37
Домой Борис вернулся около девяти. Дома пахло ужином и… домом. Дома пахло домом.
Марина встретила его привычным поцелуем, вопросом о причине его опьянения и рассказом о том, что произошло сегодня в школе: «…что ее директор потребовал от нее, чтобы она выходила на работу не на пару часов в день, а задерживалась бы до вечера. Хотя она не может понять зачем. Ведь учебный год еще далеко, а подготовка учебных планов и всякой такой дребедени не требует от нее таких невероятных усилий…» В конце концов, предположив, что таким образом директор пытается до нее грязно домогаться, они сели ужинать.
– А что, твой директор вампир? Днем он силы теряет? – смеялся Борис, втайне от жены, вспоминая свое волшебное приключение.
– Школа видимо мешает… – ответила Марина, – …Боря, я тебя умоляю. Какие у него силы? Мне просто кажется, что этот старый похотливый засранец, только того и хочет, чтобы его воспринимали этаким мачо. А на деле, он такой же, как ты – храбрец только на словах.
– Ты ко мне несправедлива, Марин, – шутливо возмутился Борис.
– Да все вы мужики одинаковы, – отмахнулась от него Марина, – бегаете с высунутыми языками за сиськами с письками. Как увидите чуть открытое декольте, так слюнями исходите, и тельняшки на себе рвете. А стоит подойти к вам поближе и схватить вас за яйца, так вся ваша храбрость в пятки уходит. И скулить начинаете, мол, работы много, устал, дескать, настроение не то, давай завтра попробуем… Борь, не начинай этот диспут. Не в твоих это интересах. Лучше расскажи мне, ты поговорил с Майей?
– Нет. А должен был? – удивился Борис.
– Боря, ты ведешь себя, как будто тебя только что трахнули, – возмутилась Марина. – Лицо у тебя счастливое и глупое, а голова пьяная и дурная. Я не знаю, кто тебя трахнул, не знаю, что и кому ты там был должен, но ты мне утром обещал, что придумаешь, чтобы эта стерва не навредила Славе.
– Обещал – сделаю! – ответил Боря, пережевывая кусок стейка, – Но Майе сейчас звонить нет смысла. Майя прилетит только послезавтра. А за эти два дня я все сделаю. Комар носа не подточит. Я уже сегодня практически устроил Славу к нам на постоянную работу. И все благодаря моей затее с Майей. Так что он мне еще спасибо скажет. К тому моменту, как она прилетит, Славе не нужно будет даже вспоминать о ее существовании.
Боря врал и изворачивался. Не только потому, что знал, как ревностно оберегала Марина их дружбу со Славой. Он врал и изворачивался, приняв Маринины слова о трахе за ее чуткую, женскую интуицию. Он совершенно серьезно насторожился, осматривая себя со стороны. Никакого предательства он пока не находил. Ни на своей рубашке, ни на брюках. Но, это «что-то», нужно было как можно скорее смыть. Поэтому он быстро проглотил кусок стейка и чуть не поперхнувшись, продолжил:
– Марин, я знаю, как ты беспокоишься о Славе. И я еще раз, торжественно обещаю, что ни один его волос не упадет на подушку этой Горгоны.
– Чего ты себя все осматриваешь? – усмехнулась Марина, – Что потерял? Ведешь себя, словно со свидания притащился.
– Марин, прекрати меня смешить, – пытаясь перевести свой истерический смех в шутку, попросил Боря, почувствовав, как к его щекам подступила краска, – мне и без свиданий забот хватает. Просто вспоминал, что я тебе еще такого обещал и не сделал, а ты сразу…
– Ладно. Я в тебя верю. Доедай свой ужин и отправляйся в душ. От тебя воняет как от козла, – скомандовала Марина, будто прочла его мысли.
Она встала из-за стола и, положив свою тарелку в мойку, отправилась в спальню. Откуда-то из глубины комнаты, до него долетел ее голос:
– Я ложусь спать! Не буди меня!
Борис отставил тарелку, так как есть ему, теперь, не хотелось вовсе. Он встал и побрел в душ.
Теплая струя воспоминаний нахлынула на него вместе с потоком горячей воды. Бориса словно вынули из его панциря и поместили на раскаленный песок. Он терялся и не знал, куда ползти, спасаясь от иссушения. С одной стороны, была она – секретарша. Как океан, она манила, звала, отдавая ему свое тело, свои мысли, музыку и снова тело. С другой стороны, был его панцирь. И, в этом панцире было все: и спасительная тень, и пища, и привычная работа… И в этом панцире жила его жена – маленький спасительный оазис, который мог напоить и согреть, успокоить и защитить. Так отчего же, его так сильно тянуло в сторону океана?
Боря открыл глаза. Хватая ртом струи воды, он пытался гасить ими свой внутренний стон, поднимающийся из груди. Сейчас, что бы он ни делал, как бы не старался думать о Марине-жене, Марина-секретарша была сильнее. Она стояла перед его глазами в коротком, бежевом халатике и спрашивала: «Борис Валерьевич, Вы любите Шаде?»
Он с силой скомкал свое лицо, как будто хотел снять с него кожу. А когда его пальцы остановились на шее, в его кулаках, под струйками горячей воды, скомканным листом бумаги формата А-4, намокала его душа.
Закрыв глаза, он постоял еще немного. Заглядывая внутрь себя, он ничего больше не видел, кроме пустоты. Кроме стиснутых у горла кулаков, ничего не ощущал. Он разжал кулаки и посмотрел на пустые ладони. Линии, трещинки, стекающие по ним, и срывающиеся вниз, капли воды. И больше ничего. Боря сжал кулаки и стал ими бить себя в лоб, но секретарша Марина, снова и снова улыбалась ему, сидя на полу за маленьким столиком. Наконец, решив, что, «так можно и свихнуться», Боря резко открыл глаза, выключил душ, и наспех обтершись полотенцем, вышел из ванны, набросив на себя махровый халат.
Марина уже спала. Боря неслышно лег рядом и, нежно обняв жену, прижавшись к ней животом, крепко уснул.