14. Prelude and Fugue No.14 in f-sharp minor, BWV.859
«Быть наставником-это, просто, праздник какой-то!»
Карабас Барабас. «Призвание-педагог!»
В тот день знаний стояла приятная погода, сильная жара уже отошла, а холода и проливные дожди ещё только подбирались, ветер почти отсутствовал, солнце слепило глаза, но грело слабо. Узорные листья клёнов, тронутые желтизной, пока хорохорились, а берёзки, да и то не все, лишь примеряли осенние яркие одежды. Наш новый, нарядный первый класс, с букетами цветов, состоящих, преимущественно, из гладиолусов, астр и георгин, стоял лицом к трибуне. Громко играла музыка, выступал директор школы, а десятиклассники вручали нам в подарок буквари. После окончания линейки, именно нас, первоклассников, как почётных гостей, первых пригласили пройти в свои кабинеты. Классы были довольно удачно собраны из детей, посещавших детский сад одной группой. Мы почти все знали друг друга, за исключением пары новичков, переехавших к нам в деревню из других сёл вместе с родителями.
В то время в школе у нас ещё использовались деревянные парты со скамьями и откидывающимися крышками, которые полагалось поднимать при вставании. Скошенные под углом вниз, к сидящему, поверхности парт были изрядно изрезаны, изрисованы, а краска местами успела вытереться, обнажив волокна дерева. Но оставались они какими-то добрыми и тёплыми, будто бы впитали в себя теплоту всех первоклашек, сидевших за ними и зубривших азбуку и цифры. Парты сии через какое-то время, через год или два, заменили на обычные школьные столы с отдельно стоящими стульями. Новые столы оказались ниже, чем парты, их поверхность не поднималась под углом вверх, а находилась на одном горизонтальном уровне с полом, что вынуждало сутулиться, сидя за ними. Веяло от них холодом, и, в самом деле заниматься за ними зимой было неуютно, они промерзали.
Наина Феоктистовна, моя первая учительница, считалась одним из лучших специалистов начальной школы.
– О! У вас Наина Феоктистовна? Это вам повезло! Хороший учитель! – так говорили моей маме знакомые.
Наверное, так оно и было. Возможно, что дети этих знакомых, обучаясь у неё, набрались каких-то выдающихся знаний и принципов, но я не заметил в первой учительнице тех приёмов работы с учениками, от которых родители приходили в восторг. Среднего роста, в строгой тёмной одежде, зачёсывавшая волосы назад и крепившая их на голове с помощью многочисленных шпилек, Наина Феоктистовна имела громкий резкий голос и сильные руки. Ей уже исполнилось 60, но она, будучи на отличном счету, продолжала преподавать. Детей она не любила, не вкладывала в них душу, а те, в ответ, не любили и боялись её. Вероятно, ценили Наину Феоктистовну за строгость; любые провинности показательно наказывались, проступки доводились до родителей, а с виновником велась воспитательная работа-его могли поставить на полчаса в угол или отправить домой, когда он забывал что-то из книг или тетрадей. Жёстко реагировала она и на недостаточную успеваемость, оставляя детишек после уроков для дополнительных занятий. Со мной учительница занималась правописанием, помогая мне выводить ручкой красивые закорючки и буквы, но почерк у меня как был ужасным, так и остался. Для этого она садилась рядом, брала мою руку в свою и начинала вместе со мной писать. Мне было неприятно от её несвежего дыхания и регулярных окриков, хотелось провалиться сквозь землю оттого, что я такой неумеха.
Сейчас трудно отделить первый учебный год от второго и третьего, помню, что учебники менялись и задания становились сложнее, хотя я и пошёл в школу, уже умея читать и считать, но чего-то яркого и запоминающегося не осталось в памяти. Между тем, даже самые ранние необычные воспоминания того времени, когда я посещал детский сад, сохранились.
Сохранились, оставшись живыми. Как и мы, которым для того, чтобы не умереть совсем, требуется всего лишь, чтобы нас помнили.