Не без этого, – ответил я, сделав глоток виски. – Что ты не поделила с Лакомбом?
– Тебе это интересно?
– Раз уж я ввязался в столкновение с ним, то хотелось бы знать предысторию конфликта. Или вы с ним родственники, и меня дёрнуло разнимать при перебранке дядю и нашалившую племянницу?
– Нет, не угадал, мы точно не родственники с ним.
– За что же такая немилость? Он явно распускал руки, словно имеет на это право, а ты не спешила его осадить.
– Какие-то отношения между нами есть, но не те, о которых ты сразу подумал, – заметила она.
– Я ничего такого…
– Да, месье адвокат, ты ещё и вежлив, я понимаю. У нас с ним деловые отношения, только он считает, что я плохо выполнила кое-какие из своих обязанностей по работе. Вот и разоряется теперь.
– Ты сделала что-то плохое?
Она кивнула с грустной полуулыбкой:
– Вполне возможно, я ещё и сама не поняла.
– Значит, вину уже признаешь?
– Ты же адвокат, а не судья.
– А ты чем занимаешься? Ты муниципальный работник?
– Да, в общем да. Так что он практически мой шеф.
Я не знал, что ещё у неё спросить:
– Может ты его секретарша?
– Нет. Это нехорошая история, о которой я сейчас не хочу говорить.
Я пожал плечами:
– Я же тебя не заставляю, но надо же было спросить.
– А ты с ним близко знаком?
– С кем, с Лакомбом? Нет, просто город у нас маленький, когда-то стали здороваться при встрече на улице – вот почти и всё.
Девушка снова посмотрела на меня, а я опять пожал плечами и слегка покачался из стороны в сторону в кресле. У неё привлекательный профиль с немного вздёрнутым носиком. Может ей противно вспоминать о мэре, а может неудобно говорить об оплошности, которую она совершила, а это вывело мэра из себя. Говорить об инциденте ей не очень-то хочется, а разговор у нас как-то не склеивался. Только теперь я сообразил, что я не назвался сам и до сих пор даже имени ее не узнал. Девушка, попивая виски, вновь осмотрела площадь.
– Мне пора. Проводишь меня немного?
Понятно, она просто выжидала всё это время, чтобы удостовериться, что машина мэра наверняка уехала отсюда.
– Да, если хочешь.
Она взмахнула рукой официанту, показав ему, что оставляет деньги на столике и вышла из ресторанчика не оглядываясь. Я украдкой поглядывал на её профиль между двумя прядями волос, колыхавшихся при ходьбе; девушка иногда посматривала на меня, но за этим взглядом не следовала улыбка. Только сосредоточенность.
И по площади она шла без улыбки, направившись на восток, так что скоро мы оказались на проспекте Верден. Она шла медленно, засунув руки в карманы куртки, придерживая локтем сумочку на длинном ремне, глядя прямо перед собой и держась подальше от проезжей части, будто предоставляя мне возможность идти рядом. Мы так и шли молча, чуть поодаль друг от друга и немного в горку. Посматривали друг на друга, только чтобы убедиться, что идём всё же рядом, пока она не остановилась на углу у городской галереи «Медиатеки». Я понял, что настала минута, когда она либо что-то скажет, либо попрощается со мной.
– Все, спасибо, адвокат, дальше я сама.
И она действительно протянула мне руку и вложила её в мою ладонь, так что я почувствовал немного нервное пожатие, которое плохо вязалось со спокойным выражением ее глаз.
– Меня зовут Андрэ. А тебя?
Только тогда, когда я спросил её имя, девушка через несколько мгновений наконец-то улыбнулась. Словно забежала за угол и вернулась оттуда с улыбкой, потом её глаза пристально посмотрели в мои в течение долгой секунды, и она назвалась:
– Мари. А я уже думала, ты так и не осмелишься спросить моё имя.
– Это имя тебе идёт.
– Большое спасибо, Андрэ.
Внезапно возникшая улыбка исчезла с её лица, и она просто развернулась и ушла. Я развернулся в другую сторону и пошёл вниз, в сторону «Роялти». Не потому, что хотел вернуться туда, а просто, чтобы ей не казалось, что я стараюсь проследить её маршрут. Хватит приключений на сегодня. Пора вернуться домой.