11
Мы протискиваемся сквозь дыру в заборе и выбираемся на улицу. Перешагивая через канаву, я наступаю на бутылочный осколок и матерюсь от режущей боли.
– Солома, язык попридержи! – возмущается Марго.
– Тапки потерял.
Я рассматриваю порез на ступне, морщусь от досады. Кроме дырявых носков на моих ногах нет ничего. В интернате мне не полагалась обувь. Только тапки – летом обычные, зимой войлочные. К чему лишние траты, если парализованные ноги-палки вечно покоятся на подножке инвалидного кресла.
– Да-а, мы влипли, – вздыхает Марго.
Она с кислым выражением лица поправляет клок разорванной футболки. Лохматый треугольник, величиной с ее ладошку, не хочет торчать вверх и сваливается, обнажая дивное плечо. Уныние на лице девушки царит недолго, она сводит брови и изучает мои ноги.
– Какой у тебя размер?
Я пожимаю плечами, с таким же успехом можно спросить собаку о вкусе морковки. Не дождавшись ответа, Марина обламывает куст, требует наступить на ветку, и укорачивает ее по размеру моей ступни.
– За мной! – в ее глазах какая-то цель, и она как умная ракета, вырвавшаяся со старта, обязательно ее накроет.
Мы едем в автобусе. Пассажиры узнают в нас интернатских и сторонятся. Наружная детвора разглядывает рваную одежду и босые ноги с брезгливым интересом. А нам с ярлыками ЧОВ по барабану правильные манеры и чье-то неудобство. Нас не волнуют тарифы ЖКХ и курс доллара. Когда проблема опорожниться в туалете, всё остальное мелочи, поверьте.
Мы сходим около магазина «Одежда – обувь». Я вспоминаю про деньги, которые Марго тиснула у бандитов и одобряю ее намерение. Но Марго меня удивляет:
– Иди к вокзалу и жди меня там. – Она передает мне котенка и, пресекая возражения, веско добавляет. – В магазин я пойду одна. Так будет лучше.
Я долго пялюсь на закрывшиеся за ней стеклянные двери. В житейских делах Марго дока, это факт. Но почему мне нельзя в магазин, и на кой нам вокзал? Ответ не заставляет себя ждать. Я слышу крик.
Ну, ни фига себе!
Из распахнутой двери выскакивает Марго, прижимая единственной рукой ворох одежды. Она проносится мимо меня, отгоняя меня взглядом, а сзади грузно топает нерасторопный охранник. Рвущиеся из его глотки ругательства мешают дыханию, а правильное дыхание – это главное в беге. Он отстает. Марго прыгает через кусты и скрывается за домом. Запыхавшийся охранник подбирает упавшую кроссовку и плетется обратно.
Я злой, как черт, но делать нечего, и я тащусь на вокзал. Марго уже там. И как выглядит!
Она в обтягивающих голубых джинсах, приталенной майке и модной курточке. Всё новенькое, на пустом рукаве нитка от этикетки болтается. Не сомневаюсь, что и о нижнем белье она позаботилась.
Марго сияет и кокетничает:
– Ну, как тебе?
– Ты с ума сошла!
Марго виновато улыбается и протягивает мне единственную кроссовку.
– Прости, уронила.
Я в бешенстве.
– Зачем ты украла?!
– Остынь, Солома. Мне что, на витрины облизываться?
– Тебя могли схватить!
– А для чего я бегаю?
– Ты говорила про паролимпийские игры.
– Это когда еще будет. А жить надо сейчас.
– Но у тебя были деньги, Марго!
– Их я тоже украла, забыл? С твоей помощью, и ты не возражал.
– То были бандиты, а в магазине…
– Да какая разница! Есть я и ты – и есть все остальные! Как общество к нам, так и мы к нему! На нас напали, порвали одежду, меня лапали грязные ублюдки, и после этого я не имею права получить компенсацию?
– Если так будут действовать все…
– Мне наплевать на всех! И знаешь почему? Потому что всем вокруг наплевать на меня! – Она оборачивается и кричит прохожим: – Эй, вы! Моя жизнь – дерьмо, я брошусь под поезд! Помогите!
Прохожие шарахаются от нас.
– Вот видишь, – успокаивается Марго. – Нам никто не поможет.
Я насупился и молчу.
– Захотел вернуться к Дэну? – ехидничает Марго. – Катись! Он тебя заждался! Думаешь, я не знаю про его делишки? Он совращает мальчишек. И меня хотел продать, сука! А ведь Дэн еще не самый плохой. Он из тех, кто хоть что-то для нас делает, предлагает варианты. Иди! Может тебя устроят его сладкие перспективы.
Марго бросает мне под ноги кроссовку и забирает Атю. Она уходит и садится на дальнюю скамейку. Ее губы что-то шепчут рыжему котенку. Наверное, бездомный котенок со сломанной лапкой одобряет ее слова.
Я пинаю кроссовку. Получается неумело, сто лет не играл в футбол. Ноги гудят, я сажусь на скамейку. Меня и Марго разделяют сорок ее шагов и сто сорок моих, десять секунд ее бега и пара минут моего ковыляния. А что еще? Она целеустремленна, и действует, как думает. Я думаю точно также, но затеняю реальность верой во что-то светлое и благородное. Но вера удел слабых, а Марго хочет быть сильной. Сильнее полноценных с двумя ногами и руками, сильнее сверстников с мамой и папой, сильнее богатеньких в дорогих автомобилях. Для этого она заменила зыбкую веру сильной волей.
Я с волнением осознаю, что не могу быть один. Мне нужна Марго! Пока сорок шагов не превратились в пропасть, надо преодолеть их и извиниться. Я готов это сделать первым, чтобы не потерять ее.
Я поднимаюсь и сталкиваюсь с Марго. Ух, ты! Я не заметил, как девушка оказалась рядом с моей скамейкой. Марго смущается, отводит взгляд и поднимает кроссовок. Ей приходится сначала опустить Атю внутрь обуви, а затем поднять кроссовок, как лодку с рыжим путешественником. С одной рукой жить непросто.
– Кроссовок подойдет Цапле, – говорит Марго. – У него же правая нога, и этот правый.
Я расстроен. Она подошла только потому, что вспомнила об одноногом однокласснике.
– Его размер, – соглашаюсь я. – Правильно, что взяла. Цапле никто такой не купит.
– Чего расселся, Солома? Пошли.
Обалдеть! Обыденное слово «пошли» приобрело для меня прямой смысл.
Марго тянет меня куда-то, мы не смотрим друг на друга, но я верю, что на ее лице сейчас такая же теплая улыбка, как и у меня. Я надеюсь, что я тоже ей нужен.
Мы оказываемся на привокзальном рынке. Помимо продуктов здесь продают поношенную одежду. Марго находит мокасины. Я примеряю, мне нравится, что они растоптаны и без шнурков. Мои руки забыли, как зашнуровывать обувь. Марго торгуется, платит, а потом мы покупаем горячие пончики, обсыпанные сахарной пудрой, и пьем сладкий чай из пластиковых стаканов. Жизнь налаживается!
И тут я замечаю «помятое ведро» на мощных плечах. Кабан идет по рынку, крутит башкой, как перископом, и опрашивает торговок. За ним на некотором расстоянии топает Моня и лузгает семечки.
Надо срочно смываться!
Я тащу Марго за торговую палатку. Сзади вздымается высокая стена железнодорожного склада, бежать некуда. А Кабан уже рядом. Мы в полной заднице!
Кабан останавливается около тетки, торгующей пончиками.
– Мы пацана ищем из интерната. Он инвалидом был, сейчас ковыляет потихоньку. С ним еще девчонка без руки. Видела?
Бандит буравит угрюмым взглядом торговку. Она напугана. Я понимаю – мы пропали! Женщина не только нас прекрасно разглядела, пока мы ели около ее палатки, но успела выяснить, что мы из интерната. Она заметила, куда мы спрятались. Сейчас она скажет – и нам конец! Бандиты не будут церемониться. Они что-то просекли и специально держат расстояние между собой, чтобы я мог сконцентрироваться только на одном из них.
Я смотрю сквозь щель на губы женщины и умоляю – молчи! Не говори ни слова! Она приоткрывает рот. Нет! Ты немая! Ты разучилась говорить! Молчи! Мышцы ее лица каменеют. Торговка вздергивает руку, дотрагивается до щеки и испуганно ощупывает подбородок.
– Ты чего дергаешься, старая, видела или нет? – повторяет вопрос бандит.
Губы женщины продолжают оставаться гипсовыми, она испуганно мельтешит пальцами, жестом предлагает пончики.
– Кабан, ну чё? – спрашивает, подоспевший Моня.
– Немая дура! – сплевывает Кабан, цапает пончик и топает дальше.
И только тут до меня доходит, что в моем сознании плавает глиняная модель женского лица, я обжигаю пламенем мысли ее рот, чтобы он окаменел, и мне это удается! Я парализовал отдельные мышцы! Голова трещит, я устало закрываю глаза и опускаюсь на корточки.
Марго трясет меня за плечо:
– Пронесло. Сваливаем.
Когда боль отпускает меня, мы выходим. Марина оставляет кроссовок продавщице пончиков.
– К вам приходят интернатские? Передайте им. Скажите, от Марго для Цапли.
Женщина кивает, ее губы дергаются. Она осеняет нас крестным знамением и шепчет:
– Бог миловал, не выдала.