Посиделки с Богом – Начало
Мы с Папой сидим у огня печки и пьем чай.
Он выбрал бергамотовый, я – с лимоном.
Он покачивается на кресле-качалке как тот, кто это делает уже миллионы лет (а ведь так и есть), я же сижу рядом у его ног. Как сын возле Отца.
Мы часто так сидим и общаемся.
Сегодня особый день – день интересных «серьезных» разговоров.
Папа сам по себе любит шутить и улыбаться. И у Него редко бывают «серьезные» разговоры.
Я вижу Его сияющее лицо, в котором вся любовь родителей. Я вижу красивую улыбку, как Он напевает какую-то быструю мелодию. Иногда останавливается и легонько смеется.
Он как-то не похож на тот серьезный и важный Образ, к которому мы так привыкли. Я привык, если честно. И за что долгие годы не любил Его. И потом часто за это просил прощения, отчего Он еще сильнее смеялся.
Я спросил:
– Папа, а почему Ты хочешь, чтобы я называл Тебя именно так? Или Боженька?
– Сынок родной, можешь Меня называть, как угодно. Суть от этого не поменяется. Главное – как ты чувствуешь себя в том, какое имя даешь Мне. Я знаю, что ты до сих пор дергаешься от других названий. Поэтому делай так, как тебе удобно и хочется. Я вижу как тебе радостно называть меня Боженькой. Или Боже. Или Папа. Так и делай – Мое Сердце наполняется радостью, когда Я слышу именно такое обращение. Хорошо?
– Хорошо, Пап. Но многие же говорят обращаться к Тебе только как «О Господь Всемогущий» или «Отче наш»… А уж слово «Бог» так вообще вызывает неприятные ощущения у многих. Включая меня до недавнего времени.
Папа улыбнулся, сделал глоток чая и посмотрел на огонь – поленья хорошо разгорались:
– Как я и говорил выше – у всех людей свои ощущения от каждых слов. Хотя слова есть только слова. Часто вы вносите в них не совсем то, что закладывал именно Я, но от этого мне не грустно. Нет. Просто удивительно, как мои прекрасные творения умеют красиво все изменить. И потом еще раз изменить. А потом еще раз, еще раз, еще много-много раз!
Он улыбнулся, положил кусочек сахара в чай и размешал.
Я говорил, что Папа – ужасный сластена? Нет? Ну вот. Не может без сахара пить чай. Он говорит, что жизнь должна быть сладкой даже в таких мелочах. А на мои вопросы, а как же здоровье и зубы, он всегда отмахивался, что это не имеет значения. Не радость губит тело и чувства, а ограничения.
Папа смотрел как сахар растворяется в стакане и потом продолжил:
– Я всегда был Папой всему, что есть вокруг. Красиво везде – Я не мог не стать Отцом всего этого. Само по себе как-то получилось. Я хотел почувствовать Себя еще более живым. И особенно хотел чувствовать жизнь во всем многообразии, когда продолжал себя в вас, людях. Красивые были времена, да… Тогда вас немного было, чуть-чуть на всю землю. И вы каждый день пели своими сердцами о радости вокруг, и Я ходил между вами, радовался вместе с вами. Вы еще тогда и говорить-то не могли толком. Думать думали, но о хорошем – и бегали как угорелые по полям и горам. И столько чувств было в ваших движениях! Столько жизни! Столько прекрасных образов рождали ваши мысли!
– А почему сейчас не так, Отец?
– И сейчас все так же, родной. Просто людей стало больше, а чувств об окружающей красоте меньше. Но и ты же видишь частенько по-хорошему «угорелых» людей. Они чувствами своими будоражат весь мир вокруг. И в каждом таком чувстве есть Я. В каждом таком чувстве Я как продолжение в них – как Душа. Ты же чувствуешь?
– Да, Отец, чувствую каждый день. Но таких мало что-то.
– Это как посмотреть, как посмотреть. Гораздо больше, чем тебе кажется, но и пока не так много, как было в начале. Но Я безнадежный оптимист – Я верю в людей больше, чем они в себя, в свою Душу. И пока что ни разу не ошибался в своей вере.
– А в кого ты не веришь? Есть такие?
– Нет таких, сынок. Вы все Мои дети. И Я верю в каждого из вас – Я не могу иначе. И люблю каждого так, как могу любить – красиво, тепло и бесконечно. Хоть и отворачивается кто-то от этой Любви. Мол, тяжелооо, Боже, ты любишь слишком крепкооо, слишком мноооого Твоей Любвиии.
Папа показал сценку как Он обнимает человека, а человек пытается вырваться из Его объятий, ворча и крича. Папа очень достоверно выдал безнадежный крик человека, который не хочет принимать любовь и пытается уйти от объятий, будто его в тюрьму посадили.
Я рассмеялся. Папа тот еще театрал, любит сценки разыгрывать.
– Иногда Я держу, иногда отпускаю. Чаще держу, конечно. Вот тебя держал до последнего. И ты как свинка визжал. Показать как?
– Нееет! Только не это! Я помню!
Мы рассмеялись.
Папа погладил меня по голове, отчего у меня выступили слезы умиления. Он продолжил:
– Знаешь, вы такие шебутные малыши. И иногда так грустно смотреть на то, какими глупостями вы иногда занимаетесь. Переживаете, страдаете, обижаетесь, ревнуете, и это… как его… «ненавидите». Да, тяжелое слово! И еще улыбаюсь часто, как вы это приписываете Мне. Мол, Я так заставляю вас делать. Хотя Я что-то не помню, чтобы в правилах жизни прописывал хоть какие-то страдальческие вещи и ситуации.
– А где эти правила жизни? Это заповеди, да? Как в Библии?
– Ааа, попался!
Папа неожиданно хлопнул меня по плечу, аж в глазах помутнело. Я поперхнулся, часть чая пролилась на пол. Папа щелкнул пальцами – и маленькая лужица исчезла. Папа сказал:
– Извини, я не хотел так сильно. Тоже иногда силы не рассчитываю… Нет никаких правил жизни, которые, якобы, Я устанавливал. Ну, если уж только одно «правило», хотя Я не люблю это слово, если честно. Ограничения, ограничения. Вы мастаки в этом, мои детки.
– И что это за «правило»?
– Будьте Чистой Любовью. Чистейшей.
– Это как? Звучит слишком просто. Я привык к сложностям.
– В этом и вся человеческая проблема – искать сложность там, где все просто и очевидно. Любите друг друга так, как Я люблю вас и забочусь о вас – и все будет чудесно-расчудесно. Душа раскроется, тело вернется к своему порядку, отношения будут божественными, как Я и придумывал изначально. Нет, мне очень занимательно наблюдать, какими интересными вывертами вы наполняете пространства отношений. Да-а-а, чего только не придумаете, нагромоздите, чтобы все равно в итоге придти к простоте, красоте и любви. Хотя Я изначально и знал, что человеческая Душа – самая бунтарская из всех моих продолжений. Изучить, исследовать, узнать, добраться до самой сути – Мои прекрасные творения-исследователи! Как же Я доволен вами! Даже когда вы злитесь на себя, других или на Меня – в эти моменты хочется любить вас еще больше! И люблю!
– Папа, и как Ты нас любишь?
– А вот так, родной.
И Он снова положил свою ладонь мне на плечо, но на этот раз это не было ударом, отчего я тогда запачкал свои джинсы чаем. Это было касание Божественного.
Я почувствовал, как нежность, тепло и любовь наполняет мое тело, проникает в сознание и Душу. Как Душа – эта частичка Бога во мне – наполняется томными яркими чувствами, которые просто невозможно описать. Я почувствовал, как плечи расслабляются, как тело становится легким, как мысли проясняются и… как Бог любит меня на самом деле. Чистой любовью папы к своему ребенку. Маленькому и дико непослушному ребенку.
– Спасибо, Отец. Это здорово.
– Всегда пожалуйста, малыш. Только фокус в том, что Я никогда не снимаю своих рук с твоих плеч. Но стоило Мне показать это тебе так, чтобы ты увидел – и сразу почувствовал. А сейчас закрой глаза.
Я закрыл. Чувство касания только усилилось. Стало еще теплее. Еще уютнее. Горячо-горячо, будто жар печки перешел в мое тело.
– А теперь открой глаза.
Я открыл – руки на плече уже не было, хотя я даже сейчас ощущаю касание на своем плече! Чудеса!
– Здорово!
– Вот так Я и держу вас всех. Каждого и всех вместе. Никогда не ухожу и всегда рядом. Чувствуешь?
– Да, Отец, теперь я понимаю, о чем Ты.
– Угу. Налей-ка Мне еще чайку. Уж больно вкусненько. И сахара не забудь принести, в кубиках.
…Через пару минут чашки были наполнены, одну я отдал Отцу. Он хитро улыбнулся, кинул пару кубиков и, высунув язык, стал мешать сахар.
Меня всегда удивляла такая человечность Бога в том, что он делает. Петь песенки, мешать сахар, медленно качаться на кресле, улыбаться и хихикать. Поэтому я спросил:
– Боже, а почему Ты так похож на нас? Как-то странно видеть Тебя таким, как я. Да и поведение у Тебя похоже на наше.
Боже ухмыльнулся, подкинул ложечку и поймал ее указательным и большим пальцами.
– А по чьему образу и подобию вы созданы? Для каждого из детей Я выгляжу так, как Я должен выглядеть для них. Каждый Мой ребенок – человек или зверь, не человек или не зверь – есть Подобие моего Творения. И Душа, что и есть ты, сама выбирает какую форму проявить и в какую Одежду-Образ одеться. Ты же выбрал вот это тельце. Уютно тебе?
– Ну да, как-то странно отвечать на такой вопрос.
– Вот и Мне уютно придти к тебе в таком Образе. И вообще, Я люблю одеваться по погоде. Сегодня отличная погода быть человеком, сидящим и пьющим чай.
Мы десять минут сидели молча и наслаждались тишиной между нами. Эти мгновения я вспоминаю даже чаще, чем разговоры о важных вещах. Мне всегда ощущалось после Общения с Богом, что именно в этой тишине кроются гораздо важные штуковины, чем в сотне слов и в десятках разговоров.
Похоже, Боженька разделял со мной эту точку мнения – вон как хитро улыбается, когда я поворачивался, чтобы посмотреть на Него.
Боженька поудобнее устроился на кресле и спросил:
– Я тут слышал, ты книгу начал писать? Можно почитать?
Я покраснел и смутился. Все Он знает, а я так хотел Его порадовать этой книгой после того, как напишу.
– Ммм… Можно, но я не закончил, Отец. Это был сюрприз для Тебя. Я хотел дать почитать после того, как закончу.
– Ничего страшного. Давай Я буду читать часть того, что ты написал и после по каждой из этих частей мы с тобой пообщаемся. Буквально чуть-чуть. Заодно и почувствуешь, что бы ты хотел добавить. Что скажешь?
У меня даже челюсть упала. Я и не мог представить, что так можно. Я как-то глупо закивал, отчего Отец расхохотался. Он отсмеялся и величественно произнес:
– Ты сейчас напомнил мне нашу первую встречу, от которой ты чуть в обморок не упал. Когда Я коснулся тебя настолько явно, что ты чуть не запылал свечой. А потом ты чуть ли не с молитвенным экстазом падал и говорил Мне, что с этого момента я всегда с Тобой, Господи, что никогда не предам, во Славу Твою, Отче наш… Столько было величия, гордости и удивления! Как вспомню – хохотать начинаю, хохохо!
И Он снова рассмеялся. Я рассмеялся вместе с ним и сказал:
– Да, конечно, помню! После такого Ты мне сказал, что не в церкви, в конце концов, неофициально же общаемся. В храме-то да, можно и так, а при личной встрече можно и нужно по-дружески. Я еще тогда был в полном ступоре от того, что Ты сказал, что Ты мой Друг.
– Видел бы ты свое лицо. Чуть испугался, что Душою вернешься ко Мне и снова тело выбирать придется новое. Обошлось. Да, я и Папа, и Друг, и еще много кто – помнишь, что Я тебе тогда сказал?
– Относись ко Мне как к своему лучшему другу, доверь Мне все свои тайны, открой Мне свое Сердце и никогда не закрывай – и дам тебе ключ от Счастья в Благодати энергии Моей Души… Немного пафосно было, согласись?
– Ну да, повеселился я немного, конечно. А чего нет? Зато потом легче разговор строился.
Отец убрал чай, взглянул на меня весьма внимательно и сказал:
– Так дашь почитать или нет?
– Да-да, конечно. Сейчас. Эта… Ты подожди чуток, а? Не убегай. Я сейчас найду.
Отец отвернулся, закрыл глаза и начал раскачиваться на своем кресле. Вид у Него было более чем довольный.
Мне понадобилось десять минут, чтобы найти рукопись и дать Ему в руки.
Отец пристально взглянул на оформление, оглавление и улыбнулся:
– Красота! И название… Ну, немного утрировано, но сойдет.
– Я не мог придумать ничего лучше. Могу изменить!
– Нет! Вполне-вполне, передает суть, кто тут в доме хозяин, хохохо!
Я рассмеялся. С Ним не соскучишься. Боженька продолжил:
– Ну что? Давай начнем? А там по ходу пьесы мы и поговорим чуть-чуть. Уж больно интересное чтение Меня ожидает, да?
И Он открыл рукопись на заголовке: «Первая Встреча с Боженькой»