Глава пятая
На место происшествия Панфилов прибыл уже после того, как за дело взялась оперативно-следственная бригада из города. Гражданка Максютова не стала обращаться за помощью в поселковую милицию, сразу позвонила в РОВД, заявила об ограблении.
– Что ж так, не доверяете нам? – не скрывая своего недовольства, спросил Марк Илларионович.
Эта женщина оставила его в дураках. Равно как и районное начальство. Нет, чтобы поставить его в известность о событии до того, как бригада прибыла на место, так ему сообщили об ограблении только сейчас. И то в оскорбительно-предвзятом тоне. «Ну где этих участковых носит?»
– Что-что, простите? – вскинулась она.
И вперила в Панфилова уничижительный взгляд.
– Могли бы в участок позвонить... – с упреком сказал он.
– Я не поняла, вы чем-то недовольны? – презрительно скривилась Максютова.
Отчего кожа на ее лбу стала похожа на гофрированный картон. Удивительно, но это ее не портило. Слишком хороша она была, чтобы ее могла испортить такая мелочь. Тем более что лоб наполовину был прикрыт изящной черной стрейч-лентой.
Ей было не больше двадцати пяти, в таком возрасте женщины мало заботятся о том, чтобы выглядеть моложе. Но стремятся придать своему облику побольше лоска и сексуального градуса. Надо сказать, что Алла Сергеевна в том преуспела. Прическа, что называется, в стиль и цвет, легкий изысканный макияж, отражающий чувственность ее натуры. Красивая, грациозная, обаятельная... И стервозная...
Она была на кого-то похожа, но на кого именно, Панфилов припомнить не мог. Да и не пытался напрячь память.
– Опорный пункт в двух шагах от вас, – делая усилие, чтобы не выйти из себя окончательно, сказал он. – Возможно, мы бы смогли взять преступника по горячим следам.
Он уже знал, что гражданку Максютову обокрали. Не знал только, сколько денег пропало из ее сейфа. Но намеревался выяснить у нее это сейчас.
– Кто, вы? – пренебрежительно хмыкнула она. – Вы только и можете, что людей порядочных в кутузку сажать!
– Это вы о чем? – насупился Панфилов.
– У нас тут хоть и элитный поселок, но, в общем-то, деревня. Все про все знают. И про то, как вы Грецкого вчера арестовали, тоже знаем... Еще слюни здесь пускаете!.. Да, я не доверяю вам! Да, я не хочу, чтобы вы закрыли меня в кутузке!
– Что-то вы не то говорите... Грецкий был в нетрезвом состоянии, мог разбиться... Однажды со мной такое было...
– Мне все равно, что у вас было, – холодно отрезала Максютова и повернулась к нему спиной.
На ходу небрежно бросила через плечо:
– Противно слушать...
Панфилов промолчал. Хотя едва не высказал ей, что думает про нее. Знал он таких мисс и миссис из высшего общества. Будь он миллионером, она бы с ним так не разговаривала, ужом бы вывернулась, чтобы казаться лучше, чем есть. Еще бы и заигрывать с ним стала... А он для нее всего лишь рядовой милиционер, чего с ним церемониться... Рядовой. И не миллионер...
Марк Илларионович закусил губу, чтобы не психануть. Не так уж хорошо быть участковым, как ему казалось. И деревенские пейзажи уже не радуют... А дом у Максютовой неплохой. Два с половиной этажа, башенки, эркеры, визуальная легкость конструкций. Двор, как учебное пособие для ландшафтных дизайнеров, большой, открывающийся на лето бассейн – и это при том, что до озера рукой подать. Первая линия у воды, небольшая пристань с гаражом для небольшого моторного катера. Видно, что вдовушка не бедствует...
Это ее муж ушел под лед этой весной, это ее Юра Костромской называл женой-красавицей... Действительно, красивая бабенка. Настолько же сексуальная, насколько и стервозная...
Панфилов порывался уйти отсюда, но все же переборол в себе обиду. Зашел в дом, поднялся на второй этаж, заглянул в комнату, где находился сейф.
Большая комната, похоже, рабочий кабинет. Массивный стол, стеллажи с книгами, диванчик в стиле ампир, не вписывающийся в общую гамму строгого модерна. Мягкий ковер темно-коричневого цвета, на весь пол. На стенах картины в богатых рамах, фламандская живопись – наверняка копии, но очень удачные. Одна картина висит в стороне, под ней злополучный сейф с цифровым наборником. Окно распахнуто, штора отведена в сторону.
В комнате работали эксперт и оперативник. Панфилов не стал их беспокоить. Лишний он здесь человек, и не важно, что старший участковый. Поприсутствовал для порядка на месте преступления, пора и честь знать.
Но уйти он не успел. Его окликнул следователь, совсем молодой, щеголеватый лейтенант.
– Капитан, как настроение? – запанибратски, но явно с подвохом подмигнул он.
– А что такое? – пристально посмотрел на него Марк Илларионович.
– Да поработать надо... Поднимай свою ватагу, местность надо бы осмотреть...
– Поднимай? А мы что, с вами на «ты»? Не помню я, чтобы мы детей вместе крестили.
– Да ладно тебе!
– Я же сказал, не тыкай... – начал заводиться Панфилов.
Так вдруг захотелось послать к черту и его, и всех милицейских начальников вместе взятых... Не думал он, что нервы сдадут так быстро. Надеялся, что задора хватит хотя бы на пару недель. Но нет, кажется, пора выходить из игры...
– Ну, хорошо, хорошо... Задание у меня к вам. Местность нужно осмотреть. Предположительно преступник ушел в сторону озера, вдоль берега...
– Какого берега? Какой преступник?.. Кто его видел?..
– Горничная видела.
– Этого дома горничная или соседнего?
– Этого... Она одна в доме была, когда это произошло...
– И что она говорит?
– Ну что порядок в доме наводила. Пылесосила. Услышала шаги над головой. Поднялась на второй этаж, смотрит, окно распахнуто, следы на подоконнике...
– Пылесосила? И услышала шаги? – недоуменно посмотрел на следователя Панфилов. – Пылесос, надо полагать, встроенный, бесшумный?
– Э-э, я как-то не подумал, – почесал затылок лейтенант.
– Встроенный. «Сименс», – услышал он женский голос. – Бесшумный...
Хозяйка дома незаметно вошла в комнату, без приглашения встряла в разговор. Марк Илларионович посмотрел на нее с неприязнью. Не нравилась ему эта женщина, прежде всего из-за стервозности своего характера. Была и еще одна причина, накладывающаяся на первую. Его давно уже перестали волновать стандартные эталоны женской красоты. Наелся в свое время. А сейчас, если и проголодался, то лишь на физиологическом уровне. В душе же к этой красотке теплых чувств он не питал.
Алла стояла у окна и свысока посматривала на него, упиваясь своим преобладающим, как ей казалось, положением.
– Значит, она слышала шаги, – обращаясь к следователю, спросил Марк Илларионович.
– Да, слышала...
– И как окно отворилось, тоже слышала.
– Нет. Потому что оно уже было открыто. Преступник пролез в кабинет через окно.
– Окно было открыто?
– Да, горничная проветривала комнату. Она всегда так делает, когда убирается в доме.
– Окно было распахнуто настежь?
– Нет, оно было откинуто, в режиме проветривания. Преступник просунул руку через щель, открыл окно...
– А как он попал на второй этаж?
– Очень просто. Он воспользовался приставной лестницей.
– А где он ее взял?
– Все очень просто, – насмешливо сказала Максютова. – Лестница была во дворе, вчера ею пользовались и забыли забрать... И не надо изображать из себя Шерлока Холмса. Поверьте, вам это не идет.
Панфилов побагровел от злости, сжал кулаки, чтобы не взорваться.
– А что мне, по-твоему, идет? – сквозь зубы спросил он.
– Не помню, чтобы мы переходили на «ты»...
Язвительно-уничтожающая улыбка окончательно вывела его из себя.
– Да пошла ты! – не выдержал он.
И повернулся к ней спиной, чтобы выйти из комнаты.
– Ну знаешь! – стервозно прошипела она.
Панфилов остановился в дверях, не оборачиваясь, обратился к следователю:
– Лейтенант, я, конечно, не Шерлок Холмс, но пластиковое окно не открыть снаружи, даже если оно откинуто для проветривания. Сначала его надо закрыть изнутри... И еще, на полу в кабинете ковер, он бы заглушил шаги. Не могла горничная ничего слышать... Пардон!
Следователь не сказал ничего. Зато Максютова не удержалась от комплимента.
– Плебей!
Марк Илларионович застыл как вкопанный. Сжимая кулаки, втянув голову в плечи, медленно и неотвратимо повернулся к ней:
– Сука!
Как в коротко-импульсный сигнал можно вложить непомерно большой объем информации, так и он смог заключить в этом бранном слове все свои гневные эмоции. Ему хватило всего одного слова, чтобы выпустить пар.
Пока Максютова возмущенно хватала ртом воздух, не в силах родить оскорбительную реплику, он повернулся к ней спиной и был таков.
Хватит с него милицейского геройства. Надоело все!
«Нива» стояла у ворот дома. Левшин и Захарский возле нее, завороженно смотрят куда-то в сторону.
– К машине! – рявкнул разозленный Панфилов.
Парни вмиг вернулись к действительности, запрыгнули в автомобиль.
Зато сам Марк Илларионович застыл как вкопанный, глядя в ту же сторону, куда были устремлены их взгляды.
По улице пружинистой спортивной походкой шла юная девушка в теннисном костюме с короткой плиссированной юбкой нежно-белого цвета. Светло-русые с легкой рыжинкой волосы под теннисным козырьком, стянутые назад в конский хвост. Ошеломляющие глаза, красивое лицо, волнующая фигура – полная грудь, тонкая талия, развитые бедра, сильные и длинные ноги. Спортивная сумка на плече, ракетки в чехле. Кроссовки, казалось, были на воздушных подушках, с помощью которых она изящно парила над землей.
Даже если бы все милицейские начальники вплоть до министра МВД хором заорали бы сейчас на Панфилова, он бы и ухом не повел – так он был зачарован. И в то же время напуган. Ведь это была не просто девушка, это было привидение из далекого прошлого. Давно погибшая Настя ожила и предстала перед ним в обличье теннисной дивы. Ее глаза, ее волосы, ее губы, фигура, ноги...
Но девушка проплыла мимо него, лишь скользнув взглядом по милицейской машине. Марк Илларионович, уже не владея собой, как зачарованный направился за ней.
Она оглянулась, недоуменно приподняв бровь, прибавила ходу. Но Панфилов не отставал.
Гонка продолжалась совсем недолго. Девушка свернула к большому трехэтажному дому, из ворот которого выезжал внедорожник «RAV-4» серебристого цвета. Она перегородила машине дорогу, когда та остановилась, бросилась к водительской дверце.
– Мама! Мамочка! – воскликнула она, испуганно показывая на Панфилова.
Из машины вышла женщина лет тридцати с небольшим. У Марка Илларионовича отвисла челюсть.
Оказалось, что теннисистка вовсе не была привидением. Она была дочерью женщины, которую он давно похоронил. Возле машины, так же потрясенно глядя на него, стояла Настя, не совсем уже молодая, но такая же красивая и желанная, как двадцать, а если точней, девятнадцать лет назад. Роскошная зрелой красоты женщина с невероятно высокой энергетикой обаяния.
Тогда, еще давно, его добровольный помощник Леонид Костромской предупреждал, что ему не стоит обольщаться. Дескать, Настя будет изящной красавицей, пока молодая. Фигура у нее такая, что со временем ее разнесет, и станет она такой же толстой, как Екатерина Михайловна. Но нет, ошибался Костромской. Может, Настя и была склона к полноте, но фигурка у нее такая же чудная и волнующая, как прежде.
Было видно, что Настя тщательно следит за собой. Утонченная красота, совершенный вкус, безупречный стиль... Но если бы она располнела, запустила себя, Панфилов бы все равно смотрел на нее во все глаза и восхищался ею. Он много повидал на своем веку, но ни одно чудо света не смогло встать рядом с тем эталоном, который представляла собой Настя.
– Это мне снится? – спросил он.
– Не знаю, – помимо своей воли нежно улыбнулась она.
Но тут же взяла себя в руки, придала своему лицу выражение неприступности.
Марк Илларионович также попытался привести себя в чувство. Но на девушку в теннисном костюме посмотрел робко, растерянно.
– Твоя дочь?
– Да. Агата.
– Дурацкое имя, – досадливо поморщилась девушка, укоризненно глянув на мать.
– А лет сколько? – не удержался, спросил Панфилов.
– Шестнадцать. А что? – спросила Агата, с любопытством глянув на него.
Она была очень красивой девочкой. И она была такой же молодой, как ее мать, когда лейтенант Панфилов познакомился с ней. Но при всех ее достоинствах Марк видел в ней лишь копию любимой и, как он считал, давно погибшей девушки. Поэтому сейчас Агата могла волновать его исключительно как ее дочь.
– Столько же, сколько и мне тогда, – дрогнувшим голосом сказала Настя.
– Ты изменилась.
– Да, стала старше.
– И красивей... Хотя, казалось бы, куда уж можно красивей...
– Давай обойдемся без комплиментов.
– Мам, а это кто? – спросила Агата.
– Старший участковый сельского поселения Серебровка, капитан милиции Панфилов.
– А что вы у Максютовых делали? Опять что-то случилось?
– Случилось. Ограбление.
– Ух ты! А что именно?
– Иди домой, любопытная. И переоденься, а то распаренная вся.
– Бегу, мамочка... – Она сделала шаг в направлении дома, но вдруг резко остановилась, с подозрением глянула на Панфилова. И с сомнением спросила у матери: – А он тебя не обидит?
– Разве я похож на того, кто может обидеть? – спросил он с глуповатым видом человека, пытающегося изображать из себя доброго дядю.
– Ну, не знаю...
– Иди, Агата, иди, – поторопила дочку Настя.
– А папа ничего не скажет?
– Агата!
Девушка исчезла. И только тогда Настя сказала с неприкрытой досадой:
– Ты не похож на человека, который может обидеть. Но обижать ты умеешь...
– Это ты о том, что было тогда?
– Когда тогда? – изобразила непонимание Настя.
– Ну, двадцать... девятнадцать лет назад...
– Что, столько лет прошло? Для меня это все как будто вчера было... Ты, Нонна... Этот ужас...
– Но ты же ничего не знаешь...
– И знать не хочу... Извини, мне уже надо ехать...
– Куда?
– Тебе не все равно?
– Мне тоже надо ехать. Уезжать. Отсюда... Надоело здесь... Но я уже не хочу... Я остаюсь здесь...
Панфилов приехал в Серебровку прежде всего затем, чтобы получить дозу ностальгического адреналина. Он получил то, что хотел. Но доза быстро иссякла, а банальность современного бытия окончательно погасила в нем огонь энтузиазма. Стервозная Максютова была лишь последней каплей на потухший костер... Но вот случилось чудо. Он встретил вдруг Настю. И это уже не ностальгическое вдохновение, а шквал головокружительных чувств из дивного настоящего... У Насти есть муж, дочь, но все это не так важно по сравнению с тем, что она есть вообще...
– Оставайся, мне-то что? – неуверенно пожала она плечами.
И села в машину.
– Сегодня, на нашем месте...
Только это и успел сказать ей Марк Илларионович, прежде чем она закрыла за собой дверцу.