Глава 11
Ветер переменился. Теперь задувало с севера. Два корабля ловили парусами один и тот же воздушный поток. Но руль на ахтерштевне когга и рулевые весла нефа разводили суда прочь друг от друга. Команда когга правила на юго-восток. Неф Алисы Шампанской забирал западнее – к немецкому катеру. Левый галс, правый галс… Расстояние между судами быстро увеличивалось.
Бурцев стоял на пробитой пулями носовой башенке-надстройке. Ее Величества на палубе нефа видно не было. Обиделась… Оно и понятно: королевам, делающим предложение, редко отказывают.
Фаустпатрон с неиспользованным зарядом Гаврила молча положил у ног воеводы. Бесполезный “шмайсер” с пустым рожком полетел в воду. Бурцев в задумчивости взирал на морские просторы.
Пиратский когг с простреленным днищем давным-давно ушел на дно. Притопленый “раумбот” еще маячил задранным носом на пути нефа. Волна усилилалась, но катер пока держался на плаву. По накренившейся палубе бегали и кричали спасшиеся пираты. Человек двадцать – двадцать пять. Кажется, корсары-неудачники уже осознали свое плачевное положение и вымаливали пощаду у бывших пленников. А королевский неф безучастно проплывал мимо. Случайно ли парусник, облепленный геральдическими львами, шел так близко от катера или это была изощренная месть – Бурцев не знал.
В принципе, Алиса Шампанская могла бы приказать команде засыпать морских разбойников стрелами. Но не стала. Однако и брать на борт эту банду Ее Величество не собиралась. Подразнив пиратов призрачной надеждой на спасение, королева бросала их всех на волю провидения. А провидение в открытом море жестоко и неумолимо. На дрейфующем островке, в который превратился неуправляемый “раумбот”, разношерстую гопоту не ожидало ничего, кроме смерти. Смерти долгой и мучительной, если катер по-прежнему будет держаться на плаву. Смерти быстрой и неизбежной, если пучина все-таки утянет его на дно.
А ведь утянет! Бурцев-то в этом не сомневался ни на йоту. Еще чуть побольше, посильнее волна – и пираты с атомным грузом – буль-буль… Собственно, “раумбот”, захлестываемый белыми барашками, уже тонул. Кормовая зенитка наполовину скрылась под водой. Нос поднялся выше, чем прежде. Оставалось недолго. Совсем недолго…
Королевский неф удалялся. Обреченные пираты бесновались и сыпали проклятиями вслед кораблю. Немногие в этот момент смотрели в противоположную сторону.
– О, Матка Бозка! Что это?!
Матка Бозка? При чем тут Богоматерь? Крик Освальда вывел Бурцева из задумчивости. И не только его. Загалдели, зашумели перепуганные матросы. Встревожилась дружина. Неужто опять пираты?
Нет. Это оказалось хуже, гораздо хуже пиратов.
С высокой боевой площадки на носу когга было хорошо видно, как по волнам, вспучивая воду и оставляя позади длинный пенный след, неслось нечто. Рыбы с такой скоростью и по такой траектории, точно, не плавают…
Торпеда! Бурцева прошиб холодный пот. Откуда?! Какого лешего?! Водяного какого?!
Моряки уже вопили от ужаса. Команда впала в ступор. Лавировать, уклоняться с такой командой – дохлый номер. Да и не спастись, нипочем не спастись неповоротливому паруснику от торпедной атаки.
Они замерли все. Как кролик перед удавом замерли. А удав этот – коротенький, толстенький, пряменький, с винтом вместо хвоста рубил воду тупорылой головкой. И быстро приближался.
Но нет – сейчас по волнам мчалась не их смерть. Не по их душу неслась набитая взрывчаткой болванка с моторчиком. Это Бурцев понял, когда плавучий снаряд, зло, походя, брызнул водой в левый борт когга. И устремился дальше. Направлялась торпеда… направлялась… К “раумботу” она направлялась!
Пронесло! – первая мысль. Вторая – твою мать!
Атомный гроб в трюме немецкого катера – вот о чем думал Бурцев в эти бесконечно долгие доли секунды. Когда море вспучится от ядерного взрыва, ничего живого не останется в радиусе… в приличном, в общем, радиусе.
Бурцев молился вместе со всеми. Неумело, торопливо. Слова последней молитвы возникали в мозгу сами собой. Вперемежку с матом. Было ли это кощунством? Или мозг на краю смерти жил уже своей отличной от отлетающей души жизнью. Жил и бранился, не желая смиряться, не желая умирать.
Однако и тем, кто пустил торпеду, наверное, тоже не очень хотелось сгинуть в клубах атомного огня и пара. Те, кто пустил торпеду, действовали так же осторожно, как и летчики “Мессершмиттов”. Те, кто пустил торпеду, целили не в грузовой отсек “раумбота”.
Вытянутая продолговатая болванка ударила по многострадальной корме катера.
На борту тонущего судна к тому времени не было уже никого: пираты попрыгав в воду, отчаянно загребали руками. Смешно… Грустно… Уплыть от своей смерти не дано никому из смертных.
Громыхнул взрыв – слава Богу, без атомного гриба. Выворотилоь, срезалоь подчистую всю заднюю часть “раумбота” вместе с машинным отсеком, взломало герметичную перегородку. Кувыркаясь, полетел сорванный с лафета зенитный пулемет. Задранная носовая часть катера поднялась еще выше, подскочила, подброшенная взрывной волной, крутанулся над водой, словно гигантская рыба, перекушенная напополам, рухнула вниз. А за мгновение до того в снопе брызг и огня Бурцев отчетливо увидел вываливающуюся из разбитого трюма “атоммине”. Целую и невредимую!
Гробообразный контейнер с урановым зарядом мгновенно ушел на дно. За ним так же быстро последовал и катер. Да, те, кто пустил торпеду, сработали чисто: в средиземноморских водах не будет даже радиоактивного заражения. В ближайшие века, по крайней мере.
Волна, поднятая взрывом докатилась до когга. Качнуло – прилично так, ощутимо. Но это еще что: тяжеленный неф, который оказался гораздо ближе к эпицентру, отпихнуло, отбросило в сторону, едва не перевернуло.
К Бурцеву вернулась способность мыслить. Кто?! – билось в мозгу. Кто пустил торпеду?! Не было ж ни единого суденышка на водной глади. Не гудели в небе самолеты. И сейчас вот тоже: ни самолетов вокруг, ни кораблей. Или… Он прикинул траекториюплавучего снаряда. Или все-таки есть?
Все-таки есть!
Небольшой бурунчик возник неподалеку. Рядом совсем – из лука достать можно. Не риф и не акула, привлеченная запахом смерти. Бурунчик быстро рос, ширился…
– Левиафан![17] – вскричал Освальд. – Змей водный!
– Кракен![18] – орали моряки Жюля.
– Чудо-юдо морское! – ахнул Гаврила.
“Юдо” выставляло шип. Шип поблескивал металлом.
– Пе-рис-коп… – побледневшими губами прошептал Бурцев.
И не расслышал звука собственного голоса.