Глава 2
Думать о дальнейшем продвижении сегодня не приходилось: ветер совсем стих, а людям требовался отдых. Раненых перевязали, убитых сложили на берегу, на возвышении, чтобы завтра со свежими силами похоронить под каменными насыпями. Дружина Рингольда Поплавка обошлась вообще без потерь, Даг хёвдинг потерял человек десять. Он же приобрел полтора десятка пленных, но части Бергвидовых людей со второго корабля удалось уйти, потому что Даг, имея на борту нескольких женщин, в том числе свою дочь, был вынужден действовать осторожнее. Теперь Хельга и обе ее служанки, оправившись от испуга, хлопотали, перевязывали раненых, присматривали за котлами, в которых булькали каша и похлебка из соленой рыбы. Хельга старалась выглядеть спокойной, но улыбка у нее выходила неживая, а в светлых глазах застыл ужас, с которым она никак не могла справиться. Это была первая настоящая битва, которую она видела в жизни. Поглядывая на сестру, Хельги вдруг вспомнил об Альвкаре. Да, нынешние девушки не те, что пятьсот лет назад. Из маленькой Хельги никогда не выйдет валькирии. Правда, в битве женщинам и не место!
На ночлег расположились на опушке леса, приподнятой над морем: натаскали лапника, развели костры. Вереницы крупных валунов делали береговую полосу чем-то похожей на дом из множества причудливых палат без крыши. Впереди над морем висела полная светло-желтая луна, и вода под ее лучами играла широким блеском. Позади в темноте шумел ельник, и отчетливо раздавалось громкое журчание ручья на каменистом обрыве берега. Сидя вокруг котлов с кашей, квитты, слэтты и фьялли на разные лады обсуждали битву.
– Напрасно кюна Ульврун на нас надеялась! – сам себя укорял Торвард ярл. Он старался говорить шутливо, но сквозь деланную насмешку прорывались непритворные горечь и досада. – Вы, говорила, его вдвоем повстречаете, против вас обоих разом он не устоит! Ха! Ничего себе герои! Плоховатые мы с тобой, Хельги ярл, противники для Ужаса Морского Пути! Кого бы нам еще позвать в товарищи! И позвал бы, да больше некого!
– Не говори так! – остановил его Даг хёвдинг. – Бергвид ведь тоже был не один.
– Ему помогает сам Ньёрд! – прибавила Хельга, с трудом верившая, что эта жуткая встреча кончилась благополучно. – Я знаю, мне рассказывали. Вот эти рога, которые у него на штевне, рога настоящего Ньёрдова быка из его подводных стад. Поэтому для Бергвида всегда дует попутный ветер… Да ему и ветра не надо, морские великанши несут его, куда он захочет.
Хельги вспомнил, как «Черный бык» уходил в море без паруса и весел, как будто исполинские руки из-под воды невидимо несли его. Торвард ярл хмурился, против воли вынужденный признать, что в этих рассказах, так похожих на сплетни, содержится немало правды. Многие посчитали бы себя счастливыми, уйдя живыми от такого противника. Но Торвард ярл был самолюбив: все, что не победа, в его глазах означало поражение, а с поражениями сын Торбранда и Хёрдис мирился до крайности неохотно.
– Нет, но мы втроем! – сокрушался он. – Даг Кремневый, Хельги сын Хеймира, Торвард сын Торбранда! Войска лучше и знатнее и придумать невозможно! И мы втроем уступили какому-то сыну рабыни, конунгу свиного навоза! Ничего себе славная битва! Что я отцу скажу! Да мне домой показаться будет стыдно!
– А еще Бергвиду помогает Дагейда! – продолжала Хельга, пытаясь его утешить. – Она дает ему сил для любой битвы, она научила его плести «боевые оковы». А иначе его бы уже давно кто-нибудь победил! Против него и Хагир Синеглазый бился, и Фримод Серебряная Рука с Квартинга, и Моддан ярл, и еще многие! Без помощи Ньёрда и Дагейды он давно был бы убит!
– Сразу видно раба! – твердил свое Торвард ярл. – Кто вырос в хлеву, тому ничего не стоит воевать чужими руками! Что это еще за Дагейда такая?
Даг и Хельга посмотрели на Торварда и изумленно переглянулись. Им не приходило в голову, что он, сын Хёрдис, может не знать, кто такая Дагейда.
Но раз он этого не знал, случай для рассказа выдался неподходящий. Правда, Торвард и не ждал ответа, думая совсем о другом.
– Не стоит его в этом упрекать! – ответил Хельги. Он тоже не радовался поражению, но не тратил времени на пустую досаду, а пытался понять, почему так вышло. И эти размышления уводили его очень далеко от этой темной каменистой площадки, костров и котлов. – И Бергвид выбрал бы себе другую судьбу, если бы его спросили! Его не спрашивали, где он предпочитает вырасти. Мы с тобой, Торвард ярл, сделали его таким, какой он есть! Наши отцы продали его с матерью в рабство.
– Ни я, ни мой отец, ни твой отец ничего ей не обещали! – поспешно возразил Даг хёвдинг. – Далла сама не захотела вовремя уехать в безопасное место. Ей предлагали – она не захотела.
– Неправда! – одновременно с ним горячо воскликнул Торвард, отвечая Хельги. – Наши отцы не виноваты! Его мать сама продала в рабство и себя, и его! Однако Бергвид в чем-то прав, когда обвиняет нас! Мой отец тогда был союзником квиттов, но не сумел спасти от плена вдову их последнего конунга! А вы, фьялли, продали ее в рабство!
– Никто из наших не знал, кто она! Я сам спрашивал. Никто ее не помнил. Ты знаешь: после Битвы Чудовищ наши захватили усадьбу, там нашли мертвую женщину в платье кюны. Даже золотое обручье было как у нее, даже огниво моей матери! А она знала, что огниво было у Даллы! И все подумали, что это Далла! У нас никто не знал ее в лицо! Эрнольв Одноглазый ее похоронил! – Торвард ткнул локтем Халльмунда, словно приводил сына Эрнольва в подтверждение своих слов. – Кто же знал, что она жива! И кто же была та женщина? Кто ее убил, зачем? Далла сама все и подстроила! Она сама ушла в рабство вместе со всеми простолюдинами, кого там захватили. Если бы мой отец знал, где она, то все было бы иначе!
– Уж не хочешь ли ты сказать, что твой отец растил бы Бергвида вместе с тобой и любил, как Хьяльпрек любил Сигурда? – осведомился Хельги.
– Не знаю! – Такого Торвард не решался утверждать. – Но уж думаю, он не упустил бы ее из виду, чтобы потом двадцать лет ждать, где и как эта семейка всплывет! Нет смысла рассуждать, что мой отец сделал бы! Далла не стала ждать, что он сделает! Она сама решила свою судьбу и сама продала себя в рабство! Это все ее проклятое упрямство! Это она хотела все делать по-своему, хотела сама собой распоряжаться, пусть выйдет и гораздо хуже, чем ей устроили бы другие! Она все сделала сама, и мы тут ни при чем!
– Эта склонность – распоряжаться собой назло здравому смыслу – весьма распространена и у других.
– Ты на меня намекаешь? – Торвард прямо встретил взгляд Хельги. – Может, ты и прав. Но когда я сам распоряжаюсь собой, я потом не валю вину на заморских конунгов! Хочешь сам собой править – так и отвечай за себя сам! Очень просто! А кто не хочет, тот и есть раб, продавали его или не продавали!
– Ой, только не подеритесь! – с беспокойной улыбкой умоляла Хельга и осмелилась даже слегка прикоснуться к плечу Торварда. Спор становился слишком ожесточенным: Бергвид, даже скрывшись из глаз, ссорил своих противников между собой.
– Однако именно вам Бергвид стремится отомстить! – напомнил Даг хёвдинг. – Ему вы едва ли докажете, что не виноваты.
– А я и не собираюсь ему ничего доказывать! Когда-нибудь мы с ним еще встретимся. И я его заставлю сражаться как следует, безо всяких «боевых оков»!
– Как?
– Не знаю!
Все помолчали; шумел ветер в вершинах ельника, а каждый из сидящих возле костра людей вспоминал битву в море, как он ее увидел. Качание кораблей на волнах, звон железа, крик ворона где-то над головами…
– Нам помог Восточный Ворон, – чуть погодя сказал Даг хёвдинг. – Ты не слышал о нем, Торвард ярл? Это дух-покровитель нашего побережья. Он был очень благосклонен к матери Хельги ярла, моей сестре. Видимо, потому-то он и защитил ее сына от «боевых оков». Когда мы будем в Тингвале, нужно будет принести ему благодарственные жертвы.
Дальнейший путь протекал спокойно, если не считать жалоб местных жителей: здесь видели корабли Бергвида, и люди из прибрежных дворов и усадеб были вынуждены спасаться бегством в глубь побережья, угоняя стада и унося самое ценное из имущества. Но все же где-то он порезал скотину, где-то выгреб остатки съестных припасов – и Даг хёвдинг все больше мрачнел, вспоминая неудачное сражение. Если бы не «боевые оковы», то эти «подвиги» Бергвида могли бы стать последними и он, хёвдинг Квиттингского Востока, мог бы больше никогда не бояться разорения своей земли!
Через четыре дня корабли пришли в Тингваль, усадьбу Дага хёвдинга. Здесь тоже предполагалось задержаться, но об этом Хельги, в отличие от нетерпеливого Торварда ярла, вовсе не жалел. Ему нравилась эта усадьба, в которой его предки по матери прожили несколько веков. В Эльвенэсе ему часто попадался на глаза поминальный камень, поставленный на вершине ее кургана, напоминая тем самым, что она давно умерла. А этот дом, эти столбы и стены, эти скамьи и камни очага, эти горы и это море помнили ее живой, и оттого казалось, что и сама она где-то рядом, вот-вот войдет в открытую дверь. Приезжая сюда, он приезжал к ней, и здесь, среди вещей, окружавших ее с рождения и до замужества, ее образ представлялся Хельги гораздо живее и ярче, чем дома.
Когда она умерла, Хельги сравнялось всего семь лет, и он сохранил о матери расплывчатые и обрывочные воспоминания. В его память почему-то с особенной яркостью врезалось одно, хотя ничего выдающегося в нем не было. Он помнил себя, проснувшегося на огромной лежанке в девичьей – лежанка казалась размером с целое поле, потому что сам он был очень мал. Он проснулся и увидел, что вокруг полутьма, а в ней выделяется прямоугольник двери, открытой прямо во двор. Прямоугольник был лиловым, и мальчик понял, что уже вечер. День кончился, пока он спал, и он заплакал от горя, от тоски по безвозвратно ушедшему дню. Он плакал, потому что у него не имелось еще никакого другого средства высказать свои чувства – ему было тогда года полтора, не больше. Время тогда тянулось медленно, каждый день становился сам по себе событием, и вечерняя смерть одного из этих дней становилась непоправимым горем. Наступавшая ночь, за которой ждало новое утро, казалась огромной, непреодолимой, и он плакал от досады, что проспал, упустил даром драгоценный свет дня.
К нему тогда подбежали, подняли, стали утешать. Он помнил лица двух женщин, склонившихся над ним, и эти лица казались такими большими, белыми, как две луны. Это были Хвита, его рабыня-нянька, и мать. Они что-то наперебой говорили ему; маленький мальчик не понимал их слов, но чувствовал, что его утешают, и в самом деле утешился. Ласки этих двух женщин восполнили его утрату. И нынешний, взрослый Хельги отлично помнил свое тогдашнее блаженство, когда мать взяла его на руки. Его тоска по ушедшему дню сразу исчезла: мать сама была солнцем, возле которого не страшна тьма.
В воспоминаниях мать казалась Хельги очень красивой. В его глазах она совсем не менялась, и теперь он помнил ее совсем молодой женщиной, лет двадцати трех. Она умерла в двадцать пять, а ему теперь уже исполнилось двадцать шесть – значит, Хельги стал старше своей матери. В этом было что-то привычно-неестественное, хотелось понять, как это получилось.
И потому Хельги любил родной дом своей матери, что здесь дух ее был близок и в нем постоянно жила надежда: вот-вот ему откроется эта тайна, в которой, по сути, и не содержалось ничего таинственного, но которая не давала ему покоя.
Отдых предполагался довольно долгий, потому что продолжать путь было еще нельзя.
– К Вигмару Лисице не так легко попасть! – говорил Даг хёвдинг. – Он очень не любит незваных гостей. Все подходы к его жилью оплетены заклятьями: если к нему идет тот, кого Вигмар не звал, то гость собьется с дороги, заблудится и будет блуждать очень долго. И если он потом выйдет из леса в том же месте, где вошел, это будет большая удача. Некоторые не выходили вообще.
– Но ты же у него был! – напомнил Хельги. – И Гельд Подкидыш был.
– Да, но он сам присылал за нами кого-то из своих сыновей. А без провожатого туда не стоит и соваться.
– Что же делать?
– Я бы вам предложил вот что. Туда сначала поедет Дагвард. Он уже знает те места, а тамошние тролли знают его. Он скорее доберется до Золотого озера и скажет Вигмару о вас. Если он согласится вас принять, то он пришлет вам провожатого. Тогда вы доедете без труда, здесь дороги-то дня три.
Хельги вопросительно посмотрел на Торварда: тот ответил весьма кислым взглядом.
– Ждать! – разочарованно протянул Торвард. – Да еще предупреждать его, да еще и просить, как бродяги: будьте милостивы, пустите переночевать! – Он так похоже изобразил ноющего бродягу, что Хельга и ее мать, фру Борглинда, рассмеялись. – Ничего себе подвиг! Мы уже отличились… тут недавно.
С воспоминаниями о бесславной битве с Бергвидом Торвард ярл никак не мог примириться, и замыслы Дага не способствовали утешению.
– Зато так вы попадете туда вернее! – заметил Даг. – Я понимаю, что в молодости ждешь неохотно, но изображать дурака, блуждая в трех соснах за Мшистой горой, тебе ведь тоже не очень хочется, да, Торвард ярл?
– Я люблю полагаться на самого себя! А что касается троллей… Как ты думаешь, Хельги ярл, Восточный Ворон не поможет нам в случае чего?
– Трудно сказать, – Хельги пожал плечами. – Восточный Ворон – дух восточного побережья. В Медном лесу свои духи.
Но доводы Дага не убедили Торварда ярла, да и Хельги думал о долгом ожидании безо всякого удовольствия. Когда на другой день Торвард ярл предложил устроить охоту, Хельги с готовностью согласился, не без мысли, что добытое мясо можно будет использовать как дорожный запас для будущего похода. С собой они взяли человек по десять от дружин и кое-кого из местных квиттов в качестве проводников. В сосновом бору нашлось лосиное стадо, и в первый же день они добыли двух животных. Отправив добычу в Тингваль, Хельги и Торвард с дружиной заночевали в лесу, намереваясь завтра поохотиться еще.
Вольно или невольно, они двигались прямо на запад от побережья и с места их ночлега уже отчетливо виднелись горы, ограждающие Медный лес. Предгорья Медного леса, еще не слишком высокие и сплошь лесистые, походили на волны беспредельного моря земли или мохнатые спины чудовищ, затаившихся до поры, но всегда готовых подняться. Весь вечер Торвард ярл, предоставив хирдманам устраиваться и жарить мясо, сидел на пригорке и смотрел на эти горы.
Он казался как-то непривычно задумчив и помахивал прутиком, будто не знал, куда его девать, а выбросить не догадывался.
– Все-таки я думаю, нам не стоит ждать, пока твой прекрасный родич Дагвард проложит нам дорогу к Золотому озеру, – снова начал он. Об этом они с Хельги толковали уже не раз, и Торвард твердо стоял за то, чтобы отправляться как можно быстрее. – Меня дома в Аскефьорде засмеют, если узнают, что я вежливо просил Вигмара Лисицу впустить меня в ворота! Этот Вигмар Лисица, знаешь ли, у нас там широко известен!
– Разве он у вас бывал?
– Нет, он у нас не бывал. Но наши с ним сталкивались. Эрнольв Одноглазый с ним чуть ли не побратался… Ну, это длинная сага, ну, короче, когда двадцать семь лет назад наши в первый раз вышли на Золотое озеро, этот Вигмар со своими троллями у нас человек триста погубил. А потом, через два года, мой отец с ним дважды встречался в битвах – в Медном лесу и на здешнем побережье. И Вигмар ему сказал, что с Медного леса фьялли никогда не получат дани!
– Тебя это задевает?
Хельги покосился на своего товарища: живое открытое лицо Торварда как-то ожесточилось, он даже сделался непохож на себя. Шрам на щеке стал как-то особенно заметен, в темных глазах дрожали глубокие отблески огня. И Хельги вдруг осознал, что его новый товарищ далеко не так прост, как кажется. Это – сын Торбранда конунга и Хёрдис Колдуньи.
– Представь себе, задевает, – негромко ответил Торвард, помолчав, и не отрывал при этом взгляда от пламени костра. – Меня еще не было на свете, когда началась эта война. Меня родила эта война, ты понимаешь? Ты должен понять, потому что и тебя она родила тоже! – Торвард вдруг вскинул глаза, и его напряженный взгляд, как черное копье, ударил Хельги прямо в сердце. – По этой войне мы с тобой родные братья! Если бы не война, твой отец не сватался бы к дочери здешнего хёвдинга. А мой отец потерял жену и двух старших сыновей, когда квиттингская ведьма наслала на них «гнилую смерть». Он начал войну, чтобы отомстить ей. А через два года эта же самая ведьма стала его женой, заменила ему ту, которой его лишила! Или заняла то место, которое освободила для себя! Так тоже говорят. И я – ее сын, я не родился бы, если бы не эта война. Я сын ведьмы, я это не только от Бергвида слышал. Думаешь, так легко быть сыном ведьмы?
Торвард замолчал и стал смотреть вдаль, где горы Медного леса уже почти слились с темными небесами подступающей ночи. И Хельги вдруг ощутил, что их с Торвардом связывает и еще кое-что, кроме того обстоятельства, что оба они обязаны своим существованием Квиттингской войне. Торвард ярл тоже хотел найти свою мать. Она не умерла, она ждала его дома, но он хотел увидеть ее родину, увидеть те места, которые сделали ее колдуньей, женой великана Свальнира, а потом женой его отца, и понять все то, что она сама не хотела ему рассказать. Его собственные корни остались в земле Медного леса, они звали его властными голосами, и он не мог противиться зову.
– Все ярлы моего отца прославились на Квиттинге, – снова заговорил Торвард чуть погодя. – И он сам, и Эрнольв Одноглазый, и Хродмар Удачливый, и Асвальд Сутулый, и Сёльви и Слагви, и Арне Стрела, и Арнвид Сосновая Игла, и Хьёрлейв Изморозь, и Агильбьярт Молчун, и Фардиульв Уздечка, и Хрейдар Гордый, и Кольбейн Косматый, и… – Он махнул рукой. – До утра можно перечислять. Все они что-то делали здесь: бились, собирали дань, опять бились. У нас в каждом доме показывают что-то из здешней добычи, по всему Фьялленланду, понимаешь? Правда, теперь все меньше. Рабы состарились и поумирали, серебро проели, ткани истаскали… Железо истерлось. У нас ведь свое железо плохое, а земля – одни камни. Что ни год, каждому бонду надо новый лемех. А все железо – здесь! – Он широким взмахом обвел далекие горы, окончательно пропавшие во тьме.
Ночь закрыла ворота, не позволяя двум пришельцам даже бросить взгляд на Медный лес.
– Так тебе нужно железо? – помолчав, спросил Хельги. Торвард удивил его: в этих рассуждениях не было ничего особенного, но он не предполагал, что мысли веселого Торварда простираются на такую ширину.
– А тебе нет? – Торвард насмешливо покосился на него. – Оно нам всем нужно. А есть оно только здесь. И мы взяли что могли, и вы взяли что могли.
Хельги промолчал. Да, им нет смысла лукавить друг с другом. Не ради серых глаз хёвдинговой дочери, о которой он тогда и понятия не имел, Хеймир конунг, тогда еще Хеймир ярл, двадцать семь лет назад собрал войско, привел его сюда и сказал в лицо Торбранду конунгу: «Дальше ты не пойдешь». Он сделал это ради железа, которого так много на Квиттинге и так мало в других землях. А поскольку его не прибавилось за прошедшие годы, то причина войны не умерла. А значит, и война не умерла, а только затаилась до поры. Стало тревожно: как бы они с Торвардом ярлом ни нравились друг другу сейчас, каждый из них со временем обязан будет позаботиться о благополучии своего племени. А значит, они, плечом к плечу сидящие у этого костра, окажутся врагами. Их нынешняя, едва зародившаяся дружба – как этот костер, крошечный лепесток тепла и света в глубине огромной ночи. И даже то, за чем они идут в Медный лес, – булатная сталь – может сначала сдружить их посредством общей цели, а потом стать причиной жестокого раздора…
– Тебе легче: у тебя тут теперь родня, – продолжал Торвард ярл. – А мою мать, и род и племя прокляли. Мне родня не поможет. Я если что-то и раздобуду, то сам. Правда, у нас уже лет десять поговаривают, что здесь нечего взять. Уже десять лет, как перестали дань собирать, потому что все, что соберут, сами за время похода и съедают. А тут заговорили про эти мечи… Как все-таки по-твоему, – Торвард подался ближе к Хельги, – могут здесь быть булатные мечи?
Хельги пожал плечами, потом неохотно ответил:
– В Медном лесу может быть все, что угодно. Вигмар Лисица знается со всякой нечистью. Не тролли, так темные альвы могли ему рассказать, как ковать булатную сталь. Это может быть.
«А еще он может знать, где искать Альвкару», – подумалось Хельги при этом. Вигмар был последним из людей, кто видел ее.
– И уж это я выясню! – с мрачноватой решимостью пообещал Торвард ярл. – И я буду знать, можно на Квиттинге еще что-то взять или нельзя! Есть у Вигмара Лисицы что-то стоящее или нет – в этом я должен убедиться своими глазами!
– Знатные ярлы ищут дорогу к Вигмару Лисице? – спросил вдруг рядом совершенно незнакомый голос.
Торвард, Хельги и десяток сидящих у этого же костра хирдманов дружно вздрогнули и разом обернулись. В первый миг всем показалось, что этот голос лишь померещился – он был глуховатым, довольно невнятным, как будто шел прямо из-под земли или из ствола дерева.
Между двумя бурыми валунами на краю площадки что-то зашевелилось. Хельги, сидевший к ним лицом, во время беседы не раз смотрел в ту сторону и ясно видел пустое пространство между двумя камнями. Но сейчас между ними поднималась с земли фигурка сидевшего человека.
– Ты кто такой? – одновременно воскликнуло несколько голосов.
Несколько хирдманов вскочили на ноги и шагнули вперед, подхватив с земли близко положенные копья и секиры и обратив их против ночного гостя. Тот застыл на месте, приподняв обе руки ладонями вперед, показывая, что у него нет ни оружия, ни враждебных намерений. Да и, правду сказать, стыдно бояться такого заморыша: ростом ночной гость был не больше подростка, а голова его казалась слишком большой для узких плеч и длинных худых рук.
– Ты откуда взялся? – воскликнул Торвард ярл.
– Я живу здесь неподалеку, – ответил человечек, кивая куда-то в темноту.
– Чего тебе надо?
– Огонь ночью далеко видно. Так знатные ярлы ищут дорогу к Вигмару Лисице?
– Поди сюда, – недоуменно хмурясь, велел Торвард ярл. – Ты кто такой?
Человек медленно приблизился и остановился в трех шагах от сидевших ярлов, там, где пламя костра хорошо его освещало. Он оказался уже стариком: лицо у него было огрубелое, морщинистое, коричневое, как кремень; голова почти облысела, и только по бокам осталось несколько прядей темных волос. Крупный нос выступал вперед, длинная черная борода прикрывала грудь, большие темные глаза ярко блестели, ловя отблески пламени.
– Как тебя зовут, добрый человек? – осведомился Хельги, вежливо намекая, что для начала надо бы представиться.
– Я – Скаллир сын Кнара, – ответил гость, гордо подняв свою огромную голову.
Хирдманы засмеялись: имена отца и сына оказались как на подбор.[7]
– Должно быть, это очень знатный род!
– И древний!
– И богатый!
– А главное, очень отважный и учтивый!
– Подревнее вашего будет! – с неожиданно злобной надменностью ответил Скаллир, искоса сверкнув на них глазами, и снова выпрямился, задирая бороду. – Прикажи твоим людям уважать меня, Торвард ярл, или у нас не выйдет хорошей беседы.
– Помолчите! – сам смеясь, крикнул Торвард. – По-моему, мы тут услышим много любопытного!
– Так что ты говорил о Вигмаре Лисице? – спросил Хельги.
– Нет, это ты, Хельги ярл, говорил о Вигмаре Лисице! – поправил его Скаллир. – Вы собираетесь к нему?
– Была такая мысль, – Хельги кивнул. – Правда, говорят, что к нему нелегко добраться.
– Это правда! – подтвердил Скаллир. – А скажи-ка мне, Хельги ярл, если вы доберетесь до дома Вигмара Лисицы, что вы будете делать?
– Мы собираемся отнять все его сокровища! – с насмешливой надменностью ответил Торвард ярл. Этот бродяга, смеющий допрашивать сыновей конунгов, казался ему очень забавным. – И похитить его дочь.
– Это правильно! – Скаллир вдруг захихикал, и все морщины его смуглого лица заходили ходуном, как рябь на воде. – У него много сокровищ! Очень много!
– Больше, чем у Фафнира! – смеясь, подхватил Халльмунд.
– Меньше, чем у Фафнира, но не меньше, чем у иного конунга! Верьте мне, я знаю! У него есть и золотые кубки, и серебряные блюда, и бронзовые светильники, и драгоценные самоцветные камни! А про меха, ткани и прочую дребедень я молчу!
– А булатная сталь?
– Конечно! И булатная сталь! Все это у него есть! И все это будет вашим, если, конечно, у вас хватит смелости с ним сразиться!
– Потише! – возмутился Торвард ярл. – Уж не сомневаешься ли ты в моей смелости?!
– Нет, нет! – Скаллир замотал головой. – Я не сомневаюсь. Я предлагаю свою помощь. Я могу отвести вас туда.
– В самом деле? – спросил Хельги. – А ведь говорят, что дороги туда закляты?
– Это верно. Но если чары были кем-то наложены, то ведь кто-то может их и снять. Доверьтесь мне, и я отведу вас прямо к воротам Вигмаровой усадьбы.
– Да ну? – недоверчиво отозвался Торвард.
Хельги молча рассматривал странного собеседника.
На этом морщинистом лице, в этой тщедушной, но гибкой и по-своему сильной фигуре лежал какой-то странный отпечаток. Трудно было сказать, в чем тут дело, что отличало Скаллира от прочих людей. Не верилось, что когда-то он был молодым, не имел этой лысины и бороды; весь он как будто застыл со своими морщинами, где навеки въелась копоть, горячими темными глазами, темной бородой, сгорбленной спиной, загрубелыми корявыми ладонями. Он казался существом какойто особой породы, как будто его вырезали из древесного корня, раскрасили углем и глиной и оживили.
– Ты квитт? – спросил Хельги.
– Что? – Скаллир глянул на него, как будто не понял вопроса.
– Ты родился на Квиттинге?
– Да. Моя родина – Медный лес, – ответил Скаллир, самодовольно поглаживая бороду, как будто это было невесть какое отличие.
– Да, ничего себе знатность, – пробормотал Торвард ярл.
– А почему же тогда ты хочешь навести нас на Вигмара? Ведь его зовут хёвдингом Медного леса.
– Пусть бы подавился тот, кто его так зовет! – с досадой ответил Скаллир.
Лицо его вдруг ожесточилось и стало отталкивающе неприятным. Длинные поперечные морщины на лбу задрожали, во всем лице появилось какое-то нездоровое, лихорадочное оживление: застарелая ненависть била ключом в этой странной душе и требовала выхода.
– Да ты его не любишь! – заметил Хельги.
– Чтоб ему пропасть вместе со всем его проклятым родом! Он мой враг и враг всего моего рода!
– Что же он тебе сделал? – с любопытством спросил Торвард. Вражда между этим тщедушным существом и Вигмаром Лисицей, прославленным доблестью и силой на весь Морской Путь, выглядела просто смешной.
– Он ограбил мой род! – вскрикнул Скаллир, и его голос вдруг стал пронзительным и резким, так что хирдманы поморщились и даже прикрыли ладонями уши. – Он отнял наши земли и все наши богатства! Все, что есть на Золотом озере, всегда, от создания мира принадлежало нам! И медь, и железо, и олово, и золото, и самоцветы! Он пришел и все забрал! Он хочет вовсе выжить нас с земли, которую боги создали только для нас, и завладеть всеми богатствами!
– А, значит, ты хочешь ему отомстить нашими руками! – сообразил Рингольд Поплавок. – Но тогда ведь ты потребуешь доли в добыче!
– Нет, нет! – Скаллир взял себя в руки и, тяжело дыша, старался успокоиться. – Нет. Мне будет достаточно того, если вы разорите его дом и перебьете его род! Вам достанутся все богатства, что он накопил в своем доме. А мне ничего больше не нужно! Пусть только он уйдет с моей земли! Я полагаюсь на вашу доблесть, знатные ярлы! Ведь Вигмар Лисица – ваш злейший враг! Он бился с твоим отцом, Торвард ярл! И твоему отцу, Хельги ярл, он мешает собирать дань с восточного побережья! Люди убегают с побережья к нему на Золотое озеро, а он никому не платит дани! Люди, которые могли бы работать на вас, работают на него! Он ваш враг! Убейте его! Убейте!
У Хельги кружилась голова и темнело в глазах; блеск огня и тьма вокруг как-то странно смешались в единый неразличимый черно-огненный поток, и этот поток завораживал, морочил, давил на мысли. И эта огненная мгла скрипуче заклинала: «Убейте, убейте!» Вспомнились «боевые оковы» – здесь мерещилось какое-то иное, но тоже неприятное колдовство.
– У меня будет еще одно условие, – добавил Скаллир. – Мы должны будем идти только по ночам.
Хирдманы загудели: и сам-то Скаллир не слишком внушал доверие, а тут еще такое дикое требование!
– Это ты не слишком хорошо придумал! – сказал Торвард ярл. – Ночью же вся нечисть сильнее!
– Ночью сильнее любые чары! И когда мне придется резать сеть, которой тролли Вигмара окружили его дом, сила ночи поможет мне. А не хотите – справляйтесь сами, – обиженно и сварливо добавил Скаллир. – Только вы и до Мшистой горы без меня не дойдете.
Торвард и Хельги посмотрели друг на друга. Оба пребывали в нерешительности: с одной стороны, странности Скаллира внушали веру, что он действительно может преодолевать зачарованные дороги, но сам он настолько не нравился обоим, что решиться принять его помощь было трудно.
– Если вы согласны, то я жду вас на этом месте завтра в полночь, – сказал Скаллир. – Думаю, у вас хватит на это смелости, знатные ярлы.
Он повернулся и пошел назад, к тем камням, из-за которых появился. Все смотрели ему вслед, чувствуя странное оцепенение. Никто не сводил к него глаз, но никто не увидел, куда он делся. Скаллир прошел между двумя камнями и исчез, как будто это были ворота, уводящие в иной, невидимый мир.
Назавтра перед полуночью оба ярла с дружинами уже ждали возле места вчерашнего ночлега. Обсудив удивительную встречу, Хельги и Торвард решились все-таки принять предложение этого странного создания.
– Мне он тоже не нравится, но нам же к нему не свататься! – говорил Торвард ярл, быстрее, чем Хельги, пришедший к этому решению.
– Как бы он нас не завел куда-нибудь…
– А ты хочешь всю жизнь по широким дорогам ездить? И чтобы в каждой яме по Фафнирову кладу? Так не бывает. За чем-нибудь стоґящим надо ездить подальше! А довести он доведет! Что он Вигмара терпеть не может, это сразу видно, это он не врет! Доведет, и ладно. А там видно будет.
Дагу хёвдингу они не стали рассказывать о своем проводнике. Даг не одобрял их решения ехать в Медный лес, но отговаривать не стал.
– Вы оба – взрослые люди, – только и сказал он.
У Торварда ярла было с собой сорок человек, у Хельги – больше восьмидесяти. С таким войском они считали вполне возможным углубиться в дали Медного леса. Смущала необходимость идти по ночам, но, как говорят, бояться волков – быть без грибов.
В ночной темноте, освещая дорогу факелами, они приблизились ко вчерашнему пригорку, и тут же из-за валунов выскользнула знакомая темная фигурка.
– Идите за мной, знатные ярлы, – без приветствия сказал Скаллир и тут же пошел куда-то вперед вдоль лесной опушки.
Торвард и Хельги опять переглянулись, но фигурка Скаллира едва виднелась в темноте, отблески факелов никак не могли ее догнать, и им пришлось поспешить. Обойдя гору, Скаллир нырнул в сосновый бор.
Идти оказалось не слишком трудно: лес нигде не был особенно густым, весенней сырости на каменистой почве с изобилием гранитных выходов совсем не замечалось. Скаллир шел уверенно, ведя дружину из одной долины в другую, с горы на гору, из ущелья в ущелье. То ли он видел в темноте, то ли так хорошо знал все приметы местности, что свет ему не требовался.
Когда темнота ночи стала понемногу уступать место серому утреннему свету, Скаллир остановился и повернулся к Хельги:
– Сегодня мы не пойдем дальше. Оставайтесь здесь до вечера, а вечером я приду.
С этими словами он шагнул в сторону и исчез.
– Э, ты куда? – крикнул Торвард, но Скаллир не откликнулся. Его просто больше не было.
Устраиваясь на отдых, Торвард и Хельги почти не разговаривали. Затея этого похода становилась все более и более сомнительной. Хирдманы у костров негромко бормотали, обсуждая непонятного проводника.
– Нет, куда же он делся-то? – спрашивал Халльмунд. – Ты мне скажи, Торвард ярл, куда он делся? Домой пошел? Он туда за день успеет и обратно? А раз не успеет, то почему с нами не остался?
– Не знаю! У тебя тетка – ясновидящая, ты сам и решай!
– Да нет, я ничего! Раз надо, так пойдем. Как ты скажешь.
– Да уж конечно! Раз пошли, то не возвращаться же теперь!
Тьма рассеялась, стало видно, что дружина остановилась на дне глубокой длинной долины. Ее окружали высокие горы, поросшие еловым лесом. Неподалеку бежал ручей. К полудню отдохнув, многие захотели получше осмотреть местность. Хельги и Торвард отправились тоже. Вокруг них расстилался Медный лес, предмет мыслей и мечтаний их обоих. Все вокруг казалось диким и чудесным: толстые стволы елей, гранитные валуны, кусты можжевельника, мхи и лишайники, то темно-зеленые, то сизые, то почти белые. Здесь не ощущалось присутствия человека, скалы и мхи жили своей жизнью, такой же, как тысячу лет назад, когда в этой земле не было людей, и их уверенный, ничем не нарушаемый покой дал им свою собственную, непостижимую душу. Хельги ощущал присутствие вокруг этой души, бессловесной, бессмысленной, может быть, но сильной и живой. В порывах ветра он слышал вздохи могучей груди, в шорохе еловых лап – шепот спящих под землей исполинов. Дух древних великанов до сих пор жил в его высоких горных вершинах, в его старых темных ельниках. Казалось, стóит только приглядеться – и среди коряг увидишь копошение троллей, а на дальнем склоне мелькнет маленькая женская фигурка верхом на огромном сером волке… «Ехал Хедин домой из леса в вечер под Йоль и встретил женщину-тролля. Она ехала на волке, и змеи были у нее удилами…»[8]
– Тихо-то как! – с подозрением бормотал Аудольв Медвежонок. – И не пошевелится ничего! Я-то думал, тут великаны и ведьмы на каждом шагу, изготовился вот, – он качнул в руке секиру, – и стою теперь как дурак!
Рингольд Поплавок, с десятком своих людей зашедший дальше всех, прислал к Хельги хирдмана.
– Похоже, ярл, там недавно зарезали кого-то! – заявил он, показывая куда-то в сторону. – Камень весь в крови! Пойдемте, покажу!
Последовав за ним, Торвард, Хельги, Халльмунд и еще кое-кто из любопытных нашли выступ черноватого гранита, шириной в несколько шагов, сплошь усеянный красноватыми точками, похожими на засохшую кровь. Хельги нагнулся и поднял с земли горсть мелкой щебенки. Среди серых и черных виднелось несколько красноватых полупрозрачных камешков – тусклых, неровных, но чем-то смутно знакомых. Хельги повернулся к солнечному свету. Да, его не обманул этот особый темно-красный, чуть розоватый оттенок: на ладони лежали драгоценные камни, называемые гранатами. Только узнать их было нелегко: мелкие, тусклые от бесчисленных трещин кристаллики совсем не напоминали те пламенеющие, как угли, гладкие крупные камни, которыми так любят украшать себя женщины во всех землях.
– Вот это да! – Торвард тоже подобрал несколько красных камешков и подкидывал их на ладони. – Ничего себе! Драгоценные камни валяются под ногами!
Вся скала, в которую упирался «окровавленный» выступ, была усеяна такими же красными «каплями». Красные пятнышки образовались от расколотых пополам, от вытертых ветрами мелких кристалликов. И вся толща горы наполнена этими кристалликами, как выпеченный хлеб пузырьками воздуха. Огромное богатство! Но какое умение нужно, чтобы расколоть гранит, не повредив кристаллы, не превратив их в такую же тусклую, никуда не годную мелочь! Потому-то, верно, и говорят, что добывать драгоценные камни умеют только свартальвы, которым повинуется камень.
Смеясь и удивляясь, хирдманы набрали себе по горсточке мелких гранатов – иначе расскажешь, а тебе не поверят! Хельги не стал подбирать бесполезные камешки, но случай этот еще раз убедил его, что в Медном лесу возможно все. Если драгоценные камни валяются под ногами, то, значит, и до горы, где спит зачарованным сном его мечта, уже недалеко…
Мысли об Альвкаре почти не отпускали его и крепили решимость идти вперед, мирясь со странностями подозрительного проводника. Воздух вокруг был пронизан таинственными силами, и казалось, что пристальный взгляд самого неба сосредоточен на каждом здешнем камне. Только обернись – и увидишь горную вершину, окруженную сияющим пламенем, за которым скрыто ложе спящей валькирии. В скалах чернело множество расселин, и Хельги, заглядывая в их таинственную тьму, с замиранием сердца ожидал увидеть в каждой из них отблеск каких-то иных, загадочных миров.
Когда начало темнеть, дружины приготовились идти дальше. В густых сумерках Скаллир опять вынырнул из-за камня и сделал знак следовать за ним.
– Ну, как там у тебя дома? – небрежно спросил Торвард ярл. – Как жена, детишки? Все в порядке? Быстро же ты обернулся!
– Не беспокойся о моих делах, знатный ярл! – сварливо отозвался Скаллир. – Я обещал довести вас до дома Вигмара Лисицы и доведу, а все прочее вас не касается!
– Ничего себе вежливость! – хмыкнул Торвард.
Но больше они ни о чем не спрашивали. Относить их проводника к обыкновенным людям не приходилось, но раз уж они решили ему довериться, то теперь им оставалось только следовать за ним.
И снова они шли всю ночь. Теперь светила луна, можно было разглядеть и горы вокруг, и блеск реки, вдоль которой лежал их путь. Однажды дружина прошла мимо каменной стены, которыми разгораживают поле и пастбище, а потом на склоне горы разглядели и крыши спящей усадьбы. От этого на душе становилось легче: значит, здесь есть живые люди. Если это люди, конечно.
Под утро Скаллир снова исчез. День прошел так же, как вчерашний: в отдыхе и осмотре ближайшей местности. Но, в отличие от вчерашней, эта местность оказалась более обжитой и богатой: прямо с луговины, на которой они остановились, с рассветом стали видны признаки близкого жилья. Внизу расстилались два обширных поля, отделенные от пастбища на склоне каменными оградами, чтобы скот не забредал в посевы. На полях обильно зеленели всходы ржи и ячменя; пройдя дальше, слэтты нашли посевы конопли и даже льна. На иных полях торчали колючие листики репы с округлыми верхушками, на других горох был посеян вместе с овсом и уже цеплялся мягкими коготками усиков за овсяные стебли, твердо намереваясь лезть как можно выше и со временем добраться до самого неба. Все обещало к осени неплохой урожай. На луговинах виднелись свежие коровьи лепешки, непреложно указывая, что местные жители богаты скотом.
За горой нашелся и дворик – несколько построек внутри общей бревенчатой стены. Хельги велел зайти туда, но двор оказался пуст: ни людей, ни скота. Зато имелись следы поспешного бегства: утварь, одежда, разные вещи были разбросаны, на рогульках прялок висели клоки шерсти, а под скамьей валялись полунамотанные веретена. Угли в очаге еще слегка дымились. И на влажных участках с более мягкой землей отпечатались следы человеческих ног, коровьих, овечьих, конских, козьих копыт, полозьев волокуш. Все они уводили на северо-запад.
От первого дворика натоптанные тропы расходились в разные стороны и вели к другому жилью. У реки там и здесь лежали рыбачьи лодки, сушились сети, стояли, широко расставив длинные деревянные ноги, сушилки для рыбы, сколоченные из жердей. Кое-где сети были брошены мокрыми кучами, кое-где в корзинах еще шевелилась выловленная, но не выпотрошенная рыба. Все указывало на то, что жители бежали в страхе, бросив все повседневные дела. Но шарить в брошенных домах Хельги не велел: ведь не ради жалкого имущества бондов и рыбаков они сюда явились! Два ярла надеялись на добычу получше.
Вечером второго дня Скаллир предупредил, что до усадьбы Вигмара Лисицы осталось меньше перехода, а значит, они будут там еще до утра. Но двигались в эту ночь медленнее прежнего, и виноват в этом был сам Скаллир. Путь пролегал по открытой местности, по твердой каменистой земле долин, но проводник шел медленно, с трудом переставляя ноги, и глядел в землю перед собой. Шагавшие позади него слышали, что он то бранится, то бормочет что-то непонятное, и от звуков его голоса мужчин пробирал мороз: никто не сомневался, что старик плетет заклинания. Скаллир не глядел на людей, не оборачивался, весь погрузившись в свою ворожбу; временами он наклонялся, касался руками земли, прижимал к ней ладони, некоторое время стоял неподвижно, и дружина терпеливо дожидалась, пока он разогнется. В первый раз, когда такое случилось, несколько нетерпеливых хирдманов попробовали было обогнать его – но чудо! – ничего у них не получилось. Делая шаг за шагом, люди оставались на месте. Это оказалось уже слишком; недоумение на лицах сменялось ужасом.
– Я кому сказал – стоять и ждать! – взвизгнул Скаллир, на миг подняв лицо, и в свете факелов его глаза, налитые кровью и красные, как угли, сверкнули так дико и яростно, что люди с криками ужаса отшатнулись от него прочь. – Стоять и ждать! Без меня никто не пройдет вперед, разве не ясно? Тут заклятья троллей гуще всего, потому что уже близко! Они оплели каждый куст, они висят, как сеть, а вы бьетесь в этой сети, как глупые птицы! Хуже глупых птиц, потому что вас предупреждали! Не лезть никому вперед, пока я не пройду!
Немыслимо, чтобы какой-то старик так орал на хирдманов Хельги ярла, но никто не возмутился. Пятясь, не смея повернуться спиной к загадочным троллиным сетям, нетерпеливые вернулись к строю, а Скаллир снова принялся бормотать, глядя в землю. Временами его голос превращался в жалобное постанывание, временами прорывался дикий визг, и он прыгал на месте, делая руками такие движения, будто дергает и рвет что-то. Дружина смотрела в молчании, и у всех по спине ползли волной холодные мурашки, волосы надо лбом шевелились. Рядом с людьми разворачивалась какая-то таинственная, скрытая колдовская битва, еще более жуткая оттого, что противники Скаллира не были видны. Но было видно, каких усилий ему стоит эта борьба: он весь побледнел, кожа его приняла какой-то сероватый оттенок, черты высохли и огрубели еще сильнее, так что теперь его лицо казалось вырезанным из камня. Глаза его то вспыхивали, как красные раскаленные угли, то совсем гасли и тускнели. Он шел все медленнее, ноги его заплетались, руки болтались, как палки, он спотыкался, то и дело хватался то за куст, то за высокий камень, приваливался к выступам скал, стараясь собраться с силами.
Но все же дружина продвигалась вперед. Медленно начало светать, верхушки деревьев сливались в сплошную черную стену с неровным, качающимся верхом. На сером небе стали заметны вершины трех гор. Между этими горами лежало Золотое озеро, а значит, жилище Вигмара Лисицы было где-то неподалеку.
– Теперь уже близко… – бормотал Скаллир, и вид у него был такой, точно близка его собственная смерть: он едва стоял, но поддержать себя никому не позволил и только велел выломать ему толстую еловую палку для опоры. – Теперь я уже вижу его дом… Будь посветлее, и вы бы его увидели. Вы не видите в темноте… Мой вам совет – будьте смелее. Будьте дерзки… Не разговаривайте с ним, а сразу нападайте! Разбивайте ворота, врывайтесь в дом! Жгите дом, ломайте! Убивайте всех, кто только покажется на глаза! Не разговаривайте с ним… – отрывисто и с непонятной горячностью хрипел он. – Вигмар – большой колдун. Если вы будете с ним говорить, он погубит вас. Он заморочит вас, и вам будет все казаться другим… Все будет казаться не так, как на самом деле, и сам он покажется совсем другим человеком… Убейте его. И тогда победа будет за мной…
– Ладно, нечего нас учить! – оборвал его Торвард. – Сами разберемся! Ничего себе воспитатель нашелся!
За время этого странного ночного путешествия Торвард ярл проникался к Скаллиру все большим недоверием и неприязнью и теперь мечтал от него избавиться. Вблизи морщинистого старика с коричневым лицом у него портилось настроение, нападала неприятная вялость и тоска. Очевидно было, что силы для борьбы со здешней ворожбой старик выкачивает из них, из людей, которых ведет за собой. Хельги тоже был невесел: его мучили сомнения. С одной стороны, хотелось послать к троллям старого колдуна с его советами и делать так, как подсказывает собственный опыт, совесть и честь. Но Хельги уже убедился, что в делах Медного леса Скаллир понимает побольше их с Торвардом.
Тьма рассеивалась, небо светлело, черные очерки кустов и деревьев делались хорошо видны. Хельги напряженно всматривался вперед, ожидая увидеть усадьбу. И вдруг впереди, шагах в десяти, по глазам ударила ярчайшая вспышка света. Хельги, Торвард, люди возле них вскрикнули и отшатнулись, заслоняя рукой глаза.
– Ах, мерзавец, трупный червяк, земляная тварь! – завопил впереди резкий, пронзительный, дикий, совершенно нечеловеческий голос. – Наконец-то я до тебя добралась! Ты у меня узнаешь, как портить чужую работу!
Поспешно хватаясь за оружие и жмурясь от яркого блеска, Хельги глянул вперед. Над тропой между деревьями горели две ослепительные золотые молнии; они висели примерно на высоте человеческого роста, но были повернуты вверх острием. Их яркий свет озарял тропу, деревья вокруг и крупного оленя, над самой головой которого они висели. И Хельги сообразил, что эти молнии – рога этого оленя, только золотые и горящие ослепительным блеском. Но не олень же это кричал?
– Я доберусь до тебя! – верещал дикий голос, от которого каждая жилка в теле дрожала и колени слабели. – Я доберусь! Поганка подземная! Ты у меня будешь рвать заклятья, что я плела с моими детьми целую зиму! Я тебе покажу, червяк!
На спине оленя виднелось, как показалось в первый миг, что-то вроде копны сена – ей-то и принадлежал этот визгливый голос. Еще у копны имелись ручки, ножки и головка; в одной из ручек она сжимала какое-то оружие вроде топора и весьма воинственно им размахивала. Хельги и мужчины вокруг него схватились за копья, но олень, не замечая их, устремился прямо к Скаллиру.
– Я тебе покажу! – вопила «копна сена». – Мерзавец! Падаль ходячая! Чтоб тебя солнцем пожгло!
При виде оленя и его странной всадницы Скаллир вскинул свою еловую палку, собираясь защищаться, его глаза сверкнули красным.
– Чтоб ты лопнула вместе со всем твоим поганым родом! – крикнул он и взмахнул палкой.
Всадница налетела на него и с силой ударила топором по его палке; палка с треском сломалась, Скаллир упал на землю, а всадница, низко свешиваясь со спины оленя, старалась ударить его по голове, одновременно побуждая оленя топтать врага.
– Растопчу! Гад! Мерзавец! – визжала она, и люди, не в силах это все вынести, закрывали уши руками и жмурили глаза. – Чтоб тебе тьмы не видать! Вот тебе!
Битва разыгрывалась прямо на тропе, в нескольких шагах от людей. Золотые рога оленя ярко освещали все вокруг, было видно как днем: теперь Хельги разглядел, что «копна сена» – это старуха небольшого роста, толстая до безобразия. Одеждой ей служили потертые звериные шкуры, из-под платка свешивались седые неряшливые космы, а огромные уши с заостренными верхними концами плотно прилегали к голове. В ярости битвы ее глаза сузились в щелочки, а в огромном, неистово вопящем рту торчали длинные острые клыки. Словом, «ему встретилась женщина-тролль». Но Хельги был так потрясен всем происходящим, что оцепенел и только сжимал копье мертвой хваткой. Пытаться защитить своего проводника даже в голову не приходило: в драке нечисти людям делать нечего.
А в том, что это нечисть, сомнений не оставалось. Скаллир отчаянно пытался отползти или подняться; вот он было встал, бросил бесполезный обломок палки и выхватил из-за пояса нож, но старуха ловко ударила его по руке и заставила выронить оружие. Тогда Скаллир ухватил троллиху за ее рваный подол и пытался стащить с оленя, несмотря на град ударов, которым она его осыпала. Оружием ей служил молот из грубо обточенного куска кремня, привязанного крестнакрест ремнями к крепкой деревянной рукояти. И каждый раз, когда это дикое оружие обрушивалось на голову Скаллира, раздавался гулкий удар, как будто камнем били о камень. Ни одна человеческая голова не выдержала бы подобного.
– Бей его! Топчи! Топчи! – вопила троллиха.
Скаллир уворачивался как мог, но все же олень изловчился: толчком золотого копыта опрокинул его наземь и тут же ударил по голове. Блеснула вспышка белого света, и шум битвы стих. Тяжело дыша, троллиха карабкалась опять на спину оленя, с которого почти сползла в пылу борьбы, а у ног оленя лежал бурый камень, вытянутый, ростом со Скаллира… Деревья тревожно шептались, будто обсуждали произошедшую на их глазах потасовку.
– Вот так! – удовлетворенно заявила троллиха, победоносно глянув в сторону замерших людей. – Ну, что? Испугались небось! Тоже окаменели! Будете знать! И не будете лазить куда не просят!
– Кто ты? – хрипло спросил Торвард ярл, глядя то на нее, то на камень. – Что с ним?
– Я – Блоса! – гордо заявила старуха, и это имя вовсе не показалось смешным.[9] – Я с детьми сплела заклятья, что скрыли дороги, а этот земляной мерзавец их порвал и поломал! Будет знать! Больше-то ему не пакостить! Будет лежать тут камнем, пока стоит мир! А вы зачем сюда идете?
– Хотим повидать Вигмара Лисицу, – ответил Хельги.
– Что-то я не помню, чтобы он вас звал! – заявила троллиха. – Ну, идите, поищите его. Только мне не верится, что без этого каменного крысака вы его найдете!
Она захихикала, ударила коленками оленьи бока и хотела ехать прочь.
– Постой! – крикнул ей вслед Хельги. – А кто это был?
– Кто? – Блоса обернулась. – Конечно, дверг! А вы и не знали? Хи-хи!
Она разинула рот и заревела какую-то дикую протяжную песню без слов; было ясно и так, что это песня победы. Троллиха уехала в лес, сияние златорогого оленя скрылось среди деревьев, отзвуки песни пропали вдали, а люди все еще стояли на тропе перед лежащим камнем, в который превратился их проводник. Торвард ярл тихо ругался – даже он не находил, что еще здесь сказать.
Без Скаллира Торвард и Хельги не знали, где искать Вигмара Лисицу, зато он все о них знал. Еще в полдень, когда они отдыхали перед последним переходом и осматривали брошенные жилища, один из Вигмаровых сыновей, семнадцатилетний Ульвиг, прискакал с дальнего пастбища с невероятным и тревожным известием: в округе Железного Кольца появилось целое войско!
– Войско? – Услышав об этом, Вигмар изумленно поднял брови. – Что ты говоришь! Откуда тут возьмется войско? Я никого не жду в гости! Тебе померещилось!
Ему не пришло в голову, что парень шутит: таких шуток с отцом никто из его многочисленных сыновей себе бы не позволил, и Ульвиг никогда не решился бы бросить стадо на попечение одних рабов без достаточной причины, да и живостью воображения его седьмой сын никогда не отличался.
– А без приглашения никакое войско сюда не подойдет! – с подчеркнуто уверенной небрежностью подхватил Вальгейр, бывший на год моложе Ульвига и гордившийся могуществом своего рода со всей пылкостью подростка. – Зря, что ли, мы кормим такую ораву троллей! Тебе солнцем голову напекло!
– Ты что-то напутал, Ягненок! – с ласковой снисходительностью сказала Альдона, двадцатилетняя дочь Вигмара. Подойдя, она дружески потрепала взволнованного вестника по плечу, так как до его светлых, мелко вьющихся кудряшек, благодаря которым Ульвига прозвали Ягненком, она уже несколько лет не дотягивалась. – Вытри лучше лоб, а то ты весь мокрый!
Альдона, единственная из одиннадцати детей Вигмара, унаследовала его рыжие волосы, только у нее они были светлее, более мягкого оттенка, не темно-медного, как у отца, а скорее цвета густого меда, более темные на затылке и светлее, почти янтарные на концах. Черты лица у нее были правильные, простые и ясные; нельзя сказать, чтобы она сияла красотой, но на лице ее отражались ум и добродушие, придававшие Альдоне дружелюбный и привлекательный вид. Ее серые глаза смотрели доброжелательно и немного насмешливо, губы всегда готовы были сложиться в снисходительную улыбку, словно бы говорившую: «Ну, вы посмотрите на него!» Имея легкий, уравновешенный нрав, она умела ладить с людьми, не поступаясь своим мнением, и была, наравне со старшими братьями Хроаром и Эгилем, одной из тех, на кого Вигмар всегда мог положиться. После смерти матери Альдона заняла место хозяйки в доме и отлично справлялась со всеми делами.
Сейчас она пришла прямо с кухни, еще держа в руках полотенце, и то улыбалась, то принимала серьезный вид, переводя взгляд с одного брата на другого и пытаясь понять, не шутка ли этот внезапный переполох.
– Это было овечье стадо! – смеялся четвертый по счету брат, двадцатитрехлетний Хлодвиг – высокий, красивый парень, самоуверенный и насмешливый. – Ты немножко обознался со страху, мальчик!
– Сам поди погляди, дуб долговязый, если не веришь! – огрызнулся Ульвиг. – Сам ты овечье стадо! Что, я овец от людей не отличу?
– Войско – это сколько? – уточнил Вигмар.
– Да сотни полторы! Я не стал считать, это потом! Я хотел сказать скорее! Я тоже сначала не поверил! Сначала на пастбище прибежали люди, я их не знаю, как зовут, ну, у них двор где-то возле Медвежьей горы. Они сказали, войско идет, чужое, я им тоже не поверил! А потом сам смотрю – настоящее войско, и я никого из них не знаю! – Всем видом, от прилипших к взмокшему лбу светлых кудряшек до забрызганных грязью грубых пастушеских башмаков, Ульвиг умолял ему поверить, и вся его душа просилась наружу из светло-серых, почти прозрачных глаз. – А еще я видел Блосу, она была злая, как драконша! Кричала, что какой-то трупный червяк разрушил все ее заклятья и она его поймает и всю бороду выдергает… и еще кое-что обещала… Топором своим махала, навстречу туда поехала. Правда, отец! Целое войско, и это вовсе не овцы! А вдруг это враги?
– Врагов у нас хватает, что и говорить! – согласился двадцатидвухлетний Дьярв, подавляя вздох. Вопреки своему имени, это был довольно спокойный и рассудительный парень.[10]
Вигмар Лисица огляделся. За это время в гридницу успело набиться чуть ли все население усадьбы: родичи, хирдманы, кухонная челядь, женщины, дети, случайные гости. Не хватало разве что пастухов и работников, занятых на пастбищах и полях. Со всех сторон – от скамей, от дверей кухни и девичьей – на хозяина смотрели десятки вопрошающих, любопытных глаз. Любопытства они выражали гораздо больше, чем тревоги: усадьба Каменный Кабан верила в Вигмара Лисицу, как в самого Одина. Не слишком высокий, но хорошо сложенный, он в пятьдесят два года был крепок и силен; свои длинные рыжие волосы он по-прежнему заплетал в пятнадцать кос, в темно-рыжей бороде две белые полоски седины окружали рот, а желтые глаза смотрели пронзительно и твердо. Кто, как не он, уже двадцать лет держал под своей властью округу на восемь дней пути и по праву считался одним из самых могущественных людей нынешнего, разоренного долгой войной Квиттинга? Кто, как не он, водил дружбу с людьми и троллями, охраняя покой своей земли силой острой стали и колдовского заклятья? Кого округа Ярнеринг на местном тинге избрала своим бессменным хёвдингом? Все это был он, Вигмар сын Хроара, про прозвищу Лисица, и не то что войско, а и один-единственный человек за последние двадцать пять лет еще ни разу не подошел к его владениям без его ведома и согласия.
Хёвдинг Железного Кольца за свою бурную жизнь успел нажить довольно много врагов и не меньше завистников, что, может быть, еще хуже. Заклинания троллей надежно охраняли спокойствие его владений: никто, кто вздумал бы наведаться к нему в гости без приглашения, не нашел бы дороги. Тролли спрятали все тропинки, ведущие к Золотому озеру, над которым стояла усадьба Каменный Кабан; любой незваный гость будет блуждать по сплошному лесу, пока его не найдут и не спросят, что ему нужно. Надежность троллиных трудов выдержала за двадцать пять лет не одно испытание, и усадьба жила в совершенном покое, охраняемая от внешних тревог лесными чарами, а от внутренних – железной рукой хозяина. И вдруг целое войско! Невероятно! Однако, как говорил еще древний Сигурд Убийца Дракона, на всякого сильного сыщется сильнейший. Нельзя отрицать, что среди людей и нелюдей найдутся умельцы разрушить троллиные чары.
– Это может быть морок! – сказала Альдона. – Не обижайся, Ягненок! Ты же знаешь наших троллей!
На них не всегда можно положиться, иной раз они такую выкинут шуточку, что во сне не увидишь! Может быть, они тебя заморочили!
– Видят: идет глупый мальчик… – подхватил Хлодвиг.
– Поумнее тебя буду! – опять разозлился оттаявший было Ульвиг. – Я проверил!
– Как это?
– А так? Я обернулся и посмотрел на них между ног!
– Это как? – не отставал недоумевающий Хлодвиг, намеренно не замечая укоризненного взгляда добросердечного Эгиля.
– А вот… – Ульвиг уже хотел было показать, но понял, в какое дурацкое положение себя ставит, и даже покраснел от злобной досады. – Дурак долговязый!
Все вокруг засмеялись; Хлодвиг выбросил руку дать подзатыльник дерзкому мальчишке, но Альдона опередила его и хлестнула красавца посудным полотенцем. Оскорбленный Хлодвиг рванул полотенце из рук сестры, но Эгиль ловко завернул насмешнику руки за спину. А силой широкоплечий, рослый Эгиль превосходил всех братьев, и Хлодвиг только для порядка дернулся пару раз, поняв, с кем имеет дело.
– Целое войско! – повторил Вигмар. – Мне в это слабо верится, но на свете нет ничего такого, чего не может быть! Поезжайте! – Он обернулся и окинул взглядом сыновей. – Скачите по округе. Чтобы Гейр и Тьодольв были готовы. И в Гранитный Лоб тоже.
– Ты только не бойся! – Лейкнир, сын прежнего воспитателя Альдоны, крепко сжал ее руку. – Все будет хорошо. Даже если все тут сгорит, с тобой все будет в порядке! – горячо заверял он Альдону, а она смотрела на него со снисходительной усмешкой, словно эти решительные речи перед ней произносил ребенок.
А на ребенка двадцатипятилетний Лейкнир сын Асольва, рослый и сильный, совсем не походил, и Вигмар Лисица, очень придирчиво отбиравший людей, вовсе не стыдился иметь его в числе своих хирдманов. Руки и ноги у него были длинные и сильные, лицо округлое, с небольшим прямым носом и пушистыми бровями золотистого цвета. Длинные, плохо чесанные и кое-как собранные волосы объясняли его прозвище – Грива. Расчесываться сам он не любил, считая это дело для мужчины пустой тратой времени, и хотя среди служанок Каменного Кабана нашлось бы немало охотниц оказать ему эту услугу, он соглашался доверить свою голову только Альдоне. А у нее, занятой хозяйством большой усадьбы, до этого дела слишком редко доходили руки.
– Причеши свою гриву, – насмешливо посоветовала она, как всегда, если считала, что он говорит не то.
– Ты мне не веришь? – Лейкнир вызывающе нахмурил свои пушистые брови.
По своему складу Лейкнир был честным, решительным, прямодушным и очень преданным человеком. Он никогда не выдумывал лишних сложностей, смотрел на все вещи и явления просто; никто лучше него не умел радоваться жизни в веселый час, и никто не сумел бы так же бестрепетно пойти на смерть ради близких.
– Не слишком ли много ты на себя берешь, Лейкнир сын Асольва? – насмешливо отозвалась Альдона. Лейкнир, как всегда, слишком разошелся, его требовалось немного укротить. – У меня хватает защитников.
– Это неважно! – Лейкнир отмахнулся. Он знал, что никто на свете не любит Альдону так сильно, как он, и никому не хотел уступить права ее защищать. – А ты во мне сомневаешься? Или ты мало меня знаешь?
– Я-то? – Альдона рассмеялась. Несмотря на ее тревогу, это заявление не могло ее не рассмешить. – Ты сегодня остроумен как никогда! Да есть ли хоть кто-нибудь, кого я знаю лучше тебя? Даже с родными братьями я в жизни виделась меньше. Когда я жила у вас в Кремнистом Склоне, я их не видела, а с тобой проводила бок о бок каждый день. Когда я вернулась сюда, ты отсюда не вылезаешь, как будто я сама теперь взяла тебя на воспитание. Я знаю тебя лучше, чем твоя мать; я знаю, сколько полотна тебе надо на рубашки, и как у тебя уши краснеют, когда ты злишься, и о чем ты мечтаешь, и какой хлеб любишь, и с каким оружием лучше управляешься, и сколько врагов ты убил в том конхобарском походе, и сколько чего оттуда привез, и что тебе приснилось в прошлый йоль, и сколько пива вы с Брандом Бессонницей тогда выпили на спор, и на каком боку ты спишь, и все твои поговорки, и привычку завязывать ремни на сапогах в два узла, и что сказал твой собственный воспитатель, когда ты в пятилетнем возрасте впервые попал стрелой в дерево. Я все про тебя знаю. И меня ты можешь не уверять в твоей доблести. Меня ты, мой доблестный дуб кровли леса головы,[11] ничем не можешь удивить.
– Ты сомневаешься во мне? – повторил Лейкнир. Все ею сказанное было правдой: она действительно знала о нем все, помнила даже то, чего он сам не помнил. И ему казалось особенно обидным, что при таком знании она все же отвергает его защиту. – Тогда ты знаешь: для тебя я сделаю все, я жизнь отдам… Я на руках могу держать горящую крышу дома, пока ты не выйдешь на воздух! – Лейкнир высоко взмахнул длинными сильными руками, и, хотя кровли все же не достал, впечатление было внушительное. – Разве ты сомневаешься?
– Разве я сомневаюсь? – Альдона устало усмехнулась.
Она хотела казаться невозмутимой, добродушноснисходительной, как всегда, но в глазах ее таилась тревога, и скрыть ее от Лейкнира она даже не пыталась. Сам совершенно не умея хитрить, Лейкнир каким-то чудом угадывал не только ее настроение, но даже ее мысли и многое из того, что с ней случалось в его отсутствие. Альдона иногда смеялась с другими женщинами над этой его способностью, говоря, что из него вышел бы ужасный муж – как можно жить с человеком, который знает, кому ты улыбнулась, пока он был на пастбище! Но, как сын бывшего воспитателя и хирдман отца, Лейкнир не имел никакого права ее упрекать, и Альдона привыкла доверять ему, зная, что всегда может на него опереться. Но сейчас его пылкая самоотверженность ее не утешала, потому что судьба усадьбы и всей округи Ярнеринг беспокоила ее не меньше, чем своя собственная.
– Я в тебе не сомневаюсь! Просто сейчас мне немножко не до того, – пояснила она, приветливо потрепала Лейкнира по руке выше локтя, и его лицо сразу прояснилось. – Я не сомневаюсь в тебе, и незачем сотрясать воздух боевыми песнями. Жаль, что ты не ясновидящий: мне бы очень хотелось знать, что за войско к нам идет. Если это не морок.
– Да уж! – Лейкнир сокрушенно развел руками. – Была бы тут Эйра! Я не виноват, что в нашем роду ясновидение достается только женщинам!
– И благодари судьбу! – наставительно сказала Альдона и улыбнулась, представив Лейкнира, с закрытыми глазами и отрешенно-вдохновенным лицом ловящего видения будущего. – Сам Один говорил: тому легче живется, кто не слишком много знает! Ну, ладно, хватит болтать! Пока крыша еще не горит, ты, наверное, найдешь себе занятие в оружейной.
Сыновья Вигмара и кое-кто из хирдманов тем временем оседлали лошадей и разъехались по округе, чтобы предупредить жителей об опасности. Всего в доме Вигмара Лисицы выросло двенадцать детей: девять его сыновей, одна дочь, а еще племянник и племянница, Эльгард и Эльгерда, близнецы, дети его сестры Эльдис. Вигмар сам дал двоим последним имена, поскольку отец их так и остался неизвестен. Эльдис, всю жизнь почитавшая брата, здесь проявила упрямство и отказалась назвать виновника. Ради чести рода распустили слух, что отцом детей был бог Тюр. Вигмар вырастил близнецов наравне со своими детьми и, выдавая Эльгерду замуж, дал ей хорошее приданое, хотя, конечно, не то, что предполагалось для Альдоны.
Из всех его детей родились от законной его жены Рагны-Гейды и считались полноправными наследниками только четверо: Хроар, Хлодвиг, Альдона и Вальгейр. Остальных произвели на свет по большей части молодые вдовы собственных Вигмаровых хирдманов: особенно в первые годы своей жизни на Золотом озере ему нередко приходилось водить дружину в битвы, из которых возвращались не все. Выйти замуж снова молодым женщинам было трудно: в поколении Вигмара и моложе длительная война поглощала мужчин, оставляя женщин, как рыб на песке.
Из общего ряда выпадали только двое: Бьёрн, сын хорошенькой дочки бонда, родившийся между Эгилем и Хлодвигом, и Арне, самый младший, которому сравнялось всего одиннадцать лет. Мать Арне, знатная женщина, вдова по имени Альверид, жила на восточном побережье. Вигмар всегда останавливался в ее усадьбе, когда ездил на побережье по торговым делам. Кроме Арне, у нее еще имелась тринадцатилетняя дочка, но девочку Вигмар по справедливости оставил на воспитание матери.
Рагна-Гейда терпимо относилась к стремлению мужа всемерно умножать свой род, тем более что ее собственный отец был такой же, и никогда не обижала пасынков. Вигмар обращался со всеми сыновьями одинаково, не выделяя троих законных из прочих. Различия проявятся позже, когда Вигмар, распределяя наследство, должен будет разделить его на три части – Хроару, Хлодвигу и Вальгейру. А прочим придется или служить в дружине законных братьев, или искать счастья в других местах. Пока же Вигмару вполне удавалось не допустить со стороны одних зазнайства, а со стороны других зависти и злобы. И если Хлодвиг порой высмеивал неуклюжесть Ульвига или медлительность Дьярва, то лишь наравне с мечтательной задумчивостью Вальгейра или хозяйственной приземленностью Хроара.
Двое старших сыновей, Хроар и Эгиль, уже были женаты и жили вместе с женами в отцовской усадьбе. Хроар взял в жены единственную дочь одного из соседей, Ормульва Точило, довольно богатого и знатного человека. Хроар и Торхильда были ровесниками и представляли собой редкостную пару. Нечасто бывает, чтобы муж и жена имели так много общего. Одного роста, чуть выше среднего, оба они имели светлые волосы, серо-голубые глаза, румянец во всю щеку и правильные черты лица, хотя женщины держались мнения, что Хроар как мужчина красивее, чем Торхильда как женщина. Нравом они тоже совпадали: оба были здравомыслящими, уравновешенными, неглупыми, но при этом довольно нелюбознательными. Их занимало только то, что их непосредственно касалось. Песни, саги, дальние страны и прежние времена для них как бы не существовали. Даже если рядом и случалось что-то выдающееся, они не принимали этого близко к сердцу, точно зная, что все необычное – случайно и быстро пройдет. Вигмар относился к своему первенцу двойственно: он его уважал и немного пренебрегал им, хотя это сочетание и выглядит странным. Вигмар уважал старшего сына за то, что тот никогда не наделает глупостей, не ввяжется в неприятности, всегда сумеет обеспечить достойную жизнь себе и семье. Но больше ничего от него ждать не приходилось. Он не из тех, кто может прославить род.
Жена Эгиля, Ингилетта, тоже родилась в ближайшей округе и приходилась дочерью Тьодольву из Золотого Ручья, но на этом всякое сходство двух пар кончалось. Ингилетте сейчас было всего шестнадцать лет (шестнадцать с половиной, как она сама говорила). Она вышла замуж только прошедшей зимой, всего три месяца назад, но была влюблена в Эгиля с самого детства. Еще в семилетнем возрасте она утверждала, что выйдет за него замуж, и требовала, чтобы он не смел ни на ком жениться, пока она не вырастет! Эгилю тогда уже исполнилось шестнадцать, и он казался Ингилетте совсем большим. Эгилю с внешностью не повезло: лицо у него было честное, открытое и простое, а на лбу багровело родимое пятно размером с половину ладони, заезжавшее нижним краем на правую бровь. Но Ингилетта не искала красоты, и в этом, при всей ее наивности, поступала весьма мудро. Эгиль был очень хороший человек: добрый, справедливый, спокойный и скромный, в нем чувствовались тепло и надежность, и девочка ходила за ним хвостом, считая его самым умным, самым лучшим человеком на свете. Шестнадцатилетний Эгиль казался ей образцом мужского совершенства, и на его братьев, более красивых и более близких к ней по возрасту, она не обращала никакого внимания. Эгиль еще тогда вытерпел неимоверное количество Хлодвиговых насмешек по поводу «невесты», которой неплохо бы вытереть нос. И то, что он это терпел, не держа обиды на Ингилетту, уже доказывает несравненное благородство его души!
Подрастая, Ингилетта превращалась в хорошенькую, ясноглазую и румяную девушку и уже не давала повода к насмешкам из-за мокрого носа, но ее решимость ничуть не ослабевала. На каждом празднике, когда округа собиралась вместе, она ревниво следила за Эгилем, не понравилась ли ему какая-нибудь девушка. Ему и правда одно время нравилась Эйра, сестра Лейкнира, жившая далеко отсюда, в усадьбе Кремнистый Склон, но он быстро понял, что пылкую и мечтательную Эйру ему будет нечем пленить. Ингилетта считала свою судьбу настолько решенной, что, когда однажды (ей было уже шестнадцать лет) к ней посватался один гость с западного побережья, разразилась слезами из-за глупой забывчивости родителей, сообщивших ей эту новость. Какое там западное побережье, когда она выйдет за Эгиля! Случай этот навел ее на мысль, что время настало: она уже большая, раз к ней сватаются, так и нечего тянуть! Ингилетта так допекла отца, что Тьодольв сам послал свою сестру Вальтору к Вигмару сватать свою единственную законную дочь за одного из его многочисленных побочных сыновей.
Свадьбу справили на празднике Середины Зимы, и Ингилетта, добившись основной цели своей жизни, была совершенно счастлива. Вигмар и Тьодольв собирались летом построить для молодых усадьбу на пустующих землях к востоку от Золотого озера, а пока Эгиль и Ингилетта жили в Каменном Кабане. Правда, от Ингилетты было мало пользы по хозяйству, но зато она со всеми ладила, очень привязалась к Альдоне и в отсутствие мужа почти от нее не отходила.
Прочие сыновья, кому возраст уже позволял думать о браке, пока что этим позволением не пользовались. Красавец Хлодвиг в ответ на уговоры сестер и теток только смеялся, что, дескать, ему еще рано вешать на шею жернова. Девятнадцатилетний Эрнвиг во всем подражал Хлодвигу и отчаянно жалел, что его собственные волосы не вьются такой же мелкой золотистой волной, как у сыновей Рагны-Гейды. Нечего было и думать уговорить его жениться раньше Хлодвига. Так что число внуков Вигмара пока ограничивалось детьми Хроара: трехлетним Сигурдом и годовалой Сигне. Однако начало новому поколению было положено, и Вигмар надеялся увидеть со временем свой род разросшимся, как пышное дерево, со множество ветвей, побегов и плодов. Он намеревался навек укоренить свой род на этой земле и решительно отстаивать будущее внуков от посягательств любого врага, кто бы тот ни был.
Конец ознакомительного фрагмента.