IV
…Вы требуете от меня новостей? Новости есть, да все газетные. Конечно, в новостях этого рода самое любопытное – комментарии. От иногородних скрывается множество подробностей и намеков, ясных только на месте происшествий, но при передаче их является двойная невыгода: то переговоришь, то не договоришь. Корреспондент находится в положении того сказочного героя, который на распутьи двух дорог увидел надпись: «Пойдешь направо – голову сломишь, пойдешь налево – головы не сломишь, да волк съест». Вот, например, недели две или три Париж был взволнован ссорой двух знаменитых особ, кончившеюся на днях радушным примирением{142}. Сколько страстей, ожиданий и гипотез породила эта размолвка! Я наблюдал за нею единственно с литературной точки зрения. Так как одна из тяжущихся сторон занималась прежде историей, а другая обрабатывала с успехом роман, то любопытно было мне видеть столкновение этих двух отраслей цивилизации, возбуждавших такие сильные прения на нашей памяти, в эпоху появления Вальтер Скотта. И со всем тем, никак не могу сообщить вам результата прилежных изучений моих из опасения оскорбить который-нибудь из этих двух великих литературных родов или, что еще хуже, оба их вместе. Пропадай же все комментарии! Так как дело идет о ссорах, сообщу вам и другие, хотя и не столь важного, ученого значения, как та, о которой я говорил. После уморительного процесса Александра Дюма, в котором, как вы знаете, произнес он на самого себя ядовитейший пасквиль, достойный того, чтоб автора посадили в тюрьму за диффамацию[25] себя, – явился процесс Евгения Сю{143}. Из этого процесса Европа узнала, что волюм Сю ценился после «Парижских таинств» в 10.000 франков; да это не беда, а вот беда: «Constitutionnel»{144} и за третий, уже нестерпимо скучный роман{145} Евгения Сю заплатил ту же сумму, да еще книгопродавец подкинул тысяч 30 за право издания, и оба к ужасу увидели, что сочиненьеце-то плоховато из рук вон. Отсюда гнев и придирчивый процесс с целью освободиться от тягостных условий, которые суд, вероятно, удержит в поучение своим и иностранным покупателям невещественных богатств сомнительного достоинства. Вторая ссора достигает пропорций поэтических и связывается с уничтожением журнала «Эпоха»{146}. Улисс спекуляций{147}, достойный такой же многозвучной статьи, какую Гоголь написал про настоящего Улисса{148}, г. Эмиль Жирарден{149} купил у последнего владельца «Эпохи» эту газету, перенес ее станки к себе и всех ее подписчиков присоединил к своему журналу. Редакторы ужаснулись, дня два еще издавали газету и, наконец, бросили. Пошла путаница неимоверная: процесс акционеров газеты с директором, продавшим ее, – господина Жирардена с редакторами, бранившими его за эту покупку, – редакторов с директорами, господином Жирарденом и акционерами, – поставщиков бумаги и других материалов со всеми ими вдруг и прочее. Вся эта масса процессов разрешилась тем, что «Эпоха» окончательно поглощена журналом Жирардена, подписчики ее получают «Presse», a редакторы ее выброшены на мостовую… Ведь это уж не просто спекуляция, а какое-то вдохновение. Что за человек Эмиль Жирарден, что за человек! Для него уже почти нет невозможностей, и я только прошу судьбу, чтоб когда-нибудь не пришло ему в голову объявить «Современник» своею собственностью. После пяти, шести слов, вы, гг. издатели «Современника», сами сознаетесь, что ошиблись в своих правах на издание, и собственноручно вручите ему ключи от вашего бюро. Пропускаю несколько других ссор, еще меньшего достоинства, и перехожу прямо к такой, которая по своей важности требует непременно, чтоб я начал рассказ о ней с красной строки.
Прение между пророками свободного обмена и мануфактуристами перешло теперь на другую почву и сделалось прением между экономами и социальною школой. Этого и должно было ожидать: но никто не ожидал, чтоб оно приняло такой жаркий полемический тон. Мнения двух сторон выступили с озлобленностью и ожесточением, поразившими многих и убедительно доказавшими теперь, что в сущности вопросы эти связаны с политическими верованиями обеих партий. Теории никогда не выражались так крупно. Г. Видаль в «Presse», журнал «Démocratie pacifique»{150} и Луи Блан в последней своей книге («История французской революции») сильно и энергически, тоном крайнего негодования восстают против положений экономической школы. Разумеется, вы не ждете от меня разбора их упреков и крепкого отпора противников, пишущих в своем журнале: «Le libre échange»{151} и в «Débats»; но я не могу воздержаться от одного замечания, показывающего, как время объясняет все положения и ставит каждую шашку на свое место. Неисчерпаемым источником ожесточенных нападок на теорию обменщиков служит предположение, что эта теория снимает спасительную узду с отдельных личностей, подмывает права государства, развязывает руки и пускает каждого на борьбу со всеми. Партизаны свободного обмена отбиваются от предположения всеми силами, не убеждая нисколько социальных и демократических своих противников и даже частенько доставляя им новое оружье оговорками и полудоводами своими. Недавно, например, Видаль разбором их возражений приведен был к заключению, что государство воспитывает под покровом своим истинных врагов своих и гонит в лице социальной партии идею, которая одна стоит за несомненные права его. Кто бы подумал это? «Démocratie pacifique» пошла еще дальше. Она смело объявила, что презрение, какое связывается со словами государственная монополия (monopole de l'Etât), происходит от путаницы понятий, порожденных консервативными анархистами, ныне уже смело подымающими головы. Сама фраза «государственная монополия», ими выдуманная, представляет бессмыслицу: монополия может принадлежать одному лицу, а не государству, то есть всему обществу. Основывая на этом табачную монополию, существующую во Франции, демократия представляет ее за образец, по которому должны устроиться многие другие монополии для блага государства, и, между прочим, важный нынешний вопрос, соляная монополия, которую она и призывает всеми силами своими. Не приходит ли вам в голову, что это кадриль, где в известное время все лица переставились, перешли с места на место? Дальнейшая разработка времени окончательно укажет им настоящие углы и установит приговор о них, который теперь всегда отзовется колебанием, существующим в самой жизни. В заключение скажу вам слова два о маленьких журналах, издаваемых работниками. «L'Union»{152} уже не существует: это неудивительно. Он был так бесцветен, и так много разнородных мнений существовало в его редакции, что падение его можно было предвидеть наперед. Два других журнала: «L'Atelier»{153}, католическо-либеральный, и «La Fraternité»{154}, религиозно-общинный, здравствуют. Любопытно, что в деле обменщиков оба они почти одними словами выразили свое отвращение от новой теории, называя ее только домогательством капитала, а всю распрю – междуусобною войной денежных людей, и не предвидя от нее ни малейшего облегчения в участи работника, плата которому, при всех возможных изменениях тарифа, все-таки будет следовать за ценой хлеба и падать вместе с нею. Голос их в этом движении немаловажен и сообщает вопросу полноту, необходимую для правильного и совершенного ее разрешения, которое, впрочем, еще нескоро предвидится. Еще есть время, слава богу, отравиться мерзейшими сигарами во Франции, выносить пар сотню вонючих сапог в Германии и за банку хорошей помады в Италии заплатить то, что стоит в России паек денщика!..
Конец ознакомительного фрагмента.