07. Prelude and Fugue No.7 in E-flat major, BWV.852
«Весна раскрыла нам объятия, а мы взалкали её берёзового сока»
Мальвина.
Большая талая мутная вода середины весны, вырывавшаяся из-подо льда, бурлившая и клокотавшая под аккомпанемент оголтелого пения обезумевших от солнца и запахов талой земли, шнырявших туда-сюда воробьёв, становилась для нас предвестником будущих каникул, тепла, позволявшего скинуть опротивевшие за зиму шубы, валенки и тёплые шапки. Мы с надеждой прислушивались к усиливавшейся с каждым днём мартовской капели, с наслаждением окунались в пьянящие солнечные ванны апреля и засыпали в сумерках соловьиного мая, надышавшись ароматов цветущих яблонь, черёмух и сиреней. Нас вела тогда по дорожке детства необъяснимая радость, которая пробивалась через неожиданные мартовские и апрельские заморозки с их метелями, снегопадами, низкими тучами, по несколько дней не позволявшими увидеть солнце, с их температурами в минус двадцать градусов по ночам. Мы знали, что впереди-беззаботная летняя нега, сиеста длинною почти в три месяца, и нам только хотелось, чтобы это время, где-то споткнувшееся и присевшее в сугроб передохнуть, поскорее поднялось, отряхнулось и направилось прямиком к нам.
И вот, время это, нисколько не смущавшееся тем фактом, что столько заставило нас помучиться, ожидая его появления, приходило. Хотя… Постойте, вначале же шествовали майские праздники. Да, сперва 1 мая, когда отдыхали несколько дней, а затем и 9 мая, день Победы. Не могу сказать сколько из них были омрачены холодом и дождями, что, кстати, является обычным для наших мест делом, так как в памяти моей майские праздники сохранились, как солнечные тёплые денёчки, с безоблачными просторными небесами и поздними, рубиновыми сумеречными, одиночными облачками, предвещавшими на завтра ещё один бесконечный день тепла. И как же не хотелось затем, когда праздники внезапно заканчивались, снова подниматься рано утром и тащиться на опостылевшие уроки. Какая тут учёба, когда в крови бурлило молодое вино свободы и весны, когда нас ожидали неведомые открытия и новые игры, непрочитанные книги и не просмотренные фильмы, в которых пятнадцатилетний капитан сражался с негодяем Негоро, а обаятельный мерзавец Сильвер замирал в итоге на камбузе с отравленной стрелой в спине под крики белого попугая: «Пиастррры! Пиастррры!» Всё это и ещё многое-многое другое становилось гораздо важнее алгебры и геометрии, всегда вызывавших у меня ужас, и даже сейчас, по прошествии стольких лет, приходящих ко мне в ночных кошмарах; намного важнее биологии и географии, ибо впереди уже была видна не книжная география, а вполне реальная, география реки, поля и леса; значительнее химии, оттого, что химия чувств, ожиданий и разочарований на сравнится нипочём с пресностью органической или неорганической химии, не имевшей для нас тогда никакой ценности.
Поэтому портфели, с надоевшими учебниками и дневником, на потрёпанных страницах которого было не столь много начертано домашнего задания, сколь замечаний красной пастой, с жалобами на невыполненные и пропущенные уроки, и отвратительное поведение, выражающееся в полном отсутствии при некотором присутствии, в не восприятии нового материала и, подчас, в полностью бессмысленно-мечтательном взгляде школяра, казались нам уже гирями, не позволяющими переместиться в другое время и измерение.
Но надо, надо было соблюсти ритуал встречи лета, а для этого требовалось вести себя именно так, как принято у взрослых, именно такое поведение благосклонно принималось богиней весны, под чей, увитый хмелем алтарь иногда прятались свёрнутые или смятые в комок страницы, вырванные из тетрадей или, даже, дневника. Листы, на которых твёрдой дланью и возмущённым почерком были выведены оценки, которые скрывались от родителей, дабы они не разочаровывались в своих отпрысках и не применяли в воспитательных целях ремень.
Всё казалось опостылевшим и надоевшим, мечталось только о том времени, когда утром не надо будет никуда рано вставать, погода будет солнечной, ветер тёплым, а друзья, забегая к нам в дом, будут заставать меня в полной боевой готовности к тому, чтобы бежать на речку купаться или чинно вышагивать с длинной удочкой в одной руке, и пакетом с хлебом и банкой красноватых шевелящихся червей, набранных на помойке с помощью ржавых после зимы вил, в другой, ловить рыбу. А дни, как назло тянулись еле-еле, ковыляя на последний звонок раненым бойцом.
Им, просто, некуда было спешить.