Через несколько дней после генеральных дебатов Петр и Виктор на сцене изготавливали бутафорию и монтировали декорации. Они давно уже потеряли счет времени.
– Резинку мы потом в цвет декорации покрасим, и видна не будет, – с облегчением вздохнул Петр.
– Ну, давай, на третий раз, думаю, получится, – продолжил деловой разговор Виктор, – до утра здесь сидим. Не мог ты в своей пьесе что-нибудь попроще придумать?
– Историю никому не дано изменять. Есть у меня, конечно, и авангард, – гордо заметил Петр.
Он закатил в ствол пушки ядро, привязанное на резинке. Отошел в сторону и натянул резину.
– А главное, все это совершенно бесплатно, – как бы открыл Виктор.
– Творчество, дружок – это такое удовольствие… А кто же тебе за удовольствие заплатит? – Заметил восхищенный Петр и еще сильнее натянул резину.
– Ну, что? Можно? – Спросил в нетерпении Виктор.
– Давай! – Махнул рукой Петр.
Виктор достал штырь, удерживающий ядро в стволе пушки, натянутая резина мгновенно вытащила ядро, оно пролетело через всю сцену и ударило Петра в лицо, он с криком побежденного упал на декорации. Виктор подбежал к другу и подал ему руку. Огромный синяк начал медленно вырисовываться на лице у Петра, он встал покачиваясь и пытаясь улыбаться.
– Да, искусство, действительно, требу… – пытался съязвить Виктор.
– Знаю, чего требует! Трудно устоять, когда пушечное ядро в морду! – Петр поглаживал ушибленное место.
– Тебя Жанна не узнает, – хихикнул Виктор.
– Последнее время она и так на меня злится, – как бы согласился с ним Петр и сел на пол. Рядом опустился его друг.
Вокруг витал дух творчества, насыщенный запахом сигаретного смрада, въевшегося в стены и потолок, и особым ароматом, исходившим из угла сцены, где за роялем была небольшая горка испитых бутылок, собравшихся за много лет от прежнего режиссера.
В день премьеры в зале собрались уважаемые люди городка, как говорится, кто себя уважал и уважал рядом сидящего. Не было здесь первых людей – они где-то делали настоящие, как им казалось, большие дела. В первом ряду сидел ветеринар, рядом с ним аптекарь – коллеги, так они думали. Ветеринар любил животных глубоко скрытой любовью лишь по двум причинам: они помогали ему зарабатывать и никогда не жаловались. Двенадцатилетняя дочь ветеринара Кларочка должна была играть на сцене девочку из семейства Виктора, правда, ее черные волосы пришлось спрятать под белой косынкой, что несколько огорчало ветеринара. Аптекарь был здесь по другой причине – ему давно приглянулась Верочка. Когда она заходила в аптеку, он настораживался в ожидании, что Верочка будет покупать какие-нибудь пикантные вещи для женщин. И предлогал:
– Может, вам еще что нужно?
– Спасибо, не надо, – безразлично отвечала Верочка и уходила, плавно и медленно закрывая дверь.
Аптекарю сидеть возле ветеринара было не совсем приятно, он же все время ковыряется с больными животными, «тоже мне доктор». Из двух десятков зрителей можно выделить еще участкового милиционера. Он был не на службе в гражданском, у него еще не совсем умерла мечта юности – стать актером, и он любил власть – одевая форму, чувствовал себя всесильным. В зале по углам забились две-три группы уличных бездельников, видно, соображали на троих. И несколько пенсионеров, которым дома жуть как скучно и пусто.
И вот, наконец, после часового ожидания, с необыкновенным импровизированным звуковым оформлением, напоминающим чириканье воробьев и скрежет тормозов железнодорожного состава, осыпая сидящих в первом ряду, щекотящей в носу пылью, собравшейся за десятки лет, – занавес открыл чудеса. Если бы эту картину мог запечатлеть живописец на холсте, то место ей было бы только в Лувре. Глаза зрителей блестели в темноте, как несколько десятков зажженных и хаотично разбросанных электрических лампочек. Зал замер, потом блестящие глаза зрителей начали медленно шевелиться из стороны в сторону. По залу пошел шумок, потом – шопот, шопот становился все громче и громче. После того, как сидящие на зрительских местах узнали своих знакомых и близких на сцене и обсудили непомерно большой живот у Верочки, сделанный из подушки, после того, как они догадались, что пушка изготовлена из водосточной трубы, и после того, как они восхитились пестрыми костюмами у артиллеристов, и после того, как они успели ужаснуться, увидев на сцене мертвого Виктора с отрубленной рукой, после всего этого – на сцену выбежал Наполеон. Зал ахнул, отпрянул назад, и «лампочки» погасли… на мгновение, но потом эти глаза зажглись с еще большим любопытством и интересом.
На переднем плане, справа на небольшом камне стоял Наполеон (прекрасное перевоплощение Петра), перед ним, левее несколько солдат у орудия, в глубине сцены деревенская бревенчатая изба под соломенной крышей. Перед избой – женщина с вилами в руках, за подол ее платья держались двое маленьких ребятишек, на руках у нее младенец, женщина беременна, рядом стояла Кларочка, здесь же на земле лежал Виктор с отрубленной рукой, в которой зажат топор, рука продолжала шевелиться. И вот голос взбешенного Наполеона:
– Солдаты! Я вас привел сюда не на позор, а ради славы! Ого-о-онь!
Солдаты стояли молча, опустив головы. Потом один из них выдавил из себя:
– Мой Император, мы не можем – это дети…
Наполеон взбесился еще больше:
– Мерд! (это то ругательство из двух, которое разрешили произнести Императору Франции на русской сцене). Нам нужны бревна от этой избы, чтобы переправиться через реку. Нас ждет Франция!
Наполеон спрыгнул с камня, повернулся к залу. На его лице огромный синяк, губа распухла, он подошел к пушке:
– А меня – Париж! Давай фитиль! – Он выхватил у солдата фитиль, – вот как надо! Ком са! (да, это второе разрешенное нехорошее слово).
Пушка» выстрелила», на резинке вылетело черное ядро, ударило в соломенную крышу, она разрушилась и с грохотом упала на сцену.
Женщина сделала шаг вперед и замахнулась вилами.
Наполеон отступил назад и гаркнул своим солдатам:
– Если бы вас родили такие матери, мы бы никогда не ушли из Москвы!
«Какой гениальный режиссер, – подумал милиционер, – и что он делает в нашей глухомани, а может, от чего скрывается?»
«Надо же, надо же, какие выдающиеся люди бывают, может быть, Петра Васильевича – в депутаты выдвинуть?» – Подумали сразу несколько пенсионеров.
Уличные бездельники вообще никогда не о чем не думают.
А вот ветеринару и аптекарю не дала сформировать свое мнение Жанна. Она, широко распахнув входную дверь, ворвалась вместе с солнечным светом и разрушила театральную обстановку. Жанна демоном промчалась по проходу и вскочила на сцену:
– Вот где ты пропадаешь, даже ночевать домой не пришел, – она приблизилась к Наполеону-Петру.
– Я всю ночь пушку мастерил! Спроси у ребят! – Оправдывался тот.
– Ну и как, стреляет?
– Да, сейчас продемонстрирую, – замельтешил Петр.
– Нет, я тебе продемонстрирую, – крикнула взбешенная Жанна, подбежала к камню и подняла его над головой.
– Жанна! Жанночка, не надо! – Умолял ее Петр, попятился назад и упал в оркестровую яму.
Жанна размахнулась и бросила камень вглубь сцены. На сцене одна за одной начали падать декорации. Потом раздался треск и стена, находящаяся за сценой, рухнула назад. Все сидящие в зале и актеры на сцене увидели футбольное поле, по которому металась чья-то напуганная корова с теленком. Всем показалось, что стены Дома культуры наклонились, сначала вправо, а потом влево. На самом деле это им не показалось. И когда в глубине сцены упал потолок и клубы пыли волной захлестнули зрительный зал, все свидетели этого происшествия за несколько секунды оказались на улице. Только участковый выбежал намного позже – последним. Многие в этом заметили чуть ли не подвиг. Просто участковый медленно соображал, а когда опомнился, то гаркнул уже выбежав:
– Без паники! – И, видя, что его никто не слышит, как-то потупился, сник и незаметно исчез. По дороге домой он определил: «Это потому, что я не в форме». Но несколько аварийных служб и «Скорую» вызвал все-таки, наверное, он.
Толпа из актеров-любителей в исторических костюмах, из неопрятно одетых уличных зевак, из степенных и аккуратных пенсионеров бурлила. Надо же, им пришлось такое пережить. Здесь, в стороне стояли Петр с Жанной. Многие с беспокойством показывали руками на развалины.
Возбужденный Петр никак не мог успокоиться:
– Что ты сделала, Жанна? Ты загубила театр, ты меня убила…
– Но я не хотела, не хотела… – Чуть не плакала Жанна.
– Где мой друг? – Спохватился Петр, – он там – под развалинами!
Петр бросился на то место, где была сцена, начал растаскивать обломки:
– Виктор! Ты живой? Отзовись! «Скорую», скорей, «Скорую»!
Было уже слышно, что приближается «скорая» – звук ее сирены с нарастанием резал слух. Толпа, как по команде, бросилась растаскивать завалы.
Доктор выскочил из машины и подбежал к Верочке, стоящей в стороне со «своими» детьми, видно, его привлек ее огромный живит.
– Чем вы думаете, – возмутился доктор, – вы на каком месяце? Это у вас четвертый? Вам нельзя расстраиваться, я вас увезу отсюда!
– Там пострадавший, – указала Верочка рукой, а второй вырвала из-под подола подушку, чем крайне обескуражила доктора.
– Ах, актеры! – Воскликнул доктор делая вид, что не удивился и, расталкивая людей, приблизился к Петру.
Петр пытался поднять часть потолка:
– Он здесь, здесь!
– Да, кто-то шевелится, – констатировал доктор, – крепитесь, мы вам поможем, мы вас спасем! Сестра, шприц!
Медицинская сестра, которой здесь было несколько некомфортно, на ней был коротенький белый халатик и, видно, она боялась поцарапать свои пухленькие розовые ножки, смущенно улыбаясь, подала шприц.
Доктор копался под декорациями, лицо его покраснело, он сильно потел:
– Вот черт, шприц в руке остался, не могу достать, но я уколол, он будет жить!
– Там мой друг, лучший наш актер! Скорей, скорей, подымайте! – Метался Петр.
Несколько человек подняли декорации. Под ними спал Виктор, рядом лежала шевелящаяся рука с топором, в руку был воткнут шприц.
– Ребята, что случилось? – Крайне удивился Виктор, – я уснул, нечаянно…
Виктор встал, взял руку и обратился к Петру:
– Смотри, она до сих пор шевелится, ну ты изобретатель!..
– Что у вас здесь? Сумасшедший дом! – Возмутился доктор, – вы из нас дураков делаете? Уезжаем!
Доктор с сестрой обиженно ушел к машине, громко стукнул дверью. Упала последняя часть стены от Дома культуры. Машина с шумом уехала.
Петр с Жанной отошел в сторону, его спина вздрагивала, как будто он плакал. Сзади подошел Виктор:
– Петь, да ты не расстраивайся.
Петр громко рассмеялся:
– Чтобы я плакал – да во мне течет корсиканская кровь… Ну, хоть капелька, хоть запах этой крови. Я чувствую! Поедем в Париж…
– Хорошо, хорошо, – успокаивала его Жанна, – может, тебя доктору показать?
– Так доктор уехал! – Начинал злиться Петр, – что ж не показывала? Я точно знаю: моей бабушке бабушка рассказывала, что ее мама несколько дней прислуживала Наполеону, а он называл ее второй Жозефиной.
– Старые люди бывают забывчивы или не точны, – вмешалась Жанна.
– Зато они не врали и с совестью у них получше, чем у нас, – не унимался Петр, – они бога боятся.
Виктор решил разрядить обстановку:
– Пойдем по домам, отдохнем, а потом решим, что делать.
– Пойдем, мой Император, – поставила точку Жанна и обняла Петра.
Самое интересное произошло. Толпе больше нечего делать. И она медленно расстаяла. Только дедушка с бабушкой еще долго стояли.
– А помнишь, ты меня первый раз поцеловал за этим клубом, когда мне было пятнадцать лет, – произнесла бабушка шепелявым голосом.
– Помнишь, – продолжал дедушка, – меня провожали в Армию, здесь был оркестр, много молодежи, и я еще за-за тебя подрался с Мишкой.
– А когда вы все демобилизовались здесь тоже был оркестр и молодежь. Но меньше и Мишки уже не было.
– Что ты заладила, все «Мишка» да «Мишка», – старик блеснул глазами.
– Дурачок, да я всю жизнь только с тобой, – прошамкала обиженно старушка.
А потом еще долго: «помнишь», " а помнишь», " а помнишь…»
По центральной улице городка Жанна вела под руку Наполеона. Распахивались окна в домах. Балконы заполнялись жителями квартир, если, конечно, у них были балконы. У каждого в голове крутилось: или у нас снимают кино (что могло быть, но вряд ли) или, по улице идут сумасшедшие – эта мысль им казалась более простой и подходящей. Так думали те, кто никогда не посещал Дома культуры и не знал, что там есть, а теперь уже был – театр. Они только знали, где находился исполком. А в исполкоме уже начиналось оперативное свещание на тему «Почему рухнул Дом культуры и когда строить новый, и надо ли». Сначала решили установить причину культурной катастрофы.
Было 4 версии:
1 – Клуб развалил Ванька, ехавши пьяным на тракторе. Потому, что это он уже раньше проделывал с общественной баней в женский банный день, в суровый мороз на улице. Но Ванька отпал – он находился на принудительном излечении от алкоголя вот уже второй месяц.
2 – Очаг культуры уничтожила корова, гулявшая на стадионе в момент необузданного страха. Одним словом, она его боднула. Это всем показалось мало убедительным. Может быть, еще потому, что корова принадлежала теще одного из работников исполкома.
3 – Это версия невидимого небольшого, но очень сильного метеорита – не подошла, как авантюрная.
4 – Остановились на последней: в километре проходит железная дорога и окружающая земля все время испытывает неприятную вибрацию. Вот и Дом культуры за многие десятилетия этой дрожи не выдержал и рассыпался. Поэтому и у всех потрескались печные трубы.
Никому не пришло в голову, что Дом культуры развалило время и темперамент, перемешанный с ревностью молодой красивой женшины, которая в ярости бросила вглубь сцены камень из папье-маше весом всего в полтора килограмма. Первые люди города, заседавшие в исполкоме, решили построить новый Дом культуры. Но когда? Сами не знали.