Глава 3
Отплытие
Всю ночь через двухминутные интервалы на «Мысе Фаруэлл» включали сирену. Пассажиры, улегшиеся спать, время от времени слышали этот звук, и во сне им казалось, что какой-то монстр трубит в гигантскую трубу. Те же, кому заснуть не удалось, прислушивались к этому вою с тревогой и плохими предчувствиями. Обин Дейл, к примеру, пытался подсчитать секунды между гудками – иногда у него выходило сто тридцать, иногда эта цифра снижалась до ста пятнадцати. Затем он постарался определить свой пульс, но разнервничался. Ему показалось, что сердце колотится как-то слишком уж часто. Дейл принялся думать о вещах, о которых лучше вовсе не думать, в том числе и о худшей из всех: о своем ужасном провале на летней ярмарке в Мелтон Медбери. Именно поэтому его психиатр посоветовал отправиться в путешествие, чтобы все поскорее забыть. Он уже принял на ночь одну таблетку снотворного. В два часа ночи принял вторую, и это подействовало.
Мистер Кадди тоже бодрствовал. Он нашел газету мистера Мэрримена, которую тот оставил в автобусе. Газета была сложена кое-как и вся растрепалась, но, улегшись в постель, Кадди прочел ее самым внимательным образом, особенно ту статью, где говорилось о Цветочном Убийце. Поначалу он читал вслух, чтобы как-то развлечь миссис Кадди, но вскоре ее громкий храп возвестил о том, что эти его старания бессмысленны. Он выпустил газету из рук и стал прислушиваться к сирене. Потом принялся гадать: станут ли проявлять его со товарищи по путешествию снобистское отношение к нему и миссис Кадди. Вспомнил об орхидеях миссис Диллингтон-Блик, которые колыхались на ее пышной груди, и постепенно погрузился в беспокойный сон.
А вот мистер Мэрримен, в отличие от других, сразу заснул крепким сном. И если ему и снились знакомый стюард или незамужняя старая дева, видения эти остались в самой глубине сознания, и вспомнить их потом будет невозможно. Подобно многим другим людям взрывного темперамента, он компенсировал эту особенность глубоким и сладким сном.
Впрочем, примерно так же поступил и отец Джордан. Помолившись, улегся в постель, и, поворочавшись немного на довольно жестком матрасе, впал в мирное забвение, которое длилось до утра.
Мистеру Дональду Макангусу понадобилось не так уж много времени, чтобы отойти от обстоятельств, из-за которых он едва не опоздал на пароход. Тем не менее Макангус успел выпить кофе и съесть сандвич в обеденном зале, где он с нескрываемым любопытством и даже настороженностью разглядывал спутников по плаванию. Нет, по натуре своей Дональд Макангус не был человеком злобным или подозрительным, просто обладал любознательностью, свойственной выходцам из Средней Шотландии. Он собирал факты о людях, как не слишком разборчивый филателист собирает марки для своей коллекции – просто покупает те, которые ему глянутся. Он оказался за одним столом с супругами Кадди – пассажиров еще не прикрепили к определенным местам – и вскоре выяснил, что живут Кадди в Далвиче и мистер Кадди занят в каком-то бизнесе. Но что именно это за бизнес – мистеру Макангусу оставалось только гадать. Он поведал своим соседям о приключениях с такси. Но затем, остановленный холодным и неподвижным взглядом миссис Кадди, завязал со всеми расспросами и совершенно неудовлетворенный вернулся в свою каюту.
Там он улегся в постель, переодевшись в веселенькую ярко-красную пижаму. И какое-то время просто лежал, погруженный в несвязные и пустяшные мысли, пока они плавно не перешли в сновидения. Завывание сирены его ничуть не беспокоило.
Позвонив из телефона-автомата, мисс Эббот брела по пристани, почти не обращая внимания на туман, и глаза ее отливали лучезарным блеском. Матрос у трапа заметил, а позже и припомнил, что она с трудом подавляла возбуждение. Мисс Эббот улеглась в постель и все еще не спала, когда пароход отчалил. Она наблюдала, как пробегают за иллюминатором расплывчатые огоньки, ощущала неспешный рокот двигателей. И заснула только после часа ночи.
Джемайма Кармишель почти не обращала внимания на своих спутников – все силы и волю тратила на то, чтобы подавить закипающие на глазах слезы. Она сердито твердила себе, что плач – это непроизвольный физический процесс, полностью контролируемый и в ее случае совершенно неоправданный. Убеждала себя, что у многих людей помолвка срывается в самую последнюю минуту и что от этого еще никто не умирал. Мало того, у большинства этих людей, в отличие от нее, нет такой возможности – резко оборвать все связи и отправиться в Южную Африку.
Не надо было заглядываться на собор Святого Павла. Это ошибка. Красота и величие сооружения всегда оказывали на нее сильнейшее эмоциональное воздействие; от ее внимания не укрылось, что молодой человек, сидевший напротив в автобусе, заглядывает ей в глаза и, судя по всему, испытывает к ней жалость. С того момента поездка в автобусе казалась почти невыносимой, она немного успокоилась, только когда пришлось идти по пристани сквозь туман на посадку. Даже забавно, что ее отъезд происходит в столь мрачной обстановке. Джемайма видела мелькающие перед ней туфельки миссис Диллингтон-Блик из лакированной кожи и на высоких каблуках, слышала обрывки разговора супругов Кадди. Она также чувствовала, что тот самый молодой человек идет прямо следом за ней. Когда они вышли из прохода на пристань, он вдруг сказал:
– Позвольте я поднесу ваш чемодан, – и взял поклажу из ее руки перед тем, как она успела возразить. – Весь мой багаж уже на борту, – добавил он. – И идти с пустыми руками мне как-то неловко. Вы не против? Не возненавидите меня за это?
– Нет, – несколько удивленная такой постановкой вопроса, пробормотала в ответ Джемайма. – В данный момент не возражаю.
– Возможно, это послужит для вас приятной переменой.
– Ничего подобного, – быстро выпалила она.
– Наверное, все же женщины по природе своей более зажатые существа. А тщеславие, как вы можете подумать, больше в природе мужчин. И окажетесь правы. Кстати, известно ли вам, что среди пассажиров сам Обин Дейл?
– Вот как? – без особого интереса откликнулась Джемайма. – Ему для путешествия больше подошел бы роскошный круизный лайнер и организованное веселье по вечерам.
– Насколько я понял, его отправили подлечиться. Устал от всех этих камер, суеты. Однако готов поспорить: очень скоро он заскучает без огней рампы. Кстати, я судовой врач, и это мое первое долгое путешествие. Позвольте представиться, Тимоти Мэйкпис. А вы или мисс Кэтрин Эббот, или же мисс Джемайма Кармишель. Я от души надеюсь, что последнее.
– И будете страшно разочарованы, если это не так? – спросила Джемайма.
– Да я все поставил на эту карту. И, как догадываюсь, оказался прав. Это ваше первое большое путешествие?
– Да.
– Однако, смотрю, вы не слишком этому рады, как можно было бы ожидать. А вот и корабль, прямо нависает над нами. Приятно думать, что мы встретимся снова. А номер каюты у вас какой? Я не собираюсь вам докучать, просто отнесу туда чемодан и все.
– Номер четыре. И большое вам спасибо.
– Не за что, – вежливо отозвался доктор Мэйкпис. Он проводил ее до каюты, внес чемодан, отвесил довольно сдержанный поклон и удалился.
Джемайма вяло подумала: «Странно, но почему-то не верится, что этот молодой человек ломал тут комедию». И тут же постаралась выбросить его из головы.
А затем вспомнила обо всех своих неприятностях и снова пала духом. Она уговорила своих родителей и друзей не приходить к пароходу и не провожать ее в плавание и распрощалась с ними уже довольно давно. И теперь чувствовала себя страшно одинокой.
Каюта показалась ей какой-то безликой. Джемайма слышала голоса и гулкие звуки шагов по палубе над головой. Она ощущала специфический запах корабля, немного отдающий резиной. Как выдержит она здесь целых пять недель в обществе дамы на тонких каблуках-шпильках, этой парочки с голосами из Клапхэм-Коммон[4] и страшно непривлекательной старой девы? Она взялась распаковывать багаж. Заглянул Денис, он показался ей жутко противным типом. Впрочем Джемайма сразу укорила себя в предвзятости и недоброжелательности к людям. И почти тотчас же нашла в рундучке каюты пакет из дорогого магазина, где находилось очень красивое платье и была приложена записка от мамы. Обнаружив этот подарок, она уселась на койку и расплакалась, как маленькая девочка.
Ей понадобилось время, чтобы успокоиться и закончить раскладывать вещи. Она вдруг почувствовала, что страшно устала, и решила отдохнуть.
Джемайма лежала в постели, прислушивалась к звукам, доносившимся из корабля и с пристани. Постепенно она начала осваиваться в каюте, и к ощущению чужеродности вдруг стало примешиваться чувство радостного предвкушения. В голове звучал приятный мужской голос – «смотрю, вы не слишком этому рады, как можно было бы ожидать». А потом вдруг она провалилась в сон, столь крепкий, что не слышала, как отплыл пароход, и лишь уголком сознания улавливала протяжное завывание сирены с интервалом в две минуты на протяжении всей ночи.
К половине первого все пассажиры уже были в кроватях, даже миссис Диллингтон-Блик, которая, перед тем как лечь, очень долго и тщательно ухаживала за лицом с помощью новомодных и дорогих косметических средств.
Дежурные офицеры сделали обход и тоже разошлись по своим каютам. И «Мыс Фаруэлл», очень медленно плывущий в тумане, вышел из эстуария Темзы с убийцей на борту.
Капитан Джаспер Баннерман стоял на мостике рядом с лоцманом. Ему предстояло бодрствовать всю ночь. Профессия их была одной из древнейших в мире, и хотя теперь у них имелись радар и беспроводная связь, опасения моряков, вглядывавшихся в непроницаемую полосу тумана, были такими же, как и у их далеких предшественников. Предупреждающие сигналы последовательно поступали из пунктов, названия которых они знали наизусть – Доггер, Дандженесс, Внешние Гебридские острова, гавань Скапа-Флоу, маяк Портланд-Билл, отмель Гудвина.
– А она умница, эта твоя машина, – заметил лоцман, всматриваясь в туман. – Отличная работа! Пока справляемся как надо.
Голоса других, невидимых в тумане кораблей, такие одинокие и заунывные, доносились с разного расстояния. Время тянулось очень медленно.
В половине третьего на мостик заглянул радист, принес две радиограммы.
– Подумал, лучше доставлю сам, сэр, – сказал он, обращаясь к капитану. – Они зашифрованы. И еще указано «Срочно».
– Хорошо, – кивнул капитан Баннерман. – А ты пока жди здесь. – И он удалился в свою каюту. Там достал книгу кодов и расшифровал послания. Возился он довольно долго, а затем позвал:
– Спаркс!
Радист вошел в капитанскую каюту, зажав подмышкой фуражку, затворил за собой дверь.
– Только этого нам сейчас, черт возьми, и не хватало, – проворчал капитан Баннерман. Радист терпеливо ждал, стараясь ничем не выказывать любопытства. Капитан Баннерман подошел к иллюминатору правого борта и молча перечитал обе расшифрованные радиограммы. Первая была от исполнительного директора компании «Кейп Лайн»:
«Совершенно секретно. Дирекция просит вас соблюдая конфиденциальность оказать всяческое содействие суперинтенданту Аллейну точка его доставят на катере в Портсмут точка там он поднимется к вам на борт точка будет путешествовать в качестве пассажира точка просьба предоставить отдельную каюту точка просьба держать лично меня в курсе всех событий точка компания полагается на вашу осторожность и благоразумие точка Камерон точка конец сообщения».
Капитан Баннерман недовольно фыркнул и прочитал второе сообщение.
«Срочно и строго конфиденциально точка суперинтендант Аллейн сядет на борт вашего корабля в Портсмуте куда его доставят на катере точка он лично объяснит в чем проблема точка наш департамент поддерживает связь с вашей компанией точка отправил С. А. Мэйджорибэнкс помощник комиссара криминального департамента Скотленд-Ярда точка конец сообщения»
– Я написал два ответа, – сказал капитан Баннерман, – строго взирая на своего подчиненного. – Одинаковые, для обоих адресатов! «Инструкции получены и приняты к сведению точка Баннерман». – И сделай мне такое одолжение, Спаркс, держи язык за зубами.
– Само собой, сэр.
– Чтобы ни одна живая душа!
– Слушаюсь, сэр.
– Вот и молодец.
– Спасибо, сэр.
Радист развернулся и вышел. Потрясенный капитан Баннерман пребывал в трансе с полминуты, затем вернулся на мостик.
На протяжении всей остальной ночи он занимался своими прямыми обязанностями: вел судно в самом густом за последние десять лет тумане, что требовало самого напряженного внимания и недюжинной выучки. И одновременно уже на другом, почти подсознательном уровне размышлял о своих пассажирах. Баннерман наблюдал за посадкой с капитанского мостика и видел их всех. И, подобно каждому мужчине, бросившего хотя бы беглый взгляд на миссис Диллингтон-Блик, составил самое благоприятное впечатление об этой даме. Шикарная женщина. Он также отметил и Джемайму Кармишель – она попадала у него под определение «очаровательная молодая девушка», – и капитан опасался, что по мере приближения к тропикам она будет пользоваться все большим вниманием морских офицеров. Еще на одном, тоже подсознательном уровне он размышлял о двух встревоживших его радиограммах. Какого собственно черта, думал Баннерман, он должен принимать на борт так спонтанно некоего детектива в штатском? Он перебирал в уме возможные причины. Безбилетный пассажир? Беглый преступник? А может, кто-то из членов его команды в розыске? А что, если этот полицейский в последнюю минуту получил назначение в Лас-Пальмас? Но почему тогда он не полетел туда самолетом? А тут еще предстоят эти чертовы хлопоты по его устройству. Если разместить нового пассажира в каюте для офицерского состава, все тотчас сообразят – здесь что-то не так. В четыре часа утра – самое тяжелое время вахты, когда на исходе все жизненные силы, – капитана Баннермана вдруг посетило неприятное предчувствие: предстоящее плавание сложится не самым лучшим образом.
Наутро туман все еще висел над Английским каналом. Выйдя из Портсмута, пароход «Мыс Фаруэлл» словно погрузился в небытие.
Пятеро мужчин вышли на палубу с приподнятыми воротниками. Что касалось господ Мэрримена, Макангуса, Кадди и отца Джордана, на всех красовались какие-то невообразимого вида головные уборы, и они расхаживали взад-вперед по шлюпочной палубе или же с безутешным видом сидели на скамьях, на которые, возможно, не присядет до конца путешествия ни один человек. После завтрака мистер Обин Дейл вернулся к себе в каюту. Помимо спальни, у него там была еще и небольшая гостиная. В компании такие каюты называли «люкс». Он пригласил миссис Диллингтон-Блик и доктора Тимоти присоединиться к нему и выпить перед ленчем. В одиннадцать утра миссис Диллингтон-Блик появилась на палубе во всем своем великолепии. Не прошло и получаса, как она приняла это приглашение. Доктор Мэйкпис тоже пришел – в надежде, что там будет и Джемайма Кармишель. Но девушка провела все утро, разгуливая по шлюпочной палубе, потом нашла продуваемый всеми ветрами, но укромный уголок под средней надстройкой, сидела там и читала.
Мистер Макангус тоже вышел на палубу, но ненадолго, вскоре вернулся в салон для пассажиров, где, скептически осмотрев книжные полки, уселся в уголок и уснул прямо в кресле. Миссис Кадди также оказалась там и тоже вздремнула. Она слушала малоутешительный прогноз погоды – там предсказывали шторм – и решила принять успокоительное. Мисс Эббот расхаживала по узкой нижней палубе, возможно, чисто инстинктивно выбрав ту часть парохода, куда по утрам почти никто не заглядывает. На плане, который показывали пассажирам, это место называлось «палубой для променада».
Именно Джемайма первой заметила перемену погоды. Тоненький теплый луч упал на страницу книги; она подняла голову и увидела, что пелена тумана поредела и что через нее пробивается слабый солнечный свет. В тот же момент «Мыс Фаруэлл» издал протяжный гудок, а затем Джемайма услышала рокот мотора. Она поднялась, подошла к борту, посмотрела вниз и увидела, что к пароходу подошел катер. Вот он поравнялся со сброшенным сверху веревочным трапом. Высокий мужчина, задрав голову, смотрел с катера на «Фаруэлл». Джемайма всегда весьма критично относилась к мужской одежде, но одобрительно, хоть и рассеянно, кивнула, заметив, как одет этот господин. Матрос у борта сбросил в катер линь, теперь оба судна, большое и маленькое, стояли бок о бок. Катер начал отчаливать, а высокий господин принялся очень ловко карабкаться вверх по веревочному трапу и взошел на борт, где его встретил дежурный офицер и повел прямо на капитанский мостик.
На своем пути он прошел мимо мистера Мэрримена и мистера Кадди. Те оторвались от детективных романов, которые читали, воззрились на пришельца, и обоих посетила одна и та же мысль, тотчас, впрочем, отвергнутая, – что они где-то видели прежде этого человека. Хотя на самом деле они не ошиблись: буквально накануне вечером оба смотрели на сильно искаженный снимок в вечернем выпуске «Геральд Трибьюн». Это был суперинтендант полиции Р. Аллейн.
Капитан Баннерман, сунув руки в карманы кителя, рассматривал своего нового пассажира. С самого начала Аллейн не понравился капитану Баннерману – он не соответствовал его представлениям о детективе в штатском. Мало того, заговорив с ним, капитан, будучи по натуре своей снобом, отметил чертовски вульгарный, по его понятиям, акцент, совершенно не подходящий полицейскому столь высокого ранга. Самому ему с немалым трудом удавалось сохранять мидлендский[5] акцент.
– Что ж, – протянул он. – Суперинтендант Аллейн, не так ли? Раз уж вы здесь, то, полагаю, должны пояснить, из-за чего весь этот сыр-бор. Буду весьма признателен за информацию.
– А я полагаю, сэр, – сказал Аллейн, – вы до сих пор проклинаете тот день и час, когда получили эти радиограммы.
– Ну, проклинаю – это слишком сильно сказано.
– Я прекрасно понимаю, сколько хлопот вам доставил. Единственное, что меня извиняет, это крайняя необходимость моего появления здесь. И предельная срочность и важность дела.
Капитан Баннерман, нарочито растягивая гласные, осведомился:
– К при-и-меру?
– К примеру, убийство. Маньяк.
– А-а, вон оно что. Се-е-ри-и-йный убийца? Полагаю, речь идет о том парне, который, по слухам, поет и оставляет цветы?
– Все верно.
– Но причем тут мое судно, черт побери?
– Есть все основания полагать, – сказал Аллейн, – что он находится на борту вашего парохода.
– Не мелите ерунды.
– Да, сколь ни абсурдно это звучит.
Капитан Баннерман вытащил руки из карманов, подошел к иллюминатору, выглянул наружу. Туман окончательно рассеялся, и «Мыс Фаруэлл» шел полным ходом.
– Ну вот, приехали, что называется! – каким-то не своим, сдавленным голосом пробормотал он. – Такого рода команды набирают в нынешние дни. Убийц!
– Мое начальство, – поспешил заметить Аллейн, – не склонно считать, что он член команды.
– Стюарды проплавали на этом пароходе вот уже три сезона.
– И среди них убийцы тоже нет. Ну разве что у одного из стюардов или членов команды оказался на руках посадочный талон.
– Так вы что же, хотите сказать, что преступником является один из пассажиров?
– Ну, на данный момент похоже на то.
– Ясно! – капитан Банерман снова заговорил своим обычным голосом. – Да вы присядьте. Выпейте чего-нибудь. Я должен был догадаться, что это один из путешественников.
Аллейн сел, но от выпивки отказался – обстоятельство, вызвавшее вполне ожидаемую реакцию у собеседника.
– Ага! – мрачно и с пониманием пробормотал капитан Баннерман. – Ну, конечно, нет. Вы же на службе.
Он так разволновался, что Аллейн счел своим долгом пояснить:
– Кстати, это вовсе не означает, что я собираюсь арестовать вас.
– Не думаю, что вообще можете. Во всяком случае, до тех пор, пока мы в море. Очень сильно в том сомневаюсь.
– К счастью, на данный момент этой проблемы не существует.
– Мне следовало более внимательно ознакомиться с уставом, – вздохнул капитан Баннерман.
– Послушайте, – заметил Аллейн. – Может, я попробую хотя бы вкратце описать всю эту историю, и тогда вы поймете, почему я оказался на борту вашего парохода?
– Именно этого я от вас и жду, разве не так?
– Да, – согласился Аллейн. – Просто уверен. Что ж, начнем.
И он посмотрел на капитана Баннермана, который уселся, сложил руки на коленях, вопросительно приподнял брови и ждал.
– Вы, разумеется, знаете обо всех этих событиях, – начал Аллейн, – поскольку они широко освещались в газетах. За последние тридцать дней вплоть до одиннадцати часов вчерашнего вечера было совершено два убийства, которые мы считаем делом рук одного человека. И которые могут оказаться частью более крупной схемы. В обоих случаях жертвами стали женщины, умерли они от удушения, и каждый раз на теле были оставлены цветы. На данный момент не считаю нужным посвящать вас в другие детали. Прошлой ночью за несколько минут до отплытия парохода было обнаружено тело третьей жертвы. Оно лежало в узком темном проходе между тем местом, где останавливаются автобус и такси, и причалом, возле которого пришвартовано ваше судно. Эта девушка работала в цветочном магазине, ей поручили доставить коробку с гиацинтами одной из ваших пассажирок, а именно – некой миссис Диллингтон-Блик. Ожерелье из искусственного жемчуга было порвано, на теле жертвы разбросаны цветы – словом, убийца действовал в обычной своей манере.
– Ну а пение?
– Что? А, это… На этом моменте пресса просто зациклилась. В самом первом случае пение имело место, это определенно. То убийство произошло пятнадцатого, в прошлом месяце. И жертвой, если вы помните, была Берилл Коэн, бродячая торговка с Варвик Роуд, она продавала немного и в других местах. Ее нашли мертвой в постели, в съемной квартире на маленькой улочке за Пэддингтоном. Жилец из комнаты наверху вроде бы слышал, как от нее кто-то выходил, около десяти. И он утверждает, что этот человек что-то напевал.
– Ужас какой-то, – пробормотал капитан Баннерман. – Но что за песню он пел, скажите, ради бога?
– Арию Маргариты с драгоценностями, – ответил Аллейн. – Из оперы «Фауст». Пел альтом.
– А у меня бас-баритон, – рассеянно заметил капитан. – Надо же, арию, – мрачно добавил он.
– Второй жертвой, – продолжил Аллейн, – оказалась почтенная старая дева по имени Маргерит Слэттерс, ее нашли задушенной в доме в районе Фулхэма в ночь на двадцать пятое января. Сторож, охранявший склад поблизости, слышал, как кто-то примерно в это же время напевал «Жимолость и пчела»[6] высоким таким голосом.
Аллейн умолк, но капитан Баннерман явно ждал продолжения.
– Ну и похоже на то, ваш матрос, дежуривший у трапа вчера, слышал, как кто-то поет в тумане. «Очень странным голосом» – так он выразился. А это может означать что угодно. Или же вовсе ничего. Возможно, какой-то моряк напился, вот и горланил. Мелодия была ему незнакома.
– Ага! Значит, прошлой ночью. Но как вы узнали, что у жертвы… – Тут капитан Баннерман осекся и заметил: – Ладно, не важно. Продолжайте.
– В левой руке она сжимала, очевидно, в предсмертной агонии, обрывок посадочного талона. Ваша компания вручает такие пассажирам при продаже билета. Я полагаю, что к этому талону, очевидно, прикрепляется сам билет, и талон отрывает офицер, принимающий пассажиров на борт. Особой ценности этот документ не имеет, однако многие пассажиры считают, что он дает им какие-то права, вот и сохраняют его. К сожалению, на этом клочке сохранились лишь слово «Фаруэлл» и дата отплытия.
– А имя?
– Имени не было.
– Ну, это мало что дает в данном конкретном случае, – заметил капитан Баннерман.
– Это дает основания предположить, что жертва боролась с убийцей, крепко сжимая в руке бумажку, вот она и порвалась, и вторая половинка могла остаться у преступника, или же ее унесло ветром по причалу.
– Да с тем же успехом весь этот талон целиком могло бы унести ветром, когда жертва выхватила его.
– Да, конечно, такая возможность существовала.
– Всего лишь возможность. А вторую половинку искали?
– Да. Но когда я ранним утром отплывал из Портсмута, мне сообщили, что ничего там не нашли.
– Ну, вот вам, пожалуйста!
– Но если все остальные пассажиры сохранили свои посадочные талоны…
– К чему им они?
– Давайте займемся этим позже, хорошо? Итак, тело было обнаружено констеблем полиции за пять минут до отплытия вашего парохода. Он славный парень, этот констебль, и, похоже, дружит с головой, однако не успел сесть на борт, потому как вы уже отплыли. Когда он говорил со мной по телефону с пристани, то видел трубу вашего судна, она исчезала в тумане. Ну, целая команда наших из Ярда тут же примчалась туда и произвела все необходимые действия. Мы связались с вашей компанией и поняли: они были чертовски озабочены лишь одним: чтобы ваше отплытие произошло по расписанию, без задержки.
– Нарушать расписание нам запрещено! – воскликнул капитан Баннерман.
– Ну и мои боссы пришли к выводу, что у нас нет достаточных оснований возвращать вас назад, в порт, и что полноценное расследование можно провести и на борту.
– Бог ты мой!
– Было решено, что я поплыву вместе с вами и постараюсь по мере возможности сохранить свою цель в тайне.
– Тогда как прикажете понимать, – медленно, и пока не проявляя признаков неудовольствия, спросил капитан Баннерман, – как прикажете понимать мою роль в этом деле? Я ведь уже знаю вашу тайну! Как с этим быть?
– Что ж, – пожал плечами Аллейн, – надеюсь, мы обойдемся без вашего активного вмешательства, просто уверен в этом. Но если вдруг случится нечто подобное, и я упущу это из вида, в чем лично сильно сомневаюсь, тогда последствия могут оказаться весьма печальны. И на борту у вас окажется еще один труп прежде, чем мы доплывем до следующей стоянки.
Капитан Баннерман всем телом подался вперед, хотя руки по-прежнему лежали на коленях, и лицо его оказалось в нескольких дюймах от лица сыщика. Глаза у него были пронзительно голубые, какие, по мнению обывателей, и должны быть у моряка, а физиономия налилась густой кирпично-красной краской румянца.
– Вы что же, хотите сказать, – свистящим от ярости шепотом начал он, – что позволите этому типу совершить убийство на моем корабле?
– Пока, – заметил Аллейн, – он убивает с интервалами в десять дней. А стало быть, произойдет это где-то на полпути между Лас-Пальмас и Кейптауном, правильно?
– Я отказываюсь в это верить. Я не думаю, что он у меня на борту.
– Не верите?
– Что он за человек? Поведайте мне.
– Лучше уж вы мне расскажете, – заметил Аллейн. – И весьма вероятно окажетесь правы.
– Я?!
– Вы или кто-то другой. У вас тут курят?
– Тут… – капитан потянулся за шкатулкой, – трубка. Если не возражаете, конечно. – Аллейн достал трубку и принялся набивать ее табаком.
– Подобные случаи, – заговорил он, – расследовать с точки зрения полиции сложнее всего. Мы можем поймать картежного шулера, мошенника, вора карманника, стрелка из ружья или пистолета, да целую дюжину других плохих парней, потому как они сами выдают себя своим поведением или манерами. У них вырабатываются вполне определенные привычки, да и якшаются они обычно с себе подобными. Но здесь совсем другой типаж. Начнем с того, что он никогда прежде не попадал в поле зрения полиции, почти наверняка ведет скромный образ жизни, но притом душит женщин с интервалом в десять дней и оставляет цветы на телах своих жертв. С таким типом должны разбираться психиатры, если он, конечно, к ним попадет, но маньяки предпочитают обходиться без них. Он, своего рода, классический пример. Вот только чего именно? Результат плохих домашних условий в детстве, жертва слишком властной матери или жестокого учителя, получил травму головы во время игры в футбол, жил с бабушкой и дедушкой, которые во всем ему потворствовали? Да причин сколько угодно. Он есть. Он существует. Во всех случаях поведение его просто безупречно, за исключением этих историй, разумеется. Вполне возможно, а такое часто случается, что это маленький незаметный человечек бесцветной внешности, законопослушный во всех других отношениях гражданин лет пятидесяти с хвостиком. И каждый день ведет себя вполне нормально, а потом вдруг выходит из своей норки и становится убийцей. Возможно, его поведение отличается определенной эксцентричностью, но он тщательно это скрывает. А потом вдруг срывается, становится неадекватным. Он получает некий внутренний посыл, который подводит его к совершению преступления. И тогда с виду нормальный человек превращается в монстра.
– Вон оно как, – заметил капитан Баннерман. – В монстра, значит. И это чудовище, как вы полагаете, скрывается среди вполне нормальных людей. Что ж, теоретически вы, наверное, правы. Нет, где угодно, только не на моем корабле.
Мужчины переглянулись, и сердце у Аллейна упало. Он умел отличать упрямца от любого нормального человека.
Судно меж тем шло полным ходом и придерживалось запланированного курса. Туман рассеялся уже окончательно, словно его и не было вовсе, впереди простиралась бескрайняя залитая солнечными лучами морская гладь. Пароход шел вперед, оставляя белоснежный пенный след, двигатели работали ритмично и мощно. Англия осталась позади, «Мыс Фаруэлл» держал курс на Лас-Пальмас.
– Чего именно вы от меня хотите? – спросил капитан Баннерман. – Вся эта история кажется мне странной и почти что неправдоподобной, но я готов выслушать и учесть ваши пожелания. Думаю, яснее и честнее выразиться невозможно, не так ли? Так что валяйте, выкладывайте.
– Нет, – согласился с ним Аллейн, – честнее, конечно, невозможно. Это самое большее, на что я мог рассчитывать. Но первым делом, наверное, я должен объяснить, чего вам не следует делать. Никто на корабле не должен знать, кто я такой и зачем сел на борт.
– И какова же легенда?
– Насколько я понимаю, должность суперкарго[7] уже вышла из моды, так что им я притворяться не буду. Может, подойдет роль представителя компании, которого перевели на работу в Дурбан?
Капитан Баннерман окинул его критическим взглядом и заметил:
– Я бы выбрал должность повыше.
– Почему? Из-за моего возраста?
– Возраст тут не причем. И внешность тоже. И, так сказать, общее впечатление, – добавил капитан Баннерман.
– Боюсь, я не совсем пони…
– Да и на больного вы тоже не похожи. В предыдущем рейсе мы взяли на борт троюродного брата исполнительного директора компании. Он перенес приступ белой горячки, ну и должен был пойти на поправку после курса лечения. Вы ничуть на него не похожи. Да и на детектива тоже, если уж на то пошло, – с некоторым осуждением в голосе добавил капитан.
– Вы уж извините.
– В технике разбираетесь?
– Не идеально.
– Ладно, – сказал капитан Баннерман, – предоставьте это мне. Вы кузен председателя и направляетесь в Канберру через Дурбан с какой-то там дипломатической миссией. Чем только не занимаются наши люди в Канберре! Да вы просто не поверите, если узнаете!
– Неужели?
– Это факт.
– Что ж, неплохой вариант. А кто он, этот ваш председатель?
– Сэр Грэм Хармонд.
– Такой маленький толстяк с выпученными глазками, да к тому же еще и заика?
– Ну, – протянул капитан Баннерман, не сводя глаз с Аллейна, – можно и так сказать.
– Так я его знаю.
– Быть того не может!
– Этот вариант подойдет.
– Еще бы!
– Я предпочел бы назваться не своим именем. Обо мне писали в газетах. Как насчет С. Дж. Родерик?
– Родерик?
– Просто мое имя Родерик, но об этом в прессе ни разу не упоминалось. Когда пользуешься вымышленным именем или фамилией, желательно, чтобы они были похожи на твои настоящие. Ну или напоминали имя, к которому ты привык. – Аллейн призадумался на секунду-другую. – Нет, не пойдет, – заметил он. – Давайте обезопасимся. Пусть я буду мистер Бродерик.
– А это не ваш снимок напечатан во вчерашнем выпуске «Геральд Трибьюн»?
– Неужели? Черт…
– Погодите-ка.
Капитан зашел в свою каюту и вынес оттуда газету, так заинтриговавшую мистера Кадди. И развернул ее на той странице, где красовался снимок «пикантной Беррил Коэн, а также суперинтенданта Р. Аллейна (см. сноску)».
– Считаете, здесь я похож сам на себя? – спросил тот.
– Ни чуточки.
– Вот и славно.
– Ну, если и есть сходство, то весьма отдаленное. Тут вроде и губы у вас потолще.
– Верно.
– Понимаю, – нерешительно протянул капитан Баннерман.
– Думаю, рискнуть все же стоит.
– Полагаю, вы будете держаться обособленно?
– Напротив. Хочу по возможности смешаться с остальными пассажирами.
– Это еще зачем?
Аллейн выдержал паузу, затем спросил:
– Скажите, у вас хорошая память на даты?
– Даты?..
– Ну, можете вы, к примеру, обеспечить себе железобетонное алиби плюс еще свидетеля на пятнадцатое число прошлого месяца между десятью и одиннадцатью часами вечера, затем на двадцать пятое января с девяти вечера до полуночи? Ну и, наконец, на вчерашнюю ночь за полчаса до отплытия?
Капитан Баннерман взволнованно запыхтел, что-то пробормотал себе под нос, а затем ответил:
– Думаю, что не на все три.
– Ну, вот вам, пожалуйста. Сами понимаете.
Капитан Баннерман снял очки и снова приблизил раскрасневшуюся физиономию к лицу Аллейна.
– Я похож на сексуального маньяка? – яростно прошипел он.
– Не того спрашиваете, – миролюбиво откликнулся Аллейн. – Я понятия не имею, как они выглядят. В том-то и проблема. Пытаюсь вам втолковать, но вижу, не получилось.
Поскольку капитану Баннерману нечего было на это ответить, Аллейн продолжил:
– Я должен проверить, где в этот промежуток времени находились все ваши пассажиры и, пожалуйста, поймите меня правильно, вы сами, сэр. Остается только надеяться, что все вышеупомянутые лица смогут предоставить твердое стопроцентное алиби. И вы в том числе.
– Послушайте! А ведь я могу отчитаться за пятнадцатое. Мы бросили якорь в Ливерпуле, и я пробыл на борту с посетителями до двух часов ночи.
– Если представите тому доказательства, не стану арестовывать вас за убийство.
Капитан Баннерман многозначительно произнес:
– Все же вы избрали довольно странный стиль общения с командиром судна.
– Я хотел сказать только это, ничего более и без всяких задних мыслей. И потом, ведь не вы, наверное, поднимаетесь на борт своего корабля, зажав в руке посадочный талон.
– Как правило, нет, – отозвался капитан Баннерман. – Такого за мной не водится.
Аллейн поднялся.
– Я понимаю, – начал он, – какие проблемы создал вам, появившись на борту судна, и искренне о том сожалею. Постараюсь держаться тихо и незаметно, как мышка.
– Готов побиться об заклад, поставить на кон что угодно! Но этот человек с нами не плывет. Такого быть не может! Ясно вам?
– Если бы мы были в том абсолютно уверены, то не стали бы чинить вам все эти неудобства.
– Все это какая-то ужасная ошибка!
– Возможно.
– Что ж, – ворчливо произнес капитан Баннерман, поднимаясь на ноги. – Полагаю, все же придется смириться с этой ситуацией. Вы, наверное, хотите видеть свою каюту. Есть одна свободная для офицерского состава. На капитанском мостике. Можем поселить вас там, если, конечно, устраивает.
Аллейн ответил, что устраивает как нельзя лучше. – И еще желательно, чтобы ко мне относились как к обычному пассажиру.
– Я скажу старшему стюарду. – Капитан подошел к письменному столу, уселся за него, взял листок бумаги и принялся писать, бормоча себе под нос:
– Мистер С. Дж. Бродерик, родственник председателя, отправляется в Канберру работать в Министерстве по делам Содружества. Все правильно?
– Так точно. Думаю, не стоит напоминать, что вы должны сохранять абсолютную секретность.
– Не стоит. У меня нет ни малейшего желания выставлять себя полным идиотом, вести с кем-либо на корабле все эти абсолютно дурацкие разговоры.
Ветер крепчал, задувал в иллюминатор. Только что написанную бумагу капитан называл меморандумом. Он перевернул листок и проставил на нем номер пассажирского посадочного талона на судно «Мыс Фаруэлл».
Затем, пристально глядя прямо в глаза Аллейну, капитан проговорил:
– Я зарегистрировал его вчера, в конторе. Так что помните. – Он нервно усмехнулся. – И посадочный талон не порван.
– Нет, – сказал Аллейн. – Я это заметил.
Тут вдруг ожил корабельный гонг. Он мелодично возвещал о том, что сейчас на борту «Мыса Фаруэлл» состоится первый ленч.