© Ледерман В. В., текст, 2016
© ООО «Издательский дом «КомпасГид», 2016
Всем студентам иняза Самарского педагогического университета посвящается
Глава 1
– Барс, повторите, что я сказала! – неожиданно раздался над ухом язвительный голос нашей математички. Я подскочила от неожиданности и выронила ручку. И как это я прозевала Маргариту?
Я полезла под стол за ручкой, параллельно пытаясь вспомнить, что же она все-таки сказала.
– Барс, я жду, – напомнила она, стоя возле моей парты. Мне снизу были видны ее полные ноги в коричневых чулках и черных немодных туфлях на платформе.
– Вы сказали, – залепетала я из-под парты, обращаясь непосредственно к ногам, – я точно помню, что вы сказали…
– Может быть, вы все-таки встанете? – иронично перебила меня Маргарита. – Я не могу общаться с человеком, не видя его лица. Или мне забраться к вам?
Мои сокурсники оживились, с разных сторон послышались сдавленные смешки.
– Не надо ко мне, – сказала я, понимая, что вылезти все же придется. – Тут мало места. Уж лучше я к вам.
В аудитории откровенно загоготали. Я выбралась, держа ручку перед собой как оправдание моего пребывания под партой.
– Вот что я вам скажу, Барс. – Математичка сняла очки и принялась протирать их краешком своего платка, накинутого на плечи. – У вас не очень хорошая перспектива на зимнюю сессию. Во всяком случае, зачет по математике вам получить будет трудно. Очень трудно. И о чем вы только думаете, моя милая?
Я заставила себя виновато опустить глаза и промолчать. Математичка покачала головой и, скрипя половицами паркета, двинулась к доске.
Я никак не могла привыкнуть после школы, что все преподаватели называли нас, студентов, на «вы». Мне постоянно казалось, что это «вы» звучит как издевательство, точно так же, как и «моя милая». «О чем вы только думаете, моя милая?» О чем я думаю? О чем можно думать в семнадцать лет, на первом курсе университета? Да уж конечно, не о дурацкой математике, которая никому не нужна в нашем инязе, и не о зимней сессии. Вот уже три месяца, как я не могла думать ни о чем и ни о ком, кроме него.
Геннадий Славинский! Я просыпалась с радостным ощущением чего-то невероятно хорошего и сломя голову мчалась в институт, чтобы в толпе в раздевалке мимолетом увидеть высокую светловолосую фигуру. Эти моменты я смаковала до конца второй пары, снова и снова вспоминая, как он прошел мимо меня, как протянул свою куртку гардеробщице, как взял в руку номерок… А потом начиналась большая перемена, и я рысью неслась в столовую в соседний корпус, чтобы стоять в очереди рядом с ним и двигать подносы по железной стойке, украдкой бросая мечтательные взгляды на его мужественный профиль.
Так было первые три недели. Но потом это перестало меня устраивать. Если я люблю человека, пусть и он меня любит! Буду я тратить свои молодые годы на то, чтобы о ком-то вздыхать в сторонке! Тем более что ни скромной, ни застенчивой назвать меня было нельзя. Если я чего-то хотела, то вырывала это «прямо изо рта», как выражалась моя мама.
Но Геннадий Славинский был не один. Он всегда и везде появлялся со своей девушкой: на занятиях, в столовой, в раздевалке. Разведка донесла, что до поступления на наш факультет парочка училась в одной школе, сидела за одной партой и жила в соседних домах.
Мне это казалось великим достижением, достойным Книги рекордов Гиннесса, если учесть, что мои самые долгие отношения с парнем составляли двадцать один день и три часа. Ну и раз Славинский со своей девушкой столько лет вместе, девушка скоро должна ему надоесть. Вот тут-то я и подвернусь. И я честно ждала в засаде, не выпуская обоих из поля зрения.
Не я одна запала на Славинского. Как же иначе? На пять наших английских групп, общей численностью в шестьдесят два человека, приходилось всего три представителя противоположного пола. В нашей тринадцатой английской учился неказистый Борька Горохов, непонятно каким образом затесавшийся в иняз. Ему была прямая дорога в столичный Театр эстрады. Борька превосходно пел, танцевал, участвовал в СТЭМе, КВНах, ездил на концерты со студенческим театром. Но когда он оказывался лицом к лицу с нашим куратором Данилевским, не мог связать двух английских слов и порой выдавал такие перлы, что тот выводил трясущейся от смеха рукой кривые единицы напротив его фамилии. А вот пятнадцатая английская на парней была богата – их там обитало целых двое. Один из них, Валентин, был вполне приличным, высоким и симпатичным, и я пару раз в сентябре взглянула на него с интересом. Но знающие люди сообщили мне, что он жуткий жмот и зануда. Англичанка из его группы, которая на свою беду пошла с ним в кафе, целый час слушала лекцию по лексикологии о паронимах английского языка, я потом еще заплатила сама за свой ужин. Он, видите ли, придерживался западной нормы отношений между мужчиной и женщиной. Получив эту информацию, я тут же выкинула красавца Валентина из головы. Жмот – он и есть жмот, и запад этому не оправдание.
Неудивительно, что все наши девчонки восхищались Геннадием Славинским из пятнадцатой группы. Но никто не покушался на идеальную пару. Ну как же – там с первого класса, там все серьезно. Там настоящая любовь, ах-ах! Они не догадывались о моих чувствах, о бушующем вулкане внутри меня…
Ожидание слишком затянулось. Уже наступил декабрь, близилась первая в моей студенческой жизни сессия, а нужного момента все не было.
– Борь, – обратилась я на перемене к нашему артисту, – мне нужен как бы мужской взгляд на один предмет.
– Что значит – «как бы мужской»? – оскорбился Горохов. – Обидеть норовишь, Александра Ферапонтовна!
– Васильевна, – поправила я. – Горохов, представь, что перед тобой каждый день курсирует одна и та же девушка…
– Красивая?
– Красивая. Как я.
– Тогда и правда красивая. Пусть курсирует.
– Да не перебивай ты! Это важно. Что ей надо сделать, чтобы ты ее заметил?
– Так если красивая, я ее и так уже заметил.
– Не просто заметил, а ЗАМЕТИЛ. Понимаешь? – загорячилась я. – Как бы заново увидел и подумал – неужели это она? Где были мои глаза? Ну, чтобы шок испытал. Ясно тебе?
– Шок? – задумался Горохов. – Ну, если все так серьезно… Тогда ей придется побрить голову и прийти лысой.
Я рассердилась на Горохова, но позже подумала – а ведь это идея! Не бриться, конечно, но постричься мне нужно! Русые косы до пояса надоели. Мытье головы и расчесывание по утрам превращалось в целую эпопею. Да и отражение в зеркале стало напрягать в последнее время. Не студентка из двадцать первого века, а прямо Рапунцель! Сижу вся такая в башне и ловлю на косу скачущего мимо принца (ключевое слово – «мимо»). Я давно подумывала про стрижку, и вот появился повод – спасибо Горохову! Институт, новая жизнь, новый облик.
Когда я неслась к троллейбусной остановке, чтобы после занятий успеть в парикмахерскую, сзади раздался истошный автомобильный сигнал. Машинально оглянувшись, я простонала:
– О не-ет…
Только этого не хватало! Серебристый опель! Пятикурсник Саня, который не дает мне прохода. Наглая липучка с серьгой в ухе, легкой небритостью на щеках и длинными темными волосами, собранными сзади в хвост. В сентябре на балу первокурсников он пригласил меня танцевать, а потом довез до дома, напросился на чай и даже познакомился с мамой. Она после этого нервно заметила, что парень напоминает ей моего отца в молодости. И это был не комплимент. Но я заверила маму, что мое знакомство с энергичным «серебристым мальчиком» закончилось. И вообще, мне нужно учиться, а не думать о всяких глупостях. Мамуля вздохнула с облегчением: ей и меня с лихвой хватало, потому что я – копия своего отца и внешностью, и характером.
– Чего надо? – спросила я.
– Садись, Алька, – предложил пятикурсник, опустив стекло. – Подвезу.
– Я Саша! – завопила я. – Запиши на обоях – Са-ша! Алькой можешь звать свою собаку.
– У меня нет собаки. И я не виноват, что мы тезки. Неудобно друг друга Сашами звать. Поехали.
Он открыл пассажирскую дверь.
– На троллейбусе дешевле и безопаснее… Шурик! – мстительно заявила я, обошла открытую дверь и гордо направилась к остановке.