Вы здесь

Париж за углом. *** (Николай Катин)

***

Возбужденный Петр ходил по своей комнате взад-вперед, как в замкнутом пространстве, как невольник тяжелых мыслей, желающий от них избавиться. Виктор сидел на диване и понимающе смотрел на друга, ворочая голову то вправо, то влево. Над Виктором на стене висела репродукция картины «Последний день Помпеи», она нагнетала экспрессию, но все равно казалось, под ней легче думается; его друг как-то, глядя на нее, заметил: «Как краток и непредсказуем мир». Петр остановился, потом резко сел на диван, как бы бросил свое утомленное думами тело на отдых:

– Когда я был маленьким, – начал свои сокровенные воспоминания Петр (надо заметить, не в первый раз), – мне было тогда года четыре, может. Моя бабушка сильно болела, уже не вставала с постели. Тогда это была ее комната. Через окно были видны развалины церкви, что и сейчас, только они были побольше – время все сглаживает. она мне сказала: «Смотри, внучек, на эти развалины и запомни, моя бабушка в этой церкви провела несколько дней с Наполеоном. Так что, может, в наших жилах течет кровь великого француза… Ты, внучек, каждый день подходи к окну и смотри на эти развалины, и вспоминай, что я тебе рассказала, каждый день, тогда этого никогда не забудешь, потому как сейчас ты совсем маленький…»

Только это я от бабушки и запомнил. Эти развалины, как часть меня…

– Я тебя понимаю, как друга, – пытался его успокоить Виктор и увести разговор в другое русло, – а пьесу ты замечательную написал. Жаль, мы ее не сыграли.

– Давай съездим в Париж, – не унимался Петр, – возьмем отпуск, отдохнем от нашей газеты.

– Двоих могут не отпустить, – как бы не совсем соглашался Виктор.

– А мы поедем за материалом для газеты, – предложил Петр, – и не только для нее.

– Вот если бы нас телеканал отправил – это заманчиво. Как думаешь, Петь?

– Поговорим с директором канала. Мы же им для юмористической передачи сценарии писали с тобой, – ухватился за эту идею Петр.

– Да, из четырех один взяли, – напомнил несколько раздосадовано Виктор.

– Так лучший взяли, – подбодрил его друг.

– Они берут только свое – свое всегда лучше, – недовольно ответил Виктор.

– Вот бы на родину пра-прадеда съездить, – мечтательно предложил Петр.

– Куда, куда? – Выпучил глаза Виктор.

– На Корсику! – Твердо заявил Петр.

– Ты что, больной! – Взорвался Виктор и насторожился «как бы не обидеть друга» и продолжил, – ты, Петь, всегда, что-нибудь такое придумаешь, никому в голову не придет. Помнишь, как ты поссорился с зоотехниками района. Они перестали с тобой здороваться.

Петр сидел и ничего не слышал – он мечтал. А с зоотехниками вот что произошло. Петр опубликовал свой юмористический рассказ в районной газете, чем вызвал гнев всех районных зоотехников. Рассказ назывался просто:

«ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЗООТЕХНИКА»

Колхозный зоотехник Сан Саныч Овцебыков возвращался с колхозного собрания. Ему не привыкать выслушивать упреки от начальства по поводу работы. Но сегодня его довели до белого каления и он, бросив шапку оземь, выбежал из зала заседания на мороз. «Тоже мне судилище устроили!» – Эти мысли его разогревали и, казалось, разрывали изнутри. «Сам, сам обо всем дознаюсь, ну, не был я полгода на фермах – все с бумагами!» Ноги его несли сами, казалось, голова ими не управляла: «Над фамилией моей потешаются».

…Сан Саныч воспитывался в детском доме, куда попал из приюта для брошеных новорожденных уже с фамилией Овцебыков, а еще ранее его нашли на ступеньках этого же учреждения. Фамилию ему дали ночной сторож Быков и дежурная нянечка Овцева. Имена и фамилии найденышам придумывали всегда работники приюта. Из детского дома Сан Саныч вышел самостоятельным своенравным и довольно-таки целеустремленным человеком, чем и гордился…

Когда была уже видна дырка в заборе, через которую он ходил несколько лет, Сан Саныч почувствовал странные изменения в своем теле. «Надо же, как я нервно перевозбужден», – изумился он. Голова его стала тяжелая и тянула к земле, он опустился на четвереньки, посмотрел назад, из-за огромного волосатого тела время от времени появлялся болтающийся хвост, внизу перед собой он заметил выпачканые навозом бычьи копыта, особенно неприятно смотрелся между копыт прошлогодний навоз с засушенными мухами. «Я – бык», – ужаснулся зоотехник. Далее, инстинктивно выломав в заборе еще две доски, тяжело сопя, он подошел к сараю, где стояли трехгодовалые бычки, ворота не пришлось открывать: они второй год сломаны и висят на одной петлице. Со скрипом протиснувшись он вошел и увидел стадо бычков. Они, выставив рога, смотрели на него неподвижно, как на чудо – в это время к ним никто не приходит.

– А-а! Новенький, – сказал Первый, – смотрите, какой холеный, видно, из другого колхоза.

– Не наш, – ответил ему Другой.

– У нас так не откормишься, – вступил в разговор Третий.

– Нам-то терпимо, а вот из наших коровок еще и молоко тянут, да хотят побольше, – начал возмущаться Первый, – а жрать гнилое сено…

– Надо его прогнать, самим еды не хватает, – вступил в разговор до сих пор молчавший самый крупный бык, – я им займусь.

Он принял стойку: опустил голову, направил рога и передними ногами начал рыть землю, перемешивая ее с навозом. Налитые кровью глаза противника навели ужас на Овцебыкова. Он бой не принял, отступил и быстренько исчез за воротами. Во рту держал клок гнилого сена пахнущего мочалкой, попробовал жевать, но выплюнул. Пробежав несколько метров, он оказался возле овчарни, стал быстро уменьшаться до размера обычного барана. Услышав приятное блеяние, запрыгнул в неизвестно кем сделанный проем в стене. Овцы шарахнулись в сторону и забились в угол. Немного оживившись, начали вести всякие толки.

– Ой, а мы-то думали, уже опять, – сказала Молодая, одна из самых трусливых овец.

– Нет, он позже приходит, – уверяла ее Старая.

Когда все успокоились, вышел довольно-таки крупный (покрупнее Овцебыкова) баран. «Наверное, это их вождь, – подумал Сан Саныч, – у всех есть вожди. В нашем колхозе председатель, в нашей стране…» – тут земла перевернулась. Мощный удар свалил его с ног, мысли рассеялись, он слышал только обрывки фраз.

– Слабак…

– Ветеринара надо бы…

– А что ветеринар… тыц ножом… и все лекарства…

– Спать он будет у той стены, возле дыры, все равно волк каждую ночь наведывается.

У Сан Саныча мысли потихоньку начали выстраиваться в логическую линию. Тут он заметил на земле глубокие следы животных и даже людей. И до него долетела фраза из далекой детской сказки «… не пей из копытца – станешь…", и он начал искать след от спасительного копытца. Бараном он уже не хотел быть, это точно. И тут, он заметил след от сапога заведующего фермой, он подполз к этой продолговатой ямочке, заполненной светлокоричневой жижей, на дне которой лежал полурастворившийся окурок. Он опустил свою бороду в жижу и представил перед собой заведующего фермой. Его сдерживало от глотка этого элексира одно маленькое «но». Поговаривали, что заведующий, вернувшись после летнего курорта, заразил некрасивой болезнью двух доярок, а теперь требовал другую путевку, чтобы излечить эту болезнь. Новый, еще более сильный удар, отбросил Овцебыкова к дырявой стене. Не приходя в сознание, он уснул тревожно и ненадолго. Очнулся от тряски и сильной боли в шее – Сан Саныча нес волк. За этим хищником гналось все правление колхоза. У некоторых в руках были ружья. «Надо же, как меня ненавидят…» – подумал Сан Саныч. Волк, перебежав через поле, оставив на снегу глубокий след и рядом пропаханную борозду, скрылся за бугром. Он уже спускался к реке, когда на бугре появились преследователи, и сразу же раздалось несколько выстрелов, что-то прожужжало и взрыхлив снег, скрылось в нем. Волку оставалось перебежать реку по льду, еще сотня метров и он в лесу. Лед оказался недостаточно прочным и хищник провалился со своей ношей. Чтобы спастись, он бросил добычу в полынье. От воды было холодно и волны били зоотехника по щекам.

– Да проснись же ты, – будила жена Сан Саныча, – я тебя и водой, и по щекам. Ты хоть сегодня на работу собираешься?