31. Prelude and Fugue No.7 in E-flat major, BWV.876
«Моя мать всегда говорила мне, что умение с выгодой обманывать мужчину-дорогого стоит»
Жильберта Сван. «Мои встречи с Марселем»
Гости появились в доме бабушки как-то буднично. Никто не бегал по комнатам с дикими глазами и не кричал: «Едут, едут, они едут!» Утром того дня дед отправился в город, чтобы встретить прибывших с междугороднего автобуса, помочь им тащить сумки и доставить дорогих гостей в деревню. Баба Маша, естественно, не помнила, как добираться на свою бывшую Родину и, хотя, дед пару раз заказывал междугородние переговоры с нею, объясняя по телефону, на каком автобусе и как надо добираться, но в итоге решил, что гораздо лучше и надёжней будет, если он сам съездит на вокзал и заберёт их оттуда.
Когда они приехали, и дед провёл приезжих во двор и в дом, я находился на чердаке. К тому времени он уже перестал быть для большинства моих друзей тем притягательным местом, в котором хочется проводить уйму времени, и всё чаще я просиживал наверху в течение нескольких часов в одиночестве, пристроившись на стуле у окна с какой-нибудь книгой.
Услыхав хлопанье ворот и негромкие голоса входящих на веранду людей, я неслышно метнулся к краю и припал к щели, через которую мог наблюдать за всем, что происходит внизу. Но тут меня постигло разочарование, ибо гости, не задерживаясь, прошествовали прямо в дом, и снизу, сквозь доски потолка и слой шлака, вскоре стали слышны еле различимые слова беседы деда, бабушки, Марии Ивановны и изредка тонкие девичьи реплики Лены.
Меня так и подмывало быстренько спуститься вниз, пройти в дом и посмотреть на гостей, но в то же время я, будучи очень стеснительным подростком, никак не решался это сделать. Вот так с часто бьющимся сердцем, под аккомпанемент звучащего снизу неясного «бу-бу-бу», я и сидел какое-то время на чердаке, пока бабушка не вышла в коридор и не крикнула мне:
– Ты там прячешься? Спускайся, поздоровайся хоть с гостями-то.
– Щас, – обрадованно крикнул я в ответ, и неторопливо направился к краю своего убежища. Так же, не торопясь, цепляясь за гвозди, я спустился на веранду и, отворив тяжёлую дверь, вошёл, жутко смущаясь, в комнату, торопливо буркнув, при этом, приехавшим:
– Здравствуйте!
Сказав так, я тут же шмыгнул на кухню, где стояли бочки с водой и, прикинувшись, что очень хочу пить, стал набирать в ковшик воды. Сделав два глотка, с кухни я сразу прошёл в другую комнату, где уселся было за стол перед телевизором, нервно покусывая заусенцы, но дед окриком заставил меня присоединиться ко всей честной компании. Спорить не имело смысла, это было бы вопиющим неуважением к гостям и пещерной дикостью с моей стороны, поэтому, появившись в прихожей, я скромно уселся на деревянный, с высокой спинкой, стул у печки и стал смотреть в пол или в окно, изредка позволяя себе мазнуть взглядом по вновь прибывшим.
Мария Ивановна, будучи на два года младше своего брата, чем-то неуловимо походила на него. Седая, ниже среднего роста, она имела ровный спокойный бархатный голос и оказалась очень бодрой и деятельной старушкой, живо всем интересующейся.
Внучка Марии Ивановны не произвела на меня особого впечатления. Какое-то сходство со своей бабушкой проявлялось у Лены едва различимо, ибо кожа её была более смуглой, собранные в хвост, спускавшиеся на спину волосы, чёрными, а острые глаза карими. Немного портил это, почти симпатичненькое, личико чрезмерно острый носик, который, как я потом узнал, она любила совать не в свои дела.
Неспешный разговор, как бывает в таких случаях, касался обычных последорожных тем-как доехали, как семья, не хотят ли кушать, не устали ли, не желают ли отдохнуть. Всю эту болтовню я слушал, по-прежнему посиживая у печки и иногда отвечая на обращения ко мне бабы Маши. И эти её вопросы ко мне также являлись вполне обычными и предсказуемыми: в каком классе учишься, с какими оценками закончил год, куда тут, в деревне, можно Лену сводить, чтобы ей не скучалось. Последняя поднятая ею проблема, надо признаться, привела меня в некоторое замешательство, ибо сам я почти никуда не ходил, а теперь и подавно, учитывая появление Зямы. Все нехитрые мои развлечения сводились к езде на велосипеде, купанию, редким походам в кино и чтению книг. Но, если купание и кино ещё могло как-то заинтересовать гостью, то велосипед, как я ошибочно предполагал, и книжки, ей совсем не интересны. Очень скоро мне пришлось убедиться, что книги ей действительно абсолютно не интересны, а вот велосипед-очень даже. Учитывая, что лишь один из имеющихся трёх велосипедов, именно мой, подходил ей по размеру, уже на следующий день, дед объяснил, что я, как мужчина и хозяин, должен отдать свою технику Лене, пока она гостит у нас. Сейчас я понимаю, что мне самому полагалось предложить гостье взять мой велосипед; теперь я именно так бы и сделал, но в те дни я принял просьбу деда в штыки, боясь за сохранность двухколёсного коня. «Что девчонка может понимать в технике? Колёса проколет, „восьмёрку“ посадит, на чём я буду потом рассекать?» – такие мысли роились в моей голове.
Однако, несмотря на явное моё неудовольствие, велосипед был передан Лене на всё время её пребывания у нас, а она, между тем, приметила мою кислую мину, и то скрытое недовольство, с которым я, под нажимом деда, согласился поделиться с ней техникой. Наверное, это и положило начало тому, что наши отношения в период её пребывания здесь, никак нельзя было назвать родственными, или хотя бы просто дружескими. Гостья всегда взирала на меня свысока, с плохо скрываемым презрением, на что я в душе отвечал ей примерно тем же. Сюда, конечно, примешивался тот факт, что на неё, как на центральный объект, отныне обращали всё своё внимание дед и бабушка, а я остался далеко в тени, почти незаметный и ничем не выдающийся.
Есть мнение, что первое впечатление о человеке является самым правдивым. Не могу сказать, что считаю это утверждение на сто процентов справедливым, но в отношении моего знакомства с Леной, это оказалось попаданием в десятку. Я не понравился ей своим жлобством, бесполезностью, трусостью и патологической застенчивостью, то есть, всем тем, чего, по её мнению, не должно быть в настоящем пацане; а она вызвала моё отторжение наглостью, нахрапистостью, стремлением учить меня, как я, на её взгляд, должен себя вести, и каким никогда не стану в силу своего ничтожества.
А вот, Владлен, мой братец, обладая определённого рода харизматичностью и хулиганистостью, ни в коем случае не являвшийся пай мальчиком, пришёлся ей вполне по вкусу, и они подружились почти сразу. Особую роль сыграло то, что он, будучи младше, позволял собой командовать, выполнял её распоряжения.
Я всего один или два раза, теперь точно и не помню, ходил с ними на пруд, хотя они отправлялись купаться каждый день в то жаркое лето. На воде Лена держалась отлично, заплывая так далеко, что с берега казалась едва видимой и оттуда кричала нам, чтобы мы гребли к ней. Но ни Владлен, ни я, не умели так хорошо плавать и предпочитали бултыхаться на мелководье. Насколько выше нас она считала себя после таких заплывов! И, если, брату это прощалось, ведь он был младше, то мне, как старшему, не полагалась ни капли её снисхождения.
Но я особо и не рассчитывал на него.