Париж
Айвори безостановочно ходил по гостиной. Он проигрывал партию: Вакерс передвинул коня, угрожая его королеве. Айвори подошел к окну, отодвинул штору и взглянул на плывущий вниз по Сене речной трамвайчик.
– Хотите об этом поговорить? – спросил Вакерс.
– О чем – об этом?
– О том, что занимает все ваши мысли.
– У меня озабоченный вид?
– Ваша манера игры заставляет сделать подобное предположение, если только вы не хотите поддаться, но в таком случае вы так явно дарите мне победу, что это почти оскорбительно. Лучше расскажите, что вас тревожит.
– Ничего. Я плохо спал прошлой ночью. Увы – раньше я мог не спать по двое суток. Чем мы провинились перед Богом, что он наказывает нас старением?
– Не то чтобы я был слишком высокого мнения о нас обоих, но нам Господь явно явил милосердие.
– Не сердитесь. Пожалуй, будет лучше закончить на сегодня. Тем более что через четыре хода вы поставите мне мат.
– Через три! Вы озабочены куда сильнее, чем я мог предположить, но не буду настаивать. Я ваш друг, расскажете, когда сочтете нужным.
Вакерс встал и направился к двери, надел в прихожей плащ и обернулся: Айвори по-прежнему смотрел в окно.
– Завтра я возвращаюсь в Амстердам. Приезжайте на несколько дней, прохлада каналов вернет вам сон. Будете моим гостем.
– Я полагал, что нам лучше не появляться вместе…
– Дело закрыто, так что больше нет нужды в тайных играх. И бросьте терзаться, вы ни в чем не виноваты. Мы должны были предвидеть реакцию сэра Эштона и его упреждающий удар. Я не меньше вашего удручен тем, как все закончилось, но тут вы бессильны.
– Все подозревали, что рано или поздно сэр Эштон вмешается, но позиция лицемерного умолчания всех устраивала. Вам это известно не хуже моего.
– Клянусь вам, Айвори, если бы я только мог предположить, что он станет действовать так жестоко и стремительно, сделал бы все, чтобы ему помешать.
– И что конкретно было в ваших силах?
Вакерс посмотрел на Айвори и отвел взгляд.
– Приглашение в Амстердам остается в силе, приезжайте когда захотите. И последнее: давайте не будем учитывать результат сегодняшней партии. Всего наилучшего.
Не дождавшись ответа, Вакерс покинул квартиру, сел в лифт и нажал на кнопку первого этажа. Его шаги отозвались гулким эхом в пустом холле. Он потянул на себя тяжелую дверь подъезда и перешел на другую сторону улицы.
Ночь была теплая. Вакерс спустился на Орлеанскую набережную и взглянул на фасад дома: на шестом этаже в окнах гостиной Айвори погас свет. Он пожал плечами и продолжил прогулку. Как только он свернул за угол улицы Ле-Регратье, припаркованный у тротуара «ситроен» дважды мигнул фарами. Вакерс открыл дверцу и устроился на пассажирском сиденье. Водитель протянул руку к ключу зажигания, но голландец жестом остановил его:
– Подождем несколько минут, если не возражаете.
Они не разговаривали. Тот, кто сидел за рулем, достал из кармана пачку сигарет и чиркнул спичкой:
– По какой причине мы торчим тут у всех на виду?
– Телефонная кабина прямо напротив.
– О чем вы? На набережных нет кабин.
– Будьте любезны, затушите сигарету.
– Вы стали борцом с курением?
– Нет, но огонек могут заметить с улицы.
На набережную вышел мужчина. Остановился, облокотился о парапет.
– Это Айвори? – спросил человек за рулем.
– Нет, Папа Римский!
– Он говорит сам с собой?
– Он звонит.
– Кому?
– Не валяйте дурака! Если человек вышел из дому среди ночи, чтобы сделать телефонный звонок с набережной, значит, хочет, чтобы имя собеседника оставалось тайной для остальных.
– Так зачем сидеть в засаде, раз мы все равно не можем услышать его разговор?
– Хочу проверить одну догадку.
– Проверили? Можем ехать?
– Нет, меня интересует, что будет дальше.
– Значит, у вас есть догадка?
– До чего же вы болтливы, Лоренцо! Как только он повесит трубку, выбросит симку сотового в Сену.
– Собираетесь нырять за ней?
– Вы и впрямь круглый идиот, дружище.
– Чем оскорблять, лучше объясните, чего мы ждем.
– Узнаете через несколько мгновений.