Глава II
Патриотический подъем и проблемы пропаганды в странах Антанты
§ 1. «Война в потемках»:
Влияние военной цензуры на деятельность средств массовой информации в странах Антанты
Первая мировая война наглядно продемонстрировала глубокие социальные перемены в развитых европейских государствах, обусловленные «пробуждением» масс, возрастанием их влияния на общественно-политические процессы в своих странах. Это ставило проблему создания и поддержания общественного консенсуса по вопросу о войне в разряд ключевых с точки зрения успешного ведения боевых действий[332]. Как отмечает английский историк К. Хейст, «впервые состояние общественного мнения нуждалось в таком же пристальном внимании, как и состояние войск на фронте, и это обстоятельство революционизировало отношение к пропаганде»[333]. Важнейшим же условием активного участия больших масс людей в кровопролитной и затяжной войне, их готовности рисковать и жертвовать своей жизнью является сильная положительная мотивация войны[334]. Задать подобную мотивацию в тех условиях могли, прежде всего, газеты и журналы.
Сами современники склонны были воспринимать средства массовой информации одновременно и как зеркало общественных настроений, и как главное средство воздействия на них, инструмент для создания определенного общественного мнения[335]. Неудивительно поэтому, что, когда встает вопрос об оценке психологической атмосферы в воюющих странах периода Первой мировой войны, материалы прессы выглядят наиболее очевидным источником по ее изучению. Именно на страницах печатных средств массовой информации в наиболее полной мере отразились специфические черты пропаганды того времени, страхи и надежды поколения 1914 года. Поэтому представляется логичным начать наше исследование патриотического подъема в странах Антанты в 1914–1915 годах именно с изучения публикаций газет и журналов.
В рамках данной главы мы постараемся осветить круг проблем, связанный с деятельностью средств массовой информации в странах Антанты, которая была направлена на осмысление феномена патриотического подъема, поиск и формулирование его идейных оснований. Это позволит нам понять, какие коллективные представления, ценности, способы самоидентификации лежали, по мнению самих современников (прежде всего, представителей интеллигенции), в основе патриотического подъема 1914 года, как они объясняли причины и цели новой войны, к чему призывали своих соотечественников, что, в свою очередь, приблизит нас к пониманию специфики мировоззрения людей той эпохи в целом.
Первая мировая война вывела проблему коллективного самоопределения того или иного общества на совершенно новый уровень: она уже не была предметом дискуссий в узком кругу представителей интеллектуальной элиты, а стала достоянием всего общественного мнения в воюющих странах в целом. Это дало мощный импульс развитию культуры военного времени, в том числе, пропаганды, в которой можно выделить два крупных направления, связанных с разработкой внутренней и внешней мотивации войны соответственно. Первое из этих направлений концентрировалось на внутренних коллективных образах, ценностях и идентичностях, на представлениях общества о самом себе. Второе направление отвечало потребности в самоопределении через противопоставление воюющих обществ иному, в данном случае его крайнему проявлению – врагу[336]. Конечно, деление пропаганды периода Первой мировой войны на эти крупные направления является условным. В действительности, внутренняя и внешняя мотивация развивались в тесной взаимосвязи и взаимозависимости, и подчас невозможно провести четкую разделительную грань между ними. В то же время, принимая во внимание поставленные исследовательские задачи и необходимость структурировать чрезвычайно разнообразный и обширный фактологический материал, подобное деление, с указанными оговорками, представляется допустимым и целесообразным.
Прежде чем переходить к анализу основных сюжетов и мотивов пропаганды в странах Антанты, на наш взгляд, необходимо обратиться к рассмотрению объективных условий, в которых вынуждены были функционировать средства массовой информации после начала военных действий. Этот вопрос является отнюдь не праздным. Действительно, к началу Первой мировой войны общественное мнение, в том числе представленное на страницах печатных изданий, начинало играть всё большую роль в жизни европейских государств и, как показали события Июльского кризиса, подчас могло оказывать серьезное влияние на внешнеполитический курс демократических правительств. Так, именно широкий общественный консенсус по вопросу о войне сделал возможным вовлечение в нее Великобритании в августе 1914 года. В то же время, эта новая объективная реальность только начинала осознаваться политическими элитами. И даже тогда, когда правящие круги в достаточной мере оценили значение информации и роль консенсуса в условиях современной войны, они отнюдь не были уверены в том, что могут каким-то образом целенаправленно сформировать или поддержать нужное настроение в широких слоях населения[337].
Как следствие, участие правительств в пропагандистской деятельности и поддержании общественного консенсуса во всех воюющих странах выразилось, в первую очередь, в мерах запретительного характера, введении жесточайшей цензуры всех новостей, поступавших с театров боевых действий или имевших отношение к войне. Всё это самым непосредственным образом сказалось на содержании газетных и журнальных публикаций того периода.
В Российской империи уже Уголовное уложение 1903 года предусматривало суровые кары за «государственную измену», под которую подводились и так называемые «оскорбления в печати войска или воинской чести» (заключение в тюрьму на срок от 2 до 16 месяцев)[338]. Этот закон, позволявший весьма широко трактовать понятие «оскорбление», был дополнен еще одним, утвержденным Государственным советом и Государственной думой 5 (18) июля 1912 года. Министр внутренних дел получал право на любой срок запрещать сообщение в печати сведений, касающихся внешней безопасности России и ее вооруженных сил[339]. 28 января (10 февраля) 1914 года был опубликован первый «Перечень» сведений, которые запрещалось помещать в печати по военным соображениям. «В него включалось всё, что касалось изменений в вооружении армии и флота, формирования воинских частей, ремонтных работ, стрельб, боеприпасов, маневров и сборов»[340].
Самый канун войны ознаменовался новыми законами, расширявшими полномочия цензоров. 16 (29) июля 1914 года Николай II подписал «Положение о полевом управлении войск в военное время», согласно которому главнокомандующий и военное министерство получили право закрывать органы печати даже без объявления причины[341]. Одной из первых жертв нового закона стала кадетская газета «Речь», закрытая по распоряжению великого князя Николая Николаевича. Интересно отметить, что закрытие газеты совпало с ее переходом к резкому осуждению агрессии Германии[342]. Иными словами, поводом к санкциям послужил не какой-то конкретный номер газеты, нарушавший цензурные предписания, а ее «недостаточно патриотическая» позиция во время Июльского кризиса, репутация оппозиционного органа[343]. Благодаря посредничеству председателя Государственной думы М.В. Родзянко инцидент был улажен: гранки газеты с патриотическими статьями были доведены до сведения «кого следует» и запрет был снят[344]. Вполне естественно, полному запрещению после начала военных действий подверглись все печатные издания противостоящих России держав[345].
Дальнейшее оформление система цензуры в России получила с подписанием царем 20 июля (2 августа) 1914 года «Временного положения о военной цензуре»[346]. В данном документе нас в первую очередь интересует организация цензуры в тылу, за пределами фронтовых районов. Здесь ответственность за досмотр печатных изданий была возложена на Военно-цензурную комиссию, организованную при Главном управлении Генерального штаба, и местные военно-цензурные комиссии при штабах военных округов[347]. В состав Военно-цензурной комиссии входили 9 человек, представлявших Военное министерство, Морское, юстиции, МИД, а также Главное управление по делам печати, Департамент полиции и Главное управление почт и телеграфов МВД. В целом вопросы цензуры находились практически в единоличном ведении военных, для представителей прессы места в комиссии не нашлось.
Во многом аналогичным образом была организована цензура во Франции. Согласно закону об осадном положении, принятому 8 августа 1849 года и дополненному в октябре 1913 года, военные власти имели право запрещать любые публикации и собрания, способные повлечь за собой беспорядки[348]. Статья 29 предусматривала немедленное закрытие издания в случае нарушения этого закона, а согласно статье 31 расследование подобных дел находилось в ведении военных трибуналов[349]. В целях дальнейшей регламентации деятельности периодической печати 3 августа 1914 года было создано бюро по делам прессы, подчинявшееся военному министру и, помимо цензуры, призванное заниматься распространением «проверенных» новостей.[350]. 4 августа 1914 года префектам было предписано воздерживаться от опубликования новостей, касающихся военных вопросов, без предварительного разрешения этого бюро[351]. Тогда же был принят закон, согласно которому запрещалось публиковать под угрозой тюремного заключения сроком до 5 лет любые новости, касающиеся мобилизации, боевых действий, положения на фронте или дипломатических переговоров, исключая те, что будут сообщены самим правительством[352]. Для налаживания контактов со средствами массовой информации при военном министерстве 13 августа 1914 года была создана «Комиссия французской прессы», в которую вошли представители различных газетных ассоциаций и агентств, под председательством редактора «Le Petit Parisien» Ж. Дюпюи[353]. Таким образом, в отличие от России, во Франции журналисты и редакторы газет получили возможность для формального взаимодействия с военным ведомством и выработки общих подходов к созданию пропаганды.
Конец ознакомительного фрагмента.