Глава вторая
Ловушка
Был уже вечер, а дождь все лил и лил. Тяжелая вода падала с неба. Просто падала. С узаконенной скоростью свободного падения.
Появившаяся на пороге Нина была мокрой.
– У нас зонты отменили? – спросил Всеволод, распахивая дверь. И как только Нина ухитрилась миновать домофон? Было бы время подготовиться. А тут – такая неожиданность.
Мама суетилась: пыталась увести Нину на кухню, предлагала чай, теплую кофту. Требовала, чтобы она сняла куртку, платье. Нина вырывалась.
– Это у тебя телефоны отменили! – возмущалась она, выглядывая из-за широкой мамы. – Сотовый иногда включай!
– Он мне мешает.
Нина выбралась из маминых предложений.
И вновь она стояла близко-близко, смотрела, задрав голову. Кудряшки рассыпались, открыв покатый лобик. Светлые глаза смотрели требовательно. На стеклах очков капельки дождя. Губы поджаты, от этого вокруг собрались некрасивые складки. И румянец. Это как всегда.
– Знаешь, кто ты? – крикнула Нина.
Это называется «агрессивная игра». Когда выводят ферзя, и он начинает убирать все фигуры вокруг, пока не попадет в ловушку.
– Ты могла позвонить на домашний, – чуть отступил Всеволод, создавая себе поле для маневра. – Что ты хочешь?
– Я хочу, чтобы ты сейчас же пошел к Белову и объяснился! – выпалила Нина, не желая ничего слушать.
Всеволод слегка откашлялся, выигрывая время.
– Я считаю, что он сам во всем виноват.
– Как же виноват, если ты его заложил!
– Лодя! Разве так можно? – пошла в наступление мама.
– Мама! Прекрати! – взорвался Всеволод. – Я не с тобой разговариваю!
Он схватил Нину за локоть и втащил в свою комнату. Сжавшаяся, перепуганная, она сидела на кровати и боялась открыть глаза.
– Ты зачем пришла? – холодно спросил Всеволод, и Нина перестала жмуриться.
В первую секунду комната показалась мрачной. Темно-бордовые шторы, коричневые обои, черное покрывало, блестящий черно-белый шкаф, как будто шахматное поле…
Увидев все это, Нина сморщила носик и неожиданно чихнула.
– Тебя Лелик послал?
Всеволод покосился на планшет, где у него была открыта страница соцсети. Фотография Лелика мигала зеленым уголком. Он был онлайн. Он был дома. Если ему что-то надо было, мог и сам написать.
– Никто меня не посылал! – подпрыгнула на жесткой кровати Нина, сбивая покрывало. – Просто это все неправильно и вам с Беловым надо объясниться.
Расклад не получался. Если белые фигуры это Нина со Светочкой, то против кого они ведут игру? Нина нападает, чтобы защитить… Лелика? Не сходится. Лелик среди черных фигур, значит, Нина должна нападать на него, а не защищать. Значит, есть кто-то, ради кого она это делает.
– Иначе – что?
– Лодя! Дай Нине чаю! – напомнила из коридора мама.
Всеволод плотнее прикрыл дверь.
– Что будет, если я с ним не поговорю?
– Он может наделать глупостей и всем все расскажет.
– Наделает глупостей… – пробормотал Всеволод. Вспомнилось сегодняшнее утро, раздевалка, пробегающая мимо Светка. Волосы, собранные в хвост, размазываются некрасивыми всплесками по спине от быстрой ходьбы. – А Светка за кого больше переживает – за себя или за Лелика?
– Ты бесчувственная деревяшка! – вскочила Нина. – Дубина!
Она бросилась вон из комнаты, но тут же попала в объятия мамы.
– Хватит бегать! Иди погрейся! – заявила она.
Как Нина ни билась, ее увели сначала в ванную, потом в кухню.
Всеволод смотрел на мигающий зеленый уголок под фотографией. Лелик просто ничего не понял. И если ему объяснить…
Он коснулся экрана, входя на страницу Белова.
«Будь дома. Мы сейчас подойдем», – набрал он и выключил планшет. Кстати, о Светке. Наверняка она мерзнет в подъезде. Всеволод отбил СМС, чтобы Света поднималась, и отправился на звук праздничного звона фарфора.
– Мама! Поставь еще одну чашку. У нас вторая гостья, – предупредил он с порога кухни.
Светка появилась через минуту. Не такая уж и мокрая, как представлялось.
– Надо торопиться! – ворвалась она в квартиру. – Пока…
– Пока он не наделал глупостей, – закончил за нее Всеволод. – Я все понял.
– Какой ты! – сжала кулачки Света. – Там человек страдает.
– С чего ты взяла, что он страдает? И вообще – с чего весь шум?
– Девочки, девочки, – звала мама.
Светка прожгла взглядом.
– Тебе сказать, из-за чего?
Нехорошо она как-то смотрела.
– Пожалуй, не надо, – пробормотал Всеволод, смутившись.
– Ну, где вы? – вылетела из коридора Нина. Света пошла за ней, но еще несколько тактов смотрела на Всеволода, словно мыслительный сигнал передавала.
– Пейте чай, пока горячий! – звала мама.
Гости с таким азартом принялись обсуждать случившееся, что Всеволоду захотелось закрыть уши. Он стал вышагивать по коридору, пытаясь понять, что происходит. С чего вдруг столько суеты?
– Лодя, что ты там топаешь, как слон, иди к нам!
Слон… Да, слон – он может и топать. Каждый его ход сотрясает доску.
Мама была радостно возбуждена гостями, раскраснелась.
– Какие хорошие девочки! – шептала она. – Как переживают за вас!
– Почему это они переживают за нас? Пока они переживают только за Лелика.
На мамином лице промелькнуло что-то, похожее на жалость.
– Маленький ты еще. И глупый.
Всеволод дернул вверх подбородок, отметая эти наглые слова.
– А к Ниночке приглядись! – осторожно посоветовала мама. – Очень хорошая девочка.
– Мама! Хватит! – вскрикнул Всеволод, отшатываясь.
Он сдернул с вешалки куртку, скинул тапочки, не сразу вдел ноги в ботинки.
– Я буду ждать на улице! – крикнул в сторону кухни. Девичьего щебетания это не прервало.
Он шел по лестнице, вгоняя каблуки в жалобно звякающие ступени.
Какое землетрясение обрушилось? Почему вдруг все разом переменилось? Откуда взялись недомолвки и непонятные переглядывания? С чего Светке заступаться за Белова? Лелик и сам неплохо может за себя постоять. Кому понадобились посредники?
Он оглядел двор. Та вредная тетка, что отобрала телескоп, приехала на черной «Ауди», Всеволод запомнил номер. Сейчас машины не было.
В тот злополучный вечер он всего лишь выбрал хорошее темное место, настроился смотреть, как вдруг его осветили фары. Она выскочила из машины и сразу стала орать. Он не спорил. Было непонятно, о чем здесь вообще можно говорить! А потом она сорвала с треножника телескоп и прорычала, что отдаст его только родителям. А лучше отнесет в полицию и напишет на него заявление. Что он извращенец, подглядывает в чужие окна. Больше эту машину он не видел. Раньше она часто появлялась, а теперь что-то исчезла. У соседей он узнал, что зовут женщину Людмила, что живет она в угловом подъезде. И что она уже порядком всем здесь попортила нервы своими правилами.
Пришло СМС: «Даже не думай ко мне приходить!»
Всеволод застегнул молнию на куртке и свернул в арку. Чтобы добраться до Белова, нужно было перейти шоссе.
Дождь сделал тяжелым сам воздух. Дышалось с трудом. Люди плыли в сумерках, как рыбы в аквариуме – медленно, лениво. Машины щедро разбрызгивали грязь из-под колес. Небо было зашторено плотными тучами. Гул улицы, мелькание пешеходов, желтые фонари, скрип заблудившихся велосипедов, отблески света в лужах. Пытаясь не замочить ноги, Всеволод вышагивал дурными зигзагами. Как слон. Переход с клетки на клетку. Шаг. Еще.
А девчонки – болтушки. Зачем они вообще полезли в это дело? Почему телескоп взяла именно Нина? Зачем потом передала его Светке? А Света удлинила цепочку, добавив в нее Лелика? Какая-то очень запутанная партия получилась. И ведь кто-то наверняка знал ответы на эти вопросы. Если бы Ромео предупредили, никто бы не умер. Если бы он хотя бы предположил, что можно не верить своим глазам. Допустил вероятность того, что смерть – не единственный вариант.
Засыпала звонками Нина. Отвечать не хотелось. Пропустив зеленого «пешеходика» на светофоре, Всеволод отправился более сложным маршрутом, на другую сторону перекрестка, где был тоннель. Стоило еще подумать, попробовать собрать пазл.
Дверь открыл не Белов, а его отец.
– Ага! Ты-то мне и нужен! – решительно вышел он на лестничную клетку, не пуская в квартиру. – Как ты мог так поступить? Сева! Вы же друзья!
Всеволод поморщился, с тоской глядя на небольшую щель между дверью и косяком.
– Я хочу побеседовать с Леликом, – с трудом выговорил он.
– Не надо с ним сейчас разговаривать! – Отец ладонью нажал на дверь, убирая щель. – Он страдает. Ты не представляешь, как он страдает! Ты был его лучшим другом. Он всегда хотел быть похожим на тебя. А теперь? Теперь – что?
Всеволод молчал. Это все Нина со своими истериками. Хотя, если бы Всеволод пришел с девочками, дверь не была бы закрыта. Но и поговорить им не удалось бы. Ну, почему нельзя все просто решить, не включая эмоции?
– Я могу все объяснить. Можно мне поговорить с Алексеем?
– Не надо, ничего не надо! – замахал руками отец. И вдруг исчез за дверью, на полуслове обрывая разговор.
Всеволод не спеша спустился на один лестничный пролет. За окном шел дождь. Он уже был не таким сильным и безысходным. Так, изморось. Со снегом.
На телефоне сбросил очередной звонок Нины и сам набрал номер. Как только произошло соединение, быстро произнес:
– Спустись на улицу. Я буду около подъезда.
И дал отбой.
Свой ход он сделал. У противника на размышления час.
Двор был темен и глух, это рождало умиротворение. От мусорных бачков несло гнилью, и Всеволод отошел, чтобы запахи не мешали думать.
Конечно, он понимал, что происходило. Понимал, что окружающие от него хотят вполне конкретных действий, но не собирался поступаться своими принципами. Если он начнет у всех просить прощения, то признается в своей вине. А значит, это действительно будет происшествие, после которого в Камбоджу его не возьмут. И это было несправедливо. Очень несправедливо. Каждый шаг отчеканивал слог: «Не-спра-ве-дли-во».
Звонок. Лелик все-таки вышел. Он ищет его.
Всеволод достал телефон, глянул на экран – это опять была Нина.
– Эй, пацан!
После светлого экрана темнота двора казалась абсолютной.
– Время не подскажешь?
Всеволод опустил глаза к телефону, чтобы ответить. Подошедших он так и не разглядел.
– Боже мой! Ну, почему ты пошел один? Я сейчас же звоню в полицию! Вызываю «Скорую». Ушибы надо зафиксировать.
– Мама! Хватит!
Наклоняться было тяжело. В голове начинало болезненно пульсировать. Вывихнутая рука гудела, рождая нехорошее желание ее отрезать. Зудел отбитый при падении бок. Они просто ударили и отобрали телефон. Денег не было, сто рублей – если вдруг понадобится куда-нибудь поехать – не считаются. Ну, и еще перепачкался он здорово. Куртку можно выбрасывать.
– Почему ты не дождался девочек? Они побежали за тобой! Ты говорил с Леликом? Что он сказал? А! – вскинула руку к губам мама. – Это он тебе так отомстил? Вы подрались?
– Мама!
Надо было разуться, но сил на это не осталось.
– Я поняла, – гробовым голосом сообщила мама, – он подослал своих дружков. Боже мой! Как хорошо, что вы больше не общаетесь!
Она присела, расшнуровывая ботинки сына.
– Мама! – вырвался из ее рук Всеволод. – Дай мне все сделать самому!
Он ушел в комнату с сильным желанием хлопнуть дверью. Но у них так было не принято. Пришлось ждать, когда мать, возмущенная его поступком, сама уйдет. Запиликали сигналы вызова. Она звонила отцу.
Всеволод, кривясь и шипя сквозь зубы, опустился на кровать. Больше всего волновала рука. Завтра занятие по музыке. С переломом он там наиграет. И даже ушиб не позволит нормально играть! Удачненько это он сходил. Зато теперь можно никому ничего не говорить и не доказывать. Пока все заживет, пока сойдут синяки.
Боль в голове накатила, разлилась. За закрытыми глазами прыгали всполохи, взрывался фейерверк.
«Как жаль, что у человека нет кнопки выключения. Хотя бы на время», – успел подумать Всеволод и уснул.
Вокруг снова было темно. За окном шуршало. Все еще шел дождь. Или это уже падал снег?
Кресло около стола скрипнуло.
– Папа! – прошептал Всеволод.
– Я был сегодня в гимназии, говорил с Романом Сергеевичем…
Лица отца не видно, но легко можно представить, как он сидит, как смотрит, слегка наклонив голову, как положил на подлокотники руки. Сидит покойно, уверенно.
– Зачем?
Собственный голос рождал неприятную боль в голове. Она холодными осколками рассыпалась по телу, иголками отзывалась то в руке, то в боку, то возвращалась обратно в затылок.
– Я так понял, что никто не в курсе, что произошло, – тихо произнес отец. – Я уже договорился с Павлом Семеновичем, он отдаст списанный лабораторный телескоп. Его привезут, как только появится машина.
– Папа! Зачем? – Шевелиться тоже было больно. Всеволод представил себя пешкой, сбитой резвым наскоком коня. И лежит эта пешка на боку и не может встать.
Кресло застонало. Пришедшая за этим тишина показалась зримой. Она превратилась в мягкий мармелад, еще тягучий, свежеприготовленный. Он залеплял уши, рот, нос. Он норовил задушить.
Надо вырываться. Надо идти ферзем. Бездействие губительно. Необходимо движение!
– Мать верно говорит: это Лелик подстроил?
– Папа! Прекрати! – От крика голова раскололась надвое. – Это случайность.
– Слишком уж все сошлось для случайности. Ну, спи. Завтра поедем в институт, тебя там посмотрят.
Какой институт? Волновало другое.
– Камбоджа, – пробормотал Всеволод. – Столица – Пномпень, река Меконг.
– Об этом сейчас не может быть и речи!
Кресло скрипнуло последний раз – отец уходил.
– Я не могу брать в долгую экспедицию конфликтных людей. Вы у меня передеретесь через неделю, а мне работать надо.
– Папа! – Всеволод попытался сесть.
Надо задержать отца, надо все объяснить. Произошедшее – одно сплошное чертовское недоразумение.
Темнота вдруг навалилась на него. Показалось, что потолок опустился. Штора замоталась вокруг шеи. Оставалось только закрыть глаза.
Он не проснулся, а выпал из небытия. По телу растеклась звонкая тишина, словно оно вдруг стало стеклянным. Было страшно двигаться, потому что тогда, нарушая все законы логики, тело рассыпалось бы, взорвалось болью, которая… Которой почти не было.
Слегка гудела голова, и немного саднило руку. Глядишь, сегодня можно будет играть. Запястье опухло, но пальцы работали.
На фоне все еще темной шторы маячил темный силуэт.
– Папа? – Всеволод неожиданно легко сел. Прислушался к себе. Внутри была пустота. – Что ты тут делаешь?
– Ничего-ничего, лежи.
Отец стал приближаться, но делал это как-то подозрительно медленно.
– Сколько времени?
Голосом он заставил все предметы вернуться на свои места. Никто никуда не шел. Все стояли. Отец тоже. Только чуть повернулся к нему. Легкий сквозняк шевелит шторы. Всеволод зажмурился. Страх метнулся по углам сознания и затих. Рано паниковать, ничего страшного не произошло.
– Уже девять, – тихо ответил отец.
– А почему темно? – спросил Всеволод. Никуда страх не делся, тут был, рядышком, сеял тревогу, заставлял всматриваться в окна. Там опять была ночь! Он проспал так мало?
– Потому что вечер.
– Сколько я спал? – Всеволод стал шарить по карманам и вокруг себя. Где-то должен быть телефон.
– Без малого сутки. У тебя сотрясение.
От мысли, что он выпал на целый день, закружилась голова. Затошнило. Страх в душе радостно подпрыгнул, захлопал в ладоши, так что от биения крови заложило уши.
– Как ты себя чувствуешь?
С трудом вспоминалось, что отец уже так сидел. Что скрипело кресло. Отец тогда успел что-то сказать.
– Нормально я себя чувствую, – прошептал, сглатывая неприятный ком в горле. Сердце тут же перестало отдавать эхом в голове. – Почему так тихо?
В темноте произошло движение. Вспыхнувший свет резанул по глазам.
– Мать устала тебя караулить. Спит. Все телефоны выключили. Здесь было нашествие…
Почему-то подумалось о бизонах и гиббонах. Но отец замолчал, не договорив.
– Нашествие чего?
– Сходи умойся.
– Папа! Я все обдумал, и мне с тобой надо поговорить.
Отец усмехнулся, отходя в сторону, освобождая больше света. Всеволод зажмурился.
– Обдумал он. Потом подумаешь. Додумался уже до нервного переутомления.
Вдруг вспомнилось: телефона нет, с Леликом так ничего и не решилось и что-то еще, связанное с Ниной. От этого имени в голове зазвучала мелодия, навязчивая, неприятная, но Всеволод тут же отмел ее – не до музыки было.
Свет в ванной уже не так раздражал. Больше на уши давила тишина. Отражение в зеркале настораживало.
Видок у него был… бледный. Под глазами налились тяжелые мешки. Кожу как будто всю немного потянули вниз. Во всем этом он снова увидел неправильность. Как в винегрете сегодня. Или вчера? Все не должно было быть так. По-другому. Значит, где-то он допустил ошибку. И ее еще можно найти.
Отца в комнате не было. На столе призывно подмигивал синим огоньком не выключенный планшет. А что, если?
Экран ожил от его прикосновений. Соцсеть бурлила своей мирной жизнью. Моргали зеленые уголки онлайн… Сегодня их было что-то много.
«Знаешь, кто ты?» – первой накинулась на него Нина.
Всеволод хмыкнул. Было бы удивительно, если бы это была не она. Или если ее вообще не было бы.
Он не успел ответить, как в развернутом чате посыпались возмущенные крики. В глаза бросались восклицательные и вопросительные знаки, вопли «ВЕРЮ!!!!!!» и злобные вопросы «С ЧЕГО ТЫ ВЗЯЛ?»
Он пролистал вперед, на начало разговора. Реплики здесь были длиннее и обстоятельнее. Первый пост был, конечно же, от Светки: «Бортко утверждает, что Белов специально натравил на него своих дружков. Хотел отомстить. Но это вранье! Лешик никого не натравливал. Мать Бортко уже ходит от директора к завучу. А за Лешика никто и не думает заступиться. Надо идти к директору. Почему Бортко можно, а Белову нельзя?»
Всеволод побарабанил пальцами по столу, возвращая себе чувство реальности. Память настойчиво билась в закрытую дверь воспоминаний. Там пряталась какая-то тайна.
Судя по комментариям, класс не сильно-то разделился. Все защищали Белова. И только Нина настойчиво твердила, что пострадал Бортко, что к нему надо сходить. Видимо, ее призыв был услышан, раз отец отключил звонок. Гости были. Много гостей.
Все это было странно и непонятно. С чего эта суета? Зачем? Ненужная шелуха, пустая пена дней. Мнения, мнения, мнения. Ничего, кроме мнений. Цитировались эсэмэски, дословно вспоминалось, кто и что сказал. Мелькали предположения, что Бортко угрожал Белову. Лелику ничего не оставалось, как защищаться. Вспоминали телескоп. Быстро запутались, кто кому что передал и где он в итоге осел. Запутались и тут же бросили о нем говорить, дружно перекинувшись на тему, было ли предательство. И если было, то чье. Снова все свалили на Всеволода, но тут вышла Нина с убийственным аргументом, что Белов трескает бутерброды с икрой, а Бортко лежит с сотрясением мозга и может вообще остаться инвалидом.
Всеволод усмехнулся. Рвение Нины его защищать умиляло.
«Что ты молчишь? – тут же появилось сообщение от Нины. – Ответь им!»
Всеволод отправил планшет в сон и устало опустил голову на ладони. Почему их всех так это волнует? Не все ли равно? Почему не хотят подождать? Есть дела, которые нужно решать сразу. Но не все же! Чтобы понять, кто виноват, должно пройти время. На ситуацию необходимо посмотреть со стороны. Так всегда бывает после неожиданного разрешения матча. Собираются игроки и анализируют… О чем он? Кому здесь думать?
Он откинулся в кресле.
За окном темно. Теперь это не кажется пугающим или тревожным. Темнота была благостной.
На следующий день Всеволода в школу не отпустили. Мать настаивала на походе в травмпункт.
– Надо зафиксировать ушибы! – категорично сжимала она кулачки.
– Из травмпункта информацию передадут в полицию. – Идти Всеволод никуда не хотел.
– И правильно! Пускай передают! Или ты хочешь, чтобы тебя каждый раз били по голове? Вот они – современные друзья. Все исподтишка, все из-за угла. Ничего не делают своими руками. Все норовят в спину ударить.
– Мама, с чего ты взяла, что это Лелик? Что за дикая мысль? Он из дома-то не выходил. Я говорил только с его отцом.
– Да! Но ты предупредил, что идешь к нему! Он успел подготовиться!
– Возвел баррикады и построил дамбы. – Все это было настолько смешно, что комментарии рождались непроизвольно. – Мама! Прекрати! Все произошло случайно. Они просто сидели там, а я прошел мимо.
Мать бросила полотенце на стол и обиженно уставилась в окно. На улице падал снег. Всеволод посмотрел на дно чашки. Там носились взбаламученные чаинки, лениво таяли крупинки сахара, оставляя после себя желейный шлейф.
– Я тебя не понимаю, – глухо заговорила мать. – Кому и что ты хочешь доказать? Тебе жалко Лелика? Сам говорил, что он нарушил договор и собирался идти к завучу.
– Мама! Я вообще об этом уже не думаю. – Чая не хотелось. Чаинки рождали неприятное чувство. – Я думаю, что надо позвонить Кадиму Алиевичу и попросить поменять расписание музыкальных занятий. Несколько дней я не смогу играть.
– Тогда поезжай к отцу. Пускай тебя посмотрят его светила.
– И к отцу я не поеду.
– Почему?
– Потому что я хочу в Камбоджу, на праздник поворота рек.
Мать взмахнула рукой, забыв, что полотенце она уже бросила.
Миловидная девушка старательно супила бровки и поджимала губы. Волосы у нее были собраны в очень тугой пучок, особо морщиться такая прическа ей не позволяла. Но по роли она была следователем, поэтому должна была изображать серьезность.
«Неужели вы не заметили, что в семье у вас не все ладно?» – сурово спрашивала она пожилого дядьку, неубедительно изображавшего равнодушие.
«Почему? У нас все в семье было хорошо», – лениво тянул дядька, как будто ему было неохота играть свою скучную роль.
Сидели они на уличной лавочке, звукооператор щедро наградил картинку звуками – шумом машин, цоканьем каблучков, детскими криками, но в кадре всего этого не было – ни машин, ни людей. Только эти двое.
«И вы разве не замечали, что Ксюша была несчастна?» – тянула свое следователь, в конце каждого слова решительно кивая.
Всеволод тяжело вздохнул, удобней устраиваясь на диване. Мать покосилась на него, но ничего не сказала.
«Почему несчастна? С чего вы взяли?» – оживился дядька, выпадая из роли задумчивого меланхолика.
– Действительно! – подпрыгнул на своем месте Всеволод.
«Нормальная жизнь. Жена занимается хозяйством, муж зарабатывает деньги».
«Жена, – осуждающим тоном произнесла девушка. – Но Ксюша ваша дочь».
– Вот ведь незадача какая! – хохотнул Всеволод.
– Лодя! – оторвалась от экрана мама.
«Что же поделать, если мать тяжело болеет? Вероника еще маленькая, ей в школе учиться, хозяйством некогда заниматься, – мужчина поскучнел. – Я из семьи военных. У нас всегда было принято, что хозяйством занимаются женщины. Кем бы они ни были».
Девушка, то ли забыв свои слова, то ли вдруг вслушавшись в то, что говорит мужчина, распахнула глаза.
Кадр сменился, показав квартиру незадачливого папаши, стругающую у стола огурцы Ксюшу, прыгающую с дневником малолетнюю Веронику. Сам военный сидел за пустым столом и щелкал кнопками пульта. Методично так щелкал, не задерживаясь ни на секунду.
Конец ознакомительного фрагмента.