Парфюм. История ароматов XX века. Театральные десятые годы. 1910–1919 (Лиззи Остром, 2015)

Некоторые манеры использования парфюма в период с 1910 по 1919 год мы бы могли назвать «истерическими». По мере того как парфюм завоевывал для себя место под солнцем и женщины им пользовались, ароматы превратились в новое хобби, а вместе с этим хобби появились и совершенно невероятные способы применения парфюма. С ароматами играли, словно с игрушкой, проверяя границы дозволенного. И хотя многие эксперименты оставались уделом богемного меньшинства, о них рассказывали в прессе как о последних экстравагантных поступках. И тон этих публикаций был наполовину осуждающим, наполовину восхищенным и интригующим.

Примером такой статьи можно считать репортаж, напечатанный в New York Times за 1912 год, в котором говорилось о том, как модные парижские дамы ищут «новых ощущений»:

Вместо того чтобы использовать морфий, кокаин или кофеин, они теперь используют стимулирующие подкожные инъекции из розового масла и парфюмов из фиалки и цветов вишни. Одна актриса первой попробовала новое развлечение. Она заявила, что в течение сорока восьми часов после инъекции парфюма, известного как «свежескошенная трава», ее кожа оставалась пропитанной этим ароматом.

Журналист не стал добавлять предупреждение: «не пытайтесь повторить это дома», и остается только надеяться, что инъекции ароматов практиковали лишь одержимые. Парфюм стал активным веществом не только потому, что он проникал через кожу, но и действовал как наркотик. Образ дамы, которая витает в мире грез, культивируемый восточными ароматами в предыдущие десятилетия, стал реальностью.

По имеющейся в нашем распоряжении информации, актриса стала первой из тех, кто испытал на себе действие подобных инъекций. Именно актрисы обычно оказывались в авангарде обонятельных экспериментов. В эти безрассудные годы ароматы часто считали неотъемлемыми спутниками искусства, особенно сценического, превратившегося в коммерческое предприятие. «Русский балет» Дягилева стал одним из самых важных и известных творческих коллективов десятилетия. Наибольшую известность ему принесла языческая постановка балета «Весна священная» (1913). Новая трактовка поразила зрителей эротической, дерзкой хореографией, возведенной до ритуала: девушка все танцевала и танцевала, пока не умерла, облаченная в экзотические невероятные костюмы, созданные Львом Бакстом. Действие разворачивалось под сумасшедшую нервическую музыку Игоря Стравинского. Парфюм был частью этого Gesamkunstwerk – всеохватного произведения искусства. Поговаривали о том, что парфюм наносили на занавес, чтобы ароматизировать воздух и настроить зрителей на нужный лад. «Русский балет» давно и прочно ассоциировался с ароматом. По мнению эксперта Давинии Кэдди, танцоры и постановки вдохновили парфюмеров на создание новых ароматов в это десятилетие, включая парфюмы Prince Igor («Князь Игорь») и Un Air Embaumé («Благоухающий воздух») – оба аромата от Rigaud. В критической статье за 1915 год, опубликованной во французском журнале Comoedia Illustré, «Русский балет» называли «особо пикантным парфюмом».

Тем не менее это была не единственная труппа, использовавшая обоняние. В 1915 году Washington Herald сообщала о том, что происходило в Театре Эллиотта[8]в Нью-Йорке, где шла пьеса под названием «Опыт». Каждая актриса воплощала ту или иную эмоцию, включая Страсть и Клевету. Однако менеджеры сочли, что актрисы играют слишком «вяло» и решили призвать на помощь эксперта в области парфюмерии – профессора Гилберта Рудхауза, чтобы тот подготовил особый парфюм для каждой героини. Аромат должен был соответствовать эмоции и помогать актрисе изображать ее. «Если выбрать правильный парфюм, – писал репортер, в очередной раз связывая аромат и наркотики, – то актриса будет вести себя как скаковая лошадь (под допингом) на дистанции в полмили». В каждой гримерке стояла металлическая емкость с пульверизатором. Перед выходом на сцену актрисы получали «дозу»: горничные опрыскивали их ароматом в течение трех минут. Целые три минуты!

Элинор Кристи, исполнявшей роль Опьянения, была «прописана» амбра, китовые выделения, и она успешно справилась с ролью. «Она будто выпила пять кварт шампанского, но при этом сохраняла полный контроль над всеми своими чувствами», – отмечал журналист. Френсис Ричардс, игравшая Клевету, обратила внимание, что лимонный парфюм «заставляет ее ненавидеть всех, когда она находится на сцене». Флоренс Шорт – Страсть – пользовалась смесью из ладанника и мирры, которую профессор Рудхауз называл парфюмом Клеопатры. Он пояснил, что «ей приходилось выпивать по два стакана ледяной воды, чтобы избавиться от эффекта [аромата] каждый вечер, когда она заканчивала сцену, в которой соблазняла Юность».

В это десятилетие театральные актеры работали не просто с конкретным ароматом, но и с особыми брендами. Это был ранний опыт парфюмов знаменитостей, в число которых входил и Poinsettia английской фирмы Atkinson, о чем мы еще поговорим. Мы познакомимся и с ароматами, навеянными литературными произведениями, в частности теми, которые создавал наиболее влиятельный в мире творчества человек этого десятилетия модный дизайнер Поль Пуаре. Он так же как и Бакст, придумывал сценические костюмы для «Русских сезонов». Пуаре говорил о себе, что он находился в центре урагана высокого искусства и мог предложить изысканные, эзотерические ароматы своим богатым клиенткам.

Если охватить картину в целом, становилось очевидным, что духи начали постепенно выходить за пределы привычного круга королевских особ и аристократии. Два события ускорили этот процесс. Первым таким событием стала революция в России, одним махом погубившая российскую императорскую семью, главного покровителя парфюмерной промышленности. Судьба одного аромата – «Любимый букет императрицы» – служит поразительным примером. Созданный изначально по заказу императрицы, после революции аромат получил новое название «Красная Москва», став известной маркой советского парфюма, который выпускала государственная промышленность. Исход «белых» русских в Париж и другие страны Европы принес с собой волну парфюмерных талантов (и оппортунистов), которым предстояло освещать сцену в 1920-х годах.

Другим событием стала катастрофическая Первая мировая война. Она навсегда изменила союзы, структуру власти и состояние экономики в Европе. Понятно, что война почти на половину десятилетия сократила парфюмерное производство, хотя и не убила его. Уцелевшие парфюмеры не чурались пропаганды, словно выбор одеколона мог заявить о том, на чьей вы стороне.

Во Франции дела шли плохо, а в Америке зарождался интерес к изящным вещицам, не только к «домашним» парфюмам, поставляемым старыми добрыми фирмами Sears и Roebuck, но и тяга к более тонким ароматам. Американские солдаты, побывавшие в Европе, возвращались домой к своим матерям и девушкам. Они привозили в подарок модные европейские ароматы, которые смогли раздобыть, включая Forget Me Not («Незабудка»), выпущенные в 1916 году фирмой Caron. В Америке речь шла не о том, чтобы кого-то не забывать, а о том, чтобы заново открыть для себя эти душистые удовольствия. Когда война закончилась, спрос на ароматы резко увеличился, особенно со стороны молодого поколения женщин, рвущихся к эмансипации и в восторге открывавших для себя парфюм, который помогал им выразить себя и свои чаяния.

В начале девятнадцатого века существовал невероятно модный придворный журнал, «адресованный в первую очередь, леди», под названием La Belle Assemblée («Прекрасная ассамблея»). Теперь его помнят в основном благодаря иллюстрациям с последними моделями одежды, важным свидетельством стиля эпохи регентства. Являясь в определенном смысле библией стиля той эпохи, «Прекрасная ассамблея» убедила немногих парфюмеров представить свои товары на страницах журнала. И они сделали это, причем громогласно. Взять, к примеру, рекламу лавандовой воды фирмы Gattie and Pierce, расположенной на Новой Бонд-стрит. Ее реклама сопровождалась портретами членов королевской семьи – столько, сколько поместилось на выделенном месте: его светлость герцог Марлборо, графиня Дарнли, графиня Ливерпуль и ее светлость герцогиня Девонширская. С их губ словно срывалось заявление: «Если леди восхищаются деликатностью вкуса и ароматом парфюма, то Treble Distilled Lavender Water будет первым среди самых изысканных».

Парфюмерные компании издавна пользовались своими королевскими связями и по-прежнему продолжают их эксплуатировать. Их истории переплелись между собой в глубине веков, и это неудивительно, поскольку в течение долгих лет знать была единственной социальной группой, которая могла позволить себе парфюм.

Основу бизнеса Guerlain в девятнадцатом веке составляли заказы русского императорского двора, и ароматы получали названия в честь своих заказчиков. В том числе «Букет герцогини Бедфорд» (1840) и «Букет императрицы» (1853). В Англии в то же самое время фирма Piesse & Lubin выпустила ароматы «Букет баронессы Ротшильд» и «Парфюм Букингемского дворца» (да, вот так вульгарно!).

Есть несколько фирм, название которых мгновенно вызывает в памяти доспехи, к ним относится и фирма Floris. Как Penhaligon и Atkinson, Floris входит в тот кластер наследуемых британских брендов, которые начинали с продажи товаров по уходу за собой (медвежий жир и щетки для волос) и лишь впоследствии приобрели репутацию благодаря своим душистым водам и одеколонам. Фирма Floris была основана в 1730 году Хуаном Фамениасом Флорисом, выходцем из Минорки, и веком позже получила первый королевский заказ. И заказан был не парфюм, а расчески. Звание «поставщик двора» было жизненно важным для подобных фирм, так как оно помогало узаконить аромат. Если он подходил для его королевского величества, то подойдет и для нас. Больше всего королевских заказов получала парфюмерная фирма Gosnell. Ее главным клиентом была принцесса Датская Александра, и фирма пользовалась этим, продавая свой парфюм Cherry Blossom («Вишневый цвет»). Эта же фирма предлагала покупательницам душистые закладки для книг, но на них была изображена молодая монахиня. Подпись гласила: «Nun Nicer». Это было и престижно, и благородно (правда, не слишком благочестиво: губы монахини были подозрительно розовыми, словно она держала баночку с губной помадой под своим апостольником[9]).

Проблема была в том, что Александра, обожавшая парфюм, без счета раздавала «королевские заказы». К началу двадцатого века их, казалось, получали все. Французская фирма Houbigant попыталась заявить свои «права» на королевскую особу, утверждая, что любимым ароматом Александры был их парфюм Coeur de Janette 1900 года.

То, что фирма Floris проделала со своим парфюмом под названием Special № 127, оказалось очень умно, если не уникально. Парфюм был создан в 1890 году для русского князя Орлова. Престижные клиенты пользовались VIP-обслуживанием, для них составляли специальные формулы и записывали их в журнал, чтобы воспроизвести аромат при следующем заказе.

У каждого клиента был личный номер. У Орлова – № 127. После его смерти парфюм поступил в общую продажу, предлагая покупателям шанс благоухать столь же изысканно, как князь, но при этом получив неброский, типично британский нумерованный флакон, чтобы не быть вульгарным. Фирма Floris намеревалась начать экспорт парфюма в США. Владельцы фирмы, вероятно, предчувствовали привлекательность подобных благородных ассоциаций для тех, кому не терпелось приобщиться к роскоши Старого Света.

Special № 127 можно назвать одеколоном с шармом: хорошо сбалансированный аромат с травянистыми и цитрусовыми аккордами и нотками герани, которые не звучат отдельно, но добавляют элемент щегольства. Аромат в сочетании с его историей вызывает в памяти образ джентльмена на отдыхе: утро в городе, поход к парикмахеру, примерка нового костюма на Севил-Роуд и перспектива провести время в клубе за чтением газеты. Тем из нас, кому такой образ жизни не доступен, Special № 127 может принести ощущение комфорта: в жаркий день это всего лишь аромат, избавляющий от пота и заглушающий волнение.

Narcisse Noir – настолько легендарный парфюм, что редко встретишь женщину, которая не слышала бы о нем. Даже те, кто входит в парфюмерный магазин, не подозревая об окружающих этот аромат мифах, вскоре встретятся с безумными глазами продавщицы, готовящей новую слушательницу к великому рассказу. Именно этот парфюм упоминается в пьесе Ноэля Кауарда «Водоворот». Монахини из фильма «Черный нарцисс» (1949) теряли голову, вдохнув его аромат. Глория Свенсон мурлыкала название этого парфюма в «Бульваре Сансет».

К тому времени как вам представится возможность понюхать аромат, этот парфюм уже приобретет для вас статус священной реликвии. Оказаться рядом с этим парфюмом – это все равно что приблизиться к пальцу святого Фомы в Санта-Кроче[10]или к Зубу Будды в Канди[11]. И реакция будет схожей: либо поклонение, либо разочарование. Многие поклоняются Narcisse Noir, и лишь избранные готовы его «носить» или жить в соответствии с его обещаниями.

Как появился этот аромат, и как он стал неотъемлемым аксессуаром для высшего света в первой половине двадцатого века?

Narcisse Noir – это первый успех парфюмерного дома Caron, основанного в 1904 году парфюмером-самоучкой Эрнстом Дальтроффом, который работал вместе со своей музой Фелиси Ванпуй. Их первые парфюмы, такие как Radiant, Chantecler и Isadora, хорошо продавались, но чтобы пробиться в «высшую лигу», им потребовалось сменить название (мы еще встретимся с ними на других страницах). Narcisse Noir назван в честь цветка нарцисса, но что такое «черный нарцисс»? Такого цветка в природе нет. Черные розы селекционеры вывели ради того, чтобы удовлетворить любопытство. И есть нечто завораживающее в самой мысли, что солнечный желтый нарцисс неожиданно превращается в ночное сумрачное творение, которое ассоциируется с греческой легендой о тщеславном Нарциссе, смотревшемся в зеркало пруда. Название цветка происходит от слова «narce», что означает «ошеломлять», и этим названием он обязан своим наркотическим свойствам.

Фирма Caron, разумеется, не пыталась опровергать предположение о существовании подобного цветка. Но сам парфюм обязан своим насыщенным ароматом белых цветов флердоранжу и жасмину, к которым добавили сандаловое дерево и мускус. Иногда аромат кажется интенсивно пудровым, иногда маслянистым, он будто смазывает кожу, на которую его наносят.

Хотя Narcisse Noir – это парфюм предвоенной эпохи, его влияние сказалось в 1920-е годы, когда парфюмерная промышленность работала ради таких персонажей, которых можно отыскать в пьесе Коуарда. В своем сборнике эссе «Дом Сатаны» (1926) театральный критик Джордж Джин Нейтан назвал таких людей племенем, «имевшим тесную связь с различными континентальными салонами и морскими курортами, если не упоминать о теннисе, крикете, бридже, маджонге, безике[12], русской музыке, отеле Клэридж, клубе «Посольство» и Монте-Карло, знакомых с нашим старым французским другом – шиком и с теми салонными играми, которые сейчас в моде в Париже». Narcisse Noir, рискованный и ускользающий, отлично вписывался в набор экзотических аксессуаров подобных людей.

После успеха парфюма Narcisse Noir в Caron поняли, что необходимо защитить название аромата, чтобы этот успех не стал кратковременным. Неудивительно, что в конце 1910-х и в начале 1920-х годов появилось немало желающих нажиться на славе Narcisse Noir, предложив новые, еще более креативные решения этого концепта.

Виктор Виводу создал Narcisse de Chine («Китайский нарцисс»), A. Joncaire – Narcisse d’Or («Золотой нарцисс»), Colin de Paris – Narcisse Royale («Королевский нарцисс»), Narcisse Blanc et Noir («Нарцисс, белый и черный») предложила фирма Morny Frères. И это лишь часть многочисленных повторов аромата.

Когда название имеет такое большое значение для коммерческого успеха, парфюмеры обращаются в суд для защиты бренда. Фирма Caron подавала иски к нескольким фирмам. Среди них были и фирма Du MoIret с парфюмом Moon-Glo Narcissus («Лунный нарцисс»), и фирма Henri Muraour & Cie. с ароматом Narcisse Bleue («Голубой нарцисс»). Самым нашумевшим процессом стал иск Caron Corporation к компании Conde Limited, дошедший до Верховного суда Нью-Йорка и часто цитируемый. Фирма Caron, запатентовавшая все название целиком (Narcisse Noir), протестовала против употребления конкурентом слова «нарцисс» в любых словосочетаниях. Судья записал суть спора так: «Слово “нарцисс” является “вызывающим ассоциации”, истец [Caron] использовал его в “произвольном и модном” смысле, и в будущем истец имеет право ограничивать использование похожего слова в похожем смысле». Но судья с истцом не согласился и решил, что слово «нарцисс» в этом словосочетании является названием цветка и не «вызывает ассоциации», поэтому его может использовать кто угодно.

Стратегия Caron сработала против фирмы. Они выпустили Narcisse Noir как помещенную во флаконы эссенцию этого цветка, но теперь пытались доказать, что это они придумали черный нарцисс и разрабатывали его предыдущие пятнадцать лет (хотя другие фирмы выпускали парфюмы Narcisse еще до появления Narcisse Noir). Выдуманный цветок не перенес суда.

Владельцы Caron зря волновались, ведь теперь никто и не помнит о Narcisse de Chine или Moon-Glo Narcissus. В борьбе за наши сердца победил Narcisse Noir, а фирма Caron осталась в истории, и мы с удовольствием обо всем этом рассказываем.

Это малоизвестный аромат, но он заслуживает нашего внимания как ранний пример использования парфюма знаменитостями. Мы уже встречались с девушками Гибсона в первом десятилетии двадцатого века, но теперь пришло время познакомиться с девушками из «Гэйети». Не сомневайтесь, мы не станем рассказывать о Золотых девушках до раздела, посвященного 1980-м годам.

Девушки из «Гэйети», театра музыкальной комедии, были феноменом эдвардианской эпохи. Театр располагался в лондонском Уэст-Энде и предлагал зрителям не выходящие за рамки хорошего тона спектакли, полные жизни, веселья и фривольности. Представьте Гилберта и Салливана в сочетании с Коулом Портером. В названии многих спектаклей – пожалуй, слишком многих – использовалось слово «девушка» («Граф и девушка», «Солнечная девушка», «После девушки», «Девушки Готтенберга»). Спектакли следовали за развитием женщин того времени, обычно работающих, находящих свою любовь в более высоком обществе, которые бурно веселились по дороге к счастью.

Любому мюзиклу требуются неотразимые хористки, и тогда на сцене появлялись девушки из «Гэйети». Они ни в коем случае не были лишены моральных принципов. Они пели и танцевали, но не соблазняли. Девушки всего лишь помахивали руками, выстроившись в одну линию на фоне задника с изображением пляжа.

Девушки из кордебалета отлично устраивались в жизни. Они и в самом деле получали предложения руки и сердца от аристократов и становились леди, хотя происходили из рабочих семей. Поклонники роились за кулисами, отчаянно желая познакомиться с актрисами, такими как мисс Филлис Дэйр.

Девушек из «Гэйети» обхаживали с такой настойчивостью – и зрители, отделенные от них просцениумом, и аристократы, проникавшие за кулисы, – что о них обязательно рассказывали на страницах еженедельника The Play Pictorial, освещавшего новинки музыкального театра. Там были оды, воспевавшие красоту девушек из «Гэйети», явно компенсировавшие недостатки пьесы: «Каким очарованием они обладают, и какое очарование демонстрируют!.. Нужен ли сюжет, если перед глазами такие восхитительные создания? В самом деле, бог с ним, с сюжетом!» И не важно, что «отличить одну девушку от другой было практически невозможно даже с помощью программки», поскольку их «появление на сцене» оставалось «постоянным наслаждением для взора».

Это поклонение включало в себя и одержимость их нарядами. Девушки «Гэйети» привлекали фотографов, особенно когда были одеты в одинаковые сценические костюмы. Эти костюмы описывали в мельчайших подробностях, и подобный рассказ нередко занимал не меньше места, чем статья театрального критика. Посмотрите, насколько тщательно изображен портрет актрисы Габриель Рэй:

Красивая накидка из крепдешина с большим матросским воротником, украшенная длинными кисточками, и шикарная маленькая шляпка-чалма цвета розового коралла. Во время исполнения игривого дуэта она сбрасывает пальто и быстро переодевается в расшитую стеклярусом фиолетовую юбку с вышитыми на ней разноцветными тюльпанами. Юбка имеет безупречную подкладку из розового шифона.

Учитывая тот факт, что девушки из «Гэйети» были иконами стиля, которым подражали, неудивительно, что владельцы парфюмерного дома быстро смекнули: если читательницам так хочется знать, как выглядит Габриель Рэй, то им будет интересно узнать, каким парфюмом она пользуется.

В 1911 году Габриель Рэй, Филлис Дэйр, Конни Эдисс и Олив Мэй покоряли зрителей в «Пегги» – одной из самых популярных пьес предвоенных лет. Идеально выбрав момент, фирма Atkinson выпустила новый парфюм под названием Poinsettia («Пуансеттия»). Так называются алые рождественские цветы. Atkinson выбрала этих четырех девушек из «Гэйети» в качестве своих парфюмерных посланниц. Конкурирующая с ней фирма Gosnell проделала нечто похожее со своим парфюмом Cherry Blossom, связав его аромат с Мэри Роуз и ее образом в «Манон». Французская фирма Bourjois наслаждалась своим вкладом в героиню Манон Леско (вероятно, в этой трагической истории падшей женщины было нечто такое, что привлекало внимание парфюмеров).

Давно забытый парфюм получил название цветка без запаха, и описание его аромата не сохранилось, как не сохранились и достойные пьесы театра «Гэйети». Единственное, что мы можем узнать об этом парфюме, подскажет нам реклама, которую фирма Atkinson разместила в лондонской прессе. На этой рекламе предстают четыре юные звезды из «Пегги», а из текста следует, что парфюм был «создан специально для них» и они «приобрели его в большом количестве». Первыми приведены слова преисполненной энтузиазма Олив Мэй (ее настоящая фамилия Митъярд не была известна широкой публике): «Я удивлена тем, что тонкий парфюм столь редкого очарования можно купить по такой цене. Poinsettia – это ненавязчивый, но сладкий и всепроникающий аромат». Обратите внимание на то, что женщины могут наслаждаться парфюмом только в том случае, если у него достаточно нежный аромат. Ничего чрезмерного, с этой оговоркой мы будем часто встречаться на протяжении двадцатого века. Тот факт, что это мнение достойной актрисы, тоже внушал доверие.

Хотя в тексте нет прямого упоминания пьесы «Пегги», читатели знали, что это горячая премьера сезона. В шоу Олив Мэй в одном из номеров набрасывала лассо на группу юношей-хористов, напевая: «Биение сердца и свист лассо, лишь эти звуки и услышишь в прериях». Для женщин, только начинавших вырываться из пут строгой морали и правил девятнадцатого века, такое заявление обладало удивительной притягательностью. И эта актриса предпочитает парфюм Poinsettia! Покупательницы, приобретавшие парфюм, могли даже получить – в качестве дополнительного предложения – репродукции портретов актрис, выполненные красным карандашом художником Джозефом А. Симпсоном.

Мисс Мэй тоже преуспела в жизни, во всяком случае, насколько это известно. Она оставила сцену в 1912 году, чтобы выйти замуж за лорда Пэйджета. После развода с ним она снова стала женой аристократа, графиней Дрохеда. Уместно предположить, что парфюм Poinsettia не был частью ее приданого. Эта сделка была сугубо коммерческой, и кто сможет обвинить Олив Мэй и ее подруг (или их агентов), что они заработали на всеобщей мании.

Некоторые люди посвящают себя тому, чтобы сделать жизнь красивой. У них от природы хороший вкус, наклонности сороки и чувство цвета. Эти люди ткут изысканные полотна, определяя образ эпохи. Поль Пуаре был одним из них. Ему была близка яркая эстетика «Русского балета». Он освободил женщин от корсета, предложив туники с драпировкой и брюки. Пуаре продавал модные наряды, мебель для дома и парфюм представителям самых богатых семей мира в 1910 и 1920-е годы. Но парфюмы канули в Лету, хотя изредка появляются пустые флаконы, которые продаются за бешеные деньги.

Ароматы Пуаре были настолько чрезмерно украшенными, что они казались музейными экспонатами, которые следовало держать в сейфе с сигнализацией. Пуаре, обожавший путешествовать, неутомимо собирал декоративные предметы, и в его отношении к Востоку было больше красок, чем у многих других охотников за экзотикой. Просто «восточный» аромат – это не для него. Его ароматы были конкретными: Maharadja («Махараджа»), Aladin («Аладдин») и Sakya Mouni («Шакья-Муни»). Один из самых признанных парфюмов Nuit de Chine («Китайская ночь»), созданный Морисом Шаллером, разливали в нюхательные или похожие на опиумные флаконы с ручками из бакелита в форме кольца. Снаружи коробка была обита красивым шелком.

Иногда флаконы расписывали вручную учащиеся школы декоративного искусства Пуаре – «Эколь Мартин». Женщине или мужчине, у которых было все, парфюмы Пуаре говорили о необычайной роскоши и некоторой интеллектуальной доблести. В Nuit de Chine присутствовал натуральный сливочный аромат сандалового дерева и капелька ладана, чтобы превратить европейский парфюм в нечто специфически восточное. И все же если понюхать этот парфюм сегодня, то он, увы, напомнит запах кока-колы с пряностями и лаймом (это характерно и для многих других «восточных» ароматов, включая парфюм 1950-х годов Youth Dew).

Тем не менее есть и кое-что необычное и эзотерическое. На флаконе Nuit de Chine имеется иероглиф «коно» на мандаринском наречии. Представьте, сколько усилий потребовалось от журналистки Vogue в 1916 году, которая отчаянно пыталась передать его значение своим читательницам: «Очертания указывают на ограниченный участок, землю, которую феодальный владыка мог защитить с помощью своих вассалов. Линии внутри обозначают резиденцию владыки, а иероглиф в целом обозначает королевство или страну».

Претенциозные ароматы требовали серьезного VIP-продвижения, и Пуаре был мастером подобного маркетинга, навязчивого до такой степени, какая снова проявится только в 1970-х годах. Пуаре часто опробовал новые идеи на своих близких друзьях, заставляя говорить о парфюме еще до того, как он поступал в продажу. В июне 1911 года в честь парфюма Nuit Persane («Персидская ночь»), который так и не появился в продаже под этим названием, в саду Пуаре был устроен бал «1002-я ночь». Три сотни приглашенных гостей, облаченных в модные туалеты (каждому гостю заранее сообщили, каким персонажем ему предстояло стать), предавались излишествам, а Пуаре принимал их как султан. Отчет об этом празднике дает некоторое представление о щедрости хозяина:

Весь сад был накрыт шелковым навесом на столбах высотой в пятьдесят футов. Пространство освещали канделябры и прожекторы. Под звуки арфы и флейты греческие девушки в прозрачных туниках танцевали на лужайках, пока хозяин дома щедрой рукой раздавал шампанское и сувениры.

Эти сувениры, разумеется, включали в себя напоминание об этом фантастическом вечере: флакончик духов, в честь которых был устроен бал.

Этот отчет дошел до нас благодаря Роберту Форресту Уилсону, американскому журналисту, обладателю Пулитцеровской премии, жившему в Париже и написавшему путеводитель для туристов «Парадный Париж». Уилсону нравилось описывать индустрию роскоши, и он считал своим долгом побывать в креативных мастерских максимально возможного количества парижских кутюрье. И как только он там оказывался, язвительные – и это явная недооценка – статьи были обеспечены.

Описывая свое интервью в ателье Пуаре, Уилсон рассказывает о своей первой встрече с легендой. На двери он увидел табличку со следующей надписью: «Осторожно!!! Прежде чем постучать, трижды спросите себя, действительно ли есть необходимость беспокоить ЕГО?» Войдя в помещение не без некоторого трепета (Уилсон уже была известна репутация Пуаре как крайне вспыльчивого человека), журналист оказался лицом к лицу с кутюрье: «И этот человек заставил американских покупателей подниматься на борт тысяч кораблей, чтобы попасть в Париж? Круглый маленький человечек с вытянутой головой… волосы тщательно зачесаны, чтобы скрыть лысину».

Мяу.

Пуаре, возможно, не принадлежал к числу красивых мужчин, но его имя летело впереди него. Поэтому странно, что он решил назвать свою парфюмерную компанию в честь дочери – Les Parfums de Rosine («Духи Розины»), что, вероятно, стало ошибкой. И не только потому, что этот бренд был новым для покупателей, но и потому, что Розина не могла предстать той личностью, с которой легко было идентифицировать товар, в отличие от модных дизайнеров 1920-х и 1930-х годов, от Шанель до Лелонга, оставлявших свой отпечаток на каждом своем творении. Розина была загадкой. И та же журналистка из Vogue, которая так хорошо объяснила читательницам значение иероглифа «коно», постаралась передать окутывавшую ее тайну:

Она волшебница, богиня или весталка? Мы, охваченные острым любопытством, пытаемся понять это невероятное существо, порхающее по тропинкам, обсаженным розами, и над полями белых нарциссов, чтобы узнать секрет их аромата и принести нам их парфюм, насыщенный и пьянящий, вызывающий экстаз.

Розину представляли как леди, любящую приключения, вдыхавшую ароматные чудеса Багдада, Китая и Индии, а теперь, изучив предположительно старинные манускрипты и найдя в них рецепты, она воскресила их ради удовольствия покупательниц.

История была столь же необычайной, как и сами фантастичные парфюмы, но она могла показаться правдой. Американские читательницы, испытывавшие восторг от мира парижской моды, но узнававшие о далеких странах благодаря журналам, не имели ни малейшего представления ни о личности Розины, ни о торговой марке, ни о том, где скрывается вымысел.

Настоящая Розина умерла от испанки вскоре после публикации этой статьи. Но ее отец продолжал выпускать эту линейку ароматов в годы войны (мы познакомимся с его парфюмом Le Fruit Défendu) и в 1920-х годах. Увы, духи Les Parfums de Rosine не продержались долго. Они были слишком насыщенными, слишком красивыми, слишком дорогими. Это было мастерство, которому нужно было перейти в разряд устойчивого и коммерчески успешного бизнеса, готового удовлетворить массовый спрос. Более того, невероятная красота материалов – флаконы, коробки, этикетки и отделка – затмевала то, что не было видно: аромат парфюмов Пуаре. В своих формулах и идеях он намного опередил время. Но к счастью, один из парфюмеров Пуаре, Анри Альмера, только начинал работать и вскоре перешел в Дом Жана Пату.

В своем интервью (тщательно выверенном) журналу Theatre Magazine в 1922 году Пуаре красиво говорит о вдохновении:

Я сплю в траве и вдыхаю запах зелени, окружающей листвы. Почему люди делают парфюм из цветов? Почему не из всего этого? Эти запахи влажной земли и листьев, елей, соленых болот… не меньше волнуют, не меньше возбуждают, чем аромат цветов… Я делал парфюм даже из растений, которые растут глубоко в море…

Ароматы мха не были диковиной, но запах соли и водорослей? Он станет популярным только к концу двадцатого века.

Остальная часть истории Пуаре не вызывает удивления. Он обанкротился в 1929 году и был вынужден продать остатки созданной им одежды на тряпки. Сметенный со сцены новым поколением дизайнеров, так как его стиль был излишне живописным и восточным, Пуаре закончил свои дни уличным художником и умер в бедности.

Допущение: Ess Viotto с технической точки зрения не является парфюмом. И название не представляет собой специально созданную анаграмму, хотя, если переставить буквы, получится «Vote Tis So» (приблизительный перевод на русский: «Голосуй за это»). Теперь этот аромат забыт, но когда-то это был невероятно популярный изумрудно-зеленый флакон с душистым средством для рук, которое поставляла в США британская мыловаренная фирма Bronnley. Газета Sunday Times быстро окрестила новинку «универсальным средством» для женщин.

Нам всем знаком крем для рук. Сталкивались мы и с таким средством по уходу, как антибактериальный крем для рук. Ess Viotto обладал специфическим набором функций, не дошедших до наших дней. Утверждалось, что он может «сделать гладкими» руки и придать им аромат фиалок.

В 1913 году по ухоженности рук женщины можно было определить, к какому классу она принадлежит. Шелушащиеся огрубевшие руки говорили о том, что женщине в жизни приходится нелегко. А нежные мягкие руки уверенно заявляли о том, что женщина ничем себя не утруждает и у нее нет нужды мыть посуду, стирать белье или полоть сорняки. Перчатки, которые были обязательным элементом гардероба, в большинстве случаев маскировали правду, но в какой-то момент у воздыхателя обязательно возникало желание поцеловать даме ручку, и вот тут все тайное становилось явным.

Вспомните эпизод в фильме «Унесенные ветром», когда Скарлетт О’Хара, вынужденная вручную собирать хлопок в разгар Гражданской войны, нарядилась в платье, сшитое из старых гардин, чтобы встретиться с Реттом Батлером и попросить у него денег взаймы. Ей почти удалось дать ему понять, что у нее все замечательно, пока Ретт не взял ее за руки и не почувствовал, насколько они огрубели.

Ess Viotto создавал на коже невидимую защитную пленку, делая руки гладкими на ощупь:

Ваши руки белые, мягкие и красивые, такие же белые и мягкие, как у ребенка? Если нет, то вы можете сделать их такими. Они станут нежными на ощупь, намекая на вашу утонченность. Таким ручкам позавидует любая ваша знакомая. И этого совершенства вы можете достичь почти без хлопот.

Если мы посмотрим на год выпуска этого душистого чудо-средства – 1913-й, – то нам станет понятно, почему Ess Viotto пользовался огромным спросом. Мир стоял на пороге Великой войны, вскоре миллионам молодых женщин предстояло найти себе работу, заменив мужчин, ушедших на фронт, будь то административные или офисные должности или труд на производстве, заводах и фабриках. Да и в домашнем хозяйстве произошли существенные перемены.

Даже обеспеченные женщины, которым не нужна была оплачиваемая работа, сталкивались с бо́льшим количеством домашних обязанностей. Им приходилось, к примеру, чистить лук, поскольку их прислуга теперь работала на нужды фронта. Женщинам было очень непросто привыкать к новым условиям. Их мучила физическая боль от тяжелого труда, да и те следы, которые он оставлял на теле, радости не приносили. Индустрия красоты всегда блестяще справлялась с задачей превратить личную неуверенность в коммерческую выгоду. Компания Bronnley мгновенно сориентировалась, отреагировала на эти тревоги (или подогрела их) с помощью рекламной кампании для Ess Viotto: «Женщины, работающие с начала войны… заботились о том, чтобы сохранить мягкость своих рук и отличное ощущение на коже».

Ess Viotto придавал приятный аромат рукам и ухаживал за кожей. Как мы уже знаем, фиалковый аромат ассоциировался с утонченностью и молодостью истинной леди.

И Bronnley создавала иллюзию в виде аромата: это была иллюзия ничегонеделания. Женщины 1910-х годов, собираясь выйти из дома, могли нанести на руки немного Ess Viotto и мгновенно превратить их из грубого инструмента труда в воплощение красоты.

Прощайте запахи жира, чеснока и следы тяжелой работы или хотя бы страх перед тем, что они останутся на вашей коже. Добро пожаловать в буколический, восхитительный аромат цветов, будто исходящий от ваших ручек, который навевает воспоминания о золотых днях мира и радости.

Фиалковый аромат Ess Viotto – не единственный пример того, как «работал» аромат во время войны. В 1915 году великосветский еженедельник The Sketch, в котором несколькими годами ранее рекламировали парфюм Poinsettia от Atkinson, поэтически писал о способности аромата пробуждать воспоминания:

Есть некоторые типично английские вещи, которые напоминают нашим солдатам о доме, даже если они находятся посреди пустыни, в горах, окопах или на больших кораблях. К этим вещам относится и аромат английских фиалок, вызывающий в памяти очарование английских лужаек весной.

Ни фиалки, ни розы не являются сугубо английскими цветами, и в этом отношении Англию нельзя противопоставить другим странам. Но среди ужасов Первой мировой войны, когда британские военные вынуждены были отправиться на другой конец света, чтобы исполнить свой долг, на их родине именно аромат фиалок был объявлен ностальгическим. Еще одним подобным ароматом The Sketch объявила «английскую лаванду, которая хранит радость нашей земли в конце лета и в начале осени». Итак, фиалка – для начала года, и лаванда – для времени сбора урожая.

В наши дни лишь малая часть английских полей отводится под выращивание лаванды. Однако сто пятьдесят лет назад определенная часть страны, а именно «коридор» к югу от Лондона по направлению к Митчему и далее в направлении Хитчина в Хартфордшире, славилась своими лавандовыми полями. Это был английский аналог жасмина в Грассе. Викторианское издание The Farmer’s Magazine («Журнал фермера») описывало идиллическую картину:

Если ехать на поезде от Западного Кройдона в Саттон, то начиная с Уоддона по обеим сторонам насколько хватает глаз можно увидеть длинные узкие полоски, а иногда и большие поля лаванды. После грозы, освеженный дождем, цвет становится более глубоким и ярким, и аромат долетает до поезда. Если солнце светит необычайно ярко, любой, кто окажется среди этих полей, увидит, как небо отражается от земли, меняя голубые оттенки на лавандовые.

Если думать о лаванде и об Англии, то квинтэссенцией лавандового бренда нужно считать Yardley of London, хотя фирма уже давно завозила эфирные масла из-за океана. Называя 1913 год, мы немного лукавим, потому что Yardley в действительности начала продавать лавандовое мыло и лавандовую воду еще в восемнадцатом веке. Но в 1913 году бренд заново выпустил свой самый знаменитый аромат в новом флаконе. И в том же году бренд выбрал в качестве торгового знака пасторальную картину Френсиса Уитли «Два букетика за пенни. Примулы», заменив корзинку с примулами пучком лаванды. Также фирма открыла новый красивый магазин на Бонд-стрит, чтобы придать своему многовековому наследию шик двадцатого века.

Во время Первой и Второй мировых войн, когда средств и материалов было мало, Yardley держалась на плаву, предлагая покупателям свои товары как доступную роскошь. Но наш идиллический рассказ омрачает первый конфликт, который мы будем называть «войны одеколонов». Честно говоря, эта война велась на крошечном поле битвы, а именно на страницах журнала The Sketch, который мы уже не раз упоминали. Для начала опишем ситуацию. Когда Первая мировая война закончилась, это издание пришло в восторг от того, что наконец-то в Лондоне возобновятся балы.

Полистайте подшивки The Sketch военных лет, и вы найдете в разделе объявлений рекламу одеколона 4711 Cologne немецкой фирмы Mäurer & Wirtz, история которой началась в 1799 году. Вместе с English Lavender от Yardley это был еще один долгожитель домашних аптечек. Особенно перед Рождеством 4711 Cologne ассоциировался с военным настроением, и агрессивное продвижение предполагало, что читатели смогут купить одеколон, чтобы расслабиться в тревожные времена или снять напряжение. Они могли подарить флакон раненому солдату, так как мужчина мог себе позволить только этот аромат (если верить бренду). Но берегись, 4711: Yardley занимала такое же по размерам рекламное место, предлагая покупателям лавандовую воду и собственный одеколон. Не стоит забывать, что Англия и Германия находились в состоянии войны, и приобретение немецких товаров не поощрялось. The Sketch зарабатывала деньги на рекламе Mäurer & Wirtz, но поддерживать этот бред на своих страницах газета не собиралась:

Мы воспринимали и продолжаем воспринимать одеколон – кельнскую воду – как предмет необходимости. Однако мы давно и навсегда расстались с его немецким происхождением. Не существует ни одной причины, по которой мы должны были бы покупать его у немцев. Одеколон от Yardley производят у нас, в Лондоне, уже сто лет, и он значительно лучше по качеству, чем тот, который поступает к нам из земли гуннов.

Тот факт, что даже ароматы оказались вовлеченными в схватку за потребителя, красноречиво говорит о тех чувствах, которыми было охвачено общество. «Покупай Yardley» – таков был девиз сражающейся нации, тогда как покупка аромата 4711 представлялась как мелкое предательство. Но забудьте про одеколон от Yardley. Если нужно быть патриотами, то поддерживать следует их лавандовую воду. Именно в ней раскрывается аромат прекрасной зеленой английской земли. Одеколон English Lavender до сих пор можно купить в магазинах, где он стоит на полке рядом с 4711 Cologne. Будем надеяться, они соседствуют как лучшие друзья, а не как заклятые враги.

Это подлинно знаменитый парфюм. Однако он известен не тем парфюмом, каким появился в 1913 году, а тем, чем, по общему мнению, он стал в 1925-м. Ключевыми являются слова «по общему мнению», поскольку достоверная история в общем-то темная. Возможно, это произошло из-за того, что настоящую историю впоследствии подредактировали. Парфюм Le Bouquet Préféré de l’Impératrice («Любимый букет императрицы») был создан фирмой Brocard & Co. Анри Брокара. Это была одна из двух крупнейших парфюмерных фирм в России девятнадцатого века, и обе основали французы. Другой фирмой была Rallet & Co., которую считали более привилегированной лишь на том основании, что Brocard производила не только парфюм, но и мыло массового спроса, украшенное незатейливым узором из пересекающихся линий. В конце концов Brocard & Co. стала ведущим производителем мыла в Европе.

Парфюм Le Bouquet Préféré de l’Impératrice, как и множество других ароматов той эпохи (вспомните, например, Floris), был сделан по заказу императрицы Марии Федоровны, супруги императора Александра III и матери Николая II, последнего русского царя. У императрицы уже был парфюм «Букет царицы», созданный для нее фирмой Houbigant.

Есть ли среди ныне живущих человек, вдыхавший аромат оригинального парфюма? Или у кого-нибудь на чердаке припрятан флакончик с этим ароматом? Едва ли.

Всего через несколько лет в России произошла революция, и пришлось сказать au revoir французским духам и парфюмерам, которые их создавали. Эрнест Бо, парфюмер из Rallet, оказался в Париже. Там его взяла под свое крыло Коко Шанель, и он создал «Шанель № 5».

Фирма Брокара вскоре была национализирована. Сначала она называлась Государственной мыловаренной фабрикой № 5, а затем была переименована в «Новую Зарю». Фирма Rallet отныне называлась фабрика «Свобода». Разумеется, любые ассоциации с императрицей были преданы анафеме. История гласит, что основу формулы оригинального парфюма Брокара сохранили, но затем переработали, чтобы использовать синтетические материалы и обойти нехватку нужных ингредиентов. В 1925 году парфюм появился под новым названием – «Красная Москва». В России слово «красный» используется и для обозначения цвета, и для обозначения чего-то красивого. Флакон тоже был изменен. Дизайн был навеян современным модернистским искусством и вызывал в памяти очертания зубчатых стен Кремля.

С годами, по мере того как «холодная война» набирала обороты, парфюмерное производство на Востоке и Западе шло в разных направлениях: «Красная Москва» против «Шанель № 5», но если говорить о наследии, то у них было куда больше общего, чем могло показаться на первый взгляд. «Красная Москва» – это классический аромат, который не слишком сильно отличается от парфюмов старой школы, производимых Guerlain или Grossmith. В нем есть ноты гвоздики, но на передний план выходят аккорды альдегидов. Альдегиды – это группа химических веществ, которые впервые были использованы в начале двадцатого века, чтобы «взбодрить» аромат. Они часто придавали парфюму мыльный, щекочущий нос запах.

«Красная Москва» имеет огромное культурное значение, потому что миллионы женщин пользовались этим парфюмом в условиях ограниченного выбора, когда духи иностранного производства по понятным причинам были недоступны. В дневнике Елены Скрябиной, женщины, жившей в России в годы Второй мировой войны, а позднее эмигрировавшей, есть запись о том, как она однажды пыталась открыть кафе в помещении, где раньше располагался парфюмерный магазин. Несмотря на то что помещение долго пустовало, оно настолько пропиталось запахом парфюмерии, что Елена задалась вопросом: «Что будет, если все наши пироги и сладости пропахнут «Красной Москвой»?» Этот парфюм был настолько вездесущим, что он стал синонимом парфюма вообще. «Новая Заря» выпускала и другие ароматы. В частности, в 1930-х годах производство парфюмерии достигло больших объемов, чтобы обеспечить парфюмерной продукцией всех женщин России и создать впечатление изобилия. Духи в подарок считались признаком советской «культурности». И в Международный женский день их вручали всем женщинам, включая тетушек и учительниц.

Некоторые ароматы этого периода были и в самом деле особыми: их выпускали в честь той или иной победы, военной или индустриальной. Парфюм под названием «Беломорканал» был выпущен после завершения строительства одноименного канала. Сувенирные духи 1941 года предлагались во флаконе в виде танка с пушечной башней. Среди парфюмов «Новой Зари», о которых много говорили в советское время на Западе, был Экспериментальный проект «Аполлон-Союз», или сокращенно ЭПАС (EPAS), названный в честь стыковки советского и американского аппаратов на космической орбите. В период так называемой разрядки напряженности аромат производили на фабрике «Новая Заря» в СССР, тогда как упаковку изготавливали на фирме Revlon в США. Когда американского специалиста по России попросили оценить аромат, он сказал, что это «типично русский аромат, сладкий и назойливый».

Этот комментарий, превративший неудачный парфюм в культурный стереотип, отражает статус советских парфюмов, которым явно не хватало тонкости, более изысканных ингредиентов и мастерства их французских оппонентов. Это была типичная дешевка. Репутацию не спасало и то, что один из мужских одеколонов фабрики «Новая Заря», знаменитый «Тройной», формула которого основывалась на историческом одеколоне наполеоновских времен, опустившиеся алкоголики с удовольствием употребляли внутрь вместо обычного спиртного. Его можно было купить и в уличных киосках, и в аптеках. Ходили даже слухи, что предпринимались попытки кристаллизовать ароматную составляющую, чтобы не вызывать отравления.

В наши дни «Новая Заря» и «Красная Москва» пользуются спросом среди любительниц китча и тех любопытствующих, кому интересно испытать советскую ностальгию. Парфюм императрицы теперь продается за несколько фунтов онлайн, и, разумеется, с оригиналом нет ничего общего ни в упаковке, ни в формуле. Но все же он заслуживает того, чтобы вы его понюхали (но не употребляли внутрь).

В анналах парфюмерии Le Fruit Défendu («Запретный плод») определенно входит в пятерку лидеров. Поль Пуаре и его линейка ароматов Parfums de Rosine («Духи Розины») с помощью великого парфюмера Анри Альмера напомнили библейскую легенду об Адаме и Еве в саду Эдема и наделили ароматом судьбоносное яблоко (хотя с таким же успехом это мог быть и гранат). Тем не менее это вовсе не яблоко сорта Брэберн, а, скорее, голландский натюрморт с глазированными плодами в полутемной комнате с ароматом золотой вязкой карамели и капелькой хмельного персикового сиропа коктейля «Беллини».

Парфюм, помещенный в стеклянное яблоко (это случилось задолго до того, как в 1940-х годах подобный флакон был использован фирмой Nina Ricci), считается примером того, как форма упаковки отражает суть ее содержимого: будоражащее ощущение, будто вот-вот произойдет нечто важное или интересное. Парфюм Narcisse Noir от Caron намекал на возможности, но именно Пуаре увидел, что символы могут превратить нас в обезумевших фанатов, у которых желание заполучить парфюм сменяется отчаянным стремлением стать его обладателем. Глубокий символизм, заключенный в форме яблока, обещавший плодовитость, вечную молодость, грех, знание, делал рекламу излишней. Вот вам и готовая история, и женщины знакомы с ней с тех времен, когда им в детстве рассказывали сказки на ночь.

Примечательно, что Le Fruit Défendu был выпущен в годы Первой мировой войны, когда парфюмерное производство во Франции должно было остановиться. Во время Второй мировой войны так бы и произошло, но в 1914 году многие ароматы производились в малых объемах – всего несколько сотен флаконов – и кустарным способом. Пусть парфюмерное производство и замедлилось, однако оно продолжало поставлять парфюм, снабжая богатых людей во Франции. Идея этого запретного плода оказалась настолько привлекательной, что, по мнению кураторов парижской «Осмотеки» – музея парфюмерии и библиотеки ароматов, некоторые парижанки заработали себе не слишком хорошую репутацию, пользуясь этим парфюмом. В то время, когда их мужья, возлюбленные и братья жертвовали собой на фронте, эти дамы развлекались в городе, источая этот шокирующий аромат и пользуясь им с целью, известной одному богу. Некоторые усматривали в этом возвращение самой Евы: она бросила Адама и выходила в свет со змеем в дамской сумочке.

Есть и еще один миф, навеянный этим ароматом, но это уже сказка братьев Гримм о Белоснежке. Когда Le Fruit Défendu экспортировали в Америку в конце Первой мировой войны, век спустя после публикации сказки эта история предстала на экранах в виде довольно зловещего немого кино. Этот фильм произвел неизгладимое впечатление на юного Уолта Диснея. Соединив парфюм Пуаре и этот культурный момент, в котором юная Белоснежка получает от ревнивой Королевы отравленное яблоко, мы можем понять, насколько восхитителен этот аромат как форма фантазийной ролевой игры. Его обладательница могла быть и добровольной жертвой этого сока, отчаянно желавшей быть соблазненной, и Королевой, наносящей аромат, чтобы сохранить свою красоту и повелевать теми, кто слабее и податливее, чем она сама.

Аромат Chypre от Coty – это еще один парфюм, произведенный во время Первой мировой войны и принятый с пониманием. Так утверждали его производители. Тем не менее в истории столь знаменитого парфюма много тумана. Официальный год его появления в продаже – это фикция. Дело в том, что, если верить аптечной рекламе того времени, уже в 1909 году Chypre (возможно, тот же состав, которым прославился Дом Coty, а может, и нет) появился в универмагах Соединенных Штатов Америки. Примерно в 1913 году он как будто исчез, но только для того, чтобы снова объявиться к концу десятилетия. Поэтому вполне можно сказать, что Chypre на самом деле относится к предыдущему десятилетию нашего века ароматов. Вопрос сложный, и подобная опасность подстерегает любого, кто попытается точно определить дату рождения аромата, но пусть пока будет так.

Более прохладный и сдержанный Chypre («Шипр») был куда менее будоражащим ароматом, чем Le Fruit Défendu или Narcisse Noir. Ничего истерического. Понятие «шипр» уже давно прижилось в парфюмерии и было связано с древней традицией изготовления духов на острове Кипр в Средиземном море (по-французски он звучит как «Шипр»).

Этот остров, ворота между Востоком и Западом, славился своими ароматическими веществами, такими как ладанная камедь, темная смола, которую собирают с листьев и веток каменной розы. Вещество это настолько липкое, что оно цепляется за бороды пасущихся коз. Со временем название «шипр» стало восприниматься как знак качества, а также как легко определяемый стиль. Шипровые пудры с нотками мха и оттенками амбры и мускуса были в моде в восемнадцатом веке наряду с ароматами ванили и тысячи цветов и пользовались популярностью благодаря своей невероятной стойкости.

Что сделал Коти? Он использовал достоинства шипра, в которых был заложен большой потенциал, и обыграл их по-новому, причем настолько успешно, что именно его парфюм теперь считается первым в своем роде. Всегда обидно, когда история парфюма прерывается. Это особенно справедливо для шипра, потому что он был отправной точкой для многих ароматов двадцатого века.

Дом Coty уже придал розе глянец в своем аромате La Rose Jacqueminot, потом снова очаровал всех амброй в парфюме Ambre Antique и поднял на новую высоту «восточные» ароматы благодаря своему парфюму L’Origan. И вот теперь парфюмерный дом предложил завораживающий аромат, одновременно цветочный, мшистый и бальзамический, который открывается нотами аппетитного бергамота, травянистыми и цитрусовыми. В Coty аромат описывали как «янтарную пену, появляющуюся в определенные часы на древесине и в лесах». Chypre со своим уже явным трио из бергамота, ладанной камеди и дубового мха, напоминал средиземноморские заросли, которые удачно подстригли, чтобы они стали последним шиком. Продавать этот парфюм было очень легко. Поскольку Кипр считался местом рождения Афродиты, то у фирмы было достаточно материала для пышной презентации. Однако возобладала сдержанность. Намек на классические ассоциации читался в приглушенном, цвета шалфея, оттенке зеленой бумаги на коробочке с парфюмом, на которой был изображен фирменный узор Coty из классических обнаженных фигур, согнувшихся над ароматными углями и взмахами рук направляющих дым себе в лицо. Coty не пыталась присвоить другие культурные ассоциации эпохи (в отличие от Guerlain), но этот парфюм занимал ту же нишу, что и Айседора Дункан, танцевавшая в греческой тунике (дизайн Поля Пуаре) и босиком, или Нижинский-фавн в спектакле «Русского балета» «Послеполуденный отдых фавна», развлекавшийся в лесу с нимфами.

Mitsouko – это приблизительная транслитерация японского женского имени и героиня любовного романа «Сражение». Говорят, что она вдохновила Guerlain на создание парфюма в 1919 году. Литературные ассоциации и увлечение Востоком объединяли Guerlain с Parfums de Rosine и Grossmith.

Шипровый аромат с нотами персика, созданный на основе Chypre от Coty, Mitsouko стал одним из легендарных парфюмов. Поклонницы испытывают к нему преданную любовь, хотя он известен своим непростым характером. Он раскрывается невероятно медленно, если вообще раскрывается. И это качество усугубляет тот факт, что у туалетной воды, парфюмерной воды и парфюма ароматы разные.

Mitsouko – обнадеживающий аромат, который стоит наносить в одиночестве или, вернее, когда вы не хотите быть одной. У Mitsouko такой характер, словно в пустой комнате работает радио, создавая иллюзию общества, когда рядом с вами никого нет. Наверное, такова особенность всех великолепных парфюмов. В самом деле Mitsouko создает у обладательницы аромата ощущение того, что парфюм говорит со своей владелицей и каждый раз находит для нее новые слова.

Аромат начинается с мшистого запаха, который будто раздражает горло, но в течение долгих часов он раскрывается и становится успокаивающим средством и дает ощущение медовых фруктов. Терпение вознаграждается сторицей. Часы «умирания» Mitsouko настолько прекрасны, что хочется нажать кнопку «пауза». У кого-то аромат может вызвать отвращение: у каждого парфюма есть те, кто его ненавидит, и это совершенно нормально.

В древнем Киото были когда-то душистые часы, по которым гейши определяли время. В этих часах была тщательно калиброванная палочка благовоний, которая каждый час испускала новый аромат, поэтому понюхав ее, можно было сказать, который час. Mitsouko не становится каждый час новым парфюмом, но в течение дня раскрывающийся аромат впечатляет и очаровывает. Найдите аромат в магазине, нанесите, отправляйтесь домой и каждый час глубоко вдыхайте его, так вы узнаете историю Mitsouko.