06. Prelude and Fugue No.6 in d minor, BWV.851
«Детские игры на природе позволяют ребёнку получше узнать самого себя и своих друзей»
Незнайка.
Вечерняя прохлада, наползая, создавала впечатление того, что вода, по мановению волшебных янтарных лучей светила, превратилась за день в парное молоко, привлекавшее не только людей, но и комаров, и прочих летающих кровососущих насекомых, сводящих на нет всё удовольствие от погружения в этот источник радости. Впрочем, мы очень редко подолгу задерживались на берегу, я имею в виду, конечно же, до позднего времени, и едва только спадала жара и приближалось наступление сумерек, как наша компания, выползая из воды и, стараясь не попадать обнажёнными ступнями на разбитые бутылочные стёкла, иногда попадающиеся, как в воде, так и на берегу, вытрясала, смешно подскакивая на одной ноге со склонённой на бок головой, воду из ушей, подбирала сандалии, одевалась и переходила к другим делам и заботам, которых полным-полно у 12-летних подростков. Нас ждали просторы пыльных медленно темнеющих улиц, сумрачные и таинственные аллеи школьного сада, где можно было с гиканьем и уханьем носиться, изображая казаков-разбойников или организовывать засады, и внезапно, с криком выскакивать, пугая попавшихся в наши сети приятелей и редких вечерних прохожих, возвращавшихся в свои дома с вечернего киносеанса. Ни один из нас, из тех, кто так беззаботно упивался детством, не размышлял в то время, что вечера эти, наполненные слоистой прохладой, пропитанной ароматами уставшего остывающего дня, словно бы созданной после жаркого дня только для них одних, никогда в их жизни не повторятся в том виде, в каком они неосознанно проживались в те мгновения. Я только подметил однажды, что как бы мы ни старались с тем же восторгом, что и накануне, повторить ту же самую игру, в том же самом месте, с теми же самыми людьми, но ни разу, не единого разу, мы не в силах были этого осуществить. Могло получиться лучше, а чаще выходило хуже, ибо стремились мы к совершенству, которое оказалось случайно достигнуто нами вчера, и являлось оно неповторимым. Как любой день, час, минута. Мы пока ещё не знали этого. Мы наполнялись летом, стараясь полностью растворить его в себе, наполниться им до самой макушки, чтобы хватило этих дней на осень и зиму, когда можно будет пить воспоминания о прошедшем лете по солнечному стаканчику в день, словно прохладный освежающий фруктовый сок в жару, дабы перетерпеть, и слякоть с низкими серыми тучами, и неуютный колючий холодный снег. Мы были счастливы.
Помимо школьного сада, любимым местом наших забав был ещё и лог, конечно же, лог, в котором мы проводили большую часть этих безумно-радостных и немного странных игрищ. Лог-это своеобразный, двухсотметровый по ширине, глубокий овраг с холмами и зарослями можжевельника, где было удобно скрываться в траве, за кочками или просто валяться, созерцая бездонное доброе синее небо, перетирая в руке сорванную на ходу тимофеевку, иногда покусывать сочную неведомую нам травинку, при этом совершенно не боясь ею отравиться, становившийся на девяносто дней центром притяжения нашей маленькой детской вселенной. Здесь мы в ветреные дни пускали воздушных змеев, наматывая, туго натянутую, рвущуюся ввысь и режущую руки леску, на скрытое рукавом тонкой рубашки предплечье, а затем, оглядываясь по сторонам, неуклюже перелезали через высокие шатающиеся заборы, сколоченные из потемневших от дождя и солнца досок, чтобы вытащить их, упавших из поднебесья на кусты цветущего картофеля, из огородной темницы, сжимающей с двух сторон наше царство детского лета и каникул.
На самом дне этого широченного оврага, разрезая его вдоль пополам, пролегал ещё один овражек, гораздо меньший по размерам, с задорно бурлящей по нему весной и осенью дождевой и снеговой водой, спешащей попасть в пруд. Впрочем, весной и осенью эта мутная вода несла в пруд не только всякий хлам в виде пучков прошлогодней травы и щепок, подобранных ею по дороге, сломанных, пропитанных влагой веток, гнилых бурых листьев, но и наши кораблики с воткнутыми в них спичками-мачтами, весьма неумело выстроганные из кусков сосновой коры, затупившимся от старости ножом с круглой деревянной ручкой, расколовшейся у самого кольца. Нашими крейсерами и броненосцами становились пустые консервные банки, подобранные на ближайшей свалке, коих в логу было несколько. По этим целям, едва держащимся на воде посреди стремительно несущего их потока, мы открывали беспорядочную стрельбу грязными, обжигающими холодом руки, шершавыми неуклюжими камнями. Не ограничиваясь мелочёвкой, мы иногда топили залпами с берега и пустые тазы с отбитой на днище эмалью, и дырявые кастрюли, притащенные из дома, либо раскопанные на упомянутых выше свалках, окружённых сухостоем старой крапивы.
Всеми забытыми свалках.