Патопсихология шизофрении. Глава 1. Дефицит социальной направленности и проблемы дизонтогенеза (Т. К. Мелешко-Брушлинская, 2015)

1.1. Обоснование потребностной природы социальной направленности

Многообразие и противоречивость точек зрения на природу и сущность патологии познавательной деятельности при шизофрении во многом можно объяснить недостаточным вниманием к изучению генеза этой аномалии. Своеобразные особенности мышления являются одним из основных симптомов этой болезни. Они связаны с патогенетическими факторами, проявляясь нередко задолго до манифестации болезненного процесса.

Большинство пациентов с эндогенными психическими расстройствами отличаются рядом специфических особенностей личности, относящихся к кругу шизоидных черт. Это разной степени выраженности дефицит в сфере потребностей, уходящий корнями в ранний онтогенез: дефицит потребности в эмоциональных контактах и потребности в общении.

В отечественной психологии общение рассматривается как одна из фундаментальных человеческих потребностей, которая выступает в качестве внутренней детерминанты развития, как родовая сущность человеческой психики, как проявление ее изначальной социальности. Экзистенциальная потребность в другом человеке обусловлена историей развития человечества. «Уникальная целостность природного и социального, составляющая сущность человека и его психики, возникла в ходе антропогенеза и социогенеза и развивается дальше в процессе истории человечества и жизненного пути каждой личности» (Брушлинский, 2003, с. 48).

Реализуя системный подход в изучении формирования личности, Л. И. Анцыферова подчеркивает: «Психологическая организация личности формируется в процессе включения ребенка в социальные системы. Но никакая система не могла бы включить его в социум, если бы в самой природе ребенка не было еще недифференцированного, но сильного устремления к социальному миру, если бы его глаза уже с первых дней жизни не задерживались на лице человека, если бы одобрение взрослого не было бы самой желанной наградой и если бы, наконец, вся телесная организация ребенка не была бы переадаптирована для тончайших форм общения с социальным миром» (Анцыферова, 1982, с. 140).

Т. Н. Ушакова при рассмотрении природы речи и языка особо важное значение придает доречевым вокализациям, появляющимся с момента рождения ребенка. Они выражаются не только в форме негативных эмоций. В гулении и лепете проявляются эмоции позитивного знака, становясь со временем все более выразительными. Важной их особенностью является спонтанность проявления. Автор считает, что на дословесном этапе развития младенец уже пользуется средствами выразительности, имеющими эндогенный характер и практически не зависящими от языка окружающих. Это означает, что у него еще нет языка, но уже есть речевая выразительность. «Экспрессивная активность имеет врожденный характер, формы ее проявления одинаковы у новорожденных по всему миру, независимо от типа усваиваемого языка» (Ушакова, 2004, с. 216). Познавательная активность развивается с первых дней жизни младенца. Уже на первом месяце жизни обнаруживаются зачаточные формы общения с близкими и, в первую очередь, потребность контакта с матерью, что проявляется в «комплексе оживления» при ее появлении.

По данным Т. Н. Ушаковой, побуждение к вокальной выразительности вступает в действие раньше других функций – с первого крика новорожденного. Вокально-экспрессивная активность обусловлена потребностью младенца выразить свои внутренние состояния. В контексте когнитивно-семантического развития младенца первого года жизни, по мнению автора, особое место занимают интенциональные направленности, отражающие побудительный компонент его реагирования, адресованный другому субъекту. В этом смысле голосовые экспрессии младенца можно рассматривать как форму реагирования, составляющую основу человеческой коммуникации. Существенно, что интенциональные проявления младенца сопровождаются вокализациями, имеющими характерные интонации, отражающие его разные эмоциональные состояния (Ушакова, 2011). Недостаточность вокально-экспрессивной активности на самых ранних этапах развития является показателем дефицита эмоциональности, сниженной потребности младенца выразить свои внутренние состояния, адресованные ближайшему окружению, и в первую очередь – матери. Дефицит этих доязыковых форм выразительности может быть предиктором эмоциональной и коммуникативной недостаточности в дальнейшем.

М. И. Лисина для обозначения самой ранней формы коммуникации ввела понятие «ситуативно-личностное общение», которое проявляется в «комплексе оживления», подчеркнув его активный, инициативный (а не реактивный) характер как выражение потребности в общении. В экспериментальном исследовании было показано, что «комплекс оживления» более интенсивно проявляется при восприятии человека, чем при восприятии предметов (Лисина, 1986).

В свете существенных изменений, происшедших в последние годы в понимании ключевых проблем раннего онтогенеза, базовыми основаниями, обеспечивающими избирательность наиболее важных, экологически валидных характеристик окружающего мира, являются ранние репрезентации у младенцев. Младенцы рождаются со способностями, помогающими им быстро развивать в себе понимание других людей. Они предпочтительно выделяют человеческое лицо, голос, способны к имитации эмоций, жестов.

На основе социальной направленности и общения у человека постепенно формируется ментальная модель мира – способность сопоставлять свой внутренний мир с миром других. Процесс социализации опосредован внутренними моделями психического, когда возможность понимать не только свое психическое, но и психическое Другого, возможность сопоставлять модели, принципиально изменяют способность ребенка понимать и принимать порядок социального устройства, отвечать иным, отличным от своих, требованиям (Сергиенко, 2006).

Установление эквивалентности себя другому человеку возможно на основе выделения себя из физического мира, различения собственных движений и движений других, различения эмоциональных выражений. Стадия первичной интерсубъективности обеспечивается сензитивностью новорожденных к человеческому голосу, лицу. Е. А. Сергиенко отмечает два типа ранних форм структуры Я: Я экологическое и Я интерперсональное, которые являются двумя аспектами взаимодействия с миром (Сергиенко и др., 2009).

Важно подчеркнуть, что существуют значительные индивидуальные различия, связанные с формированием ментальной модели мира как базовой основы социальной направленности субъекта. Эти базовые условия – лишь начало развития сложной, многоуровневой системы знаний о социальном мире.

Работ, посвященных экспериментально-психологическому анализу особенностей психического развития детей с чертами аутизма, сравнительно немного. В основном они посвящены исследованию детей-аутистов с задержкой психического развития. М. Раттер и Е. Шоплер отмечают, что специфическую часть синдрома аутизма представляет собой познавательный дефицит (Rutter, Schopler, 1980). Главной характеристикой когнитивного дефицита является патология речи. Она касается как недостаточного социального применения языка, так и задержки ее развития. Б. Хермелин и Н. O’Коннор отметили, что речевая недостаточность аутистических детей – лишь один аспект более общей недостаточности в отношении использования знаков и символов (Hermelin, O’Connor, 1970). Специальная серия экспериментов показала, что у аутистических детей не выражена тенденция к интеграции текущего опыта в схемы и репрезентации. Они не используют правил и структур в умственных и мнемических процессах. Эта недостаточность интегрирования и использования правил проявляется у них не только в отношении речи, но и в перцептивно-моторных заданиях. Таким образом, основной познавательный дефицит аутистических детей не в собственно речевой недостаточности, а, скорее, в основе тех процессов, которые необходимы для развития репрезентативной и символической систем.

Синдром аутизма отмечается у детей с разным уровнем интеллекта, и эти дети различаются между собой по ряду характеристик. Дети с задержкой психического развития обнаруживают широкий познавательный дефицит, в то время как аутистические дети с нормальным интеллектом испытывают затруднения главным образом в вербальных заданиях. Аутистические дети с задержкой развития обнаруживают более тяжелое нарушение социального приспособления и более склонны к нарушениям социальных реакций. Однако нет достаточных данных, определяющих, являются ли эти различия качественными или лишь количественными. Как отмечает М. Раттер, эти выводы вполне убедительны, но есть одно существенное ограничение: данные получены при исследовании детей с задержкой психического развития (Rutter, Schopler, 1980).

В. В. Лебединским с сотрудниками проведен ряд исследований особенностей психического развития детей, больных рано начавшейся шизофренией с явлениями аутизма (Лебединский, 1980). Исследования строились на анализе ведущих видов деятельности – игровой и учебной, характеризующих разные этапы психического развития. Был сделан существенный вывод: в результате аутистической направленности личности нарушается усвоение социального опыта и страдает та сторона психического развития, которая в первую очередь связана с развитием социальных контактов, прежде всего – с овладением орудийными функциями предметов.

Цикл новейших исследований дефицита ментальной модели мира у детей-аутистов свидетельствует о раннем нарушении в накоплении ими социального опыта. При этом отмечаются специфические особенности их ментальной модели развития. Одним из самых ранних предикторов развития психического считается способность к имитации эмоций, мимики и жестов. У детей-аутистов она слабо выражена, отсутствует стремление привлечь внимание другого. По мнению С. Барон-Коэна, дети-аутисты не способны концентрировать свои знания о мире, так как они находятся под влиянием «перцептивной информации» (Baron-Cohen, 1995). Отмечается также неспособность детей-аутистов использовать зрительный контакт как источник информации о ментальном состоянии другого человека. Согласно данным того же автора дети с аутизмом при объяснении сложных картин чаще обращаются к физическим, чем к интенциальным основаниям.

А. Лесли и Л. Фейсс показали, что у детей-аутистов нарушено понимание только ментальных репрезентаций, но не физических (Leslie, Thaiss, 1992).

По данным С. Шульмана и его соавторов классификация геометрических фигур детей-аутистов не отличалась от классификации детей с нормальным развитием, но в то же время они были более несостоятельны в классификации по категориальным и функциональным признакам (Shulman et al., 1995).

О дефиците формирования внутренней модели психического свидетельствует отсутствие у детей-аутистов тенденции к анимизму – наделения неодушевленных предметов человеческими качествами. Это мы наблюдаем при попытках включения их в ролевые игры (см. ниже).

В исследовании Е. А. Сергиенко, Е. И. Лебедевой и О. А. Пурсаковой у детей с расстройствами аутистического спектра обнаружена зависимость развития понимания физического мира от уровня интеллекта, как и в норме (Сергиенко, Лебедева, Прусакова, 2009). Однако есть дети с аутизмом, имеющие нормальный уровень интеллекта, но демонстрирующие дефицит в социальных взаимодействиях.

Анализируя современные подходы к пониманию детского аутизма, А. С. Тиганов и В. М. Башина подчеркивают его нозологический полиморфизм (Тиганов, Башина, 2005). С учетом американской систематики DSM и международной классификации МКБ-10, авторы предложили классификацию детских аутистических расстройств, составленную на основе клинических исследований, проведенных в Научном центре психического здоровья РАМН.

Особую группу представляют аутистические расстройства эндогенного генеза:

1) синдром Каннера – эволютивный классический вариант детского аутизма, не сопровождающийся психотическими расстройствами;

2) синдром аутизма Аспергера – аутистическая психопатия конституционального генеза;

3) детский аутизм процессуальный – при ранней детской шизофрении.

Детский аутизм эндогенного генеза следует отграничивать от детского аутизма экзогенного генеза и от аутистических расстройств при генетически обусловленной хромосомной, обменной и т. п. патологиях.

А. С. Тиганов и В. М. Башина подчеркивают, что предложенная классификация отличается от МКБ-10 и DSM попыткой отойти от синдромального подхода путем введения элементов этиологической и патогенетической трактовки разных вариантов аутизма (эндогенный – экзогенный, конституциональный – процессуальный). Они отмечают, что аутизм, несмотря на различие его форм, имеет сходную симптоматику: погружение ребенка в собственный мир и отгороженность от окружающей действительности. «При разных аутистических расстройствах в структуре дизонтогенеза выявляются специфические черты при наличии клинического сходства самого феномена аутизма» (Тиганов, Башина, 2005, с. 11). Классический детский аутизм, аутизм, связанный с шизофренической патологией, а также аутизм при синдроме Аспергера характеризуются асинхронией развития когнитивной, речевой, эмоциональной и моторной сфер психической деятельности.

Недифференцированный синдромальный подход к изучению детского аутизма порождает многие противоречия и несоответствия в трактовке этой патологии, т. к. зачастую неясно, о каком виде аутизма к том или ином случае идет речь.

1.2. Особенности психического развития детей с аутизмом эндогенного генеза

В соответствии с задачами настоящего исследования, предметом нашего анализа является детский аутизм эндогенного генеза.

На основании исследований ряда авторов (Баженова, 1986; Козловская, Горюнова, 1986) можно выделить факторы в психическом развитии детей с генетически обусловленным повышенным риском к заболеванию шизофренией, свидетельствующие о дефиците у них базовых репрезентаций, обеспечивающих избирательность наиболее важных характеристик окружающего мира. Отсутствуют отрицательные реакции на дискомфорт (такие эмоции отражают ожидание его устранения), отсутствует коммуникативный характер голосовых реакций в период предречевого развития, отсутствует предпочтительность выделять человеческое лицо, голос, снижена способность к имитации эмоций, снижена способность адресовать человеку свои потребности, отсутствует комплекс оживления при появлении близких. Речь идет о дефиците способности осуществлять в дальнейшем первичные коммуникации, усваивать простейшие правила социального поведения, о дефиците построения ментальной модели мира – способности сопоставлять свой внутренний мир с миром других. По меткому выражению английского психотерапевта Р. Лэнга, шизоид неспособен переживать себя вместе с остальными (Лэнг, 1995).

Для построения нашего исследования в онтогенетическом плане следующие положения стали исходными:

1. Дефицит ранних репрезентаций препятствует как когнитивному развитию (происходит снижение избирательности), так и коммуникативному – способности оценивать социальный контекст и потребности инициировать общение.

2. Потребность в общении и познавательная потребность на всех этапах развития тесно взаимосвязаны и выступают как общая потребность во взаимодействии с окружающим миром.

3. Избирательная готовность выявлять в предметах наиболее существенное, общезначимое, общее для целого класса ему подобных является основой коммуникации, понимания человека человеком, установления межличностных отношений.

В исследование были включены дети дошкольного возраста (70 чел.), находившиеся в дневном полустационаре в Научном центре психического здоровья РАМН, у которых был диагностирован ранний детский аутизм эндогенного генеза.

По свидетельству родителей, еще с младенческого возраста у исследованных нами детей отсутствовало инициативное поведение, выражающееся в стремлении привлечь к себе внимание близких улыбкой, голосом, движением, позднее – привлечь внимание взрослого к игрушкам, вступить с ним в деловой контакт. Все эти проявления активности обычно выступают как выражение определенной потребности и зарождающегося произвольного поведения, поскольку потребность порождает соответствующую активность, направленную на ее удовлетворение.

Отсутствие инициативы в общении прежде всего свидетельствует, на наш взгляд, о дефиците соответствующей потребности. Среди фактов недостаточности эмоциональных реакций на появление матери и близких, слабой выраженности «комплекса оживления» и гуления, обращают на себя внимание отдельные случаи симбиотической связи ребенка с матерью, когда потребность в присутствии матери приобретала характер гипертрофированной витальной зависимости. Это сочеталось с отсутствием стремления к установлению контактов с другими людьми. В последующем развитии детей-аутистов это проявляется в отношении со сверстниками: они не стремятся вступить в контакт с другими детьми, организовать с ними игру, избегают их, предпочитают играть в одиночестве. В лучшем случае вступают в контакт и включаются в игру по инициативе других. По свидетельству родителей и нашим наблюдениям, дети-аутисты не склонны задавать вопросы, чтобы получить на них ответы, не склонны рассказывать, что происходит в полустационаре, где они провели целый день, иногда отвечают лишь на отдельные вопросы родителей. Они не стремятся получить оценку своей деятельности или поведения. При этом большинство детей этой группы более отзывчивы на похвалу, чем на порицание – вероятно, из-за того, что порицание всегда требует изменения поведения, а поощрение подкрепляет и одобряет предыдущие действия, не требуя проявления активности.

Дети-аутисты по сравнению со здоровыми сверстниками значительно реже жалуются. На конфликтную ситуацию они, как правило, реагируют криком, агрессивными действиями либо занимают пассивно-оборонительную позицию. Обращения за помощью к старшему, к воспитателю чрезвычайно редки. Еще более редко из их уст можно услышать жалобы-заявления о нарушении правил внутреннего распорядка дня или правил игры другими детьми. Специально проведенные психологические исследования (Горбачева, 1945) показали, что жалобы дошкольников лишь в редких случаях следует рассматривать как проявление «ябедничества». Мотивы таких заявлений большей частью продиктованы не желанием сделать товарищу неприятное, а стремлением как-то закрепить, уточнить усвоенное правило. Освоив его в какой-то мере, ребенок уже не может спокойно относиться к его нарушению. Ограниченность или отсутствие таких жалоб-заявлений у дошкольников может свидетельствовать о недостаточной потребности (и, соответственно, активности) в освоении правил поведения в широком смысле. Дефицит такой активности особенно проявляется у детей-аутистов в отношении правил взаимоотношений, осознание которых представляет для них гораздо более трудную задачу, чем освоение бытовых правил, прежде всего потому, что требует умения встать на точку зрения другого.

Выполнение даже самых элементарных правил взаимоотношений требует большой волевой выдержки и, следовательно, большой внутренней активности ребенка для преодоления импульсивных реакций, порождаемых конфликтом. Признание права за другим является здесь самым сложным. С этими трудностями часто связаны непреодолимые препятствия, возникающие при попытке ввести детей-аутистов в детский коллектив.

Исследованные нами дети с ранним детским аутизмом эндогенного генеза различались по своим возможностям включения в специально организованную взрослыми деятельность. В связи с этим они были разделены на группы, различающиеся по уровню общения. Особую группу составили дети, характеризующиеся достаточно высоким уровнем реактивного общения при дефиците общения инициативного. У них были диагностированы ранний детский аутизм конституционального и постпроцессуального генеза при благоприятном течении шизофрении и особая форма психического развития – дизонтогенез искаженного типа (Сухарева, 1974; Юрьева, 1970). Учитывая определяющую роль общения в психическом развитии ребенка (Лисина, 1986), мы полагали, что патология общения, ее глубина во многом может определить характер дизонтогенеза.

Рассмотрение общения как одного из ведущих факторов в психическом развитии ребенка позволяет предположить, что снижение его потребностного компонента и связанный с этим дефицит активного, инициативного общения значительно тормозят развитие психики в ряде важных его аспектов. Вместе с тем, относительная сохранность реактивных форм общения, возможность ребенка включаться в специально организованные виды деятельности способствуют относительно благоприятному развитию прежде всего тех сторон психики, формирование которых не опосредовано существенно активным общением.

Характерными с этой точки зрения оказываются особенности речевого развития исследуемых детей. Все они хорошо понимали обращенную к ним речь, выполняли все словесные инструкции. По данным экспериментально-психологического и логопедического исследований, их словарный запас был достаточным, не наблюдалось грубых нарушений грамматического строя речи. Вместе с тем у детей этой группы при хорошем словарном запасе отмечалась бедность спонтанной речи, часто грубые нарушения звукопроизношения, которые с возрастом могли быть исправлены логопедом. Явно страдала выразительность речи: отсутствовали интонации, эмоциональная окраска речи, иногда ребенок говорил слишком тихо, как бы бормотал про себя, либо говорил слишком быстро и непонятно, не сопровождая свою речь выразительной мимикой и не глядя на собеседника. Таким образом, у исследованных детей страдали в первую очередь формы активной речи – спонтанность, артикуляции, выразительность. Они не стремились донести свою речь до собеседника, сделать ее понятной, не стремились по собственной инициативе что-либо сообщить. Страдала в первую очередь коммуникативная функция речи, обращенная речь.

Усвоение языка (пассивная речь) развивалось нормально, а иногда с опережением. Мы полагаем, что такая диссоциация речевого развития с недостаточностью активных форм речевого воздействия при хорошем пассивном словаре существенно связана с дефицитом активного общения, обусловленного снижением его потребностно-мотивационного компонента.

Подчеркивая ведущую роль дефицита потребности в общении в картине аутизма, мы имеем в виду лишь определенный его вариант, обусловленный шизофренической и шизотипической патологией. Такой недостаточностью определяется, на наш взгляд, специфичность именно этого вида аутизма и отличие от других его разновидностей, например, от аутизма органического генеза, определяемого прежде всего нарушением средств общения. Ведь если бы нарушение речевого общения было обусловлено слабым развитием языковых способностей, способностей к речевым обобщениям, это в первую очередь сказалось бы на усвоении языка, его грамматических форм, словарном запасе. У наблюдаемых нами детей все эти стороны речи развивались нормально, а у некоторых из них – даже с опережением. Страдала лишь активная речь и ее выразительные средства.

Обнаружение черт диссоциации психического развития имело принципиальное значение в определении специфического для шизофренической патологии своеобразного «искаженного типа дизонтогенеза» (Сухарева, 1974; Симсон, 1948; Юрьева, 1970; и др.). В дальнейшем и вплоть до настоящего времени все исследователи, имеющие дело с шизофренической патологией, постоянно подчеркивают эту ее особенность. Вместе с тем, имеется большое многообразие точек зрения на природу и сущность нарушений психики при шизофрении. Противоречивость этих воззрений во многом можно объяснить недостаточным вниманием к изучению генеза данной патологии. Необходимостью такого изучения и было продиктовано исследование особенностей познавательной деятельности у детей, больных шизофренией, проведенное в онтогенетическом плане.

1.3. Исследование познавательной деятельности детей, больных шизофренией

Сформулированная выше гипотеза о ведущей роли дефицита потребности в общении для формирования своеобразного дисгармоничного психического склада была конкретизирована следующим образом. Развитие особого дисгармонического типа познавательной деятельности обусловлено неблагоприятным развитием тех ее сторон, которые связаны с усвоением социального опыта и определяются социальной направленностью личности. Благоприятное и в ряде случаев ускоренное развитие других аспектов познавательной деятельности связано с относительно меньшей ролью в их формировании указанных факторов.

В связи с этим главным методическим приемом исследования, направленного на проверку данной гипотезы, явилось сопоставление уровня выполнения детьми на разных возрастных этапах различных видов познавательной деятельности – развития мыслительных и перцептивных операций, формирования избирательности познавательных процессов.

Исследование проводилось совместно с С. М. Алейниковой и Н. В. Зверевой. Участвовало 155 детей в возрасте от 5 до 14 лет, наблюдавшихся в детском отделении Центра психического здоровья РАМН. У них отмечались шизоидные черты психики и трудности общения. Для всех был характерен дизонтогенез психики искаженного типа: на фоне соответствующего возрасту или опережающего интеллектуального и речевого развития отмечались недостаточное развитие практических навыков, плохая адаптация к новым условиям, черты необычности, чудаковатости в поведении, речи и мышлении.

Указанные черты широко отмечаются в качестве характерных как для психического развития лиц шизоидного круга, так и для больных малопрогредиентными формами шизофрении (Asperger, 1944; Башина, 1980; Вроно, 1971; Симсон, 1949; Сухарева, 1974; Юрьева, 1970; и др.). В целях исследования мы сочли возможным объединение в одну экспериментальную группу больных малопрогредиентной шизофренией и шизоидных психопатов по наличию указанных черт характера. Отдавая себе отчет в неоднородности этих групп по ряду клинических характеристик, мы руководствовались тем, что эти клинические различия (по данным наших исследований) не оказывают решающего влияния на развитие изучаемых нами аспектов психической деятельности. (Следует также подчеркнуть, что постановка дифференциального диагноза в детском возрасте представляет большие трудности.)

Исследованные больные были разделены на 4 возрастные группы: дошкольники 5–6 лет (35 чел.), младшие школьники 7–8 лет (35 чел.) и 9–11 лет (40 чел.) и подростки 11–14 лет (45 чел.). Исследование проводилось в сопоставлении с соответствующими возрастными группами здоровых детей из детских садов и учащихся московских школ (200 чел.)

Для определения уровня формирования мыслительных операций нами был модифицирован ряд методик, разработанных для изучения психического развития ребенка школой Ж. Пиаже (Пиаже, Инельдер, 1963).

Одна из них – методика на «пересечение классов», требующая понимания принадлежности предмета одновременно к нескольким пересекающимся классам. Она направлена на определение сформированности операции включения в класс как показателя перехода на уровень конкретных операций в развитии мышления. Задача заключалась в следующем: ребенку предъявлялось два ряда карточек (по 4 в каждом ряду) с изображением на них отдельных предметов. На карточках первого ряда были изображены одинаковые по форме, но различающиеся по цвету листья дуба, на карточках второго ряда – одинаковые по цвету разные предметы (дом, ключ, лопата, зонтик – все зеленого цвета). На пересечении указанных двух рядов помещалась пустая карточка. От испытуемого требовалось назвать предмет, который занял бы промежуточное положение между двумя рядами, т. е. предмет, объединяющий свойства обоих рядов. Искомый предмет – зеленый лист – имеет общее свойство (форму) с предметами первого ряда и сходен с предметами второго ряда по цвету.

Результаты сравнительного исследования с помощью описанной методики здоровых и больных шизофренией испытуемых на разных возрастных этапах графически отражены на рисунке 1.

Приведенные данные свидетельствуют о том, что с возрастом повышается уровень обобщения указанных признаков в обеих сопоставляемых группах. Об этом свидетельствует увеличение числа самостоятельных решений и, соответственно, уменьшение с возрастом числа испытуемых в обеих группах, у которых так и не удалось сформировать в процессе эксперимента операций, необходимых для решения задачи. Существенная закономерность заключается в том, что дети с аутистическими чертами стойко опережали сверстников контрольной группы на всех возрастных этапах по уровню развития обобщения.

Рис. 1. Возрастная динамика решения задачи на пересечение классов группами здоровых (а) и больных шизофренией (б). По оси абсцисс – возрастные группы: 5–6 лет (1), 7–8 лет (2), 9–11 лет (3), 12–14 лет (4). По оси ординат – число испытуемых, решивших задачу (в %).

В качестве задачи, требующей абстрагирования и обобщения формальных признаков, нами была использована задача на свободную классификацию геометрических фигур. Выбор оснований для классификации был ограничен тремя наглядно изображенными и играющими роль различительных признаками – цветом, формой и величиной. Главными критериями для оценки оперативного уровня выполнения задания были умение провести классификацию на основании нескольких признаков и наличие операционной схемы действия, которая реализовывалась в способности испытуемых решить задачу. Сопоставление результатов обеих групп испытуемых в возрастном аспекте представлены в таблице 1.

Приведенные данные свидетельствуют о возрастной динамике обеих сопоставляемых групп в сторону повышения операционального уровня классификации, что выражается в увеличении с возрастом числа решивших задачу в обеих группах. Существенная закономерность заключается в опережении формирования анализируемых операций в группе аутистов дошкольного возраста.

Аналогичная закономерность проявляется и при решении формально-логической задачи на определение объема понятий (типа: «Кого на свете больше: голубей или птиц?»). Решение задачи подобного типа производится на основе операции включения подкласса в класс. Результаты решения испытуемыми такого рода задач отражены в таблице 2.

Таблица 1. Результаты классификации геометрических фигур

Таблица 2. Определение объема понятий

Совокупность приведенных фактов, таким образом, свидетельствует о закономерно проявляющемся опережении развития мыслительных формально-логических операций в группе больных (по сравнению с группой здоровых). Это опережение обнаруживается при решении определенного типа задач, требующего анализа свойств и отношений, не иерархированных по степени социальной значимости (например, количественных отношений, внешнеформальных признаков и т. д.).

Изучение закономерностей формирования зрительного восприятия проводилось на модели исследования становления двух перцептивных действий – моделирования и отнесения к эталону. С этой целью использовались модифицированные варианты методик геометрического моделирования и отнесения к эталону (идентификация формы) (Венгер, 1978).

Методика перцептивного моделирования представляла собой набор из 8 таблиц (2 вспомогательные и 6 основных), на которых изображены круг или квадрат и различные детали, из которых можно составить эти фигуры. Ребенок должен был указать, из каких деталей можно сделать круг или квадрат. Задание могло быть выполнено в умственном или практическом плане. Для этого каждая таблица была дополнена набором соответствующих деталей фигур из картона. Выбор способа выполнения свидетельствовал об уровне сформированности перцептивного действия: способность решить задачу в умственном плане свидетельствует о более высоком уровне мыслительных операций. Результаты исследований отображены в таблице 3.

Таблица 3. Выполнение перцептивного моделирования (% решений)

Полученные данные иллюстрируют положительную возрастную динамику в выполнении заданий испытуемыми сравниваемых групп. Как у здоровых, так и у детей с аутизмом максимальный прирост числа самостоятельных решений в умственном плане наблюдается при переходе от дошкольного к младшему школьному возрасту, т. е. в результатах этих групп испытуемых прослеживается одна и та же закономерность.

В методике идентификации формы использован набор из 20 карточек: 4 карточки-эталона, на которых были изображены 4 контура различной конфигурации, и 16 тестовых карточек с изображениями на каждой из них по одному предмету (например, матрешки, чашки, сапога и т. д.), который по форме соответствовал одному из эталонных образцов. Перед ребенком выкладывались 4 эталонные карточки, а все остальные предлагалось разложить так, чтобы под каждым эталоном были собраны те карточки, на которых изображены предметы, сходные с ним по форме. Таким образом, по характеру стимульного материала (изображения предметов окружающего мира) эта методика существенно отличалась от перцептивного моделирования, где ребенок имел дело с различными геометрическими формами, не имеющими четкой предметной отнесенности, т. е. он должен был оперировать преимущественно формальными признаками. Методика идентификации формы требовала абстрагирования от конкретного предметного содержания и выделения фигуры из фона. Полученные данные приведены на рисунке 2.

Рис. 2. Возрастная динамика выполнения задания «Идентификация формы» группами здоровых (а) и больных шизофренией (б). По оси абсцисс – возрастные группы: 5–6 лет (1), 7–8 лет (2), 9–11 лет (3), 12–14 лет (4). По оси ординат – число испытуемых, выполнивших задание правильно (в %).

Как и в предыдущем случае, приведенные результаты показывают четкую возрастную динамику формирования операции отнесения формы к эталону у детей сравниваемых групп. Однако если наибольший прирост числа правильных решений в группе здоровых наблюдается при переходе от дошкольного к младшему школьному возрасту, то у детей с аутизмом выявляется некоторое отставание в формировании операции отнесения к эталону. При этом больные дети допускают больше ошибок, чем здоровые, хотя их число сокращается в среднем от 3,54 у дошкольников до 1,04 – у подростков (у здоровых детей соответственно от 2,07 до 0,67).

Таким образом, это задание вызывает у детей, больных шизофренией, бо́льшие трудности, чем задания по перцептивному моделированию. Возможно, что бо́льшая успешность выполнения геометрического моделирования связана у больных детей с отмечаемой рядом авторов (Кононова, 1963; Поляков, Мелешко, Алейникова, 1979) относительной легкостью решения ими задач, материал которых более формален, абстрактен по содержанию. В методике отнесения к эталону ребенок имеет дело с более конкретным, предметным содержанием.

Отнесение к эталону требует отбора релевантной информации, связанной с выделением фигуры из фона. При выполнении этого задания дети с чертами аутизма обнаружили большую полезависимость, чем здоровые.

Если операционный аспект (в мышлении и в восприятии) в первую очередь отражает формирование способов познавательной деятельности, уровень развития мыслительных операций и перцептивных действий, то другая сторона познавательной деятельности, изучаемая нами, – избирательность мышления и восприятия, – отражает в первую очередь усвоение социального опыта, экологически значимых признаков и отношений.

Общим методическим приемом при изучении избирательности познавательной деятельности было использование методик «открытого типа», создание ситуаций неопределенности. Эта неопределенность задавалась «глухой инструкцией», допускающей возможность многозначных решений. Снятие неопределенности требовало опоры на прошлый опыт, на систему знаний о значимости функций и свойств предметов, на обобщенные образы-эталоны, которые формируются в процессе практического взаимодействия ребенка с миром вещей, опосредствованного его общением со взрослыми и сверстниками.

Существенным показателем избирательности мышления является характер актуализации знаний. Этот аспект мышления исследовался с помощью двух методик – «конструирование объектов» и «сравнение понятий». Нами использовался модифицированный вариант методики «конструирования объектов», разработанный для изучения эмпирических знаний ребенка о предметном мире (Слободчиков, 1975).

В этом задании ребенку последовательно предлагались 7 карточек, на каждой из которых было написано по 4 признака предмета:

1) желтый, пушистый, маленький, легкий;

2) длинный, теплый, ароматный, гладкий;

3) белый, пушистый, холодный, скрипучий;

4) низкий, деревянный, старый, сухой;

5) круглый, прозрачный, хрупкий, теплый;

6) острый, твердый, блестящий, тонкий;

7) тяжелый, холодный, гладкий, чертит.

Ребенок должен был назвать предмет, обладающий комплексом указанных свойств. Заданный комплекс свойств может более или менее однозначно вести к актуализации одного предмета. Так, например, наиболее вероятным ответом на комплекс свойств «белый, холодный, пушистый, скрипучий» является «снег». Но даже и в этом случае остается вероятность, хотя и небольшая, актуализации других предметов. Методика построена так, что большинство заданий предоставляют возможность актуализации широкого круга предметов.

Поскольку результаты выполнения заданий с «глухой» инструкцией не могут быть оценены однозначно как правильные или неправильные, для их оценки необходим объективный критерий. В качестве такого критерия была использована частота актуализации того или иного предмета в группе здоровых испытуемых. Частота актуализации отражает и качественную характеристику актуализированных предметов, и их практическую значимость. По этому критерию все ответы испытуемых характеризуются как стандартные или нестандартные. К стандартным были отнесены те ответы, частота которых в группе здоровых превышала среднюю, остальные ответы относили к нестандартным. (Например, если в группе из 50 здоровых было получено 5 вариантов ответов, то средняя частота ответа составляет 10. Следовательно, все ответы, которые использовались чаще 10 раз, – стандартные, остальные – нестандартные.)

Коэффициенты стандартности вычислялись для каждой возрастной группы испытуемых. Так, для первого варианта задания («желтый, пушистый маленький, легкий») в группе дошкольников стандартными были ответы: цыпленок, одуванчик, котенок; в группе младших школьников – цыпленок, одуванчик. У подростков стандартным оказался лишь один ответ: цыпленок. По этим данным можно видеть возрастную динамику стандартизации ответов испытуемых.

Результаты сравнительного исследования в возрастном аспекте групп больных шизофренией и здоровых детей методом «конструирования объектов» представлены на рисунке 3.

Рис. 3. Возрастная динамика избирательности мышления при решении задач на «конструирование» объекта группами здоровых (а) и больных шизофренией (б). По оси абсцисс – возрастные группы: 5–6 лет (1), 7–8 лет (2), 9–11 лет (3), 12–14 лет (4); по оси ординат – % стандартных ответов.

В группе здоровых испытуемых отмечается высокий показатель избирательности довольно рано – у младших школьников в возрасте 7–8 лет. В дальнейшем он уже мало изменяется. Средний коэффициент стандартности значительно ниже в группе больных шизофренией на всех анализируемых возрастных этапах.

На основании приведенных данных можно сделать вывод о том, что у здоровых детей раньше формируются устойчивые эмпирические связи свойств и отношений, которые лежат в основе формирования общих представлений и в дальнейшем – понятий, на основе которых формируется система знаний и опыта.

Это предположение о менее устойчивом и менее целостном характере формирования эмпирических комплексов в группе больных шизофренией подтверждает проведенный нами анализ способов «конструирования» предметов.

В процессе нашего исследования, как и в исследовании В. И. Слободчикова (Слободчиков, 1975), выявилось два основных способа воссоздания объекта на основании заданных признаков:

1) целостное конструирование, основанное на обобщении всех четырех заданных признаков. При этом все заданные признаки относились к числу постоянных, атрибутивных признаков актуализированного предмета, так что их принадлежность к предлагаемому предмету не требовала специального обоснования;

2) комбинаторный способ, основанный на внешнем объединении признаков. Приписанные определенному объекту свойства были случайными, непостоянными. Их объединение требовало специального обоснования. Так, ответ «пирог» на признаки «длинный, теплый, ароматный, гладкий» является примером целостного конструирования, а ответ «обед» (потому что он длинный, теплый, ароматный и подается на гладких тарелках) – пример комбинаторного комплекса. Данные анализа способов конструирования объектов приведены на рисунках 4 и 5.

Сначала проанализируем рисунок 4. Здесь проявляются две существенные закономерности. Комбинаторный способ конструирования предметов явно преобладает в группе аутистов, что обнаруживается на всех возрастных этапах. Вторая же закономерность является общей для обеих сравниваемых групп (как экспериментальной, так и контрольной) и заключается в отсутствии возрастной динамики данной характеристики способа мышления. Этот способ присущ лишь определенной части испытуемых, он используется ими при решении разных задач и с возрастом не исчезает. Полученные данные согласуются с результатами исследования В. И. Слободчикова, проведенного на одних и тех же здоровых школьниках в разные возрастные периоды. Все это позволяет рассматривать указанную характеристику как устойчивую индивидуальную особенность познавательного стиля.

Рис. 4. Использование комбинаторного способа «конструирования» объекта группами здоровых (а) и больных шизофренией (б). По оси абсцисс – возрастные группы: 5–6 лет (1), 7–8 лет (2), 9–11 лет (3), 12–14 лет (4). По оси ординат – процент решений комбинаторным способом.

Целостное конструирование основано на обобщении всех четырех заданных признаков и рассмотрении их как устойчивых свойств одного предмета. Обращает на себя внимание в обеих сравниваемых группах увеличение с возрастом числа испытуемых, использующих целостный способ конструирования и преобладание этого способа мышления в группе здоровых, начиная с младшего школьного возраста (см. рисунок 5). Некоторое преобладание целостного конструирования у дошкольников с чертами аутизма можно объяснить, с одной стороны, более высоким уровнем развития у них по сравнению со здоровыми дошкольниками мыслительных операций обобщения и с другой – несформированностью еще в дошкольном возрасте избирательности мышления. Более высокий уровень операционального мышления у детей с аутизмом уже не дает им такого преимущества перед здоровыми по уровню выполнения этого задания на других возрастных этапах по мере формирования у последних стойкой избирательности актуализации знаний.

Рис. 5. Использование целостного способа «конструирования» объекта группами здоровых (а) и больных шизофренией (б). По оси абсцисс – возрастные группы: 5–6 лет (1), 7–8 лет (2), 9–11 лет (3), 12–14 лет (4). По оси ординат – число испытуемых, решивших задачу (в %).

В разработанном нами варианте методики «Сравнение понятий» ребенку последовательно назывались 7 пар предметов, подлежащих сравнению: 1) воробей – соловей; 2) автобус – трамвай; 3) часы – река; 4) груша – огурец; 5) ботинок – карандаш; 6) плащ – ночь; 7) глобус – бабочка. В трех из семи предложенных пар (1, 2, 4) предметы были достаточно однородны и представляли меньшую трудность для сравнения, чем в четырех остальных парах разнородных предметов. В связи с этим в младшем возрасте задание давалось не в полном объеме. Ребенок должен был сказать, что у каждой пары предметов общего, похожего, и чем они отличаются друг от друга. Такая «глухая» инструкция к заданию допускала возможность выявления любых свойств и отношений предметов, т. е. многозначных решений, поскольку испытуемому предоставлялась полная свобода выбора оснований для сравнения и выбор любого признака в качестве такого основания признавался правильным.

Результаты исследования уровня избирательности методом сравнения предметов представлены на рисунке 6. Показателем избирательности является коэффициент стандартности. Он отражает процентное отношение числа стандартных признаков (наиболее часто актуализируемых каждой возрастной группой здоровых) к общему количеству признаков, использованных каждой из анализируемых групп испытуемых.

Качественный состав свойств, условно отнесенных к числу стандартных, в разных возрастных группах оказался неодинаковым. Если в группе дошкольников (которая вообще характеризуется низким коэффициентом стандартности, что свидетельствует о несформированности еще в этом возрасте избирательности мышления) большой процент стандартных свойств приходится на долю внешних, чувственно-конкретных признаков, то в группах детей школьного возраста, особенно в группе подростков, значительное место начинают занимать категориальные признаки и признаки, обозначающие основную функцию предметов. Аналогичная возрастная динамика в сторону ориентации на обобщенные (категориальные) признаки отмечается и в других исследованиях (Брунер, 1977; Оливер, Хорнсби, 1971).

Рис. 6. Возрастная динамика избирательности мышления при решении задач на сравнение группами здоровых (а) и больных шизофренией (б). По оси абсцисс – возрастные группы: 5–6 лет (1), 7–8 лет (2), 9–11 лет (3), 12–14 лет (4).

Приведенный график отражает динамику возрастных изменений коэффициента стандартности в сопоставляемых группах испытуемых. Рассмотрим динамику изменений этого показателя в группах здоровых испытуемых. Дошкольники характеризуются относительно низким коэффициентом стандартности ответов. Этот показатель резко возрастает в школьном возрасте: так, в группах младших школьников (2–4 классы) он увеличивается в 1,5 раза. Повышение уровня избирательности в этот возрастной период можно связать с началом формирования системы знаний в процессе школьного обучения. Некоторые авторы говорят о чрезмерной формализации знаний в начальные годы обучения, отмечая, что это, скорее, лишь овладение внешними формами поведения, чем истинная систематизация знаний (Оливер, Хорнсби, 1971). Подростковый возраст рассматривается как период наиболее активного формирования понятий, связанный с перестройкой знаний и приемов мышления. Эта перестройка характеризуется расширением способов мышления и аспектов, под углом зрения которых анализируются предметы и явления действительности, чем может быть обусловлено некоторое снижение избирательности мышления. По данным нашего исследования, группа здоровых подростков характеризуется некоторым снижением коэффициента стандартности. Результаты исследования старших школьников и взрослых здоровых испытуемых свидетельствуют о дальнейшей возрастной динамике этого показателя в сторону его повышения. Средние показатели избирательности мышления, характеризующие группы больных шизофренией, на всех возрастных этапах ниже, чем соответствующие показатели групп здоровых.

Совокупность приведенных данных свидетельствует, таким образом, о ряде существенных различий между сопоставляемыми группами, касающихся характера, способов и уровня усвоения детьми социально-детерминированного опыта, зафиксированного в системе знаний. Эти особенности заключаются в меньшей избирательности познавательной деятельности у больных шизофренией (на всех возрастных этапах) по сравнению со здоровыми детьми, в менее устойчивом характере связей и отношений, лежащих в основе формирования у них обобщенных образов-эталонов, общих представлений и понятий.

Данные проведенного нами исследования дают основание для формулировки гипотезы о своеобразии формирования ментального опыта у лиц шизоидного склада. Знания о предметах и явлениях окружающего мира не закрепляются (или слабо закрепляются) в форме устойчивых понятий и категорий, а скорее существуют в форме «рыхлых» конструктов, по терминологии Келли, которые отличаются очень большой субъективностью, недостаточной осознанностью, большой проницаемостью (т. е. очень большим количеством предметов, к которым может быть отнесен конструкт). При высокой когнитивной дифференцированности здесь отсутствуют согласованность, связанность, систематизированность элементов, признаков, параметров.

Данные проведенного исследования свидетельствуют о сложном характере взаимоотношений, которые складываются в процессе формирования двух анализируемых аспектов познавательных процессов: операционного и аспекта избирательности. Прежде всего, очевидна их тесная связь, которая выражается в том, что с повышением операционального уровня повышается избирательность познавательных процессов, а высокая избирательность обеспечивает более высокий уровень выполнения определенного круга задач. Однако при высокой степени взаимообусловленности этих двух аспектов познавательной деятельности формирование каждого из них подчинено разным закономерностям, что связано с различием содержания, которое каждый из этих аспектов отражает.

Так, операционный аспект отражает прежде всего характеристику способов мышления и восприятия, в то время как семантическое содержание, социальная значимость, личностное отношение в большей степени отражаются в характере избирательности. Высокий уровень развития мыслительных операций, например, во многом способствует обобщению предметов по единому логическому основанию, но такое обобщение может оказаться формальным, не учитывающим специфических характеристик объекта. Несовпадение развития указанных двух сторон познавательной деятельности отчетливо выступает в особенностях рассматриваемого нами аномального типа познавательной деятельности как пример дисгармонии, диссоциации психического развития. Выявленная диссоциация двух аспектов познавательной деятельности и, в первую очередь, мышления допускает поиск более общего фактора, обуславливающего как отставание и искаженный характер избирательности использования знаний, так и опережение темпов развития формальнооперативной стороны мышления. Можно полагать, что связанная с дефицитом социальных контактов недостаточная направленность интеллектуальных установок на социально значимые аспекты действительности создает условия для преимущественной ориентировки на формальные аспекты для формирования специфических односторонних интересов и способностей.

Анализ полученных данных позволяет предположить наличие связи между «формализмом» и необычностью мышления, характерных для больных шизофренией. Суть формального подхода к анализу действительности состоит в игнорировании фактора значимости, в отсутствии иерархии, в рядоположенности свойств и отношений. Формальное понятие внутренне родственно псевдопонятию и комплексу. Любой формально общий признак может быть положен в основу для обобщения предметов. Крайним случаем такого обобщения является создание так называемого «вербального комплекса» – объединения предметов по чисто словесной общности, при котором не вполне учитывается, что одно и то же слово может иметь разные значения и обозначать разные признаки (например, плащ и ночь обобщаются на том основании, что они могут быть длинными). Такой формальный подход дает возможность сблизить далекие, разнородные объекты и понятия, что создает впечатление необычности, оригинальности, чудаковатости мышления.

Выявленные закономерности аномального формирования познавательной деятельности в онтогенезе позволяют по-новому подойти к раскрытию природы целого круга хорошо известных клиницистам своеобразных особенностей интеллектуальной деятельности больных шизофренией – таких как «формальная» сохранность интеллекта, склонность к схематизму, к формально-отвлеченному мышлению. Маленький аутист, в первую очередь, начинает постигать физические свойства предметов – протяженность, объемность, вес, форму, цвет, величину, количественные отношения, – достаточно легко обобщая этот опыт. Наряду с этим, он значительно отстает в приобретении и обобщении опыта, который несет общение: опыта освоения орудийных функций предметов, выделения их практически значимых форм и отношений, опыта постижения человеческих взаимоотношений, эмоционального опыта. У детей-аутистов при относительно удовлетворительном развитии перцептивных операций наблюдается значительное отставание формирования социальной перцепции: они отстают от сверстников в распознавании и оценке мимики, жестов, поз, интонации (Поляков, Назаренко, 1988). Это прямое следствие дефицита общения, ибо социально-перцептивные способности формируются лишь во взаимодействии с другими людьми, их структура, содержание и уровень зависят от конкретной практики общения.

Таким образом, применительно к успешности выполнения разных видов деятельности и формирования способностей, диссоциация у детей-аутистов закономерно проявляется в относительно благоприятном развитии способностей и умений, формирование которых существенно не детерминировано общением, и в недостаточном развитии способностей и умений, формирование которых опосредовано общением и степенью усвоения социального опыта. Прямым следствием такого дефицита являются недостаточный уровень произвольной регуляции собственного поведения ребенка, не направленного на общение с другими людьми, несформированность эмоциональной регуляции, включающей как эмоциональную оценку собственного поведения, так и оценку других с опорой на социально заданные критерии. Все это создает большие трудности при включении таких детей в детский коллектив и особенно при поступлении в школу.

1.4. О связи аномалии формирования познавательной деятельности с другими характеристиками психического развития

Наряду с выделением своеобразия данного вида аномального развития познавательной деятельности существенным является вопрос о его месте и роли в более общей структуре соответствующего аномального развития личности в целом. Это стало в нашем исследовании предметом специального анализа. Для изучения поставленного вопроса данные экспериментального исследования дополнялись анализом биографических данных исследованных больных. При анализе биографических данных особое внимание уделялось тем характеристикам личности, которые имеют непосредственное отношение к формированию познавательной деятельности: прежде всего – к особенностям формирования потребности в общении, установления эмоциональных контактов со взрослыми и сверстниками, к особенностям формирования интересов и направленности личности. Особое значение мы придавали анализу игровой деятельности, существенно определяющей психическое развитие ребенка. Игра формирует его эмоции, мотивы и интересы. В игре формируются познавательные процессы ребенка. «Ни в какой другой деятельности нет такого эмоционально наполненного вхождения в жизнь взрослых, такого действенного выделения общественных функций и смысла человеческой деятельности, как в игре» (Эльконин, 1978, с. 278). Путь развития игры идет от предметного действия к игровому ролевому действию. Как подчеркивает Д. Б. Эльконин, предметное действие – по крайней мере, в самом начале своего формирования – двойственно по своей природе. Оно, с одной стороны, содержит общую схему, связанную с общественным значением предмета, а с другой – операционно-техническую сторону, которая должна учитывать физические свойства предметов. Автор высказывает предположение, что в игровой деятельности усваивается главным образом значение предметов, происходит ориентация на их общественную функцию, их общественное использование. Вместе с тем, в игре не происходит познания новых физических свойств предметов. Это происходит в познавательной ориентировочно-исследовательской деятельности. «Деятельность с предметами только по их значению и есть предметная игра детей раннего детства» (там же).

Суть ролевой игры заключается в воссоздании социальных отношений между людьми. Главным моментом игры становится взятие на себя роли. Смысл игры для детей разных возрастов меняется. Для младших он – в действиях того лица, роль которого выполняет ребенок, для детей постарше – в отношениях этого лица к другим. Игра создает условия для развития произвольного поведения и самосознания.

Экспериментально-психологический анализ особенностей игровой деятельности у детей, больных шизофренией с синдромом аутизма, проведен А. С. Спиваковской (Спиваковская, 1980). Для исследуемой группы этих детей было характерно непринятие социализированного сюжета: после нескольких действий по сюжету игра внезапно прерывалась беспорядочной двигательной активностью (прыжки, беготня, катание по полу) или действиями, не относящимися к игре (пением, разговорами на посторонние темы, исследованием неигровых предметов и т. д.). В эпизодах сюжетной игры у больных детей обычно отсутствовало принятие роли взрослых. Дети чаще изображали неодушевленные предметы: «Я – гриб, мухомор» и т. д. Автор высказал предположение об аффективной природе выявленной патологии игры. Вероятно, вследствие потери аффективных контактов с окружающими адекватные для нормы мотивы игры, заключающиеся в воспроизведении деятельности взрослых, не обладают у больных шизофренией столь выраженной, как в норме, побудительной силой.

Было установлено, что содержание спонтанных игр детей, больных шизофренией, существенно отличается от содержания игр здоровых. В играх больных отражается не деятельность взрослых, а те стороны действительности, которые по аффективным причинам зафиксировались в сознании детей (игра в «разрушение», в «стукалку», в сказочные сюжеты). Границы игры и реальности размываются; игнорируется условность игры, ей присуща одержимость, эмоциональная захваченность, доходящая до экстаза. Манипулируя с функциональными игрушками, больные дети нередко игнорируют их орудийные свойства, и вся игра сводится к получению механических, шумовых и т. д. эффектов. Игра детей, больных шизофренией, не становится той деятельностью, в которой формируются и наделяются социальным смыслом предметные действия.

В целях изучения особенностей игровой деятельности, увлечений и специфики формирования интересов у детей, характеризующихся с раннего детского возраста нарушением контактов с окружающими и дисгармонией развития двух аспектов мышления – операционального и аспекта избирательности привлечения знаний (Гончарова, Мелешко, 1989) – нами проводился психологический анализ историй болезни, состоялись беседы с родителями больных и самими детьми. Общей чертой детей всех исследованных возрастных групп стало отсутствие у них ролевых игр. Ни на одном возрастном этапе они не играли со сверстниками в сюжетные игры, не принимали социальных ролей, не воспроизводили в играх ситуаций, отражающих реальные жизненные отношения между людьми: профессиональные, семейные и т. д. Интерес и склонность к воспроизведению такого рода взаимоотношений у них отсутствовали.

Поскольку подавляющее большинство исследованных нами детей характеризовалось относительно высоким уровнем развития интеллекта, для этой группы оказались нехарактерными чисто манипулятивные игры. Лишь у некоторых такого рода игры наблюдались в раннем возрасте, но они не имели предметного характера: манипулируя с предметом, ребенок игнорировал его социальное значение, его общественную функцию и ориентировался в основном на физические характеристики предмета (добивался шумового эффекта путем постукивания предметов друг о друга, открывания и закрывания дверей, пересыпания различных мелких предметов (камешков, пуговиц и т. д.). Иногда дети играли в функциональные игры, но игра сводилась к однообразно повторяющимся действиям с каким-либо предметом или игрушкой. Например, игра «в руль» заключалась в том, что в течение нескольких часов подряд ребенок мог крутить колесо, подражая звуку машины. Других действий игра не включала.

Исследованные нами дети, как правило, играли в одиночку и не включали в свои игры других детей. Содержание таких аутистических игр было необычным: наблюдаемая нами девочка, например, играла только с мелкими насекомыми. Характерным увлечением исследованной группы детей были игры в буквы и цифры; их интересовали телефонные диски, телефонные книги; один мальчик пронумеровал всех членов своей семьи и называл их не по именам, а по номерам. Нередко игры имели и более сложный характер, но всегда они были настолько индивидуальны и своеобразны, что другие дети не могли принять в них участия. Так, один наблюдаемый мальчик так своеобразно играл «в завод», что, по его словам, другие дети отказывались с ним играть: «Разве это завод? Одни цифры!» Резко отличает исследованную группу детей от здоровых отсутствие интереса к просмотру кинокартин и телевизионных передач, и прежде всего с сюжетами, отражающими реальные события и взаимоотношения между людьми. Многие не любят также и читать. Некоторые проявляют интерес к чтению, но лишь к определенным книгам, перечитывая их много раз. Нередко они только пролистывают книги, не вникая в их содержание, не могут пересказать прочитанного. Часто у больных обнаруживалась склонность к чтению сложных, не доступных их пониманию книг либо философского содержания, либо написанных на непонятном для них языке. В таких случаях они говорили, что их интересует «не содержание, а форма».

Такое поведение детей-аутистов в ситуациях сюжетно-ролевых игр вполне объяснимо, если учесть, что эти игры должны порождаться прежде всего потребностью воспроизводить, моделировать жизненные ситуации и взаимоотношения взрослых, в которые ребенок, вследствие своего особого социального статуса, реально не может быть включен. Эта потребность детерминируется социальной направленностью детей, присущим им стремлением подражать взрослым. У детей-аутистов вследствие отмеченных выше психических особенностей отсутствует потребность в таком подражании, а следовательно, и активность, и инициатива в моделировании подобных ситуаций.

Означает ли это, что ослабление социальной направленности приводит к отсутствию у детей с чертами аутизма интереса ко всякого рода играм, кроме аутистических? Опыт работы по психологической реабилитации детей-аутистов, проводимой в детском полустационаре Научного центра психического здоровья РАМН, показывает, что существует широкий класс игр, которые оказались более адекватными, чем ролевые, для детей с описанными особенностями психики. Это так называемые «игры с правилами», которые, в отличие от сюжетно-ролевых, характеризуются наличием четких правил и жесткой последовательностью действий.

Круг таких игр весьма широк и разнообразен: они могут быть интеллектуальными, развлекательными, дидактическими, могут быть более отвлеченными или же наглядно-действенными, настольными или подвижными. Общим для этой категории игр является обязательное выполнение правил в строгой последовательности, т. е. определенного алгоритма. Другой особенностью игр с правилами является то, что в большинстве случаев они групповые, т. е. в них участвует несколько человек (как и в сюжетно-ролевой игре). Роль ведущего в такой игре естественна и необходима, поскольку кто-то должен ее организовать, сформулировать ее условия, ее правила, последовательность их выполнения. Следование этим правилам не требует инициативы и творческой активности, необходимых в сюжетно-ролевых играх: по сравнению с ролевой, игра с правилами является более определенной.

Вместе с тем очевиден высокий психологический эффект этих игр. Усвоение и выполнение системы правил требует произвольного поведения и определенного уровня его регуляции, формирует внимание, память, сенсорику, моторику, мышление ребенка. Участие в играх с правилами способствует развитию социальной направленности и социальных взаимоотношений. Каждый участник игры должен учитывать партнера, соблюдать очередность. Направленность на выигрыш порождает соревновательный момент в игре, интерес к социальным оценкам. В случае затруднений необходимо обращение за помощью или оказание помощи партнеру, при возникновении конфликтов – жалобы, обращение за помощью к взрослому либо самостоятельное их разрешение. Все это важные моменты в формировании социальной направленности и регуляции поведения. Наконец, участие в игре способствует актуализации у ребенка положительных эмоций даже в тех случаях, когда он настроен не на выигрыш, а на сам процесс игры и получает от нее лишь функциональное удовольствие. Групповая игра с правилами допускает и известное распределение ролей. Так, наиболее активным детям может быть поручена роль ведущего, формулирующего условия игры и следящего за их выполнением.

Особенности игровой деятельности детей с чертами аутизма учитывались нами при организации психокоррекционной работы с ними. Учитывая возраст детей, основной формой реабилитационной работы с ними являлась организация игровой деятельности. Не игнорируя и всячески используя преимущества сюжетно-ролевой игры, мы все же в качестве ведущего метода коррекционной работы предпочли игры с правилами как более адекватные способностям детей-аутистов и импонирующие их потребностям. Такие игры способствовали формированию произвольного поведения, социальной направленности и социальной регуляции ребенка, развивали его познавательные процессы, эмоции, общение. Все это создавало основу для выполнения системы требований, связанных с учебной деятельностью.

При анализе увлечений и интересов исследованных детей обращает на себя внимание прежде всего однообразный и односторонний характер этих увлечений. Они любят перечитывать одни и те же книги, прослушивать одни и те же пластинки, коллекционировать однообразные предметы, любят вырезать. Некоторые любят рисовать, лепить, увлекаются резьбой по дереву, но продукты их творчества, как правило, однообразны. По содержанию и характеру отношения к действительности увлечения исследованных нами детей условно можно разделить на две группы: оторванные от действительности (сочинение бессмысленных стихов, «чтение» книг на непонятном языке, вычерчивание схем и маршрутов вымышленных городов и т. д.) и связанные с продуктивной деятельностью. Эти виды деятельности отражают определенные стороны действительности, но прежде всего – формальные, одномерные, аддитивные, не иерархизированные по степени социальной значимости. Можно предполагать, что они отражают те стороны действительности, которые наиболее доступны для анализа лицам, характеризующимся отмеченными выше особенностями познавательной деятельности. С другой стороны, склонность к такого рода деятельности способствует формированию односторонних способностей, которые достигают иногда достаточно высокого уровня развития. К таким увлечениям можно отнести рано проявляющийся интерес к цифрам и буквам, а в дальнейшем – интерес к математике и изучению иностранных языков, интерес к шахматной игре, интерес к музыке и т. д. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что круг способностей и интересов, характеризующий детей изучаемой группы, относительно узок. Можно полагать, что он ограничен развитием односторонних способностей, которые могут порой достигать достаточно высокого уровня. Но эти дети не производят впечатления ярких, многосторонних индивидуальностей, что можно было бы ожидать при гармоническом развитии личности, отличающейся высокими способностям к абстракции и обобщению.

Недостаточная склонность таких детей к анализу содержательных форм действительности, ограниченность в усвоении ими общественного опыта в сочетании с гипертрофированным развитием формального мышления становятся источниками бессодержательных умствований, позволяющих сопоставлять и сближать все на свете. При недостаточности фактических знаний и наглядных представлений формализм умственных проявлений (употребление слов и речевых оборотов, понятий и суждений) предшествует у ребенка постижению полноты их значений. В условиях нормального развития это несоответствие преодолевается по мере того, как в повседневной жизни, в игровой деятельности и в обучении, в постоянном общении со взрослыми и сверстниками происходит усвоение общественного опыта, приобретение конкретных знаний, выделение социально значимых сторон действительности. Детская активность (особенно в младшем школьном возрасте) пробуждает и поддерживает следование примеру и стремление к одобрению. Однако в нашем случае дело обстоит совсем иначе: недостаточность развития названных выше сторон познавательной деятельности у детей-аутистов еще более усиливает и подчеркивает односторонний характер их интеллектуальных способностей. Проблему реализации способностей детей-аутистов нельзя решать лишь в рамках анализа их интеллекта, ее необходимо рассматривать в контексте развития других сторон психики, прежде всего – в контексте личностных особенностей: направленности личности, интересов и творческой активности, уровня сформированности произвольной регуляции поведения в широком плане, в первую очередь связанной с ориентацией на других людей, на социальные нормативы.

Аутистическая направленность препятствует усвоению социальных правил и норм поведения. Здоровый ребенок овладевает всем этим естественно, часто на неосознаваемом уровне, тем самым реализуя свою социальную направленность, потребность в общении. Ребенку-аутисту для овладения этими правилами необходимо их осознание, нужны значительные волевые усилия. Как точно подметил Аспергер, «то, что другие могут усвоить в бессознательном подражании поведению взрослых, дети-аутисты могут с большим трудом выучить с помощью понимания, с помощью правил и законов» (Asperger, 1944, p. 21). Раннее развитие формально-логического мышления, с одной стороны, и снижение его детерминации факторами социального опыта – с другой усиливают склонность больных шизофренией к формальному анализу, когда способность к абстракции и переносу открывает безграничные возможности для умственных упражнений, а формальный подход к анализу предметов и явлений действительности как рядоположенных не ограничен рамками социально значимых оценок. Это и лежит в основе «оригинального» и необычного мышления, столь часто отмечаемого у больных шизофренией.

Говоря о необычности и причудливости мышления больных шизофренией, нельзя забывать о существеннейшем факторе, способствующем безграничному развитию этой особенности. Речь идет о недостаточной мотивации быть понятым другими. Мышление для других требует специальной регуляции и организации деятельности, использования общепринятых способов, стандартных связей и отношений и адекватного словесного выражения. Таким образом, можно полагать, что нарушение контактов, нарушение общения самым тесным образом связано с формированием отмеченных особенностей познавательной деятельности.

Среди исследованных нами больных шизофренией и лиц шизоидного круга разных возрастов нередко встречались лица с ярко выраженными односторонними интеллектуальными способностями, но они никогда не производили впечатления гармонично развитых, многосторонних личностей. Проиллюстрируем это положение рядом примеров.

Сергей Л… 5 лет (ранний детский аутизм, синдром Аспергера)

В раннем детском возрасте не отмечалось реакций на дискомфорт. Сидеть и ходить начал вовремя, первые слова появились после года, но активная фразовая речь – лишь к трем годам. Очень рано освоил пирамидку и в 1 год умел вставлять фигурку в соответствующую форму, к двум годам знал все буквы. Сам научился читать после трех лет, хотя самостоятельно не читает, просит, чтобы читали ему. Знает буквы русского и латинского алфавита. Писать также научился самостоятельно, но пишет в зеркальном отражении. Рисунки однообразны: рисует уток и тут же их зачеркивает, считает их злыми. Рано проявился интерес к поездам (любит смотреть на проходящие поезда), к трубкам и железкам, к цифрам (обращал внимание на номера домов и машин, различал римские и арабские цифры). Любит играть в конструктор. В 4,5 года проявился интерес к электроприборам, с помощью отца и самостоятельно собирает электрические схемы. Этот интерес в настоящее время является самым главным и стойким. По свидетельству матери, общается только на интересующие его темы: любит говорить о проводниках и полупроводниках, обнаруживает в этой области физики опережающие возраст знания, на эту тему может беседовать даже с незнакомыми людьми.

В отделении и дома пассивен, безынициативен, держится отгороженно, не стремится к контактам с детьми, не участвует в играх, на занятиях отвечает лишь на отдельные вопросы. Речь тихая, неразборчивая, без интонаций, не смотрит на собеседника. Однако при переключении беседы на физические темы оживляется, речь становится внятной, поглядывает на говорящего. Обнаруживает хорошее понимание речи и большой словарный запас, употребляет обобщающие слова.

При экспериментально-психологическом исследовании также не проявляет спонтанной активности, инструкции выполняет не сразу, постоянно требуются повторные побуждения. Обнаруживает достаточно высокий для его возраста уровень обобщения: правильно, хотя и с постоянной стимуляцией со стороны экспериментатора, производит предметную классификацию, определяя следующие классы: животные, овощи, фрукты, мебель, одежда, транспорт. Задачу на пересечение классов решил, осуществив самостоятельный перенос принципа решения со вспомогательной задачи на основную. Однако при конструировании объектов по заданным признакам обнаружил явную склонность к нестандартным решениям: 4 нестандартных ответа из 5. Произвольное внимание неустойчиво, требовалась постоянная стимуляция извне. При попытках вовлечь его в ролевую игру Сережа так и не смог взять на себя роль и действовать в соответствии с ней, полностью отсутствовала собственная инициатива, каждое его действие приходилось определять и стимулировать. В процессе игры он ни разу не взглянул на своих партнеров. Стремление получить оценку собственной деятельности не проявил, хотя улыбался, когда его хвалили. Заметный интерес Сережа проявил к выполнению счетных операций и конструированию геометрических фигур по образцу. В конце занятий сам выбрал образец и обнаружил стремление продолжить занятие.

Приведенные данные свидетельствуют в первую очередь о том, что дисгармония психического развития может проявляться на достаточно ранних этапах онтогенеза. По ряду характеристик интеллектуального развития Сережа далеко опережает своих сверстников (рано выучил цифры и буквы, знает латинский алфавит, обладает определенными знаниями в области физики, владеет операцией классификации и т. д.). Но в то же время обусловленная аутизмом недостаточная социальная направленность, ограниченность в усвоении общественного опыта, отсутствие интереса к окружающим приводит к тому, что он, зная буквы и умея читать, не читает, пишет «наоборот», имея богатый словарный запас, почти не говорит и оказывается совершенно беспомощным и несостоятельным в ситуации ролевой игры, моделирующей реальные жизненные отношения, не проявляя ни интереса, ни способностей в нее включаться, когда вынужден принимать в ней участие. Его природные способности к обобщению развиваются однобоко, односторонне и формально. И вместе с тем видно, как эти способности формируют ярко выраженный односторонний интерес к физике (то, что именно к физике, очевидно связано с профессией отца). Очевидна также положительная роль этой познавательной потребности в психическом развитии Сережи. Она стимулирует его активность, в том числе и речевую, даже делает его избирательно более общительным, вызывая у него положительные эмоции. В воспитании таких детей, в коррекционной работе с ними необходимо опираться, в первую очередь, на эти естественные потребности, склонности и интересы.

Антон Р., 10 лет, 4-й класс массовой школы

Раннее физическое развитие в пределах нормы. Речевое развитие с чертами опережения: первые слова – 9 месяцев, первые фразы – 1 год 2 месяца, развернутые фразы в 2 года. С раннего возраста педантичен. В детском саду был отгорожен от детей, не принимал участия в общих играх, не участвовал в ролевых играх. В 5,5 лет читал по слогам и считал до 20. В школе с 6 лет 10 месяцев. Учится ниже своих возможностей, на 3 и 4. Учителя о нем говорят, что «теоретически знает все, а практически – ничего». Домашние задания выполняет только с родителями. Трудно дается письмо. Отличается моторной неловкостью. В школе общается только с теми ребятами, которые его выбирают. Читать не любит. В течение длительного времени многократно перечитывает одну и ту же «Книгу будущих командиров». Из школьных предметов больше всего нравится математика, занимается в математическом кружке. С 8 лет увлекается исторической тематикой. Интересуется русской культурой, хочет посвятить себя ее восстановлению. С этой целью начал заниматься игрой на баяне как «истинно русском инструменте». Переписал древнерусскую азбуку. В 4-м классе усилилась несобранность, стал еще более отвлекаем на уроках, «погружался в свои мысли». Стал много рассуждать о строении Вселенной, говорил, что человеку отводится мало времени для жизни. С этого времени наблюдается психиатрами (дифференциальный диагноз между шизоидной психопатией и латентной шизофренией). Экспериментально-психологическое исследование выявило у мальчика опережающее его возраст развитие мыслительных операций (абстрагирования, обобщения, включения в класс, формально-логических операций). Самостоятельно и быстро решает задачу на пересечение классов. В умственном плане, не прибегая к практическому действию, может произвести классификацию геометрических фигур. Выполняет задание на включение дополнительных классов, требующее анализа соотношения множеств и подмножеств.

Наряду с этим при выполнении заданий «открытого типа», допускающих возможность многозначных решений и требующих предпочтений тех или иных признаков на основе собственных критериев испытуемого, он обнаруживал снижение уровня избирательности. Так, при сравнении понятий у него выявились склонность к актуализации сверхобщих неспецифических свойств предметов и малозначимых латентных признаков («ботинок и карандаш стучат»), тенденция к образованию вербальных комплексов, позволяющих условно и формально объединять разнородные предметы («ботинок и карандаш ходят, карандаш – по бумаге»), замена смыслового анализа формальным грамматическим анализом слов. В методике «Конструирование объектов», производя целостное конструирование, т. е. обобщая все 4 признака, актуализировал нехарактерные (нестандартные) для данного комплекса предметы (например, «острый, твердый, блестящий, тонкий – лед»). Отмеченные особенности создают впечатление определенной вычурности, необычности мышления.

Для понимания особенностей формирования познавательной деятельности Антона представляется весьма существенным прежде всего ограниченность его контактов как со взрослыми, так и со сверстниками, что проявилось в патологии его игры и в несформированности достаточной мотивации к учению, т. е. в несформированности двух видов деятельности, в которых отражаются основные общественные отношения и формируются главные критерии социальных значимостей. Именно с несформированностью этих критериев можно гипотетически связать недостаточность избирательности мышления, проявляющейся в актуализации малозначимых латентных свойств и отношений, а также использование способов мышления, неадекватных уровню развития его мыслительных операций. Вместе с тем развитие интересов и увлечений мальчика (любовь к математике, интерес к древнерусской истории, склонность к рассуждениям на отвлеченные темы) формируется на основе развития его операционных способностей и формирует сами эти способности.

Илья Г., 7,5 лет, ученик 1-го класса массовой школы

Раннее развитие в пределах нормы, опережающее речевое развитие: фразовая речь с полутора лет. Рос раздражительным, упрямым, педантичным. Был моторно неловок. С двух лет воспитывался бабушкой. С этого времени после расставания с матерью стал еще более раздражительным, капризным, расстроился сон, появились страхи: боялся световых бликов на стене. Был груб с бабушкой.

В детском саду по интеллектуальному развитию не отставал от сверстников, но адаптировался плохо. В общих играх участия не принимал, играл один: возил машинки. Игра в транспорт – единственная, которая сопровождает его с раннего детства и до настоящего времени. Излюбленной темой его разговоров являются машины, автобусы, их маршруты. По словам матери, «машины – его страсть». В 5 лет 10 месяцев во время прогулки убежал от бабушки и долго ездил в автобусе по городу. С этого времени уходы из дома и езда в транспорте стали регулярными. Домой возвращался всегда сам. После поступления в школу поведение его не изменилось. В школе продолжает играть в свои транспортные игры, школьной дисциплине не подчиняется, интереса к занятиям не проявляет, говорит, что учиться не хочет. Со сверстниками не общается. Холоден к матери. Говорит, что людей не любит, любит фантазировать по поводу того, как в автобусе двери будут защемлять пассажиров или как они будут вываливаться из транспорта, как он будет давить детей велосипедом. В связи с трудностями поведения несколько раз стационировался в детские отделения психиатрической больницы № 6.

Дифференциальный диагноз: 1) шизоидная психопатия с декомпенсацией? 2) шизофрения малопрогредиентная?

Экспериментально-психологическое исследование выявило у мальчика несколько опережающее его возраст развитие конкретных мыслительных операций (абстракции и обобщения формальных признаков – цвета, формы, величины, установления количественных отношений, элементарных формально-логических операций). Так, он самостоятельно решает задачу на пересечение классов. В наглядно-действенном плане может произвести классификацию геометрических фигур по двум признакам. Выполняет задание на включение подкласса в класс. Исследование выявляет у Ильи достаточный для этого возраста уровень развития перцептивных действий. Так, не прибегая к наглядно-практическому действию, он может в умственном плане произвести расчленение фигуры на составляющие элементы и затем сконструировать целостную фигуру из этих частей. При этом явно отстает формирование общих представлений и понятий о предметах окружающей действительности и их взаимосвязи. Так, классификацию животных он пытается произвести по внешне-функциональным признакам: к птицам относит всех летающих, включая насекомых – бабочку, пчелу, муху. Остальных представителей животного мира (нелетающих) объединяет в группу бегающих («Петуха можно отнести и туда, и сюда, потому что он и летает, и бегает»).

При исследовании избирательности мышления и восприятия у больного выявляется выраженная тенденция к предпочтению внешне-формальных признаков предметов (цвет, форма, величина), при восприятии зрительных изображений на карточках часто обращает внимание на качество бумаги и качество фотографий в ущерб анализу содержательной стороны изображения.

Отстает и имеет необычный характер формирование предметного восприятия. Так, при восприятии незавершенных контуров он называет не детали целостного предмета, а не связанные между собой разнородные элементы. (При восприятии незавершенного контура собаки он перечисляет следующие элементы: ступня с пяткой, угол с тремя точками, цифра 9 с точками и полоска).

В задании «Конструирование предметов» – использует комбинаторный способ. Так, соответствующая по возрасту группа здоровых детей на комплекс «белый, пушистый, холодный, скрипучий» в 100 % ответов называет снег. Илья называет «одуванчик»: «он скрипит, если зажать между пальцами».

Таким образом, развитие познавательной деятельности мальчика характеризуется выраженной дисгармонией. С одной стороны, даже несколько опережающее его возраст развитие мыслительных и перцептивных операций, с другой – отставание развития предметного восприятия, представлений и понятий, избирательности познавательной деятельности, ориентировка на внешне-формальные характеристики предметов в ущерб анализу их смыслового содержания. Такой тип дисгармонического развития познавательной деятельности формируется в системе дисгармонического общего психического развития мальчика как одна из характеристик диссоциации развития его личности. Диссоциация проявляется в достаточно высоком для его возраста уровне развития формальных интеллектуальных способностей, в хорошем речевом развитии, с одной стороны, и в недостаточности эмоционального развития, нарушении контактов с окружающими, в увлечении однообразными аутистическими играми, в несформированности мотивации к учебной и произвольной деятельности – с другой.

Приведенные примеры, на наш взгляд, достаточно наглядно и убедительно иллюстрируют тесную связь и взаимообусловленность формирования основной направленности личности, реализующейся в характере мотивов, увлечений, интересов, в системе ценностей и развитии особенностей познавательной деятельности. Как следует из приведенных кратких описаний основных этапов индивидуального развития, черты глубокой дисгармонии, свойственные формированию познавательной деятельности, оказываются характерными и для развития более общих, в том числе и личностных, параметров психического развития. Такие особенности познавательной деятельности, как нарушение избирательности, игнорирование значимых, включающих социальные связи и отношения параметров действительности и ориентировка на формальные ее стороны тесно связаны со своеобразием игровой деятельности, не отражающей общественных отношений и значений, с развитием односторонних увлечений, интересов и способностей.

Рассмотрение всей совокупности полученных данных дает основание для следующих выводов.

У исследованной группы детей, характеризующихся шизоидными чертами психики – трудностями общения, установления эмоциональных контактов с окружающими и дизонтогенезом психического развития, – на всех изученных возрастных этапах выявились особенности формирования познавательной деятельности по сравнению с контрольной группой здоровых. Обнаруженные особенности характеризуются изменением соотношения и динамики развития существенных сторон познавательной деятельности. При данном типе аномалии развития отмечается прежде всего снижение темпа формирования и особый характер избирательности познавательной деятельности. Снижение избирательности связано с ослаблением ее детерминации опытом социально-практического использования предметов окружающей действительности, что проявляется в ухудшении ориентировки ребенка в практической значимости свойств и отношений предметов. Своеобразие формирования мышления выражается, с другой стороны, в отсутствии отставания либо в опережении (по сравнению со здоровыми сверстниками) развития операционной стороны мышления, его формально-логического аспекта, что отчетливо проявляется в способности к абстрагированию и обобщению предметных признаков, не дифференцированных по социально-практической значимости.

Выявленные особенности данного типа аномалии развития познавательной деятельности выступают как диссоциация, дисгармония, характеризующаяся парциальным искажением формирования одних ее аспектов при нормальном или усиленном развитии других ее сторон.

Анализируемый тип патологии познавательной деятельности формируется как одна из сторон определенного типа аномального развития личности и тесно связан с такими существенными аномалиями личностного развития, как недостаточная потребность в общении и установлении эмоциональных контактов. Недостаточность общения со взрослыми и сверстниками имеет непосредственное отношение к формированию аномалии ведущих видов деятельности, характеризующих разные этапы возрастного развития, – игровой и учебной. Аутистические игры не способствуют усвоению ребенком общественных функций предметов и не воссоздают полноценных социальных отношений с другими. У исследованных аномальных детей не формируется достаточной мотивации учебной деятельности и потребности в получении социальных оценок.

Можно полагать, что связанная с дефицитом социальных контактов недостаточная направленность личностных установок на социально значимые аспекты действительности создает условия для преимущественной ориентировки на «формальные» ее аспекты, для развития специфических односторонних интересов и способностей.

Полученные данные служат основанием для формулирования гипотезы об особом типе формирования ментального опыта при шизотипической и шизофренической патологии, который обусловлен дефицитом «ментальной модели мира». Потребность в общении и познавательная потребность на всех этапах развития тесно взаимосвязаны и выступают как общая потребность во взаимодействии с окружающим миром.