Я была советской Джульеттой
В детстве и юности я была очень хорошенькая – брюнетка, с большими зелеными глазами, правильными чертами лица, очаровательной улыбкой, с хорошей фигуркой и главное, я была начитанная, с потрясающей памятью и чувством юмора. Со мной было приятно и весело, и подруг у меня было много. А еще я была способная, целеустремленная, жаждущая учиться, и добрая, готовая помочь всем друзьям. Как написала впоследствии про меня одна из моих подруг: «С таким характером не страшно одиночество».
Но при всех этих прекрасных достоинствах я была ужасно закомплексована. Арест и смерть папы, арест всех дядей, тёти Минны и тети Сони, клеймо дочери «врага народа», война, встречи с антисемитизмом, постоянный страх за маму и тётю Иду. Всё это очень повлияло на мое душевное состояние.
У меня случались «панические атаки», приступы тоски, слёзы по любому поводу. Мама, несмотря на её кажущуюся весёлость, контактность, тоже была закомплексована. Ею владели страхи. Тёти очень много ей помогали, заботились о нас с сестрой, но это не избавляло маму от постоянных страхов. А ведь по натуре она была солнечной, её все обожали. К нам с Леной она была строга, не хвалила, мы её побаивались.
Моя внешность была оценена помощником режиссера Анненского, фильма «Княжна Мери», и меня очень просили пройти пробы на эту роль. Но у меня начиналась врачебная практика под Москвой, и я отказалась приехать. А ещё во всех студенческих самодеятельных постановках мне поручали играть роли красоток, иногда даже глупышек.
Я училась в женской школе – в то время было раздельное обучение. Вопрос любви нас, уже почти девушек, очень интересовал. Мы старались, где можно, читать про любовь. Это была и русская классика, и французская: Мопассан и Стендаль, и любимая английская «Сага о Форсайтах». А потом появились трофейные фильмы. Но вся эта литература и все фильмы оставались для нас загадочными, так как были очень скромны и почти без какой-либо эротики. Ну может быть, чуть-чуть у Мопассана.
С мальчиками мы почти не общались – для нас это была другая раса. Встречались мы только на редких межшкольных встречах. И мы, и они были очень скованны, общение было почти невозможным. В те редкие встречи с мальчиками я чувствовала, что нравлюсь, но я не «раскрывалась», и меня, очевидно, побаивались.
Общаться с парнями дружески мы стали только в институте. У нас, в Первом московском мединституте, были прекрасные ребята, образованные, начитанные, весёлые. Среди них было много евреев. На курсе учились и девочки с опытом элементарного общения с противоположным полом. У некоторых начали завязываться «романы». Здесь я уже понимала, что привлекаю однокурсников, меня часто провожали до дома, но они меня не вдохновляли, я даже не пыталась, да и не умела, кокетничать.
В начале второго курса я познакомилась с Лазарем (Ляликом) Берманом, гениальным пианистом. Мы стали друзьями, даже больше – братом и сестрой. Мы много общались, разговаривали, рассказывали и развлекали друг друга. Но никакой романтики у нас не было. Лялик стал родным для всей нашей семьи.
На третьем курсе я заметила, что на меня обратил внимание самый красивый мальчик нашего курса – Сережа Лавров. Но общение наше началось очень сдержанно, с трудом. Я только помню, что он вначале всегда подавал мне пальто, говорил: «До свидания» и исчезал. Был застенчив.
У моей подруги Иры Гальпериной был кузен – красавец, похожий на Иисуса Христа с картин, Эдуард Гальперин. Он был старше меня на год и тоже учился в нашем институте. Он мне очень понравился. Мы какое-то время встречались, иногда прогуливались, ходили в кино. Но дальше простого общения у нас отношения не сложились. У него до меня уже была подруга, на которой он впоследствии женился. Эта девушка обладала сильным характером, лидировала во всем. А я не хотела, да и не была готова бороться за него. Сам Эдик был очень целеустремлён, занимался наукой с первых курсов и стал известным ученым. Как-то, через много лет, одна из моих подруг встретилась с Мариной, женой Эдика, в доме отдыха и рассказала ей, что я дружила с её мужем. На что Марина ответила, что больше всех влюбленных в Эдика девушек, а их было много, она боялась именно меня.
У меня появились ещё друзья, например, энциклопедически образованный Игорь Рушанов. Он оставался моим хорошим товарищем очень много лет, до самой своей смерти. Был период, когда он объяснялся мне в любви, просил моей руки, но я всегда отказывалась, говоря, что у меня очень сложный характер, и он не будет счастлив со мной. Позже Игорь удачно женился. Во время свадьбы он подошел ко мне и сказал: «Ты видишь, её тоже зовут Ирочка, и она на тебя похожа». У них было трое детей. Мы продолжали общаться семьями, и наши супруги не ревновали нас. Я любила его как брата, но не более.
Во всех поездках на отдых ко мне обязательно «приклеивался» какой-нибудь парень. А когда, после окончания института, я впервые поехала одна на Кавказ, там образовалась целая свита кавалеров. Но они не были мне интересны. Целую зиму мои мама и сестра отбивались от бесконечных телефонных звонков, выдумывая различные причины, почему я не могу продолжать с ними общение. А Лена впоследствии рассказала мне, что умудрялась подделывать мой голос, «совсем как Максим Галкин».
Через много лет, на какой-то юбилейной встрече в институте, я была очень удивлена, когда ко мне подошли несколько ребят и признались, что были очень влюблены в меня в институтские годы, но не решались объясниться со мной. Да и у меня был страх, что однокурсники не захотят связываться с дочерью «врага народа».
Было ещё несколько безнадёжно влюбленных в меня парней, с которыми я сохранила хорошие отношения на много лет, так как они были мне интересны только как друзья.
Итак, я душевно свободна, не влюблена. Даже с Эдиком Гальпериным я рассталась безболезненно.
Обычно летом мы с мамой и Леной отдыхали на Рижском взморье. Там, конечно, появлялись какие-то мальчишки моего возраста, но я была беспечна и на их попытки завести какие-то отношения со мной никак не реагировала.
Туда часто мне писал Лялик, а я ему, что меня очень радовало. И никаких любовных чувств.
До XX съезда КПСС мы жили под гнетом клейма «семья врага народа». Никто не надеялся на какие-либо изменения к лучшему. Умирает Сталин. Из ссылки возвращается тетя Соня – это большая радость. Но никаких глобальных перемен в нашей судьбе не видно. К власти приходит Хрущев.
Я хочу сразу предупредить читателя, что не буду касаться интимной части моей жизни.
Моя подруга детства Инна Галинская (сейчас Фридлянд) замужем, прекрасный муж и т. д. Однажды они с мужем пришли за мной то ли взять меня погулять, то ли пойти куда-то ещё. С ними приходит их друг – Леонид Заславский. Он очень красив, блондин, умён, интеллигентен, еврей, родом из Киева, но работает в Москве. Впервые я ощущаю какие-то чувства, просыпается интерес, желание общаться. И как будто он чувствует то же. И начинает ухаживать за мной. Леонид старше меня на пять лет, уже мужчина, а не мальчишка подросткового и пост-подросткового возраста, что очень чувствуется мной. Наши встречи продолжаются не более 2—3 месяцев. Похоже, что я влюбилась.
Я ещё не думала о замужестве, понимая его невозможность. Но теперь я начинаю чувствовать, что меня любят, а если любишь то, наверное, готов на всё, даже на женитьбу на дочери «врага народа». Я была наивна. И получила удар «под дых».
В один из дней Лёня мне прямо и цинично сказал, что в связи с моими проблемами (мой отец «враг народа») он вынужден прервать наше общение, так как связь со мной может повредить (вернее, точно повредит) его карьере. Не было сказано слово «карьера», а «работа». Я была подавлена, хотя и понимала, что это правда. Но ведь, если любишь, всегда можно поменять работу и быть счастливыми. Ведь уже умер Сталин, хотя никаких настоящих изменений в жизни страны не произошло. Конечно, если бы я знала лучше историю Англии, я тогда могла бы привести в пример английского короля Эдуарда VIII – уже в XX веке отрекшегося от престола ради женитьбы на любимой женщине. Я же не сказала ни одного слова, лишь указала ему на дверь. Видимо, для него это тоже было шоком. Эта история закончилась. Я рассказала маме, она поняла и не комментировала, но было видно, что ей больно за меня. Тема была закрыта. Мне было 22 года.
В это время Серёжа Лавров стал не только подавать мне пальто, но и провожать меня домой после лекций. Кстати, он спас меня от гибели на похоронах Сталина, выхватив из сдавливаемой толпы и на руках перебросив через ограду бульвара.
После истории с Лёней я уже не думала о будущей жизни. В Серёжу я еще не влюбилась. Мне было очень хорошо и весело с ним. Мы шли и смеялись, играли в слова, читали стихи, словом – студенческие отношения. Кстати, количество девочек, влюбленных в Серёжу, было большим.
Последнее студенческое лето я провела в турлагере в Карелии с моими однокурсниками – Мусей Каверзневой и Вадимом Самойловым. Вадим был чудесный и умнейший парень. Был влюблен в Мусю, они вскоре поженились. Они оба дружили с Серёжей и получили от него письмо со словами «Большой привет Белоснежке» – я в то время носила ленточку в волосах, как диснеевская Белоснежка.
Наши «отношения» с Серёжей продолжались весь шестой курс. Я помню, что он ждал меня очень долго на выходе из метро в день свадьбы Муси и Вадима. Я была приятно удивлена, увидев его в этом месте, так как ехала из каких-то гостей, и он знал, что по-другому, кроме как на метро, я не приеду.
Наши прогулки были очень продолжительными, так как клиники Первого мединститута в Москве были разбросаны по всему городу, а мы старались подольше быть вместе. Пока была только романтика. Я помню многие наши прогулки. Например, он провожал меня в военкомат, где я, как офицер запаса, должна была встать на учет. Выглядела я много моложе своих 22-х лет. Я даже помню, что на мне было розовое ситцевое платье с юбкой-клеш, которое я сшила сама! Когда я подошла к окошку дежурного офицера и сказала, что я офицер запаса, тот посмотрел на меня с изумлением, кому-то позвонил и сказал: «Тут к вам девочка пришла – генерал запаса».
Иногда мы гуляли по набережной Москвы-реки. Однажды мы даже поспорили на какой-то набережной и разбрелись в разные стороны. Так он бегал и искал меня. А я влюблялась в него все больше – красавец, высоченный, с чувством юмора, умница и, вроде, влюблён в меня. Иногда он приходил ко мне домой, иногда мы ходили в кино или театры. Мне не раз тогда говорили однокурсники, что нами любуются – такая мы красивая пара. Хотя у меня был рост 156 см, а у Серёжи 182.
Мама, вроде, была довольна, что у меня такой парень. Но его мама, наверное, совсем не была довольна нашей дружбой. Девочка – еврейка. А мама Серёжи, между прочим, работала в ЦК КПСС, занимала там какую-то солидную должность. Но при встречах со мной она была приветлива. Если бы она еще узнала, что мой отец умер в тюрьме! Но об этом мы с Серёжей не говорили. Его отец погиб на войне и был похоронен в братской могиле.
Матримониальных устремлений после истории с Лёней у меня не было.
Во время нашего шестого курса прошел ХХ съезд КПСС с разоблачением сталинского террора и репрессий. Нам это зачитали в аудитории. Все были потрясены. Оказалось, что на нашем курсе было немало детей репрессированных. Меня очень удивило, что Серёжа (мы сидели на разных сторонах аудитории), когда закончилось это собрание, первый вскочил с места и выбежал за дверь, даже не оглянувшись на меня. Видимо, он был потрясен и, то ли понял, то ли уже знал, да и его мама могла выяснить, что я причастна к этому ужасу, и не хотел показать своё волнение мне.
Я уже не помню, как произошло, что у меня в жизни снова объявился Лёня Заславский с неуёмным желанием, чтобы я вышла за него замуж. ХХ съезд ему это разрешил. Но в это время я стала грустить о невозможности выйти замуж за Серёжу (это было табу). Но как-то так случилось, что я простила Лёню, понимая, что это могло произойти и с другими парнями. Серёжа не делал никаких попыток жениться, но наше общение продолжалось. Меня мучила «одна, но пламенная страсть» – я хотела замуж и детей. Ведь на курсе и в моей группе были девочки, ожидавшие детей, и свадеб прошло много.
Моя история с распределением после института была тоже незаурядна. Меня хотели отправить в какую-то «тьмутаракань». Маме пришлось пойти к зам. министру здравоохранения. Теперь у мамы был «козырь» – отец выпускницы был репрессирован. Но реабилитации еще не было – это особая история. Меня «помиловали» и послали куда-то в конец Московской области. Я поехала туда одна, посмотреть. Впала в депрессию, плакала всю дорогу до дома и продолжала дома. Лёня заявил, что мы должны срочно пожениться, и он меня никуда не отпустит.
Он очень старался, был нежен, было видно, что он влюблён. На работе он уже занимал какую-то большую должность. Словом, меня «добил» и я дала согласие. Были цветы, просьбы моей руки у мамы, её согласие. Колец ещё в ту пору не дарили. Но почему-то у меня стало «падать настроение». Я стала подавлена, временами были элементы депрессии. Вроде должна быть счастлива, а я тоскую.
Как-то я оказалась у Никитских ворот, и вдруг вижу Серёжу. Стали разговаривать. Я понуро говорю, что выхожу замуж, а он мне отвечает, что женился, но еще не расписался. И тут я начинаю рыдать. Иду к своему дому на Патриарших и рыдаю. По дороге я понимаю, что не должна выходить замуж, наверное, я Лёню не люблю. Приходит Лёня, я плачу. Он в ужасе – что случилось? Я уже не помню точно, ведь более пятидесяти лет прошло, но, наверняка, я ему говорю, что не пойду за него замуж! Он в шоке, но видит мое состояние и уходит.
Когда я поняла, что не иду замуж, у меня сразу поднялось настроение. Ведь Серёжа сказал, что он женится не на мне. Что ж, это его право, его мама никогда не позволила бы ему жениться на мне.
В итоге, меня распределяют в Реутово. Это почти Москва. Я каждый день возвращаюсь домой. Учусь французскому на курсах. Я весела, счастлива. Я свободна!
Меня всячески опекает мой лучший друг Лялик (Лазарь Берман). В его компании я отдыхаю то в Крыму (Никитский сад), то по его «наводке» еду в Палангу – там прекрасная компания, за мной кто-то ухаживает, но меня это не трогает. Меня считают «девушкой Лялика», но мы только друзья.
Все родные, знакомые в шоке – первая красавица всего окружения и не замужем. Я всех появляющихся «женихов» отвергаю.
Но ведь время идёт. С Серёжей иногда говорим по телефону. Меня гложет тоска, но разговоры мы не прекращаем. Он вовсе не женился, врал мне. Рассказываю ему, что меня ждут в Гаграх, там, где у знакомых есть дом и они сдают комнаты летом. Я еду туда. Там Алик Кацва – сын маминой подруги, офицер и, вообще-то, усыновленный испанец. Его отец также был репрессирован, как и мой папа. Алик привязывается ко мне, опекает. Мы гуляем по морю, ездим в Пицунду.
Однажды мы идём с Аликом по Гагре, смеёмся. И вдруг!.. Я головой упираюсь в чей-то живот. Поднимаю голову – Серёжа! Я чуть не теряю сознание. И тут же заявляю Алику, что покидаю его. Алик обижен и грустен. Но!
Серёжа говорит, что живет в пансионате ЦК КПСС (мама!) и он оставил открытку на почте «До востребования» для встречи со мной. Не буду рассказывать о нашем времяпрепровождении с Серёжей. Это было прекрасно.
Дальше, в Москве, продолжается дежавю. Мы опять встречаемся, но никакого серьёза, хотя я очень надеюсь.
Мой день рождения после приезда из Гагры (25 января). С хронологией проблема – ведь наша история Ромео и Джульетты тянется много лет. На дне рождения много народа – и!.. – Серёжа. И вдруг у меня появляется дикая тоска и я начинаю не просто плакать, а рыдать. Тут компания, веселятся, на лестничной площадке поют песни, а бедная виновница торжества рыдает и не может говорить.
У нас в гостях был Алеша Акимов, сын наших близких друзей. Его родители тоже были репрессированы. Он моложе меня на пять лет и после армии. Алеша без разговоров берет меня, рыдающую, на руки и носит так по квартире, пока я не успокаиваюсь. Но при взгляде на Серёжу у меня снова текут слезы.
Мой жизненный опыт показал, что любовь – это болезнь, и секс здесь ни при чём. Любовь – это когда болит сердце, на нем лежит камень, льются слезы и это, наверное, продолжается всю жизнь. Теперь трактуют любовь как болезнь, тогда этого ещё не знали. А ведь суициды от любви – не редкость.
Я понимаю, выбора нет. Я больше не выдержу. Надо расстаться. И это происходит.
Я поступаю в ординатуру по неврологии. Много учёбы, дежурства в клинике. Я вроде не вспоминаю Серёжу, но сердце напоминает о нем. На кафедре всеобщее удивление – как это, такая красавица и не замужем. Время идёт.
Мне сообщают, что Серёжа женился на девочке моложе нас, у них родился сын. У нее отец на какой-то большой должности. А Серёжу отправили по «обмену» в Англию. Недаром его мама настаивала на изучении английского языка.
В это время я знакомлюсь с Валей и выхожу замуж. Но об этом я напишу чуть дальше.
На очередном десятилетнем юбилее по окончании института мы с Серёжей сидим рядом, и он провожает меня домой! Мы разговариваем о детях, работе. Я молю Бога – только бы не сорваться! Только бы не изменить Вале!
А ведь все последующие годы Серёжа часто появлялся в моём поле зрения. Чаще всего на Патриарших прудах. Опять обсуждаем работу, семейные дела, «обматываем Патрики». Я уже «стихла», очень загружена, пишу диссертацию, он тоже.
Проходят годы. Мы в курсе происходившего в наших семьях. У него рос красавец-сын Володя, актёр. А у меня Аня, которая работала в «Ленкоме». И у меня в глубине сердца был страх, что они познакомятся. Но этого не произошло – случилось горе – Володя погиб. У него было уже трое детей.
А когда Серёжа узнал о нашем отъезде в Израиль, он приходил несколько раз, якобы помочь мне в разных делах. Он уже был разведен. И сказал, что очень порадовался за меня, когда познакомился с Валей. Еще он мне сказал, перед нашим отъездом: «Я сломал жизнь прекрасной женщине (имея в виду свою жену Наташу), а ты не выдержала бы жизни со мной и погибла бы». Видимо, и он страдал, но этот «пассаж» был как бы самооправданием.
Во время нашей жизни в Израиле мы иногда продолжали общаться. Я звонила два раза в год в наши дни рождения. Жизнь Серёжи в эти годы, видимо, была тяжелой. Он очень радовался моим звонкам, ждал их. Однажды сказал: «Ты была звездочкой всей моей жизни». А потом, в 2016 году он исчез – я узнала, что он умер. Мне очень жаль его.
О Вале
После разлуки с Серёжей у меня все время появлялись какие-то претенденты на мою руку. Чаще всего я «по-быстрому» прекращала общение с ними – никак не могла усмирить свое сердце. Однажды меня позвала в гости моя бывшая учительница французского языка Елена. Она недавно вышла замуж, уже родила мальчика Её муж Игорь (Гаррик) Гаршин из одесской медицинской элиты. Его отец – профессор ЛОР. У Гаррика есть близкий друг – Валя Горник, отец которого, Михаил (Моисей) Аронович, лучший невролог Одессы, друг отца Гаррика. У Вали даже была книга с подписью: «Сыну моего друга и другу моего сына». Валя старше меня на два года, но уже кратковременно побывал в браке. Он врач-невролог, как я. Его мама, Лариса Захаровна, преподает иностранный язык, как и моя мама.
Портрет Вали
Валя красавец, брюнет с зелеными глазами, как у меня. Умница, образованный, обаятельный, добрый, и ещё мы оба Водолеи, и оба евреи. Мы как будто из одной детской. Я всем своим организмом чувствую – это он! Мой муж! Так и получилось.
Снова были: предложение, цветы, согласие мамы, свадьба в тесной комнате и так далее. И он стал совсем своим в нашей семье.
Главным чудом после нашей свадьбы было то, что нам вернули самую большую комнату, которую забрали после ареста папы. Через год родилась наша дочь Анечка. Она особенный человек – красива, похожа на отца, умная, способная, умелая. И родила нам двух прекрасных внуков. После нашей свадьбы было более 50 календарных, а фактически 40 лет счастливой жизни. А 40 лет потому, что Валю сразил Альцгеймер. Он умер в 2015 году.
Ирина с Валентином в Одессе
Но до этого у нас было всё: любовь, интересная работа, творчество, друзья, поездки за границу, наука, диссертации, книги, кино, театры, музеи, концерты. Взросление Ани, ее лидерство в школе, работа в «Ленкоме», учёба во ВГИКе, её семья, радость от внуков. И сама репатриация в Израиль в 1990 году была счастьем для нашей семьи.
Но я любила Сережу всегда, хотя и была в счастливом браке. Разве любовь не болезнь? А горе – мы каждый получили свою порцию его, ведь мы прожили долгую жизнь.
И последнее. Моя история любви наглядно демонстрирует, в каком ужасе мы жили при советской власти. Ведь мы все – и я, и Сережа, и Лёня были жертвами этой власти. Моя история – это подтверждение того, что человек, живший в СССР и пострадавший от сталинских репрессий и, тем более, еврей, был обречен на несчастье в личной жизни. И таких людей были многие миллионы.
Я была советской Джульеттой. Я бы не хотела, чтобы мои внуки узнали о пережитых мною страданиях. Надеюсь, они просто этого не поймут. К счастью.