Пепел и сталь. Пролог (Брендон Сандерсон, 2006)

Пролог

Пепел сыпался с неба.

Лорд Трестинг хмурился, поглядывая вверх, на красное полуденное небо, а его слуги суетились, раскрывая зонт над Трестингом и его высокопоставленным гостем. Дожди из пепла нередко шли в Последней империи, но Трестинг надеялся обойтись без пятен копоти на новом сюртуке и красном жилете, только что доставленных из самой Лютадели. К счастью, ветра почти не было; зонт, пожалуй, мог их спасти.

Трестинг и его гость стояли на маленькой террасе на вершине холма. Отсюда открывался хороший вид на поля: сотни людей в коричневых комбинезонах трудились под пепельным дождем, оберегая урожай. Двигались они медленно – что, впрочем, нормально для скаа. Лень – их отличительное свойство. Конечно, им хватало ума не жаловаться на жизнь, просто они всегда работали вяло, опустив головы, погруженные в безмолвную апатию. Приближение надсмотрщика с кнутом заставляло их на несколько мгновений проявлять усердие, но, как только тот удалялся, они тут же снова теряли темп.

Трестинг повернулся к человеку, стоявшему рядом с ним на холме.

– Можно было предположить, – заметил Трестинг, – что тысячи лет работы на полях научили их хоть чему-то.

Поручитель посмотрел на него, приподняв одну бровь, – этот жест эффектно подчеркнул и без того весьма заметную сложную татуировку, покрывавшую кожу вокруг глаз. Татуировка была огромной, она заползала на лоб и виски. Поручитель состоял в чине полного прелана, то есть был крайне влиятельной персоной. У Трестинга в особняке имелись собственные поручители, но они были просто мелкими чиновниками с едва заметными отметками вокруг глаз. А этот человек прибыл из Лютадели, и прибыл на том же судне, что и новый костюм Трестинга.

– Вам бы следовало увидеть городских скаа, Трестинг, – сказал поручитель, глядя на работающих скаа. – Ваши еще вполне прилежны в сравнении с живущими в Лютадели. Вы… довольно строги со своими скаа. Сколько вы примерно теряете в месяц?

– О, с полдесятка или около того, – ответил Трестинг. – Кто-то гибнет от побоев, кто-то от переутомления.

– Беглые есть?

– Нет! – воскликнул Трестинг. – Когда я только унаследовал от отца эти земли, несколько скаа сбежало – но я тут же казнил их семьи. Остальные перетрусили. Я никогда не понимал тех, у кого возникают трудности со скаа; этими тварями легко управлять, если дать им почувствовать твердую руку.

Поручитель кивнул; он стоял неподвижно, закутавшись в серый плащ. Он выглядел довольным, что не могло не радовать. Скаа на самом деле не были собственностью Трестинга. Как и все скаа, они принадлежали Вседержителю; Трестинг лишь арендовал рабочих у своего божества, точно так же как он платил за службу его поручителям.

Поручитель бросил взгляд на свои карманные часы, потом посмотрел вверх, на солнце. Несмотря на пеплопад, солнце светило ярко, пылая ослепительным алым шаром позади дымной черноты, затянувшей небо. Трестинг достал носовой платок и промокнул лоб, радуясь, что зонт укрывает их от полуденного зноя.

– Очень хорошо, Трестинг, – сказал поручитель. – Я передам ваши предложения лорду Венчеру, как вы просили. И он получит от меня весьма благоприятный отчет о вашей деятельности.

Трестинг с трудом сдержал вздох облегчения. При заключении любого контракта или делового соглашения между знатными людьми требовалось свидетельство поручителя. Вообще-то, свидетелями могли быть даже низшие поручители вроде тех, кого нанял Трестинг, – но намного значительнее выглядело свидетельство личного поручителя самого Страффа Венчера.

Поручитель повернулся к нему:

– Я отправлюсь обратно сегодня же днем.

– Так скоро? – спросил Трестинг. – И вы не останетесь на ужин?

– Нет, – ответил поручитель. – Хотя есть еще одно дело, которое я хотел бы обсудить с вами. Я прибыл не только по приказу лорда Венчера, но и… выяснить кое-что по поручению кантона инквизиции. Ходят слухи, что вы развлекаетесь с женщинами скаа.

Трестинг похолодел.

Поручитель улыбнулся. Он, вероятно, хотел, чтобы улыбка выглядела успокаивающей, но Трестингу она показалась зловещей.

– Не беспокойтесь, Трестинг, – сказал поручитель. – Если бы возникли реальные опасения за ваше поведение, к вам явился бы Стальной инквизитор, не я.

Трестинг медленно кивнул. Инквизитор. Он никогда не видел ни одного из этих нечеловеческих существ, но слышал… много разных историй.

– Я удовлетворен тем, что узнал о вашем обращении с женщинами скаа, – продолжил поручитель, оглядывая поля. – То, что я видел и слышал здесь, свидетельствует, что вы всегда соблюдаете порядок в делах. Человек вроде вас – деятельный, успешный – может далеко пойти в Лютадели. Еще несколько лет работы, несколько удачных сделок, и… кто знает?

Поручитель отвернулся, а Трестинг вдруг заметил, что улыбается. Конечно, это не было обещанием, ведь поручители оставались в большей степени чиновниками, нежели священниками, и все же услышать такую похвалу от одного из слуг самого Вседержителя… Трестинг знал, что кое-кто из знати считал поручителей досадной помехой, кто-то воспринимал их как источник беспокойства, – но в этот момент он был готов расцеловать своего высокочтимого гостя.

Трестинг снова уставился на скаа, молча работавших под кровавым солнцем и медленно падавшими хлопьями пепла. Трестинг принадлежал к сельской знати, он жил на своей плантации, мечтая когда-нибудь переехать в Лютадель. Он слыхал о балах и приемах, о высшем свете и интригах, и это всерьез волновало его.

«Я должен сегодня отпраздновать это», – подумал он.

В четырнадцатой хижине есть одна молоденькая девушка, за которой он наблюдал уже некоторое время…

Он снова улыбнулся. Еще несколько лет работы, так сказал поручитель. Но разве Трестинг не может ускорить дело, если начнет работать чуть более усердно? Его скаа в последнее время размножились. И если он будет их подгонять, то сможет этим летом собрать дополнительный урожай и выполнить договор с лордом Венчером.

Трестинг кивнул своим мыслям, глядя на толпу ленивых скаа: одни орудовали мотыгами, другие стояли на коленях, руками смахивая золу с молодых растений. Они не жаловались. Они не надеялись. Они едва осмеливались думать. Так и надлежало быть, потому что они скаа. Они…

Трестинг застыл на месте, когда один из скаа посмотрел вверх. Он встретился взглядом с Трестингом, и искра… нет, пламя вызова вспыхнуло в его глазах. Трестинг никогда не видел ничего подобного, во всяком случае на лицах скаа. Он невольно отступил назад, по всему его телу пробежал холодок, пока странный скаа, выпрямившись, смотрел ему в глаза.

И улыбался.

Трестинг отвел взгляд.

– Курдон! – рявкнул он.

Коренастый надсмотрщик тут же подбежал к нему:

– Да, мой лорд?

Трестинг повернулся, показывая на…

Он нахмурился. Где же стоял тот скаа? Все они работали, опустив головы, все были перепачканы сажей и покрыты потом, так что отличить их друг от друга было трудно. Трестинг помолчал, всматриваясь. Ему показалось, что он нашел нужное место… пустое место, где теперь никого не было.

Но нет. Это невозможно. Человек не в состоянии исчезнуть так быстро. Куда он подевался? Он должен быть там, где-то там, работать со склоненной головой, как положено. Все равно его секундная дерзость непростительна.

– Мой лорд? – снова повторил Курдон.

Поручитель стоял рядом, с любопытством наблюдая за Трестингом. Ему уж точно не стоит знать, что один из скаа поступил столь бесстыдно.

– Заставь скаа вон там, в южном секторе, работать поусерднее, – приказал Трестинг, кивая на поле. – Они слишком медлительны, даже для скаа. Поколоти парочку.

Курдон пожал плечами, но кивнул. Битье особой пользы не приносило, но, с другой стороны, ему не нужна была причина, чтобы отлупить рабочих.

В конце концов, они всего лишь скаа.

Кельсер слышал многое.

Он слышал шепоток о других временах, о том, что когда-то, давным-давно, солнце не выглядело красным. О временах, когда небо не заволакивали дым и пепел, когда растениям не приходилось бороться за жизнь и когда скаа не были рабами. Но те дни почти забылись. Даже легенды о них становились все более неопределенными, смутными.

Кельсер наблюдал за солнцем: его глаза следовали за огромным красным диском, пока тот полз к горизонту на западе. Кельсер замер на несколько долгих мгновений в пустом поле, один. Дневная работа была закончена; всех скаа загнали в хижины. Скоро придет туман.

Наконец Кельсер вздохнул, повернулся и стал пробираться через борозды и узкие тропинки, лавируя между большими кучами золы. Он старался не наступать на растения, хотя сам не знал почему. Растения едва ли стоили такой осторожности. Чахлые, с поникшими коричневыми листьями, они выглядели такими же подавленными, как и люди, ухаживавшие за ними.

Хижины скаа смутно вырисовывались в угасающем свете. Кельсер уже видел, как начинает сгущаться туман, постепенно заполняя воздух и оставляя от похожих на могильные холмы строений лишь размытые силуэты. Хижины никто не охранял. Надобности в страже не возникало: ни один скаа не решился бы выйти наружу после наступления ночи. Страх перед туманом был слишком силен.

«Я должен однажды избавить их от этого страха, – думал Кельсер, подходя к одному из крупных строений. – Но всему свое время».

Он потянул на себя дверь и проскользнул внутрь.

Разговор мгновенно затих. Кельсер закрыл дверь, с улыбкой повернулся и окинул взглядом помещение, где находилось около трех десятков скаа. В яме в центре хижины слабо горел огонь, а большой котел, стоявший рядом, был наполнен водой, в которой плавало немного овощей, – первое блюдо вечерней трапезы. Суп, конечно, оказался жидковат, но пахнул соблазнительно.

– Добрый вечер всем, – с улыбкой сказал Кельсер, опуская на пол свой мешок и прислоняясь спиной к двери. – Как прошел день?

Его слова нарушили молчание, и женщины тут же вернулись к приготовлению пищи. Но мужчины, сидевшие у грубо сколоченного стола, продолжали с недовольным видом рассматривать Кельсера.

– Наш день был полон работы, путник, – сказал наконец Теппер, один из старших скаа. – Это нечто такое, чего ты умудряешься избегать.

– Работа в поле мне и в самом деле не подходит, – ответил Кельсер. – Она слишком тяжела для моей нежной кожи.

Он улыбнулся, протягивая вперед руки, сплошь покрытые бесчисленными тонкими шрамами. Шрамы тянулись вдоль предплечий, как будто неведомый зверь многажды прошелся по ним когтями.

Теппер фыркнул. Он был слишком молод для старейшины, ему, пожалуй, едва перевалило за сорок, получалось, что он лет на пять старше Кельсера. Однако этот сухопарый мужчина держался так, словно привык быть главным, и ему это нравилось.

– Сейчас не время для легкомыслия, – строго произнес Теппер. – Когда мы даем приют путнику, то ожидаем, что он будет вести себя так, чтобы не возбуждать подозрений. А ты, когда исчез с поля сегодня утром, мог навлечь порку на тех, кто находился поблизости.

– Верно, – согласился Кельсер. – Но их могли избить и за то, что они встали не на то место, или слишком долго отдыхали, или просто кашлянули, когда мимо проходил надсмотрщик. Я однажды видел, как человека высекли просто потому, что его хозяин заявил, будто тот «дерзко подмигнул».

Теппер продолжал сидеть все в той же напряженной позе, прищурив глаза, а его руки неподвижно лежали на столе. На лице застыло упрямое выражение.

Кельсер закатил глаза:

– Хорошо. Если вы хотите, чтобы я ушел, я уйду.

Он закинул на плечо мешок и беспечно толкнул дверь.

Густой туман тут же потек внутрь, окутывая тело Кельсера, проливаясь на пол и стелясь по нему, как выжидающий в засаде зверь. Несколько человек судорожно вздохнули от ужаса, но большинство были настолько ошеломлены, что вообще не издали ни звука. Кельсер мгновение-другое постоял в дверях, вглядываясь в темный туман, живые волны которого подсвечивались от очага.

– Закрой дверь!

Теппер не приказывал, он умолял.

Кельсер выполнил его просьбу, плотно прикрыв дверь и преградив путь волнам тумана.

– Туман вовсе не то, что вы о нем думаете. Вы слишком его боитесь.

– Люди, рискнувшие выйти в туман, теряют свои души, – прошептала одна из женщин.

Ее слова породили в умах вопрос. Ходил ли Кельсер в тумане? И если да, что случилось с его душой?

«Если бы только вы знали правду», – подумал Кельсер.

– Ладно, полагаю, это значит, что я могу остаться. – Он махнул рукой какому-то парнишке, чтобы тот принес ему табурет. – И это хорошо. Мне самому было бы стыдно, если бы я ушел, не поделившись новостями.

Многие сразу насторожились при его словах. Такова была настоящая причина того, почему его терпели, почему даже самые робкие из крестьян давали приют людям вроде Кельсера – скаа, оказывающим неповиновение Вседержителю и путешествующим от плантации к плантации. Возможно, он был отступником, опасным для всей общины, но он принес новости из внешнего мира.

– Я пришел с севера, – сообщил Кельсер. – Из тех краев, где рука Вседержителя ощущается слабее, чем здесь.

Он говорил громко, отчетливо, и люди, продолжая заниматься своими делами, невольно прислушивались к нему. На следующий день слова Кельсера будут повторять сотни людей в других хижинах. Скаа могли быть трусливыми рабами, но при этом они оставались неизлечимыми сплетниками.

– На западе всем заправляют местные лорды, – продолжил Кельсер. – Они слишком далеко от железной хватки Вседержителя и его поручителей. Некоторые из этих господ даже обнаружили, что счастливые скаа работают лучше, чем запуганные. Один человек, лорд Рену, вообще приказал надсмотрщикам не бить рабочих без его разрешения. И еще поговаривают, что он собирается платить жалованье скаа на своих плантациях, примерно столько же, сколько зарабатывают городские ремесленники.

– Чушь, – резко бросил Теппер.

– Прошу прощения, – возразил Кельсер. – Я не предполагал, что добрый Теппер недавно побывал в поместье лорда Рену. Когда ты ужинал с ним в последний раз, он, видимо, рассказал тебе что-то, чего не знаю я?

Теппер покраснел: скаа никогда не путешествовали и, уж конечно, не ужинали с лордами.

– Ты считаешь меня дураком, странник, – сказал Теппер. – Но я знаю больше, чем ты думаешь. Ты тот, кого называют Выжившим: тебя выдают шрамы на руках. От тебя одни неприятности – ты бродишь по плантациям и возбуждаешь недовольство. Ты ешь нашу пищу, рассказываешь свои прекрасные истории, ты лжешь – а потом исчезаешь и предоставляешь людям вроде меня справляться с бессмысленными надеждами, которые ты даешь нашим детям.

Кельсер приподнял бровь.

– Неплохо, добрый Теппер, – кивнул он. – Однако твои тревоги безосновательны. К тому же я не намерен есть твою пищу. Я принес свою.

С этими словами Кельсер подхватил свой мешок и опустил его на землю перед Теппером. Полупустой мешок завалился набок, и из него посыпались разные продукты. Хороший хлеб, фрукты и даже несколько толстых копченых колбасок.

Большой фрукт покатился по утоптанному земляному полу и легонько стукнулся о ногу Теппера. Немолодой скаа ошеломленно уставился на фрукт:

– Это еда знатных людей!

Кельсер фыркнул:

– Вряд ли. Знаешь, у твоего лорда Трестинга удивительно дурной вкус для человека его положения. Его кладовая – просто позор для аристократа.

Теппер побледнел.

– Так вот куда ты уходил днем, – прошептал он. – Ты забрался в особняк. Ты… обокрал хозяина!

– Да, ты прав, – сказал Кельсер. – И могу добавить, что, хотя твой лорд ничего не смыслит в еде, выбирать солдат он умеет. Проникнуть в его особняк среди бела дня было нелегкой задачей.

Теппер не отводил взгляда от мешка с едой.

– Если надсмотрщик найдет это здесь…

– Ну, я полагаю, всему этому нетрудно исчезнуть, – возразил Кельсер. – Могу поспорить, что это куда вкуснее пустой воды с овощами.

Две дюжины пар голодных глаз изучали продукты. Если Теппер намеревался спорить и дальше, ему следовало поторопиться с подбором аргументов, потому что его молчание было воспринято всеми как согласие. В несколько минут содержимое мешка изучили и поделили, а котел с супом, забытый всеми, продолжал кипеть на огне, пока скаа пировали.

Кельсер откинулся назад, прислонившись спиной к деревянной стене хижины, и наблюдал за тем, как люди пожирают пищу. Он сказал чистую правду: в кладовой лежали самые простые продукты. Однако этих людей с детства кормили только супом и жидкой кашей. Для них мягкий хлеб и фрукты выглядели деликатесами: им ведь доставались лишь сухие корки, которые приносили слуги из особняка.

– Твои новости что-то слишком быстро кончились, юноша, – сказал один из старших скаа, подходя к Кельсеру и опускаясь на табурет рядом с ним.

– О, я подумал, что они могут подождать, – ответил Кельсер. – До того времени, как доказательства моей кражи будут окончательно уничтожены. А ты не хочешь что-нибудь попробовать?

– Мне ни к чему, – сказал старик. – В последний раз, когда я попробовал пищу лордов, у меня три дня болел живот. Новая еда вроде новых идей, юноша. Чем старше ты становишься, тем труднее их переваривать.

Кельсер некоторое время молчал. Старик выглядел не слишком впечатляюще. Из-за обветренной морщинистой кожи и лысого черепа он казался слабым, хрупким. Но конечно, в действительности он должен был быть куда крепче: немногие скаа на плантациях доживали до таких лет. Большинство лордов не освобождали стариков от ежедневной работы, а частые побои еще ощутимее сокращали их жизнь.

– Как тебя зовут, не расслышал? – спросил Кельсер.

– Меннис.

Кельсер оглянулся на Теппера:

– Ну, добрый Меннис, расскажи мне что-нибудь. Почему, например, ты позволяешь ему командовать?

Меннис пожал плечами:

– Когда доживешь до моих лет, тоже будешь беречь силы и не тратить их понапрасну. В иные битвы и ввязываться не стоит. – В словах Менниса как будто проскользнул намек – он имел в виду нечто большее, нежели свое противостояние с Теппером.

– Значит, тебя все устраивает? – спросил Кельсер, кивком указывая на хижину и ее полуголодных, измученных обитателей. – Ты доволен жизнью, полной побоев и бесконечной тяжелой работы?

– По крайней мере, это жизнь, – ответил Меннис. – Я знаю, что приносят недовольство и бунты. Взгляд Вседержителя и гнев Стального братства куда страшнее нескольких ударов кнутом. Люди вроде тебя призывают к переменам, но я сомневаюсь, можем ли мы выиграть эту битву?

– Ты уже в ней участвуешь, добрый Меннис. Только ты безнадежно проигрываешь, – сказал Кельсер, пожав плечами. – Но что я могу знать? Я всего лишь странствующий еретик, я здесь, чтобы поесть вашей пищи и произвести впечатление на вашу молодежь.

Меннис покачал головой:

– Ты дурачишься, но Теппер, возможно, прав. Я боюсь, что твой приход принесет нам беду.

Кельсер улыбнулся:

– Вот потому я с ним и не спорю – по крайней мере, на эту опасную тему. – Он помолчал, и его улыбка стала шире. – На самом деле то, что Теппер назвал меня причиной неприятностей, было единственной разумной вещью, произнесенной им с момента моего прихода.

– Как тебе это удается? – спросил Меннис, нахмурившись.

– Что именно?

– Постоянно улыбаться.

– О, просто я счастливый человек!

Меннис бросил взгляд на руки Кельсера:

– Знаешь, я лишь однажды видел подобные шрамы… но тот человек был мертв. Его тело привезли к лорду Трестингу как доказательство того, что наказание настигло преступника. – Меннис посмотрел Кельсеру в глаза. – Его поймали на подстрекательстве людей к бунту. Трестинг отправил его в Ямы Хатсина, и он работал там, пока не умер. Парень протянул меньше месяца.

Кельсер тоже посмотрел на свои руки. Они еще время от времени горели, хотя Кельсер был уверен: боль просто застряла в памяти. Он глянул на Менниса и улыбнулся:

– Ты спрашиваешь, почему я улыбаюсь, добрый Меннис? Ну, Вседержитель думает, что смех и веселье – это только для него. Я не согласен. Это такая битва, для которой не требуется чрезмерных усилий.

Меннис уставился на Кельсера, и на мгновение ему показалось, что старик вот-вот улыбнется в ответ. Однако Меннис лишь медленно покачал головой:

– Я не знаю. Я просто не…

Его прервал крик. Он донесся снаружи, возможно с севера, хотя туман обычно искажает звуки. Люди в хижине замолчали, прислушиваясь к слабому высокому звуку. Несмотря на расстояние и туман, Кельсер отчетливо слышал, что в крике сквозит боль.

Кельсер поджег олово.

Теперь, после многих лет тренировок, это давалось ему легко. Олово вместе с другими алломантическими металлами лежало в желудке, проглоченное заранее, и ожидало своего часа. Кельсер потянулся мыслью внутрь себя и коснулся олова, выпуская силу, которую сам едва понимал. Олово ожило внутри его, обожгло желудок, как крепкое, выпитое залпом спиртное.

Алломантическая сила пронеслась по телу Кельсера, обострив чувства. Помещение вокруг как будто осветилось, тускло тлевший огонь приобрел почти слепящую яркость. Кельсер ощущал каждое волокно древесины, из которой была сделана табуретка под ним. Он чувствовал вкус хлеба, который украл днем. Но куда важнее было то, что сверхъестественным слухом он слышал крики. Кричали две женщины. Одна – пожилая, вторая – совсем молоденькая, возможно еще ребенок. И молодой голос все удалялся и удалялся.

– Бедняжка Джесс, – пробормотала женщина рядом с Кельсером, и ее голос ударил по ушам. – Ее дитя было сущим проклятием. Скаа лучше не иметь хорошеньких дочерей.

Теппер кивнул:

– Лорд Трестинг все равно прислал бы за девушкой, рано или поздно. Мы все это знали. И Джесс знала.

– И все равно это просто позор! – сказал другой мужчина.

Крики не утихали. Воспламенив олово, Кельсер мог точно определять направление. Голос девушки удалялся в сторону особняка лорда. Эти звуки разбудили что-то в Кельсере, и он почувствовал, как на лице проступила краска гнева.

Кельсер обернулся:

– Лорд Трестинг возвращает девушек после того, как позабавится с ними?

Старый Меннис покачал головой:

– Лорд Трестинг – законопослушный господин. Он убивает девушек через несколько недель. Не хочет, чтобы на него обратили внимание инквизиторы.

Таков был приказ Вседержителя. Он не желал, чтобы вокруг бегали маленькие полукровки – дети, которые могли обладать силой, о которой скаа не полагалось даже догадываться…

Крики затихли, но гнев Кельсера лишь усилился. Он вспомнил обо всех мольбах о помощи. О том, как кричала когда-то другая женщина. Кельсер резко встал, опрокинув табурет на пол.

– Осторожнее, парень, – с испугом сказал Меннис. – Вспомни, что я говорил насчет траты своих сил. Тебе не удастся организовать этот твой бунт, если тебя убьют сегодня ночью.

Кельсер бросил взгляд на старика. Потом заставил себя улыбнуться, несмотря на душевную боль.

– Я здесь не для того, чтобы подстрекать вас к бунту, добрый Меннис. Я просто хочу устроить маленькие беспорядки.

– И что с них проку?

Улыбка Кельсера стала шире.

– Грядут новые времена. Проживи еще немножко – и сможешь увидеть великие события в Последней империи. Счастливо оставаться, и спасибо за гостеприимство.

С этими словами он резко распахнул дверь и шагнул в туман.

Меннис лежал без сна до самого рассвета. Похоже, чем старше он становился, тем труднее ему было заснуть. Но на этот раз его вдобавок мучила тревога – он думал о путнике, который не вернулся в их хижину.

Меннис надеялся, что Кельсер пришел в себя и просто отправился дальше. Однако такая перспектива выглядела маловероятной. Меннис прекрасно видел ярость в глазах Кельсера. И ему казалось нелепым, что человек, сумевший выжить в Ямах, может найти смерть здесь, на случайной плантации, пытаясь защитить девушку, которую все считали обреченной на гибель.

Как отреагирует на это лорд Трестинг? Говорили, что он особенно жесток к тем, кто мешает его ночным забавам. Если Кельсер умудрится испортить хозяину удовольствие, Трестинг легко может наказать всех своих скаа.

Постепенно обитатели хижины начали просыпаться. Меннис лежал на твердой земле – кости у него болели, спина ныла, мышцы ослабели – и пытался решить, стоит ли вообще прилагать усилия для того, чтобы встать. Он каждое утро поднимался с трудом. И с каждым днем делать это становилось немножко тяжелее. Однажды он, наверное, просто останется в хижине, ожидая, когда придут надсмотрщики – добить тех, кто тяжело болен или слишком стар, чтобы работать.

Однажды, но не сегодня. Он видел в глазах скаа отчаянный страх – они ведь знали, что ночная выходка Кельсера грозит неприятностями всем им. Они нуждались в Меннисе; они смотрели на него. Он должен был встать.

И он поднялся. Как только он начал двигаться, старческие боли немного поутихли, и он, волоча ноги, вышел из хижины и направился к полю, опираясь на одного из молодых скаа.

Внезапно он уловил в воздухе странный запах.

– Что это? – спросил он. – Ты чувствуешь дым?

Шам – парень, который поддерживал Менниса, – приостановился. Последние клубы ночного тумана уже растаяли, за завесой темных облаков поднималось красное солнце.

– Я в последнее время постоянно чувствую дым, – сказал Шам. – Пепельные горы уж очень неистовы в этом году.

– Нет, – возразил Меннис, ощущая, как в нем нарастает тревога, – это что-то другое.

Он посмотрел на север, где уже толпились скаа. Он позволил Шаму повернуть туда и зашаркал к остальным, с каждым шагом поднимая облако пыли и золы.

В центре большой группы он увидел Джесс. Ее дочь, та самая, которую, как полагали, забрал лорд Трестинг, стояла рядом с матерью. Глаза юной девушки покраснели от бессонницы, но выглядела она вполне благополучно.

– Она вернулась вскоре после того, как ее увели, – объясняла женщина. – Пришла и стала колотить в дверь, кричала там, в тумане. Флен не сомневался, что это туманный призрак прикинулся нашей дочерью, но я не могла ее не впустить. Мне было наплевать, что он говорит. И вот теперь я вывела ее на солнечный свет, и она не исчезла. Это доказывает, что она настоящая!

Меннис, спотыкаясь, направился прочь от растущей толпы. Неужели никто ничего не замечает? Ни один надсмотрщик не подошел до сих пор, чтобы разогнать собравшихся. Ни одного солдата не появилось, чтобы пересчитать рабочих. Случилось что-то дурное. Меннис продолжал двигаться на север, в сторону особняка.

К тому времени как он добрался до края плоской возвышенности, все остальные заметили наконец дым, едва видимый в утреннем свете. И тут же бросились вдогонку за Меннисом.

Особняк исчез. На его месте осталось лишь черное дымящееся пятно.

– Во имя Вседержителя! – прошептал Меннис. – Что случилось?

– Он убил их всех.

Меннис обернулся. Это сказала дочь Джесс. Она стояла неподалеку, глядя вниз, на остатки дома, и на ее юном лице светилось удовлетворение.

– Они все были мертвы, когда он вывел меня наружу, – пояснила девушка. – Все: солдаты, надсмотрщики, лорды… мертвы! Даже лорд Трестинг и его поручители. Хозяин оставил меня, когда поднялся шум, и пошел выяснить, в чем дело. Когда мы покидали дом, я видела его – он лежал залитый собственной кровью, а из его груди торчал кинжал. А тот человек, который меня спас, бросил в дом факел, когда мы уходили.

– Тот человек? – переспросил Меннис. – У него на руках были шрамы, от локтей и ниже?

Девушка молча кивнула.

– Что он за демон такой? – сдавленным голосом пробормотал один из скаа.

– Туманный призрак, – прошептал другой, явно забыв, что Кельсер пришел при свете дня.

«Но он вышел в туман, – подумал Меннис. – И как ему удалось совершить подобное?.. У лорда Трестинга было больше двух дюжин солдат! Может, с Кельсером тайно прибыл целый отряд бунтовщиков?»

Слова Кельсера, сказанные накануне ночью, все еще звучали в ушах старика: «Грядут новые времена…»

– Но что теперь будет с нами? – спросил испуганный Теппер. – Что будет, когда Вседержитель узнает обо всем? Он подумает, что это мы сделали! Он отправит нас в Ямы, а может, пришлет сюда своих колоссов и те всех прикончат! Зачем беспутный бродяга натворил все это? Неужели он не понимает, чем кончится его затея?

– Он понимает, – сказал Меннис. – Он нас предупредил, Теппер. Он пришел, чтобы устроить небольшие беспорядки.

– Но зачем?

– Затем, что он знает: сами мы никогда не взбунтуемся. Вот он и не оставил нам выбора.

Теппер побледнел.

«Вседержитель, – подумал Меннис, – я не могу этого сделать. Я едва поднимаюсь по утрам… я не могу спасти этих людей».

Но разве у него был выбор?

Меннис повернулся к Тепперу:

– Собери людей, Теппер. Мы должны бежать до того, как весть о несчастье достигнет Вседержителя.

– И куда мы пойдем?

– В пещеры на востоке, – ответил Меннис. – Путники говорили, там прячутся мятежные скаа. Может, они примут нас.

Теппер побледнел еще сильнее.

– Но… нам придется идти туда много дней. И ночевать в тумане!

– Мы справимся, – сказал Меннис. – Или можем остаться здесь и умереть.

Теппер несколько мгновений стоял неподвижно, и Меннис подумал, что он слишком потрясен. Однако вскоре Теппер сдвинулся с места и принялся сзывать всех, как ему было приказано.

Меннис вздохнул, глядя на струйки дыма над пожарищем, и мысленно как следует обругал Кельсера.

Да уж, действительно – новые времена.