Вы здесь

Перезагрузка. Глава первая (Эми Тинтера, 2013)

Моей сестре Лауре

Amy Tintera

REBOOT

Copyright © 2013 by Amy Tintera

All rights reserved

© А. Смирнов, перевод, 2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2015

Издательство АЗБУКА®

Глава первая

Кричали они всегда.

Та, кого я преследовала, поскользнулась в грязи, взвыла и повернула голову – узнать, далеко ли я от нее.

Я была почти рядом.

Она выскочила на твердую мостовую и припустила во весь опор. Я мчалась следом, мои ноги легко справлялись с ее отчаянной попыткой убежать.

Я дернула ее за руку. Она грохнулась наземь. И когда попыталась встать, издала звук, который больше смахивал на звериный, нежели на человеческий.

Вопли я ненавидела.

Сняв с пояса две пары наручников, я сковала ее по рукам и ногам.

– Нет-нет-нет, – зачастила она, когда я пристегнула к браслетам цепочку. – Я не делала этого!

Я намотала цепочку на руку, резким рывком заставила объект встать на ноги и, не обращая внимания на протесты, поволокла по улице мимо ветхих деревянных лачуг.

– Это не я! Я никого не убивала!

Она неистово забилась, пытаясь вырваться, и я повернулась к ней.

– Неужели в тебе не осталось ничего человеческого? – спросила она, выгнув шею, чтобы прочесть номер над штриховым кодом на моем запястье.

Лицо ее оцепенело. Взгляд переметнулся с числа «178» на мое лицо, из горла вырвался очередной вопль.

Да. Во мне не осталось ничего человеческого.

Под неумолчные крики я подтащила ее к челноку и зашвырнула внутрь, где уже находились другие члены ее шайки. Когда я отступила, металлическая решетка с лязгом опустилась, но она не бросилась к прутьям, а забилась в угол, укрывшись за двумя окровавленными людьми.

Подальше от меня.

Я отвернулась и скользнула взглядом по трущобам. Передо мной простиралась пустынная грязная дорога с деревянными, кое-как сколоченными домишками. Один из них накренился влево и угрожал рухнуть от легчайшего дуновения ветра.

– Рен Сто семьдесят восемь, – сказала я, поправив камеру на шлеме так, чтобы она смотрела прямо. – Задание выполнено.

– Помоги Тому Сорок пять, – отозвался коммуникатор. – Погоня на Даллас-стрит. Движется к пересечению с Главной.

Я сорвалась с грунтовой дороги и свернула в какой-то переулок, где так нестерпимо воняло сыростью и помойкой, что меня едва не вывернуло наизнанку. Сделав глубокий вдох, я задержала дыхание, чтобы хоть как-то оградиться от миазмов трущоб.

Впереди показался Сорок пять. Он пулей миновал переулок; его черные брюки были разорваны, и лоскуты хлопали по тощим ногам. За ним тянулся влажный след – похоже, кровавый.

Я выскочила на улицу и обогнала его. Бежавший впереди человек оглянулся на топот моих ботинок. Этот не кричал.

До поры до времени.

На выбоине он споткнулся, выронил нож, и тот с лязгом запрыгал по мостовой. Я была достаточно близко, чтобы услышать затрудненное дыхание, когда бежавший бросился за своим оружием. Я настигла его, но он резко выпрямился, развернулся и полоснул меня по животу.

Выступила кровь, я отскочила, а губы человека расплылись в улыбке, как будто он уже победил.

Я подавила желание закатить глаза.

Сорок пять бросился на эту груду мышц, и оба рухнули. Сразу стало видно, что подготовку он проходил не у меня. Порывистый и нескладный, он был едва ли проворнее человека.

Прежде чем я успела вмешаться, Крепыш схватил его за шею, сдвинул ладонью шлем и вогнал мальчишке нож прямо в лоб. Сорок пять булькнул, скатился с него и опрокинулся в пыль, глядя в небо пустыми и ясными золотистыми глазами. Я поморщилась.

Человек кое-как встал и несколько раз подпрыгнул с ликующим гиканьем.

– Готов! Что, съела? Блондинка!

Не обращая внимания на беспомощную попытку меня раззадорить, я достала коммутатор:

– Рен Сто семьдесят восемь. Сорок пять убит.

Когда Крепыш услышал мой номер, улыбка вмиг слетела с его лица.

– Продолжай, – ответил мне тусклый равнодушный голос.

Я встретилась взглядом с человеком. Мне хотелось, чтобы он побежал. Мне просто не терпелось сделать подсечку и ткнуть его торжествующей мордой в грязь.

Я быстро глянула на Тома Сорок пять.

Надо сделать по-настоящему больно.

Крепыш повернулся и бросился наутек, старательно работая своими жалкими локотками. Я посмотрела ему вслед и подавила улыбку. Пусть берет фору.

Преследование всегда было моей любимой частью работы.

Я перепрыгнула через неподвижное тело, и человек оглянулся, но я уже настигла его и схватила за рубашку. Он споткнулся, ухнул и врезался лицом в землю, отчаянно вцепившись в гравий, но было поздно. Я припечатала его ногой, извлекая наручники. Потом защелкнула их у него на лодыжках.

Он, разумеется, закричал.

– Рен Сто семьдесят восемь. Задание номера Сорок пять выполнено.

– Доставь на челнок, – велел голос в ухе.

Я пристегнула к запястьям Крепыша цепочку и затянула так, что он взвыл, после чего поволокла его к трупу Тома Сорок пять. Парнишка был совсем зеленый, лет четырнадцати, и только-только успел пройти обучение. Я постаралась не смотреть в стеклянные глаза, пока обматывала его запястья металлом.

Затем потащила обоих к челноку через трущобы, мимо унылых деревянных домов. Рана на животе затянулась, и на ее месте образовалась корка. Крепыша я втолкнула в черный ящик, к остальным людям, которые съежились от одного моего вида.

После этого я развернулась и направилась к другому челноку, задержавшись только для того, чтобы выдернуть нож из черепа Сорок пять. Когда открылся люк, рибуты тут же повернули головы и впились глазами в мертвое тело.

Я отогнала назойливый внутренний голос, твердивший, что я должна была спасти Тома Сорок пять, и бережно уложила тело на пол. Быстро оглядевшись, я увидела свою последнюю стажерку, Марию Сто тридцать пять, пристегнутую ремнями к сиденью. Я проверила, нет ли у нее повреждений, и ничего не нашла. Она выполнила свою первую одиночную миссию и осталась жива. Не то чтобы я сомневалась в таком результате.

Она переводила глаза с меня на неподвижное тело убитого рибута и снова на меня. Почти все время подготовки она молчала, и я знала ее немногим лучше, чем в день появления, но мне показалось, что она благодарна мне. У всех моих стажеров был наибольший процент выживаемости.

Я протянула нож офицеру челнока, и он сочувственно посмотрел на меня. Леб был единственным офицером, которого я терпела. Единственным человеком, если на то пошло.

Вдоль черного, без единого окна, челнока тянулся ряд небольших сидений. Я уселась на одно из них, откинулась назад и пристегнула ремни. Украдкой глянула на остальных рибутов, но все они по-прежнему скорбно взирали на Тома Сорок пять. Одна даже смахнула слезу, размазав по щеке грязь и кровь.

Малые номера часто ревели. Наверное, Сорок пять тоже плакал. Чем меньше времени бываешь мертв до Перезагрузки, тем больше остается человечности.

Я была мертва сто семьдесят восемь минут.

Я не плакала.

Леб прошел в носовую часть челнока, взялся за створку приоткрытой двери и заглянул внутрь.

– Готовы, – объявил он офицеру-пилоту. Потом задвинул дверь, и я услышала, как щелкнули запоры. Леб скользнул на свое место, и мы взлетели.

Я держала глаза закрытыми, пока челнок не вздрогнул, приземлившись. Рибуты молча выбрались на крышу. Я замыкала процессию, переборов настойчивое желание оглянуться на Сорок пять.

Потом встала в строй, стянула черную рубашку-длиннорукавку, под которой была тонкая белая майка. Кожу обдало ночной прохладой, когда я швырнула рубашку через плечо, расставила ноги и развела руки, как будто хотела взлететь.

Однажды я видела падение рибута. Раскинув руки, он прыгнул с крыши пятнадцатиэтажного здания, грянулся оземь и попытался подтянуть свое изломанное тело навстречу свободе. Он сумел проползти фута два, пока ему не всадили пулю в голову.

Охранник – человек, пропахший дымом и потом, – быстро охлопал меня. Он с трудом сдерживал гримасу отвращения, и я отвернулась, чтобы смотреть не на него, а на пришибленные хибары трущоб. Охранники брезговали мной. Думаю, они бросали жребий.

Он мотнул головой в сторону двери, вытирая руки о штаны, как будто надеялся стереть мертвечину.

Не выйдет. Я пробовала.

Охранник придержал дверь, и я скользнула внутрь. Верхние этажи здания предназначались для штабных офицеров; я сбежала вниз на несколько темных пролетов и остановилась на восьмом, где жили рибуты. Им разрешалось беспрепятственно посещать и те два этажа, что находились ниже, но там располагались в основном медицинские лаборатории, где я бывала редко. Нас время от времени изучали, но больше занимались исследованием заболеваний человека. Рибуты не болеют.

Я показала штрихкод стоявшему возле двери охраннику, тот просканировал его и молча кивнул. Почти беззвучно ступая по бетонному полу, я пошла по коридору. Девушки из моего крыла либо спали, либо притворялись спящими. Я видела их через стеклянные стены. В отличие от людей рибуты не имели права на приватность. По две девушки в комнате на одинаковых кроватях, приставленных к стенам. Две личные тумбочки плюс один общий шкаф – мы называли это домом.

Я остановилась перед своим отсеком и дождалась, когда охранник крикнет кому-то наверху, чтобы мне отворили. На ночь двери запирались, и только люди могли их открыть.

Когда я вошла, Эвер сразу перевернулась на спину. В последние недели она плохо спала. Мне казалось, что она неизменно бодрствовала, когда я возвращалась с задания.

Ее огромные зеленые глаза рибута сверкнули в полутьме, и она вскинула брови, молча спрашивая, как прошла миссия. Разговоры после отбоя были запрещены.

Я выставила четыре пальца на одной руке и пять на другой. Она издала слабый вздох. На лице отразилось чувство, уже неведомое мне самой, и я отвернулась, чтобы распустить ремешок шлема. Я положила его на тумбочку вместе с камерой и коммуникатором. Затем сбросила одежду, быстро надела спортивный костюм – мне всегда было холодно – и улеглась в свою узенькую постель.

Не в силах смотреть на искаженное унынием хорошенькое личико Эвер Пятьдесят шесть, я отвернулась к стене. Мне стало неуютно. Четыре года, с тринадцатилетнего возраста, мы делили одну комнату, но я так и не привыкла к ее человеческим излияниям чувств.

Я закрыла глаза, но людские крики в голове не умолкали.

Крики я ненавидела. Их крик был моим криком. Первым, что я запомнила, когда проснулась рибутом, был пронзительный визг, который отражался от стен и звенел у меня в ушах. Я еще подумала: «Что за идиотка так голосит?»

Это была я. Это я вопила, как торчок на двухсуточной ломке.

Позорище. Я всегда гордилась стойкостью в любой ситуации. Спокойствием – в случаях, когда взрослые сходили с ума.

Однако в возрасте двенадцати лет, очнувшись в больничной покойницкой через сто семьдесят восемь минут после смерти, я закричала.

Я кричала, когда меня клеймили штрихкодом, личным номером и моим человеческим именем – Рен Конноли. Кричала, когда заперли в камеру, когда препроводили в челнок, когда поставили в строй с другими бывшими, тоже размертвленными детьми. Я кричала, пока не прибыла в здание КРВЧ – Корпорации развития и возрождения человечества. Там мне сказали, что я умру, если не перестану кричать. Вести себя как дитя человеческое – значит умереть. Неподчинение приказам тоже означало смерть.

И тогда я умолкла.