21. Prelude and Fugue No.21 in B-flat major, BWV.866
«Втереться в доверие к человеку-не такая уж и сложная задача. Немножко показного сочувствия, создание иллюзии общих интересов, фальшивой заинтересованности. И, как можно меньше, говорите о себе. А потом делайте с ним всё, что хотите»
Провокатор Клаус. «Как завести и развести друзей»
Сразу же за кабинетом физики на второй этаж взбегала ещё одна лестница, а справа от неё во двор вёл тот самый чёрный вход, про который я уже упоминал несколькими главами выше. Невысокие двойные двери его закрывались не совсем прочно, поэтому зимой с улицы несло холодом, ощущавшимся и в классе, и на лестнице. У запасного входа, как и у центрального, по утрам бдили дежурные, чьей главной задачей, как я уже писал, являлось не пропускать внутрь учащихся в первой обуви. Некоторым особо отчаянным всё же удавалось проскочить, вспрыгнув сразу на лестницу, и изо всех сил, перескакивая через две ступеньки, помчаться на второй этаж. Если таких ловкачей не получалось перехватить сразу, то никто не прилагал ни малейшего усилия, чтобы догнать их. Впрочем, подобные случаи, происходили, в основном, тогда, когда среди дежурных не присутствовал учитель или завуч. Взрослых пока ещё побаивались, да и они уже знали в лицо всех отпетых сорванцов, и во время урока очень просто могли заявиться в кабинет, где занимался класс с просочившимся в школу нарушителем режима, дабы ласково к нему обратиться: «Сидорчук, покажи-ка мне свою вторую обувь!» После того, как выяснялось, что Сидорчук сидит в грязных сапожнищах, его отправляли домой, за чистыми башмаками, и не факт, что он возвращался после пробежки обратно в школу, если перед этим не оставлял в учительской свой портфель.
Благодаря данному запасному выходу я, пятиклассник, несколько раз спасался от, имевшего привычку издеваться надо мной прямо во время урока, соседа по парте, Федоскина. Этот тип представлял из себя обычнейшего гопника того времени, получавшего наслаждение от возможности безнаказанно мучить слабого одноклассника. Невысокого роста, худенький блондинчик с длинными неухоженными волосёнками, спадавшими ему на глаза, отчего он, стряхивая их на правый бок, часто судорожно дёргал головой, нагло глядящий на свет серыми редко мигающими рыбьими глазёнками, с изрисованными a-la tatoo кистями рук, пальцами с отросшими ногтями, под которыми виднелись полоски грязи, с истеричным и как-то по-бабьи визгливым, голоском.
Он любил, пытливо заглядывая с гниловатой улыбкой мне в глаза, прижать мою левую руку к парте, а ногти второй вонзить в её запястье, стараясь проткнуть ими кожу до крови. Делая так, Федоскин немного подавался вправо, стараясь рассмотреть на моём лице отражение той боли, что он старательно и с упоением причинял мне. Понимая это, я изо всех сил пытался усидеть на месте с совершенно непроницаемым видом и, почти всегда мне это удавалось, что приводило упыря в бешенство. Он подкладывал мне кнопки на стул, тыкал меня швейной иглой и противненько улыбался, обнажая жёлтые зубы, когда я, всё-таки, кривился от сильной боли. Однажды терпение моё лопнуло, я схватил увесистый учебник русского языка и треснул гада по голове, сразу же испугавшись этого отчаянного поступка. Федоскин небрежно мотнул головой, стряхнув чёлку на бок, на лице его появилась обычная гаденькая усмешка и он процедил:
– Ну всё! Я тебя урою после уроков!
Но после уроков урыть меня у него не вышло, ибо поджидал он свою жертву у центрального входа, а я, зная это, стрелой промчался по второму этажу к запасному, скатился по лестнице вниз, выскочил в распахнутую дверь на улицу и рванул изо всех сил домой. Стояла весна, на кустах сирени и черёмухи появлялись зелёненькие молодые клейкие листочки, было тепло, а я, с отчаянием от мысли, что завтра опять встречусь с этой тварью, с бешено колотящимся сердцем нёсся по улице.
На следующий день издевательства надо мной продолжились, и не прекращались они до самых летних каникул. А летом Федоскин уехал с родителями в город, и больше я никогда о нём не слышал.
Встретить бы…